Походы на Ташкент русской армии в 1864 - 1865 гг.
22 сентября [1864 г.], подойдя к Чимкенту, несмотря на сильный гарнизон и высокие его стены, начат был штурм этой считавшейся кокандцами неприступной крепости, расположенной на значительном возвышении, господствовавшим над окружающей местностью.
Жестокий артиллерийский и ружейный огонь кокандцев не остановил штурмовую колонну, во главе с полковником Лерхе ворвавшуюся в крепость, и по овладении ее стенами и воротами, выбившую отчаянно защищавшихся кокандцев.
Весть о взятии русскими Чимкента штурмом быстро разнеслась вокруг, и все кокандские отряды спешно стали отступать к Ташкенту, ища защиты за его крепкими стенами.
Генерал же Черняев, желая использовать моральное впечатление наших успехов, на шестой день после взятия Чимкента, дав лишь время разнестись молве, 27 сентября направился к Ташкенту с отрядом в 1 550 человек при 12 оруд, — всего 8,5 рот и 1,5 сотни казаков.
Движение это, благодаря быстроте и внезапности, обещало успех, тем более что среди жителей Ташкента было много сторонников русских, желавших прекращения войны, разорительной для торгового населения.
1 октября, остановившись под стенами Ташкента, насчитывавшего до 100 тыс. населения с 10-тысячным гарнизоном и стенами в 24 версты длины, Черняев, выбрав самое слабое место, начал бомбардировку стен с целью образовать в них брешь; это, по-видимому, и удалось сделать, но затем, когда была двинута штурмовая колонна под начальством подполковника Обуха, оказалось, что сбита лишь верхушка стены, а сама стена, закрытая складкою местности и невидимая издали, стояла непоколебимо, так что подняться на нее без штурмовых лестниц было немыслимо.
Понеся значительные потери, в том числе убитым подполковника Обуха, генерал Черняев, вследствие невозможности взять крепость без осадных работ, принужден был отступить обратно к Чимкенту. Войска же рвались в бой на новый штурм, считая, что они отражены не кокандцами, а высотою ташкентских стен и глубиною рвов, что вполне подтверждалось отсутствием всякого преследования со стороны кокандцев при возвращении отряда до Чимкента.
После неудачного штурма Ташкента кокандцы воспрянули духом, считая, что победа осталась на их стороне. Мулла Алим-Кул, распустив слух о своем уходе в Коканд, в действительности, собрав до 12 тыс. человек, направился, минуя Чимкент, прямо к Туркестану, предполагая неожиданным нападением захватить эту крепость.
Но комендант Туркестана подполковник Жемчужников, желая проверить дошедшие до него слухи о движении кокандцев, сейчас же выслал на разведку сотню уральцев под командою есаула Серова.
Не рассчитывая встретить неприятеля близко, сотня 4 декабря выступила с одним единорогом и небольшим запасом продовольствия. Лишь по дороге от встречных киргизов Серов узнал, что селение Икан, отстоящее в 20 верстах от Туркестана, уже занято кокандцами.
Считая необходимым проверить этот слух, он повел свой отряд на рысях и, не доходя 4 верст до Икана, заметил вправо от селения огни. Предполагая, что это неприятель, отряд остановился, выслав для сбора сведений одного из бывших при отряде киргизов, который почти сейчас же возвратился, встретив кокандский разъезд. Не зная еще ничего определенного о силах неприятеля, Серов решил на всякий случай отойти на ночь к выбранной им позиции, но не успел отряд пройти версты, как был окружен толпами кокандцев.
Приказав казакам спешиться и сбатовать лошадей, устроив из мешков с провиантом и фуражом закрытие и выставив на одном из фасов своего укрепленного лагеря единорог, Серов встретил атаку кокандцев выстрелами из единорога и винтовок, моментально охладивших пыл атакующих.
За первою и следующие атаки также были отбиты с большим уроном. Кокандцы, отойдя версты на три, в свою очередь открыли пальбу из трех орудий и фальконетов, продолжавшуюся всю ночь и причинившую много вреда и людям, и лошадям.
Утром 5 декабря огонь усилился: гранаты и ядра ложились внутри лагеря. Много казаков были уже переранены, а между тем пешие толпы кокандцев увеличились с приходом главных сил Алим-Кула, общей численностью до 10 тыс. человек.
Рассчитывая на помощь из Туркестана, куда отправлено было с донесением два казака, пробравшиеся ночью через неприятельское расположение, храбрые уральцы продолжали весь день держаться за своими завалами. Хотя в единороге к полудню от выстрелов рассыпалось колесо, но фейерверкер Грехов пристроил ящичное, продолжая безостановочно пальбу, а казаки помогали артиллеристам, которые уже все были переранены.
Кокандцы, раздраженные этой стойкостью и боясь атаковать открыто, стали производить нападения, прикрываясь арбами, нагруженными камышом и колючкою.
Около полудня со стороны Туркестана донеслись глухие пушечные и ружейные выстрелы, на время ободрившие казаков, предположивших, что помощь уже недалеко, но надежды скоро погасли: к вечеру кокандцы прислали Серову письмо, сообщив, что войска, шедшие из крепости на выручку, ими разбиты.
Действительно, в это время посланный на помощь с отрядом в 150 человек пехоты при 20 орудиях подпоручик Сукорко подошел довольно близко, но, встретив массы кокандцев, отступил обратно.
Несмотря на это известие, Серов решил держаться до последней крайности, делая из убитых лошадей новые завалы, а ночью снова послав казаков Борисова и Черного с запискою в Туркестан.
Пробравшись через войска кокандцев, эти храбрецы исполнили поручение.
Утром 6 декабря уральцам приходилось уже совсем плохо, а неприятель, заготовив 16 новых щитов, видимо, предполагал броситься в атаку.
Не теряя надежды на помощь и желая выиграть время, Серов вступил в переговоры с Алим-Кулом, протянув таким способом больше часа. После прекращения переговоров кокандцы с еще большим ожесточением кинулись на завалы, но первый и три следующих их натиска были отбиты. К этому времени выстрелами кокандцев перебиты были все лошади, а из людей выбыло из строя убитыми 37 и ранеными 10 человек. Серов видел, что дольше держаться невозможно, а потому решился на последнее средство — пробиться во что бы то ни стало сквозь ряды тысячной неприятельской конницы, целой тучей окружившей отряд, а в случае неудачи — пасть всем в этом бою, помня завет князя Святослава: «Мертвые срама не имут».
Казаки разделяли взгляд своего лихого командира и, заклепав единорог, с криком «ура» бросились на кокандцев. Ошеломленные этой отчаянной решимостью, они расступились, пропустив удальцов и провожая их сильным ружейным огнем.
Больше 8 верст шли уральцы, сбросив с себя одежду, отстреливаясь, ежеминутно теряя убитыми и ранеными своих товарищей, у которых тут же на глазах подскакивавшие кокандцы отрубали головы. Раненые, сохранившие свои силы, некоторые имея по 5—6 ран, шли, поддерживая друг друга, пока не падали совершенно обессиленные, становясь тотчас же добычей разъяренных врагов.
Казалось, что конец близок и вся эта горсточка храбрецов ляжет костьми в глухой пустыне. Но в этот последний момент среди нападавших произошло движение, и они разом отхлынули, а из-за холмов показался наконец русский отряд, высланный из Туркестана на выручку. Перераненных и истомленных казаков, не евших уже два дня, посадили на телеги и повезли в крепость. За три дня боя сотня потеряла: 57 убитыми и 45 ранеными — всего 102 чел., уцелело лишь 11 чел, в числе которых было 4 контуженных.
Между тем Алим-Кул, видя подошедший на помощь отряд, быстро отступил. Дело под Иканом, помимо морального значения, подтвердило наглядно непобедимость русских и помешало Алим-Кулу неожиданно напасть на Туркестан. Все участники Иканского боя, оставшиеся в живых, были награждены знаками отличия Военного ордена, а есаул Серов — орденом Св. Георгия и следующим чином за подвиги, являющиеся примером редкой стойкости, мужества и храбрости.
Вслед за этим делом, постепенно кокандцы очинили весь район, благодаря чему генерал Черняев, считая необходимым овладеть главным опорным пунктом кокандцев — крепостью Ташкентом, подошел вторично к его стенам.
После рекогносцировки Ташкента, выяснившей, что самым удобным местом для штурма являются Камеланские ворота, был собран военный совет, на котором Черняевым был указан порядок штурма этой сильной крепости; серьезное дело требовало личного воздействия и передачи своей решимости подчиненным; для того Черняев и прибег к созыву совета.
Произведя бомбардировку городских стен, Черняев в 2 часа ночи с 14 на 15 июля [1865 г.] двинул штурмовые колонны под командою: первую — полковника Абрамова, вторую — майора де Кроа и третью — подполковника Жемчужникова. В то же время был выстроен особый отряд полковника Краевского к противоположной стороне крепости для производства демонстрации, с целью отвлечь внимание кокандцев от Камеланских ворот. Взяв штурмовые лестницы и обернув колеса орудий войлоком, штурмовая колонна подошла к стене, имея впереди стрелков.
Город весь еще спал, и лишь около самой стены снаружи крепости оказался кокандский караул, бросившийся при виде русских бежать внутрь сквозь небольшое отверстие в крепостной стене, закрытое кошмою. По их следам охотники ворвались внутрь крепости и поднялись на крепостные стены (первыми — унтер-офицер Хмелев и юнкер Завадский) где, переколов штыками прислугу, сбросили вниз орудия. Несколько минут спустя ворота были уже открыты, и рота за ротою входили в крепость, захватывая соседние ворота и башни; втягиваясь затем по узким улицам внутрь горда, они брали одно укрепление за другим, подвигаясь вперед, несмотря на ружейную и артиллерийскую стрельбу, открытую со всех сторон кокандцами.
В узких улицах города войскам приходилось пробиваться под огнем выстрелов, сыпавшихся из-за зданий и заборов. Наконец, цитадель была занята колоннами Жемчужникова и де Кроа. Но из соседних садов, окруженных заборами, по ней продолжалась беспрерывная стрельба.
Выбить из закрытий неприятельских стрелков было крайне трудно, так как выход из цитадели подвергался жестокому обстрелу, но, по счастью, среди русских оказался сильный духом военный священник протоиерей Малов. Видя, что нужен пример, чтобы подвинуть людей на выполнение опасного предприятия, он высоко поднял крест и с криком: «Братцы, за мной!» — выбежал за ворота, а за ним последовали стрелки, быстро перебежав опасное место и переколов штыками всех засевших в садах и ближайших зданиях кокандцев. И не только в этом случае, но и в течение всего штурма выделялся своим беззаветным мужеством старый протоиерей. Красивый старик, с совершенно серебряными волосами и бородой, о. Малов разделял с войсками все труды походной жизни, всегда личным примером воодушевляя в трудные минуты горячо любивших его солдат. Пастырь-воин остался верен себе до конца своих дней, участвуя позднее во всех походах при завоевании Средней Азии.
Держа крест в руках и имея на груди дароносицу, протоиерей Малов с самого начала шел во главе штурмовой колонны, спокойно под градом пуль ободряя раненых, напутствуя умирающих, и, принимая их последние вздохи, давал им причастие, тут же совершая глухую исповедь. Вторично протоиерею пришлось подать пример в одной из узких улиц, где рота, сжатая со всех сторон вооруженной толпой, замялась и часть людей повернула назад. И в этом случае не растерялся о. Малов. Снова подняв высоко распятие, бросился он вперед с криками: «Братцы, неужели этот крест отдадите на поругание!» Опомнившиеся люди кинулись за ним и штыками пробились к своим через тысячную толпу. В глубокой старости, около 80 лет от роду, скончался кумир и любимец туркестанских войск, оставив по себе память во всей Средней Азии.
Протоиерей Андрей Ефграфович Малов
Между тем отряд полковника Краевского, заметив неприятельскую конницу, подходившую к Ташкенту, бросился в атаку и быстро ее рассеял, а затем стал преследовать толпы бегущих из Ташкента кокандцев.
Собрав к вечеру отряд около Камеланских ворот, генерал Черняев отсюда послал небольшие команды по улицам города, выбивавшие засевших кокандцев; так как последние продолжали стрельбу, то была выдвинута артиллерия, вновь открывшая огонь по городу, в котором вскоре начались пожары.
Ночью войска тревожили небольшие партии, но на другой день отряд полковника Краевского снова обошел весь город и, взяв с бою и разрушив баррикады, взорвал цитадель.
17 июля явилась депутация от жителей и просила пощады, сдаваясь на милость победителя. Трофеями были 63 орудия, 2 тыс. пуд. пороха и до 10 тыс. снарядов. Особенно отличились при взятии Ташкента сотник Ивасов и поручик Макаров.
Занятие Ташкента упрочило окончательно положение России в Средней Азии, в которой этот город являлся одним из самых крупных политических и торговых центров; сохранив свое значение и в дальнейшем, он сделался главным городом вновь образованной Сырдарьинской области.
---
А вот что писал про взятие Ташкента Н. Стремоухов в журнале Нива(1879 г., N24) в своей статье "В Средней Азии. (Из записок русского путешественника)":
--
С наслаждением вдыхая здоровый весенний воздух, я углубился в созерцание окружавшей меня панорамы. Постепенно перенесся я в воображении к памятным для каждого туркестанца 1864 и 1865 годам. Грозно стояли до этого времени высокие городские стены Ташкента с многочисленными башнями и бойницами, окруженные глубокими рвами. На том месте, где теперь расположен русский город, небольшими группами были разбросаны невысокие деревья и мелкие кустарники. Но появился Черняев и все изменилось. Пали грозные стены, присмирел мусульманский фанатизм и Ташкент из сильной крепости превратился уже в мирный торговый город; рядом с цитаделью и городом азиатскими быстро поднялись на гладкой долине русские сооружения .
Я увидел перед собою знакомого ташкентского торговца, Хамут-Ходжу. Это был видный мужчина с длинною черною бородою и вечно улыбающимся лицом. Он считался фактотумом всех русских – знал все и вся. Кое-как болтая по-русски, он постоянно толкался между нашими.
Хамут-Ходжа опустился около меня на свои пятки, - обыкновенный способ сидения у туземцев. Вообще туземцы большие охотники поболтать.
– Задумался я о том, начал я, что было здесь несколько лет назад, какие битвы происходили и чем все окончилось.
– Якши, куп якши! подтвердил Хамут, важно кивнув головою. – Ты думал о Джандарале . Хороший был человек, у! хороший! Если бы все и мусульмане-то были такие, так лучшего и желать нечего .
– Как же ты догадался, что я вспоминал о Михаиле Григорьевиче?
– Хамут все знает. Не трудно догадаться. Лучше тебе скажу: как только попадешь вот на это самое место, та и вспомнишь о нем.
– Почему это?
– А вот я тебе скажу.
С этими словами он придвинулся ко мне и начал.
генерал Михаил Григорьевич Черняев(1828—1898) |
Дом генерала Черняева, в котором он жил после занятия Ташкента в 1865 году. Фотография начала 70-х годов XIX века
..Низенький, слеплен из глины с земляной крышей, поросла она травой и мохом, с двумя окошечками – это вот и есть его дом. Как заняли Ташкент, тут жил Черняев. Не правда ли? Чужеземец и не поверит, что это было жилище первого нашего губернатора, победителя храброго Алим-Кули. У нас разве только мердекеры так живут... Прежде было просто... Да знаешь. Спроси у любого из наших, чего тебе об генерале не расскажут. И как его наши до сих пор почитают – ой как почитают и помнят!..
---
Просмотров: 19780
Источник: История русской армии. М.: 2006, Око, ЭКСМО
statehistory.ru в ЖЖ:
