Моральное состояние
1. Положение с продовольствием в отрядах тяжелое... Соли практически нет. Боевой дух низкий, и за последние несколько дней... положение стало безнадежным; но из страха перед командирами, а также опасаясь карательных мер [немецких] войск, никто не дезертирует.
2. Коммунисты и военные [военнослужащие Красной армии] сражаются вместе, и их боевой потенциал сравнительно высок. Боевой дух крестьянских парней, заманенных в партизаны, низок. Но среди них почти нет дезертирства. Часто [партизаны] сдаче в плен предпочитают самоубийства.
3. Подразделение противника, хотя и состоящее в основном из насильно призванных на службу, сражалось стойко, благодаря давлению, оказываемому на личный состав комиссарами.
4. По большей части боевой дух партизан можно назвать «недостаточно высоким»... Но это практически не отражается на интенсивности боевых действий, поскольку личный состав находится под пристальным наблюдением. Кроме того, командиры и комиссары имеют возможность вести активную политическую пропаганду, что не представляет для них особого труда, поскольку мы можем воздействовать лишь на инакомыслящие элементы, давая расплывчатые обещания на будущее.
Подобные наблюдения подтверждаются статистическими данными и о дезертирстве из партизанских отрядов. В таблице 1 приводится количество партизан, перешедших к немцам в районе действий 3-й танковой армии в период с мая 1943 по май 1944 года. Общее количество партизан в этом районе составляло 27 000 человек. Для сравнения приводятся данные об убитых и взятых в плен. Длительное время количество дезертиров было очень небольшим по сравнению как с общим количеством партизан, так и с числом убитых. Статистические данные других немецких армий указывают на сравнительно низкий уровень дезертирства в зоне действий группы армий «Центр», где активность партизан была наиболее высокой. С сентября 1943 года по апрель 1944 года, например, в среднем в месяц отмечалось пять случаев дезертирства.
Таблица 1.
ПАРТИЗАНЫ, ДЕЗЕРТИРОВАВШИЕ К НЕМЦАМ В ЗОНЕ ДЕЙСТВИЙ 3-Й ТАНКОВОЙ АРМИИ с мая 1943 по май 1944.
1943
| Май | Июнь | Июль | Август | Сентябрь | Октябрь | Ноябрь | Декабрь | |
| Убито | 1227 | 658 | 126 | 275 | 166 | 289 | 546 | 762 |
| Взято в плен | 372 | 271 | 136 | 158 | 144 | 79 | 115 | 97 |
| Дезертировали | 227 | 247 | 121 | 44 | 13 | 2 | 6 | 5 |
1944
Общее количество в результате проведённой в мае крупной операции Fruehlingsfest("Весенний праздник") составило:
| Январь | Февраль | Март | Апрель | Май | Июнь | |
| Убито | 699 | 194 | 342 | 969 | 6667 | 6425 |
| Взято в плен | 177 | 23 | 43 | 167 | 8133 | 7023 |
| Дезертировали | 2 | 2 | 3 | 8 | 374 | 358 |
Следует отметить, что в период с мая по август 1943 года и в мае 1944 года уровень дезертирства был существенно выше, 8 Другие месяцы. В обоих случаях это было прямым следствием проведения немцами крупных карательных операций против партизан. Если количество убитых и взятых в плен возрастало практически пропорционально, то в увеличении случаев дезертирства наблюдалась диспропорция. Это свидетельствовало вовсе не о том, что партизаны были готовы дезертировать столкнувшись с превосходящими силами противника. В немецких донесениях указывается, что большинство случаев дезертирства происходило после завершения операций, когда бригады были дезорганизованы и отдельным партизанам было легче и безопаснее дезертировать из небольших отрезанных друг от друга групп. Дезертировать из партизанского отряда было нелегко. Рядовые партизаны находились под пристальным наблюдением командиров, политруков и представителей НКВД. Низкого боевого духа и недовольства жизнью в партизанском отряде оказывалось недостаточно для того, чтобы заставить партизан подвергать себя риску. Как правило, был нужен серьезный стимул для раскрепощения людей или возникновения серьезного кризиса, который заставлял принимать решение. Поэтому наибольшее количество случаев дезертирства имело место после крупномасштабных карательных операций, когда интенсивность боевых действий уменьшалась, а отряды были дезорганизованы, что позволяло дезертировать с меньшим риском. В одном случае немцы отметили другую побудительную причину. В июне 1943 года, после операции Maigewitter («Майская гроза»), часть партизанских бригад начала выход из района Витебска, чтобы обосноваться к югу от реки Двины. В этот период дезертировало большое количество партизан, рекрутированных из местного населения. Пока бригады действовали поблизости от их деревень, призывники оставались в партизанах, но удаляться от мест проживания вместе с бригадами они не пожелали. Из дезертиров одного из партизанских отрядов немецкий комендант этого района организовал полицейский отряд численностью 150 человек.
Проводимая немцами политика скорее препятствовала, чем способствовала дезертирству. Потенциальный дезертир, готовый идти на существовавший при побеге из партизанского отряда риск, вовсе не мог надеяться на хорошее обращение после прихода к немцам. Более того, отсутствие у немцев внятной политической и экономической программы делало перспективы дезертира на будущее весьма туманными. Многие дезертиры, которых, по всей вероятности, было намного больше, чем тех, кто добровольно являлся к немцам, стремились избегать контактов с обеими противоборствующими сторонами. Но поскольку им грозили репрессии со стороны как немцев, так и партизан, даже их число было небольшим. Моральное состояние партизан и дезертирство нельзя рассматривать в отрыве друг от друга, а следует оценивать в свете С шествовавших возможных альтернатив для каждого отдельного человека. Вторая мировая война поставила почти всех советских граждан, находившихся по обе стороны фронта, в крайне сложное положение. В общепринятом смысле моральный дух был крайне низок — и у гражданского населения, и в Красной армии, и в партизанском движении. Если же говорить о моральном состоянии партизан, то следует обратить внимание не столько на психологическую мотивацию, сколько на логику развития событий. Для рядового партизана служба в отряде не являлась сознательным выбором, а была необходимостью. После лета 1942 года стало совершенно ясно, что перешедшие на сторону немцев примкнули к проигравшей стороне, тогда как служба в партизанах пусть и не доказывала лояльности к советскому режиму, но являлась прямым свидетельством того, что человек не сотрудничал с врагом. Отмежевание и от партизан, и от немцев не являлось решением проблемы. Жизнь в партизанских бригадах была тяжелой, но жизнь гражданского населения под гнетом немцев была не легче. В партизанских бригадах человека кормили, при немцах же он, скорее всего, был бы вынужден голодать или оказался бы депортирован на работу в Германию. В партизанском движении он считался сделавшим свой выбор, вне его он вынужден был зависеть от милости и партизан, и немцев.
Взамен полной безысходности и катастрофическим условиям жизни партизанское движение при определенных условиях могло предложить человеку некоторые материальные блага. Жизнь рядового партизана была тяжела, но ненамного тяжелее жизни солдата регулярной армии. Партизан, во всяком случае часть времени, мог сносно питаться и жить в относительно неплохих условиях, поскольку партизаны в основном существовали благодаря проводимым реквизициям, которые временами были вполне успешными. Кроме того, партизаны никогда, как кому-то может показаться, не жили в условиях постоянной угрозы В течение долгого, иногда даже очень долгого времени положение партизанских отрядов могло быть сравнительно безопасным. Потери в рядах партизан не измерялись огромными цифрами, характеризующими потери среди находящихся на те солдат Красной армии; во всяком случае, находясь в партизанах, у человека было больше шансов уцелеть. Партизанские отряды скорее стремились избегать, а вовсе не искать серьезных столкновений, и документы свидетельствуют, что подчас им это неплохо удавалось. Определенную роль играла неспособность противника организовать крупномасштабную военную кампанию против партизан.
От всего сказанного выше может сложиться впечатление что партизаны представляли собой однородную массу, чья реакция на внешние раздражители всегда была одинаковой. Это было бы явным заблуждением. Следует отметить наличие нескольких групп, имевших четкие отличия. Существовало ядро довольно большое в абсолютных цифрах, но представлявшее сравнительно небольшую часть всего движения, чей моральный дух был относительно высок. Оно состояло из партийных работников и членов партии, солдат и офицеров регулярной армии, а также из убежденных приверженцев советской власти. Эти люди не теряли энтузиазма даже в самых тяжелых условиях. Они играли важную роль, поскольку являлись командным составом и, кроме того, в определенной мере оказывали влияние на образ мыслей всех остальных групп. Без этого ядра партизанское движение, вероятнее всего, ждал бы крах. Наиболее существенные различия в настроениях и моральном состоянии отмечались между рекрутированными из местного населения и солдатами Красной армии, оказавшимися в партизанах в результате окружения. С небольшими отклонениями в зависимости от места и времени эти две группы составляли до 90 процентов численности всего партизанского движения. На допросах, касающихся настроений и морального состояния партизан, пленные и дезертиры неизменно проводили четкое разграничение между двумя вышеуказанными группами. Приводимые ниже выдержки показывают, в чем это выражалось:
«Моральный дух не очень высок. Только бывшие красноармейцы продолжают стойко сражаться, тогда как призванные силой лишь ждут удобного случая сбежать».
«Моральный дух рекрутированных из местного населения очень низок... Моральный дух бывших красноармейцев высок. Они ожидают возвращения Красной армии в ближайшее время».
«Моральный дух партизан в Щербино не высокий. Оказавшиеся в партизанах местные жители лишь ждут удобного случая сбежать. Даже бывшие красноармейцы говорят, что, как только кончится распутица (в конце весны), их всех уничтожат. Они не дезертируют отчасти потому, что у них нет возможности вернуться в родные деревни, а отчасти из страха подвергнуться жестокому обращению или оказаться расстрелянными немцами вопреки [немецкой] пропаганде».
В партизанах бывшие красноармейцы проявляли энтузиазма намного больше, чем насильно призванные крестьяне. Но они "влились своего рода добровольцами, благодаря чему их статус в партизанском движении был несколько выше, к тому же в случае захвата в плен немцами им грозило более суровое наказание. Вне отрядов у красноармейцев не было никаких связей, у призванных крестьян, наоборот, были имущество и семьи, которые подвергались опасности, пока они находились в партизанских отрядах. Примечательно, что неудовлетворенность призывников редко приводила их к решению дезертировать, чаше ввергала в подавленное состояние.
Ряд специфических внешних факторов влиял на моральное состояние всех партизан. Это такие факторы, как медицинское обслуживание, питание, награды и нахождение в относительно безопасных районах. Установление тесной связи по воздуху с советским тылом являлось одним из наиболее важных факторов, укреплявших моральный дух партизан. Простота, относительная безопасность и регулярность таких контактов влияли на все стороны партизанского движения. В материальном плане они давали возможность осуществлять необходимые поставки оружия, боеприпасов и техники, эвакуировать раненых, доставлять медикаменты и почту. В психологическом отношении они помогали избавиться от чувства изоляции. Неспособность немцев воспрепятствовать воздушному сообщению подчас рождала у партизан чувство превосходства. Связь по воздуху со своей страной была такой тесной, что даже находившиеся в глубоком тылу противника партизанские отряды чувствовали себя так же, как если бы находились на советской территории. Кроме того, имея на вооружении новейшие образцы советского оружия и боеприпасов, партизаны часто были вооружены так же, как и противостоящие им немецкие войска, если не лучше.
Укрепляла моральный дух партизан и неспособность немцев широко использовать в борьбе с ними авиацию. Когда немцы могли применить в операциях против партизан самолеты, удавалось добиться значительных результатов. Группа дезертиров сообщала: «В особенности партизаны боятся немецкой авиации. Если налеты будут продолжаться, многие местные жители 1сРеди партизан] попытаются сбежать и воспользуются предоставляющейся возможностью дезертировать». Известен случай, когда трое захваченных партизанами коллаборационистов, воспользовавшись возникшей во время немецкой бомбардировки паникой, сумели сбежать. Немецкий солдат, находившийся в тюрьме в Дорогобуже, сообщил, что во время налетов тюремщики запирали его в камере, а сами бежали в укрытие. Еще в одном случае последствия воздушного налета описывались так «Раньше штаб [партизанского полка] находился в Сутцове а после бомбардировки 30 марта 1942 года его перевели в Солавеку. Партизаны не понесли потерь в результате налета. Дома тоже не были разрушены. Бомбы упали за деревней. Однако все были очень напуганы, и сразу последовала эвакуация».
1. Социальный состав партизан
Присутствие в советском партизанском движении различных элементов порождало острые внутренние противоречия. Существовавшее положение лучше всего можно понять, если на мгновение представить себе идеального с советской точки зрения партизана: патриот, член партии, добровольно вступивший в ряды партизан на раннем этапе войны и беззаветно преданный советским идеалам. В партизанской бригаде могло быть порядка 100 таких людей. Вместе с тем в ее составе было 100— 200 бывших красноармейцев, оказавшихся в окружении или бежавших из лагерей военнопленных. Многие из них являлись жертвами обстоятельств, и из них получались отличные и преданные делу партизаны; другие сдавались в плен без боя или дезертировали. Все они по возвращении в регулярную армию могли в лучшем случае рассчитывать на то, что их отправят в штрафные батальоны. Еще 200 или 300 человек были призывниками, которые пусть и не всегда были плохими бойцами, но не проявляли повышенного энтузиазма, поскольку их больше волновало собственное хозяйство, чем окончательный исход войны. И наконец, в составе бригады находилось от 50 до 100 человек, так или иначе запятнавших себя сотрудничеством с врагом, — бывшие полицаи, старосты, дезертиры из созданных немцами национальных частей, председатели колхозов, инженеры, учителя и многие другие, кто работал на немцев; пока не осознал, что война ими проиграна. Ни советское командование, — хотя оно временно и мирилось с подобным положением, — ни сами партизаны с безупречной репутацией не были готовы даровать полное прощение сомнительным и запятнавшим свою репутацию людям из этих групп. Прошлое каждого партизана строго учитывалось, и внутри движения возникало особое «классовое» отношение к таким людям, которое в ряде °С IX проявлений было весьма неприглядным. В возникавшие между различными «классами» трения отражены в сохранившихся документах. В полку Гришина «старые партизаны», то есть те, кто вступил в него в период его формирования (январь 1942 года), считали себя элитой и держались в стороне от призванных позднее. В другом случае 700 татар, дезертировавших из немецкой части, были разбросаны мелкими группами по разным бригадам с тем, чтобы за ними было легче следить. Дезертировавший из другого отряда партизан рассказывал: «У комиссаров и политруков есть собственный запас самогона, и они часто напиваются. После этого случается, что они начинают приставать к кому-нибудь из призванных на службу с вопросами, почему тот не вступил в ряды партизан раньше. Если не удается сразу дать вразумительного ответа, людей расстреливают». Один из авторов партизанских дневников сделал пометку, что водка и табак доставлялись по воздуху «для образцовых партизан».
В руки к немцам время от времени попадали донесения о предстоящих чистках внутри партизанских отрядов, которые были направлены в основном против бывших полицаев и военнослужащих созданных немцами национальных частей. Классовое отношение часто ярче всего иллюстрируют высказывания самих партизан. Бывших коллаборационистов, например, открыто презирали. Один из партизанских командиров, А. Федоров, писал после войны: «Раскаивавшиеся полицаи тоже начали приходить к нам. Мы сами приглашали их в распространяемых листовках. Если они не оставляли службы в полиции, мы писали, что убьем их как собак. Когда они оказывались в отряде, за ними долго наблюдали. Следили за ними очень внимательно»1. Политрук одного из отрядов отмечал в своем дневнике: «Сто восемьдесят казаков, дезертировавших из немецкой части, явились в бригаду Дьячкова. Их вместе с оружием передали в состав полка Гришина. Этим дезертирам нельзя доверять. В качестве бойцов они были ненадежны». Далее он сообщает: «Если с востока начинает «дуть сильный ветер», эти мерзкие предатели приходят в такое волнение, что не знают, что делать».
Бывшие красноармейцы, хотя и являлись одной из признанных опор движения, тоже оставались под подозрением. А. Федоров, старый коммунист и партизан-доброволец, говорил о них
следующее:
«Но среди бывших военнопленных встречались всякие люди. Кое-кто добровольно сдался немцам. Затем, когда в лагерях их стали жрать вши и им надоело получать зуботычины они раскаивались и убегали, чтобы вступить в партизаны. Отнюдь не все из них сообщали нам всю правду о себе. И, разумеется, мало кто признавался, что сдался в плен по своей воле
Эти люди шли к партизанам, потому что ничего другого им не оставалось. Они не хотели возвращаться к немцам, но и сражались они против них не особенно энергично.
Часть попавших в окружение солдат, присоединившихся к нам, были так называемыми «мужьями» [бывшие красноармейцы, старавшиеся затеряться среди местного населения в деревнях и «женившиеся» на местных женщинах]. Это были солдаты, по разным причинам отставшие от армии... Среди них попадались такие, которые с радостью всю войну отсиживались бы за бабьими юбками, но гитлеровцы могли либо угнать их на работу в Германию, либо заставить служить в полиции. Поразмыслив, такой парень приходил к выводу, что, в конце концов, ему все же лучше вступить в партизаны»2.
Призванные на службу крестьяне представляли собой обособленную группу в партизанском движении. В отрядах их часто считали балластом. Один из партизан после войны рассказывал: «В нашем отряде было три бригады [батальона?]. Две из них были боевыми бригадами... действовали они напористо и энергично. Они состояли из бывших военнопленных. От третьей бригады было мало толку. Ее набрали из местных крестьян по приказу из Москвы, которым нам предписывалось собрать всех местных крестьян в отряд, пока немцы не угнали их на работу в Германию».
Пленные партизаны и дезертиры на допросах о составе и моральном состоянии их отрядов неизменно характеризовали призывников как обособленную группу, чей боевой дух был крайне низок.
Примечательно, что большинство партизан считалось людьми второго сорта и, что еще более важно, многие из них осознавали, что, хотя они сейчас и являются партизанами, это не оправдает их в глазах советской власти, а лишь отодвинет на какое-то время час расплаты. Несмотря на наличие противоречий между различными группами партизан, серьезной угрозы мятежа или массового дезертирства не существовало. В создавшейся атмосфере безысходности само выживание становилось для людей целью, ради которой стоило сражаться.
2. Награды
Участники партизанских действий не оставались без наград. Почти все помнили о времени, когда партизаны времен Гражданской войны занимали привилегированное положение в советском обществе. В советской пропаганде содержались недвусмысленные намеки на то, что подобное признание ожидает и партизан Второй мировой войны. Газеты, радио и другие средства массовой информации неустанно окружали партизан ореолом героев войны.
Советское руководство поощряло стремление создать у партизан преувеличенное представление о своей значимости. Отряды не просто обозначались порядковыми номерами, им давали призванные будить патриотические чувства названия, такие, например, как «За Родину», «Народные мстители». Их называли именами Сталина, Чапаева, Александра Невского и других национальных героев. Партизан щедро награждали орденами и медалями. Командир почти каждой отличившейся бригады был Героем Советского Союза. Командиры получали указания представлять к наградам лучших своих бойцов, в отряды самолетами доставлялись ордена и медали, вручаемые прямо на месте. Даже самые незначительные достижения партизанских отрядов получали широкую известность.
Подобные усилия создавали у самих партизан высокое мнение об их заслугах. Среди захваченных у немцев документов сохранилось более двадцати партизанских дневников. Такое большое количество говорит о том, что вести дневник стало своего рода модой. Авторов побуждала к этому убежденность в важности того, что они делают в партизанах. Они верили, что все пережитое ими достойно быть облеченным в форму документа прямо на месте. Более скромные считали, что собирают важные свидетельства для своих семей, другие намеревались опубликовать свои воспоминания после войны.
Поощрялось стремление партизан превозносить свои заслуги и преувеличивать потери противника в письмах на «Большую землю», как это видно из приведенных ниже выдержек:
Недавно мы вели тяжелые бои. И у нас, и у немцев есть потери, но потери немцев значительно тяжелее. Жизнь трудная, поскольку все вокруг сожжено, но мы не теряем мужества. Часть наших людей сражается с немцами, остальные занимаются сельским хозяйством и работают в лесу. Мы построили мельницу, где можем молоть зерно. Еще мы построили пекарню, где печем хлеб. Все, конечно, делается тайно и с большими предосторожностями. Наш лес окружен немцами, но нужно продолжать жить чтобы сражаться. Приказ Сталина № 130 будет выполнен. Все что он от нас требует, будет сделано. Мы не пожалеем своих жизней ради победы.
Дорогие товарищи! [Письмо написано бывшим коллегам по работе на заводе, который был эвакуирован на советскую территорию.]
Прошлой зимой я вызвал вас на соревнование. Мы договорились, что каждый должен работать с большей отдачей на своем месте. Теперь, по прошествии трех месяцев, я готов отчитаться. Что нам удалось сделать на вражеской территории? Не буду вдаваться в подробности. Скажу лишь, что взятые обязательства выполнены. Комиссар нашего отряда и я получили ордена Красного Знамени. Остальные партизаны тоже получили награды. Теперь нам предстоит еще лучше сражаться с врагом. Призываю вас, своих товарищей, работать еще лучше. И пусть я буду получать от вас только хорошие известия.
Такие письма, безусловно, являлись пропагандистскими и вовсе не выражали подлинного настроения авторов; тем не менее они, по всей видимости, способствовали укреплению убежденности самих партизан в том, что их заслуги являются героическими и заслуживают признания.
В плане материального вознаграждения положение было довольно расплывчатым, хотя на первый взгляд оно может показаться вполне щедрым. Номинально служба в партизанах приравнивалась к службе в Красной армии, с использованием соответствующих воинских званий, оплаты и положенных привилегий. Командирам бригад часто присваивали звания полковников, всем остальным воинские звания за заслуги в партизанском движении присваивались сравнительно редко. Решение вопроса с оплатой было отложено до прекращения военных действий. Предоставление отпусков и отвод на отдых за линию фронта существовали для партизан лишь теоретически; ни того ни другого никогда не происходило.
В целом на вознаграждение за заслуги следовало рассчитывать лишь в будущем. Для большинства рядовых партизан конечный результат оказался полным разочарованием. Во время крупного советского наступления 1944 года немецкая агентура сообщала, что партизанские отряды, переданные в состав Красной армии, вместо ожидаемого признания своих заслуг и привилегированного положения получили лишь короткие отпуска, а затем были брошены на передовую.
Учитывая крайнюю подозрительность советского режима и разнородность состава партизанских отрядов, вполне вероятно, что даже заслуженные партизаны после возвращения на советскую территорию могли считать, что им повезло, если им удавалось избежать перевода в армейские штрафные батальоны. Вероятно, лишь занимавшие командные посты партийные работники выиграли от службы в партизанах. Те партизаны, кому посчастливилось уцелеть, пройдя сквозь сито политических чисток и неприязнь в частях регулярной армии, в лучшем случае могли позволить себе скромно существовать в лучах славы, которую продолжали приписывать партизанскому движению советские газеты, журналы и публикуемые мемуары выдающихся командиров.
3. Инертность
В отличие от регулярной армии партизанские силы не призваны одержать победу в войне, а должны лишь вносить свой вклад в достижение ее. На вопрос о том, сколь весом должен быть этот вклад, трудно дать однозначный ответ, даже говоря о таком строго контролируемом партизанском движении, каким оно было в Советском Союзе. Рядовой партизан не ставит себе целью пасть смертью героя, а более склонен выжить. Оказавшись на службе, которая, по определению, является опасной, он вынужден постоянно прилагать усилия к уменьшению риска. Подобный постулат справедлив и для всего партизанского движения. В качестве института оно направляет усилия на собственное сохранение, а отнюдь не на саморазрушение. Такая позиция является стойкой и последовательной. В лучшем случае она способствует уменьшению военного потенциала партизан, а в худшем — приводит к полному бессилию партизанского движения.
Разлагающее влияние таких сил было главной причиной провала партизанского движения в 1941 году. Во многих партизанских отрядах люди просто решили, что сопротивление невозможно, и эти отряды распадались. Сохранившимся отрядам удалось Уцелеть в первую очередь благодаря тому, что основной целью себе они поставили личную и групповую безопасность. В написанных после войны мемуарах секретарь обкома, тесно связанный в 1941 году с партизанским движением, описывает один из партизанских отрядов как «пристанище для группы людей, которые лишь защищались от врага». «Другой отряд, — пишет он, — распался на две группы: те, кто готовился воевать постоянно, и те, кто стремился воевать лишь потому, что искал приключений». Командиры, по его словам, не преследовали какой-то одной цели, а искали «середины», что приводило к пассивности3. Описанное им положение характеризовало проявлявшийся повсеместно феномен. Отряды, пережившие первый шок после того, как оказались на оккупированной территории, оценив ситуацию и обнаружив, что им не грозит немедленное уничтожение, стали пересматривать свои цели так, как им это было выгодно. В процессе этого возникло убеждение, что, просто сохраняя себя, они уже тем самым проявляют героизм, а потому им следует затаиться и готовиться к серьезным действиям против противника в отдаленном будущем или приберечь.свой потенциал до возвращения Советской армии.
Весной 1942 года вмешательство советского командования путем направления офицеров кадровой армии и установления строгого контроля над партизанскими отрядами вдохнуло новую жизнь в партизанское движение. Этот процесс продолжался до начала лета 1944 года. Одной из наиболее примечательных особенностей периода 1942—1944 годов стало стремление к концентрации партизанских сил. Численность отрядов возросла до 2000 и более человек. Кроме того, отряды больше не перемещались свободно по оккупированной территории, а стремились сконцентрировать свои силы путем создания крупных партизанских центров. Этот процесс достиг своего наивысшего развития в Белоруссии, где появилось более десятка таких центров. В одном из них, к северу от Полоцка, было собрано 15 000 человек; в другом, вдоль реки Ушача между Полоцком и Лепелем, было 12 000 человек; еще один находился в болотах по течению реки Березины между Лепелем и Борисовом; и еще 8000, 9000 и 14 000 человек находились в трех центрах под Минском, Сенно и Витебском. К 1943 году по меньшей мере три четверти личного состава всего партизанского движения было сконцентрировано в таких центрах.
Создание таких центров диктовалось главным образом тактическими соображениями и условиями местности; но, пожалуй, не стоит забывать и о том, что они в определенной степени стали отражением процесса застоя партизанского движения, возникшего в результате стремления отрядов и отдельно взятых партизан обезопасить себя. В военном отношении крупные центры не оправдали усилий, предпринятых для их создания и сохранения. Они якобы препятствовали проникновению против- ка на большие пространства, но на самом деле большинство из них возникло в тех районах, которые немецкие войска обошли, и они, по существу, не были оккупированы. Центры служили постоянными базами, откуда небольшие отряды можно было направлять на разрушение немецких линий коммуникаций, но это представляло собой крайне неэффективное использование личного состава. Каждый раз из десяти—пятнадцати тысяч человек могли эффективно использоваться лишь около 10 процентов. На первый взгляд эти центры были местами сосредоточения крупных сил, но они являлись лишь небольшими островками (уместным будет сравнение с положением японцев на Тихом океане). При отсутствии мобильности они не представляли собой ударной силы, и один центр не был способен собрать свои силы для оказания поддержки другому в случае нападения на него. Столкнувшись с решительными действиями противника, центр мог избежать полного уничтожения лишь путем самороспуска, позволяя своим силам рассредоточиться мелкими группами.
Единственным крупным преимуществом центров, пожалуй, было то, что они давали возможность партизанам обезопасить себя. В болотистой или лесистой местности, куда трудно было проникать немецким войскам, партизанские отряды могли беспрепятственно наращивать свою мошь. Достигнув численности от 5000 до 10 000, они становились неуязвимы для небольших по размаху действий противника, а поскольку немцам редко удавалось собрать достаточное количество сил для проведения крупномасштабных операций против партизан, такие центры могли месяцами, а иногда и годами существовать спокойно. И пусть не в привычках советского режима было позволять партизанам оставаться в бездействии на своих относительно безопасных плацдармах — избежать этого полностью было невозможно. Центры, хотя и за счет снижения своей эффективности в военном отношении, способствовали укреплению дисциплины и улучшению морального климата. Подобная ситуация отражена в приведенном ниже немецком донесении об одном из партизанских центров Белоруссии: «Большинство бригад усилены военнослужащими Красной армии и находятся под командованием офицеров. Дисциплина хорошая, и боевой дух высок. Вместе с тем основная масса партизан еще не принимала участия в сражениях с немецкими частями. В результате подобного спокойного развития событий в данном регионе моральное состояние и населения, и партизан относительно неплохое».
Ответную реакцию центров на воздействие сил, обусловливающих инертность партизанского движения, иллюстрируют при водимые ниже выдержки из направленных на советскую территорию писем, захваченных в партизанском центре у города Россоно в 1943 году:
1. «Россонский район стал настоящим партизанским краем - все население взялось за оружие и поднялось на борьбу с фашистами».
2. «Наш район полностью очищен от немцев, и населению спокойно и хорошо живется при нас, партизанах. 19 сентября мы отпраздновали годовщину освобождения от фрицев; целый год прошел с тех пор, как они перестали топтать своими коваными сапогами землю нашего района».
3. «Я живу неплохо и вспоминаю время, возврата к которому уже не будет. Тебе хорошо известно, что жизнь у нас, партизан, не то что раньше. Когда мы пришли сюда с «Большой земли», немцы были повсюду, и приятного в этом было мало. Было много полицаев и другой нечисти, воевавшей на стороне немцев. Население тоже было против нас. За прошедший год все изменилось. Район наших действий расширился. Теперь немцев в районном центре не видно. Свою работу нам приходилось делать в тяжелых условиях, теперь стало легче; население всего района поддерживает нас».
Об условиях жизни некоторые писали:
1. «В нашем партизанском крае урожай был собран без потерь и без борьбы».
2. «Мы живем хорошо; еды, одежды и обуви нам хватает. Никто ни в чем не нуждается. Мы собрали урожай немецкого зерна и теперь можем обеспечить себя хлебом».
3. «Жизнь у меня теперь вполне сносная. Еды, обуви и водки вполне хватает».
Заявления о том, что Россонский район был очищен от противника, далеки от истины — силы немцев изначально там были чисто символическими. Если опустить риторику, то в этих письмах авторы, главным образом, пытаются выразить свое облегчение оттого, что имеют возможность жить в относительно безопасном месте.
1 Федоров А. Указ. соч. С. 425.
2 Федоров А. Указ. соч. С. 424.
3 Федоров А. Указ. соч. С. 176, 196.
<< Назад Вперёд>>
