Общественное призрение и его государственное регулирование в Допетровской Руси
В современных исследованиях предлагается различать призрение как форму частной благотворительности, известную с давних времен, и общественное призрение как организуемую государством систему помощи неимущим, как проявление обязанности власти заботиться о своих гражданах1. Обращено также внимание, хотя и на близость, но вместе с тем отсутствие полного совпадения между понятиями «благотворительность» и «общественное призрение». Это не совпадение обычно связывается с тем, что благотворительность «не включает государственный уровень реализации программ социальной реабилитации»2. Как негосударственную добровольную безвозмездную деятельность в социальной сфере определяют благотворительность Э. А. Фомин и А. Р. Соколов3. При этом особый акцент делается на безвозмездность передачи материальных ценностей и на «тип источника финансирования» (не из государственного бюджета, а из доходов частных лиц)4. Деятельность государства по оказанию помощи одиноким старикам, детям, вдовам и инвалидам при таком определении, не являясь благотворительностью, образует систему государственного призрения или социального обеспечения. Сторонники полного разведения этих понятий считают, что государственная политика, правовое регулирование, хотя и влияет на развитие благотворительности, но «лишь в слабой степени определяет» ее. При этом, различая социальную природу учреждений, созданных благотворителями, и теми заведениями, что находились в системе государственного призрения, они настойчиво подчеркивают необходимость учета этого момента «для всякого исторического исследования», хотя и признают, что выполнение этого требования для периода XVIII-X1X вв. является задачей непростой5. Как представляется, исследование форм и особенностей государственного регулирования этой сферы важно для уточнения соотношения понятий, определявших свойственные ей формы, а также для уяснения природы конкретных учреждений социальной помощи.
Издревле на Руси забота о дряхлых, больных и увечных, подаяние нищим расценивались как первейший христианский долг. Традиция нищелюбия была воспитана древнерусским благочестием, которое питалось взглядом на милостыню как на средство спасения души. Уже в домонгольский период призрение бедных и нуждающихся существовало как в виде частной и княжеской инициативы, так и в форме церковного и монастырского призрения. С давних времен все неимущие (погорелые, дряхлые, больные и убогие) селились на церковной земле поблизости к храму в сколачиваемых самостоятельно или с помощью прихожан избах-кельях. Такие организуемые для призрения нищих богадельни упоминаются в церковных и княжеских Уставах, а также в актах XV—XVI вв.6 В большинстве своем, как и прочие обитатели церковных дворов, нищие платили оброк причту. Многие из них содержали огород и все питались «о церкви Божией» или «милостынею о церкви Божией», или «о церкви Божией и о приходе».
Помимо так называемых богаделенных нищих, имевших пристанище в избушках, кельях и клетях, в города стекалось огромное количество бродячих нищих, просивших милостыню на улицах, у храмов и под окошками. На мостах и крестцах собирались калеки и леженки, выставлялись гробы и даже тела убогих для сбора на их погребение7.
В одном из вопросов, адресуемых Иваном IV Стоглавому собору 1551 г., прозвучала обеспокоенность царя состоянием призрения нищих. По его словам выделяемый из казны годовой корм: хлеб, соль, деньги и одежда, - и раздаваемая милостыня достаются не самым дряхлым и больным нищим, а тем «мало больным», которых приказчики за мзду устраивали в городские богадельни. «А нищие и клосные, и гнилые, и престаревшиися во убожестве глад и мраз, и зной, и наготу, и всякую скорбь терпят и не имеют, где главы подклонити, - по миру скитаются. Везде их гнушаются. От глада и от мраза в недозоре умирают и без покаяния и без причастия, никим небрегомы». «На ком тот грех взыщется?» — вопрошал царь, заостряя тем самым внимание на ответственность светской и церковной власти за вверенное им общество.
В ответе Собора впервые высказана идея разбора нищих: переписи «по всем градом» «проклаженных и престаревшихся», строительства за счет казны богаделен и помещения в них исключительно больных и немощных под попечением священников и представителей местного самоуправления. Обеспечение богадельных нищих пищей и одеждой возлагалось на казну и «боголюбцев», которые «милостыню и вся потребная им приносят же своего ради спасения» (курсив мой - Н. К.). Не случайно сказано «приносят», так как по замыслу в богадельнях должны были пребывать исключительно люди больные и немощные, не способные бродить по миру в поисках подаяния.
Здоровым нищим («здравые бы строи») полагалось питаться, «якоже и доднесь», традиционным способом, «ходячи по дворам, от боголюбцов», либо кормиться собственным трудом8. Таким образом, Стоглавый собор не занимался обустройством нищих вообще, как кажется многим авторам, считающим, что с него началось государственное регулирование дела общественного призрения. Не помышлял он и об ограничении нищенства. Смысл постановлений Собора относительно нищих, в согласии с предложенными ему вопросами, заключался в создании условий для обеспечения приютом, едой и духовным окормлением самых недужных, старых, несчастных и бесприютных, «не могущих нигдеже главы подклонити». Обеспокоенность Ивана IV проблемой нищенства, как видно из его вопросов Стоглавому собору, вытекала не только из стремления к установлению общественного порядка, но и питалась христианским благочестием, что для церковного собора было вполне уместно.
Собор также поставил задачу организации постоянного сбора средств для выкупа пленных. Эти средства, раскидываемые на сохи, то есть основные тяглые единицы, и определялись как общая милостыня, как христианский долг православного человека9.
В целом, на наш взгляд, нет оснований видеть в постановлениях Стоглавого собора «свидетельство нового понимания роли нищенства и признание бессилия традиционного нищелюбия»10. Никаких перемен в традиционных формах призрения нищих предложенные меры не преследовали, и уж тем более они не означали «фактическую секуляризацию благотворительной деятельности, передачу ее организации из рук церкви в руки общества и государства», что, якобы, стало крупнейшим поворотом «общественного сознания... в России во второй половине XVI в.»11 На наш взгляд, сторонники такой оценки неоправданно переносит на Россию условия, при которых примерно в это же время на Западе Римская Католическая Церковь на своих соборах впервые ставила и решала вопросы о борьбе с нищенством. Появлению в Западной Европе «впецерковных форм борьбы с бедностью», по общему признанию, происходило в условиях развития городской жизни, роста городов и связанной с ним криминализации нищенства. Под воздействием протестантской критики нищий уже не воспринимался как «лучший молельщик за чужие грехи»12. В России же о неизменности в XVI в. и даже в XVII столетии традиционного церковного нищелюбия свидетельствуют не только статьи Стоглава, по и положения Домостроя, чьи идеи еще долгое время после его создания являлись руководством в житейской практике разных слоев русского общества. Чтобы хоть как-то переломить эту традицию, понадобились жесткие меры петровского времени, подкрепляемые проповедями Феофана Прокоповича и положениями Духовного регламента. Но и в дальнейшем ручная милостыня и диктовавшая ее мотивация продолжали сохраняться.
Каких-либо репрессивных мер по отношению к «здравым строем», подобно тем, что в середине XVI в., применялись в Англии, Стоглав не предусматривал. Сохранялась категория бродячих нищих. Церковь не только не отстранялась от попечения о нищих, но и сама определяла формы, в которых оно должно было выражаться. К тому же священникам, наряду с «градским людем добрым», поручался высший надзор за богадельными нищими. Духовенству собственно отводилась роль нравственного водительства: священник должен был окормлять нищих наряду со всей паствой («поучать и наказывать страху Божию, чтобы жили в чистоте и покаянии и во всяком благодарении»), а по смерти предавать христианскому погребению и поминать на службах13. В итоге, как и в более позднее время, природа таких богаделен была сложной. В ней сочетались проявления социального призрения со стороны государства, нищелюбие «христолюбцев» и церковная благотворительность.
Закреплению в повседневном быту традиции раздачи милостыни нищим и богадельным людям способствовал пример государей и духовных лиц во главе с патриархом. Все их торжественные выходы, поездки на богомолье в монастыри, праздничные церковные службы, молебны и панихиды сопровождались поручной милостыней, раздаваемой лично патриархом и государем, или от их имени, нищим, колодникам, леженкам, вдовам и «всяких чинов бедным людям»14. Как свидетельствовал Г. К. Котошихин «тех денег расходится множество тысеч»15. Милостыня «по рукам» предназначалась не только нищим. В дни поминовений от патриарха ее получали присутствовавшие на панихиде духовные лица. В числе принимавших милостыню были митрополиты, архиепископы, архимандриты, игумены, протопопы, попы и дьяконы, церковные певчие и сторожа16. По словам осведомленного Г. К. Котошихина «попов, и дьяконов, и служебников соборных церквей, и иных кормят на царском дворе не по один день, а иным есть и пить дают в домы. Да им же дают денги, что они за их государское здоровье молили Бога, и по 10 и по 5 рублев и менши. А меншое самое по полтине, смотря по церквам, как кому годовое царское жалованье идет»17. Регулярно милостыня и «молебные деньги» посылалась по монастырям. В сопроводительных богомольных грамотах содержалась просьба молиться о благополучии государя и его семьи, успешном завершении военных походов и других государственных дел. Эта милостыня являлась не только единовременным «кормом» всего духовенства, но предназначалась для содержащихся при монастырях и церквях нищих.
В некоторых богадельнях уже в XVI в. воспитывались подкидыши и круглые сироты. Эта традиция сохранялась и в следующем столетии. Так, в конце 60-х-начале 70-х годов XVII в. дети-сироты проживали в богадельнях на Могилицах, на Кулишках, в Боровицкой (за Боровицким мостом) и Введенской богадельнях. Имелись они также в богадельне па дворе у боярина Б. И. Морозова18.
В Москве до конца XVII в. были также царские богаделенные нищие, так называемые «богомольцы верховые», которые жили в верхних хоромах Кремлевского дворца и получали от царя пищу, одежду и все содержание. По предположению И. Е. Забелина, при Алексее Михайловиче, отличавшегося особой религиозностью, они заменили сказочников, состоявших при царе Михаиле Федоровиче. Особые патриаршие домовые богадельни находились при патриаршем Доме. При московских соборах содержались своего рода штатные нищие, которые и назывались соответственно архангельскими, успенскими, васильевскими (при соборе Василия Блаженного), чудовские (при Чудовом монастыре) и др.
В целом в царствование двух первых Романовых мир богадельных и бродящих нищих и помощь, даваемая им от церкви, светской власти и общества, продолжали существовать в прежних формах. Правда, в связи с общим развитием приказной системы, распространенной и на патриаршую область, надзор за богадельнями и их частичное обеспечение вменялось уже не только низовым структурам, но и некоторым центральным учреждениям. Так, с созданием в 1649 г. Монастырского приказа богадельни оказались в его ведении, а после 1677 г. под управлением другого государственного учреждения - Приказа Большого Дворца. В 1678 г. указом царя Федора Алексеевича четыре богадельни (Моисеевская, Покровская, Петровская и Кулижская) переданы в ведение патриаршего Дома19. Кроме размещавшихся в этих богадельнях «жалованных» нищих, в Москве имелось множество лиц, кормящихся мирским подаянием и живших в избушках, кельях и клетях, разбросанных по всей Москве. В 1678 г. патриарх Иоаким распорядился, чтобы отныне все они жили «у приходских церквей, где кому пристойно»20. Эта мера вполне согласовывалась с решением церковного собора 1666-1667 гг., возложившего на приходских священников контроль за религиозной жизнью их паствы.
В XVII в. появляются новые виды социальной помощи, в том числе призрения раненых. Так, по сведениям историка медицины Н. Я. Новомбергского, первый приемный покой для раненых был устроен в 1612 г. монахами Троице-Сергиева монастыря21. По грамоте царя Михаила Федоровича дворянам и детям боярским, а также казакам и стрельцам по осмотре воевод следовало раненым выдавать из казны «смотря но ранам» на лечение от 2 до 4 руб. человеку22. При царе Алексее Михайловиче в 1657 г. возникло что-то вроде временного военного госпиталя, развернутого вблизи мест боевых сражений. Началом же истории военно-госпитальных организаций, по авторитетному мнению Н. Я. Новомбергского, следует считать 1678 г., когда на разных подворьях Москвы по почину правительства были размещены сотни тяжело раненых под Чигирином солдат и стрельцов, а для их осмотра и лечения задействованы не только полковые врачи, но доктора и лекари Аптекарского приказа, вольнопрактикующие и даже лекари из пленных23.
Государственное регулирование сферы общественного призрения по существу начинается при царе Федоре Алексеевиче. Именно тогда идеи, которые лишь намечены были Стоглавым собором, обретают ясное очертание и развитие. В дальнейшем они найдут воплощение в политике Петра I и последующих правительств по отношению к нищим. Главная суть этих идей заключалась в разделении нищих на действительно нуждающихся в помощи и нищих- промышленников, то есть сделавших поиск подаяния постоянным промыслом. Об этом со ссылкой на царский указ говорится в постановлении церковного собора 1681 г. По нему «странных и больных» нищих следовало в Москве содержать от государевой казны в особом месте, а также устроить пристанище нищим в городах попечением архиереев, с тем, чтобы нищие «не скитались без призрения», а «ленивых и имеющих здравие телесное приставить к работе»24. Те же идеи содержатся и в указе Федора Алексеевича 1682 г. В нем велено построить в Москве две постоянно действующие «шиитальни» (больницы) или богадельни, чтобы «впредь по улицам бродящих и лежащих нищих (меж которыми многие притворные воры, всем здоровы и работать могут) не было». В обоих указах отчетливо заметен новый подход верховной власти к проблеме нищенства. По точному замечанию А. Р. Соколова, в нем совмещалось «традиционное нищелюбие и... рациональный взгляд на принципы помощи бедным, шедший из Европы»25.
Указ 1682 г. упомянут в некоем документе, впервые обнаруженном А. Д. Стогом среди материалов Аптекарского приказа и по заверению издателя воспроизведенном им «от слова до слова». Что представляла собой рукопись, был ли это подлинный текст, или он сохранился в копии, Стог не сообщил. Текст этого документа не раз публиковался в работах по истории благотворительности в России26, хотя подлинник разыскать в архиве до сих пор не удалось. Не обнаружили рукопись и те исследователи начала XX в., кто изучал историю медицины в допетровской Руси и хорошо знал материалы Аптекарского приказа27.
Исследователей, считавших этот документ указом, реализации которого помешала наступившая вскоре смерть царя, видимо, убеждала в этом имеющаяся в начале текста ссылка на «указ великого государя и великого князя Федора Алексеевича всея Великим и Малыя и Белыя России Самодержца», датированный «нынешним» 1682/83 годом. Однако, как представляется, ссылка на царский указ относится не ко всему документу, а к некоему указу (реально существовавшему или его проекту), который касался лишь строительства в Москве двух больниц-богаделен, одной в Знаменском монастыре Китай-города, другой на Гранатном дворе за Никитскими воротами. В указе также определялись средства на их содержание: они должны были поступать из вотчин Знаменского монастыря и бывшей Архангельской епископии. Этот указ побудил неизвестного автора осмыслить в целом явление нищенства и развить предлагаемые меры по его обустройству. Они были изложены в виде записки, жанр которой стал столь характерен для эпохи преобразований первой четверти XVIII в., однако не был совсем чуждым и предшествующему времени. В таких записках, как в «литературе проектов», обычно излагались рекомендации для действий правительства в конкретной сфере политики. В «документе в виде указа28 1682 г. такой сферой являлось нищенство, которое, пожалуй, впервые обрисовано не только с позиции христианского милосердия, но и со стороны его негативных для общества черт. Чего, например, стоят такие зарисовки из жизни нищего люда: «...такие воры, по дворам ходя, только примечают, кто как живет, и как его дом, как бы исплоша, где малолюдство, каво днем или ночью покрасть. А иные такие же воры, как о том повествуется, малых робят с улиц крадут, и руки и ноги им ломают, и на улицы их кладут, чтоб на них люди смотря, умилились и больше им милостины давали»29. Автор со ссылкой на «Божественное писание обоих Заветов» горячо поддерживает указ царя об организации богаделен, «где бедные, увечные и старьте люди, которые никакой работы работать не могут, а наипаче же служилаго чина, которые тяжкими ранами на государевых службах изувечены, а приюту себе не имеют... по смерть их» получат жилье и пропитание30. И «за такое благое дело последует от Господа Нога временное и вечное благословенство. И ни за которыя дела не обещан вечный дати живот, точию за творящим милость к бедным...» На этом, собственно, и заканчивается оценка принимаемых мер как акта милосердия.
Рассмотрение нищих, отделение увечных от «бродящих притворных», помещение первых в богадельни и запрет всем «ходить... по улицам» и просить милостыню, было призвано не только выполнить «дело самое доброе и Богоугодное», но и побудить тех, от кого прежде ничего, кроме воровства, не ожидалось, «хлеб свой заживать работою или каким ремеслом».
Автор записки не ограничивался тем, что намечал разнообразные меры полицейского и благотворительного характера по отношению к нищим31, хотя основной ее смысл и заключен в показе пользы от организации дела призрения нищих по «еуропским обычаям». В тексте немало рассуждений о значении конкретных наук и ремесел, которым следует обучать детей нищих «по примеру иных государств», и о пользе учения в целом для исправления отрицательных свойств натуры. Эти интересные и образно поданные мысли32 характеризуют данную записку как яркое произведение культуры Нового времени, на что, кажется, внимание прежде не обращалось. Заключенные в ней идеи перекликаются с целым рядом мыслей и взглядов, обсуждаемых и реализуемых уже в петровское время33.
Они значительно шире программы социального призрения и касаются различных вопросов государственной и общественной жизни. Автор демонстрирует присущее ему государственное мышление, когда пишет, что науками и ремеслами не только доставляется пропитание многих тысяч людей, но сохраняется государственная казна и развиваются ремесла. Овладение науками, «к которым от народа российскаго многие зело понятны», в дальнейшем позволило бы избавиться от услуг иноземцев, «которых с великою трудностию достают и на малое время выезжают, да и те многие в тех науках несовершенны». Такая зарисовка с явной симпатией к «народу российскому» при выраженном желании быстрее избавиться «от услуг иноземцев», хотя и не доказывает русские корни автора, но, во всяком случае, побуждает искать его среди соотечественников или иноземцев, принявших российское подданство и православную веру. Не чужды ему были и идеи меркантилизма. Так, он писал: «И те бы статьи, которыя ныне привозят из иных государств, учали б делать в Московском государстве. И от того б родилось, что за московские товары учали б платить вместо товаров золотом и серебром. И так бы богатство множилось»34.
В целом содержание записки настолько интересно и многолико, что требует специального рассмотрения, выходящего за рамки темы настоящей статьи. Отметим лишь, что составитель проекта, являясь сторонником принуждения здоровых нищих к поиску прокормления работой или ремеслом, характеризовал эти силовые меры как побуждение «к общенародной пользе». Вполне в духе идей петровской эпохи звучит и другая мысль сочинения неизвестного автора о том, что «всякая праздность не приводит человека к иному, точию к злым делам и воровству»35.
В целях доведения «того дела» «к совершенству» намечались различные «статьи», предполагавшие издание царем серии новых указов. Они должны были касаться вопросов дополнительного финансирования богаделен за счет милостыни, подаваемой «мимоходящими» людьми, а также собираемой «в церквах по всей Москве»; определения персонала богаделен; размера содержания нищих; возможности распределения их по монастырям «по всем городам» и многого другого. Появиться им в царствование Федора Алексеевича, действительно, было не суждено. Но о том, что почва в целом уже была подготовлена, свидетельствует направление законодательной деятельности правительства периода совместного управления молодого Петра I с. Иваном Алексеевичем.
Но прежде чем обратиться к этому периоду, хотелось бы высказать некоторые предположения относительно возможного автора столь замечательного памятника36. В обширной литературе, посвященной истории общественного призрения, этот вопрос практически не поднимался, поскольку, начиная со А. Д. Стога, опубликованный им текст обычно воспринимался либо как указ царя Федора Алексеевича, либо доклад для получения высочайшей санкции, то есть как документ официального характера. На самом деле, как уже было замечено ранее, ссылка на царский указ 1682 г. об учреждении богаделен содержится в проекте обустройства нищего люда и организации школ для нищих. Насколько нам известно, лишь однажды, а именно в предисловии к очередной публикации «Указа» в Журнале Императорского Человеколюбивого общества, было названо имя предполагаемого автора. Там сказано следующее: «Подозревать можно, что это предложение, назначенное для чтения в совете государевом, и что сочинитель или виновник онаго, был знаменитый князь Василий Васильевич Голицын»37. Мнение издателей, правда, не подкрепленное никакими доказательствами, осталось не замеченным. Несомненно, автором разбираемой записки был человек, хорошо образованный, знающий «науки и ремесла» и хорошо осведомленный об их состоянии, как в Московском государстве, так и в других странах. Не понаслышке известна ему была и реальность российской жизни и постановка дела призрения нищих в «странах еуропских». В этом смысле одаренный и влиятельный князь В. В. Голицын, образование которого сочеталось с широтой взглядов, а родовитость не мешала быть активным участником поиска и реализации новых форм государственной жизни, вполне мог составить записку, предназначенную для «чтения в совете». Правда, учитывая положение Голицына и его занятость в это время разработкой нового принципа войсковой организации, ускорившей отмену местничества, следует присмотреться и к другим фигурам, особенно принимая во внимание содержание анализируемого проекта. Так, примечательным кажется сюжет, в котором неизвестный автор пишет об оказании медицинской помощи больным и увечным нищим, отчего «у того дела молодым дохтурам немалая польза, и в науке своей изощрение... также и лекарей, которые ныне государево жалованье емлют же, а некоторым делать нечего»38. Этот пассаж, во-первых, свидетельствует о хорошей осведомленности автора записки о штате докторов и лекарей, состоявших при Аптекарском приказе, как и о наличии известной заботы о том, чтобы государственная казна расходовалась с пользой, а, во-вторых, отражает понимание значения практики лекарского дела для приращения медицинских знаний и обретения врачебных навыков.
Известно, что Аптекарский приказ, уже в середине XVII в. получивший общегосударственное значение, ведал профессиональной подготовкой русских лекарей и аптекарей, обучавшихся как в состоявшей при приказе лекарской школе (создана в 1654 г.), так и путем индивидуальных занятий с прикрепленными специалистами. Изучение иностранных языков, «нужных для аптекарского дела», происходило в лютеранской школе Немецкой слободы. Этими, как и многими другими вопросами деятельности Аптекарского приказа, а также состоявшим в его штате персоналом и подчиненными приказу структурами (аптеки, аптекарские огороды и пр.) в первую очередь ведал дьяк. Таковым с 1677 по 1689 год являлся торговый человек гостиной сотни Андрей Андреевич Виниус, сын основателя первого железоделательного завода в России голландского купца А. Д. Виниуса, принявшего российское подданство и православную веру. До службы в медицинском ведомстве А. А. Виниус был переводчиком в Посольском приказе, а также заведовал заморской почтой. Сохранилось написанное им на имя главы Посольского приказа А. Л. Ордина-Нащокина письмо о создании на Каспийском море флота из гребных судов («которг с веслами»). Оно датировано 1668 г. и относится ко времени нахождения Виниуса при голландских мастерах, строивших корабль «Орел» в с. Де- динове на р. Оке. И. Н. Юркин в своей монографии, посвященной А. А. Виниусу, подробно рассмотрел содержавшиеся в письме предложения и пришел к выводу, что в нем «27-летний переводчик Посольского приказа демонстрирует не только интерес к делам, далеко выходящим за пределы его компетенции, но и элементы мышления, которое без каких-либо оговорок можно считать государственным»39. Такой же государственный подход к организации дела социального призрения просматривается и в упомянутом тексте 1682 г. Среди разнообразных вопросов, которые приходилось решать А. А. Виниусу на службе по медицинскому ведомству, И. Н. Юркин особо выделяет его действия, направленные на «повышение эффективности государственных вложений в здравоохранение при одновременном расширении круга лиц, которых оно охватывало»40. Это направление деятельности дьяка также прямо согласуется с идеями рассматриваемой записки. Все это возбуждает большой соблазн предположить Андрея Виниуса, который в это время был единственным дьяком Аптекарского приказа, возможным ее автором. К тому же именно его помета стоит на обороте росписи оброчных денег, собираемых с вотчин, приписываемых к Аптекарскому приказу для финансирования устраиваемых по указу царя богаделен41.
Все исследователи единодушно сожалеют, что планы, изложенные в докладе или записке, составленной в связи с указом 1682 г., не были реализованы. При этом факт учреждения двух «шпитален» или богаделен сомнение не вызывает, правда, с оговоркой о невозможности точно определить, как долго существовали эти заведения. Автор записки склоняется к мысли о том, что для богадельни, «в которой бы кормить старых, увечных и безприютных», «зело пригоден» Знаменский монастырь, а на Гранатном дворе удобно было бы «больных лечить». А. Д. Стог глухо, а историки медицины В. М. Рихтер и Н. Я. Новомбергский конкретно, в подтверждение тому, что эти учреждения были заведены, ссылаются на известные им царские указы 24-27 января 1682 г. о приписке вотчин бывших архиепископов Архангельских к Аптекарскому приказу и некоторые хозяйственные распоряжения и документы, свидетельствующие об обустройстве Гранатного двора для нового использования42.
В дополнение к уже известному обратим внимание на одну запись в «Ружной розметной книге» 1699 г., опубликованной еще И. Е. Забелиным. Она, как кажется, содержит некоторые следы существования в течение какого-то времени на Гранатном дворе богадельни, а не больницы. В записи помечено «давать сполна по прежнему» на содержание в Никитской богадельне, «которая построена из Дворца за Никитцкими вороты у Белого города, нищим 100 человеком ржи по чети, овса по осмине, итого ржи 100 ч., овса 50 ч.; а переведены те нищие в ту богадельню с Гранатного двора» (курсив мой - Н. К.)43. Из этой записи следует, что хотя бы частично указ 1682 г. был реализован, во всяком случае относительно создания богадельни, и что, вопреки предложению автора проекта, богадельня существовала не в Знаменском монастыре, а на Гранатном дворе. Подтверждение прежнего размера корма нищим Никитской богадельни сопровождалось требованием в духе указов начала 1680-х годов: «смотрить накрепко, чтоб в них здоровых и молодых не увечных не было». В той же Ружной книге относительно Архангельского собора записано: «Крестьянских 850 дворов, и из тех дворов с 301 двора платят во Дворец (Приказ Большого дворца - Н. К.) на дачю 100 челов. нищим, что были на Гранатном дворе, со 193 по нынешней 207 год по 300 руб. на год, а с Гранатного двора переведены они в Никитцкие богадельни, которые построены из Дворца за Никитцкими воротами»44. Следовательно, богадельня на Гранатном дворе существовала с 1685 по 1699 год, и на ее содержание были определены не вотчины, как первоначально планировалось, «архангельского владыки», то есть бывших архиепископов Архангельских, а почти треть доходов, получаемых протопопом и братией с приписанных к Архангельскому собору московского Кремля крестьянских дворов. Запись в Ружной книге имеет примечательную помету: «Буде протопоп с соборянами крестьянами владеть похотят, и им денег по 300 руб. на год нищим давать по прежнему сполна». «А в сказке того собора ключаря и попов и дьяконов, и псаломщиков написано: чтоб великий государь пожаловал, велел им теми крестьянами владеть по прежнему, а денежную дачю, которая им давана из Приказу Большие казны, воля великого государя. А протопоп Петр Васильевич к той сказке руки не приложил и особой сказки о том не дал». Тем не менее, судя по тому, что «против прежней дачи у того собору збавлено денег 734 р. 24 алт. 3 деп., вина 50 ведр, соли 70 пудов» и оставлено выплат только двум пономарям, у которых доходов от крестьян «никаких им не бывает»45, в размере 5 руб., за собором сохранялись его крестьяне с обязательством отчислять на содержание 100 чел. нищих по 300 руб. в год.
Такой же порядок сохранялся на протяжении последующих десятилетий. Так, в декабре 1743 г. дьякон Архангельского собора выслал в Коллегию Экономии 15 руб., причитавшихся с него от общей суммы в 300 руб., положенной на «собор с братьею на жалованье Богословской богадельне в Бронной»46. Это и была та самая Никитская богадельня, которая стала называться Богословской, так как располагалась при церкви Иоанна Богослова за Никитскими воротами в Бронной слободе. Она существовала вплоть до начала 60-х годов XVIII в.
Хотя в записке 1682 г. и запрещался нищенский промысел, но не определялось, как поступать с задержанными здоровыми нищими. Ответ на этот вопрос был дан в указах 1691 и 1694 гг. При первом задержании притворные нищие из крестьян и посадских (в указе 1694 г. к ним добавлены безместные попы, дьяконы и чернецы) отсылались по домам, а при повторной поимке их следовало бить кнутом и ссылать в Сибирь47. Этими указами репрессивные методы как средство борьбы с бродячим нищенством были возведены в ранг государственной политики. В дальнейшем происходило их ужесточение, что объяснялось непримиримостью Петра I ко всему, что, по его мнению, противостояло «государственному интересу», находилось вне государственной службы или хотя бы контроля. В отличие от предшествовавшего времени, когда созвучные этому направлению борьбы с нищенством отдельные идеи, типа «разборов» на «прямых» нищих и притворных, запрет просить милостыню, только декларировались, в петровскую эпоху началась их практическая реализация.
1 Чернецов Н. В. Генезис и эволюция социального призрения в России (X-XIX века). Автореф. дисс... канд. истор. наук. М., 1996. С. 11-12.
2 Ульянова Г. Н. Изучение социальных аномалий, благотворительности и общественного призрения в России // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. М., 1996. С. 406.
3 Фомин Э. А. Благотворительность: дискуссионное поле и исследовательские задачи // Благотворительность в России: Социальные и исторические исследования. СПб., 2001. С. 23; Соколов А. Р. Российская благотворительность в XVIII-XIX веках (к вопросу о периодизации и понятийном аппарате) // Отечественная история. 2003. № 6. С. 153.
4 Ульянова Г. Н. Благотворительность // Экономическая история России (с древнейших времен до 1917 г.): Энциклопедия в 2 т. Т. I. Л-М. М., 2008. С. 237.
5 Соколов А. Р. Российская благотворительность... С. 148, 153-154.
6 Вертеловский А. Очерк истории благотворительности в русской церкви // Сфинкс. Петербургский философский журнал. СПб., 1994. № 1. С. 107- 122 (первая публикация статьи см.: «Вера и разум». 1884. № 8-9).
7 Снегирев И. Московские нищие в XVII столетии. Б. м., б. г. С. 10.
8 Российское законодательство Х-ХХ вв. Т. 2: Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М., 1985. С. 270-271, 351.
9 Позднее, в 1649 г., был введен особый налог «на нскунление пленных» и создан Полоняничный приказ.
10 Соколов А. Р. Российская благотворительность... С. 147, 156.
11 Там же.
12 См.: Соколов А. Р. Благотворительность в России как механизм взаимодействия общества и государства (начало XVIII - конец XIX в.) СПб., 2007. С. 3.
13 Российское законодательство Х-ХХ вв. Т. 2. С. 351.
14 Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы / Собранные и изданные И. Забелиным. Ч. 1. М., 1884. С. 119-135. Примеры и размер «ручной милостыни», щедро раздаваемой царями и патриархами, неоднократно приводились в научной литературе, что избавляет нас от необходимости их повторения (см.: Снегирев И. Московские нищие в XVII столетии. С. 11-13; Он же. Справка о начале богаделен и быте нищих в Москве до XVIII в. // Литературный вечер. М., 1844. С. 25-27; Прыжов И. Г. Нищие на святой Руси. Материалы для истории общественного и народного быта в России. М., 1862. С. 147-150; Соколовский М. Благотворительность в древней Руси // Трудовая помощь. СПб., 1901. № 6. С. 61-63; Бобровников В. Г. Благотворительность и призрение в России: Монография. ВолгГТУ. Волгоград, 2000. С. 35.
15 Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича / Подготовка публикации, вводная статья, комментарии и словник проф. Г. А. Леонтьевой. М„ 2000. С. 35.
16 Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы. Ч. 1. С. 114-118.
17 Котошихин Г. К. О России... С. 35.
18 См.: Семин О. В. Становление государственного иризрения в России в XVII веке: историко-социальный аспект. Дисс...канд. истор. наук. М., 2005. С. 71.
19 Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы. Ч. 1. С. 1085-1086.
20 Там же. С. 1085.
21 Новомбергский Н. Я. Врачебное строение в допетровской Руси. Томск,
1907. С. 287.
22 Соколовский М. Благотворительность в древней Руси. С. 61.
23 Новомбергский Н. Я. Врачебное строение в допетровской Руси.
С. 287-289.
24 Цит. по: Воробьев Г. О Московском соборе 1681-1682 года. Опыт исторического исследования. СПб., 1885. С. 131. См. также: Соколовский М. Благотворительность в древней Руси. С. 74; Соколов А. Р. Благотворительность в России... С. 109.
25 Там же. С. 109.
265 См .-.Стог А. Д. О общественном призрении в России. Ч. 1-2. СПб., 1818. С. 31-39; Верх В. Царствование царя Федора Алексеевича и история первого стрелецкого бунта. Ч. 2. СПб., 1835. С. 86-100; Историческое обозрение мер правительства но устройству общественного призрения в России. СПб., 1874. С. 32-44; Благотворительная Россия. История государственной, общественной и частной благотворительности в России. СПб., 1901. Ч. 1. С. 89-94 и др.
27 Материалы для истории медицины в России. Дела Аптекарского приказа с 1629 по 1682 г. / Под ред. Н. Е. Мамонова. Вып. 1-4. СПб., 1881- 1885; Соколовский М. Благотворительность в древней Руси.; Новомбергский П. Я. Врачебное строение в допетровской Руси. Томск, 1907; Он же. Материалы по истории медицины в России. Т. 4. СПб., 1907; Лахтин М. Ю. Материалы к истории медицины в России. М., 1907.
28 Бензин В. М. Церковно-приходская благотворительность на Руси. СПб., 1907. С. 68-69.
29 Цит. по: Стог А. Д. О общественном призрении в России. С. 32.
30 Там же. С. 31
31 Они неоднократно рассматривались в многочисленных работах по истории благотворительности. Ряд предложенных автором мер, ориентированных на примеры других государств, для российских условий конца XVII в. кажутся утопичными. Например, для приема и выдачи «питья и запасов» при огромной богадельне, организуемой в людном месте, полагалось иметь ключника, для охраны богадельни - дворника, для приготовления нищи - двух-трех поваров, а для лечения больных - доктора, аптекаря и 3-4 лекарей (!). Что-то похожее впервые было организовано лишь спустя сто лет в Екатерининской богадельне.
32 Как привитые деревья «не туне землю занимают, тако и человек, иже от естества выну ко злу, паче неже к добру склонен есть, от лет младых прирожденную грубость благими науками и учением не искоренит, то от естества самаго зело трудно ко благонравию прилепитися. И человек, кроме учения человеком именоватися не может для того, что не весть, как он человек. И во вся дни живота своего...пребывает аще и жив, но мертв, и, видя, но слеп». Цит. по: Стог А. Д. Указ. соч. С. 38-39.
33 Это побудило С. М. Соловьева вопреки мнению всех издателей и исследователей проекта отнести его «по всем вероятностям» к петровскому времени. Маститый историк считал, что проект неизвестного автора лишь упоминает распоряжение царя Федора об учреждении двух богаделен, «едва ли приведенное к концу». См.: Соловьев С. М. Сочинения. Кн. VII. Т. 13-14. История России с древнейших времен. М., 1991. Примечание к тому 13. № 213. С. 348. Несомненно, как замечал еще Е. Е. За- мысловский, «с вопросом о времени составления проекта имеет связь один из существенных вопросов в нашей истории о том, насколько русское общество было подготовлено к восприятию реформ Петра». См.: Замысловский Е. Е. Царствование Федора Алексеевича. Ч. 1. СПб., 1871. С. 26. Приводимые разными авторами доказательства отнесения записки к последнему году царствования Федора Алексеевича подтверждают лишь серьезность намерений царя организовать «две шпитальни или богадельни». Год издания указа (7190), обозначенный в начале документа, имеет важное уточнение «нынешняго». К тому же рассыпанные в разных местах текста зарисовки (типа, «чтоб стрельцы таких нищих во Аптекарской приказ приводили») не оставляют сомнений относительно времени появления этого памятника.
34 34 Цит. но: Стог А. Д. О общественном призрении в России. С. 37-38.
351 Там же. С. 32.
36 Е. Максимов, известный теоретик и практик общественного призрения рубежа XIX-XX вв., оценивал его как «самый замечательный в древней русской истории письменный акт, система гично и последовательно устанавливающий руководящие начала общественной помощи нуждающимся». См.: Максимов Е. Очерк исторического развития и современного положения общественного призрения в России // Общественное и частное призрение в России. СПб., 1907. С. 10.
37 Журнал Императорского Человеколюбивого общества. СПб., 1818. Ч. 3.
С. 141-142.
38 Цит. по Стог А. Д. О общественном призрении в России. С. 32-33.
39 Юркин И. Н. Андрей Андреевич Виниус, 1641-1716. М., 2007. С. 95.
40 Юркин И. Н. «От первопрестольного града Москвы...»: А. А.Виниус в Москве и Подмосковье. М., 2009. С. 14.
41 Новомбергский Н. Я. Материалы по истории медицины в России. Т. 4. СПб., 1907. С. 1274.
42 См.: Стог А. Д. О общественном призрении в России. С. 39; Рихтер В. М. История медицины в России. Т. 2. М., 1820. С. 285-286; Повомбе[>гский П. Я. Врачебное строение в допетровской Руси. С. 289-290; Новомбергский Н. Я. Материалы по истории медиццины в России. Т. 4. С. 1272-1274.
43 Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы / Собранные и изданные Иваном Забелиным. Ч. 2. М., 1891. С. 542.
44 Там же. С. 451.
45 Там же. С. 452-453.
46 РГАДА. Ф. 390. On. 1. Ч. 2. Д. 8023. Л. 1-1 об.
47 Полное собрание законов Российской империи. Собрание I. СПб., 1830. Т. III. № 1424, 1489.
Просмотров: 15054
Источник: Paleobureaucratica. Сборник статей к 90-летию Н.Ф. Демидовой. М.: Древлехранилище, 2012. С.153-170
statehistory.ru в ЖЖ:
