Русские туристы в Германии в августе 1914 г.

Лето 1914 года выдалось особенно жарким. Если весна знаменовалась открытием Дворца Мира в Гааге, то осень свидетельствовала, что за пределы Нидерландов идеи мирного сосуществования так и не вышли. В считанные дни мир изменился, от прежней спокойной и счастливой Европы не осталось и следа: она опоясалась километрами окопов и ощетинилась штыками миллионов солдат. Произошедшее «брожение» в те жаркие дни вызвало споры сотен исследователей о причинах разразившейся «мировой катастрофы». Однако сейчас хотелось бы остановиться на событиях, привлекших пристальное внимание, по крайней мере, русской публики в далеком августе 1914 года, но оставшихся незамеченными последующими историками. Это судьба русских туристов, которые на начало августа оказались на территории Германии, бывшей излюбленным местом отдыха многих представителей высшего общества.

Согласно имеющимся сведениям, уже 15–16 (28-29) июля, когда Австро-Венгрия успела объявить войну Сербии, а Германия и Россия еще занимались дипломатическими играми, немецкие пограничники стали проявлять придирчивость к пропускам. Последний поезд через Эйдкунен – небольшой пограничный городок – беспрепятственно проследовал примерно в 17.00. 19 июля (1 августа), т. е. в день объявления войны. Он вышел в 12 часов дня 18 (31) июля (пятница) из Берлина, а на следующий день спокойно доехал до Кенигсберга. Дальше события разворачивались не лучшим образом. В столице Восточной Пруссии в вагоны забрались солдаты, которые объявили, что каждый пассажир, который высунется из поезда, будет расстрелян. Далее последовали противоречивые приказы: сначала предписывалось задернуть шторы, затем наоборот, их поднять[1]. Когда поезд приехал в Эйдткунен, путешественников построили на перроне, где под начавшимся дождем устроили проверку паспортов. Затем началась вообще путаница. Вероятно, сами немцы не знали, что им полагается делать: сначала объявили, что все до Вержболова (русский пограничный пункт примерно в 10 км) пойдут пешком, однако, как только пассажиры выстроились, им приказали сесть в вагоны. Поезд доехал до границы, где встал на запасных путях. Здесь объявили, что все отправляются в Берлин; однако поезд тронулся и подошел к Вержболову. «Надо самому пережить все издевательства,— заканчивает проф. С.,— чтобы понять наше состояние. Совершенно измученные, голодные, с издерганными нервами, мы добрались до Вержболова, откуда с опозданием приехали в Петербург»[2].

Ближе к полуночи наши пограничники приняли последнюю партию русских туристов. Поездом из Берлина они прибыли в Эйдткунен в 19.55 минут. Германцы им предложили: либо вернуться в Берлин или в Кенигсберг, либо самим идти до Вержболова. «Ступайте, если хотите, но я не ручаюсь, что русские не будут стрелять по вас. Если вас не примут, возвращайтесь обратно, и мы вас отправим в Берлин»,— заявил немецкий полковник[3]. Не желая оставаться в Германии, несколько сот человек отправились в путь. Уже на мосту между Эйткуненом и Вержболовым их встретили шесть пограничников. Узнав, что это русские туристы, они послали за офицером. Когда тот прибыл, ему пришлось вызвать жандармов, которые появились примерно через двадцать минут. Все это время туристы (и в этом вряд ли стоит обвинять германцев) стояли на мосту, в густой липкой грязи и лужах после недавнего дождя. В итоге пришлось прождать около 4 часов, пока не окончился паспортный контроль.
Остальным, кто вовремя не обеспокоился покинуть пределы Германии, повезло меньше, хотя случались и исключения. К примеру, другая группа туристов (до 300 русских путешественников, в т. ч. депутат В.А. Маклаков, княгиня Трубецкая и князь Васильчиков) выбралась из Берлина в 12 часов дня 19 июля, на следующий день прибыв в Шталлупенен. Кн. Трубецкая с сыном решила пойти к начальству за пропуском, вслед за ней отправились Маклаков и кн. Васильчиков. Кругом стояли немецкие солдаты и были слышны возгласы, будто поймали шпионов. К удивлению русских, уланский офицер оказался сговорчивым и быстро выдал пропуска. Скоро их получили и другие пассажиры поезда, до Вержболова все же, по понятным причинам, пришлось добираться пешком.Среди попавших в столь неприятное и опасное положение оказались даже представители императорской фамилии.

Императрице Марии Федоровне пришлось добираться до Петербурга через Данию, а великий князь Константин Константинович (поэт, известный под псевдонимом К.Р.) вместе со своей женой Елизаветой Маврикеевной (кстати, приходившейся ему троюродной сестрой), сыном Георгием и дочерью Верой поехал через Восточную Пруссию. 20 июля (2 августа) поезд проследовал через Гумбиннен, где великий князь выходил прогуляться на платформу. Здесь же задержали его адъютанта Сипягина и камердинеров, сообщив, что их вместе с багажом доставят позднее. Как вспоминала кн. Вера: «В те дни Германия была охвачена военной истерикой. Всем чудились русские шпионы и автомобили с русским золотом. Наш автомобиль также был принят за шпионский. На станции, где мы ожидали поезда, кто-то грубо заметил, указывая на брата, что мальчик мог бы, но крайней мере, снять русскую шапку! (Брат носил матросскую фуражку с надписью «Потешный»). У русской границы … поезд остановился. Нам приказали не закрывать окон и дверей вагона. Лишь в отделениях детей разрешили затянуть занавески. Мне было тогда 8 лет, брату — 11. Помню, как нас накормили молоком и черным хлебом... Лейтенант Мюллер, командовавший нашей охраной, до того весьма вежливый и корректный, вдруг сделался грубым и стал называть мою мать «Gnaedike Frau», т. е. «сударыня», боясь, видимо, титуловать ее по сану»[4]. В 5 часов утра 3 августа все пленники были направлены в Шталлупенен. Там их посадили в автомобили и отвезли на границу, где выкинули из машин (ясно, что никто из немцев не осмеливался доставить их прямо в Россию). Вл. кн. Константин из-за болезни долго идти не мог. Только разъезд смоленских улан спас их. Как писал кн. Гавриил Константинович: «Начальник разъезда штабс-ротмистр Бычко узнал моего отца и помог всем добраться до ближайшей станции железной дороги». Несмотря на то, что в дневниках К.Р. все эти события записаны довольно лаконично, можно поверить его сыну кн. Гавриилу: «на отца сильно подействовали пережитые волнения, но, как всегда, он ничего не говорил, а переживал их молча, в своей душе»[5].

Нечего говорить, что менее титулованным туристам повезло намного меньше. Без исключений все отмечали резкое изменение отношения к русским и проявившуюся грубость на фоне патриотического подъема. Российскую прессу облетели сообщения о жестокости противника, всевозможных лишениях, которые пришлось испытать случайным жертвам. Разразилась целая истерия по поводу немецких зверств, к которой вскоре добавились события в Калише. Несомненно, рассказы о злоключениях русских путешественников сыграли немалую роль в «патриотическом угаре 1914 года» и создании яркого образа врага: «культурного варвара», жестокого, грубого, поправшего все законы морали и Бога, с которым нельзя не воевать. Заносчивость, самовосхваление, грубость – именно эти пороки в годы мировой войны приписывались противнику в первую очередь, и все они были заложены в материалах, посвященных русским туристам. Конечно, не каждый верил доходящей до истерики пропаганде. Но как писал известный искусствовед барон Н.Н. Врангель: «Негодуя на немецкие зверства, все с пеной у рта повторяют преувеличенные слухи о жестокостях немцев по отношению к русским, попавшим к ним в руки»[6].

Однако все это представляет интерес касательно «образа врага в русской прессе», но что же происходило на самом деле? Как мы видим из описанного выше, в первые дни после объявления войны особой жестокости германцы не проявляли (даже основываясь на материалах публицистики 1914 г.). Все описанное может сойти за меры безопасности и издержки подозрительного отношения к «агрессивному» противнику (ведь в то время пресса Второго Рейха писала, что Россия напала на Германию). Не стоит забывать: многие были в замешательстве, ибо не знали, как надо поступать в отношении граждан из враждебных стран. Отдельные дневниковые свидетельства и статьи, вышедшие в послевоенное время, свидетельствуют, что грубость и издевки действительно имели место. Для русских туристов, привыкших к другому (более цивилизованному, многими до сих пор называемому «европейскому») отношению, подобное стало настоящим открытием. Патриотический угар охватил тогда всю Германию, а потому неудивительны манифестации толп и их ненависть к русским (хотя и не только и не столько к ним, сколько к французам и англичанам). Оказавшийся в те неспокойные дни в Берлине Ф.Ф. Юсупов ярко писал в мемуарах: «На другой день рано утром мы поехали в русское посольство, а оттуда на вокзал к копенгагенскому поезду. Никакого сопровождения, как полагалось бы иностранной миссии. Мы отданы были на милость разъяренным толпам. Всю дорогу они швыряли в нас камни. Уцелели мы чудом. Среди нас были женщины и дети, семьи дипломатов. Кому-то из русских палкой разбили голову, кого-то избили до крови. С людей срывали шляпы, иным в клочья изорвали одежду»[7]. Однако невольно приковывает внимание тот факт, что хоть Юсуповых в первый день арестовали, в дальнейшем они передвигались по Берлину самостоятельно, решая вопрос своего отбытия с русским посольством.

Но можно ли действительно говорить о «германских зверствах» как это делали публицистические издания 1914 года? К сожалению, достоверных источников, по этому поводу практически не осталось. Существует масса публикаций в русской прессе за 1914 год, которая носит весьма субъективный характер, что, кстати, не мешает некоторым воспринимать ее в качестве объективной. Так, в 1990-е гг. один из центральных исторических журналов перепечатал брошюру А.С. Резанова «Исследования немецких зверств», изданную в Санкт-Петербурге в 1914 г. В предисловии, написанном уже современным историком, можно обнаружить следующий пассаж: «Построенная целиком на документальном материале – свидетельствах очевидцев и жертв немецкого вандализма, докладах разведки и МИДа, сообщениях печати (отнюдь не грешащих преувеличениями), выводах и заключениях международных организаций, книга убедительно показывает, что средневековое варварство сознательно возводилось правительством кайзера Вильгельма и генеральным штабом в ранг официальной политики»[8]. Насколько объективно эта «книга» отражает события, можно судить по ссылкам, согласно которым она базируется главным образом на материалах прессы того времени. По сути дела, все «исследование» сводится к перечислению отдельных эпизодов проявления насилия без какого-либо глубокого анализа.

Однако публикации того времени полностью отбрасывать не стоит уже потому, что они писались современниками-очевидцами, которых трудно уличить в преднамеренной лжи – слишком уж много людей в различных изданиях писали почти об одном и том же. И неудивительно: все они имели во многом единый опыт, который выражали в принятых тогда категориях, но основываясь больше на эмоциональном, а не рациональном восприятии. Последующему исследователю же надо попытаться отделить эмоциональное и наносное от более-менее реальных фактов и на основе последних попытаться воссоздать общую картину. В качестве источника для подобного анализа была выбрана «Черная книга немецких зверств», вышедшая «по горячим следам» в Санкт-Петербурге в 1914 году и составленная на основе заметок из периодики. В итоге можно прийти к ряду достаточно интересных выводов.

Во-первых, если отбросить в сторону ряд ярких эпитетов и прямых ругательств в адрес немцев, выражающих лишь отношение к ним того или иного автора, но не несущих смысловой нагрузки ввиду отсутствия конкретики («звери, потерявшие всякий человеческий образ», «животное», «гнусное варварство», «озверелые немцы»), то из оставшегося («обнаглевшие», «воинственные», «как сумасшедшие», «пьяные солдаты ландвера», «злоба населения», «некультурный», «жестокий», «австрийцы все были пьяны», «несдержанно грубы», «ожесточившиеся люди, мстящие в пустяках», «лица злобно-насмешливые или тупо-равнодушные», «грубые люди», «кичливый задор немцев») вряд ли можно вывести что-то больше, нежели образ ура-патриотов (безусловно, огрубевших и ожесточенных – отсюда и стремление использовать метафору «звери»), находящихся в самом патриотическом угаре, причем убежденных, что русские — это едва ли не основные виновники войны.

Во-вторых, примерно то же самое можно сказать и по поводу отношения немцев к русским. Если пропустить эпитеты и выражения, больше отражающие отношение рассказчика к происходящему («с уточненной жестокостью», «неистовали», «попавшие в их лапы», «издевательства», «варварство», «не щадили никого», «черная туча немецкой жестокости все растет и растет», «терроризировали»), а попытаться найти примеры действительных издевательств (т. е. факты), то окажется, что большинство из них имели вербальный характер и заключались в излишней грубости. Вот их список: «С мелочною придирчивостью преследовали», «грязные инсинуации», «осыпали русских бранью и глумились», «вытолкали графиню ударами прикладов и грубо обыскали», «толпа озверела, орала, гикала», «оскорбительные формальности», «есть не дают», «отборные ругательства», «взятки брали весьма охотно, несмотря на патриотизм», «оскорбление дам», «сцены обыска возмутительны», «в крайне резкой форме говорил о русских», «наглый допрос», «в грубой форме», «потащили по всему городу», «атмосфера ненависти и раздражения», «грубый, наглый тон», «дерзкая ругать», «оскорблениям угрозам не было конца», «провокаторские приемы», «восторженный хохот», «грубо и бесцеремонно», «говорили пошлости», «лезли целоваться», «ехидные улыбочки», «мелкие придирки и даже угрозы», «бесчестно обманули», «запугать», «особенная прусская грубость», «с насмешками», «пренебрежительно», «арестовывали», «оскорбляли и даже подвергали избиениям», «глумились», «не дали ни есть, ни пить», «возмутительное отношение», «толпы осаждали поезд», «носильщиков не было» (!), «аресты при ужасных условиях», «бранные крики».

Также нужно учитывать то, что сами туристы находились в подавленном состоянии. Представите, что Вы сами оказались в начале войны на вражеской территории, окружены враждебно настроенными толпами, скандирующими воинственные лозунги; отвращение и страх, подпитываемый неопределенностью и опасностью, станут доминировать в Вашем восприятии. Потому одни и те же поступки будут восприниматься по-разному самим субъектом действия и лицом, на которое оно направлено. То, что немец посчитает снисхождением к врагу (который, по убеждению бывшего мирного бюргера, один из агрессоров), для нашего путешественника может показаться верхом грубости и несправедливости. Потому по прибытии домой он не пожалеет красок (а редактор заметки может их еще и добавить) для описания возмущения. А это станет подспорьем для военной пропаганды, патриотических манифестаций и рассуждений об агрессивности и зверином облике противника. Все это представляет собой интересный пример того, как субъективное восприятие туристов, окрашенное в ряд определенных эпитетов, с добавлением общих, но ничего не значащих слов, выплеснутое в большом количестве на страницы прессы при тиражировании отдельных наиболее «сочных» моментов привело чуть ли не к всеобщей истерии по поводу «немецких зверств».

В итоге можно заключить, что массовых зверств в отношении русских туристов в Германии летом 1914 г. как таковых (особенно с позиции наших дней, когда мир прошел через горловину Дахау и Освенцима) все же не было, хотя отрицать суровость и даже жестокость обращения с ними смысла нет. Единственное, что можно выделить, так это случаи побоев, мародерства, плохих условий содержания временных пленных, а также отдельные эксцессы с летальным исходом. Однако и здесь надо понимать, что порой при пересказе каких-либо случаев повторяются слухи (например, можно встретить фразу наподобие: «передавали, что рабочие были расстреляны»), а так же возможны преувеличения фактической стороны дела. Ряд одних и тех же эпизодов (например, расстрел германцами мужчины, давшего пощечину немецкому офицеру, когда тот стал грубо обыскивать дочь) активно тиражировался, создавая впечатление многочисленности, что кстати, можно рассматривать в качестве дополнительного косвенного свидетельства редкости подобных явлений. Однако на общем фоне эти эпизоды действительного варварства и жестокости выглядят относительной редкостью. К тому же, современному исследователю следует помнить, что, несмотря на лишения и трудности, большинство туристов все же добралось до дома через нейтральные страны.

________________________________________

[1] Черная Книга германских зверств / Под ред. М.В. Головинского. СПб., 1914. С. 9.
[2] Там же. С. 10.
[3] Там же. С. 6.
[4] См.: Романова В.К. Мой отец. «Кадетская перекличка». 1972. № 2.
[5] Великий князь Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. М., 2001. С. 218
[6] Врангель Н.Н. Дни скорби. СПб., 2001. С. 47.
[7] См.: Юсупов Ф.Ф. Мемуары. М., 2007 С. 153.
[8] «Немецкая армия… может конкурировать с воинами каннибалов». «Военно-исторический журнал». 1998. № 3. С. 21.