Глава третья. Новая власть и быт славян
Допустим на время правильность теории норманистов. Подчиняясь исторической закономерности, племенные свойства новой власти должны были бы отразиться на ходе дел в подвластной ей стране. Мы хорошо знаем, что так и бывало в Западной Европе после победных нападений норманнов на Францию и Англию; мы знаем, какова была их власть. В героях скандинавских набегов - главным образом датчанах и норвежцах - некоторые свойства северных германцев проявлялись с особенной яркостью и силой. Они были неистово жестоки и жадны к материальным благам. Охваченные религиозным и патриотическим фанатизмом эти потомки Одина грабили церкви, надругивались над христианскими святынями, убивали и священников, и владельцев замков, и простых христиан. Овладев той или другой страной, они устраняли прежних властителей, делили между собою землю и давали новые названия селениям, а обитателей их обращали в подвластную им рабочую силу. Они становились господствующим классом в завоеванном ими государстве, долго сохраняли и свой язык, и свой норманский быт, причем отдельные черты их культуры, сливаясь с культурой чужой, все же продолжали жить в ней, как заметные силы52. Так было в Галлии и на Британских островах.
Но в нашей стране и после появления новых властителей все шло по-прежнему, по-славянски, несмотря на то что Новгородская земля была наводнена варягами и что сами новгородцы «оваряжились»: «ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска, преже бо беша словяне»53. Норманисты принимают в полной мере это положение летописи; трудно говорить о призвании немногих норманнов после того, как было указано на противоестественность, небывалость в истории такого факта, чтобы народ, только что прогнавший иноземцев за пределы своей земли, призвал бы к власти соплеменников этих изгнанных. У представителей норманской теории чаще всего идет речь о завоевании славянских земель норманнами, предполагающем, разумеется, большое количество завоевателей, вторгшихся в северные, а потом и в южные области русской страны. И вот, несмотря на такое «победоносное шествие» чуждого племени, политическая власть в «завоеванной» земле продолжает быть по существу своему славянской. Как и в других славянских краях, она принадлежит колену, т. е. всем братьям, при главенстве старшего. Князь продолжает быть не только военачальником - его нередко заменяет в этом деле воевода, - но и служителем богов, и судьею: особа его почитается священной, он молится славянским богам и совершает славянские религиозные обряды. Наряду с варяжскими князьями в южных областях продолжают править прежние властители, «светлые князья» договора Олега с греками. Когда князь находит это нужным, он призывает на совет бояр или всю дружину а также «старцев градских». В управлении городом принимают участие десятские, сотские и тысяцкий; для решения важнейших вопросов по-прежнему собирается вече. Землю новые князья не делят между своими дружинниками и не дают скандинавских названий ни новым, ни старым городам. Норманские слова не засоряют славянский язык, и даже для названия предметов, связанных с морским промыслом, применяются слова славянские (ладья, корабль)54.
Отсутствие в русской жизни признаков господства чужой народности над туземной всегда беспокоило сторонников норманской теории. Погодин в конце своей деятельности писал: «Может быть, и я сам увлекаюсь норманским элементом, который разыскиваю 25 лет, и даю ему слишком много места в древней русской истории»55. Он действительно искал норманское начало слишком усердно, не раз погрешая против элементарных правил индуктивной логики. Это случается, к сожалению, очень часто в вопросе о так называемых «влияниях» и «заимствованиях»: если та или другая особенность нашего быта имеет сходство с бытом западных европейцев, то ее объявляют «заимствованной» у них, а между тем сходство может объясняться или тем, что и мы, и они - люди, или тем, что и мы, и они - арийцы, или тем, что и мы, и они обогащали свою культуру из одного и того же третьего источника. В «Русской Правде» есть закон:«Аще кто поедет на чужом коне, не прошав его, то положити 3 гривне»56. Шлёцер указал на сходство этого закона с законом ютландским (датским) как на следствие норманства наших князей57. Карамзин, разделяющий эту точку зрения, пишет: «Сей закон слово в слово есть повторение древнего ютландского и еще более доказывает, что гражданские уставы норманнов были основанием российских»58. Однако в примечании историк добавляет, что «ютландский закон новее Ярославова», т. е. появился позднее русского; «но сие сходство доказывает, что основанием того и другого был один древнейший закон скандинавский, или немецкий»59. На самом деле оказывается совсем другое. Уже в первой половине VIII века в Византии был составлен свод законов, так называемая Эклога; в IX веке вышла славянская переделка этой Эклоги - «Закон судный людем», которая и появилась на Руси в виде дополнения к Кормчей. В «Законе судном» есть постановление: «Аще кто без повеления на чужом коне ездит, да ся тепет по три краты» (т. е. получает три удара); «Русская Правда» приняла это постановление, но телесное наказание заменила штрафом60. Кто же у кого заимствовал закон об езде на чужом коне без дозволения его хозяина?61
Если уже в прошлом веке мнение, утверждавшее норманизацию Руси, не имело твердой основы, то ныне оно утратило какую бы то ни было опору в науке о древностях: археология осветила нам древнюю жизнь и кроме того наглядно доказала превосходство русско-славянской культуры IX века над современной ей культурой Скандинавии. Однако норманисты, признавая в известной мере досадное для них отсутствие норманских влияний в славянской жизни, все же пытаются иногда объяснить этот факт лишь малочисленностью варягов-завоевателей. Забывая, что ими уже допущено большое число варягов-«находников» в нашей стране, они говорят, что малочисленные норманны должны были скоро ославяниться и раствориться в славянской стихии.
Попробуем отдать себе отчет в значении этого магического слова «ославяниться», которое призвано устранить одну из основных несообразностей норманской гипотезы.
Один народ отличается от другого прежде всего тем способом, каким он созерцает Бога, мир и себя самого в Божьем мире; этот способ созерцания, этот своеобразный духовный строй воспринимающей души и образует прежде всего чувства, суждения и деяния людей, принадлежащих к данному народу. Мир, в котором они живут, воспринимается ими как бы через призму основного способа видения, и таким взаимодействием внешнего бытия и духовной первоосновы души создается самобытность народа в его творческой жизни и в его культуре. Духовный строй своего созерцания народ получает из глубины веков, от каких-то забытых, но не умирающих видений, от неосознанного ведения тайн, коснувшихся его жизни и ее потрясших. Проявляясь во взаимодействии с окружающим его миром, - дух народа принимает и от этого мира обратные воздействия, выковывающие в основном способе созерцания новые черты, испытывает и обратные действия своей культуры, поддерживающие своеобразие его духовных сил и их проявлений. Так, таинственные первоначальные впечатления, долгое, непрерывное усвоение того, что показывает очам и что говорит земля, на которой протекает жизнь народа, и небо, осеняющее его, образы самобытной культуры, его обступающие, ему привычные - все это определяет своеобразие его душевно-духовных свойств и отличия его от других насельников земного мира.
Возможно ли, чтобы люди, оказавшись в среде, чуждой их племени, могли сразу изменить свой, веками выкованный, способ восприятия жизни? Тот или другой единичный «заморец», вследствие каких-либо индивидуальных особенностей своих, сближающих его с племенем чужим, мог бы, пожалуй, в короткий срок уподобиться русскому человеку. Но когда иноплеменники появляются в стране многочисленными или сплоченными группами, когда они оседают в ней как победители и господа, то изменения душевного строя можно ждать лишь в их отдаленнейших потомках. Думать иначе, значит пренебрегать законами душевной и социальной жизни. Учить, что норманны-завоеватели не создали ничего норманского в Русской земле потому, что они сразу ославянились, - значит соблазнять неопытный ум к мышлению, руководимому не продуманными понятиями, закрепляющими черты действительной жизни, но пустыми словами, удобными для устранения трудно разрешимых проблем.
Итак, надо признать, что и политическая жизнь нашей страны после призвания варяжских князей, и наша культура того времени не дают согласия на норманство новых властителей в Новгороде и Киеве. Утверждение, что варяги 862 года - норманны, не объясняет последующего хода русской истории, но лишь затрудняет ее понимание. И, напротив, все, что мы знаем о жизни славянских племен в Новгородском краю и в Приднепровьи, все это вполне согласуется с предположением, что новые князья были славяне. Из такого положения дел естественно возникает необходимость исследовать, могли ли «варяги-русь», упоминаемые в летописи, быть славянами и могли ли варяги-славяне явиться к нам по зову или по своему изволению из заморской страны?
52Thierry A. Histoire de la Conquette de l'Angleterre par les Normands. 134. 142.... 178. 194.... (1883).
53Лаврентьевская. 8-9.
54Гедеонов. Варяги и Русь. 374....
55Погодин у Забелина. История русской жизни с древнейших времен. 1.115.
56Правда Росьская. Изд. Калачева по акад. списку XV века. У Фарфоровского. Источники русской истории. Русь допетровская. I. 24.
57Schlotzer. Нестор. I. 204.
58Карамзин. История государства Российского. II. 57.
59Там же. Примечание 91, с. 53.
603. Ключевский. Краткое пособие по русской истории. 39-40. См. также: Курс
русской истории. I. 255-257
61Осторожность в вопросах о заимствовании необходима уже в силу их сложности. Так, например, решение вышеприведенной исторической загадки об езде на чужом коне осложняется особенностью византийских законов, имевших в виду сельскую жизнь: уже в VIII веке они соединяли римско-эллинские правовые воззрения с обычным правом славянских общин, так или иначе водворившихся на Балканском полуостров или в Малой Азии. Славянское правосознание оказало известное воздействие на греческие законы, чем отчасти и можно объяснить сходство между некоторыми статьями византийского законника VIII века и статьями русских законодательных сборников XI века, т. е. эпохи Ярослава. Ср.: Успенский. История Византийской империи. I. Часть первая. 27-28 (1912).
<< Назад Вперёд>>
