Белый террор на Европейском Севере в освещении советских школьных учебников (проблемы «малой» историографии)
На протяжении практически всего периода существования советской историографии Гражданская война рассматривалась с классовых позиций и в тесной связи с иностранной интервенцией. Согласно установкам «Краткого курса истории ВКП(б)», гражданское противостояние в стране представало как «война рабочих и крестьян России против внешних и внутренних врагов Советской власти», а хозяйничанье интервентов на занятых территориях доходило до дикого зверства, до расправ, учиняемых над целыми группами рабочих и крестьян» [4, с. 216-217, 225]. И в «прорывной» для лет «перестройки» статье Ю.А. Кораблева утверждалось: «Белый же террор — это террор буржуазии, монархистов и их прислужников против рабочих и крестьян, против большинства народа» [5, c. 82]. Современные исследователи стремятся уйти от однозначно классовой интерпретации белого террора. В.Г. Бортневский еще в 1990 году отмечал: «Белые, конечно же, не ставили и не могли ставить своей задачей подавление или уничтожение какого-то класса, рабочие и крестьяне не зачислялись априорно в “сомнительные элементы” с лишением каких-либо прав и преимуществ» [6, c. 117].
Принадлежность к партии большевиков, членство в губернских и уездных исполнительных комитетах Советов, сотрудничество с органами советской власти или даже сочувствие им, служба в Красной армии на командных или политических должностях — вот неполный список оснований, по которым можно было быть привлеченным к судебной ответственности по законам военного времени.
Примером формулировок, согласно которым привлекали к ответственности репрессивно-карательные органы белых, могут служить формулировки в отношении председателя комитета служащих железнодорожной станции Архангельск Батманова, указанные в представлении исполняющего обязанности прокурора Архангельского Окружного суда управляющему Отделом юстиции Временного правительства Северной области (октябрь 1918 г.). В документе указывается, что Батманов «...проявлял все “приемы” большевистского управления: вмешивался в распоряжения железнодорожной администрации, держал себя крайне вызывающе., угрожал арестом, и, наконец, открыто одобрял распоряжения и действия большевиков»1 [7].
Бывали прецеденты, когда рабочих, арестованных за участие в политической забастовке, развернувшейся в связи с попыткой антиправительственного переворота в Архангельске в сентябре 1918 г., от «личного задержания» освободили, а дела о них прекратили. Подобного рода факты опровергают представления об исключительно классовой направленности белого террора.
При этом к белогвардейскому следствию могли быть привлечены люди, которые на начальном этапе антибольшевистской борьбы принимали участие в свержении советской власти и в становлении вооруженных сил Северной области. Например, Н.И. Звегинцев, последняя должность которого — должность заместителя заведующего Военным отделом Верховного управления Северной области, был обвинен в сотрудничестве с советской властью. Позже, находясь в эмиграции, Н.И. Звегинцев в письме Е.К. Миллеру от 6 сентября 1926 гг. горько сетовал: «.Я ни разу никогда красного банта не одевал, “да здравствует революция” не кричал, Временному правительству не присягал»2.
В школьных учебниках второй половины 1930-х — 1950-х гг. много внимания уделялось и политике интервентов и белогвардейцев на занятых ими территориях бывшей Российской империи. Уже в учебнике «Краткий курс истории СССР», вышедшем под редакцией профессора А.В. Шестакова и выдержавшем в 1937-1955 гг. несколько переизданий, на примере режима генерала Деникина, велось повествование о репрессиях против рабочих и крестьян, сочувствовавших советской власти, еврейских погромах [7, с. 225]. В учебнике под редакцией академика А.М. Панкратовой подчеркивалось, что интервенты на Севере безжалостно вырубали леса, беззастенчиво грабили край, вывозили пушнину. Всех сочувствовавших советской власти ждала жестокая участь — оказаться в каторжных тюрьмах, организованных на отдаленных островах [8, с. 232].
Учебное пособие И.Б. Берхина, вышедшее в 1970-е гг., доносило до учащихся информацию о том, что интервенты совместно с белогвардейцами установили на Севере жесткий оккупационный режим, бросив в тюрьмы свыше 50 тыс. человек и расстреляв больше 4 тыс. человек [9, с. 84]. «Детская энциклопедия», относимая к так называемой литературе сопровождения учебного процесса, упоминала об острове Мудьюг на Белом море — «острове смерти» с его тысячами жертв [10, c. 42]. А.Н. Аксенов в учебном пособии «Наш край в истории СССР» достаточно подробно описал ужасы Мудьюга и Иоканьги. Историк уточнил число узников архангельской губернской тюрьмы в период с августа 1918 г. по октябрь 1919 г. — 9760 человек. А.Н. Аксенов подчеркивал, что в тюрьме по ночам заседал военный суд, по расстрельным приговорам которого к месту казни — Мхам — вывозились целые группы людей [11, с. 124].
В своих оценках ужасов Мудьюга советские историки и методисты вполне могли опереться на авторитетное мнение П.П. Рассказова, автора переиздававшихся в различных версиях «Записок заключенного», в которых он, как узник Мудьюга, писал: «Представление о Мудьюге неразрывно связано с представлением о высшем человеческом страдании, высшей человеческой жестокости и неизбежной мучительной смерти. <...> Кто попал на Мудьюг, тот живой труп, тот уже никогда не вернется к жизни» [12, c. 24].
Не задаваясь целью оправдать террор интервентов и белогвардейцев, следует отметить, что число жертв этого террора в советской учебной литературе явно завышено. Применительно к Северу России одним из основных источником по этой проблеме является фонд 32 Государственного архива Архангельской области — «Архангельская губернская тюрьма». В материалах фонда за 1918-1919 гг. сохранились списки арестованных, переписка различных инстанций белых и интервентов по поводу перемещения конкретных арестованных из различных мест заключения, личные дела заключенных.
Конвейер репрессивных акций белых властей иллюстрируют следующие цифры и факты. Так, 25 сентября 1919 г. из Архангельской губернской тюрьмы на пароходе «Новая Земля» на Иоканьгу было отправлено 348 заключенных, из них: 117 — уголовных; 9 числились за Главнокомандующим вооруженными силами Северной области; 6 — за Начальником губернии; 3 — за Право-маршалом; за Военно-регистрационной службой — 191, за Союзным разведывательным отделом — 22. Через четыре дня, 29 сентября 1919 г., с Мудьюга на Иоканьгу было отправлено 157 заключенных. Подавляющее большинство среди них — уголовный элемент, 6 числились за Главнокомандующим и 3 — за Уездным комендантом.
Материалы фонда позволяют выявить 295 фамилий военнослужащих различных полков белой армии и матросов линейного корабля «Чесма», арестованных за участие в восстаниях и за иные воинские преступления и отправленных на Иоканьгу. Интерес представляет «Список каторжан, находящихся в Иоканьгской военной тюрьме», подписанный начальником тюрьмы И.Ф. Судаковым, в котором фигурируют 59 имен заключенных. В их числе имена активных участников антиправительственных выступлений в Архангельске в канун второй годовщины Февральской революции Михаила Ивановича Бечина и Соломона Моисеевича Цейтлина, осужденных в июле 1919 г. на 15 лет каторжных работ3.
Однако делопроизводство в тюрьме велось некачественно — один и тот же арестованный мог оказаться в нескольких разных списках одновременно, мог несколько раз по различным поводам попадать в тюрьму, что должно было документально фиксироваться, но далеко не все соответствующие документы сохранились. Все это приводило исследователей к двойному, а то и тройному пересчету, когда конкретный арестованный мог учитываться исследователем несколько раз.
Уже отмечалось, что в советской научной и учебной литературе второй половины 1930-х — 1980-х гг. внимание читателей акцентировалось на том, что жертвами террора интервентов и белогвардейцев становились большевики-подпольщики, комсомольцы-подпольщики, рабочие и крестьяне, сочувствовавшие советской власти. В «Детской энциклопедии» приводились выдержки из предсмертных писем молодых коммунистов-подпольщиков Одессы, приговоренных белым военно-полевым судом в январе 1920 г. к смертной казни [10, c. 59].
При этом авторы учебников обходили стороной то обстоятельство, что жертвами этого террора становились и члены тех российских политических партий, которых официальная советская историография именовала «непролетарскими», «мелкобуржуазными», эволюционировавших от «мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции». Примером могут служить судьбы ряда членов партии левых социалистов-революционеров (ПЛСР). Достаточно долгое время научному исследованию этих вопросов препятствовали установки «Краткого курса истории ВКП(б)», согласно которым ПЛСР являлась, по сути, контрреволюционной партией, пошедшей на соглашение с большевиками лишь из тактических соображений, чтобы не потерять влияние на крестьянские массы, и в итоге разгромленной советской властью [4, c. 202].
Некоторые перемены в этом отношении наметились в период перестройки, когда исследователи, находясь еще в рамках советской историографической парадигмы и используя соответствующую этой парадигме терминологию, высказывали мысль о том, что к членам мелкобуржуазных партий необходим дифференцированный подход, так как многие из них творили революцию на местах и погибли за ее идеалы. На научно-практической конференции «Остров Мудьюг в истории Севера», состоявшейся в Архангельске в сентябре 1989 г., был поднят вопрос о северных левых эсерах, ставших жертвами белого террора [14, c. 6]. С позиций современной отечественной историографии признанным считается, что левые эсеры и социал-демократы (интернационалисты) выступали союзниками большевиков в борьбе за советскую власть, а левые эсеры нередко имели большинство в местных Советах [15, c. 199].
Автор этих строк, опираясь на извлеченные из спецхрана мемуары современников событий, а также документы местного архивохранилища и рассекреченные материалы белогвардейских фондов Государственного архива Российской Федерации, предпринял в свое время попытку проследить судьбу двух видных деятелей емецкой организации левых эсеров — Ивана Григорьевича Рехачева и Николая Михайловича Жанина (Бачурина).
И.Г. Рехачев входил в ядро немецкой организации левых социалистов-революционеров, возглавлявшейся М.М. Михайловым. В марте 1918 г. на первом Емецком волостном съезде Советов Иван Григорьевич вошел в состав президиума Емецкого Совета и был избран его председателем. Рехачев обладал талантом оратора, умел влиять на массы, боролся с контрреволюцией, участвовал в конфискациях имущества спекулянтов, принимал участие в ликвидации земских учреждений. При этом, он проявлял известные колебания в политике, был склонен к компромиссам с правыми эсерами. И.Г. Рехачев был арестован после антисоветского переворота в Архангельске 2 августа 1918 г. комендантом Емецкого района, находился в Архангельской губернской тюрьме, 9 августа 1918 г. отправлен на о. Мудьюг, умер на Иоканьге.
Н.М. Жанин (Бачурин) в конце 1917 г. вошел в состав правления Емецкого потребительского кооператива. В марте 1918 г. он избирается делегатом на уездный крестьянский съезд. После антисоветского переворота 2 августа 1918 г. года Николай Михайлович проявил «конституционные иллюзии» по поводу «демократии» новой власти и остался в Емецке, был арестован и отправлен в Архангельскую губернскую тюрьму. В сентябре 1918 г. Жанин (Бачурин) выслан на о. Мудьюг. Председатель Холмогорской уездной следственной комиссии в докладе прокурору Архангельского окружного суда от 1 ноября 1918 г. характеризовал Н.М. Жанина (Бачурина) как «агитатора за советскую власть». Погиб Н.М. Жанин (Бачурин) на Иоканьге.
Жертвами белого террора 1918-1920 гг. стали также немецкие левые эсеры А.А. Иванов, М.М. Михайлов, С. Елфимов, М. Жданов, С.А. Ярославцев, В.В. Рудный, В. Маккавеев и другие.
Следует подчеркнуть, что белый террор бесперспективно рассматривать в отрыве от террора красного, так как исследователи, начиная со времен перестройки, обратили внимание на определенное сходство форм и методов некоторых политических институтов, особую роль армии и репрессивно-карательных органов в рамках белой и красной диктатур, столкнувшихся в горниле Гражданской войны.
Обобщая, следует подчеркнуть, что обычно школьные учебники по истории являются адаптированной квинтэссенцией сложившейся исторической концепции. Как отмечает Н.В. Трубникова, современная исследовательница французской исторической школы «Анналов», учебник неотделим от профессии [16, с. 35]. В СССР со второй половины 1930-х гг. ситуация оказалась несколько иной. Первый советский стабильный учебник, вышедший под редакцией А.В. Шестакова, сыграл роль своего рода катализатора в становлении и развитии советской моноконцепции отечественной истории, в том числе и истории Гражданской войны. Идеи и установки этого учебника, видоизменяясь и трансформируясь не столько с точки зрения методологической, сколько стилистической и акцентуальной, оказали сильное влияние на содержательное наполнение школьной истории Гражданской войны, как в центре, так и в регионах.
Силин Андрей Вячеславович — кандидат исторических наук, доцент, доцент Северного (Арктического) федерального университета имени М.В. Ломоносова (Архангельск); silin23@yandex.ru
1 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р-5867. Оп. 1. Д. 11.
Л. 3.
2 ГАРФ. Ф. Р-5867. Оп. 1. Д. 3. Л. 65.
3 Государственный архив Архангельской области. Ф. 32. Оп. 5. Д. 1226. ЛЛ. 91122 об.; 140-144; 202-213.
Просмотров: 821
Источник: Силин А.В. Белый террор на Европейском Севере в освещении советских школьных учебников (проблемы «малой» историографии)//М.: Пятый Рим (ООО «Бестселлер»), 2020.-с.250-257
statehistory.ru в ЖЖ:
