Революция и контрреволюция: Офицерский облик
Вполне закономерно, что в представлениях российского общества во все времена офицер как социальный тип и офицерство как социальная группа в наибольшей степени связывались с государством и являлись символом патриотического служения. Именно поэтому в такой сложный в нашей истории переломный момент, какреволюционные события 1917 г., судьба офицерства представляется особенно драматичной. Привычным стало, что оно традиционно соотносится с одной из сторон гражданского конфликта, а именно — с военной контрреволюцией, антибольшевистским сопротивлением, Белым движением. Можно даже утверждать, что еще в разгар Гражданской войны возник и в течение длительного времени существовал определенный представленческий казус.
В эмигрантской традиции офицер — лучший представитель общества — становится главным символом белой борьбы, всего святого, жертвенного, патриотичного. Советский дискурс как научный, так и пропагандистский не возражал, ибо согласно упрощенно-классовому толкованию офицер являлся выходцем из враждебных пролетарской революции социальных слоев, и поэтому его выбор в гражданском противостоянии представлялся очевидным. Так сложилось парадоксальное единство восприятия, базировавшееся на различных аргументации, идеологических и ценностных основах. В обеих позициях существовали изъятия и оговорки: в белогвардейской — «недоофицеры-прапора» и «предатели-генштабисты», переметнувшиеся к большевикам в ожидании выгод; в советской — «лучшие представители интеллигенции и военной профессии», избравшие службу делу и интересам народа. Обе точки зрения отразили заказ и реалии эпохи. Лишь десятилетия спустя проблема социально-политического выбора представителей российского офицерства в условиях глубочайшего кризиса государственности привлекла внимание историков и получила новые оценки1.
Для России Первая мировая война стала фактором громадных социальных и политических сдвигов. Впервые в результате всеобщей мобилизации был реализован феномен массовой армии военного времени, по-своему воспринявший характерные черты общества. С усилением внутреннего кризиса военное сообщество переживало небывалые ранее явления и процессы. Всех категорий военнослужащих в той или иной мере коснулись маргинализация и эмансипация от государства. Не только солдат, но и офицер постепенно превращался в «человека с ружьем», в условиях эрозии государственности весьма произвольно толкующего свой долг перед народом и отечеством.
Политические события февраля 1917 г. не вызвали протестов среди массы офицерства фронта и тыла, которое в большинстве своем следовало в русле настроений общественности. Высшее командование действующей армии в кризисный момент отказалось от поддержки монарха, найдя точки взаимопонимания с думской оппозицией. Предпосылки и мотивы поведения представителей офицерства в революционных событиях и мероприятиях новых властей не удается однозначно объяснить их происхождением, социально-политическими представлениями и симпатиями. В такой же степени на их позицию и направленность действий влияли конкретная ситуация, окружение, а также ожидания, связываемые с революцией. Заметная часть офицерской молодежи в февральско-мартовские дни без сомнения разделяла массовый революционный порыв и проявляла искреннюю солидарность с солдатами и рабочими.
При благосклонном или нейтральном отношении к политическим переменам в настроении всех слоев офицерства присутствовала тревога за судьбу армии и способность довести войну до победы. Характерным примером могут служить размышления генерального штаба полковника А.И. Верховского, который с энтузиазмом приветствовал на страницах дневника известие о революции. Но его озабоченность, как и всего высшего командного состава, вызывало то влияние, которое она сможет оказать на армию: «Без революции от внутренних трений, от задавленной инициативы, от невозможного подбора людей наше поражение было неизбежно, теперь другая опасность — революция — может расстроить саму армию»2. Таким образом, офицерство, накопившее к старой власти немало претензий, сталкивалось с тем, что революция также таит в себе угрозу для армии, так как может превратить ее в арену политической борьбы.
В силу массовых представлений офицерский корпус являлся социальной группой, чей статус был связан со старым режимом и подлежал реформированию. На это были направлены постановления Временного правительства и революционно-демократических организаций, которыми власть командного состава в армии была ограничена и перераспределена в пользу создаваемых выборных органов — войсковых комитетов и Советов. Не могли быть приняты офицерским сообществом и антивоенные лозунги, содержавшие главнейшие требования восставшего народа и позицию левых политических партий в отношении мировой войны. Обличение войны как империалистической, преступной, грабительской ставило под сомнение благородную миссию армии в лице ее наиболее профессиональной части — кадрового офицерства. Также болезненно подобная постановка вопроса отражалась и на самосознании офицеров военного времени, для которого прекращение войны означало демобилизацию и заметное понижение социального статуса.
Подъем антивоенных настроений среди солдат вел к неуклонному обострению их взаимоотношений с командованием, что в целом разрушало боеспособность войск. Охватившие армию процессы разложения не только противопоставили солдатскую массу офицерам, но вносили раскол и в среду офицерства. Офицерский корпус, утративший за годы войны черты корпоративного единства, переживал размежевание по множеству признаков, и в нем прослеживались самые разнообразные течения. На фоне усталого и пассивного большинства все более заметнопроявляли себя правый (консервативный) и левый (демократический) фланги, не принимавшие курс правительства и Советов с диаметрально противоположных позиций. В их настроениях и политической активности идея защиты отечества от внешних врагов постепенно сменялась идеей внутреннего противостояния.
Представители высшего командования склонны были объяснять разрушение дисциплины и боеспособности войск деятельностью демократических, левых и иных сил (например, вражеской агентуры), но не оставляли надежд на то, что положением удастся овладеть в сотрудничестве с правительством или помимо него. В то же время среди офицеров обнаружилась категория лиц, не выделявшихся ранее по службе, но теперь активно обратившихся к политической деятельности. В короткий срок некоторые из них заняли видное положение. Так, комиссарами Временного правительства при крупных войсковых штабах стали офицеры военного времени прапорщик Ф.Ф. Линде, поручик Ф.А. Степун, штабс-капитан М.М. Филоненко и некоторые другие. Заметным становилось поведение иной, хотя и немногочисленной, части офицерства, которая, осознавая слабость и противоречия правительственной политики и не разделяя установок командования, активно участвовала в работе войсковых комитетов, сотрудничала в Советах, наиболее авторитетные офицеры выдвигались личным составом на командные посты. Все более распространенными становились примеры вступления офицеров в революционные политические партии. В первые революционные месяцы членами партии большевиков стали Генерального штаба подполковник М.С. Свечников, подполковник Н.Г. Крапивянский, капитан П.В. Егоров, подпоручик И.П. Уборевич, прапорщики Г.И. Благонравов, В.К. Путна, Р.Ф. Сиверс и многие другие, кому предстояло сыграть заметную роль в политической борьбе будущего.
Углубление общественно-политического кризиса летом 1917 г. усилило среди политически активной части офицерства тенденцию к конспиративной деятельности. Появление тайных военных групп и организаций свидетельствовало о том, что офицерский корпус оказался не всостоянии использовать вооруженные силы для реализации военной диктатуры. Доказательством тому стала неудачная попытка Верховного главнокомандующего Л.Г. Корнилова установить в стране военную диктатуру с использованием как традиционных рычагов в лице находившейся в его руках военной иерархии, так и новых явлений армейской действительности — легальных и нелегальных офицерских организаций и добровольческих формирований. Августовский кризис усилил политическое противостояние не только в масштабах всего общества, но и внутри отдельных его групп, в частности офицерства.
Захват политической власти в стране большевиками положил начало новому этапу в контрреволюционном движении военных. Если ранее оно стремилось к союзу с правительством, обещая стать его опорой в проведении жесткого курса, то с настоящего момента превращалось в определенно антиправительственное, представляющее одну из сторон гражданской войны. Несмотря на то, что во главе военной контрреволюции, заложившей основу вооруженного антисоветского сопротивления, находились крупные российские военачальники М.В. Алексеев, Л.Г. Корнилов, А.И. Деникин, то есть лица, в иерархическом смысле возглавлявшие офицерский корпус, офицерство в своих взглядах, настроениях, поведении относилось к ним далеко не однозначно. Относительной сплоченностью отличались лишь группы, прошедшие отбор в предшествующий период — офицеры ударных частей, члены воинских союзов и организаций.
Открытые антисоветские политические выступления, в которых заметное место принадлежало офицерам, произошли только на окраинах России. В условиях кризиса и распада традиционных государственных институтов организационной основной этого сопротивления стали добровольческие формирования, в роли руководителей которых выступали представители офицерства. К маю 1918 г., то есть к моменту развертывания широкомасштабной гражданской войны на территории России, эти контингенты формирования имели устойчивый офицерский облик. Наиболее значимое среди них явление — Добровольческая армия — на 68,9% состояла из генералов и офицеров, более половины личного состава — 54,5% — составляла офицерская молодежь (79% всех офицеров). Отряд М.Г. Дроздовского, где офицеров было 74,8%, еще более увеличивал их долю в личном составе3.
Вместе с тем этот факт не означал, однако, всеобщей активной поддержки офицерством российской армии антибольшевистского движения, что объяснялось его малочисленностью и очаговым характером. На данный парадокс обратил внимание известный военный историк А.Г. Кавтарадзе, который попытался подсчитать, какова была доля офицеров, встретивших Октябрьскую революцию враждебно и сразу же выступивших против нее с оружием в руках. При этом им были учтены следующие группы: офицеры казачьих частей, принимавшие участие в походе Керенского-Краснова на Петроград — 300 человек; офицеры, участвовавшие в восстании юнкеров в Петрограде — не более 150 человек; до 250 офицеров-участников контрреволюционного противостояния в Москве; до 400 офицеров в составе Донской армии А.М. Каледина, в отрядах атаманов А.И. Дутова и Г.М. Семенова; наконец, примерно 2350 офицеров в Добровольческой армии на момент ее выступления в 1-й Кубанский поход. Всего получилось около 3,5 тысяч офицеров. Кроме того, А.Г. Кавтарадзе вполне обоснованно предположил, что помимо главных очагов антисоветской борьбы в отдельных частях действующей армии и тыловых округах против Советов сразу же выступило не менее половины от указанного числа офицеров, то есть около 2 тысяч (к ним следует отнести несколько десятков офицеров ударных батальонов, сражавшихся с Красной гвардией под Белгородом, около 700 офицеров отряда полковника Дроздовского, до 200 офицеров, участвовавших в восстании юнкеров в Иркутске)4.
Результаты подсчетов свидетельствовали о том, что по горячим следам октябрьского переворота (ноябрь 1917 г. — февраль 1918 г.) на путь вооруженной борьбы с большевиками встало не более 5,5 тысяч офицеров, что составляло менее 3% от всего 250-тысячного офицерского корпуса. Таким образом, в качестве организационного ядра и авангарда в антибольшевистском сопротивлении выступила лишь незначительная, наиболее экстремистски настроенная часть офицерства. Основной же массе российских офицеров только предстояло определить свое место в развертывавшемся гражданском конфликте.
Процесс самоопределения представителей офицерского корпуса в новой революционной действительности имел сложный и разнонаправленный характер. Образ большевизма как политического движения, сформированный в массовых представлениях предшествующими месяцами политического противостояния в армии и обществе, не мог вызвать симпатий офицерства. Абсолютное большинство офицеров заняло выжидательную или, по выражению А.Г. Кавтарадзе, «враждебно-выжидательную» позицию. Несмотря на то, что офицерский корпус российской армии юридически прекратил свое существование с изданием соответствующих декретов СНК в декабре 1917 г., то есть еще раньше, чем сама старая армия, офицерство как профессиональная группа не утратило своего значения.
С первых часов у власти большевистское руководство искало возможностей привлечь на свою сторону военных специалистов. Их участия требовало управление огромной армией военного времени, проведение мирных переговоров и предстоящая демобилизация. Не менее важной задачей новой власти была организация подавления вооруженного сопротивления своих противников внутри страны. По этим причинам, встав во главе государства, большевики крайне нуждались в лояльных военных кадрах и в отношении к офицерству руководствовались соображениями скорее прагматического, нежели доктринального свойства.
Офицерская молодежь, не имевшая другого профессионального образования и жизненного опыта кроме военного, в социальном смысле представляла собой наиболее «горючий» человеческий материал. В распоряжении военно-революционных комитетов в центре и на местах было немало молодых офицеров, недавних выпускников военно-учебных заведений, нередко возглавлявших отряды Красной гвардии и революционных войск. Их решение выступить на стороне революции было продиктовано романтическими, порой честолюбивыми соображениями, стремлением к новому, небывалому. Решительный облик революционного действия импонировал молодежи куда более, чем невнятный курс Временного правительства. Образец рассуждений молодого революционного офицера приводит в своих воспоминаниях очевидец: «Я еще не большевик, но перевороту сочувствую. Нельзя же больше терпеть это идиотское Временное правительство и сумасшедшего шута Керенского <...> Если большевики захватят власть, каждому из нас открыта широкая дорога к самым невероятным возможностям»5.
Немалую роль в выборе офицерской молодежи играла склонность идентифицировать себя с теми или иными классами и социальными группами, приятие их интересов и ценностей. Среди первых командиров Красной Гвардии под Петроградом были прапорщики Л.Г. Петровский — сын видного большевика, члена ЦК РСДРП(б) Г.И. Петровского и Ю.М. Коцюбинский — сын революционного демократа, писателя М.М. Коцюбинского.Красногвардейским отрядом во время октябрьских боев в Москве командовал прапорщик Ю.В. Саблин, выходец из семьи с большими революционными традициями, внучатый племянник известного народовольца Н.А. Саблина.
Все же военных знаний, опыта, авторитета прапорщиков было очевидно недостаточно для того, чтобы командовать крупными войсковыми отрядами и планировать боевые операции. Это понимали и военные руководители большевиков. Член комитета по военным и морским делам при Совнаркоме Н.В. Крыленко уже 25—26 октября (7-8 ноября) приглашал в Смольный заслуженных офицеров-фронтовиков из запасных полков, в том числе и гвардейских, с целью заручиться их согласием возглавить части для борьбы с контрреволюционными войсками. Очевидцем такой встречи был капитан гвардии Петроградского полка Георгиевский кавалер С.И. Апухтин. Ему и ряду приглашенных офицеров Крыленко открыто заявил, что революционная армия нуждается в командном составе, офицеры должны встать во главе рабочих и армейских отрядов против наступающих на Петроград частей генерала П.Н. Краснова, любой из них может занять пост командующего войсками столичного округа. Ответную реакцию офицеров следует считать в первую очередь осторожной. Никто из присутствующих не решился принять предложения новой власти, но и не выразил враждебности6.
Наиболее закономерным был приход в ряды революционных войск офицеров — членов революционных партий большевиков и левых эсеров, число которых в 1917 г. значительно выросло. Войсковым отрядом, направленным на разгром Ставки, командовал прапорщик М.К. Тер-Арутюнянц (23 года, большевик с 1917 г.), он же стал первым начальником и комиссаром образованного при Ставке Революционного полевого штаба. Во главе трех колонн революционных войск, действовавших против калединского Дона в январе 1918 г., стояли прапорщики Р.Ф. Сиверс (25 лет, большевик с 1917 г., один из организаторов и редакторов газеты «Окопная правда»), Ю.В. Саблин (20 лет, левый эсер с 1917 г.), Г.К. Петрова (25 лет, левый эсер с 1917 г.). Крупными отрядами командовали поручик Р.И. Берзин (29 лет, большевик с 1905 г.) и капитан П.В. Егоров (28 лет, большевик с 1917 г.).
Заметное место среди командных кадров революции занимали беспартийные офицеры, выдвинутые в 1917 г. солдатской средой и показавшие себя ее искренними сторонниками и защитниками демократии. Выбор этой группы офицеров следует признать социально-эмоциональным. Наиболее видное положение в ней занимают известные вожди революционного казачества. Хорунжий А.И. Автономов, прославившийся своим смелым выступлением против контрреволюционного большинства на проходившем в Киеве в октябре 1917 г. 3-м общеказачьем съезде, принял командование Юго-Восточной революционной армией на Кубани и в марте 1918 г. руководил всеми советскими войсками, защищавшими Екатеринодар. Большой популярностью среди фронтового казачества пользовался войсковой старшина Н.М. Голубов. Человек яркой судьбы, участник русско-японской, Балканской и мировой войн, делегат 1-го Донского войскового круга, резко критиковавший А.М. Каледина и А.П. Богаевского и за это арестовывавшийся донским правительством, Н.М. Голубов возглавил войска Донского казачьего военно-революционного комитета, которые в феврале 1918 г. заняли Новочеркасск. Крупными революционными отрядами на Северном Кавказе командовали подъесаул И.Л. Сорокин, подпоручик М.И. Бушко-Жук, прапорщик С.Д. Одарюк. Нередкими были случаи, когда офицеры не покидали революционные части и в их составе принимали участие в боях с белыми, что вызывало удивление и ненависть последних7.
Наконец стоит указать, что прецедент лояльного поведения в условиях нового политического режима в наиболее массовом порядке создавали бывшие офицеры, не оставившие фронт и свои части в последние, самые трудные месяцы существования старой армии и прошедшие с ней до окончательной демобилизации. Многие из них, любившие военную профессию и дорожившие доверием солдат, становились первыми инструкторами по формированию социалистической армии на фронте, а впоследствии возглавляли свои переформированные части в качестве отрядов завесы и в составе Красной армии.
Особое значение имеет вопрос о выступлении на стороне революционных войск опытных военных специалистов — генералов и офицеров Генерального штаба. Привлечение военных специалистов было не только требованием момента, оно отвечало перспективным задачам советского государственного и военного строительства, а также поднимало престиж новой власти. Для военных профессионалов — генералов и штаб-офицеров — переход к активному сотрудничеству с Советской властью предполагал несколько иной комплекс причин и мотивов, чем у офицеров военного времени. В этой среде практически отсутствовали лица с революционным прошлым или члены революционных партий. Вместе с тем продолжение работы главных военных учреждений в Петрограде после октябрьского переворота стало возможным в результате добровольной и активной работы на стороне Советской власти генералов С.И. Одинцова и Н.М. Потапова8. Мирный переход Ставки в подчинение Совнаркома был бы значительно сложнее без содействия с обеих сторон представителей генералитета. Здесь особая роль также принадлежала генералу С.И. Одинцову, который по поручению Главковерха Н.В. Крыленко заранее прибыл в Могилев и провел переговоры как с исполнявшим обязанности Главковерха Н.Н. Духониным, так и с группой генералов, склонных подчиниться Советской власти: начальником гарнизона М.Д. Бонч-Бруевичем, К.И. Величко и А.Е. Гутором. В результате при занятии Ставки 20 ноября (3 декабря) 1917 г. революционными войсками удалось избежать сопротивления. Начальником штаба Верховного главнокомандующего был назначен генерал М.Д. Бонч-Бруевич, который, занимая предшествующие должности, умел наладить сотрудничество с местными Советами. Абсолютное большинство личного состава управлений Ставки согласилось продолжать работу на пользу армии.
Постепенное расширение масштабов сотрудничества военных профессионалов с новой властью отчасти являлось следствием тех изменений, которые претерпевал в их представлениях образ большевизма как политического явления. Если летом 1917 г. большевики олицетворяли силы анархии, подрывавшие устои армии и боровшиеся с влиянием командования, то в начале 1918 г. они представляли российское правительство, которое приступило к решению вопросов государственного и, в частности, оборонительного строительства9. Исключительным по значимости событием, послужившим вовлечению командных кадров старой армии в организацию обороны республики стало нарушение Германией перемирия и начало наступления немецких войск на фронте 18 февраля (3 марта) 1918 г. В феврале-марте 1918 г. на штабные, командные и административные должности в вооруженные силы республики поступило более 8 тыс. офицеров и генералов, то есть более, чем в то время находилось в рядах всех антисоветских формирований.
Принадлежность к офицерскому корпусу старой армии не стала решающим фактором, предопределившим выбор и судьбу его представителей в гражданском конфликте. В Гражданской войне, развернувшейся в полную силу на просторах России к середине 1918 г., все стороны и «цвета» были объективно заинтересованы в том, чтобы использовать для организации своих вооруженных сил военных профессионалов. Офицеры бывшей императорской армии неизменно оказывались у руководства и в рядах самых разных, в том числе и «несистемных», формирований и сил — от армий молодых национальных государств до всевозможных повстанческих движений. И все же при всех превратностях внутренней смуты бывших офицеров непреодолимо притягивали два ее полюса — «красные» и «белые» — два главных конкурента в борьбе за право представлять новую государственность. Наследуя российскую военную традицию, Красная армия отвергла ее внешние формы, но восприняла профессиональное и военно-научное содержание.
С окончанием Гражданской войны в рядах Красной армии продолжали службу около 50 тыс. бывших офицеров, что составляло 38,2% среди лиц командного состава, а во флоте их доля достигала двух третей10. В течение после дующих десятилетий многим из них предстояло сыграть выдающуюся роль в деле организации обороны и военного строительства советского государства. Офицерами старой российской армии являлись трое (М.Н. Тухачевский, А.И. Егоров, Б.М. Шапошников) из восьми маршалов Советского Союза довоенного производства и трое (Ф.И. Толбухин, Л.А. Говоров, И.Х. Баграмян) из девяти, получивших это звание в годы Великой Отечественной войны. Генералитет Красной армии, победоносно завершившей Вторую мировую войну в Европе и на Тихом океане, символизировал преемственность национальной воинской традиции, объединив в своем составе людей разных поколений и судеб, но одинаково преданных делу защиты Отечества.
Список литературы
Абинякин P.M. Офицерский корпус Добровольческой армии: социальный состав, мировоззрение. 1917—1920 гг. Орел: Издатель А. Воробьев, 2005. — 204 с.
Абинякин P.M. Увольнение бывших офицеров из РККА в 1921—1934 гг. // Вопросы истории. 2012. № 2. — С. 91-103.
Апухтин С.И. На фронте после революции // Военная быль. 1968. № 92. — С. 32-40.
Буравченков А.А. В ногу с революцией: демократическое офицерство в Великой Октябрьской социалистической революции. Киев: Вища школа, 1988. — 141 с.
Верховский А.И. Россия на Голгофе (Из походного дневника 1914 — 1918 гг.) // Военно-исторический журнал. 1993. № 4. — С. 31-43.
Гребенкин И.Н. Долг и выбор: Русский офицер в годы мировой войны и революции. 1914-1918 гг. М.: АИРО-XXI, 2015. — 528 с.
Деникин А.И. Очерки русской смуты. Борьба генерала Корнилова. Август 1917 г. — апрель 1918 г. М.: Наука, 1991. — 376 с.
Дроздовский М.Г. Дневник // Белое дело. Добровольцы и партизаны. М.: Голос: Сполохи, 1996. — С. 5-74.
Кавтарадзе А.Г. Военные специалисты на службе Республики Советов 1917—1920 гг. М.: Наука, 1988. — 280 с.
Назаренко К.Б. Флот, революция и власть в России: 1917-1921.
М., 2011. — 488 с.
Потапов Н.М. Записки о первых шагах советского военного строительства // Военно-исторический журнал. 1968. № 1. С. 61-68.
Гребенкин Игорь Николаевич — докт. истор. наук, профессор кафедры истории России, Рязанский государственный университет имени С.А. Есенина, Рязань grin17.66@mail.ru
1 Кавтарадзе А.Г. Военные специалисты на службе Республики Советов 1917—1920 гг М., 1988; Буравченков А.А. В ногу с революцией: демократическое офицерство в Великой Октябрьской социалистической революции. Киев, 1988.
2 Верховский А.И. Россия на Голгофе (Из походного дневника 1914 — 1918 гг.) // Военно-исторический журнал. 1993. № 4. С. 32.
3 Абинякин P.M. Офицерский корпус Добровольческой армии: социальный состав, мировоззрение. 1917-1920 гг. Орел, 2005. С. 89.
4 Кавтарадзе А.Г. Указ. соч. С. 32-37.
5 Апухтин С.И. На фронте после революции // Военная быль. 1968. № 92. С. 37.
6 См.: Апухтин С.И. Указ. соч. С. 38.
7 См.: Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т.2. М., 1991. С. 238; Дроздовский М.Г. Дневник // Белое дело. Добровольцы и партизаны. М., 1996. С. 51.
8 См.: Потапов Н.М. Записки о первых шагах советского военного строительства // Военно-исторический журнал. 1968. № 1. С. 62-63.
9 См.: Гребенкин И.Н. Долг и выбор: Русский офицер в годы мировой войны и революции. 1914-1918 гг. М., 2015. С. 458-460.
10 Абинякин P.M. Увольнение бывших офицеров из РККА в 1921-1934 гг // Вопросы истории. 2012. № 2. С. 91; Назаренко К.Б. Флот, революция и власть в России: 1917-1921. М., 2011. С. 79.
Просмотров: 819
Источник: Гребенкин И.Н. Революция и контрреволюция: Офицерский облик.//М.: Новый хронограф, 2016.- с. 170-184.
statehistory.ru в ЖЖ:
