Герой Смутного времени затворник Иринарх

Вашему вниманию предлагается отрывок из книги историка Ивана Забелина "Минин и Пожарский", рассказывающий про ростовского Борисоглебского затворника Иринарх.

Бедственное время нашей Смуты в начале XVII столетия выставило множество героев на всех путях и по всем направлениям жизни. Подле знаменитых мужей — заводчиков крови, мужей вероломства и темных интриг, которые жадно отыскивали всякие корысти и почести — блис­тают люди чистого сердца и высоких помыслов, которые с полным само­отвержением отдавали свою жизнь одному святому делу спасения и очи­щения Отечества от врагов.

Славный Иван Сусанин, который представляется нам как бы оди­ночным явлением, совершивший свой русский подвиг по особенной мысли только о спасении своего господина в качестве избранного и из­любленного царя, в сущности представляет рядовой тип многих точно таких же деяний, пропавших без вести для летописцев и для историков по той причине, что подобные подвиги, как обычные и рядовые, летопис­цы и не почитали за особенно важное событие. Поляк Маскевич, рас­сказывая об опасностях, каким иногда подвергался в своих походах по подмосковным местам, описывает один случай, в точности изображаю­щий и подвиг Сусанина. Однажды, в марте 1612 г., с небольшим отрядом он пробирался на помощь своим в Московский Кремль. Где-то вблизи Волоколамска, «в деревне Вишенце,— говорит он,— мы поймали ста­рого крестьянина и взяли его проводником, чтобы не заблудиться и не набрести на Волок, где стоял сильный неприятель. Он вел нас в одной миле от Волока; ночью же нарочно повернул к сему месту. Уже мы были от него в одной только версте; к счастью, попался нам Руцкий, который в то время, проводив товарищей, вышедших из столицы к пану Гетману, возвращался под самыми стенами Волока на свои квартиры на Рузу, где стоял с казацкой ротой. От него узнали мы, что сами идем в руки непри­ятелю, и поспешили воротиться. Проводнику отсекли голову; но страха нашего никто не вознаградит99».

Смутное время тем особенно и любопытно и достопамятно, что оно в полной мере раскрыло русскую жизнь со всех сторон. Оно вполне рас­крыло русский общественный нрав, русскую политическую мысль и вме­сте с тем обнаружило до полной наготы все русские пороки и добродете­ли, общественные и домашние, все худое и хорошее, сколько того и другого накопилось в течение прожитых веков. Однако подвиг всена­родного спасения и очищения земли от политических и общественных бед совершился не руками какой-либо хитрой своекорыстной партии, не подстановкой нового замысла, но только помощью той общественной и нравственной чистоты народных понятий, которая скрывалась глубоко в самом же земстве и которая, после многих удачных и неудачных опы­тов, наконец восторжествовала, как природная, ничем непобедимая си­ла самой жизни.

Отечество спас простой посадский человек — Минин. И это не бы­ло случайностью. Напротив, здесь история раскрыла только настоящее основание русской жизни, истинную ее середину. В лице Минина народ­ное множество нашло только достойного, истинного выразителя своих сокровенных желаний и всегдашних помышлений о том, как надо жить по правде и делать дело по правде.

Выставив своего подвижника и деятеля праведной общественной жизни, народ в то же время выставил и другого героя, такого же полно­го и истинного выразителя народных стремлений и помышлений в ином кругу жизни. Подле героя — общественного деятеля, героя — делателя жизни, он выставил героя — созерцателя жизни, героя религиозной мысли и религиозного чувства, который своими подвигами явно обозна­чил сокровенные народные думы о событиях времени и о той тяжелой исторической доле, какую неповинный народ должен был переживать ради бесчисленных смут и интриг служилого сословия.

Подвижником в этом кругу народных понятий и представлений явил­ся Ростовский затворник преподобный Иринарх.

Старец Иринарх, мирским именем Илья, был сын крестьянина из ростовского села Кондакова. С малых лет Илья говорил матери: «Как вырасту большой, постригусь в монахи, буду железа на себе носить, тру­диться Богу». Однажды, вероятно на праздниках, у его отца обедал приход­ской священник и за столом рассказывал житие Макария Калязинского.

Отрок Илья слушал внимательно и потом сказал: «И я буду монахом та­ким же». Во время голода в 1566 г., когда ему было 18 лет, он ушел из дома без ведома родителей в Нижний Новгород, где, в подгородном се­лении, у какого-то благочестивого крестьянина прожил три года. Меж­ду тем отец помер. Возвратившись домой и сделавшись после отца пол­ным хозяином, Илья переселился с матерью в Ростовский посад. Там они купили дом и стали промышлять торговлей.

Торги шли очень успешно и выгодно, но барыши не могли победить крепкой мысли будущего подвижника. Он усердно ходил в церковь и делил свои прибытки нищим. Лучшее, что он приобрел торговлей, была горячая дружба с одним из торговых же посадских людей. Преподобный полюбил этого человека особенно за то, что он был грамотный, читал божествен­ные книги и охотно проводил с другом время в беседах о Священном Пи­сании. Того только и искал и желал торговец Илья. Неграмотный невеж­да и селянин, как называл себя, он отдался этим дружеским книжным беседам с той любовью, какая за редкость встречалась и у грамотных.

Рассуждения и размышления друзей от Божественного Писания не замедлили окончательно укрепить заветную мысль Ильи— что для спа­сения души необходимо уйти подальше от суетного мира. И вот, в неко­торое время, он берет свой родной поклонный крест, благословляется им и уходит с ним в монастырь к Борису и Глебу на Устье помолиться, как он сказал матери, и остаться там навсегда.

Несколько лет он живет на послушании, переходит по разным слу­чаям в другие монастыри, но к концу снова возвращается в свой люби­мый монастырь Борисоглебский. Теперь он еще усерднее молится и про­сит Господа указать, как спастись ему грешному и неразумному селянину. Во время одного такого моления пред образом Распятия, в теплоте сердечных слез, его осеняет святое извещение, и он определя­ет себе жить навсегда в своей келье, в затворе.

Чем же ознаменовалась затворническая жизнь преподобного стар­ца, который вышел искать спасения души из крестьянских клетей, через посадский двор, вообще из простой, рабочей, черной и тяглой среды? Естественно, что мысли, понятия и созерцания этой среды должны бы­ли дать затворничеству свой особый облик и свою думу о назначении но­вого подвига.

Первым помыслом нового затворника было создать себе особый труд, дабы не праздно и не льготно сидеть в затворе. Он сковал желез­ное ужище, то есть цепь, длиной в три сажени, обвился ею и прикрепил себя к большому деревянному стулу (толстый отрубок дерева), который, вероятно, служил и мебелью для преподобного, и добровольной тяже­лой ношей при переходе с места на место.

Очень замечательно, что это происходило в 1586 году, в тот самый год, когда в боярской среде последовала первая попытка закрепить за собой вольных слуг — холопов. Ужище затворника служило как бы пре­образованием крепостного ужища, наложенного государством на воль­ных людей.

Вскоре приходит навестить старца другой такой же подвижник и всегдашний его собеседник, ростовский и московский юродивый, Иван Блаженный, по прозванию Большой Колпак, и в беседе советует старцу сделать себе сто крестов медных, чтобы каждый был в полугривенку весом (четверть фунта). Иван Блаженный сам всегда носил множество крестов с железными веригами и со всякими другими трудами, покры­ваясь большим колпаком, простиравшимся до колен. Старец Иринарх с радостью пожелал исполнить совет Блаженного, но затруднялся тем, что, по бедности, не знал, откуда можно достать столько меди. Блажен­ный успокоил его, говоря, что Бог поможет, что сказанное им мимо не пройдет. Затем Иван Блаженный стал иносказательно и пророчески говорить старцу: «Даст тебе Господь Бог коня. Никто не сможет на том коне сесть, ни ездить, кроме одного тебя. Твоему коню очень будут ди­виться даже и иноплеменные. Господь назначил тебе быть наставником и учителем. И от пьянства весь мир отводить... За это беззаконное пьян­ство наведет Господь на нашу землю иноплеменных. Но и они тебя про­славят паче верных». Надо заметить, что преподобный Иринарх с пер­вых же лет всегда с особой горячностью восставал своим учительным словом против «хмельнова», за что и терпел от братии ненависть, поно­шения и даже преследования.


Шапочка, плеть и вериги преподобного Иринарха

Через несколько дней по уходе Ивана Блаженного один из друзей за­творника, посадский человек, принес ему совсем неожиданно большой медный крест, из которого, при великой радости, скоро были слиты на­значенные сто крестов. Вслед за тем другой посадский приятель, также неожиданно, принес затворнику железную палицу — дубинку, около трех фунтов весом. Это было оружие против лености тела и против не­видимых бесов.

Вскоре и число крестов увеличилось до 142, когда один из иноков, поревновавший трудам Иринарха и тоже сковавший себе вериги и крес­ты, удалился потом в пустыню и те кресты завещал преподобному.

Шесть лет старец Иринарх трудился на трех саженях ужища. В это время смутные дела стали затягиваться сильнее. В Угличе погиб царевич Димитрий. В правительстве ходила мысль о закрепощении всего кресть­янского населения. И вот преподобный и себе прибавил еще три саже­ни железного ужища, которое получил, по замечательному совпадению обстоятельств, от одного христолюбца из того же Углича.

Прошло еще шесть лет, и в 1598 году, когда уже явился прямой указ о закрепощении крестьян, когда с кончиной царя Феодора пресекся на русском престоле царский Рюриков корень и внутренние дела стали за­путываться в новые ужища и цепи, у преподобного подвижника тоже прибыло еще три сажени ужища, полученные от некоего брата, также трудившегося в железе. Таким образом, мало-помалу, всего ужища стало девять сажен, в котором Иринарх трудился тринадцать лет, до 1611 года, то есть до самой трудной и по бедствиям государства самой безвыходной минуты тогдашних смутных отношений. В это последнее время в том же Борисоглебском монастыре уже семь лет, то есть еще со времени появ­ления первого самозванца, также трудился в железном ужище иной ста­рец, Тихон; но, убоявшись нашествия панов (ляхов), ушел из монастыря и свое ужище отдал Иринарху.

И стало ужища железного всего двадцать сажен. Преподобный об­вивался им еще пять лет, до дня своей кончины в 1616 году, когда и вол­нения Смуты стали утихать окончательно: усмирены были казаки, взят Заруцкий с Маринкой, успокоен север миром со шведами и т. д.

Но старец Иринарх проходил свой подвиг не в одном этом двадцати­саженном ужище, которое с такой изобразительностью обозначает ход смутной истории. После старца осталось его «праведных трудов» кро­ме ужища, кроме 142 крестов и железной палицы, еще семеры вериги, плечные или нагрудные, и путо шейное, путы ножные, связни поясные в пуд тяготы, восемнадцать оковцев медных и железных для рук и пер­стов; камень в 11 фунтов веса, скрепленный железными обручами и с кольцом, тоже для рук; железный обруч для головы; кнут из желез­ной цепи для тела. Во всех сохранившихся и доселе праведных трудах затворника находится весу около 10 пудов (И теперь богомольцы Борисоглебского монастыря, чествуя память преподобного и слу­жа ему молебны, обыкновенно надевают на себя его вериги и другие труды и стоят в них во время молебного пения).

Более тридцати лет он подвизался, обвитый этим железом, отгоняя дремание очей, не давая покоя рукам в непрестанной работе. Для братии он вязал из волоса свитки (одежды) и клобуки. После него самого оста­лась сорочка из свиного волоса. Он шил всякую одежду нищим, беспре­станно им помогал чем только был богат, обидимых от сильных отни­мал, защищал, освобождал. Однажды, еще в начале подвига, в лютый зимний мороз он побежал в Ростов босой, желая избавить от истязаний правежа за долги одного благочестивого жителя, отморозил себе ноги и страдал от этого три года.

Но все это были только домашние, келейные повседневные дела. Старец, сидя даже и в крепком затворе, отнюдь не удалял своих мыслей и от общих дел государства. Он чутко стерег ход народных событий, тем более, что важнейшие из них, почти все, проходили, так сказать, в виду его затвора, по той же Ярославской и Ростовской дороге, с севера на юг в Москву. По северу, от Ярославля и Вологды до Вятки и Нижнего, жи­ла тогда настоящая Русь, откуда только и возможно было ожидать помо­щи. Мимо старца, прославившегося своими подвигами-трудами, конеч­но, ни пеший не прохаживал, ни конный не проезживал. Все приходили к нему благословиться на путь и на подвиг и побеседовать об общем го­ре, облегчить сердце и душу упованием на Божий Промысел.

Весьма естественно, что старец очень хорошо мог знать и понимать, как и какими нитями завязывались смутные узлы и как, какими событи­ями они будут развязываться.

Однажды, еще в 1608 году, видит он в тонком сне потрясающую кар­тину всеобщего бедствия. Вот царствующий город Москва посечена от Литвы, все царство попленено, разграблено, пожжено. Проснувшись, стал он плакать и сокрушаться о видении. Поплакав довольно, он успо­коился. Тогда внезапно озарил его праведный свет и из света послышал­ся глас, повелевавший немедленно идти в Москву и рассказать царю Ва­силию (Шуйскому), что все это непреложно сбудется.

Старец оставляет свой многолетний затвор, поспешает в Москву; по обычаю сначала приходит в Успенский собор, оттуда его зовут во дво­рец. Представ царю, старец благословляет его своим крестьянским по­клонным крестом и возвещает пророчество: «Я пришел рассказать тебе правду].. А ты, царь, стой в вере твердо и непоколебимо»,— заключил затворник свою беседу с государем.

Эта правда, конечно, состояла в той народной мысли, что по ходу дел в царствование Шуйского уже невозможно было отвратить грядущих для Отечества бедствий; что беды собирались со всех сторон уже по той одной причине, что царем был Шуйский; и самое пророчество затворника являлось как бы обличением царю, не показавшему достойных сил и та­лантов в борьбе со смутными обстоятельствами. Однако народная мысль желала злополучному царю, чтобы стоял он в своем злополучии твердо и непоколебимо.

Когда Смута разгорелась и пришли хозяйничать в земле польские полки, то разные паны и воеводы, и в том числе знаменитый Сапега, за­ходили не раз в келью Иринарха посмотреть и подивиться его правед­ным трудам. Этот святой затвор, без сомнения, указывала им народная молва. Они повсюду искали русского добра, золота и богатства: люди приводили их к затвору праведника. Здесь хранилось последнее русское сокровище.

Паны, между прочим, любопытствовали узнать, как старец верует, и допрашивали его, за какого царя он молится, почему не молится за Дмитрия [Тушинского]? «В русской земле я родился и крестился, за рус­ского царя и молюсь, за Василия [Шуйского],— без боязни ответил ста­рец,— другого царя не знаю». Сапега примолвил: «Велика правда в этом батьке — в какой земле жить, тому и царю служить».— «Воро­тись-ка и ты в свою землю,— говорит старец Сапеге,— полно тебе во­евать на Россию, не выйдешь ты из нее живой». Сапега расстался с батькой любезно, даже прислал ему в милостыню пять рублей, воспре­тил своим полкам трогать монастырь и, по преданию, оставил в нем зна­мя (русское, XVI века), которое сохраняется и теперь.

Полякам затворник всегда говорил одно, чтобы уходили по домам и не воевали русской земли, если хотят остаться живы. «А то все вы бу­дете побиты»,— твердил он каждому. Как известно, пророчество его ис­полнилось и над Сапегой: домой в живых он не воротился. Видимо было, что в это трудное время тесная келья затворника становилась для наро­да той нравственной надежной опорой, которая помогала людям боль­ше, чем оружие.

По пророческому слову старца Иринарха князь Скопин-Шуйский отбил Сапегу от Калязина. Затем, весь победоносный поход Скопина к Москве и его быстрые поражения польских полков совершились все благословением и укреплением преподобного затворника, при чем он всегда посылал князю благословенную просфору и святые слова: «Дер­зай, не бойся, Бог тебе поможет!» Но сильнейшая благодать, укрепив­шая воеводу, заключалась в кресте затворника, который он послал кня­зю еще в Переяславль. С этим крестом Скопин победоносно дошел до самой Москвы, совсем тогда погибавшей.

Точно так же старец Иринарх укрепляет благословением и нижего­родское ополчение и точно так же на одоление врагов вручает свой крест Минину и Пожарскому [см. выше, стр. 82].

Таким образом, этот медный простой крестьянский поклонный крест затворника возвышается своей благодатью именно над теми людьми и над теми событиями, где народ чувствовал, что дело находится в руках истинной преданности Отечеству, что полагается труд и подвиг только за общее, земское дело. Благословение и приснопамятный крест старца Иринарха возносятся до последней минуты Смутного времени и оконча­тельно поборют Смуту уже при царе Михаиле.

Известно, что с избранием на царство Михаила, хотя в Москве и во­дворилась тишина и всеобщая радость, однако далекие города, особенно на богатом и зажиточном севере, оставались еще долго под ужасом ка­зацкой и именно только казацкой лютости, с которой совладать было не совсем легко. В августе 1614 года из поморских городов воеводы и при­казные люди стали писать к государю, что «пришли туда воры-казаки во множестве и в уездах по селам, по деревням, и по дорогам, дворян, детей боярских, гостей, всяких торговых людей и крестьян грабят идо смерти побивают, пытают, жгут и мучат разными муками из-за денег и пожит­ков; села и деревни жгут; к городам приступают; и к Москве ни с чем не пропускают, тесноту Московскому государству учиняют великую».

По этим вестям в Москве 1 сентября созван был собор, на котором положили, однако, действовать миролюбиво, больше всего увещанием, ибо иначе действовать не было возможности. С такой целью к казакам прежде всего были посланы духовные власти; а за ними уже боярин князь Борис Лыков, который на случай отправился с полками.

И вот благословение и поклонный крест затворника Иринарха сно­ва являются крепкой помощью и в этой беде. С его благословением Лы­ков отправился в поход. Он гонял казаков из уезда в уезд, из города к го­роду, так что по необходимости они все должны были потянуть к Москве — другого выхода им не оставалось. Возвращаясь следом за ними к столице, боярин сам побывал у затворника, дабы испросить но­вое благословение, и взял на помощь благодатный его крест. Под Моск­вой умными распоряжениями воевод казаки были стеснены со всех сто­рон и после многих переговоров сдались государю. «И Божиею милостию, и слезами и молением и благословением Иринарховым разо­рился казачий злой совет и пленение и грабеж по дорогам прекратились. И от того времени бысть тишина».

Таков был подвиг затворника Иринарха воздержителя, крепкого столпа, страдальца, наставника и учителя, как свидетельствует его «Житие».

Слезами, молением, благословением он ратоборствовал против злых советов Смуты, против врагов Отечества. При всяком значитель­ном случае он отдавал воеводам свое единое и неодолимое оружие, род­ной поклонный крестьянский крест, с которым русские полки всегда не­изменно достигали полного успеха в низложении смутной вражды.

Но добрый ратник больше всего боролся со смутой собственного те­ла и помысла и вооружился против них разнообразными железными трудами, как бы подавая образец и пример, как и чем прежде всего на­до было бороться и с политической общественной смутой земли, с тем общественным растлением, которое собственно и подготовило, и подня­ло всеобщую народную Смуту.

Так, по крайней мере, мыслил об этом сам народ и усердно нес свое сочувствие и благословение всем подобным подвигам, прославляя их и дивясь им, как истинному богатырству первых людей и первых времен.

Вообще, своим житием и подвигами затворник Иринарх вполне за­печатлел народную мысль о праведной жизни, как и народную думу о со­временной истории. В самом деле, все эти старцы — крепкие столпы, обвивающие себя железом, эти плечные вериги, ножные путы, поясные связни, эти многочисленные тяжелые кресты, все эти изумительные труды, разве все это не столько же красноречиво выражает и изобража­ет истинный смысл эпохи, как и писаное слово грамот, сказаний и лето­писей.

Житие преподобного Иринарха описано его учеником, Александ­ром, который, живя при нем 30 лет, сам был участником в сношениях за­творника с людским миром и всегда исполнял важнейшие его поручения. Обыкновенно старец посылал его к воеводам и с благословением, и взять обратно святой свой крест. Житие написано просто, без особых книжных замыслов, а потому отличается полной достоверностью. Исто­рические события описаны так, как, вероятно, они передавались в рас­сказах современников, то есть верно в основаниях и с некоторыми раз­ногласиями в подробностях. Мы пользовались рукописями жития, принадлежащими нашей библиотеке, из которых одна писана в 1725 го­ду. Поновленное в слоге и рассказе, оно было издано почтенным архи­мандритом, впоследствии епископом Угличским (ныне покойным) Амфилохием, по спискам XVIII—XIX столетий, с приложением изображений затворника и его праведных трудов под заглавием: «Жизнь преподобного Иринарха Затворника и пр.». М., 1863.

По свидетельству издателя, один крест затворника, находившийся на его гробнице, был похищен в 1830 г., и неизвестно, тот ли это знаме­нитый крест, с которым побеждали врагов Скопин-Шуйский, Пожар­ский, Лыков. Сохранившийся до настоящего времени крест своим уст­ройством вполне отвечает ношению его в походах на груди поверх брони. Он с оборотной стороны вверху и внизу имеет особые скважины для продевания в них тесьмы, чтобы потом надеть святыню на грудь, на ра­мена, отчего такой крест назывался «параманный», пораменный.

Просмотров: 15755

statehistory.ru в ЖЖ: