Революция как инструмент модернизации
Практически все общественные силы в России начала ХХ века были едины в том, что страна отставала от Запада. Дискуссии велись лишь о масштабах проблемы и о том, каким способом и какими темпами она может быть решена. В этом смысле ситуация во многом похожа на то, что мы наблюдаем сто лет спустя. Правительство доказывало, что мы идем верным путем и все проблемы будут решены, либералы видели спасение в распространении принципов свободного рынка, расширении политических свобод и более тесном сотрудничестве с Западом, а левые настаивали на социальных преобразованиях, поскольку решить вопросы развития невозможно, не искоренив тех структур и отношений, которые это развитие сдерживают.
Любопытно, что оценка положения дел в России начала ХХ века современниками была гораздо более жесткой и негативной, чем мы можем сегодня услышать от многих историков. Если говорить не о публицистах, прославляющих царский режим как утерянный рай всеобщего счастья и процветания, а о серьезных исследователях, то характерным примером могут быть работы историка Б.Н. Миронова1, который, ссылаясь на рост потребления и благосостояния в России на рубеже веков, доказывает, что страна успешно развивалась и достигла бы изрядных успехов безовсякой революции. Данные и выводы Миронова подвергаются резкой критике со стороны С.А. Нефедова2, доказывающего, что социально-экономическое развитие страны блокировалось противоречием между объективно стоящими задачами хозяйственной модернизации и интересами элиты. Аналогичной позиции придерживается Александр Шубин3 и марксистские историки. Однако даже если бы мы полностью отвергли аргументы и приняли бы описываемую Борисом Мироновым картину как безупречно правильную, это отнюдь не подтверждало бы его выводов. Основаны они на экстраполяции, предполагающей, что экономический рост и рост потребления, наметившиеся в периоды, когда рыночный цикл был на подъеме, автоматически должны были продолжаться в долгосрочной перспективе теми же темпами. Но, увы, это утверждение противоречит базовым фактам экономической истории. В рыночной экономике подъем сменяется спадом. Для стран, вывозящих сырье и продовольствие, это также означает, что цены на их продукцию в период подъема растут быстрее цен на другие товары, а в периоды спада — снижаются тоже быстрее. Иными словами, когда экономика на подъеме, возникает иллюзия резкого ускорения развития, которая разрушается последующими событиями, когда уничтожается изрядная часть достижений предыдущего периода. Для того чтобы понять, как это происходит, достаточно посмотреть на текущие события в стране. Рост 2000-х гг. опережал общемировой, а в 2008-2009 гг. Россия оказалась одной из самых «быстро падающих» экономик мира. То же самое повторилось и в цикле 2011-2015 гг. Сами по себе подобные колебания свидетельствуют о структурной слабости.
Однако, возвращаясь к дискуссиям 1900-х гг. и современным попыткам их реинтерпретации и повторения, важно отметить, что вопрос был изначально неверно сформулирован. Вопрос не в темпах развития, а в типеразвития. Такую постановку вопроса в начале ХХ века мог предложить лишь М.Н. Покровский, да и то — ретроспективно, поскольку был все же не экономистом, а историком. Концепция «торгового капитализма», разработанная Покровским и его школой, демонстрировала, что интеграция целого ряда стран в мировое капиталистическое хозяйство отнюдь не способствует преодолению отсталых форм общественных и экономических отношений4. Напротив, торговый капитал эффективно использует прибавочную стоимость, производимую в некапиталистическом секторе, снижая при этом собственные издержки. Иными словами, в краткосрочной перспективе отсталость становится своего рода «конкурентным преимуществом», не преодолевается капиталистическим развитием, а закрепляется им.
То, что М.Н. Покровский обнаружил, исследуя историю России, параллельно с ним открыла Роза Люксембург, изучая колониальные и полуколониальные страны. А позднее те же выводы были обобщены представителями школы миросистемного анализа (И. Валлерстайн, С. Амин и др.). Если применить к российской истории ее методологию, картина резко меняется. То, что современники воспринимали как отсталость, на самом деле являлось следствиями периферийного и зависимого характера развития. Эта проблема в принципе не решается увеличением темпов роста, поскольку зависимость от мирового рынка и соответствующие структурные диспропорции на каждом рыночном цикле воспроизводятся. Опыт России на рубеже XIX и XX веков как раз является очень хорошей иллюстрацией этого явления — рост промышленности в 1890-е гг. сопровождался стремительным ростом технологической зависимости и внешней задолженности, иными словами, ускорение развития и рост производства вели к нарастанию системных диспропорций, а не к их смягчению. В этом смысле революции 1905 и 1917 г.г. были предопределены успехами царской России и ее достижениями ничуть не в меньшей степени, чем ее отсталостью и неудачами.
В 1914 г. Россия столкнулась с вызовом мировой войны, но мало кто обращает внимание, что еще до этого глобальная и отечественная экономика начали погружаться в очередной кризис, масштабы которого сейчас трудно оценить, поскольку он был прерван вооруженным противостоянием. Нельзя исключить, что война лишь отсрочила на 15 лет экономическое потрясение, известное нам под названием «Великой депрессии». Но в любом случае очевидно, что крайняя агрессивность поведения правящих классов всех основных европейских держав в 1914 г. была не случайна, она была порождена кризисом. Глобальный конфликт разразился из-за локального, в сущности, инцидента в Сараево после того, как мировое сообщество неоднократно умудрялось избежать конфронтации из-за куда более значительных поводов (достаточно вспомнить провокационное по отношению к Англии поведение Германии во время Англо-бурской войны или Агадирский инцидент 1911 г., поставивший Францию и Германию на грань вооруженного столкновения). Но именно эта кажущаяся нелогичность, когда именно наименее значительный из целой череды кризисов породил самую грандиозную катастрофу, доказывает, что ситуация объективно созрела для войны — не хватало только повода. Который, естественно, появился.
Война лишь продемонстрировала более явно все проблемы, от которых страна страдала в мирное время. В академических и даже бюрократических кругах в начале века много говорили о необходимости проводить меры в области образования, о том, чтобы повышать, говоря современным языком, социальную мобильность, но радикальных перемен не наступало. Никто почему-то не задумывается о том, что этому мешали не только те или иные практики государства и общества, но мешало и само существование старой элиты, которая, занимая все ключевые посты, наглухо блокировала каналы социальной мобильности. Забегая вперед, напомню историю про «философский пароход», когда большевики разом выслали из страны значительную часть старой академической элиты. Можно по этому поводу горевать, а можно сделать вывод, что тем самым были созданы условия для продвижения новых научных кадрови предпосылка для того самого рывка отечественной науки, которым мы до сих пор гордимся.
Революция 1917 г. смела старые элиты и не просто заменила их новыми людьми, но и создала качественно новые каналы социальной мобильности. Однако она решила и другую задачу, ключевую с точки зрения миросистемного подхода.
Самир Амир подчеркивает, что условием успешного развития является de-linking, отключение страны от мировой системы. Причем речь идет не об автаркии или уходе с мировых товарных рынков, а о том, чтобы ваше собственное развитие перестало обслуживать накопление капитала в странах «центра». Фундаментальная причина «отставания» одних стран от других состоит не в отсутствии необходимых для развития технологий или институтов, а в том, что ресурсы и прежде всего капитал в открытой экономической системе постоянно перераспределяются от стран «периферии» к странам «центра» (что вполне естественно, поскольку именно там могут быть обеспечены наиболее эффективное использование и наибольшая концентрация капитала). Для того, чтобы ресурсы не перераспределялись таким образом, систему надо сломать, перекрыв каналы их перераспределения (что, однако, вовсе не означает отказа от внешней торговли, обмена технологиями или тем более — идеями).
Отказавшись платить внешние долги и национализировав крупные компании, большевики решили эту проблему, поскольку остановили переток капитала из страны по направлению к центру мировой системы. Но проблема была решена лишь частично, поскольку структура экономики нового государства — Советского Союза — в начале 1920-х гг. оставалась периферийной, зависящей в своем развитии от внешних рынков5. Эта проблема была решена в ходе Великого перелома и последовавшей за ним индустриализации. Решена была, мягко говоря, не самым гуманным способом. И мы имеем право задать вопрос: были ли возможны иные сценарии, не связанные с массовыми репрессиями против крестьянства, которое фактически должно было заплатить за индустриальный рывок в буквальном смысле миллионами жизней. Однако так или иначе, но проблема была решена, перелом состоялся.
Победа в Великой Отечественной войне стала возможна благодаря этому перелому. Мы можем спорить о роли Сталина (особенно на первом этапе войны и в период подготовки к ней), мы можем по-разному оценивать роль советских военных лидеров, включая маршала Жукова. Однако существенно то, что победа была, в конечном счете, предопределена экономической мобилизацией. Эвакуация промышленности из западных регионов СССР в 1941 г. явилась беспрецедентным фактом мировой экономической истории, и именно она решила исход борьбы. Потому что не принципиально важно, насколько отставало немецкое наступление от первоначальных планов командования. Принципиально важно то, что в полном соответствии с замыслами А. Гитлера и его окружения под оккупацией оказалась территория, на которой находилась большая часть советской промышленности. Если бы эта промышленность в самом деле была бы потеряна для СССР, воевать было бы нечем. И никакой ленд-лиз эту проблему бы не решил. Но промышленные предприятия были эвакуированы и начали в кратчайшие, почти невообразимые сроки работу на новых местах в восточных областях страны. Летом и осенью 1941 г. из западных регионов СССР было эвакуировано 1523 промышленных предприятия и 10 миллионов людей6. Никакая другая модель экономики, кроме советского планового хозяйства, ничего подобного никогда не делала и не могла сделать. Это уникальный исторический опыт. Войну выиграла именно советская плановая экономика, строившаяся на основе социалистических идей7.
Выводы из всего вышесказанного очевидны. Да, можно было уменьшить потери, сделать процесс преобразований менее жестоким, избежать многочисленных ошибок и преступлений. Но избежать потрясений и потерь в принципе было все равно невозможно. Более того, в истории России, как и в истории всех других стран, величие достигается именно через потрясения — через социальный слом, ломку существующих структур, преодоление консервативных общественных тенденций, радикальное изменение правил игры и преодоление традиционных ценностей, препятствующих модернизации.
История не пишется на заказ, она определяется исходными обстоятельствами, в которых действуют люди. А эти исходные обстоятельства были таковы, что для модернизации страны необходим был радикальный слом прежней модели. Иными словами, потрясения.
Урок для нашего времени состоит в том, что ускорить развитие без социальных преобразований и без преодоления тех внутренних структур, которые предопределяют периферийный характер экономики и внешнюю зависимость, невозможно. Вопрос не в том, какие цели провозглашаются государством, а в том, насколько движение к этим целям соответствует специфическим интересам господствующих групп. Именно поэтому призывы к диверсификации экономики России и преодолению ее зависимости от экспорта углеводородного сырья не только не привели к изменению хозяйственной структуры в период высоких цен на нефть (2001-2013 гг.), но не увенчались сколько-нибудь масштабными преобразующими мерами после того, как в 2014-2015 гг. нефтяному процветанию пришел конец. Внешняя зависимость не может воспроизводиться без опоры на внутреннюю структуру. Поэтому, кстати, никакая борьба с агентами Запада в политике не имеет перспективы в условиях, когда зависимость от иностранных рынков, капитала и технологий является внутренним структурным принципом самой российской экономики и питательной средой для воспроизводства действующего правящего класса. Поэтому наивно надеяться, будто можно занять качественно новую нишу на международном уровне,а внутри страны все оставить по-старому. Надеждам тех, кто в начале XXI века, как и сто лет назад, мечтает, говоря словами поэта И. Кормильцева, въехать в вечность «на мягких подушках», не суждено сбыться. И обращаясь к прошлому, мы должны там искать не аргументы в пользу застойного консерватизма и замшелых традиций, а примеры радикального действия, решительности, преобразований, которыми мы можем и должны гордиться как великими достижениями отечественной истории. Именно революция вместе со всеми ее трагическими последствиями сделала советскую Россию великой мировой державой и образцом, вдохновлявшим другие страны и народы на протяжении значительной части ХХ века. Очень дорогой ценой были куплены успехи всемирно-исторического значения, предопределившие направление развития не только в нашей стране, но и создавшие предпосылки для перемен в других странах — от создания социального государства на Западе до деколонизации Азии и Африки. Сейчас все эти достижения оказываются под угрозой либо вовсе утрачиваются. Но это лишь значит, что нам — России и человечеству — предстоит новый виток жестокой борьбы за социальный прогресс и ценности Просвещения.
Отсюда — самый последний вывод, который относится к прошлому так же, как и к будущему. Если мы хотим великой России, нам нужны великие потрясения.
Кагарлицкий Борис Юльевич — канд. полит.наук, директор Института глобализации и социальных движений (ИГСО), Москва, goboka@yandex.ru
1См. Миронов Б.Н. Благосостояние населения и революции в
имперской России: XVIII — начало XX века. М., 2012.
2См. Нефедов С.А. История России. Факторный анализ. Т. 2. М., 2011.
3См. Шубин А.В. Великая Российская революция от Февраля к Октябрю 1917 года. М., 2014.
4Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке,
ч. 1-3, М., 1920-1923.
5Подробнее см. Кагарлицкий Б. Периферийная империя: Россия и миросистема. М., 2016.
6См. Всемирная история: в 10 тт. / Под ред. Е.М. Жукова. Т. 10. М., 1965. С. 123.
7 Любопытно, что значение военной перестройки советского хозяйства порой недооценивалось и советскими историками, уделявшими основное внимание именно военному противостоянию и событиям на фронтах, из-за чего экономическое соревнование немецкой и советской промышленности в 1941-1943 гг. уходило на второй план.
Просмотров: 923
Источник: Кагарлицкий Б.Ю. Революция как инструмент модернизации//М.: Новый хронограф, 2016.- с.10-18.
statehistory.ru в ЖЖ:
