Партизанская психологическая война: выводы
Учитывая сложный и эффективный механизм советского контроля за партизанским движением, вряд ли стоит удивляться, что выбор и использование методов, средств и тематики психологической воины происходил в строгом соответствии официальными советскими правилами. Хотя существовали примеры, когда отдельные партизаны или командиры занимались пропагандой по своей собственной инициативе, отклоняясь от официальной линии, проводимые партизанами операции психологической войны, как правило, никогда не выходили за рамки предписанные им с советской стороны. В этом смысле советский контроль отчасти снижал гибкость пропаганды. В целом вариативность официальной партизанской пропаганды была относительно небольшой, и почти не наблюдалось стихийности в использовании новой или «недозволенной» тематики.
Однако это стремление к «жесткости» удавалось компенсировать той гибкостью, с какой официальные органы умели приспосабливать пропагандистские лозунги и темы к тем специфическим условиям войны, в которых действовали партизаны. Наиболее ярко это можно проиллюстрировать на примере политики «уступок», к которой прибегли после первых недель войны (в течение этого времени сохранялось использование довоенных схем ведения пропаганды). Начиная с конца лета 1941 года и почти до конца оккупации партизанская пропаганда отказывалась от коммунистической, идеологической и классовой риторики и уделяла особое внимание патриотическим лозунгам и призывам к созданию Народного фронта. В этом отношении партизанская пропаганда была полностью созвучна с советской пропагандой в тылу. Существенные различия между этими двумя разновидностями пропаганды кратко можно охарактеризовать следующим образом:
1. Партизанская пропаганда, вести которую приходилось в более опасных условиях, могла заходить дальше, чем советская пропаганда в тылу; например, в обещаниях удовлетворить чаяния народа в столь важной сфере, как сельское хозяйство.
2. Перед лицом немецкой пропаганды партизанская пропаганда не могла позволить себе игнорировать предпринимаемые противником шаги; в частности, хотя обращенная к населению тыла советская пропаганда никогда не предпринимала ответных мер в отношении широко рекламируемого немецкой пропагандой движения Власова, партизанская пропаганда была вынуждена уделять большее внимание этой проблеме.
3. Вместе с тем ограничения в политике «уступок» были четко определены. Даже в пропагандистских целях не разрешали использовать лозунги и темы, затрагивавшие допущенные в прошлом ошибки или содержавшие критику в адрес советского руководства. Лишь в устной пропаганде делались заявления (иногда с официального разрешения, но чаще, несомненно, без него» о том, что советский режим представляет собой меньшее из двух зол; что нападение Германии требует забыть о внутренних разногласиях перед лицом более страшного внешнего врага; что правительство в Москве со временем исправит все ошибки.
Таким образом, сама политика уступок со всеми присущи, ми ей ограничениями определялась советским пониманием степени уменьшения лояльности к режиму простого народа в момент кризиса, что стало особенно заметно в начальный период войны. По существу, советский ответ на определенные усилия немецкой пропаганды, в частности в таких областях, как сельское хозяйство, религия и национальная политика, являлся мерой, обусловленной оценкой Москвы степени уменьшения лояльности населения.
Еще одним отражением восприятия советским руководством и партизанским командованием возможности утраты поддержки населения является быстрый отказ от первоначально принятой в 1941 году направленности пропаганды, подчеркивавшей крайнюю опасность, грозящую Родине. Направленность партизанской пропаганды была изменена, и в качестве основного аргумента стал использоваться крайне преждевременный и сильно преувеличенный довод: «Мы сильнее, и потому мы победим».
С определенными изменениями данная аргументация в разумном сочетании с политикой «уступок» продолжала присутствовать в партизанской пропаганде до 1943—1944 годов. Лишь в последние месяцы оккупации, когда советская мощь возросла и получила объективное признание, пропаганда отказалась от ряда «уступок», хотя некоторые (такие, например, как религиозная терпимость) сохранились и продолжали использоваться даже в послевоенный период.
Другой основной линией советской пропаганды являлось «разоблачение», целей и практических действий немцев. Сначала основной упор делался на колониальных замыслах нацистов; позже, когда население на личном опыте смогло убедиться, как на самом деле ведут себя немцы, партизаны получили возможность использовать в своей пропаганде массу примеров жестокого обращения и зверств фашистов. Парадоксально, но вначале именно эту линию для усиления своего влияния партизаны использовали меньше всего. Хотя зверства немцев стали основной причиной изменений в настроениях населения и вписывались в рамки советской и партизанской пропаганды, степень проявляемой ими жестокости и ее повсеместное проявление оказались неожиданностью даже для партизанских пропагандистов.
Действительно, при оценке эффективности партизанской пропаганды эти действия немцев должны считаться решающими. Впервые месяцы в партизанских листовках присутствовало много сознательной лжи, в частности, преувеличивались потери немцев и даже их зверства. Но впоследствии необходимость лгать отпадала, поскольку своими действиями немцы предоставляли партизанской пропаганде огромный фактический материал. Тем самым в сознании населения укреплялось мнение, что расхождений между пропагандой и реальностью у партизан было значительно меньше, чем у немцев; даже если такие расхождения в действиях партизан и существовали, они не поддавались проверке, поскольку представляли собой либо обещания будущих благодеяний, либо сообщения о событиях, происходивших за пределами оккупированных территорий.
Вместе с тем партизаны имели возможность подчеркнуть правоту своих заявлений и предсказаний путем выполнения своих угроз. Страх перед партизанами (и перед немцами) эффективнее всего действовал при принуждении к повиновению и оказанию помощи; помимо этого, предпринимаемые меры по запугиванию усиливали впечатление о мощи партизан. По сравнению с террором немцев партизанский террор оказывал менее пагубное влияние на состояние общественного сознания, поскольку партизанское командование отличалось большей избирательностью в его использовании. Для него он являлся не столько целью, сколько средством. Его применение, пусть он и отличался крайнем жестокостью, не помешало партизанскому командованию осознать — чего не произошло с немцами, — что добиться успеха можно лишь при широкой поддержке населения, заручиться которой можно путем разумного сочетания силы с уступками, подкрепленными действиями.
После угроз требовались более позитивные стимулы для сохранения лояльности населения, когда партизаны, например, покидали деревню после своего «посещения» (или рейда). Поэтому партизанская, как и советская, пропаганда сочетала угрозы с обещаниями. Но принцип кнута и пряника, если сравнивать с подходами советских листовок, обращенных к населению тыла, Использовался партизанами не только не столь изощренно, но и угрозам применения силы они прибегали даже чаще, чем к «искушениям», — подход, обусловленный, по всей видимо самой природой партизанского существования и характером партизанских действий. Вместе с тем призывы партизан к сражавшимся на стороне немцев бывшим советским военнослужащим, пусть это и делалось по принятому высшим советским руководством решению, демонстрировали способность партизан пользоваться рассчитанными на «искушение» приемами, когда это считалось необходимым.
С учетом сложившейся в первые месяцы войны ситуации, когда большая часть населения на оккупированной немцами территории еще твердо не примкнула ни к той, ни к другой стороне, задачами партизан было: 1) удержать людей от сотрудничества с противником и 2) привлечь на свою сторону занимавших нейтральную или выжидательную позицию и тех, кто искал «третий путь». При прочих равных условиях более сильной стороне была гарантирована поддержка населения; поэтому, как только партизаны стали представлять собой реальную силу и продолжали увеличивать свое влияние, превосходство оказалось на их стороне. Кроме того, они обладали тем очевидным преимуществом, что являлись представителями коренного населения, говорили на родном языке, а иногда даже были лично знакомы с местными жителями. И наконец, пережитое в период оккупации было более свежо и оставляло более глубокий след в памяти населения, чем расплывчатые и отдаленные воспоминания о довоенных «ошибках» советского режима; влияние, оказанное на население поведением и обращением с ним немцев, затмило скрытые антисоветские тенденции, ослабевавшие под воздействием советской и партизанской пропаганды «уступок».
Оценивать степень влияния партизанской пропаганды трудно и рискованно. Не приходится сомневаться, что даже при отсутствии партизан возникли бы сильные антигерманские настроения, например на большей части Украины. При всем том возраставшая поддержка населением партизан явилась скорее следствием, а не причиной антигерманских настроений. Подобным же образом, там, где действия немцев не способствовали усилению просоветских настроений (например, на Кавказе), население в значительно меньшей степени оказывало поддержку партизанам. Однако нельзя отрицать, что в районах действии партизан партизанская пропаганда во многом предопределяла лояльность поведения гражданского населения. Прежде всего, само присутствие и действия партизан подрывали попытки немцев по «умиротворению» и ослабляли веру в победу Германии; они лишний раз напоминали о постоянном присутствии "бдительного ока Большого Брата"; помимо проводимых военных операций, держали в постоянном напряжении и немцев, и коллаборационистов и помогали привлечь на сторону партизан сельское население. На осведомленность советского руководства в данном вопросе указывают ряд порученных в 1942— 1943 годах различным «кочующим» отрядам заданий, которые, несомненно, оказывали весьма существенное психологическое воздействие на местное население.
В регионах, где оставались партизаны, их присутствие давало возможность тем, кто решил сражаться против немцев, воплотить свою ненависть, чувство долга или мести в реальные действия. Если в общей совокупности факторов, влиявших на отчуждение населения (или, во всяком случае, большей его части) от немцев, действия партизан играли лишь второстепенную роль, само их существование помогало сделать выбор и направить свои действия в нужное русло тем, кто принял решение. В таком свете общее психологическое воздействие партизанского движения, как такового, на население оккупированных территорий следует рассматривать как значительно более важное, чем особые пропагандистские приемы, средства и тематика, используемые партизанами. Они просто помогали путем простых и эффективных лозунгов превратить негативное отношение к немцам в патриотизм, а праведный гнев в священную войну. Но в силу постоянного пичканья идеологией советскому населению столь сильно приелась пропаганда и оно было столь невосприимчиво к печатному слову, что средства партизанской пропаганды оказывали куда меньшее влияние, чем само их существование и их умение воплотить свои заявления в реальные дела. В целом усилия партизанской пропаганды были важны, ибо с непреднамеренной «помощью» немцев они восстанавливали лояльность населения к советскому режиму.
<< Назад Вперёд>>
