Дневник блокадника. Декабрь 1941 г.

1\12\1941
Эту неделю работаю в утро, несколько необычно с 6 утра до 2–х дня до обеда. Теперь же нас перевели на 3 смены: 1–я с 6 утра до 2 дня, с 2–х дня до 9–и вечера и наконец ночная смена с 9ч.в. и до 6ч. утра. Все же до некоторой степени полегче, чем раньше. Встал для первого раза в четверть пятого, вышел в без 15–ти 5–ть. Трамваи ж ходят с 5ч. От дому шел пешком до Большого, устал как дьявол и лишь на Большом меня догнал 15–й, выходит сглупил, лучше бы вышел попозже на Сенную и доехал бы безо всякой хотьбы — впредь наука. На работу попал как раз вовремя. В цеху так рано из начальства никого не было (вчера было воскресенье, но из–за отсутствия пока никто не работал), я конечно до 8ч. не стал начинать, а пошел греться в точилку(“”) ибо в пути изрядно подзамерз. В 8–м часу, когда я только собрался приступить, исчез ток. Так весь день и не работали — болтались, грелись. В 12–м часу посидели на траурном митинге, посвященному покойному Миронычу и нас отпустили домой.


2\12\1941
Утром поступил умнее, чем сделал вчера, в 6–м часу вышел на Сенную, вскоре подошел мой маршрут и я без приключений добрался до завода. В нашем отделе абсолютно никто не работает, не хватает току, но все же на два станка отпустили энергию и мне с одним человеком пришлось круглить головки снарядов, в то время как остальные отдыхали и грелись.
Я совершенно забыл сообщить о том, что на фронте за последние дни произошли крупные события. Информбюро сообщило на днях, что немцем неожиданно захвачен Ростов–на–Дону. В результате наши части переправились через Дон, в свою очередь вступили в черту города, где и завязался бой, в результате которого немца выбили и погнали на запад к Таганрогу, захвачено огромное количество трофеев, имеются пленные, немцы оставили на поле битвы более 5000 трупов, Красная Армия преследует отступающего неприятеля. Руководил всеми операциями маршал С. Тимошенко — новость приятная, такие бы почаще.


3\12\1941
Переживаем очень тяжелые дни. Во–первых — работа. Вставать приходится рано, но это еще пол беды, завернул приличный мороз и пока добираешься до завода, совершенно окоченеешь. Вдобавок страшно мерзнем в цеху, который совершенно не отапливается. Бывало была надежда на точилку, там небольшое помещение, хорошее отопление, застынешь, пойдешь с десяток минут посидеть на трубе, основательно прогреться, вновь работаешь. Теперь же пары не пускают совершенно, одевшись тепло, зимняя шапка, рукавицы, шарф, тройное белье, двойные носки, валенки, пара пиджаков — ничего не греет. Коченеют руки и ноги — хоть плачь, а согреться негде, так и мучаешься. Во–вторых голод заел совершенно. К концу декады с продуктами всегда беда, а тут еще на новую декаду ничего не выдают. Дома у нас совершенно пусто — нет ничего, даже сахаринки или конфетинки к чаю. Суп варить тоже не из чего. Приходится в обед разогревать кипяток и пить его с кусочком хлеба, плюс горчица, перец, соль, которых употребляешь в этой процедуре пожалуй больше, чем самого хлеба. Утром, уходя на работу, съедаю также кусочек миниатюрный хлеба — вот и вся пища на сутки. Вообщем грамм 150 хлеба + кипяток — так и живем, поневоле ноги совершенно не ходят. Сегодня взял на завод продуктовую карточку и съел так 2 супа, если можно так назвать воду с 3–мя макаронинками. В магазине Надежда достала конфет, паршивеньких леденцов, но по теперешнему времени и это счастье, хоть можно побаловаться горяченькой водичкой.


4\12\1941
Скука и пустота. Кругом только голод, да холод. К тому де как назло 3–й день не горит свет, а жечь нечего, просто наказание. Совершенно не хочется ничего делать, даже двигаться. На работе совершенно замерзаем, а морозы еще впереди. Хорошо, что тревоги не мешают добираться с работы домой конечно это не значит, что они прекратились, просто до некоторой степени сократились.


5\12\1941
На улице очень холодно, в цеху сегодня как на Северном полюсе, приехал домой весь синий. Сегодняшний день счастливый, Надежда достала на всех вермишели и ели в обед не пустой кипяток. Вот настало время — рад водичке с парой лапшинок, ну и вспомянем 41–й годик, если переживем эту войну. Сегодня по радио слышал, что на ростовском направлении преследование врага продолжается, за один день нашими войсками взято обратно 90 населенных пунктов, все–таки хоть моральная поддержка. Нам бы под Ленинград такое наступление, чтоб прорвать блокаду и наладить дело с жамовкой, мы бы воспряли духом.


6\12\1941
Вчера вечером в начале 10–го, когда я уже лежал в кровати завыла сирена и буквально, когда она еще выла три здоровенных толчка потрясли наш дом, все так и заходило ходуном. После отбоя отец вышел на улицу и узнал, что засветило прямо по Казначейской улице, причем поговаривали, что одна бомба сверзилась где–то рядом на канале, но не разорвалась. Я вообще теперь привык к обстрелам и тревогам и абсолютно не обращаю на них внимания, потому что эти вещи происходят ежедневно по нескольку раз и пора к ним привыкнуть. К грозящей опасности я отношусь как истинный фаталист, всему судьба, а по сему быть, что будет, так то лучше. Не задумываясь особенно о бомбах, я, прослушав “Последние Известия”, моментально уснул. В 4–м же часу меня разбудил стук в дверь (звонки не работают, уж который день мучаемся без свету, в данный момент пишу при отчаянном свете, горит фитилек на камфорном масле), барабанит дворничиха и вопит: “Выходите все, нашему дому угрожает опасность”. Я сразу смекнул о неразорвавшейся бомбе, так оно и получилось, отец с матерью узнали на улице, что на канале напротив нашего дома лежит неразорвавшаяся бомба. Конечно, по лестнице заходили разные людишки, Мать, Надежда и Генька эвакуировались к тете Маше, я же даже поленился встать с кровати, во–первых, через час мне так и так вставать на работу, во–вторых лень вставать из–за какой–то бомбы ночью с теплой кровати на холод — никогда. В 5ч. все же пришлось подниматься, надо на работу. Вышел на канал — действительно против нашего дома какая–то ямка, а в ней что–то. Задерживаться было некогда и незачем и я поплелся на остановку. На работе несколько раз думал о доме, но когда приехал, то оказалось, что пока все в порядке. Вообщем никто точно не знает, что и как, это место огорожено веревкой, но никем не охраняется, никто абсолютно не принимает никаких мер. К тому же, черт его знает, что это за бомба, просто ли она не разорвалась, или замедленного действия — неизвестно. Во всяком случае время скажет, что и как. Вообщем же взрыва можно ожидать с минуты на минуту. Все наши сидят на кухне, где кажется и думают улечься, я же сижу в столовой и пишу, здесь же и лягу спать, пусть взрывается, в крайнем случае вылетят стекла и аминь. Лучше бы конечно все утряслось само собой безо всякого шума и фейерверка — так то лучше и безопаснее. Завтра воскресенье но меня умалинили пойти покруглить, при условии, что в понедельник получу отгул. Я конечно согласился, потому что работать завтра всего 6ч. с 8 утра до 2–х дня. Выходит завтра после 2–х свободный целый день, послезавтра целый день свободный и после завтра опять свободный до 9ч. вечера. К тому же завтра едва ли придется работать, потому что когда сегодня уходил, по всему заводу прекратили подачу тока. Сегодня у меня немного приподнятое настроение и более менее не особо жалуется желудок. Надежда достала на карточки котлет, 3шт., сегодня раскрошили в суп, добавили малость лапши и съели по 2–е тарелки, так, что обед получился “шикарный”. Что бы было, если бы мне добавили хлебца и дали второе. Ну что ж, будем ждать что–то скажет бомба, а пока на сегодня хватит.


7\12\1941
Ужасный холод, не помню как доехал до работы. Отморозил все руки ноги и лицо. Сегодня воскресоны и нас в отделе работало только двое. Вернее не работало, а мучалось с 8ч. до 2–х дня. Поминутно бегали в точилку греться, поминутно прекращали подачу тока, кое как дотянули до пол 2–го и скорее домой. Вышел из цеха голодный и замерзший, да на остановке пришлось ждать черт знает сколько трамвая. Отморозил нос, еле оттер, бегал в магазин греться. Кое–как дождался 15–го, окоченевший доехал до 15–й линии и новый сюрприз, вагон идет в парк. Пришлось вылезать на мороз и бежать до 8–й линии, забегал в каждый магазин греться. С 7–й доехал до Майорова и вновь пешком поскакал домой. Когда ввалился в квартиру чуть не заревел, отморозил руки, ноги и лицо. Еле отогрелся у печки и выпил 2 чашки пустого кипятку. Всему виноват желудок, жиров нет, в животе пусто, малейший холод прощипывает до костей, а со жратвой все хуже и хуже, дневной паек — пара кусочков хлеба грамм на 150 и тарелка пустого супа. Чаю нет, ни конфет ни сахару нема. Я ужинаю(?) с горчицей. Бомба пока что лежит спокойно, подождем что будет дальше, впрочем она меня нисколько не тревожит, я все время хожу мимо нее, другие же предпочитают лазать где–то через развалины на Гражданскую.


8\12\1941
Утром радио сообщило ряд сенсаций. Англия объявила войну Финляндии, Венгрии и Румынии. Япония объявила войну Америке и Англии и бомбила Тихоокеанские острова, высадила в ряде пунктов воздушные десанты, идут морские бои. Весь мир в кольце войны.
У нас на фронтах дела пока ничего, на Московском направлении наши части в результате контратак заняли ряд пунктов, за Ростовом наши части продолжают преследовать немцев, бои идут под Таганрогом. Я сегодня выходной, отгуливаю за вчерашний день. На улице зверский мороз, намело до черта снегу, даже мы в своей теплой квартире по утрам замерзаем. Все же я решил выглянуть на улицу. Съездил в “Колосс”, смотрел “Процесс о 3–х миллионах”, скучно и холодно в кино, народу почти нет. На обратном пути зашел в Дом Книги, купил 3 книжечки и карту Среднеземноморского бассейна. Трамваи не ходят, пути замело, домой добрался пешком, конечно зверски замерз. Настроение по–прежнему ужасное, голодно, холодно и уж целую неделю нет света, сидим как голодные кроты в темноте. Влачим жалкое существование. Я живу одними мечтами, только и думаю, чтоб я поел, когда все восстановится. Особенно (….) с Генькой, он все просит есть, а дать буквально нечего. Мученье! Все изнервничались. Хоть последние 3 дня не было тревоги. Особенно тяжело по утрам, так обессилили, что еле встаю в уборную, ноги как деревянные, каждое движение — мученье. Ничего не идет в голову, даже книги как то не читаются. Нахожусь в какой–то апатии, как автомат, долго ли протяну не знаю, во всяком случае силы на исходе. Надежда достала в магазине остатки неполученных конфет, каждому выдали по порции, хочешь тяни, хочешь ешь сразу. Мучительно удержаться, чтоб не сожрать все. Я нет, да нет отламываю по кусочку. Мученье, а не жизнь, хоть бы раз пообедать поплотнее и досыта. А то все вода, да вода. Я съедаю неимоверное количество горчицы, соли и перцу, курю тоже поминутно. Скорей бы Ленинграду подкинули продуктов, а то все вскоре загнутся как сурки.


9\12\1941
Новые мучения обрушились на мою голову. Перестали ходить трамваи. Я эту неделю работаю с 9 ч.в. до 6 ч.у. Выйдешь около 8.ч — темно, морозно, много снегу, а тут еще надо идти пешком на Косую, просто смерть. Кое–как пополз, ноги абсолютно отказывают, идешь и боишься кто б тебя не задел, а то упадешь и гроб. Неимоверными усилиями добрался до завода, еще в проходной увидел, что нет тока. В цеху холод и мрак как в склепе, все рабочие собрались в единственное спасительное место — точилку, которая более менее обогревалась, но и там перестали пускать пары. Валались все в кучи в надежде согреться, но увы ничего не помогает, ни теплые одежды, ни валенки. В 2ч. Ночи дали ток, но никто не работал, невозможно, коченеют руки и ноги. Не ударивши палец о палец дотянули до 6ч. Утра, но тут новое горе, опять идти пешком. Не помню как добрался домой, ноги отказывали.
Радио передало утешительную весть — на Ленинградском фронте наши части в результате предпринятого контр–удара разгромили 3 немецких дивизии, заняли город Тихвин и преследуют бегущего в панике врага. Нам это отрадно, как раз с той стороны идет снабжение Ленинграда и необходимо увеличить проход. Сводки со всех фронтов поступают утешительные, наступление на Москву приостановлено и Кр. Армия переходит в контратаки.


10\12\1941
Вновь пешком на завод, новое мучение. Конечно опоздал. В цеху опять не работали, никто не может от холода стоять у станка. Все ищут место потеплее, а единственное место спасения точилку закрыли и перестали нас туда пускать. Прострадали до 6 ч. у. и домой. На этот раз немного повезло — с 8–й линии до дому ехал на трамвае, движение к счастью налаживается. Дома, что делается не поймешь, Шурку 13–го забирают в Армию, Геньку и Надежду он записал на эвакуацию, куда–то кажется в Сибирь, не знаю, что из этого выйдет. Достали по карточкам сливочного масла, немного мне поддержка, все ж хоть капля да жиров. В городе упорные слухи о прибавке хлеба, но каждый день разочарование. Хлеб же выдают ужасный, столько примесей, что ужас, не хлеб а глина, и все же он кажется вкуснее пирожного. Хоть бы прибавили немножко и такого.
Радио вновь принесло радостную весть. Наши части контрударом выбили немцев из Ельца (Орловская область), разгромили несколько дивизий и преследуют их остатки, огромные трофеи. Более 12тыс. немцев осталось на поле боя. Почаще бы таких ударов, авось бы и стронули с места гитлеровскую машину, зима–ж наша помошница, у Гитлера мерзнут моторы, а без авиации и механизированных частей, он слаб как щенок. Увидим, что будет дальше.


11\12\1941
Опять на работу пешком туда и обратно, — силы на исходе, нет конца моим мученьям.

12\12\1941
Вновь пешком на работу. На заводе току нет. Забрались в точилку. Народу набилось тьма. Свету нет. Всю ночь дрожал от холода. В 5ч. побрел домой, усталый, замерзший как черт.

13\12\1941
Проводили Шурку в Армию. На работу побрел пешком нарочно пораньше. На Косой линии попал под обстрел, снаряды рвались на глазах. Когда шел по заводу, 3 снаряда разорвались на моих глазах метрах в 50 от меня, — падал. Только пришел в цех, и как раз туда же на моих глазах попал в стенку снаряд, недалеко от моего станка. Никто не работает, домой не отпускают я в отчаянии решил поступить самовольно взял и ушел домой, не гибнуть же ночь на холоду, если засыпят пускай делают, что хотят. Мне уж безразлично.
Крупные события на фронтах. Наши части на голову разбили немцев под Москвой и развернули наступление — немцы бегут. За несколько дней их потери 85тыс., трофеев не подсчитать. Гитлер выступил по радио с речью в которой сам отказывается от наступления, и благодаря будто бы … перенесли все операции на весну. Теперь уж ясно, что Гитлер проиграл войну. Скорей бы прорвали Ленинградский фронт. Италия и Германия объявила войну С.А.С.Ш. Воюет буквально весь мир. Подождем, что скажет время.


14\12\1941
Выходной, на улице мороз — целый день сидел дома, никуда не выходя — отдыхал.

15\12\1941
Мне немного подвезло, у Надеждиной своячницы или родственницы купили мне хромовские, мировые русаки за 400р., почти новые, они стоят дороже, но хозяйка эвакуируется и наскоро все продает. В первом часу пошел на работу, трамваи конечно не ходят, а на улице мороз –25°. Добрел до цеха, тьма, холод, все стоит. Несколько снарядов попало в цех, там что–то чинят. Про то, что ушел самовольно сошло, да кажется тогда всех отпустили по домам. Потолкались в темноте с полчаса, нас хотели отправить на уборку снега, но отпустили домой. До дому еле добрался, очень уж холодно, совсем замерз. И зачем нас только мучают каждый день. Не работаем так отпустили бы сразу на несколько дней, а то изволь ежедневно бродить пешком, а ноги серьезно отказывают. Надежда сегодня ходила к Шурке, ему не повезло. Их назначили на лесоразработки куда–то в лес, а насчет одежды туго.
На фронтах по–прежнему радостные вести, немца самосильно гонят от Москвы. Калинина, Тулы, Красная Армия ежедневно занимает города, огромные трофеи уничтожают десятками тысяч живую силу немцев. Надо ждать решительных успехов под Ленинградом, а то нас голод замучил окончательно. Ходят упорные слухи о прибавке хлеба, но пока безрезультатно, хлеба же надо подкинуть скорей, а то люди падают как мухи, очень много пухнет. Но по–моему теперь, раз стронули немца нам придется терпеть недолго.


16\12\1941
Опять пешком на завод, отметился и домой, еле пришел. Город переживает тяжелые минуты. Кругом разруха. Нет топлива, трамваи не ходят, заводы стоят. Голод всех замучал окончательно. У меня лично нет сил даже двигаться, очень отощал.


17\12\1941
Новый рейс на завод и на этот раз нас отпустили до понедельника, 4 дня я свободен, немного полегче. С деньгами гроб, расчетный листок мне выдали но получать нечего, зароботка нет, а вычеты огромные, даже с меня еще приходится, так что не знаю когда получу теперь получку. На фронтах огромные успехи — немца гонят во всю. На нашем фронте войска у Тихвина поднажали и соединились с другой армией и очищена часть северной дороги, по которой нам доставляют продовольствие, в скором времени должны подкинуть, только бы поскорей, а то гибнем на этом пайке окончательно.


20\12\1941
Ужас, что переживаем. Голод заел окончательно. Я совершенно сдал и силы мои вышли все. Дошел до того, что еле одеваюсь по утрам, а ночью не могу встать в уборную. Мать почти не может ходить. Да и с чего держаться, в день почти что ничего не съедаем, разве по кусочку хлеба, да тарелке пустой теплой воды к обеду. Я страшно исхудал, осталась одна кожа, да кости. Впрочем не один я, все страшно изменились, ходят как тени, пропасть сколько умирает, на кладбище даже не хоронят, а без гробов валят как на подмостки. Я лично живу одной мечтой, если б не хорошие дела на фронте, давно бы загнулся. А дела хороши, Северную дорогу очищают, немца гонят всюду, ни сегодня — завтра должны увеличить паек. Страшно мучает свет. Вот уж целый месяц не видим электричества, сидим с коптилками, кругом грязища и мрак. Жечь нечего, приходится ложится в 8–9ч. А дни сейчас самые темные. К тому же действует холод, крови нет и ничего не греет, согреваешься только у печки и после супа, да чая.


22\12\1941
Пришлось подняться утром в 7 часу и идти на работу. Трамваи по–прежнему не ходят, на улице страшная оттепель, а я вышел в валенках. Промочив все ноги, к 9ч. прибрел на завод. Току и свету нет. Все сидят в темноте в Красном уголке. Я тоже свалился на пол. После наш отдел согнали в конторку, где до 1 ч. д. грелись у буржуйки, а после чего отпустили до завтра. Как пришел домой не помню, обессиленный свалился и лежал как покойник.


23\12\1941
Вместо 6ч. прибрел в цех к 9ч., на пл. Труда меня нагнал 42–й, но завез на 1–ю линию и прекратилась подача тока и я как проклятый на этот раз в холодных сапогах в мороз плелся на проклятый завод. В цеху наш отдел ликвидировали, согнали всех в один отдел на снаряды, смены перепутались, станков не хватает, и нет тока, — в общем полный бардак. Я больше не мог терпеть путешествия пешком и пошел в амбулаторию к врачу, но что там делается — ужас, люди по нескольку дней не могут добиться к доктору. Я плюнул на все и решил брести домой, а правдой и неправдой достать бюллетень по месту жительства. Зашел на Майорова в поликлинику и волосы встали дыбом — народу уйма, на ближайшие дни номерка не достать и я махнув рукой на все и решив спасать себя по своему, пошел домой и целый день отдыхал.

24\12\1941
На работу идти уже не мог. Не идти — прогул и под суд. К внутреннему не добиться, вот в каком положении я очутился сегодня. Надо было калечиться, иначе выхода нет — крышка. Я так и сделал, — взял и обварил руку кипятком, она вздулась, пошла пузырями, в амбулатории сразу добился перевязки и бюллетеня до 27–го, так я был спасен. Руку здорово режет, но терпимо.


25\12\1941
Наконец–то дождались прибавки. Чуть–чуть подкинули хлебца. Рабочим — по 100гр. т.е. 350гр., а остальным — по 75–т.е. по 200. Конечно же не чувствительно, но отрадно, что дело идет на улучшение.


26\12\1941
Тоскливо тянется день, когда все время хочется жрать. Тело совсем ослабло, наступила ужасная апатия, ничего не хочется делать, каждое лишнее движение — мука. К тому же у меня болит рука и я абсолютно беспомощен, даже не могу помыться и поскоблиться. Маячу, грязный, засаленный, растрепанный бес толку по квартире, больше валяюсь в кровати и думаю о еде. Коснись бы сейчас идти работать — ни за что бы не смог. Ни то что не смог, а просто не в состоянии бул бу добраться. Не знаю, поднимусь ли я на ноги, или нет.


27\12\1941
Днем побрел к врачу на Майорова. На улице страшный холод, градусов на –25°. Оделся легко, в русаках, замерз еще сидевши в ожидании приема. Хорошо, что народу немного. Врач копнул руку, которая заживает неважно и наверно еще поболит, смазал марганцовкой и продлил бюллетень до 2–го января, так что я еще гуляю. Обратно еле дошел, совсем закоченел, да и ноги едва дотянули до квартиры. Можно уж предполагать как отощал если не дойти до Майорова, вот это голод. Все кто переживал 18–й год, говорят что тогда было значительно легче. Ну и понятно не было блокады, можно было съездить спикульнуть и кое–как перебиться, а уж тут никуда не сунешься, сиди и мри. Сильно сдал крестный, он лежит без сознания, — тоже истощение, а врача не добиться, да и что врач, жратва только и поможет, а где ее взять? У меня в день самое приятное время 8ч.у. 2–3ч. дня и 5ч.в. Вот как у нас проходит сейчас день. За неимением света начинаем укладываться в 8ч.в., причем спим все вместе — табором: Надежда с Валькой в спальне, в столовую втащили тети Сашину(?) кровать, на которой она спит, ее комнату не отапливаем, надо экономить дрова, отец с матерью на диване, я на стульях у стенки. Ложимся значит в 8ч., я кое–как терплю — слушаю радио, но мое счастье, что хоть не страдаю бессонницей. В 6ч. просыпаемся все, слушаем сводку, надежда уходит за хлебом. К 8ч. поднимаемся, садимся пить чай и кусочек хлеба, экономим ужасно, конфеты тают страшно и к концу недели мы всегда на бобах, хлеб я разрезаю на десяток маленьких кусочков, чтоб побольше протянуть удовольствие, круто макая в соль и первые 2–3 чашки пью не сладкими, а потом уже еще штуки 2 с конфеткой, пить я стал много. Потом вновь ложусь в кровать и лежу, мечтаю о прежней жизни. Часов в 11–12 встаю, до 1.2ч. болтаюсь. В 2ч. согреют чайку, бывает выкроится кусочек хлеба грамм с 75–ть. Опять маячу до часов 4–х, ничего не делаю, читать и то не могу. Часа в 4–ре затопляем печку, сидишь у огонька и греешься, тоже удовольствие, там подходит и 5.6ч. Приползает с работы отец, садимся обедать, по 2 тарелки воды и кусочку хлеба, причем суп абсолютно пустой правда, мясной, но круп не получишь. Встаю из–за стола — живот полный, а сытости никакой, разве только согреешься. Так в темноте и сидим, до 8, а там спать. Свет замучл, жечь совсем нечего, какое–то машинное масло догорает по слезке. Керосин сейчас ценится на вес золота и вообще на рынке страшная менка, спекуляция и черт знает что, жуткий обмен, в котором фигурируют главным образом хлеб, дуранда, папиросы, керосин, разное горючее. Пример цен: папиросы — 10р., свечка — 20р., хлеб — 500р. за кг. Вот времена! Пишу все это для того, чтоб можно было вспомянуть, когда переживем все это. Если только переживем. Между прочим отец достал сегодня 3кг. дуранды, — счастье, сварили лепешек и положили в суп, маленько поддержимся.
А на фронтах положение великолепное, немец повсюду отступает, неся страшные потери, Ленинградская блокада трещит по швам, в ближайшее время нам обязательно должны подкинуть еды, дорога освобождена.
Сегодня Надежда достала на всех по пол литру вина, которое каждому полагается на новый год. Мы с отцом к обеду и рванули с горя литр на двоих. Я страшно запьянел, не мог стоять на ногах, еле добрел до кровати и свалился. Ко сну немножко пронесло.


28\12\1941
Вчера вечером, когда мы уже легли, пришла тетя Маня — умер крестный, еще одна жертва истощения. Сколько мрет народу — ужас и все больше мужчины. А с похоронами теперь целая история, могилы не вырыть, гробов не достать, на кладбище везти не на чем. Многих просто на санках без гроба везут куда–то на Пряжку и хоронят в братских могилах. Да это не жизнь, я уж ни на что не надеюсь, а хорошие сводки с фронта не радуют, они не кормят.


29\12\1941
Целый день лежу в кровати голодный, все мечтаю о еде. Еле двигаюсь по квартире, а на днях надо идти на завод за карточками, как подумаю о том, что идти пешком на завод, по морозу, так волоса поднимаются на голове.


30\12\1941
Лежу, набираю сил на завтрашнее путешествие на завод. На улице очень холодно. Все сейчас живут только Новым годом, все ждут прибавки, но я уж ни на что не надеюсь, лежу в полнейшей апатии.


31\12\1941
На улице мороз свыше –20°. Страшно было выходить, ноги отказывают, но положение безвыходное, карточки — жизнь. Туда шел кое–как, еще не так замерз, но благодаря безвыходному положению — добрел. В цеху делается что–то невероятное. Току нет, свету нет, все стоит и страшный холод. Я пошел сразу отогревать руки и ноги в точилку. Немножко отогревшись, пошел в конторку, там все как цыгане сидят у буржуйки мастера, смена рабочих, которых по–прежнему заставляют каждый день зачем–то ползать в цех и наконец — сам нач. участка — Маслов. В конторке узнал две сногсшибательные вести, — умер Володя Платонов мой сосед по станку, который проработал на одном месте более 20 лет, а вторая новость совсем сногсшибательная, вчера умер Сашка Кукин, другой сосед по станку. Но поразительно то, что он был значительно крепче других, не болел, работал до последнего дня и умер на лестнице у своей квартиры. Все это страшно повлияло на меня, старых рабочих никого не остается, все мрут как мухи. Пока ждал карточек я очень продрог и когда вышел на улицу уже был замерзшим. Вот тут–то и начались мои мучения. Ноги у меня абсолютно не гнулись, закоченели и я весь застыл. А если остановишься — упадешь и замерзнешь, а силы на исходе. Клянусь, этот путь был борьбой за существование и я уж не надеялся дойти. Шел не помню кА — качался, замерзшие руки не мог уже вынуть из кармана. Еще бы 10мин. Такой ходьбы и я был бы готов, потому что сердце тоже не билось. Как ввалился в квартиру, свалился на стул и не мог ни снять сапог, ни вынуть рук из карманов, даже говорить. Только и было сил, что поплакать с матерью. Меня еле отогрели стаканом бульона, пузырем и печкой я кое–как пришел в себя. Теперь скорее умру или поднимусь на ноги, а на завод не пойду, это явный гроб. Новый год встретили в кроватях, с пустыми желудками, в темноте, только разве в тепле — единственном благе, который у нас пока остался. Памятным останется мне новогодний денек 1941г., но надежды у меня очень и очень мало, отчаялись все. Между прочим, что нас перестало тревожить это тревоги, за этот месяц было всего 3 тревоги, причем 2 последние совершенно безвредные, без стрельбы, с дальнобойных стал бить тоже немного пореже, но все–же постреливает.

Просмотров: 14259

statehistory.ru в ЖЖ: