История публичных бань в Архангельске

Баня всегда занимала важное место в русской повседневной жизни. Предлагаем вам ознакомиться с историей публичных (или, как их тогда называли - торговых) бань в Архангельске. Текст взят из книги Геннадия Попова "Старый Архангельск".

--
Всем известна целительная сила русской бани. Это, в частности, отмечали и многие иноземцы,
В посещавшие Россию несколько веков назад.
Но и в наше время крестьянская баня не утратила своей былой доброй славы. Так, директор Пушкинского музея-заповедника в селе Михайловском С. Гейченко, уже ушедший из жизни, приводит рассказ старого крестьянина из деревни Савкино, предки которого знали Александра Пушкина. Вот с какой любовью говорил дед Прохор о своей бане:
«...У меня в деревне Савкино байня дюже хорошая. Без трубы, одна каменка. Топлю я ее, покуда от ней не пойдет вопль и она не станет сладкая. Тогда я открываю в потолке душник и выпускаю зной, беру веник и иду мыться. Хорошо драть свое естество веником, когда оно еще не умылось.
Иногда хожу в байню не один, а два раза. Зайду, попарюсь, обомлею, потом уйду в избу. Ежели воды и тепла много, то обязательно схожу в баньку пострадать еще разок. Не пропадать же такому веселью и прелести. Ежели сам второй раз не схочу идти, гоню жену, а сам иду квас пить. Выпью шесть-семь кружек, успокоюсь и на печь... От моей байни я имею одну восторженность и сладость во всем теле. Без байни, как без порток, — тоскливо и простудно!..»¹
Не обошла стороной эту близкую всем тему и губернская газета, посвятив ей в 1877 и 1898 годах два исторических очерка со ссылками на источники и древние свидетельства.

Во времена великих князей и первых русских царей, отмечали «Архангельские губернские ведомости», баня была в большом почете при Русском дворе. Кроме обыкновенных бань, употреблявшихся каждую неделю, баня считалась необходимой при свадьбах, накануне венчания и после первой брачной ночи.
С годами выработался особый ритуал при посещении бани царствующими особами. Вот несколько коротких выдержек из старинных описаний, приведенных газетой и относящихся к свадебным баням двух русских царей:
«Во время свадьбы царя Михаила Федоровича в 1629 году в бане, приготовленной на другой день, кроме мытья, устроен был роскошный пир: «Государь, вышед из сенника, — говорит летописец, — был в мылне и кушал Государь, посылал ближним боярам ествы; а бояр и окольничьих жаловал, посылал романею в кубках».

«...А на другой день свадьбы царя Алексея Михайловича также была устроена баня, с тем только различием, что он в бане был недолго и не приказывал в то время играть музыкантам, а велел певчим петь духовные песни; тогда как прежде мытье Государей в бане продолжалось почти целый день, и во все это время играла музыка»².
При этом считалось обязательным, чтобы вместе с великим князем мылись несколько придворных сановников, другие прислуживали в бане, третьи — подавали белье и т. д.
Что касается людей «подлых», как именовали раньше крестьян и городских обывателей, то у них баня являлась прежде всего средством сохранения своего здоровья и «первым прибежищем во всех почти недугах». Но простонародные обычаи поражали всех без исключения иностранцев, посещавших Россию в XVI—XVII веках. Вот одно из таких свидетельств:
«...Русские полуварвары, выходя из бани, с красными, как у сваренных раков, телами, катались по снегу, бросались в ледяную прорубь и потом снова парились в не менее же сильном жару, но не подвергались от таких крайностей никаким болезням»³.

Не стал исключением в этом отношении и контр-адмирал маркиз А. И. де Траверсе, обрусевший француз, назначенный Должность архангельского военного губернатора в 1842 году. Целых восемь лет он управлял огромным северным краем; любил Увеселения, балы и маскарады, но, как нам кажется, так и не смог до конца понять внутренний мир и обычаи русского человека.
В том же 1842 году контр-адмиралу пришлось разбираться с донесением пинежского уездного врача (тоже иноземца), сообщавшего о вспыхнувшей в нескольких деревнях болезни — «горячке». При этом врача больше всего поразило то, что «казенные крестьяне, по выходе из бань после пару, при разгоряченно донельзя теле, ложатся на снег, запивают жажду холодною водою и даже глотают снег; но еще поразительнее — точно так же поступают и их дети. За образом жизни последних никакого присмотра нет, и дети таскаются по улицам, несмотря ни на какую дурную погоду, или переходят из двора во двор в одной сорочке и в легкой обуви»⁴.
Маркиз де Траверсе, желая пресечь столь легкомысленное, по его мнению, отношение крестьян и их детей к своему здоровью, отдал распоряжение Палате государственных имуществ, чтобы та приняла надлежащие меры. Губернская Палата, в чьем ведении находились крестьяне, предписала всем окружным, волостным и сельским начальствам, «чтобы врачебные наставления исполнялись в селениях без малейшего отступления».

При этом губернская газета не без сарказма добавляла: «Было заведено между крестьянами правило — следить одному соседу за другим и доносить на виновного своего брата-крестьянина местным властям, для наложения теми исправительной меры наказания».
Но ни одного случая доносительства не встретилось в служебной переписке того времени. Надо полагать, что и местные сельские власти, и сами крестьяне на этот раз не восприняли всерьез строгих начальственных указаний о сохранении своего здоровья, а продолжали пользоваться баней прежним порядком, ибо по собственному опыту хорошо знали проверенные многими поколениями приемы пользования русской баней и ее благотворное влияние на здоровье — с резкой сменой тепла и холода.

Все эти примеры относятся к частным, домовым, баням, принадлежащим, как правило, одному хозяину, и которые появились на Руси с незапамятных времен.
Что же касается публичных, или, как их чаще называли, — торговых, бань общего пользования (о них и пойдет дальше наш рассказ), то, по свидетельству писателя А. И. Терещенко, издавшего в XIX веке многотомный труд «Быт русского народа», говорится, что «...в России банные строения стали известны в княжение Всеволода I (1078—1093 гг.), когда Переяславский епископ Ефрем впервые у нас распорядился строить торговые бани при церквах и в 1092 году в Переяславле заложено было «строение каменное банное, сего не бысть прежде на Руси». При этом он сослался на Полное собрание летописей. (Т. 1. С. 89)⁵.
Эти-то «монастырские бани», как свидетельствуют историки, и стали у нас первыми банями общего пользования, то есть торговыми банями, когда с прихожан взималась небольшая плата. Впрочем, и сами монастыри и почитаемые населением крупные церкви были заинтересованы в подобных банях, когда по праздникам сюда стекалась масса верующих из ближних и дальних ? мест. Тем самым удавалось избегать опасных эпидемий и разного рода заболеваний, а монастырская (церковная) баня, надо полагать, воспринималась уставшими путниками как великое и доступное всем благо.

Что касается торговых бань на Севере, то губернская газета в 1877 году писала: «...в Архангельской губернии публичные бани в старину, по историческим известиям, были лишь в Холмогорах и Архангельске. Да и теперь такого рода заведения существуют только в этих двух городах».
К глубокому сожалению, в областном архиве не оказалось материалов, рассказывающих с достаточной полнотой историю развития торговых бань в Архангельске. Просматривая разные фонды, мы брали на заметку все сообщения, на основании которых и попытаемся рассказать читателю об этих общеполезных заведениях в нашем портовом городе, особенно многолюдном в летнюю навигационную пору, когда для сотен пришлых и служивых людей торговая баня была в великую радость.

Самым ранним по времени документом, встретившимся нам, являлась особая «квитанция», выданная 30 декабря 1732 года местному сборщику за собранные им деньги как с частных, так и торговых бань в пользу «городовых доходов». Текст ее был краток:
«Принято в казну Ея Императорского Величества в Архангелогородскую канцелярию по доношению банного сбору сего 1732 года целовальника Якима Звягина денежной казны, собранной им города Архангельского и Двинского уезда разных чинов людей на нынешной 732 год 3 бань оброчных рублевого и полтинною монетою семьдесят четыре рубли»⁶.
В середине XVIII столетия, помимо частных обывательских бань, в Архангельске по-прежнему работали и бани торговые. Но где они располагались и сколько их было, установить, за редким исключением, не удалось.

Так, в июле 1743 года губернская канцелярия слушала челобитную вологодского посадского человека «Федора Иванова сына Лыжина» об отдаче ему в оброк городской торговой бани и при ней — «квасной продажи и харчевенной избы, да на Соломбале при адмиралтействе — квасной же продажи на три года»⁷.

В фонде гражданского губернатора встретилось интересное дело под названием «Книга выборного банного сборщика Востроносова за 1760 год». Просматривая ее, видно, что банный сборщик Востроносое скрупулезно, месяц за месяцем, вел все расходы по содержанию «казенной торговой бани». Судя по записям, можно предположить, что речь шла о бане, которой пользовались сухопутные и морские чины местного гарнизона.

О том, сколь велика была ее «пропускная способность», можно судить по расходу березовых веников. Только в марте 1760 года Востроносое трижды закупал у окрестных крестьян березовые веники: 12-го — 1100 штук, 20-го — 1000 штук, а 30 марта у крестьянина Ухтостровской волости Василья Коркина им была закуплена огромная партия в 4550 штук. Как тут не отметить — любил русский человек попариться в бане березовым веничком, да еще в столь долгую северную зиму; в этом удовольствии не отказывал себе и служивый человек.
Из записей Востроносова видно также, что для казенной торговой бани им покупались в том же году «камни средние и малые на третье воды», свечи сальные, шайки деревянные, кадки разных размеров и ковши «для продажи пива»; одним словом, все, что требовалось для ее нормального обихода.

Знакомясь с документами, мы обратили внимание на одно обстоятельство. Обыватели, как правило, строили небольшие баньки на своем дворовом месте, в значительном удалении от чистой речной воды; копали колодцы и пользовались, тем самым, застоявшейся заболоченной водой, стекавшейся с тундристых окраин города. Даже торговые, бани общего пользования, по укоренившейся традиции возводили на значительном удалении от двинского берега. Этой давней привычке трудно найти объяснение.

Но косвенно это можно объяснить тем, что набережная Двины была сплошь застроена разного рода амбарами, лавками, складами, конторами; здесь же размещался и рынок, где каждой осенью гудела многолюдная ярмарка; на всем протяжении городской застройки, близ берега, стояло несколько церквей, да и главный храм города — Троицкий кафедральный собор — возвышался в недальнем расстоянии от береговой черты. Значительное место набережной занимали огромный Гостиный двор и несколько кварталов благоустроенных домов так называемой Немецкой слободы. Кроме того, с началом навигации ежегодно сооружалось до полутора десятков временных пристаней, рядом с которыми на берегу устраивались также небольшие амбары и навесы для привозного товара.

И тем не менее наиболее предприимчивые обыватели с разрешения городской думы отваживались строить небольшие торговые бани у самого уреза двинского берега.
Из служебной переписки видно, что осенью 1761 года такая «казенная торговая баня имеетца на берегу Двины реки на Юрьевом звозе (рядом с улицей Поморской. — Авт.). К этой бане имеютца мясного ряду лавочное строение»⁸. Но баня эта оказалась столь ветхой, что ее велено было разобрать и продать на дрова.

Но, видимо, это была не единственная в то время торговая баня, так как в октябре 1767 года губернская канцелярия донесла губернатору Егору Головцыну, что другая казенная торговая баня тоже пришла в такую ветхость, что и «починкою поправить не можно, а за крайнею гнилостию не токмо париться, но и топить никак не можно, дабы, отчего Боже сохрани, и топлении не учинилось пожарного случая, и при падении Лі0Аям от упадения потолков — смертного убийства...»⁹.

Что касается частных бань того времени, то даже в Кузнечевской солдатской слободке, где издавна квартировал «баталион Архангелогородского гарнизона» и жительствовали в основном отставные нижние чины да самая беднейшая прослойка городского населения, — и здесь собственная баня была в большом почете. В 1765 году на запрос губернской канцелярии прапорщик Илья Чащин донес рапортом, что «на Кузнечихе» числится 183 бани, в том числе 10 добротных строений у обер-офицеров местного батальона¹⁰.

После самого опустошительного пожара 1793 года Екатериной II был утвержден новый, и более рациональный, план городской застройки. В связи с этим возник вопрос и о строительстве торговых бань. 16 декабря того же года, по предложению Городского головы Егора Латышева дума пришла к такому решению:
«Городская Дума, находя в рассуждении навсегда живущих безотлучно в здешнем городе жителей, а особливо во время летней ярмонки — на барках, каюках и плотах приплывающего народа, необходимую надобность в строении торговых бань, полагаю количество оных также, как и прежде было назначено: в каждой части города (их было три. — Авт.) по одной торговой бане»¹¹.

Тогда же местный купец Алексей Шерных подал прошение с просьбой разрешить ему построить торговую каменную баню и просил думу «избрать удобнейшее место, назначив ее на городовом плане». Однако благого намерения своего он, видимо, так и не осуществил, ибо его имени более не встретилось в бумагах того времени. Но торговые бани во всех трех частях города «для удовольствия жителей» так и не были тогда построены.

В июне 1799 года архангельский мещанин Алексей Рязанов обратился в думу с просьбой разрешить ему построить в 1-й части города, по Цеховой (ныне Серафимовича) улице «во мху (то есть на болотистой окраине города. — Авт.) для всенародного удовольствия» деревянную торговую баню. При этом Рязанов жаловался, что ему чинит препятствие в этом «здешний господин комендант Иван Павлович Киреев», и ссылался на 14-ю статью Городового Положения, где говорилось: «Посадским не запрещается содержать и иметь трактиры, герберги, гостиницы, торговые бани, харчевни и постоялые дворы для проезжих и прохожих людей».
Гласные думы без особых колебаний вынесли такое решение: «...поданное прошение мещанина Рязанова уважить и промыслом малой торговой бани, до выстройки настоящих торговых бань, пользоваться дозволить»¹².

Летом 1801 года городская дума получила указ Правительствующего Сената от 3 июня того же года, предусматривающий, чтобы все торговые бани отныне передавались «в пользу города» и доход с них шел на пополнение городской казны.
По предложению местной Казенной палаты в Архангельске решено было построить «по приличеству города и по удобности местоположения — токмо три каменные: первая, в 1-й части, на месте, где дом здешнего мещанина Ивана Киреева; вторая, во 2-й части, где ветхая деревянная купецкой вдовы Истоминой баня; третья, во 2-й части, против дома вдовы Устиновой»¹³.

Во все уездные города, в том числе и в Соломбальское селение, были разосланы предписания о строительстве торговых бань. Но, по донесениям, как в самом Архангельске и Соломбальском селении, а также в уездных городах таких «охотников» не нашлось; а некоторые городничие донесли Казенной палате, что «в них нужды не настоит».
Одновременно выяснилось, что в самом губернском городе имелось тогда четыре «торговых партикулярных деревянных бань, в коих для паренья впускаются среднего и нижнего состояния люди» и что они принадлежат: купеческой вдове Истоминой, купцу Петру Маслухину и мещанам Алексею Рязанову и Кирею Попову. Несмотря на ропот содержателей бань, Казенная палата, ссылаясь на полученный указ, обязала их вносить в доход города от 25 до 35 рублей ежегодно.

И только в следующем, 1802 году в городскую думу поступили два прошения. 24 июля архангельский мещанин Яков Цыварев изъявил желание построить деревянную торговую баню в 1-й части города «собственным своим капиталом». Уже в августе Дума пришла к выводу, что ее постройка будет «весьма нужным и для народного употребления полезным делом». С этим решением согласился и военный губернатор генерал-лейтенант С. Беклешев. Вскоре Яков Цыварев приступил к строительству бани.

А осенью 1802 года другой мещанин — Сергей Жебелев — намеревался «собственным своим коштом» приступить к возведению каменного банного здания и просил выделить место «на берегу протекающей мимо оного города Двины реки, считая от Благовещенской церкви до Гостиного двора»¹⁴. Но вскоре Жебелев отказался от своего намерения, испугавшись больших расходов при строительстве каменного корпуса бани.

Яков Цыварев выстроил свою баню основательно, с двумя отделениями; обыватели охотно стали ее посещать. Вскоре оборотистый мещанин, что называется, вошел «во вкус», расширив число услуг при пользовании баней, становясь в какой-то степени монополистом в 1-й, южной, части городской застройки. Но по соседству у горожан имелись и собственные небольшие баньки. Вот их-то в погоне за прибылью и хотел вытеснить набравший было силу владелец торговой бани. В июле 1804 года Цыварев подал прошение в думу, где обосновывал свои требования:
«По неимению здешнего города в 1-й части торговой бани, некоторые из жителей городских для народного удовольствия отапливали и поныне отапливают имеющиеся при домах их малые бани, а как ныне я, с дозволения начальства на отведенном мне месте выстроил торговую деревянную баню довольно достаточную и разделениями мужской и женской, которая по постройке и освидетельствована городничим и найдена в порядке и удобною, и уже отапливается к народному продовольствию».

Цыварев жаловался, что жители близлежащих домов «отапливанием своих бань чинят ему подрыв», и просил думу принять надлежащие меры, «чрез кого следует», по воспрещению обывателям окрестных кварталов топить свои бани.
А дума, по обычаям того времени, нашла просьбу Якова Цыварева вполне законной (ибо и сама получала определенный доход) и предписала городовой полиции, чтобы она «воспретила обывателям имеющиеся при домах их бани отапливать для собственного удовольствия»¹⁵. Но как развивались в дальнейшем события — об этом архивное дело умалчивает.
В дальнейшем, за смертью Цыварева, губернский город остался без единой общественной бани. Это грустное обстоятельство подтверждает и запись в журнале городской думы от 19 февраля 1814 года:
«Имели рассуждение, что ныне в здешнем городе Архангельске публичной торговой бани не состоит и оная никем не содержится. А жители здешнего города, кто своих не имеет, равно и въезжающие в оной и имеющие временно пребывание здесь — моются за производимую плату у разных здешнего города жителей в домовых банях, а у кого именно — градской думе неизвестно...»¹⁶

Отметив далее, что по этой причине город лишается определенного дохода, дума предписала местной полиции объявить всем владельцам домовых бань, в которых «омываются разного звания люди», чтобы хозяева таких бань являлись в думу за особыми билетами, а заодно и платили бы небольшой налог в пользу города. Но полиция затруднялась определить, — в каких банях моются пришлые люди; а в целом подобный контроль так и не принес ожидаемого успеха.
Прошло еще несколько десятилетий, но капитальных, а тем более каменных торговых бань так никто и не строил в Архангельске. Правда, время от времени делались попытки строительства небольших деревянных публичных бань, и они работали какое-то короткое время, но за большими хлопотами по их содержанию, а чаще всего по убыточности заводимого дела их владельцы отказывались от своей затеи.

Так, в феврале 1848 года «вологодская мещанская жена» Елизавета Черняева предприняла попытку построить торговую баню в 1-й части города, на берегу Двины, на месте, «близ которого уже существовали прежде подобные бани».
В своем прошении мещанская жена приводила и такой аргумент: «бани, устроенные на берегу реки, имея под рукою совершенно чистую воду, будут привлекать к себе большую часть Жителей, не посещающих ныне бань по болотистому и не чистому свойству употребляемой в них воды»¹⁷. Дума разрешила Черняевой постройку бани, но работали они довольно короткое время.
В 1850-е годы в той же 1-й части города пользовалась известностью баня купчихи Дарьи Селезневой. Несмотря на пожар, случившийся в ночь с 29 на 30 декабря 1859 года, принесший ей убытка до тысячи рублей, предприимчивая купчиха не пала духом, выстроив на том же месте новую, более удобную, баню, умело ведя давно начатое дело.

Определенный перелом в работе общественных бань наступил в середине 1860-х годов, когда городское Общество врачей, обеспокоенное участившимися заболеваниями обывателей, обратило серьезное внимание на состояние всех шести торговых бань, имевшихся к тому времени в Архангельске: в 1-й части города — купца Павла Корняева, купчихи Дарьи Селезневой и мещанки Пелагеи Луговой; во 2-й части — мещанина Ивана Неумоина и в 3-й части (Соломбала) — мещанки Феклы Касьяновой и мещанина Ефима Макарова¹⁸.

Детальную проверку всех бань провела особая комиссия, куда вошли врач Липницкий, архитектор Соколов и городской полицмейстер. На основе полученных материалов был составлен акт, который председателем Общества врачей Гроссом и был вручен губернатору Николаю Гартингу. В акте особо подчеркивалось, что пять бань, «вопреки гигиеническим условиям», по строены не на двинском берегу, где всегда можно иметь чистую проточную воду, а на болотистой части городской застройки, где вода тундристая, с примесью гниющих веществ, отчего, по их наблюдениям, часто возникали болезни.
И только баня мещанина Ефима Парфентьевича Макарова, стоявшая на берегу речки Соломбалки, использовала «сравнительно чистую воду», была более опрятной, но совершенно не имела вентиляции.

Остальные же бани содержались и вовсе неряшливо, некоторые не имели даже черных полов, а потому были очень холодными; в других — «полы сгнили и проваливаются, чрез них дует до невероятности». А в бане Феклы Касьяновой «печи и вовсе ветхие». В бане же Пелагеи Луговой вода подавалась из колодца — «болотистая, пропитанная разного рода разлагающимися растительными и минеральными веществами, дающими воде красно-бурый цвет и гнилой запах и вкус».

В акте отдельным пунктом было записано: «В нравственном отношении воспретить иметь мужскую прислугу в общих женских банях». Настоятельно рекомендовалось также прекратить стирку белья в бане. Одним словом, обстановка в банях выглядела довольно удручающей.
Врачи приходили к единодушному выводу — общественные бани необходимо строить только на берегу Северной Двины. «Другого места, — отмечалось в акте, — в городе для них нет, где бы можно было получить хорошую воду»¹⁹.

Что же касается стирки белья, то городской врач Липницкий отдельным рапортом доносил думе: «...Самое большое зло — это мытье белья в банях, которое дозволяется содержателями для привлечения большего числа посетителей. Войдя в баню, она представляется не баней, а грязной, удушливой прачешной: все посетители заняты стиркой и сушкою белья»²⁰.
Инициатива немногочисленного тогда Общества врачей получила определенный резонанс среди местных органов власти. Уже 11 мая Губернское правление ставит вопрос о строительстве торговых бань на двинском берегу, но дело решалось медленно. Только 12 октября «архангельское городское общество» во главе с Городским головой Егором Плотниковым, собравшись в здании думы и обсудив наболевшую проблему, словно спохватившись, вспомнило об утвержденном Николаем I в 1854 году плане городской застройки, в котором указывались и места для строительства общественных бань на набережной Двины — в обеих частях центральной застройки губернского города.

18 ноября того же 1864 года Губернское правление предписало городской думе распорядиться «вызовом желающих на постройку, в означенных местах, торговых бань». И только в конце марта 1865 года дума отрапортовала, что, несмотря на трижды назначаемые торги, на них так никто и не явился.
Наконец, в августе 1865 года архангельский мещанин Петр Толстиков изъявил желание построить на набережной, близ Улицы Вологодской, два корпуса торговых бань на каменных фундаментах, но по неизвестным причинам так и не приступил к их строительству²¹.

И вновь многие обыватели, служивые и пришлые люди вынуждены были посещать старые общественные бани, лишенные элементарных удобств, но иного выхода у них просто не было Эта давняя, труднорешаемая проблема губернского города начинала походить на заколдованный круг, из которого не знали как выбраться.
С приездом в Архангельск врача А. П. Затварницкого, человека беспокойного и энергичного, много сделавшего для улучшения санитарного состояния города, началась активная борьба за строительство бань на двинском берегу.
Будучи инспектором врачебного отделения, он вместе со своими немногочисленными помощниками в феврале 1871 года тщательно обследовал все семь общественных бань, имевшихся к тому времени в Архангельске; и все эти заведения произвели на врача тяжелое впечатление.
Даже соломбальская баня мещанина Ефима Макарова, единственная из всех берущая воду из речки Соломбалки оказалась опасной в гигиеническом отношении. Эта небольшая речка протекала через Соломбальское селение, куда стекались воды из близлежащих домов; зимой в сильные морозы она промерзала почти до дна, и «вода накачивалась в баню со дна ее», отмечали врачи.
Положение с другими банями было и того хуже. Вот несколько кратких выписок из составленного акта:
«...Бани Кольцова, в 1-й части — построены на тундристой почве, атмосфера в номерах невыносимая, затхлая, грязно».
«...Бани купца Корняева — старое, ветхое здание; крыша протекает, вода тундристая, грязно-бурого цвета».
«...Бани Неумоина, во 2-й части, в Кузнечихе — ветхое, низенькое здание, полусгнивший пол; вода используется из Черной речки, желтого цвета, с грязью, вонюча; от такой бани только вред здоровью. Бани посещаются в основном воинскими чинами здешнего баталиона и всем населением Кузнечихи»²²

И вновь городские врачи приходят к мнению, что все «наличные» бани не удовлетворяют своему назначению. В который уже раз делается неутешительный вывод: «Это тем более удивительно, что Архангельск обладает обширною рекою, которая всегда может доставить воду чистую и вполне годную к употреблению»²³. Последнее обстоятельство всегда поражало приезжих людей.

Затварницкий настойчиво убеждал местную Управу выделить места на двинском берегу, где бы с великой пользой для обывателей можно было строить публичные бани.
Доводы врачебного инспектора оказались столь убедительными, что на этот раз быстро отозвалась и городская дума. После экстренного заседания Городской голова Карл Мейер подтвердил решение гласных о выделении для этих целей двух береговых участков: в 1-й части, около Садковской (Серафимовича) улицы, а во 2-й части — около Малаховской пристани (около улицы Вологодской).

После целого ряда предупреждений забеспокоились и хозяева торговых бань. Поскольку дума выделила только два береговых участка, да и то расположенных близ центральной части города, заволновался и предприимчивый мещанин Ефим Макаров. Опасаясь закрытия своей соломбальской бани, 12 июля 1871 года он обратился с прошением в городскую Управу с просьбой дозволить ему «перенести корпус бань или в гавань, или в такх называемое Среднее Адмиралтейство».
Он просил также в наступающую зиму не закрывать его старую баню, убеждая начальство, что «...его баня для жителей Соломбальского селения и расположенных в нем войск — первая необходимость»²⁴.

Возникшими новыми обстоятельствами решил воспользоваться и «торгующий крестьянин» из Костромской губернии Иван Лапин, временно жительствующий в Архангельске. 30 июля 1871 года он подал прошение в городскую Управу, в котором писал: «Имея намерение построить торговые бани на берегу реки Двины около Садковской улицы, покорнейше прошу городскую Управу, не найдет ли она возможным для постройки бань и складки дров для оных, отвести мне в пожизненное владение землю, подле реки, длинника 40 сажен и поперечника 12 сажен...»²⁵.

Иван Лапин предполагал устроить на плоту особую «водока- чальню» с подачей воды «по открытым желобьям в резервуар или бассейн», где бы вода отстаивалась, а во время так называемой «мутницы» (первые недели после ледохода. — Авт.) он намеревался пропускать ее «чрез песок, уголь и сукно»²⁶.

Городской техник, ознакомившись с «проектом» Ивана Лапина, положительно отозвался о его серьезных намерениях. А 22 ноября 1871 года и городская дума на своем заседании сочла возможным предоставить этот участок «в вечное владение» Лапину с тем непременным условием, чтобы им здесь были построены каменные бани, крытые железом и чтобы впоследствии место это не занималось ничем иным, «как собственно для постройки бань»²⁷.
Как тут не отметить сколь дальновидным на этот раз оказалось это решение гласных думы. Именно здесь несколько позже строили общественные бани отец и сын Макаровы, которыми пользовались несколько поколений архангелогородцев, вплоть до 70-х годов XX столетия.
19 января 1872 года на страницах губернской газеты было подробно изложено постановление городской думы, рассматривавшей предложение Ивана Лапина еще 22 ноября минувшего года, о чем говорилось несколько выше. Но костромской крестьянин, испугавшись, надо полагать, огромных для него расходов, вскоре отказался от своего намерения.

Поскольку далее пойдет в основном речь о Якове Ефимовиче Макарове, ставшем в дальнейшем своеобразным «банным королем» старого Архангельска, думаем, что для читателя будет небезынтересно объявление, которое поместил его отец Ефим Парфентьевич Макаров на страницах губернской газеты 1 сентября 1873 года. С отцовской гордостью он извещал горожан:
«Сын мой, Яков Макаров, кончив курс учения в С.-Петербургском Технологическом институте по мастерствам: литейному, слесарному, кузнечному, механическо-токарному и проч прибыл в Архангельск и в принадлежащих мне мастерских, под личным своим наблюдением, приспособил мастеровых к 6олее удобной выделке изделий по новому способу и, с приобретением новых усовершенствованных инструментов производит теперь отливку медных и чугунных вещей, требующихся на иностранные и русские суда, и другие поделки, нужные для городского и сельского хозяйства, а также выделывает разные железные и слесарные вещи, которые по своей доброкачественности и отделке вполне удовлетворяют желанию публики.
Надеюсь, что при аккуратном выполнении заказов, за сходную цену, публика не оставит своим вниманием и заказами. Мастерская находится в 3-й части города Архангельска».

Не слишком грамотный Ефим Макаров мог гордиться своим сыном. В те времена случай этот и вовсе был редким, чтобы мещанский сын, зачисленный вскоре в купеческое сословие, имел бы высшее образование, полученное к тому же в престижном столичном институте.
А между тем, несмотря на отчаянные усилия врачебного отделения, сдвинувшего было дело с «мертвой точки», на двинском берегу так и не было построено ни единой общественной бани. Сейчас трудно объяснить сложившуюся тогда ситуацию. Скорее всего извечный рутинизм, нежелание браться за новое дело, давняя и пагубная привычка довольствоваться тем, что уже есть, пока «гром не грянет», а то и откровенная лень упорно тормозили нехитрое в общем-то дело, отчего страдало не только большинство обывателей, но и масса других людей, волею судьбы оказавшихся в северном губернском городе.

Прошло еще несколько лет. И вот 1 апреля 1875 года отставной унтер-офицер Василий Иванов пишет прошение губернатору Н. П. Игнатьеву.
Напомнив, что дело с постройкой бань на двинском берегу «И по сие время почему-то не только не устроено, но даже оставлено в совершенном забвении в течение 5 лет», унтер- офицер приходит к выводу, что «между тем потребность в Улучшении бань едва ли не увеличилась при очевидном упадке и ухудшении ныне существующих»²⁸.
Василий Иванов писал далее: «Вполне сочувствуя вопиющему местному населению, нуждающемуся в улучшенных банях и желая посвятить труд свой и посильные материальные средства на возведение по возможности соответствующих требованию бань», он и просил губернатора выделить ему для этой цели «впусте и бесцельно лежащего участка городской земли из-под бывшего монетного двора» (рядом со зданием Гостиного двора).

Через две недели губернатор Игнатьев предложил думе рассмотреть прошение отставного унтер-офицера, закончив свое письмо словами: «Нахожу, что намерение Иванова заслуживало бы всякого уважения и поддержки»²⁹.
26 мая городская дума рассмотрела поступившее прошение и нашла предложение Иванова «полезным», но с тем непременным условием, чтобы он выстроил каменный корпус бань».
Однако на возведение каменного здания у отставного унтер-офицера просто не было средств. Очередная попытка обосноваться на двинском берегу успеха так и не принесла. В известной степени определенную твердость проявила и городская дума, считавшая, что возводимая на набережной баня, так сказать, в парадной части городской застройки, должна представлять собой более прочное и, по возможности, красивое здание, нежели убогие и неказистые торговые бани, строившиеся до сих пор в жилых кварталах, удаленных от реки.
В ноябре 1879 года очередную инициативу проявил архангельский мещанин Дмитрий Селезнев, писавший в своем прошении, что он желал бы на месте сгоревших недавно торговых бань, принадлежавших его матери Елизавете Селезневой, построить «новый корпус торговых бань».
Городская Управа, рассматривавшая это прошение, ссылаясь на пояснительную записку к плану города Архангельска, высочайше утвержденному 11 апреля 1869 года, отметила, что бани должны строиться на берегу реки Двины, а «с устройством водопроводов — они могут быть устроены и внутри города»³⁰.

Дмитрий Селезнев не согласился с решением Управы и напомнил, что рядом, на Сенной площади (ныне перекресток улицы Выучейского и проспекта М. В. Ломоносова), в расстоянии 35 сажен находится пожарный бассейн, а поблизости имеется несколько колодцев; к тому же он готов соорудить и «очистительные аппараты для воды».

Селезнев особо подчеркивал, что в 1-й и 2-й частях города «с самым большим числом населения и местными войсками» работают только две торговые бани и что хотя вода в них признается не вполне здоровою, но «существенного вреда от того не замечается». В случае отказа, по его мнению, это «тяжело отзовется на простом народе, возбудив у него неудовольствие и ропот».
Зная финансовое положение думы, он в заключение приводил такой довод: «устроить же водопроводы от города не представляется возможным по неимению вообще свободных городских сумм»³¹.
В феврале 1880 года городская дума вынуждена была удовлетворить просьбу Дмитрия Селезнева, но при условии очистки воды «с использованием очистительного аппарата».
Из дальнейшей переписки видно, что торговая баня близ Сенной площади была построена; все дела вновь вела Елизавета Селезнева. К 1900 году баня пришла в полную ветхость, использовавшая по-прежнему болотистую воду. По всей вероятности, баня вскоре и вовсе прекратила свою работу, ибо в архивных делах о ней более не упоминалось.
Отсутствие добротных и просторных общественных бань продолжало оставаться одной из острейших проблем губернского города на протяжении многих десятилетий. В особенно тяжелом положении находились нижние чины местного гарнизона — даже на исходе XIX столетия.
8 сентября 1886 года командир Архангелогородского местного батальона вынужден был обратиться в городскую Управу с письмом, в котором излагал суть проблемы:
«При казармах, где расположен вверенный мне баталион, бани не имеется и нижние чины должны ходить в торговые бани, которые находятся от казарм в расстоянии около 5 верст.
Нижние чины, возвращаясь из бани зимою, при сильных Морозах и в стужу, поневоле простужаются, ...а иногда заболевают горячкою»³².

Командир батальона просил Управу построить баню близ казарм за счет городских средств, но с таковыми всегда было сложно в Архангельске. В дело вмешался губернатор князь
Н. Д. Голицын. Он и напомнил Городскому голове выдержку из положения «О воинской квартирной повинности», где говорилось: «...постройка при казармах бань может быть допущена только в таких местностях, где частных бань не существует»; при этом губернатор напомнил, что Архангельск растянулся на много верст и это только усугубляет положение.
После нескольких заседаний дума сочла возможным единовременно выделить 1500 рублей на эти цели, но чуть позже изменила свое решение, предложив использовать каменные пороховые погреба в Кузнечихе под баню, а сами погреба перевести в особое деревянное здание, которое батальон обязывался построить собственными силами. На том и порешили, сознательно нарушив все уставные положения по хранению пороха; но иного выхода местные власти просто не находили.
И только в 1890-х годах, когда Кузнечиха вновь обзавелась общественной баней, весь порох перевезли в прежнее каменное здание; на этот раз, что называется, —• «пронесло» от большой беды.
Наступил 1885 год, когда в полный голос заявил о себе предприимчивый архангельский мещанин Ефим Парфентьевич Макаров, решивший основательно «осесть» на двинском берегу, вложив значительный капитал в строительство солидной по тем временам торговой бани. В дальнейшем, ведя с размахом дело, мещанин Ефим Макаров, как и его сын купец Яков Макаров, не имел себе равных конкурентов в этой отрасли.
4 июня 1885 года городская дума разрешила Ефиму Макарову устроить между Соборной и Воскресенской пристанями, против городского училища (ныне здесь размещается школа № 4), «купальню в сваях, со входом с берега, и с особым отделением для нагревания воды посредством пара для мытья желающих»³³. Вскоре при купальне Ефим Макаров построил и паровую баню; на первых порах он был освобожден от уплаты денег в городской бюджет. Наконец, в ноябре 1887 года в журнале думы появилась запись:
«...Ввиду того, что устроенные Макаровым в 1885 году с целию эксплуатации, торговые купальни и, главное, паровые бани безпрерывно (летом и зимою) посещаются публикою за время существования и, как видно, владелец этих промышленных заведений намерен содержать их открытыми для публики и на будущее время», то городская дума и обязала Е. Макарова ежегодно уплачивать «в доход города» по 300 рублей за занимаемое место.

Но Ефим Макаров такую сумму счел для себя обременительною и 27 июня 1888 года обратился в думу, надеясь на ее «благосклонное внимание», прося при этом учесть, что его предприятие «основано на весьма опасном риске». Он витиевато писал:
«...Не только во половодие весною, но и в остальное время лета, а особливо осенью, зданию ежеминутно грозит разорение и уничтожение. Если оно просуществовало до сего времени, то только благодаря слепому случаю и той энергии волн, с которою старается не допустить до падения постройки, сооруженной на сваях в недрах очень часто разъяренных волн»³⁴.
Свое обращение в думу он заканчивал также весьма своеобразно: «...Если я, при всей невыгодности для меня существования заведения, не прекращаю этого промысла, то единственно из того побуждения, что нужно же чем-нибудь заняться для поддержания в жизни самого себя и членов семейства, еще требующих моей помощи».
Гласные нашли доводы Е. Макарова убедительными, а его деятельность полезной для города, уменьшив годовую плату до 150 рублей.

Хорошо сознавая, что городу крайне нужны добротные бани, к тому же построенные близ уреза двинского берега, чтобы использовать чистую речную воду, Ефим Парфентьевич вновь проявил инициативу, направив 20 сентября 1889 года обстоятельное прошение в городскую думу. В нем он перечислил Неудачные попытки его предшественников: И. Лапина, отставного унтер-офицера Иванова, крестьянина Хабарова — построить прочные каменные здания торговых бань в отведенных Думой местах.
Макаров указал и причину прежних неудачных попыток. По его мнению, не было «никакого резона затрачивать 35—40 тысяч рублей» на постройку «сплошных» каменных бань. И если дума не пойдет на определенные уступки, то обывателям еще долго придется пользоваться старыми деревянными банями, «существующими в болотистой местности с затхлой болотно-тундристою и грязною водою, давно признанною негодною и в гигиеническом отношении вредною».

Заканчивал прошение Ефим Макаров с полной уверенностью в успех задуманного им дела; учитывал и сложившуюся в городе ситуацию, проявив при этом определенную твердость:
«Желая оказать возможную услугу для городского населения, я, при всей своей продолжительной специальности, давшей мне возможность на практике ознакомиться с лучшим устройством торговых бань и их потребностями — с готовностью берусь построить торговые бани на реки Двины в той же местности, где дозволено было строить их Лапину, но не сплошь каменные, как это было обязательно для Лапина, а при условии каменной постройки, ...где будет помещаться кочегарка и паровое устройство, а прочие части деревянные, крытые железом»³⁵.

Городская дума признала ходатайство Макарова «весьма полезным для жителей города» и отвела под постройку торговой бани между Садковской и Театральными улицами «на все время, пока оне будут существовать» 600 квадратных сажен, но с тем, однако, условием, чтобы арендатор ежегодно платил в доход города 100 рублей, «не увеличивая этой платы впоследствии». Заодно дума потребовала, чтобы отведенное место содержалось в чистоте и не загромождалось никаким хламом»³⁶

17 апреля 1890 года Ефим Макаров донес Губернскому правлению, что двинскую воду он намерен подавать «посредством паровой донки» по проложенным под землей трубам; то есть намеревался установить для этой цели в каменной пристройке «локомобиль и паровой котел».
25 апреля того же года проект торговой бани рассматривался в Строительном отделении Губернского правления, который 11 был окончательно утвержден 3 мая губернатором Голицыным³⁷.

Нужда же в хорошей и добротной городской общественной бане была, по выражению того времени, «вопиющей». Вот как докладывал городской Управе 11 апреля 1891 года председатель городской санитарной комиссии:

«Устройство бань на круглый год и купален на лето стоит, по мнению комиссии, на очереди безотлагательно: будут ли они осуществлены частными лицами, или на средства города — для здоровья жителей безразлично. Но, во всяком случае, откладывать осуществление этой задачи немыслимо — без явного вреда для жителей. В настоящее время жители, не имея возможности обмыть себя в чистой воде, поневоле обливаются чуть ли не грязью в банях протухлою водою из тундры, особенно во время снега и почвы весною.
Желание комиссии в настоящее время осуществляется: один из городских предпринимателей, Е. П. Макаров, уже строит бани на берегу Двины, откуда и вода будет проведена для мытья»³⁸.
6 ноября 1892 года Ефим Макаров отправил в губернское Строительное отделение короткое уведомление: «Желая открыть на днях действие построенных мною торговых бань, имею честь покорнейше просить строительное отделение сделать осмотр означенных бань и выдать мне для открытия таковых разрешение»³⁹.
Через неделю чиновники произвели технический осмотр построенной бани и высказали в акте ряд серьезных недоделок, грозивших надолго задержать их открытие. При этом полицмейстер Петров как член комиссии выразил особое мнение. Соглашаясь с выявленными недостатками, он писал:
«...Имея в виду, что в банях этих постоянно имеется чистая вода из реки Двины, я признавал бы необходимым безотлагательно разрешить Макарову открыть бани, так как в противном случае жители города будут вынуждены опять посещать отвратительные и зловредные селезневские и корняевские бани и продолжать обмываться в них чуть ли не грязью с протухшею водою из тундры и получать от этого различного рода заражения. Никакие фильтры в этих банях не помогут: нужна баня Макарова с чистою водою из Двины»⁴⁰.
Не терял времени даром и Ефим Парфентьевич, энергично Принявшись с помощью служащих бани и нанятых рабочих за устранение отмеченных недостатков, прежде всего противопожарного характера.

К середине декабря все работы были завершены. Добротный деревянный корпус с мезонином для жилья служащих и каменная котельная пристройка производили хорошее впечатление. Наконец-то все сословия городских жителей получили равную возможность мыться чистой речной водой. Без преувеличения можно сказать, что обыватели проявляли повышенный интерес к сооружению новой, столь не похожей на остальные, строящейся торговой бане, которая становилась заметным событием в жизни Архангельска того времени.
Наконец, 19 декабря 1892 года в губернской газете появилось долгожданное объявление:
«Честь имею довести до сведения почтеннейшей публики, что мною вновь построены, с большими удобствами, здесь в городе Архангельске торговые бани, которые в настоящее время открыты с 10 часов утра до часу ночи каждодневно, исключая праздников, с платою: в общих простонародных по 5 копеек, дворянских — 10 копеек, мужской абонированной — 20 копеек с человека, с сохранением платья; дети платят половину.
Номерные бани — 30 копеек, 50 копеек и 1 рубль за номер, которыми предоставляется пользоваться в течение часа и не более 1 1/2 часа.
Смею при этом выразить надежду, что почтеннейшая публика не оставит своим вниманием и благосклонными посещениями открытые мною торговые бани. Всякие замечания публики о замеченных в банях упущениях со стороны служащих будут мною принимаемы с полнейшею благодарностью для принятия соответственных мер.
Ефим Парфенов Макаров».

В архивном деле сохранились чертежи и прекрасно исполненный рисунок — вид с лицевой, фасадной, части банного корпуса. Это было длинное и весьма внушительное одноэтажное здание строгих архитектурных форм с мезонином посредине. Над мезонином реял Российский флаг, а над центральным входом красовалась огромная надпись «Торговые бани». В левом крыле, разделенном коридором, находились два общих отделения: мужское и женское; в средней части здания, под мезонином, размещались «дворянские бани», также с двумя отделениями; все правое крыло занимали «номерные бани».
Народ охотно «повалил» в новые бани, радуясь светлым, просторным помещениям, вымуштрованной прислуге и чистой речной воде. Испытывал радость и сам стареющий владелец бань, вложивший в свое предприятие не только большие средства, но и весь накопленный житейский опыт.

Вскоре Ефим Парфентьевич со спокойной душой передал свое беспокойное «хозяйство» сыну Якову, ставшему к этому времени купцом 2-й гильдии, и, как оказалось, — в крепкие, надежные руки. Эту семейную сделку 16 апреля 1893 года подкрепила своим решением и городская дума. А спустя пять лет, в ноябре 1898 года, она ограничила срок арендуемой Я. Макаровым земли, приведя его в соответствие с существующим законодательством, до 12 лет.
В том же 1898 году Яков Макаров с согласия думы увеличил земельный участок, на котором выстроил новый корпус «номерных бань» и флигель для семей своих служащих. Но вскоре случилась беда, о которой 2 декабря 1899 года губернская газета известила обывателей:
«В субботу, 27 ноября, в 6-м часу вечера, с городской полицейской каланчи раздался набат колокола, возвестивший о несчастии... — горел корпус торговых бань, только что недавно выстроенный Я. Е. Макаровым.

В то время, как начался пожар, в банях мылся народ, и произошло, понятно, всеобщее смятение, раздались крики: «пожар... бани горят!..» Женщины и мужчины, пораженные испугом, уничтожившим стыд, нагие выбегали из бань, выносили своих детишек, одежду, белье и обувь, одевались наскоро — во что и как попало...
Городская пожарная команда, вольная дружина и частные лица при тушении пожара работали энергично и хотя новый корпус бань сгорел почти окончательно, но примыкавший к нему другой старый корпус бань того же Макарова остался неприкосновенным».

Но Яков Ефимович не пал духом. Летом 1900 года он обратился в Губернское Строительное отделение с просьбой разрешить ему «для опыта» вместо сгоревшей бани сделать «одну часть каменную с железными балками, асфальтовыми полами и цементного везде штукатуркою, ...равно разрешить устроить при этих банях бассейн-купальню»⁴¹.
Что касается купален, то они через год были выстроены и представляли собой отдельное деревянное здание, с высоким крыльцом, стоявшее у самого берега Двины. Вот как их описывает Ф. Шперк в своей книге «Страничка моих скитаний по белу свету» во время посещения им Архангельска:

«Летом 1901 года Макаров устроил при своих банях для летнего купания особое отделение для мужчин и женщин с оплатой по 10 копеек за вход, а по месячному абонементу — 3 рубля в месяц. Купальня эта поставлена у отмелого берега реки, а потому вода в ней не проточная, а накачивается в купальни, и она представляет собой как бы ванны с холодной водой, к тому же еще темна и мала, и едва ли найдется достаточно в городе лиц, которые желали бы ее посещать»⁴².

Получив разрешение на постройку нового каменного корпуса, первоначально «для опыта» Яков Ефимович тем не менее строил их основательно, с размахом, в три этажа. Новые бани явно удались благодаря опытностиизвестного тогда подрядчика И. Круглова.
Бани для временного пользования были открыты 21 декабря 1902 года. Губернская газета, рассказывая об этом заметном для города событии, отметила, что при «освящении здания» присутствовали многие должностные лица во главе с губернатором контр-адмиралом Н. Римским-Корсаковым, которые с интересом осмотрели новое здание.
«В нем, — по словам газеты, — все кроме дверей и обстановки — из несгораемого материала; пол асфальтовый, что гораздо гигиеничнее деревянных полов. Грязные воды отводятся по трубам; вентиляция удовлетворительна; освещение электрическое...
Ввиду важного значения хороших бань для нашего города нельзя не пожелать их владельцу скорейшего окончания отделки остальных помещений нового корпуса, чтобы уже с лета нынешнего года они могли функционировать во всех своих частях»⁴³.

Новый внушительный корпус каменных бань, сложенный из обожженного красного кирпича, с красиво отделанными карнизами, наличниками окон и дверей, ажурными водосточными трубами и по традиции развевающимся на флагштоке трехцветным Российским флагом (все это хорошо видно на прекрасном рисунке в архивном деле. — Авт.), производил очень приятное впечатление, явно украсив отлогий берег набережной Двины в этой части города.
По давней русской традиции после осмотра возведенных построек хлебосольным хозяином был предложен гостям «завтрак» с неизменными взаимными тостами и во славу нового, полезного для Архангельска заведения.

Просторная и удобная общественная баня сразу привлекла к себе внимание всех слоев городского населения. Оговоримся сразу — у этой бани, самой популярной в городе, оказалась долгая жизнь — она успешно работала более 70 лет, ибо здание стояло на прочном фундаменте, под который было забито 600 просмоленных деревянных свай.
Ободренный успехом, Яков Ефимович в мае 1904 года подает прошение в городскую думу о постройке второй бани в центральной части города, ближе к плотно заселенной Кузнечихе, на углу С.-Петербургского проспекта и Успенской улицы (ныне это проспект М. В. Ломоносова и улица Логинова), с разрешением брать воду из городского водопровода.
Просьба энергичного и деятельного купца была уважена, строительство велось быстрыми темпами, и вскоре новый, столь же добротный каменный корпус Успенской бани принимал первых довольных обывателей с окрестных улиц.

Не следует забывать, что банное хозяйство, а вместе с ним и Механические мастерские достались Якову Ефимовичу по наследству от отца Ефима Парфентьевича, имевшего баню и в Соломбальском селении, близ речки Соломбалки. Стояла она в Конце Преображенской улицы (ныне улица Терехина), неподалеку от кладбища, что вызывало постоянные нарекания обывателей, обращавших внимание на близлежащие канавы, отводящие воду с кладбищенской территории. А в 1906 году Яков Макаров построил и четвертую по счету торговую деревянную баню в Соломбале, на кузнечевском берегу Банного острова — поблизости от своего просторного дома.

И тем не менее у нас сложилось впечатление, что банями Я. Е. Макаров занимался скорее по давней семейной традиции, по инерции, правда, быстро став безраздельным монополистом в этой важной для повседневной жизни отрасли городского коммунального хозяйства. Но бани всегда оказывались делом хлопотным для любого их владельца, да к тому же и не приносили особых доходов. С годами Яков Ефимович ослабил к ним внимание, все более переключаясь на другие дела.

Вскоре Макаров преобразовал отцовские мастерские в небольшой механический завод, где с успехом ремонтировал многочисленный к этому времени речной и буксирный флот, выполняя всевозможные заказы по литью; завел собственное буксирное пароходство — его небольшие речные пароходы («макарки») обеспечивали перевозку пассажиров из города в Соломбалу, Кегостров и на левый берег Северной Двины. Чуть позже Яков Ефимович построил лесопильный завод, открыв самостоятельную лесную торговлю с заграничными клиентами. Брался он и за строительство городского трамвая; одним из первых в Архангельске построил частную электростанцию. Его неуемная энергия и желание браться за любое мало-мальски перспективное дело поражали окружающих; а до рутинного банного хозяйства и житейских забот о своих служащих руки не всегда доходили.

В целом же Яков Ефимович, человек чрезвычайно активный и непоседливый, с редкой предпринимательской жилкой, был заметной фигурой в круговороте общественной жизни Архангельска того времени. Получив звание потомственного почетного гражданина города и купца 2-й гильдии, он состоял почетным членом нескольких местных благотворительных
обществ, а также пожарного, в работе которого принимал самое активное участие.

А как же бани? Они, приносившие столько неприятных хлопот их владельцу, как-то незаметно отошли на второй план. Скоро это стало чувствоваться и по критическим выступлениям городских газет.

Так, 16 августа 1906 года в «Архангельских губернских ведомостях» появилась короткая заметка: «Нам сообщают, что в общих центральных банях Макарова свирепствует невозможная сырость и духота, а также количества шаек далеко не хватает для клиентов. Для устранения этих нетерпимых более неудобств, пекущийся о своем кармане хозяин вовсе не принимает мер».
Особенно много нареканий пришлось на 1907 год. Вот несколько выдержек из городской газеты «Архангельск»:
«11 февраля. В Соломбальских банях Я. Е. Макарова прислуга, особенно номерная, отличается грубостью и назойливостью. Если кто ей не дает «на чай» или «булку», она начинает ругать посетителей. Не мешало бы владельцу бань внушить прислуге правила вежливости и корректности, а также платить хорошее жалованье, так как назойливость объясняется, в значительной степени, мизерностью получаемого жалованья».
«28 февраля. Случается нередко, что приходится мыться в холодных номерах. Войдет посетитель, разденется, а глядит, номер-то холодный. Волей-неволей моется. Причину этого явления прислуга объясняет тем, что номера топят через день, а дрова сырые. Во многих номерах страшная сырость, с потолков и стен течет, воздух убийственно-тяжелый. Иногда случается, что часов в 8—9 вечера исчезает горячая вода, приходится мыться холодной»./
«31 июля. Хотя это уже чуть не в сотый раз, но, по пословице «капля точит и камень», указываем еще раз, что вонь, грязь, тараканы и клопы в банях в изобилии. Сплошь да рядом в банях нет стекол в окнах... Простыни подаются смятые, бывшие в употреблении, всегда почти влажные. Стоки воды устроены плохо. Нередко в банях скопляется вода по щиколотки, а то и чуть не по колено».
Газетные выступления привлекли внимание и городской санитарной комиссии, несколько раз основательно проверившей работу и состояние макаровских бань. В конечном итоге городская дума предложила хозяину бань в короткие сроки навести в них надлежащий порядок.

На сей раз не выдержал и сам Макаров, обратившийся 1 ноября 1908 года с письмом в городскую Управу, где жаловался на высокие сборы и налоги, «не говоря уже о газетной травле». В заключение письма Яков Ефимович писал: «...ныне санитарная комиссия предъявляет мне прямо невыполнимые требования по содержанию бань, требующие больших затрат и даже капитальных переделок»⁴⁴.

Но как бы то ни было, Макарову пришлось потратить и время и деньги, чтобы навести порядок в своем обширном банном хозяйстве. Более того, вскоре Яков Ефимович оборудовал при главной бане небольшую электростанцию, с помощью которой осветил баню, а несколько позже и близлежащие улицы.
Уже в том же ноябре городская газета отметила отрадные изменения: «Центральные бани Макарова, после осмотров и штрафов, значительно подчистились, но прислуга, особенно в нижнем коридоре, при номерах по-прежнему крайне недисциплинирована»⁴⁵.

В связи с возросшими налогами Макаров просил городскую Управу повысить цены на общие бани по 2 копейки с человека. Что же касается упреков относительно имеющихся недостатков, то он приводил в оправдание такой аргумент: «Бани не гостиная и не будуар». По его словам, доход дают лишь Центральные бани, а Соломбальская и Успенская приносят чистый убыток.
Попутно отметим, что в эти годы в 1-й части города работали торговые 2-этажные деревянные бани А. Тимофеева. Но они были ветхими, с еще худшими санитарными условиями, использовали болотную воду и особой радости у обывателей на вызывали.

Газетная хроника и в последующие годы пестрила сообщениями о неустроенности общественных бань; все чаще их проверяла городская санитарная комиссия. Сам Макаров отбивался от них как мог, заявляя, что требования санитарного надзора «несправедливы и незаконны». Но факты говорили об ином.

17 апреля 1909 года городская газета вновь отмечала: «В городских банях Макарова отпускается совершенно грязная холодная вода, негодная для мытья — вода берется из реки, близ берега. В Успенских банях вода чище (из водопровода). Бывали случаи, когда посетители городских бань, недовольные грязной водой, требовали обратно деньги и уходили».
Даже «дворянское отделение» Центральной бани не отличалось чистотой: стены, выкрашенные серой масляной краской, «покрыты слоем грязи, а печи закопчены». В общих же отделениях картина и вовсе была неприглядной:
«...В раздевальной комнате, — отмечала та же газета 16 октября 1910 года, — стены, полы, потолки и скамьи необыкновенно грязны; в комнатах для мытья такая же грязь; здесь же посетители моют белье, сапоги и выпаривают из одежды паразитов, благодаря чему воздух в этом помещении настолько испорчен, что вызывает тошноту и головокружение у посетителей».
Санитарный надзор, проверивший в те дни бани, составил протокол и направил его мировому судье 1-го участка «для привлечения владельца бань к ответственности», но этого, судя по всему, так и не последовало.

Что же касается Соломбальских бань, где обстановка летом 1911 года оказалась еще более неприглядной, в дело вынужден был вмешаться даже Городской голова Я. И. Лейцингер. При этом сам Макаров так отклонял предъявленные ему обвинения:
«...Эти небольшие бани в 3-й части города построены в районе, населенном исключительно рабочим людом, доходность их весьма небольшая, потому они и сделаны по возможности, без излишней отделки, ...и указание на вред их для народного здравия совсем голословно»⁴⁶.
Газеты сообщили, что по требованию санитарного надзора обе соломбальские бани будут закрыты. Но Яков Ефимович, не дожидаясь жестких мер, произвел в них косметический ремонт, Устранил основные «вопиющие» недостатки, и бани вскоре были открыты, к радости многочисленного рабочего люда, — деваться-то было некуда.
Шли годы, а положение с торговыми банями так существенно и не улучшалось. Городская дума не могла кардинально изменить положение, ибо бани находились в частном владении; действия санитарных комиссий и выступления местных газет также не приносили желаемых результатов. Получался заколдованный круг, из которого не находили выхода; страдали же от постоянных неурядиц тысячи обывателей губернского города. Даже в самой новой, Успенской, бане, пользовавшейся чистой — водопроводной, водой, случалось всякое. Об одном таком случае и рассказала 9 февраля 1913 года газета «Архангельск»:

«Вчера в нашу редакцию явилась возмущенная пожилая женщина и просила напечатать о том, что творится в Успенских банях г. Макарова. По ее словам, в банях совсем невозможно стало мыться. Публика угорает чуть не до смерти. Так, в минувший понедельник на женской половине общего отделения человек 20 женщин и малых детей от угара полегли буквально как снопы. Прислуга бань едва успевала вытаскивать в коридор угоревших. С больными отваживались снегом, горячей водой и нашатырным спиртом. Многие не имели сил уйти домой, и служителям пришлось развозить больных на ручных санках по домам...»
Редакция газеты в свою очередь от себя добавляла: «Бывали ведь случаи, что из бань г. Макарова вытаскивали не только угоревших, но и покойников».

Перед революцией местная дума издавала небольшой журнал «Архангельские городские известия», выходивший ежемесячно небольшими книжками. В нем сообщалась масса интересных сведений о коммунальном хозяйстве не только отдельных городов России, но и ряда европейских стран; приводилось много поучительных примеров применения различной техники для налаживания городского быта, обычаев и многое другое. А в 10-м номере за 1913 год был напечатан обстоятельный материал под заголовком «Торговые бани в городе Архангельске в санитарном отношении».
Мы воздержимся от перечисления повторяющихся из года в год недостатков каждой из бань Я. Е. Макарова, отметим лишь один факт о тяжелых условиях жизни служащих Успенской бани, помещенный в конце очерка:
«...Управляющему баней отведена комната вверху, без отдельного хода, так что все испарения и испорченный банный воздух устремляется и попадает в квартиры, там расположенные.
На чердаке, в светелке, состоящей из одной комнаты, живут женщина с ребенком, другая женщина с мужем, и к ним в компанию хозяин собирается поселить еще мужчину-банщика...
И, наконец, во флигеле, в полутемной светелке, в одной комнате помещаются две семьи и мужчина, не имея даже особых кроватей»⁴⁷.

В это время, что называется, «не дремал» и один из немногих тогда конкурентов Макарова — хозяин другой, очень ветхой торговой бани, расположенной близ Сенной площади, — Авраам Яковлевич Тимофеев. Слыша постоянные жалобы обывателей на неурядицы макаровских бань, он решил вступить в борьбу с влиятельным в городе купцом. Первая короткая информация об этом появилась в газете «Архангельск» 6 марта 1914 года:
«Новые бани Тимофеева строятся по Печорской (ныне улица Выучейского) на Новгородском проспекте. Деревянный корпус уже выстроен и приступлено к постройке главного каменного корпуса. На днях к баням доставлены котлы, приобретенные на одном из архангельских лесопильных заводов... А. Тимофеев обещает при постройке бань обратить особое внимание на санитарную часть».
Старый банщик прекрасно понимал, что самый сильный козырь в конкурентной борьбе с макаровскими банями — это чистота, уют, вежливость прислуги и лучшее обустройство новой бани; и тогда появится надежная гарантия, что обыватель, захватив белье и березовый веник, сам выберет нужную дорогу в лучшую из бань. Строительство велось быстрыми темпами. Уже 21 ноября 1914 года газета «Архангельск» известила своих читателей:
«На будущей неделе открываются новые бани А. Я. Тимофеева на углу Печорской улицы и Новгородского проспекта. Называться они будут — «Новгородские бани».
На днях бани были осмотрены санитарной технической комиссией и найдены в прекрасном состоянии. Помещения чистые, светлые, высокие...
Меблировка для бань выписана из Ярославля и Вятки. При банях будет находиться два парикмахера, где устроены специальные парикмахерские...
Можно ожидать, что открываемые бани будут не в пример лучше бань г. Макарова, на антисанитарное состояние которых публика не перестает жаловаться».

В банях имелись не только общие мужское и женское отделения, но и «дворянские бани» для более привилегированной публики, а также 18 отдельных номеров.
Следует отметить, что к этому времени уже несколько месяцев шла мировая война. В связи с большим объемом работ по расширению торгового порта и резким увеличением морских перевозок население Архангельска стало быстро расти. Потребность в помывке людей все более возрастала, а поэтому новые бани еле сдерживали наплыв самой разношерстной публики.
Сам же Яков Ефимович Макаров, обремененный разросшимся хозяйством, все меньше внимания обращал на свои бани, к тому же мало приносившие прибыли. В городскую думу и редакции газет постоянно поступали жалобы обывателей. Даже в самой новой его бане — Успенской — случались частые перебои с горячей водой, не говоря уже о других «мелочах». Так, в ноябре 1915 года городская газета обратила внимание на такую деталь:
«Удивление посетителей вызывает и «флаг», по которому и можно узнать, что бани открыты; флаг, сшитый лет 15 тому назад, обветшал, истлел и от него остался неизвестного цвета жалкий обрывок, который трудно рассмотреть даже вблизи...»
1 марта 1915 года оканчивался срок аренды земли, на которой находились Центральные 3-этажные каменные бани Макарова. В связи с этим Яков Ефимович обратился в городскую думу с прошением о продлении аренды еще на 12 лет на прежних условиях.
2 марта городская дума рассмотрела просьбу Макарова. Одновременно было заслушано и мнение Управы, которая отметила, что участок земли, на котором выстроены эти бани, находится в наиболее оживленной части города и «занимает центральное место городской портовой территории в достаточна уже стесненной, и представляет громадную ценность».

Управа твердо настаивала, что «оставлять долее бани на этом месте недопустимо» и предлагала ограничить арендный срок пользования землей «возможно коротким временем».
Тем не менее дума большинством голосов приняла такое решение: «Отдать г. Макарову в аренду просимые им участки, общей площадью в 1000 кв. сажен, еще на 12 лет, на прежних условиях, без предоставления ему каких-либо прав на дальнейшее продолжение аренды...»⁴⁸
Любопытно, что в полемике борьбы за свои Центральные бани Яков Ефимович пошел на редкий в предпринимательской практике шаг: он предоставил гласным думы сведения по расходам и доходам, связанным с содержанием всех своих четырех бань, то есть, по сути, огласил коммерческую тайну. Более того, погорячившись, Макаров даже предложил городской думе выкупить у него бани за 200 тысяч рублей. Зная, что в городской казне таких денег нет, дума пошла на ряд уступок, потребовав только от владельца бань наведения в них должного порядка.

1916 год принес новые осложнения. В связи с продолжающейся войной вздорожали не только продукты питания, но и различное техническое оборудование, в том числе вода и электроэнергия; и это отразилось на всех сторонах городской жизни. Не стали исключением и торговые бани.
8 января Макаров обратился в думу с просьбой разрешить ему повысить цены за пользование банями, мотивируя это удорожанием цен на воду и дрова. В случае отказа Яков Ефимович счел «более целесообразным» закрыть бани хотя бы до лета, хорошо осознавая, что обыватели возмутятся подобным решением и поневоле встанут на его сторону.
И вновь не выдержали нервы у Макарова, когда он с обидой писал: «...Я еще раз позволяю себе предложить думе приобрести эти бани в собственность города», поскольку она готова отобрать в будущем их в свое ведение.

При этом Яков Ефимович не удержался от того, чтобы лишний раз очернить своего конкурента. Напомнив думе, что бани А. Тимофеева, несмотря на произведенные большие затраты, Могут просуществовать «никак не более 2-х лет, если только не сгорят еще ранее от неизбежной осадки печей (свои-то уже раз горели. — Авт.) при двухэтажной деревянной постройке бань», он в то же время с гордостью подчеркнул: «Мои же каменные бани построены основательно и могут быть годными как для бань, а в случае надобности, и для других целей»⁴⁹.
Видя, что дума проигнорировала его просьбу, Макаров решился на крайний шаг, о чем 20 марта городская газета и уведомила своих читателей:
«Как мы уже сообщали, Макаров, в связи с надбавкой платы за пользование водой из городского водопровода, перенес эту надбавку на посетителей номерных и дворянских бань. Не имея же права поднять цены за пользование общими банями, он, не долго думая, закрыл их, лишив тем беднейший класс населения возможности чаще посещать бани, что так важно в гигиеническом отношении».
Закрытие общих «простонародных» отделений в макаровских банях сразу же отразилось на делах его конкурента. 31 марта Авраам Тимофеевич в отчаянии пишет Городскому голове В. Гувелякену: «...В начале марта месяца г. Макаров закрыл свои общие бани и та масса солдат, которая мылась в его банях, а также и в моих, вся хлынула в мои, и городским обывателям уже негде помещаться».
Предупредив Городского голову, что если не будет понижена плата за воду, то он, Макаров, «вынужден будет закрыть общие бани, как приносящие явный убыток»⁵⁰. Вскоре, не находя выхода из создавшегося положения, и Авраам Тимофеев вынужден был закрыть общие отделения своей бани.

Вопрос с помывкой людей в Архангельске осложнился до крайней степени. Что же касается торгового порта, где работала масса пришлых рабочих, и разросшегося за годы войны местного гарнизона, то они спешно строили временные бани, чтобы как-то разрядить обстановку. В худшем положении ока зались городские обыватели: они либо приспосабливались мыться дома, либо посещали имеющиеся на городских окраинах немно-гочисленные частные баньки.

В начале июня 1916 года представитель городской Управы докладывал на заседании думы о сложившемся положении. Он пояснил гласным, что владельцы бань Макаров и Тимофеев обратились в Управу с ходатайствами: первый — о разрешении повысить плату за пользование общими банями с 6 до 8 копеек, а второй — о понижении платы за получаемую для бань водо-проводную воду.
Гласные и на этот раз пошли на уступки Макарову, разрешив ему увеличить плату с посетителей, но при условии, если он немедленно откроет общие отделения своих бань; просьба же Тимофеева уважена не была «ввиду высокой себестоимости подаваемой воды». Причина, видимо, была в том, что его баня стояла слишком далеко от реки и подача воды требовала больших издержек.

Наступил 1917 год. После февральской революции и отречения от престола Николая II политические страсти не обошли стороной и далекий Архангельск. К власти в стране пришло Временное правительство; всюду проходили митинги, набирали силу профессиональные союзы работников всех отраслей производства; не остались в стороне от выступлений и служащие всех торговых бань губернского города. Их владельцы отказывались принимать требования бастующих, не осознавая еще, что они уже теряют былую власть; конфликт следовал за конфликтом, в результате порядок в банях и их санитарное состояние все более ухудшались.
Общая ситуация хорошо прослеживается по местным газетам, поэтому приводим несколько выдержек из публикаций, относящихся к событиям лета 1917 года.

9 июня газета «Северное утро» кратко сообщила: «Между Макаровым и служащими в его банях возник конфликт на почве экономических требований. Выступление управляющего, отзывающееся духом старых обычаев и оскорблений им служащих, сильно обострило положение.
Был поставлен ультиматум: или удаление до 15 мая управляющего, или забастовка во всех макаровских банях, что грозило бы отозваться весьма тяжко на всем населении Архангельска».

15 июля та же газета довела до сведения всех городских обывателей, что «вчера служащие бань города и Соломбалы забастовали, ввиду неудовлетворения предъявленных ими требований владельцам бань. Главными требованиями являются — прибавка жалованья и установление нормированного рабочего времени, а также и вообще улучшение быта служащих. Забастовка вызвана упорным нежеланием хозяев пойти навстречу служащим, объединенным в профессиональный союз. Вследствии забастовки, вчера все бани были закрыты и население осталось без бань».
Особое недовольство проявили служащие Центральной ма- каровской бани, и прежде всего «деспотически обращающимся» с ними управляющим баней Н. Радченко.
А чтобы успокоить служащих Успенских бань, к ним лично приехал Я. Е. Макаров. По правилам того времени, собрав всех работников, Яков Ефимович вел переговоры только с «выборным депутатом» от банщиков, к тому же состоящим еще и в Совете рабочих и солдатских депутатов города.

По словам газеты, «Макаров заявил, что он не признает никаких Советов и Союзов и требования служащих не удовлетворил. Конфликт еще не улажен»⁵¹.
Газеты отмечали, что профессиональные союзы города, чтобы поддержать законные требования бастующих, начали сбор денег в их пользу. По выступлениям печати чувствовалось, что большинство обывателей осуждало непримиримую позицию хозяина бань, и прежде всего потому, что это касалось их собственных интересов. Не случайно газета «Архангельск» 22 июля выступила с жестких позиций, явно намекая на возможность принятия радикальных мер:
«...Макаров давно уже предлагал городу купить бани. Можно поговорить на эту тему и теперь. Но если г. Макаров, пользуясь случаем, проявит неумеренный аппетит, вполне будет уместно, в интересах санитарного оздоровления города, поднять вопрос и о реквизиции бань, тем более, что в банях уже давно замечалось их переполнение. Существующие бани, при напряженной работе, не могли удовлетворить потребности в них всего населения, а тут еще, при таком недостатке, закрылись раз Центральные бани, к которым тяготеет наиболее населенный район».

О том, что вопрос о возможной реквизиции бань был поднят не случайно, когда их владелец не шел на компромисс, — свидетельствует короткое сообщение газеты «Северное утро» от 23 июля:
«Ввиду того, что между владельцем макаровских бань и забастовавшими служащими все еще не достигнуто соглашения, да и вообще едва ли может быть достигнуто, городской санитарный врач В. А. Белиловский предполагает возбудить в Санитарном совете при Главноначальствующем вопрос о реквизиции этих бань для общественного пользования».
Что же касается условий жизни и работы служащих макаровских бань, то и читатель смог убедиться, что Яков Ефимович не очень-то заботился о быте своих работников, и здесь есть определенный грех на его совести.

В одной из газетных публикаций того времени нам встретилось характерное заявление машиниста Успенской бани И. Почкарева, с горечью говорившего о своем житье-бытье: «Если на наших местах были бы камни — и те заговорили бы»⁵².
В те июльские дни и сам Макаров, видимо, почувствовал, что почва начинает уходить из-под ног; впервые за многие годы он начинал сознавать шаткость своего положения. Но ему, на протяжении двух последних десятилетий безраздельно владевшему несколькими крупными предприятиями в городе, надо полагать, просто в голову не приходила мысль, что все имущество, полученное по наследству и нажитое самим, можно в одночасье потерять — но это уже была трагедия поколения людей того времени. И тем не менее интенсивные переговоры с владельцем бань велись, и на довольно высоком уровне. Итог им и подвела небольшая заметка в газете «Архангельск» за 30 июля 1917 года:
«Банный конфликт близок к окончательному разрешению. Переговоры служащих и представителя Макарова, которые велись при участии помощника Главноначальствующего, выяснили, что обе стороны склонны пойти на третейское разбирательство. Бани должны быть открыты немедленно, а выручка, контролируемая служащими, поступит до разрешения конфликта в депозит суда.
Налаженное соглашение грозило распасться, так как Макаров настаивал, чтобы внутренний распорядок в банях не нарушался никаким посторонним вмешательством, а служащие требовали и в этой области контроль.
...Бани вчера были открыты».

В октябре 1917 года произошло революционное восстание в Петрограде, изменившее всю политическую ситуацию в стране. В Архангельске же сложилась своеобразная обстановка: наряду с образовавшимся Революционным комитетом, еще не обладавшим всей полнотой власти, действовали старые органы управления — Главноначальствующий, Управа, дума, Городской голова.
В этих условиях, когда Макаров испытывал огромную нехватку дров и не мог вовремя оплачивать счета за расходуемую воду, городская Управа 29 декабря 1917 года направила письмо в Революционный комитет, чтобы он предложил профессиональному Союзу банщиков «взять бани в свое владение»⁵³.
В ответ на это Яков Макаров обратился 3 января 1918 года с пространным письмом в местный Революционный комитет. Он напоминал, что после июльской забастовки им были удовлетворены главные требования бастовавших — увеличено жалованье и «квартирные деньги» для своих служащих.

А поскольку рабочие вновь требуют увеличения жалованья и грозят забастовкой за то, что им были якобы необоснованно закрыты Успенские бани, он считает эти требования несправедливыми. Макаров в отчаянии писал: «...Я обращаюсь в Революционный комитет, чтобы обсудить этот вопрос и дать свое заключение».
Заканчивал письмо Яков Ефимович в полной растерянности, приводя последние аргументы в свою защиту:
«Относительно же предложения Революционного комитета о предоставлении бань в распоряжение рабочих, то на таковое добровольно согласиться не могу, жалея свое имущество, созданное моими трудами, которое неминуемо приведется ими в негодность...
Но если бани пожелает взять в аренду город под своею гарантиею и ответственностью за целось бань и инвентаря, то я согласен таковому отдать»⁵⁴. 

4 января Правление профсоюза банщиков обратилось в Революционный комитет с просьбой создать особую комиссию для осмотра всех Макаровских бань с тем, чтобы она выработала «условия их приемки в ведение Союза банщиков».
А далее события развивались стремительно. 15 января состоялся осмотр Успенских бань, из-за которых и возник конфликт.
17 января Яков Ефимович обратился с письмом к Главноначальствующему города Архангельска, в котором, потеряв уже всякую надежду сохранить свое имущество, писал:
«В случае отобрания бань — буду вынужден остановить и лесопильный завод, нарушив заключенный с рабочими контракт...
Относительно же Центральных бань, хотя и самых доходных, но стоящих на городской земле — я делаю еще предложение городу купить их по справедливой оценке»⁵⁵.
Но о полной справедливости говорить уже не приходилось. В тот же день, 17 января 1918 года, Городской голова Михаил Иванов направил официальное письмо секретарю городской думы инженеру Ф. А. Дицу:
«Городская дума, в заседании 15 сего января, заслушав сообщение по вопросу о положении дела с принадлежащими Я. Е. Макарову Успенскими банями, постановила: принципиально признать желательным принятие в ведение города, путем секвестра [Секвестр — запрещение, налагаемое на какое-либо имущество актом органов власти и имеющее в виду воспрепятствовать или ограничить право собственника распоряжаться этим имуществом.] всех бань, находящихся в городе, поручив Управе разработать для доклада думе вопрос как о техническом, так и прочих условиях, на которых бани могли бы быть приняты городом...»⁵⁶.

А в конце января, явно подогревая обстановку, и в тон решению думы в новой газете «Северный день», появившейся на волне последних политических событий, была опубликована небольшая заметка: 
«Про архангельские бани можно сказать: и дорого и гнило! Возьмите хотя бы те же «макаровские» бани: грязь классическая, вода холодная, по утрам угар. А ведь берут не мало: в общих чистых (видимо, бывших дворянских. — Авт.) банях по 1 рублю. Можно бы, кажется, за эти деньги устроить что-либо приличное. Скорее бы уже секвестировал все эти бани город, а то просто житья нет».
Но автор заметки явно хватил через край, говоря о «гнилости» добротных каменных построек, верою и правдою служивших городу еще более полстолетия.
И хотя 1 июля 1918 года исполком городского Совета принял решение «муниципализировать все недвижимое имущество, ценность которого выше 20 тысяч рублей», к нему относились и все макаровские бани, но не окрепшая еще советская власть не успела на первых порах осуществить своего намерения.
С захватом в начале августа 1918 года Архангельска интервентами и белогвардейцами стали возрождаться прежние органы управления — все возвращалось «на круги своя». Воспрянул было духом и Яков Макаров, много переживший за последний год.
Более того, в декабре 1919 года, за два месяца до освобождения Архангельска частями 6-й Красной Армии, Макаров, не обращая внимания на то, что явно приближался крах старой власти и еще осенью из города бежали на судах большинство хозяев крупнейших предприятий города, пошел на явно безрассудный шаг — заключил с думой договор на аренду участка земли, где стояли его Центральные бани, на предстоящие 8 лет, то есть до 1927 года⁵⁷.

Но уже через несколько месяцев после окончательного укрепления советской власти в Архангельске, весной 1920 года, по приказу Губернского ревкома и согласно решениям уездно-городского исполкома у Якова Ефимовича Макарова, как и всех остальных владельцев частной собственности, в одночасье было отобрано все: лесопильные заводы, мастерские, предприятия, пароходы, жилые дома и т. д., ставшие отныне общенародным достоянием.
Той же участи подверглись и торговые бани Авраама Тимофеева. Макаровские же бани, расположенные в 1-й части города, стали называться Центральными банями № 1, подчинявшимися теперь «местному хозяйству» Архангельского губисполкома. Но порядка в них от подобной реорганизации, к сожалению, так и не прибавилось.

Время, однако, показало, что Макаров строил свои бани добротно, на совесть, и ныне, в начале третьего тысячелетия, две из них — бывшие Успенская и Соломбальская, полуразрушенные от многолетней эксплуатации, — все еще продолжают работать.
Что касается дальнейшей судьбы Якова Ефимовича Макарова, оставившего столь заметный след в деловой и общественной жизни губернского города, то архангельский краевед, почетный доктор Поморского государственного университета имени М. В. Ломоносова Е. И. Овсянкин в своей книге «Архангельск купеческий» отмечает, что Я. Е. Макаров в это смутное время «оказался в эмиграции».
Ныне об этой известной в городе купеческой династии напоминает лишь некрополь рода Макаровых, расположенный на Соломбальском кладбище, недалеко от главного входа, перед старой церковью.

---

¹ Гейченко С. Пушкиногорье. М., Молодая гвардия, 1981. С. 112.
² Архангельские губернские ведомости. 1848. 14 ноября.
³ Архангельские губернские ведомости. 1877. 26 февраля.
⁴ Там же.
⁵ Там же.
⁶ ГААО. Ф. 1. On. 1. Д. 1131. Л. 7.
⁷ Там же. Д. 3556. Л. 3.
⁸ Там же. Д. 5848. Л. 10.
⁹ ГААО. Ф. 1. On. 1. Т. 4. Д. 7323. A. 1.
¹⁰ ГААО. Ф. 1. On. 1. Д. 6605. Л. 31—44. И. ГААО. Ф. 49. On. 1. Т. 1. Д. 24. Л. 5.
¹² Там же. Д. 432. Л. 1-2.
¹³ Там же. Д. 606. A. 1.
¹⁴ Там же. Д. 708. Л. 3—10.
¹⁵ ГААО. Ф. 49. On. 1. Д. 867. A. 1.
¹⁶ ГААО. Ф. 49. On. 1. Т. 2. Д. 1596. Л. 1.
¹⁷ ГААО. Ф. 2. On. 1. Д. 3947. Л. 1.
¹⁸ ГААО. Ф. 1. Оп. 8. Т. 1. Д. 888. Л. 1.
¹⁹ Там же. Л. 2—10.
²⁰ ГААО. Ф. 14. On. 1. Д. 1685. Л. 38.
²¹ ГААО. Ф. 4. On. 1 «а». Д. 65. Л. 561-563.
²² ГААО. Ф. 50. Оп. 2. Д. 20. Л. 2.
²³ Там же.
²⁴ Там же.
²⁵ Там же. А. 16.
²⁶ Там же. Д. 23.
²⁷ Там же. Д. 34.
²⁸ ГААО. Ф. 1. Оп. 10. Д. 240. Д. 6.
²⁹ Там же. А. 7—8.
³⁰ ГААО. Ф. 50. Оп. 4. Д. 81. А. 3.
³¹ Там же. Д. 44.
³² ГААО. Ф. 50. Оп. 2. Д. 721. А. 1.
³³ ГААО. Ф. 50. On. 1. Д. 601. Д. 111.
³⁴ Там же.
³⁵ ГААО. Ф. 50. Оп. 2. Д. 826. Д. 5 «а».
³⁶ Там же.
³⁷ ГААО. Ф. 75. On. 1. Д. 1842. А. 1—5.
³⁸ ГААО. Ф. 7. On. 1. Д. 49. Д. 73.
³⁹ ГААО. Ф. 75. On. 1. Д. 2018. А. 1.
⁴⁰ Там же. Д. 8—9.
⁴¹ Там же. Д. 2675. Д. 1.
⁴² Шперк Ф. Ф. Указ. соч., ... С. 32.
⁴³ Архангельские губернские ведомости. 1902. 29 декабря.
⁴⁴ ГААО. Ф. 50. Оп. 23. Д. 46. Д. 73.
⁴⁵ «Архангельск», 1908. 7 ноября.
⁴⁶ ГААО. Ф. 7. On. 1. Д. 1266. Д. 2-3.
⁴⁷ «Архангельские городские известия». 1913, № 10. С. 15.
⁴⁸ ГААО. Ф. 7. On. 1. Д. 1603. Д. 4.
⁴⁹ ГААО. Ф. 50. Оп. 2. Д. 826. Д. 106.
⁵⁰ Там же. А. 107—108.
⁵¹ «Северное утро». 1917. 20 июля.
⁵² Там же. 25 июля.
⁵³ ГААО. Ф. 50. Оп. 5. Д. 116. А. 1.
⁵⁴ Там же. А. 2—3.
⁵⁵ Там же. Д. 14.
⁵⁶ Там же. А. 19.
⁵⁷ ГААО. Ф. 50. Оп. 2. Д. 826. Д. 130.

Просмотров: 18158

Источник: Попов Г. Старый Архангельск. Архангельск. Изд-во "Правда Севера", 2003. С. 292-333

statehistory.ru в ЖЖ: