Цензура в России в 1825-1836 годах
---
В 1811 году было учреждено специальное Министерство полиции с особенной канцелярией министра, которой поручались цензурная ревизия, надзор за книгопродавцами и типографиями. Эта же канцелярия вела наблюдение, чтобы не «обращались книги, журналы, мелкие сочинения и листки без установленного Правительством дозволения». Ею же контролировались сведения о дозволениях, данных «для тиснения новых сочинений и переводов», вновь пропущенные из-за границы книги, а также велся «надзор над изданием и обращением разных публичных известий (афишей) и прочие предметы этого рода».
По указу 1811 года цензура всех издаваемых в империи книг и периодических изданий по-прежнему относилась к Министерству просвещения. Прерогативами министра полиции по этой части являлись надзор за тем, чтобы не обращались в стране книги и сочинения, напечатанные без дозволения цензуры, осуществлялась их конфискация при обнаружении, предание виновных суду по законам. Если министр полиции, говорилось в указе, усмотрит, что в книгах и сочинениях, изданных с одобрения цензуры, допущены места и выражения, дающие повод к превратным толкованиям, о таковых он обязан немедленно «с замечаниями своими вносить на высочайшее усмотрение и ожидать повеления».
В последующие годы издаются указы и распоряжения, запрещающие касаться в печати вопросов правительственной политики (1817), упоминать о крепостном праве (1818) и другие.
После 14 декабря 1825 года цензурные строгости в России еще более усилились. Практика преследования печати достигла более высокой степени совершенства. Министр народного просвещения адмирал А. С. Шишков сразу же предписал цензорам, что они при малейшем сомнении при чтении рукописей должны обращаться прямо к нему. Через полгода после разгрома декабристов (10 июня 1826 года) был подготовлен новый устав о печати, составленный под руководством Шишкова. Общая задача цензуры в нем формулировалась так: «Дать печати полезное или, по крайней мере, безвредное для блага отечества направление».
Цензурное направление было разделено в соответствии с этим уставом на две инстанции. Главную представлял Верховный цензурный комитет, состоящий из трех министров: народного просвещения, внутренних дел и иностранных дел. Низшей инстанцией являлись цензурные комитеты в Петербурге, Дерпте и Вильно. В Верховном цензурном комитете состояли шесть ведущих цензоров, между которыми распределялось рассмотрение книг на разных языках, а также председатель, наблюдавший за точным исполнением всего, что поставлено местными цензурными учреждениями. Все остальные комитеты состояли из трех цензоров, включая и председателя.
Устав 1826 года строго ограничивал право на издание газет, альманахов и журналов. Оно могло быть предоставлено «только человеку добрых нравов, известному на поприще отечественной словесности, доказавшему сочинениями хороший образ жизни и благонамеренность свою и способному направлять общественное мнение к полезной цели».
Если цензурный комитет удостоверялся, что владелец повременного издания не имеет «хорошего образа мыслей» и намерен давать своему изданию вредное для читателей «направление», то мнение его с соответствующими выписками представлялось министру народного просвещения с предложением о воспрещении уличенному таким образом в неблагонамеренности писателю продолжать издание повременного своего сочинения.
Третий параграф Устава, в котором говорилось о том, что обязанность цензуры при рассмотрении произведений «состоит в ограждении святыни престола, постановленных от него властей, законов отечественных, нравов и чести народной и личной от всякого, не только злонамеренного и преступного, но и умышленного на них покушения», давал возможность по тем или иным причинам запретить любое произведение. Ссылаясь на это положение, цензор мог найти «двойной» смысл в любом эпизоде или главе литературного труда.
Характеризуя этот цензурный свод, профессор М. В. Довнар-Запольский отмечал, что «это был самый жестокий и самый многоречивый устав среди русских уставов». Но А. С. Шишков был уверен, что его свод не может стеснять свободы и дарования писателей, но только служит обузданию своевольных и неосновательных мыслей.
Даже само правительство понимало стеснительность этого устава. Поэтому для разработки новых правил о цензуре в 1827 году была создана комиссия, в состав которой по распоряжению царя включили и А. X. Бенкендорфа. Участие его сказалось в том, что по его настоянию в проект устава были включены статьи, из которых одна узаконивала цензурирование драматических произведений в Третьем отделении, другая — обязывала типографии доставлять в это же ведомство по экземпляру печатавшихся у них газет, альманахов и журналов.
Новый цензурный свод царь утвердил в 1828 году. В нем еще более строго, чем прежде, запрещалось обсуждение в печати политических и государственных вопросов. Изменения коснулись и цензурного аппарата. Вместо Верховного комитета и Главного комитета при Министерстве народного просвещения в Петербурге сформировали Главное управление цензуры и цензурные комитеты в Петербурге, Москве, Риге, Вильно, Киеве, Одессе, Тифлисе. В состав Главного управления, кроме представителей от министерств, вошел управляющий канцелярией Третьего отделения. По существу, все действия цензуры оказались под контролем этого ведомства.
Устав 1828 года предоставил больше возможностей цензорам. Они теперь единолично решали вопрос о вредности или допустимости произведения к печати и поэтому, опасаясь репрессий против себя, не пропускали самых безобидных сочинений.
Параграф I нового устава провозглашал, что цензура имеет своей обязанностью рассматривать произведения словесности, наук и искусства, предназначенные к изданию внутри государства. В третьем параграфе указывалось, какие произведения и труды не должны дозволяться к печати: содержащие положения, склоняющие к колебанию учения православной церкви, ее обрядов, истины и догматы веры, когда в произведениях содержится что-либо нарушающее неприкосновенность Верховной самодержавной власти или уважение к императорскому дому «и что-либо противное коренным государственным постановлениям». Запрещались литературные и иные труды, в которых «оскорбляются добрые нравы и благопристойность».
В параграфе 151 констатировалось, что в случае запрещения напечатанной с одобрения цензуры книги, книгопродавец обязывался через полицию подпиской не иметь и не продавать ее. В случае нарушения подписки он получал наказание в соответствии с законом.
Помимо общей, вводились цензуры при различных министерствах и ведомствах — устанавливались военная, духовная, медицинская, почтовая, театральная и другие. К уставу 1828 года ежегодно составлялось по нескольку дополнений, урезывавших права писателей и журналистов.
Сами цензоры также подлежали серьезной ответственности за пропуск вольнодумных произведений иди потерю бдительности. Цензор, с намерением пропустивший в свет книгу, эстамп, рисунок, ноты, если в них что-то «клонилось по содержанию или цели своей к нарушению постановлений, ограждающих святость веры, или права верховной власти», подвергался наказанию по статьям 187 и 197. Это влекло за собой лишение всех прав состояния и ссылку на поселение в отделенные места в Сибири или заключение в Смирительный дом на время от 1 до 2 лет, или ссылку в каторжные работы.
За пропуск сочинения, заключавшего в себе недозволенные суждения о постановлениях и действиях правительства или оскорбительные для него и судебных мест и лиц отзывы, цензор удалялся «от места с воспрещением определять его к должностям сего рода и с внесением причин сего удаления в послужной его список».
В результате принятия уставов в 1826-1828 гг. власть Третьего отделения над русской печатью и книгоиздательством оказалась всеобъемлюще велика. Указанное ведомство начало активно осуществлять свою функцию в области журналистики и литературы, вмешиваясь в судьбы периодических изданий.
В 1827 году в поле зрения Третьего отделения попал журнал «Московский вестник», издаваемый группой «любомудров» (Д. В. Веневитинов, А. С. Хомяков, М. П. Погодин, С. П. Шевырев, И. В. и П. В. Киреевские) для литературной борьбы с изданиями Ф. В. Булгаринаи Н. И. Греча, с одной стороны, и Н. А. и К. А. Полевыми, с другой. Несмотря на умеренность взглядов, журнал подвергся цензурным репрессиям. В декабре того же года М. Я. фон Фок писал по поводу этого издания: «Главные начальники сей редакции суть: Соболевский, Титов, Мальцов, Полторацкий, Шевырев, Рагозин и еще несколько истинно бешеных либералов... Некоторые из них (Мальцов и Соболевский) дали деньги на содержание журнала и платят Пушкину за стихи. Главная их цель состоит втом, чтобы ввести политику в этот журнал». Далее управляющий канцелярией сообщает А. X. Бенкендорфу о том, что на 1828 год указанные выше лица намеревались издавать политическую газету, но, как поведено цензурным уставом, ни один из них не мог представить своих сочинений, то «они выписали сюда Погодина, чтобы он снова от своего имени просил дозволения ввести политику». Это дало повод для допроса Веневитинова в Третьем отделении, о чем уже сказано выше.
Цензурный переполох, вызванный вмешательством ведомства Бенкендорфа, произошел в Москве в 1830 году, когда в первом номере того же «Московского вестника» появился сатирический фельетон С. Т. Аксакова «Рекомендация министра». В нем автор зло высмеивал назначение недостойных людей по протекции на видные служебные должности. В герое фельетона, рекомендовавшего одного из таких чиновников, читатели узнали престарелого министра юстиции князя Д. И. Лобанова-Ростовского. На эту публикацию немедленно откликнулся сам шеф жандармов. Он сообщил московскому генерал-губернатору Д. В. Голицыну о том, что «государь император с неудовольствием изволил заметить в вышедших в Москве периодических сочинениях две статьи: 1-ая в нумере первом «Московского вестника»... под заглавием «Рекомендация министра»... Кроме явного неприличия, написана слогом площадным, позорящим отечественную словесность».
Цензор «Московского вестника» С. Н. Глинка, пропустивший эту публикацию, был посажен на две недели на гауптвахту. 10 февраля 1830 года издатель журнала М. П. Погодин сообщал литератору С. П. Шевыреву: «У нас посадили Глинку за статью («Рекомендация министра») в «Московском вестнике». У меня по высочайшему повелению спрашивали о сочинителе».
Неприятности за публикацию фельетона грозили и Погодину. Но Аксаков сам признался в авторстве статьи. Третье отделение завело на него специальное «дело». Аксакову пришлось письменно оправдываться, объясняя свой поступок. «Видимых последствий дело не имело вследствие заступничества князя А. А. Шаховского, драматурга и поэта, однокашника Бенкендорфа». Аксаков до конца жизни оставался под подозрением полиции как человек не вполне благонадежный. В конце 1830 года была приостановлена «Литературная газета», выпускаемая группой литераторов, объединившихся вокруг альманаха А. А. Дельвига «Северные цветы». В известной мере это издание продолжало традиции декабристской журналистики. Выпуск газеты был приостановлен по распоряжению А. X. Бенкендорфа после выхода 61-го номера за публикацию четверостишия французского поэта К. Ж. Делавиня на предполагавшийся памятник жертвам июльской революции 1830 года. Возобновление газеты было разрешено при условии замены редактора-издателя, С 65-го номера редактором ее стал О. М. Сомов, продолжавший ее выпускать после смерти Дельвига.
Закрывались или приостанавливались не только периодические издания. Третье отделение не давало разрешения на выход в свет ряда произведений, которые считало по каким-либо причинам крамольными. В 1831 году по настоянию фон Фока был задержан на два года (до 1833 г.) выход в свет грибоедовского «Горя от ума», полученного им от министра народного просвещения князя К. А. Ливена для окончательного решения судьбы этого произведения. Фок положил его «под сукно», и драма в бумагах найдена была только после его смерти.285
Круто развернулось событие по поводу журнала «Европеец», выходившего в Москве в 1832 году ежемесячно. Журнал издавался группой писателей и поэтов при участии Е. А. Баратынского, В. А. Жуковского, А. И. Тургенева, А. С. Хомякова, Н. М. Языкова. Он был запрещен после второго номера из-за статьи издателя И. В. Киреевского «XIX век», в которой автор постановкой вопросов об отношении европейского просвещения к русскому, о свободе религии, своими мыслями о Фихте, Шеллинге, Спинозе, о романтизме и классицизме, по мнению цензуры, «подрывал основы существующего строя».
«Просвещение», за которое выступал Киреевский, было истолковано как европейское, проникнутое революционными идеями; обратила цензура внимание и на то, что журнал называется «Европеец». Получилось, как будто бы Киреевский советует подражать Западу, принимает июльскую революцию во Франции и желает революции для России.
По поводу указанной публикации А. X. Бенкендорф 7 февраля 1832 года обратился с письмом к министру просвещения К. А. Ливену, в котором писал: «Государь император, прочитав в номере 1-м издаваемого в Москве Иваном Киреевским журнала под названием «Европеец» статью «Девятнадцатый век», изволил обратить на оную особое свое внимание. Его величество изволил найти, что все статьи сии есть не что иное, как рассуждение о высшей политике, хотя в начале оной сочинитель и утверждает, что он говорит не о политике, а о литературе». Далее царь, отмечает, по словам Бенкендорфа, что под словом «просвещение» автор понимает свободу, что «деятельность разума» означает у него революцию, а искусно отысканная середина» — ни что иное, как конституция. Высказав все сентенции Николая I, шеф жандармов пишет, что, по мнению императора, статья не должна быть дозволена в журнале литературном. Он передает министру и указание царя наложить «законное взыскание на цензора, пропустившего означенную книжку «Европейца» и запретить издание журнала, так как издатель г-н Киреевский обнаружил себя человеком неблагомыслящим и неблагонадежным».
В 1833 году в Третьем отделении возникло очередное дело по поводу журнала мод и новостей «Молва». В нем в 1831 году появился водевиль «Сплетницы, или лай мордашек» — сатирические куплеты, в которых вятские чиновники увидели карикатуру на своих жен. Оскорблению якобы подверглись супруга городского головы, купца первой гильдии Машкова, советников губернского правления Куликова и Суворова. 20 марта 1833 года шеф жандармов получил рапорт и.д. московского обер-полицмейстера С. Н. Уварова, в котором тот сообщал, что по просьбе генерал-губернатора кн. Д. В. Голицына он запросил издателя журнала, профессора Московского университета Н. И. Надеждина об обстоятельствах получения указанных куплетов. Тот сообщал, что стихи эти получены действительно из Вятки, без подписи и напечатаны в журнале «с одобрения Московского цензурного комитета». Репрессий не последовало, но А. X. Бенкендорф обратил внимание вновь назначенного министра просвещения
С. С. Уварова, в ведении которого формально находилась цензура, на необходимость большей бдительности цензоров в подобных критических публикациях.
Естественно, что наибольшим вниманием со стороны Третьего отделения пользовались столичные издания, особенно московские, где уровень вольномыслия являлся более высоким, чем в чиновном и чопорном Петербурге. 9 февраля 1832 года А. X. Бенкендорф писал министру просвещения: «Рассматривая журналы, изданные в Москве, я неоднократно имел случай заметить расположение издателей оных к идеям самого вредного либерализма». В этом отношении шеф жандармов выделяет «Телескоп» и «Московский телеграф», издаваемые Н. И. Надеждиным и Н. А. и К. А. Полевыми. По его мнению, в этих журналах часто помещаются статьи писателей в духе весьма неблагонамеренном, которые при сложившихся в стране и за рубежом обстоятельствах могут посеять вредные понятия в умах молодых людей, готовых по неопытности своей принимать всякого рода впечатления. Поэтому Бенкендорф считал необходимым сообщить о том министру и обратить его особое внимание «на непозволительные послабления московских цензоров, которые, судя по пропускавшимися ими статьям, или вовсе не пекутся об исполнении своих обязанностей, или не имеют нужных для сего способностей». Он просит министра просвещения сделать московской цензуре строжайшее подтверждение о внимательном и неослабном наблюдении за выходящими в Москве изданиями.
Результатом письма шефа жандармов стало еще большее ужесточение цензуры во второй столице. В 1834 году после ряда столкновений с цензурой «Московский телеграф» был запрещен за резкий отзыв о монархической драме Н. В. Кукольника «Рука всевышнего Отечество спасла». Два года спустя та же участь постигла издание Надеждина «Телескоп», а также газету «Молва».
Цензура при прямом участии Третьего отделения запрещала к публикации не только авторов, которые вошли в сферу его наблюдения, но труды лиц, чья благонадежность была, казалось бы, вне всяких подозрений.
К примеру, Н. М. Карамзин был признан официальным историографом. В 1836 году, через десять лет после смерти историка, в архиве А. А. Аракчеева была найдена его рукопись «Записки о древней и новой России». Работа вызвала всеобщий интерес. Первая попытка ее публикации, однако, закончилась неудачей. Небольшой отрывок из рукописи предполагалось напечатать в пушкинском «Современнике» в начале 1836 года. Но, заканчивавшийся характеристикой царствования Екатерины II, он сразу же обратил на себя внимание цензуры.293 20 сентября того же года попечитель Петербургского учебного округа М. А. Дондуков-Корсаков послал представление в Главное управление цензуры, не решаясь брать на себя ответственность за печатание отрывка из произведения. При этом он выдвинул формальное соображение, что «Записка» хронологически выходит за пределы «Истории государства Российского» Карамзина, публиковавшейся по распоряжению царя.
Главное управление цензуры решило рассмотреть это сочинение «на общих цензурных основаниях», что стало прелюдией бюрократической переписки Петербургского цензурного комитета со своей более высокой инстанцией.
11 октября 1836 года в Главное управление цензуры было направлено вторичное представление по поводу отрывка из работы Карамзина. Цензор A. Л. Крылов, профессор статистики столичного цензурного комитета, подчеркивал в нем опасность самого содержания произведения, критики Карамзиным некоторых сторон прошлого и ее актуальности в современности. В обличительных строчках отрывка, где говорилось о тирании и деспотизме Ивана Грозного, Павла I, Екатерины II, невозможно было не увидеть аналогии с царствованием Николая I. В результате 19 октября Главное управление цензуры приняло решение о запрещении публикации этого отрывка. В решении его говорилось: «Так как статья не предназначалась сочинителем для печатания и при жизни издана им в свет не была, то Главное управление цензуры решило, что не следует дозволять ее печатать».
Целая эпопея развернулась вокруг известного мыслителя П. Я. Чаадаева и журнала «Телескоп», издаваемого уже упоминавшимся московским профессором Н. И. Надеждиным. Еще в начале 30-х годов Чаадаев, друг Пушкина, а также многих декабристов, пришел к идеям мистицизма и католицизма. Его откровенные высказывания привели к тому, что за ним был установлен надзор «высшей полиции». В феврале 1833 года начальник 2-го жандармского округа генерал С. И. Лесовский, суммируя агентурные данные, докладывал А. X. Бенкендорфу о том, что по Москве идут слухи о Чаадаеве как о лице подозрительном, ведущем жизнь странную, что он пишет какие-то сочинения, которые все потихоньку читают, а достать невозможно. Но слух идет, «что они основаны на преобразовании России, и там будто выводится, что католическая религия есть настоящая, и поэтому должно всем ее принять». Говорилось в докладе, что Чаадаев первую половину дня проводит у себя на квартире, а затем всякий раз выезжает и возвращается очень поздно, иногда же не ночует дома.
В связи с расстроенными денежными делами Чаадаев в те же годы обращается с просьбой к шефу жандармов, которого он знал лично с Отечественной войны 1812 года, помочь ему устроиться на службу по министерству просвещения. С этой целью он обращался с прошением и к царю. Отвечая на его письма, А. X. Бенкендорф назидательно писал ему, что он не осмеливается подать его послания царю из-за обилия в них философских рассуждений и критики недостатков российского образования. «Одна лишь служба, и служба долговременная, — поучал шеф жандармов, — дает нам право и возможность судить о делах государственных, и поэтому я боялся, чтобы его величество, прочитав ваше письмо, не получил о вас мнение, что вы, по примеру легкомысленных французов, принимаете на себя право судить о предметах, вам неизвестных». Правда, в конце 1833 года царь разрешил определить Чаадаева на службу по министерству юстиции, но тот уже замкнулся в гордом молчаньи.
журнал "Телескоп", 1833 г.
«Философическое письмо», опубликованное в 15-м номере «Телескопа» за 1836 год, стало подлинной сенсацией сначала в Москве, а затем в Петербурге. По словам А. И. Герцена, «это был выстрел, раздавшийся в темную ночь». Его читала вся образованная Россия. Но большинство читателей не соглашалось со столь отрицательными оценками русской истории, прошлого, настоящего и будущего страны.
Ознакомившись с публикацией, Николай I наложил резолюцию, решившую судьбу автора письма и редактора-издателя журнала: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного». Он повелел журнал закрыть, отрешить от должности как редактора, так и цензора, подписавшего издание к печати. В тот же день он вызвал к себе А. X. Бенкендорфа, поручив ему немедленно составить проект отношения к московскому военному генерал-губернатору князю Д. В. Голицыну. Через несколько часов тот представил требуемый царем текст. В нем автор «Философического письма» объявлялся сумасшедшим, а генерал-губернатор обязывался к оказанию ему «всевозможных попечений и медицинских пособий». Одно-временно Голицын должен был ежемесячно докладывать царю о положении Чаадаева.
На квартире философа жандармы произвели обыск. Все бумаги его были арестованы и доставлены жандармскими полковниками Брянчаниновым и Бегичевым в Петербург. 20 октября 1836 года журнал «Телескоп» был запрещен, а его редактор Н. И. Надеждин — сослан. Цензор А. В. Болдырев, являвшийся одновременно профессором и ректором Московского университета, был отрешен от всех должностей.
28 октября 1836 года в Петербургский цензурный комитет были созваны все издатели столичных журналов. Их собрали, чтобы выслушать повеление царя о запрещении «Телескопа» и приказание беречься той же участи. Как отмечает А. В. Никитенко, «все они вошли согнувшись, со страхом на лице».
Просмотров: 13177
Источник: Чукарев А.Г. Тайная полиция России. 1825-1855. М.: Кучково поле, 2005. С.387-397
statehistory.ru в ЖЖ:
