История судебной психиатрии в царской России

Взгляды на психические заболевания и меры, применяемые к душевнобольным в различные периоды истории Российского государства, были порою противоречивы и непоследовательны. Представления о душевных расстройствах как о болезнях с религиозным толкованием бесоодержимости сочетались с верой в колдунов и порчу. Допетровскую Русь в XVI—XVII вв., а отчасти и более поздние времена можно рассматривать как эпоху монастырского призрения душевнобольных, которое, однако, охватывало лишь их небольшую часть, большинство из них оставались среди населения.

В монастыри душевнобольные на­правлялись не только для их призрения, но и для выявления психического заболевания в целях установления уголовной ответственности. В таких случаях наблюдение за ними и решение этого вопроса поручалось монахам.

Наряду с относительно гуманным по тому времени мона­стырским призрением и освобождением от уголовной ответственности душевнобольных имели место случаи пыток и сожжения тех больных, которые совершали наиболее опасные, с точ­ки зрения правительства, преступления.

Применяемые к больным меры далеко не всегда соответст­вовали их состоянию. Отношение к ним во многом определя­лось их поведением и высказываниями, не говоря уже о случа­ях нераспознанных душевных заболеваний, которых тогда бы­ло одинаково много как в России, так и в Западной Европе. Но психически больные, произносившие заведомо кощунст­венные или противогосударственные слова, также попадали на костры и на виселицы. Отличавшиеся агрессивным поведени­ем и речедвигательным возбуждением («буйством») попадали в тюрьму, а формально ориентированные, но с непонятной разо­рванной речью могли расцениваться окружающими как свя­тые.

Законодательные положения, касающиеся душевнобольных в уголовном процессе, впервые появляются в России в 1669 г. в «Новоуказанных статьях о разбойных и убийственных делах», где было указание на то, что «чаще бесный убьет, неповинен есть смерти», говорилось также о недопущении душевноболь­ных в свидетели наравне с глухонемыми и детьми.

В краткий период царствования Федора Алексеевича в 1677 г. был издан первый закон, касавшийся имущественных прав душевнобольных. В нем было указано, что глухие, немые и слепые могут управлять своим имуществом, а пьяницы и глу­пые (слабоумные) не могут вести дела и управлять своим иму­ществом. Однако, лишая душевнобольных этого права, закон не определял, на кого это право возлагается и кто является от­ветственным за имущество душевнобольных.

Вопросы установления душевного заболевания и ответствен­ности душевнобольных вставали обычно при бросавшемся в глаза нелепом поведении больных и лишь при наиболее тяжких по тому времени преступлениях, к которым относились дейст­вия, направленные против царствующего дома. В связи с этим проводились расследования, допросы свидетелей и подозревае­мых, о чем неизменно доносилось царю. Показания свидетелей о поведении больных носят характер бытовых описаний и оп­ределений, дававшихся несведущими, малограмотными или не­грамотными лицами. Тем не менее в ряде случаев представля­лась возможность судить по этим описаниям о психических расстройствах, выявлявшихся у обвиняемых. Обращает на себя внимание сравнительная частота тяжело протекавшей эпилепсии («черной болезни», «черной немочи»), при которой судо­рожные припадки сочетались с сумеречными состояниями и эпилептическими психозами. Бредовые идеи величия нелепого характера, выражавшиеся формально в самозванстве, расценивались как наиболее тяжкое преступление. Типичным примером этого было дело Ивана Клеопина, который в царствование Алексея Михайловича на­зывал себя царевичем Алексеем Алексеевичем, за что был пове­шен по царскому указу, а его семья была сослана в Сибирь (и это было сделано несмотря на то, что отец обвиняемого ут­верждал, что сын его Иван «умовреден и говорил всякие не­пристойные слова и называл себя великим человеком... и он - отец - об этом заблаговременно подал челобитную и хотел вез­ти сына в Новгород, но тот от него сбежал...». В подтверждение этого приводятся показания восемнадцати свидетелей, которые все показали, что Ивашка умовреден, тому ныне шестой год: «...то божественные иконы и книги бесчестил, то отца и мать хотел саблею сечь и брата родного посек саблей же, и за людь­ми гонялся, и в лес от отца из дому бегивал, и в огонь бросай­ся»).

Судя по дошедшим до нашего времени данным, первая под­линно судебно-психиатрическая врачебная экспертиза была проведена в 1690 г. В ней принимали участие три врача, слу­жившие при русском дворе и являвшиеся дипломированными докторами медицины и философии европейских университе­тов. Каждый из них дал свое отдельное заключение. Речь шла о бродяге, заявившем, что он сын царя Ивана Грозного. При до­просах он утверждал, кроме того, что обладает способностью исцелять больных, живет на небесах, куда ходит через дыру и где его принимают ангелы. По его словам, к нему приходили тысяча ангелов и шестьсот донских казаков, а он собирался ид­ти обращать татар в христианскую веру. В записке, приложен­ной к делу, предлагалось больного «осмотреть дохтурам, в ка­ком он разуме». Эксперты признали свидетельствуемого боль­ным, указав также на необходимость надзора, лекарственного лечения и наблюдения за дальнейшим течением болезни.

Видимо, эта экспертиза представляла собой явление исклю­чительное и еще не означала наступления эры врачебной пси­хиатрической экспертизы. Лишь во времена Петра I, в его реформах, появились положения в законодательствах, которые касались психически больных. В толковании ст. 195 Воинских артикулов было указано, что наказание «воровства обыкновен­но умаляется или весьма отставляется, если кто... в лишении ума воровство учинит».

Вследствие уклонения некоторых дворянских детей от обу­чения и государственной службы под предлогом юродства и слабоумия от рождения, а также в связи с необходимостью вы­явления подлинных психически больных в дворянских семьях, Петром I в 1722г. был издан Указ «О свидетельствовании дура­ков в Сенате». Указом повелевалось «как высших чинов, так и нижних чинов людям, ежели у кого в фамилии ныне есть или впредь будет дурак, о таких подавать известия в Сенат, а в Се­нате свидетельствовать и буде по свидетельству явятся таковые, которые ни в науку, ни в службу не годились, и впредь не го­дятся, отнюдь жениться и замуж идтить не допускать и венеч­ных памятей не давать». Кроме пресечения уклонения от служ­бы дворянских детей этот Указ оговаривал также необходи­мость наблюдения за имуществом помешанного. Впервые в этом законоположении ставится вопрос о запрещении таким лицам вступать в брак, так как от таких браков «доброго насле­дия к государственной пользе» ожидать нельзя. Таким образом, освидетельствование в Сенате означало фактически установле­ние дееспособности или недееспособности лиц, уклонявшихся от службы, т. е. имело далеко идущие правовые последствия. В обоснование этих мер отмечалось также, что дураки не толь­ко не годятся ни в какую науку и службу, но беспутно расточа­ют имущество, и мучают своих подданных и даже «смер­тоубийство чинят».

Вскоре, 6 декабря 1723 г., был издан именной Указ в допол­нение к предыдущему, в котором не только устанавливались форма и способ освидетельствования, но и были даны крите­рии оценки психического состояния свидетельствуемых.

Процедура установления состояния психического здоровья явилась прообразом будущего освидетельствования психически больных, которое продолжалось на протяжении всего времени существования царской России.

По-видимому, Сенат испытывал определенные трудности при освидетельствовании дворянских детей и сталкивался со случаями симуляции психических болезней. Спустя 23 года после издания Указа Сенат обратился в Медицинскую коллегию, запросив ее об «испытанных наукой правилах распозна­вания психических болезней». Ответ Медицинской коллегии представлял собой рапорт, в котором изложены положения, соответствовавшие развитию психиатрии в Европе того време­ни. Там указывалось, что для распознавания душевных болез­ней необходимо тщательное наблюдение, изучение анамнеза и роли внешних вредно действующих факторов. Заключение о симуляции рекомендовалось давать только после более или менее продолжительного наблюдения, причем указывалось, что подозрение в симуляции может вызвать у подозреваемого вдруг наступившее «безумство». Выделялись душевные болез­ни, сопровождающиеся соматическими расстройствами, «когда с повреждением тела купно и дух болезнует». Такие случаи легче распознаются врачами. Другие же заболевания не сопро­вождаются физическими расстройствами, когда «болезнь един­ственно в одном уме вселилася». Описанные положения и установки способствовали более ясному пониманию того, что помешательство есть болезненное состояние, и соответственно более правильному отношению к патологическим высказываниям и поступкам больных.

Данный период характеризуется постепенным развитием вра­чебной судебно-психиатрической экспертизы, сочетающейся, однако, в течение довольно продолжительного времени с монастырскими формами призрения, проводимого и с экспертной целью. Двойственность в отношении к психическим заболева­ниям в России, обусловленная властью церкви, нашла свое от­ражение в указании Военной коллегии от 1706 г., в котором прямо говорилось, что если «сумасбродные солдаты от содер­жания в госпитале и прилежного лечения в надлежащее состоя­ние не придут и по докторскому свидетельству явится та их бо­лезнь неисцелима или покажется (как Святейший Синод рассу­ждает), то их изумление от злых духов, тогда доносите о том Военной коллегии: понеже беснующихся для исправления ду­ховного велено отсылать в Синод». Подобные же указания бы­ли, даны в 1744г. и Сенатом. То обстоятельство, что разграни­чение между болезнью и бесоодержимостью было отнесено к компетенции врачей, свидетельствовало о несомненном про­грессе.

С развитием цивилизации, ростом городов, при наличии ре­гулярной армии и укреплении судебной и административной власти потребность в соответствующих мерах по отношению к опасным душевнобольным возрастала. Однако государство во многом было непоследовательно.

Так, еще в 1722г. Указом Петра I было велено Монастыр­скому приказу помещать в монастыри умалишенных и людей, осужденных на вечную каторгу, но «не способных» к ней по со­стоянию здоровья. Однако в следующем, 1723г. был издан но­вый именной Указ, запрещающий посылку сумасбродных и в уме помешанных в монастыри и возлагающий на Главный ма­гистрат обязанность учреждения госпиталей. Этот Указ не был выполнен, и поскольку больные вследствие агрессивного пове­дения явно представляли общественную опасность, то вскоре после смерти Петра I последовал сенатский Указ «Об отсылке беснующихся в Святейший Синод для распределения их по мо­настырям», при этом предлагалось содержать больных в осо­бых, для них предназначенных помещениях, «имея над ними надзирание, чтобы они не учинили какого себе и другим повре­ждения».

Отсутствие больниц и должного надзора за психически больными, продолжавшееся и во второй половине XVIII в., приводило к совершению ими опасных действий и вынуждало административную власть применять определенные меры охра­ны общественного порядка. Начало этому было положено в столице. В 1767г. последовал именной Указ Екатерины II о том, чтобы жители Санкт-Петербурга в обязательном порядке сообщали в полицию о всех безумных, находящихся у них в до­мах, особенно же о тех, которые «чинят беспокойство и сума­сбродные дела».

В случаях совершения опасного проступка больным, не за­регистрированным в полиции, хозяину дома грозил значитель­ный штраф.

Серьезным вкладом в дело призрения душевнобольных яви­лась организация в 1775 г. приказов общественного призрения, в обязанность которых входила забота о домах для умалишен­ных. С этого времени прекратилась обязательная миссия мона­стырей по призрению душевнобольных.

Однако вопросы освобождения душевнобольных от ответст­венности за совершенные ими деяния по-прежнему оставались нерегламентированными. Как справедливо в 1887 г. писал И. В. Константиновский, должна была пройти еще четверть столетия, чтобы формула неответственности душевнобольных была окончательно признана в русском законодательстве.

Государственным Советом в 1834 г. было установлено, что выздоровевших от душевной болезни необходимо свидетельст­вовать в том же порядке и в присутствии тех же лиц, которые проводили освидетельствование ранее. В случае несомненного выздоровления акт освидетельствования необходимо было представлять в Сенат на его заключение. После заключения человеку, признанному выздоровевшим, предоставлялась сво­бода.

18 февраля 1835 г. высочайше утвержденным Указом Госу­дарственного Совета впервые был установлен порядок судебно-психиатрического освидетельствования психически больных в уголовном процессе, правда, это касалось только совершивших убийство или покушение.

По этому Указу судебно-психиатрическое освидетельствова­ние производилось во врачебных управах в соответствии со специальными правилами, устанавливаемыми Медицинским советом. Испытуемые, признанные страдающими душевным заболеванием, направлялись для содержания и лечения в дома умалишенных, где они должны были находиться до выздоров­ления. Только в случае полного выздоровления, подтвержден­ного двухлетним периодом, во время которого не было замече­но никаких признаков болезни, больной мог быть выписан из больницы и ему могла быть возвращена его собственность (имения), которая до этого находилась под опекой.

В 1841г. было разрешено свидетельствовать лиц, находящихся в Московской Преображенской больнице, в самой боль­нице в присутствии больничного врача, который вызывался на заседание комиссии для необходимых объяснений. Тем самым юридическое освидетельствование психически больных было хоть в какой-то мере приближено к их психиатрическому на­блюдению, но только еще в одной больнице.

Приведенные законоположения, определявшие порядок ос­видетельствования душевнобольных, касались главным образом представителей имущих классов. Освидетельствование «кресть­ян и крепостных людей, находимых безумными», впервые было введено постановлением Государственного Совета только в1845 г.

Второй период в истории отечественной судебной психиат­рии XIX в. начинается со времени земских и судебных реформ.

Успехи естествознания, в том числе научной психиатрии, передача психиатрической помощи, включая судебно-психиатрическую экспертизу, земствам и городским самоуправлениям сыграли решающую роль в развитии судебной психиатрии.

Непосредственно для судебной психиатрии большое значе­ние имело введение судебных уставов и гласного судопроиз­водства с участием в ряде судебных процессов психиатров-экс­пертов. Психиатры видели в своих выступлениях на суде не только профессиональную обязанность, но и общественный долг, поскольку судебные процессы были тогда одной из не­многих форм публичного рассмотрения явлений социальной жизни.

О том значении, которое психиатрическая общественность придавала судебной психиатрии и, в частности, научной разра­ботке судебно-психиатрических проблем, свидетельствовал Ус­тав Петербургского общества психиатров, принятый в 1879 г., в котором говорилось о «старании провести в жизнь и осущест­вить на практике судебно-психиатрические воззрения, вырабо­танные путем научных наблюдений над явлениями психиче­ских расстройств человека».

Эти проблемы нашли свое выражение в целом ряде капитальных и оригинальных для своего времени исследований, таких, в частности, как моногра­фия И. В. Константиновского по законодательству о душевно­больных, работы А. У. Фрезе, выступления В. X. Кандинского по проблеме невменяемости, доклады по вопросам судебной психиатрии на съездах психиатров и пироговских съездах вра­чей В. И. Яковенко, С. Н. Данилло, Я. А. Боткина, В. П. Серб­ского, первое в России капитальное руководство по судебной психопатологии В. П. Сербского.

На заседании Московского общества невропатологов и пси­хиатров С. С. Корсаков совместно с Ф. А. Савей-Могилевичем сделал сообщение о необходимости двух критериев невменяе­мости. Первый критерий указывает на причину невменяемо­сти, второй же, названный С. С. Корсаковым собственно кри­терием невменяемости, был, по его мнению, необходим пото­му, что только с его помощью можно установить наличие или отсутствие невменяемости. У С. С. Корсакова не вызывало со­мнений и то, что этот второй критерий должен содержать как интеллектуальный, так и волевой признаки (неспособность по­нимать совершаемое и неспособность руководить своими по­ступками).

С. С. Корсаков указал на неразрывную связь обоих критери­ев невменяемости, на важность понятия «болезненные рас­стройства психической деятельности» и внес ряд клинических уточнений в трактовку понятия невменяемости.

В. П. Сербский впервые столкнулся с вопросами судебной психиатрии во время своей работы в Тамбовской психиатриче­ской больнице в 1885-1887 гг., о чем можно судить по опубли­кованным им отчетам о деятельности больницы, в которых рас­сматриваются и больные, совершившие общественно опасные действия и находившиеся на освидетельствовании. Вернувшись в Москву в связи с вступлением в должность ассистента от­крывшейся тогда клиники на Девичьем поле, В. П. Сербский уже с 1892г. начал преподавать судебную психопатологию сту­дентам юридического факультета, причем его слушали и мно­гие студенты-медики.

В. П. Сербский участвовал во многих сложных и ответствен­ных судебно-психиатрических экспертизах по делам, вызывав­шим большой общественный резонанс, смело отстаивая свое, всегда клинически обоснованное мнение. Он был активным участником всех психиатрических и пироговских съездов, вы­ступая с программными докладами по вопросам судебной пси­хиатрии. В 1895г. им был выпущен первый том «Руководства по судебной психопатологии», посвященный общетеоретиче­ским вопросам и законодательству по судебной психиатрии. Второй том «Руководства» вышел в свет в 1900 г.

В. П. Сербский поддерживал и развивал положение А. У. Фре­зе и В. X. Кандинского о значении физиологического понимания психических расстройств для правильного решения судебно-психиатрических вопросов. Он указал на заслуги В. X. Кандин­ского: «Необходимость установления в законе психологического критерия невменяемости с наибольшей убедительностью разра­ботана покойным В. X. Кандинским, и мне остается лишь при­соединиться к доводам талантливого врача-психолога».

Первым правовым актом советской власти, непосредственно касающимся психиатрии, явилась инструкция «Об освидетель­ствовании душевнобольных», изданная в июне 1918г. Народ­ным комиссариатом юстиции. Инструкция касалась порядка освидетельствования лиц, страдающих умственным расстрой­ством, назначения или снятия опеки и предусматривала ис­пользование этих заключений судебными органами. Представи­тели судов должны были принимать участие в работе врачеб­ных комиссий.

В Москве в 1919г. для проведения стационарной психиат­рической экспертизы подследственных и осужденных при гу­бернской тюремной больнице было организовано специальное отделение на 50 коек. В связи с неуклонным ростом количества судебно-психиатрических экспертиз, обусловленным, в частно­сти, введением формулы невменяемости в законе и психиатри­ческим надзором в тюрьмах, вскоре на это отделение легла большая нагрузка. Кроме того, там необходимо было ввести ре­жим психиатрического клинического стационара, отличный от режима тюремных больниц, при соблюдении необходимой изо­ляции подэкспертных, содержащихся под стражей. Значитель­но легче такие условия можно было создать в специальном экс­пертном учреждении. Преимущество такого учреждения заклю­чалось также в возможности обобщения экспертного опыта. В соответствии с этим весной 1921г. на базе Пречистенской психиатрической больницы был создан Институт судебно-психиатрической экспертизы, которому вскоре было присвоено имя В. П. Сербского, сыгравший в дальнейшем ведущую роль в развитии советской судебной психиатрии.
За последние десятилетия Институт значительно расширил­ся, открылись новые отделения, лаборатории. Большое внима­ние стало уделяться медико-биологическим исследованиям и вопросам общей психиатрии. Многие подразделения Института установили тесный научный контакт с зарубежными учеными. В настоящее время он называется Государственным научным центром социальной и судебной психиатрии им. В. П. Серб­ского.

Просмотров: 16217

statehistory.ru в ЖЖ: