Республика Святой Софии

На XIV век приходится экономический, политический и культурный расцвет Новгородской республики. Во многом этому способствовало то обстоятельство, что с 1315 по 1420 г. Новгородская земля не знала больших неурожаев, а следовательно, массового голода. Некоторая независимость от поставок хлеба с низовских земель стимулировала стремление Новгородской республики к ограничению власти над собой великих князей Владимирских. Политическая эта борьба переплеталась с попытками новгородской церкви добиться независимости от митрополита всея Руси. В этот же период архиепископы Новгорода были вынуждены решать внутренние церковные проблемы, возникающие в епархии, — языческие движения в городской среде; ересь стригольников; стремление псковской церкви к самостоятельности.
Для Новгорода XIV в. начался со смены владык: в 1299 г. умер архиепископ Климент, и новгородцы избрали на его место игумена монастыря Святого Благовещания Феоктиста⁴²⁸. О времени его правления летописи сохранили лишь краткие упоминания о том, что в 1302 г. владыка заложил в Новгороде «город камена», а в 1307 г. «бысть псковичем немирье с владыкою Феоктистом и с новгородци»⁴²⁹.
Из договорных грамот 1304—1307 гг. Новгорода с тверским князем известно, что владыка Феоктист ездил в Тверь к великому князю Михаилу Ярославичу. После смерти архиепископа его преемник Давыд в новой договорной грамоте с тверским великим князем ссылался на договор с Феоктистом: «А села к Новугороду по Фектистове грамоте, что на Тфери докончалъ»⁴³⁰.

Привлечение данных эпиграфики позволяет узнать некоторые подробности о внутренней жизни новгородской церкви начала XIV в. Среди надписей-граффити на стенах Софийского собора есть две записи, на интересующую нас тему. Одна надпись, датируемая концом XIII— началом XIV в., переводится так: «Ох, тошно, владыка! Нету порядка дьякам. А сплачю где-нибудь? Ох, женатым дьякам»⁴³¹.
Дьяки, как лица низшего духовного звания, получали значительно меньшую плату за службу, чем попы. Даже в богатейшей Иваньковской церкви дьякам платили в два раза меньшее жалование, чем высшим церковным должностям: «Попам, и диякону, и диаку, и сторожам из весу из вощаного имати попам по осми гривен сребра, диакону 4 гривны сребра, диаку 3 гривны сребра»⁴³².
Вероятно, такой размер жалования для дьяков, особенно женатых, то есть обязанных содержать не только себя, но и семью, был слишком низким.
Примерно к этому же времени, то есть к концу XIII— началу XIV в. — относится еще одна надпись на стене лестничной башни Софии: «ДВОРЕЦКIН БЕ ШЕСТН». Исследователь софийских граффити А.А. Медынцева переводит надпись как «Дворецкий бесчестит»⁴³³, то есть администратор владычного двора совершает произвол в отношении своих подчиненных. Возможно, что произвол этот совершался в отношении дьяков, что и стало причиной их своеобразной челобитной владыке.
Однако челобитная-граффити может иметь и другой смысл. Вспомним, что в Новгороде существовали вольные порядки в семейных отношениях. Даже священнослужители в Новгороде зачастую имели по две жены, о чем в конце XV в. писал архиепископ Геннадий митрополиту Симону: « В Новегороде на крилосе поют диаки двоеженцы, да и к тебе есми о Федке о двоеженце писал грамоту...»⁴³⁴ Новгородские дьяки имели не две жены сразу (такого произвола не потерпели бы новгородские церковные власти и до владыки Геннадия), а были женаты вторично, после смерти первой жены или после развода. Но для священнослужителей второй брак был запрещен. Можно предположить, что челобитная-граффити — «Ох, тошно, владыка! Нету порядка дьякам. А сплачю где-нибудь? Ох, женатым дьякам» — была вызвана не только меньшим жалованием или притеснениями со стороны владычной администрации, но и устрожением требований к семейной жизни дьяков.
В источниках не сохранилось известий о том,, как улаживал внутрицерковные дела своей епархии архиепископ Феоктист. Он занимал владычную кафедру недолго: в 1307 г. «выиде архиепископ Фектист из владычня двора, своего деля нездоровия, благословив Новъгород, и иде в манастырь к Благовещению святыя богородица, изволив молчальное житие. Новгородци же вси с игумены и со всем ереискым чином възлюбиша богом избрана и святою Софьею отца его духовнаго Давыда, и с честью посадиша и в владычни дворе, а Фектист благослови его в свое место, и послаша его к митрополиту ставитъся»⁴³⁵.
В Новгороде о владыке Феоктисте сохранилась добрая память: «Преставися раб Божий блаженный архиепископ Новгородцкии Феоктист, и много пострадав Богови в болезни, святаа душа его взыде на небеса, а лице его просветися яко свет, яко всем видящим дивитися и славити Бога; и положено бысть тело его честное всем иерейским чином в мэиастыре в церкви святого Благовещениа. Дай же, Господи Боже, ему Небесное Царствие, а Новуграду молитвою его благословение!»⁴³⁶

О его преемнике владыке Давиде также сохранилось мало данных. Можно с уверенностью утверждать, что, будучи духовником Феоктиста, Давид являлся монахом, поскольку имя его после поставления не меняется. Давид был родом из Неревского конца: в 1311 г. «боголюбивыи архиепископ новгородчкыи Давыд постави церковь камену на воротех от Неревьскаго конца во имя святого благовернаго князя Владимира, крестивъшаго Рускую землю, а в крещении Василии»⁴³⁷, а в 1312 г. владыка заложил каменную церковь в Неревском конце «на своем дворищи, во имя святого отца Николы»⁴³⁸. Церковь была закончена в следующем году: «И створи в ней вседеньную службу, и черньци совъкупи »⁴³⁹.
Строительство церкви имени Владимира Крестителя Руси в 1311 г. было связано с бушевавшими в Новгороде в тот год пожарами. «Той же весне, месяца мая в 19, в нощь, загореся на Яневе улици, съгоре дворов 37, а голов 7. И потом июня в 28, в нощь загореся на Розважи улици Глебов двор, и погоре конец Неревьскыи, семо до гребле, а семо и за Боркову улицю; и сгоре церковь святыи Козма и Дамиан, и другая святого Савы, и четырьдесят церковь огоре, и домове добрый. О горе, бяше лют пожар, с ветром и с вихром, а злей человеци недобрии, бога не боящеся видяще людем погибель, падоша на грабежи, пограбиша чюжая имениа. И потом июля в 16, в нощь загореся на оном полу, на Ильине улици, и ту такоже бысть лют пожар, вихром на борзе, треском; и погоре торг весь, и домове по Рогатицю, а семо в Славно, а церквии сгоре древяных 7... и каменых 6 огореша, седмая Варяская. А оканнии человеци, такоже бога не помняще, ни суда божиа, ни жалобы имеюще, пограбиша чюжая имениа»440.
По мнению исследователя новгородских усобиц А.В. Петрова, «действия пожарных грабителей интерпретировались новгородской Церковью как действия людей, забывших Бога и не боявшихся Его суда. Но "не помнить" Бога в средневековом Новгороде значило, прежде всего, впасть в язычество. Отсюда и обращение к образу Владимира Крестителя. Посвящение новой церкви ему свидетельствовало о том, что в Новгороде в грабежах во время пожаров усматривали не случайные эксцессы, а проявление определенной социальной болезни, тревожившей руководителей Волховской столицы»⁴⁴¹.
Гипотезу Петрова о мотивах строительства церкви подтверждает тот факт, что и в XV в. в сложный момент церковного неустройства владыка Евфимий II тоже обратился к культу святого Владимира, с целью усилить позиции православия в Новгороде.
Масштабные действия пожарных грабителей были языческими в своей основе. Культ огня, возникнув у славян в глубокой древности, дожил в русских деревнях до XX в.⁴⁴². В соседней с Новгородом Тверской губернии этнографами был зафиксирован древний обычай, связанный с пожарами: «У кого загорится изба, того не пускают в другие жилые дома; напротив, он должен бежать как можно далее от жилья, чтобы отвести за собою пламя, которое таким образом представляется преследующею его живою и мстительною стихиею»⁴⁴³. У крестьян Самарской губернии до XIX в. удерживалось «суеверие, что тушить пожары (чем бы они ни были вызваны) — грешно; в других же местностях мнение это прилагалось только к строениям, зажженным ударом молнии»⁴⁴⁴.
В Новгороде XIV в. пожары воспринимались новгородцами как небесная кара за грехи. В Летописи Авраамки причины пожаров объясняются следующим образом: «Отлучаа нас от храмин своих, грех ради наших, а проявляя нам огнь будущаго века»⁴⁴⁵. Высшие церковные иерархи также считали пожары проявлением Божьего гнева, в первую очередь, за провинности священнослужителей. Так, даже в XVII в. архиепископ Вологодский и Пермский указывал, «чтобы им (священникам. — О.К.) сырых коровьих поршней не носити... Они ходят в таких скверных обущах во святилище и бескровную жертву приносят; того ради бог гневаетца, казни пожары и погуби бывают»⁴⁴⁶.
По верному замечанию А.В. Петрова, «пожарный грабеж — не только акт мести "виновным" в пожаре... С языческой точки зрения возвращение имущества из огня в прежнем качестве уже было невозможным. Спасенное от огня позволительно было не считать принадлежностью его бывших владельцев»⁴⁴⁷. То же относилось и к погоревшим церквям — по языческой логике, если «христианский Бог свои храмы от пожара защитить не смог, показав тем самым свое бессилие, значит, можно не бояться и его кары за кощунственное обращение с этими храмами»⁴⁴⁸.
Разумеется, в социально развитом новгородском обществе не все горожане разделяли архаичные, языческие взгляды на огонь. Так, в 1299 г. во время пожара новгородцы предпринимали попытки спасти свое имущество от огня: «Кто же мало что похватив выбежа ис своего двора, и иное все огнь взя, и тако бысть пагоуба велика»⁴⁴⁹. Из храмов неизменно стремились выносить самое ценное — книги и иконы. В том же 1299 г. из церквей «икон не всих поспеша вынести ни книг»⁴⁵⁰.
Действия пожарных грабителей были порождением имущественной и социальной дифференциации горожан. В конце XIII — первой половине XIV в. среди беднейших новгородцев появились так называемые «крамольники», «злыечеловецы», которые не боялись ни Бога, ни людского наказания. Выражаясь современным языком, это были бандитские шайки. Но человеку свойственно оправдывать свои действия, хотя бы перед самим собой. Массовость пожарных грабежей свидетельствует о том, что грабителей было немало, следовательно, им требовалось идеологическое подтверждение правомерности своих действий. Христианская мораль осуждала пожарные грабежи, поэтому «крамольники» оправдывали свои действия древними языческими обычаями, которые все еще помнили в Новгороде.
Пожарные грабежи были явлением ненормальным для новгородского общества, иначе о них каждый раз не сообщала бы летопись. Однако ни о каком специальном наказании «злых человец» летопись не сообщает. Видимо, «крамольники» преследовались по закону, как обычные воры. Во время же крупных пожаров официальные власти просто не справлялись с таким явлением, как массовые грабежи. Владыка осуждал действия «крамольников» с христианской позиции, но из-за масштабов этого социального явления власти не имели возможности отловить всех грабителей. Поэтому архиепископ повел против них идеологическую борьбу. На протяжении всего XIV в. борьба новгородской церкви против языческих обрядов и традиций, какую бы форму они ни принимали, имела полемический характер. В идеологической борьбе в этот период церковь действовала убеждением, а не принуждением.
О политической деятельности владыки Давида летопись скупо сообщает в связи с затяжной войной московского и тверского князей за великое княжение. В борьбу эту оказался втянут и Новгород: в 1312 г. «наратися великий князь Михаиле Ярославич с Новымъгородом и наместникы своя сведе, а в Новъгород обилия не пусти, а Торжек зая и Бежици, и всю волость. И еде владыка Давыд в Тферь весною в роспутие, и доконча мир на полторы тысячи гривен серебра, и князь ворота отвори, и наместникы своя приела в Новъгород »⁴⁵¹. Но уже через два года «приеха Федор Ржевьскыи в Новъгород от князя Юрья с Москвы, и изъима наместникы Михайловы, и держаша их в владычни дворе...»⁴⁵²
То есть новгородцы выступили против тверского князя, на стороне Юрия Московского. В результате последовавших военных действий владыка Давид дважды выступал с миротворческой деятельностью. В 1317 г. «послаша новгородци владыку Давыда к князю Михаилу с молбою, просяще на окуп братьи своей, кто у князя в талех; и не послушаего князь»⁴⁵³, а в 1318 г. владыка ездил с князем Юрием на Волгу: «И идоша с ним весь Новъгород и Пльсков, поимше владыку Давыда с собою; и пришедше на Волгу, и докончаша с Михаилом князем мир»⁴⁵⁴.
В 1324 г. летопись сообщает о последнем деянии владыки Давида в Новгороде: «Того же лета соверщиша Христову каменну церковь, и свяща ю владыка Давид»⁴⁵⁵. В ту же зиму архиепископ скончался, его тело «положиша и в притворе у святой Софьи, посторонь Климента»⁴⁵⁶. Новгородцы выбрали на его место Моисея, бывшего архимандрита Юрьева монастыря. В 1325 г. нареченный владыка отправился в Москву, где был поставлен митрополитом Петром. В московском Благовещенском соборе сохранились яшмовые сосуды, поднесенные Моисеем в дар митрополиту Петру.

Моисей (в миру Митрофан) был весьма незаурядной личностью. Несомненно, что родом он был из весьма состоятельной семьи. Доказательством тому являются построенные Моисеем на свои средства каменные церкви в период, когда он не занимал владычной кафедры и не мог распоряжаться казной Святой Софии. Однако Моисей не принадлежал к знатному роду. Об этом свидетельствует легенда о «чуде», произошедшем с владыкой Сергием — первым назначенным из Москвы архиепископом после завоевания Новгорода Иваном III. Когда Сергий в 1484 г. приехал в Новгород и пожелал осмотреть останки Моисея в Сковородском монастыре, местный священник отказался открывать гробницу. Тогда новоявленный владыка пренебрежительно произнес: «Кого сего смердовичаисмотрети?» То есть московский ставленник назвал Моисея низкородным человеком, сыном смерда. Вероятно, Моисей был родом из семьи житьих людей, а не из боярской, поэтому привыкший к московским понятиям Сергий приравнял его к смердам.
Согласно житию Моисея, написанному Пахомием Логофетом, родился будущий владыка в Новгороде. В юности он тайно покинул родительский дом и поступил в тверской Отроч монастырь, где принял иноческий постриг. Родители нашли его, и по их настоянию он перешел в Коломецкий монастырь, который располагался близ Новгорода, на правом берегу Волхова у самого истока реки. В житии Моисея сказано, что по возвращении в Новгород он вселился здесь «во обитель Пресвятой Богородицы на Коломцу, проименованную на Колмово, управляющу же тогда настоятельство обители оноя ктитору Макарию». Логично предположить, что родители Моисея выбрали для сына монастырь, который либо находился под их патронажем, либо в котором обитали их родственники. Коломецкий монастырь основал архимандрит Юрьева монастыря Кирилл в 1310 г.⁴⁵⁷. Возможно, семья Моисея была как-то связана с Коломецким или Юрьевым монастырем. Тем более что вскоре Моисей был рукоположен в сан иеромонаха, то есть стал монахом-священником, а затем стал архимандритом Юрьева монастыря. Но через некоторое время он покинул этот высокий пост по своей воле и вернулся в Коломецкий монастырь. При этом о времени своего архимандритства Моисей, видимо, сохранил добрые воспоминания, поскольку во время своего первого пребывания на владычном престоле заказал для Юрьева монастыря Евангелие. Дар этот был для того времени очень ценным, поскольку переписывание книг было делом непростым и дорогостоящим. Недаром в конце Евангелия была сделана особая запись: «Се аз владыка Моисей дал есмь се евангелие святому Георгию, а кто восхощет отнять от святого Георгия, будет проклят Богом и святым Георгием, а который поп или дьякон чет, а не застегает всих застежек, буди проклят»⁴⁵⁸.
Начало владычества Моисея совпало с продолжением московско-тверской войны, в которой Новгород продолжал поддерживать московского князя. В 1327 г. «на Успение святыя Богородицы, изби князь Александр Михаилович Татар много в Тфери и по иным городом, и торговцев гости хопольскии изсече: пришел бо бяше посол силен из Орды, именем Щолкан, с множеством Татар. И приела князь Александр послы к новгородцем, хотя бежати в Новъгород, и не прияша его»⁴⁵⁹.
Московский князь Иван Данилович воспользовался удобным случаем разгромить своего соперника. Великий князь прислал в Новгород своих наместников, а сам отправился в Орду. « На ту же зиму прииде рать татарская множество, и взяша Тферь и Кашин и Новоторжскую волость, и просто рекуще всю землю Рускую положиша пусту, токмо Новъгород ублюде бог».
Князь Александр Михайлович Тверской бежал в Псков и был принят псковичами на княжение: «А князь Александр вбежа в Плесков, а Константину брат его, и Василии в Ладогу, а в Новъгород прислаша послы Татарове, и даша им новгородцы 2000 сребра, и свои послы послаша с ними к воеводам со множеством даров»⁴⁶⁰. В 1328 г. московско-новгородское посольство прибыло в Орду, где получило повеление хана «искати князя Александра». «И посла князь Иван свои послы, а Новгородци от себе владыку Моисия и Аврама тысячьского к князю Олександру в Пльсков, веляче ему, абы пошел в Орду, и не послуша»⁴⁶¹. Интересно, что к 1328 г. относится реликвия, сохранившаяся в Благовещенском соборе в Москве. Это сосуд из агата с надписью: «В лето 6837 (1328) месяца марта созданы быша сосуды сии архиепископом Новгородским Моисеем». Возможно, это был очередной подарок новгородского владыки московскому митрополиту.
На следующий 1329 год в Новгород приехал митрополит Феогност и проклял князя Александра и всех псковичей, а московский князь с союзниками двинули рати к Пскову. Не желая навлекать беду на приютивший его город, тверской князь бежал в Литву. После этого новгородские и московские войска отошли от Пскова, а митрополит Феогност и владыка Моисей «благословиша посадника Сологу и весь Псков»⁴⁶². События эти происходили в марте — мае 1329 г.

Интересно, что новгородские летописи повествуют об этих событиях с явной симпатией к восставшим тверичам и князю Александру, хотя вроде бы Новгород и Москва, новгородский владыка и митрополит всея Руси в этом конфликте выступали в полном согласии. Возможно, архиепископ Моисей сочувствовал жителям Твери, выступившим против несправедливых притеснений ордынских баскаков. Вспомним, что Моисей принял постаиг в тверском монастыре. Возможно, он был лично знаком со многими тверичами. Но восстание было направлено против законной власти хана. Противоречие между законом и справедливостью, вероятно, остро прочувствовал архиепископ Моисей. Воспротивиться воле митрополита владыка не мог, поскольку был глубоко религиозным человеком, поэтому он вынужден был поступить против своей совести. Похоже, что именно из-за этого разлада с собой Моисей в мае того же 1329 года удалился в Коломецкий монастырь и постригся в схиму, несмотря на все уговоры новгородцев «сесть на своем престоле». Невероятно, но Новгород оставался без владыки восемь месяцев. То ли новгородцы надеялись, что Моисей одумается и вернется, то ли не могли придти к согласию в выборе кандидатов на владычный престол. Вероятно, существовало несколько партий, выдвигавших своих кандидатов на пост архиепископа.
«И много гадавше новгородци и быша без владыки 8 месяц; и възлюбиша весь Новъгород от мала и до велика игумени и попове богом назнаменана Григория Калику, мужа добра, кротка и смирена, попа бывша святого Козмы и Дамиана на Холопьи улици; и пострижеся в святыи аггельскыи образ, месяца генваря, и наречен бысть именем Василии, и посадиша и в владычне дворе, дондеже пошлют к митрополиту⁴⁶³.
Как сам Григорий Калика воспринял оказанную ему честь, летопись умалчивает. Будучи попом уличанской церкви, Григорий наверняка был женат. Восхождение же на владычную степень предусматривало непременное пострижение в монахи, уход из семьи. В одной из летописей отмечено, что «новгородцы повелеша» Григорию «прияти святый ангельский образ»⁴⁶⁴. То есть пострижение в монахи будущего архиепископа было делом не добровольным, а обязательным, освященным волей святой Софии.
Как верно заметил Мацуки Ейзо, выражение «богом назнаменана» означает, что избран был Калика путем жребия на престоле святой Софии⁴⁶⁵. Имена двух других кандидатов сохранились в записях митрополита Феогноста — иеромонах Арсений и архимандрит Лаврентий⁴⁶⁶. И тот и другой впоследствии будут активно участвовать в политике.
Вопрос о происхождении Григория Калики подробно рассматривался в отечественной историографии. По мнению Б.А. Рыбакова, владыка был ставленником ремесленной части населения Новгорода и проводил политику, отличную от боярской⁴⁶⁷. Эту гипотезу убедительно опроверг В.Л. Янин⁴⁶⁸. Анализ источников позволяет предположить, что Калика по происхождению был или из боярского рода, или из очень богатой семьи. Еще до избрания архиепископом, в 1320-х гг., он совершил путешествие в Иерусалим. Возможно, именно его перу принадлежит анонимное «Сказание о святых местах в Константинополе»⁴⁶⁹. Способность оплатить дальнее путешествие говорит о состоятельности семьи Григория. Гипотезу о знатном происхождении владыки подтверждает тот факт, что его родственник в 1339 г. входил в состав новгородского посольства в Швецию: «Послаша Кузму Твердиславля и Александра Борисовича с инеми бояры, а от владыкы (Василия Калики. — O.K.) сестричича его Матфея за море к све некому местерю посольством... »⁴⁷⁰ Едва ли в заморское посольство отправили бы незнатного человека, у которого нет хорошего образования и опыта дипломатической деятельности. В.Л. Янин и А.С. Хорошев на основе летописного и археологического материала убедительно доказали тесную связь Василия Калики с неревским боярством⁴⁷¹.

Архиепископ Василий Калика выдел яется в ряду новгородских владык XIV—XV вв. Во время своего путешествия в Иерусалим он многое повидал, в том числе то, как организованы военные укрепления в других городах и странах. Возможно, что и самому Калике приходилось воевать, по крайней мере, он прекрасно понимал всю необходимость улучшения обороноспособности Новгорода. Похоже, что на архиепископскую кафедру Василий Калика взошел с готовой программой действий. Во время владычества он вел себя в Новгороде как рачительный хозяин своей земли. Первые распоряжения Василия еще до поставления были направлены на усиление крепостных сооружений Новгорода: в 1331 г. «заложи владыка город камеи от святого Володимера до святой Богородици, а от Богородици до Бориса и Глеба»⁴⁷². И только после начала строительства, в июне, Василий поехал к митрополиту в Волынскую землю на поставление. Владыку сопровождали бояре Кузьма Твердиславович и Ворфоломей Остафьевич, сын тысяцкого.
Путь Василия со свитой лежал через Литовскую землю, где их перехватил князь Гедимин — « изъима их на миру, и в таковой тяготе слово право дали, сыну его Нариманту пригороды новогородьскыя Ладогу, Орехов городок, Корельскыи городок, Корельскую :|эмлю, половину Копорьи в отчину и в дедину и его детем»⁴⁷³.
Заметим, что сопровождавшие владыку бояре не занимали высшие государственные должности в Новгороде. Ни степенной посадник, ни степенной тысяцкий не давали слова князю Гедимину. Из данного летописного рассказа следует, что еще не поставленный владыка имел право приглашать в Новгород служебных князей. Гедимин требовал земель для Нариманта именно от новгородского владыки, следовательно, владыка имел право их пообещать. Впоследствии князь Наримант приехал в Новгород и получил все обещанное.
Мацуки Ейзо следом за С. Роуэллом предположил, что встреча великого князя Гедимина и Василия Калики была заранее подготовленной и что сообщение летописи о «тягости» — не более, чем позднейшая попытка летописца «обелить» действия архиепископа в глазах великого князя Московского⁴⁷⁴. Однако эта гипотеза не представляется обоснованной. Ведь если бы встреча новгородского посольства с Гедимином была бы запланирована обеими сторонами, то она бы состоялась уже после поставления владыки, то есть после его официального признания.
Более правдоподобно другое предположение Мацуки Ейзо, согласно которому Гедимин добился от Василия Калики еще одного обещания — о согласии на отделение псковской церкви от Новгородской епархии. Именно после вынужденного обещания владыки во Владимир отправляется литовско-псковское посольство со своим кандидатом в епископы — Арсением. В состав делегации входили послы от всех литовских князей, в том числе и от Гедимина. Заманчиво предположить, что это был тот самый Арсений, который проиграл на выборах владыки в Новгороде. Если он представлял собой партию, ратовавшую за тесный союз Новгорода с Литвой, то вполне возможно, что после выборов он был вынужден бежать в Псков, поскольку псковичи в это время были в союзе с Литвой.
Поставление Василия Калики состоялось во Владимире Волынском в «церкви Святыя Богородица месяца августа, на память святого апостола Тита»⁴⁷⁵. Летописец отметил, что во время поставления «явися звезда светла над церковью»⁴⁷⁶ , что несомненно являлось благим предзнаменованием.
В это же время во Владимир приехали псковичи, «приведоша с собою Арсениа, хотяще его поставити на владычество в Плесков, не потворивше Новаграда ни во чтоже, възнесошася высокоумъем своим. Но бог и святая Софея низлагает всегда же высокыя мысли, зане плесковици измениле крестъное целование к Новуграду, посадиле собе КНЯЗЯ Александра из литовъскыя рукы»⁴⁷⁷.
Митрополит Феогност отказал псковичам в просьбе о поставлении самостоятельного псковского епископа, хотя это грозило ему гневом могущественного князя Гедимина. Если Василий Калика и дал прежде слово не возражать против отделения псковской церкви, то после поставления он это слово не сдержал. Новгородский летописец со злорадством пишет: «Арсении же со плесковици поиха посрамлен от митрополита из Волыньскои земли»⁴⁷⁸. Отвергнутый претендент направился не обратно в Псков, а в Киев⁴⁷⁹. Вероятно, киевский князь Федор — брат Гедимина — поддерживал ходатайство псковичей и литовских князей об отделении Пскова от Новгородской епархии.
Не подозревающий об этом владыка Василий посчитал, что возвращаться в Новгород со своей свитой через литовские земли ему теперь будет небезопасно. Поэтому он решил направиться к Киеву, поскольку город этот в то время не принадлежал Литве — городом управляли киевский князь и татарские баскаки. Новгородский архиепископ рассчитывал, что киевский князь окажет ему поддержку. «Владыка Василеи поеха от митрополита из Волыньскои земли месяца сентябрия в 1, на память святого отца Семеона Столпника, и оттуде поеха на Киев, бояся литвы, и еха въборзе. Митрополит же Феогност посла слугу своего за владыкою с грамотою к нему и к бояром: "Отпустил князь на вас 300 литвы, велел изъимати". И инии того убежали и приеха под Чернигов»⁴⁸⁰.

Но под Черниговом его нагнали князь Федор Киевский с баскаками «в 50 человек розбоем, новогородъциже остерегошася и сташа доспев противу себе, мало кровопролития не учинишася промежи ими, нолни наши с себе окуп даваша, а Ратислава протодьякона митрополича, имя, в Киев повели, а через целование. А князь въсприим срам и отъеха прочь, но от бога казни не убежа, помроша кони у него»⁴⁸¹.
Протодиакон Ратислав — это, вероятно, тот самый человек, которьш привез письмо с предупреждением от митрополита, за что и пострадал. Случай же с конями, похожий на чудо, приведен летописцем с той же целью, что и упоминание о звезде, — подчеркнуть святость владыки Василия.
Далее владыка со своей свитой поехал в Брянск, а оттуда — в Торжок, где состоялась первая встреча архиепископа с великим князем Московским: «В то время бе ту князь велики Иван»⁴⁸². В Торжке владыку встречали с большой радостью: «Ради быша новоторжьци своему владыце; а в Новегороде печалне быша, занеже не бяше вести, но сица весть промчеся, яко владыку Литва яле, а детей его избиша»⁴⁸³. В Новгород архиепископ Василий возвращаться почему-то не торопился, пробыв в Торжке целый месяц. То ли мешала осенняя распутица на дорогах, то ли, как предположил Мацуки Ейзо, в это время шли активные переговоры между Василием Каликой и новгородским правительством по поводу заключенного договора с князем Гедимином. Если предположить, что Василий был ставленником той новгородской партии, которая ратовала против союза с Литвой, то неудивительно, что владыка опасался возвращаться в Новгород, заключив договор о принятии служебным князем сына Гедимина. Свидетельств о переговорах великого князя Ивана Даниловича, владыки Василия Калики и новгородского правительства в этот месяц не сохранилось. Однако показательно, что договор с Гедимином вступил в силу лишь через два года, в момент обострения отношений с Москвой.
В Новгород Василий Калика вернулся только в декабре, то есть его путешествие длилось более полугода. А в следующем же году в Новгороде случилась очередная междоусобица: «Всташа крамолницы в Новегороде, и отъяша посадничьство у Федора у Ахмыла и дата Захарьи Михаиловичю, и пограбиша двор Смена Судокова, а брата его Сенифонта села пограбиша»⁴⁸⁴. Судя по отрицательному отношению владычного летописца к «крамольникам», владыка поддерживал смещенного посадника. Вскоре ухудшились отношения Новгорода с Московским великим князем. Иван Данилович потребовал от новгородцев «закамское серебро», которое не получил. В результате изменившейся политической обстановки в Новгороде тут же сменился посадник: «Отъяша посадничьство у Захарья и даша Матфею»⁴⁸⁵.
В 1333 г. князь вывел из Новгорода своих наместников и занял Торжок. Новгородцы отправили к нему послов, «зовуче его в Новъгород: архимандрита Лаврентия, Федора Твердиславлича, Луку Валъфромеева; и он молбы не приял, а их не послушал, а миру не дал, поеха прочь»⁴⁸⁶. Назревала война, поэтому владыка Василий позаботился о спешном завершении строительства городских укреплений: «Город каменыи постави, поспешениемь божьимь, в два лета. А дай ему, господи боже, святая Софея, в сии векъи в будущии отпущение грехов с детми его, с новгородци»⁴⁸⁷. Судя по благодарному тону летописца, архиепископ строил каменные укрепления полностью на средства владычной казны.
Меры по укреплению Юрьева монастыря принял архимандрит Лаврентий: «Постави стены святого Юрья силою 40 саженъ и с заборолами»⁴⁸⁸ , то есть Юрьев монастырь был превращен в каменную крепость. Однако в тот же год архимандрит Лаврентий был смещен. Возможно, смена архимандрита был связана с его неудачным посольством к великому князю.
Конфликт с Москвой новгородцы все еще стремились уладить миром: «Послаша новгородци владыку Василья к великому князю Ивану с мол бою; и приихал к нему в Переяславль с Терентием Даниловицем и с Данилом Машковицем, и давали ему 5 сот рублев, а свобод бы ся отступил по хрестьному целованию; и много моли его владыка, чтобы мир взял, и не послуша»⁴⁸⁹.

Сразу же после завершения неудачных переговоров с великим князем владыка Василий отправился в Псков — налаживать отношения, а возможно, и заручиться помощью против Москвы. Псковичи «прияша его с великою честью: понеже не бывал бяше владыка в Плескове 7 лет; и у князя Олександра крестил сына Михаила»⁴⁹⁰. В то время князь Александр был отлучен от церкви, и если формально это отлучение не распространялось на его сына, то фактически поступок Василия мог вызвать неодобрение митрополита Феогноста. Впрочем, по церковным канонам власть епископа на территории епархии рассматривалась как первичная по отношению к остальным нормам канонического права. Митрополит же осуществлял свою власть на территории церковной провинции на основании делегирования ему части своих полномочий местными епископами⁴⁹¹. К тому же митрополит Феогност в это время совершал путешествие в Цареград и Орду, поэтому не мог немедленно отреагировать на своевольный поступок новгородского архиепископа.
Тем временем в Новгород приехал сын Гедимина: «Сем же лете въложи бог в сердце князю Литовьскому Наримонту, нареченому в крещении Глебу, сыну великого князя Литовьскаго Гедимина, и приела в Новъград, хотя поклонитися святей Софеи; и послаша новгородци по него Григорью и Олександра, и позваша его к собе; и прииха в Новъгород, хотя поклонитися, месяца октября; и прияша его с честью, и целова крест к великому Новуграду за один человек; и даша ему Ладогу, и Ореховый, и Корельскыи и Корельскую землю, и половину Копорьи в отцину и в дедену, и его детем»⁴⁹².
Итак, владыка Василий выполнил обещание, данное князю Гедимину, хотя обещание это и было вырвано у него силой. Впрочем, молодой князь Глеб-Наримант поступил очень тактично и уважительно по отношению к Новгороду и его святыне, чем расположил к себе новгородцев. Кроме того, мирные отношения Новгорода с Литвой были в это время выгодны обоим соседям, особенно из-за угрозы войны Новгорода с Москвой.
В результате, когда в 1334 г. на Русь вернулся митрополит Феогност, Василий Калика ездил к нему во Владимир-Волынский через литовские земли уже без опаски. Возможно, переговоры с митрополитом как-то повлияли на заключение мира Новгорода с Москвой в этом же году.
Улучшение международной обстановки не приостановило строительную деятельность Василия Калики. Архиепископ закончил строительство каменного города: «Того же лета и город каменыи покрыл владыка»⁴⁹³. А в 1335 г. владыка продолжил начатое дело по укреплению Новгорода: «Заложи владыка Василии с своими детьми, с посадником Федором Даниловицем и с тысячкым Остафьем и со всем Новымъгородом, острог камен по оной стороне, от Ильи святого к Павлу святому...»⁴⁹⁴
То есть владыка озаботился укреплением юго-восточных рубежей города на Торговой стороне. По мнению С.В. Трояновского и О.А. Тарабардиной, «вся строительная активность Василия Калики выглядит хорошо спланированным проектом по совершенствованию оборонительных систем города»⁴⁹⁵. Замысел владыки получил дальнейшее развитие в конце XIV в., когда был сооружен вал и ров Окольного города.
Отношения Новгорода с Москвой в 1335 г. окончательно наладились. В этом году «князь великыи позва владыку к собе на Москву на честь, и посадника и тысячкого и вятших бояр; и владыка Василии ездив, и чести великои много видил»⁴⁹⁶. В самом Новгороде в ту осень произошла некая усобица между сторонами: «Внесе лед и снег в Вълъхво, и вышибе 15 городен великаго мосту; то же, бог весть, или казня нас или милуя. Не дал бог кровопролитна промежи братьею: наважением диявольскым сташа си сторона и она сторона, доспевше в оружьи противу себе оба пол Волхова; но бог ублюде и снидошася в любовь»⁴⁹⁷.
А.В. Петров предположил, что «в понимании летописца между разрушившей мост непогодой и едва не разгоревшейся усобицей сторон существовала явная связь... Эту связь можно объяснить только учитывая языческие корни традиционных для Новгорода усобиц сторон... В системе языческого мировоззрения природные явления не случайны, а исполнены глубокого смысла. Причем людям новгородского Средневековья, не расстававшимся со многими языческими представлениями и обычаями, было свойственно доискиваться до этого глубокого смысла»⁴⁹⁸.
Далее Петров предлагает свою трактовку произошедших событий на основе реконструкции мировоззрения средневековых новгородцев: «В 1335 г. сама природа разрушила то, что соединяло обе половины города, а значит, в аспекте языческого сознания, сверхъестественные силы как бы призывали к оживлению вражды и противостояния. Объясняя казавшиеся символическими действия стихии, каждая из сторон усмотрела в них указание на вину другой... С точки зрения средневекового человека любое зло прямо или косвенно исходит от дьявола. Но нередко за разговором о «дьявольском наваждении» скрывалась именно языческая подоплека происходившего. Определенно она угадывается и в реплике летописи ("...то же, Богвесть, или казня нас или милуя"), похожей на полемический выпад против языческой интерпретации действий сил природы»⁴⁹⁹.
Действительно, мировоззрение новгородцев в исследуемый период было в своей основе языческим, но все же вышеприведенная трактовка событий представляется сомнительной. Великий мост разрушался Волховом достаточно часто. При этом нйвгородцы вовсе не спешили каждый раз вооружаться сторона насторону. Представляется более вероятным, что в 1335 г. в Новгороде возник какой-то социальный или политический конфликт, приведший к вооруженному противостоянию сторон. И только разрушение моста остановило кровопролитие, поскольку новгородцы расценили это как знамение — как властный приказ Волхова не начинать братоубийства. Летописец умолчал о причинах усобицы, поскольку для него важнее был чудесный аспект произошедшего, из которого он вывел христианскую мораль.
Подобный случай произошел в 1345 г.: «Въстауг ветре снегом и внесе лед в Волхове, и выдра 7 городень...толко успел посадник переити со всем вецем на Торговую сторону. Тогда отъяша посадничьство от Остафья Дворянинда и даша посадничьство Матфею Валъфромеевичю; божиею благодатью не бысть междю ими лиха»⁵⁰⁰. То есть разрушение моста вновь способствовало мирному разрешению политических противоречий.

В 1336 г. «заложи владыка Василии церковь камену Вход Иерусалима Господа нашего Исуса Христа, где теремец был, месяца июня в 25 на память святыя Февроньи. Того же лета свершиша мост нов чрес Волхово... В то же лето боголюбивыи архиепископ Василии святую Софею тыном новым отыни, а у святей Софеи двери медяны золочены устроил»⁵⁰¹. Сам заказчик дверей, архиепископ Василий, был изображен на них перед троном Спасителя.
Повышенную заботу владыки об украшении главного храма города можно объяснить не только его религиозными чувствами, но и желанием поднять престиж православной церкви среди новгородцев и самого Новгорода перед другими землями русской митрополии. С этой же целью осенью 1341 г. владыка Василий поставил на своем дворе «терем великыи». Видимо, он считал, что главное административное здание Новгорода и одновременно резиденция владыки должно выделяться среди прочих жилых построек города.
Перепланировка внутреннего пространства детинца, предпринятая архиепископом, на первый взгляд нелогична. Строительство тына внутри только что построенных каменных стен нецелесообразно с оборонительной точки зрения. Исследователи С.В. Трояновский и О.А. Тарабардина объясняют смысл перепланировки следующим образом: «Легко заметить, что на продолжении линии частокола оказываются южная стена Входоиерусалимской церкви... и Пречистенская арка кремля, выходящая на Волховский мост. Намеченная линия ограды в этом контексте выглядит пространственным стержнем, связывающим все строительные акции Василия Калики, предпринятые им в 1336 году. Становится понятным выбор места для размещения каменного храма Входа в Иерусалим. Именно с южной стороны, от линии нового храма и новой ограды Василий Калика украшает Святую Софию золочеными воротами... Южная граница Владычного двора могла впервые возникнуть в подобном виде как раз после строительства новой линии фортификаций, отражая при этом новое внутреннее членение детинца. В таком случае, именно южной границе своих владений владыка и должен был уделить особое внимание, так как с других сторон его резиденция сохранялась в прежних пределах, усиленных каменными стенами и надвратными церквями»⁵⁰².
В 1337 г. в Новгороде приключилось «церковное неустроение». По приказу бывшего архимандрита Лаврентия «стаща простая чадь на архимандрита Есифа... и створиша вече, и запроша Есифа в церкви святого Николы; и седоша около церкви нощь и день коромолници, стрегуще его»⁵⁰³.
Лаврентий, захвативший власть в Юрьевом монастыре, оставался архимандритом около года, а затем скончался. После его смерти на этот пост вернулся Есиф. Неизвестно, как отреагировал архиепископ на явно незаконную («наважением дияволим», по выражению летописца) смену архимандритов. Вспомним, что Лаврентий был одним из соперников Василия во время выборов на владычный престол. Возможно, что силовое смещение Есифа свершилось в отсутствие Василия Калики — в 1337 г. архиепископ ездил в Псков.
Поездку эту владыка совершил « в свой черед », то есть в срок месячного суда, однако «плесковици суда не даша, и владыка поиха от них, прокляв их»⁵⁰⁴. Псковские летописи никак этот конфликт не комментируют, ограничившись упоминанием о приезде владыки. Возможно, отказ псковичей можно связать с отсутствием в городе князя Александра, с которым у архиепископа Василия были хорошие личные отношения.
Любопытно, что в этот год в Новгороде произошло чудо: «Месяц июля в осмыие в полъдни явися знамение в церкви святыя Троица на Рядитине улици, стукну в церкви, и вниде страж видети бывшее, и се икона Святая Богородица держаще бога на руку, стояще над дверми от северныя страны на другом поясе. И тако о полъдне сниде с высоты и ста особе никим же не поддержима, ни стеною, и быша слезы из очию ей. О великое чюдо, како ис суха древа слезам быти! Но се ведомо есть, бог прославляет свою матерь и молитву ея приемлет, град спасает. И в тот час призваша владыку Василия, и сътвориша кивот, и поставила икону в кивоте, и сътвориша праздник на память святого мученика Прокофия»⁵⁰⁵.
К сожалению, невозможно установить хронологическую последовательность этих событий. Возможно, чудо с иконой произошло после смещения архимандрита и способствовало усмирению «крамольников».

В 1338 г. в летописи появилась любопытная запись о деятельности владыки: « Делаша мост нов, что было вышибло, повелением владыкы Василья; сам бо владыка пристал тому, и почал и кончал своими людьми; и много добра створи християном»⁵⁰⁶.
Великий мост, согласно «Уставу о мостех», обычно строился и чинился всеми новгородскими сотнями. Интерполяция в тексте устава, перечисляющая среди участвующих в постройке Великого моста даже и географически отдаленные сотни, позволяет говорить о том, что мост объединял вместе всех горожан Великого Новгорода. Совершив строительство моста исключительно на свои средства и своими людьми, владыка Василий заслужил особую благодарность летописца и всех горожан.
Этот поступок архиепископа действительно был исключительным. Василий Калика не просто приказал своей плотницкой бригаде построить мост и выделил на это средства, но сам лично участвовал в строительстве. Даже если участие архиепископа было символическим, этот поступок был настолько нестандартным для новгородских владык, что был зафиксирован в летописи.
Для понимания смысла действий Василия Калики следует проследить параллели с другими странами. Так, в Древнем Риме существовали «понтифики», жрецы-«мостоделатели». Они проводили специальные обряды на мосту через Тибр, и даже папе римскому по наследству от них достался титул pontifex maximus. В средневековой Франции мостостроительство считалось актом благочестия, за который монахов и епископов канонизировали, как, например, это произошло со строителем знаменитого моста XII в. в Авиньоне⁵⁰⁷. Василий Калика, много путешествовавший по другим странам, мог знать об этих фактах.
Великий мост был для новгородцев связующим звеном их города-государства. Само слово «мост» обозначало то место, где возможна совместная жизнь. Таким образом, владыка в 1338 г.

действительно «много добра створи християном», восстановив связь между сторонами Новгорода. Но, кроме того, Василий Калика показал себя настоящим владыкой республики, хозяином моста и всего Новгорода, и одновременно святым человеком.
На следующий год великий князь Иван отправился в Орду, а своих сыновей Семена и Ивана прислал в Новгород наместниками. По возвращении великого князя в Москву новгородцы прислали ему ордынский «выход». Однако князь Иван «восхоте у них запроса царева», то есть увеличил размер ордынского «выхода», сославшись на новые требования царя. Новгородцы воспротивились этому требованию, «глаголюще: преже сего несть се было»⁵⁰⁸ , то есть, по своей традиции, сослались на «старину». В ответ великий князь «сведе с Новагорода наместники своя: не бе ему мира с ними»⁵⁰⁹. Вскоре после этого великий князь Иван Данилович умер, но «немирье» Новгорода с Москвой продолжилось и при следующем великом князе Семене.
В 1340 г. случилось военное столкновение москвичей и новгородцев в Торжке. Разгорающуюся войну удалось остановить архиепископу Василию Калике. Владыка отправился с посольством к князю Семену «и доконцаша мир по старым грамотам, на всей воли новгородчкои, и крест целоваша; а князю даша бор по волости, а на новоторжцех 1000 рублев; бяше же ту и митрополит; и приела князь наместьник в Новъгород»⁵¹⁰.
В знак полного примирения в 1343 г. «повелением великаго князя Семена Ивановича» была восстановлена церковь Святого Благовещания на Городище, а владыка Василий приказал изготовить «колокол великыи к святей Софеи и приведе мастера с Москве, человека добра, именем Бориса»⁵¹¹.
Доброжелательными были и отношения владыки с тверским князем: в 1341 г. «приихал Михаил княжич Олександрович со Тьфери в Новъгород ко владыце, сын хрестьныи, грамоте учится»⁵¹².
Более сложно в это время складывались отношения новгородского архиепископа с митрополитом всея Руси. В 1341 г. «митрополит Феогнаст, родом Гричин приеха в Новгород со многыми людьми; тяжко же бысть владыце и монастырем кормом и дары»⁵¹³. Цель приезда главы Русской церкви не называется, но можно предположить, что он приехал вершить так называемый «митрополичий месячный суд», который совершался раз в четыре года. Укрепляя свою власть, Феогност постепенно вводил на территории своей митрополии систему «всеобщего попечения»⁵¹⁴, распространяя прямую митрополичью юрисдикцию с ее принципом — «чей суд — того и пошлина». Соответственно, увеличивались траты новгородской церкви.
Впрочем, до открытого противостояния двух церковных иерархов не дошло. По мнению историка А.Г. Закржевского, «в своих действиях обе стороны вынуждены были считаться с расстановкой других политических сил. Отношения этих двух лиц не носили враждебного характера. Вражда была и невозможна и невыгодна. Имея противоположные интересы, Василий и Феогност решали собственные задачи путем делового сотрудничества»⁵¹⁵.
Действительно, в последующие годы Василий не раз «честью» ездил и к великому князю в Москву и к митрополиту. В 1346 г. митрополит Феогност «да ему ризы крестьчаты»⁵¹⁶, так называемый полиставрий. Слово «полиставрий» переводится с греческого как «многокрестие». Это фелонь патриархов и митрополитов, которую сплошь покрывали изображения крестов. Некоторым архиепископам и епископам в виде особого патриаршего благословения дозволялось носить фелони с четырьмя крестами.
Одежда священнослужителей в православной церкви была строго регламентирована по рангам. Однако со временем развитие церковной одежды пошло не по линии строгого соблюдения иерархических различий, но, напротив, в сторону «прибавления» к каждому из младших чинов отличительных признаков старшего сана.
Так, еще в XIII в. Константинопольский патриарх надевал саккос лишь по трем большим праздникам: на Пасху, на Рождество и на Пятидесятницу, в другие, даже и праздничные дни, довольствуясь архиерейской фелонью. А уже в XIV в. митрополит всея Руси начал носить саккос. Впрочем, что касается полиставрия, то даже в XV в. Симеон Солунский, отвечая на вопрос, «почему не носят епископы ни полиставрия, ни саккоса, и, если надевают, то что в том худого», отвечал: «Должно, чтобы каждый хранил принадлежащее его чину, потому что делать то, чего не дано, и получать то, что не подобает, свойственно гордости»⁵¹⁷.



Таким образом, митрополит Феогност, даровав владыке Василию право носить полиставрий, выделил Новгородскую епархию среди других русских епархий и фактически признал новгородского архиепископа равным себе. По крайней мере, владыка Василий, а за ним и последующие архиепископы, восприняли дар Феогноста именно так. Легендарные и летописные сведения о жизни Калики сообщают нам весьма характерные подробности из его церковной деятельности, доказывающие, что владыка всю жизнь утверждал особое положение новгородской церкви. К примеру, именно Василий Калика первым из новгородских архиепископов начал носить белый клобук, который ему якобы прислали из Цареграда. О происхождении этой реликвии доподлинно ничего не известно. В Новгородской второй летописи под 1424 г. записано: «Клобук белой дал патриарх иерусалимский владыки Василию, а патриарху дал папа римский и с тех мест клобук белой в Новегороде»⁵¹⁸. А в Новгородской третьей летописи под 1335 г. сказано: «При архиепископе Василии принесен быст белый клобук от даря Константина и папы Сильвестра, в Великий Новград иже и доныне новгородские митрополиты на главах своих тем подобием носят»⁵¹⁹.
Оба сообщения о реликвии сделаны уже в XVI в., чтобы объяснить обычай новгородских архиепископов, а позднее митрополитов, носить белый клобук. С этой же целью была написана и «Повесть о Новгородском белом клобуке», которая, по всей вероятности, была создана в конце XV — начале XVI в. при дворе новгородского архиепископа. И «Повесть» и сообщения летописей производят впечатление легендарных, однако упоминание именно Василия Калики как первого новгородского архиепископа, который стал носить белый клобук, можно расценивать как достоверное. Основанием для Василия Калики надеть белый клобук могла послужить древняя греческая традиция носить такой головной убор теми святителями, которые поставлялись из белого духовенства. Василий Калика мог узнать об этом во время своего путешествия в Царьград. Об этом же мог рассказать владыке приехавший в то время в Новгород из Кесарии священноинок Лазарь с посланием от Кесарийского епископа Василия. Впоследствии Лазарь основал в Новгородской земле монастырь, многое сделал для прославления Василия Калики, причисления его к лику святых⁵²⁰. Но так или иначе, для Новгорода в XIV в. белый клобук владыки явился весьма значимым символом.
Судя по иконописным изображениям, белый клобук в то время носили русские митрополиты, а белое головное покрывало — константинопольский патриарх. Таким образом, белый клобук, в отличие от черных, которые носили все остальные русские епископы, должен был, по замыслу Василия Калики, еще раз подчеркнуть богоизбранность новгородской епархии, обосновать ее право на особое положение в Русской православной церкви.



В той же «Повести о белом клобуке» упоминается еще один обычай, введенный архиепископом Василием: на Пасху он отправлялся к храму Святого Иерусалима верхом на жеребенке или осле. Явственно видна параллель этого действа с библейским сюжетом въезда Христа в Иерусалим. Действительно, в 1337 г. в Новгороде «свершена бысть церковь Вход в Иерусалим Господа нашего Исуса Христа, и священа бысть пресвященным архиепископом Васил ьем месяца септября 21, святого мученика Кондрата, и бысть крестияном прибежище; а поставлена бысть в 9 недель»⁵²¹. Театрализованное представление, имитирующее въезд Христа в Иерусалим, владыка мог видеть во время своего паломничества. На Западе в Средние века весьма популярны были такого рода представления на библейские сюжеты. Новшество прижилось в Новгороде; известно, что и в конце XV в. архиепископы совершали этот обряд.
Возможно, Василий Калика поддерживал связь с Константинопольским патриархом в обход митрополита. В 1348— 1349 гг. некий Стефан Новгородец «с своими другыосмью» отправился в паломничество по святым местам⁵²². Некоторые исследователи считают, что Стефан с товарищами выполняли какую-то неофициальную церковно-политическую миссию⁵²³. Действительно, из текста хождения, написанного Стефаном, следует, что Новгородец был не простым паломником — у него нашлось достаточно денег, чтобы нанять гида, который показал русским путешественникам все достопримечательности Константинополя. Кроме того, в цареградском храме Святой Софии новгородцы были представлены патриарху.
В 1342—1343 гг. внутренние дела причинили владыке Василию немало забот. Сначала страшные пожары опустошили Новгород. « Людие же, боящеся, не смеяху в городе жити, но по полю, а инии по рли живяху, друзии же по брегу в учанех; и бе видети весь град движащеся, и бегаша по неделю и боле, и много пакости бысть людем и убытка от лихых людии, иже бога не боятся»⁵²⁴. Мы опять видим действия «крамольников» — пожарных грабителей. Для того чтобы остановить разгул огненной стихии и преступности, административных мер было недостаточно. Многие новгородцы просто боялись жить в собственном городе, и для того чтобы вернуть жизнь в нормальное русло, потребовались неординарные меры. Архиепископ «с игумены и с попы замысли пост, и хожаху с кресты по манастырем и по иным церквам весь град, молящеся богу и пречистеи его матери, дабы отвратил от нас праведный гнев свои»⁵²⁵. То есть владыка Василий «замыслил» новый, не предусмотренный православным календарем пост, а также связанные с ними молебны и крестный ход. В первую очередь эти действия были направлены на то, чтобы успокоить горожан, дать им надежду.
Вскоре после пожаров Василий Калика с почетом похоронил посадника Варфоломея Юрьевича Мишинича «и положиша тело его в отне гробе»⁵²⁶ у церкви Сорока Мучеников в Неревском конце. Сын боярина, Лука Варфоломеевич сразу после смерти отца, «не послушав Новаграда, митрополица благословенна и владычня, скопив с собою холопов збоев, и поеха за Волок на Двину, и постави городок Орлиц; и скопивши Емцан, и взя землю Заволочкую по Двине, все погосты на щит. В то же время сын его Онцифор отходил на Волгу, Лука же в двусту выиха воевать, и убиша его заволочане»⁵²⁷.

В Новгороде весть о гибели популярного боярина вызвала смуту: «Въсташа чорныи люди на Ондрешка, на Федора на посадника Данилова, а ркуци, яко те заслаша на Луку убити; и пограбиша их домы и села. А Федор и Ондрешко побегоша в Копорью в городок, и тамо седеша зиму всю и до великого говениа. И в то время прииха Онцифор, би чолом Новуграду на Федора и на Ондрешка: "те заслаша моего отца убити"; и владыка и Новгород послаша анхимандрита Есифа с бояры в Копорью по Федора и по Ондрешка, и оне приихаша и ркоша: "не думале есме на брата своего на Луку, что его убити, ни засылати на его"»⁵²⁸.
Однако их оправдания не показались убедительными для Онцифора Лукинича и его сторонников. «Онцифор с Матфеем созвони веце у святей Софеи, а Федор и Ондрешко другое созвониша на Ярославли дворе. И посла Онцифор с Матфеем владыку на веце и, не дождавше владыце с того веца, и удариша на Ярослаль двор, и яша ту Матфея Козку и сына его Игната, и всадиша в церковь, а Онцифор убежа с своими пособникы; то же бысть в утре, а по обеде доспеша весь город, сия страна собе, а сиа собе; и владыка Василии с наместником Борисом доконцаша мир межи ими; и възвеличан бысть крест, а диавол посрамлен бысть»⁵²⁹.
В этом конфликте явно проявились тесные связи владыки с боярским родом Мишиничей. Во-первых, владыка лично хоронил старшего в роду Мишиничей — Ворфоломея Юрьевича, что было большой честью.
Во-вторых, Калика возглавил разбирательство дела по убийству Луки Ворфоломеевича, несмотря на то, что Лука действовал вопреки воле владыки и всего Новгорода. Архиепископ отправил своих посланцев за обвиняемыми боярами Федором и Андреем. Отметим, что владыка послал не просто «софиян», а весьма представительных людей — архимандрита и бояр, то есть давал беглецам возможность вернуться и оправдаться, не потеряв лица.
В-третьих, сын убитого, Онцифор Лукинич, со своими сторонниками собрал вече у Софии, а затем «посла... владыку на веце» на Ярославов двор, где собрались их противники. То есть Онцифор Лукинич обращался с архиепископом запросто, как с родственником или даже как с подчиненным. Вспомним, что Василий Калика был попом в церкви Кузьмы и Демьяна. Стояла эта церковь на той же улице, на которой жили и бояре Мишиничи. Возможно, Калика был многим обязан этому боярскому роду или же действительно приходился им родственником.
В-четвертых, после вынужденного бегства из Новгорода Онцифора его двор не был разграблен. Архиепископ сумел остановить готовящееся кровопролитие и погромы. Не зря владыка столь тактично обошелся с обвиняемыми Федором и Андреем — они не затаили обиды на Калику, и это способствовало умиротворяющей миссии архиепископа.
В 1345 г. при активном участии архиепископа были восстановлены многие церкви, пострадавшие в пожаре: «Заложи владыка Василии святую Пятницу, что порущалася в великий пожар, повелением раба божия Андрея, сына тысяцскаго, и Павла Петриловича. Того же дни заложи владыка Василии церковь Козмы и Дамиана, повелением раба божия Анания Куритскаго, на Козмодемьяне улице. Того же лета поновлена бысть церковь святаго Георгия, покровен быст новым свинцем, замышлением архимандрита Иосифа»⁵³⁰. Церковное строительство Василия Калики, как и светское, было высоко оценено современным ему летописцем: «А дай, госпоже, ему зде много лет жити в семь веце, а в оном, госпоже, постави одесную себе, иже много трудися о церкви твоей»⁵³¹.
До нас дошел источник, раскрывающий суть мировоззрения Василия Калики — «Послание о рае»⁵³² , которое новгородский владыка написал тверскому епископу в 1347 г. Суть спора двух владык сводилось к вопросу о том, существует ли где-нибудь на Земле реальный рай или нет. Епископ Федор Добрый считал, что земной рай погиб вместе с грехопадением Адама и Евы и существует лишь «мыслен» рай. Василий Калика, наоборот, доказывал, что рай материален и сохранился на Земле.

Существует множество исследований этого источника⁵³³ , в данной же работе хочется отметить практичность мышления Василия Калики. В отличие от своего оппонента, новгородский владыка не был философом-теоретиком. Исследователь литературного творчества Василия Калики А.И. Клибанов называет его «православным ортодоксом»⁵³⁴. В начале письма Василий приводит схоластические доводы, цитируя сочинения церковных авторитетов, а также ссылается на апокрифическую традицию («Книга Еноха», «Хождение Агапия в рай», «Слово о Макарии Римском»). Однако далее, увлекшись, владыка приводит более весомые, на его взгляд, доказательства — свидетельства очевидцев-новгородцев, которые якобы добирались до ада «на Дышучеммори» идо рая на востоке(«Ато место святого рая находил Моислав новогородец и сын его Ияков...»). Василий Калика приводит и собственные наблюдения («Самовидец есмь сему, брате: егда Христос иды в Иерусалим на страсть вольную и затвори своима рукама врата градная, и до сего дни не оттворими суть. А егда постися Христос над Ерданом, своима очима видел есмь постницю его, сто фуников Христос посадил, недвижимы суть и до ныне, не погыбли, ни погьнили»).
Доказательства Василия Калики по-бытовому логичны, хотя и наивны: «Два места уготова бог, едино исполнено благых, а другое тмы и огня исполнено. То же, брате, не речено богом видети человеком святого рая, а мукы и ныне суть на запади. Много детей моих новогородцев видоки тому: на дышючем море червь неусыпающии, и скрежет зубныи, и река молненая Морг, и что вода входит в преисподняя и пакы исходит 3-жды днем. И та вся места мучимая не погибоша, а место се святое како погыбе?» То есть, если сохранился на Земле ад, разве мог погибнуть рай?
Василий Калика, как и многие новгородцы того времени, был уверен, что мир вокруг населен чудесами, которые человек может увидеть воочию, хотя порой и с риском для жизни: «Не дано есть дале того видети светлости тое неизреченный и веселия, и ликования, тамо слышащаго (в раю. — O.K.)». Выходец из белого духовенства, много повидавший за свою жизнь, владыка по своему мировоззрению был ближе к народному православию, чем к книжной церковной премудрости. Л.B. Черепнин отмечает проникновение народной идеологии в мировоззрение Василия, но это не проникновение, а уже сложившееся к тому моменту миропонимание много повидавшего человека⁵³⁵.
Очевидно, что Василий Калика и его соавторы в своем послании отражали новгородскую народную точку зрения (память об этом сохранилась в насмешливой поговорке «Новгородский рай нашел⁵³⁶). Наивно-реалистическое «народное православие», для которого характерно пристрастие к земной жизни, адаптировало многие языческие представления, в частности о потустороннем мире. Представления Василия Калики о земных рае и аде сложились под очевидным влиянием языческих представлений, согласно которым на краю света находится «ирий» («вырий»), который «обычно понимается как место, куда змеи и птицы скрываются осенью и откуда они являются весной»⁵³⁷.
Митрополит Макарий, исследовавший послание Василия в своей «Истории Русской Церкви», отмечал низкий уровень знания Священного Писания у Василия Калики и всего высшего новгородского духовенства. Но это не совсем верно. «Послание о рае» наглядно свидетельствует не о низкой образованности новгородских священнослужителей, но о том, что единого православия на Руси в XIV в. не существовало, что были его местные и народные варианты.
Василий Калика для своего времени был весьма образованным человеком. Он рассчитал и составил пасхалию «на пять сот лет и 30 и 2 лет...»⁵³⁸, много читал, знал греческий язык. Его литературные пристрастия иллюстрируют заказанные им медные врата Софийского храма, на которых были изображены библейские и апокрифические сюжеты: «Китоврас мечет братом своим Соломоном», «Притча о сладости мира», «Весы духовные», или «Душаустрашается» (фрагмент из подразумеваемой композиции Страшного суда), «Царь Давид пред сеньми с ковчегом», или «Ликование Давида». Эти изображения принято считать личным выбором архиепископа Василия, не раз прибегавшего к фольклорным мотивам и запрещенным церковью «басням и кощунам»⁵³⁹. Молитва архиепископа к Богородице, запечатленная на вратах, удивительна и необычна для церковного иерарха. «Пречистая Госпоже, Дево Богородица! На тебя возлагаю упование, Ты ходатаица моя пред Сыном Твоим и Богом. Притекающий в честный храм Твой верно получает дары. Потому и я, смиренный и грешный раб Твой, архиепископ Василий, возлагаю мою надежду на Тебя, Пречистая Госпожа; к Тебе прибегаю и припадаю, преклоняю грешную главу мою и простираю недостойные руки мои, касаюсь пречистых стоп Твоих, не отринь меня от лица Твоего, чтобы не потерял я, убогий, надежды. А тех, которые возстают на церковь Твою, посрами и низложи крестом Сына Твоего»⁵⁴⁰.
Из молитвы ясно, что владыка Василий ставил Богородицу чуть ли не выше Христа, а Сына Божьего отделял от Бога («неред сыном Твоим и Богом»). Кроме того, помещая молитву Богородице на вратах Софийского храма, архиепископ тем самым отождествлял Софию Премудрость Божию с Богородицей. Вновь налицо женственное понимание образа Софии новгородцами.

Предание приписывает Василию Калике дар иконописца. Возможно, им были написаны иконы для Козмодемьяновского храма, храмовая икона для Благовещенского храма и икона Параскевы Пятницы для Пятницкой церкви⁵⁴¹. В Борисоглебском храме еще в XIX в. показывали написанную Василием икону святых Бориса и Глеба, а в Пятницкой церкви на Торговой стороне — икону Параскевы Пятницы.
Однако, несмотря на свою образованность, «Послание о рае» Василий Калика создал не единолично, а по решению «святыи събор, священнии игумени и ерей». Василий Калика не считал себя особо сильным в богословских спорах.
В 1348 г. шведский король Магнуш «прислал к новгородцем, рек: "пошлите на съезд свои философы, а яз пошлю свои философы, даж поговорят про веру, уведают, чья будет вера лучыни: аще ваша будет вера лучыни, яз иду в вашю веру; аще ли будет наша вера лучши, вы поидите в мою веру, и будем все за один человек"»⁵⁴².
Это состязание «философов» должно было состояться на границе. В случае отказа идти «в одиначьство» король угрожал войной. «Владыка же Василии и посадник Федор Данилович и тысячкыи Аврам и вси новгородци, погадавше, отвечаша Магнушю: "аще хощеши уведати, коя вера лучши, наша ли или ваша, пошли к Цесарьскому граду к патриарху, занеже мы прияли от Грич правоверъную веру, а с тобою не спираемся про веру; а коя будет обида межи нами, а о том шлем к тобе на съезд"»⁵⁴³.
То есть архиепископ Новгорода отказался вести богословский спор и перевел решение «обиды» в светскую область. Вероятно, он посчитал, что не вправе брать на себя такую ответственность даже под угрозой войны со шведским королем. Вскоре король Магнуш напал на город Ореховец, «а Ижеру почал крестити в свою веру, а который не крестятся, а на тех рать пустил»⁵⁴⁴. Война новгородцев со шведами закончилась в 1350 г. победой Новгорода.
На этой войне весьма успешно действовал воевода Онцифор Лукинич. В 1343 г. он на какое-то время вынужден был бежать из Новгорода, но затем вернулся и сумел быстро восстановить свое положение в городе, возможно, при поддержке архиепископа. После победной войны со шведами Онцифор Лукинич сумел добиться изгнания посадника Федора и его родственников — бояр с Прусской улицы — и сам стал посадником.
Политика архиепископа по отношению к Пскову к 1350 г. претерпела некоторые изменения. «Новогородьци... даша жалование городу Пьскову, посадником новогородскым в Пьскове ни сидти, ни судити, а от владыкы судити брату пьсковитину, а из Новагорода их не посылати ни дворяны, ни подвоискыми, ни софьяны, ни изветникы, ни биричи, но назваша братом мо~ лодшим Новугороду Пьсков»⁵⁴⁵. Псков получил полную политическую независимость, а отчасти и церковную — отныне владычного наместника избирали сами псковичи из своей среды. Однако Псков остался в составе Новгородской епархии. Василий не потерял этой части доходов владычной казны. Правда, сохранив Псков в зоне своего влияния, Василий Калика заплатил за это жизнью.
В 1352 г. во Пскове начался «мор силен велми». Признаки заболевания («храхнет человек кровию, и в третий день умираше, и быша мертвии всюду ») указывают на легочный тип чумы, которая распространялась по воздуху. Эта печально знаменитая «черная смерть» охватила всю Европу. Псковичи, не видя путей для спасения, «приихаша... в Новъгород, зовуще владыку Василья к собе, дабы их благословил...»⁵⁴⁶

В свой прошлый подъезд Василий Калика проклял псковичей. Возможно, что и псковичи и сам владыка восприняли мор как результат этого проклятья. Во всяком случае, архиепископ сразу же откликнулся на просьбу своих «блудных детей»: «владыка послуша молбы их, поиха к ним», причем на столь важное дело Василий Калика взял с собой немалую свиту — «архимандрита Микифора, игумены, попове». В Пскове архиепископ «служи в святой Троици, у святой Богородици на Снетнои горе, у святого Михаила, у Ивана Богослова, опять в святой Троици, ходи около города со кресты, и благослови дети своих всих псковиц»⁵⁴⁷.
Видимо, и архиепископ и новгородские священники свято верили в свою силу «погасить мор», потому и поехали спасать погибающий от чумы город. В результате Василий Калика сам заразился чумой. « Поеха ис города, доеха до Прощеника в день неделныи; обечерившися за Прощеником с едину версту, на реце на Чересе сташа; и разболеся ту; привезоша его в манастыри ко святому Михаилу, усть Узы реки, на Шелоне; и приставися ту...»⁵⁴⁸ Василий Калика занимал владычную кафедру 21 год, 4 месяца и 2 дня. Владыку с почестями похоронили «у святей Софии в притворе болшем»⁵⁴⁹.
Мор, перекинувшись из Пскова, охватил всю Новгородскую землю. Возможно, именно это стало одной из причин решения новгородцев в 1353 г. вернуть на владычный стол Моисея, известного своей святой жизнью. «Новгородци же... едва умолиша преже бывешаго архиепископа Моисия, и возведоша его на стол свои с великою честью»⁵⁵⁰.
Моисей к тому времени уже не обитал в Коломецком монастыре. Еще в 1335 г. он перебрался дальше на север, где «заложи церковь камену святого Въскресения на Деревяници, манастырь»⁵⁵¹, в котором и провел более двадцати лет. Жизнь в монастыре (тем более в обители, устроенной по собственному усмотрению) была для Моисея привлекательнее политической карьеры. Впрочем, связи с новгородцами бывший владыка не разорвал. «И возлюбиша житие его боляре и людие и прихожаху к нему, поучахуся от него день и нощь». В 1352 г. новгородцы нашли убедительные доводы, заставившие Моисея вернуться на пост архиепископа. Возможно, он и сам поверил, что сможет спасти Новгород от «Божьей кары».
В последующий год мор прошелся по всей Руси. В Москве умер князь Семен Гордый и два его сына. Умер и митрополит Феогност. Вновь началась распря о великом княжении. Новгородцы поддержали князя Константина Суздальского, но их посольство в Орду было неудачным. Великое княжение осталось у московского князя. Отношения Новгорода с Москвой снова стали напряженными.
В самом же Новгороде после смены владыки сменилась и светская власть. Лишившись поддержки архиепископа, ушел с посадничества Онцифор Лукинич. Новым посадником стал Обакун Твердиславлич, а тысяцким —Александр, «Дворянинцов брат». При этом новые светские власти, видимо, поддержали идею независимости новгородской церкви от митрополита. В этом же 1353 г., еще до смерти Феогноста, архиепископ Моисей отправил своего посла Савву в Царьград «к цесарю и к патриарху, прося от них благословениями исправления о неподобных вещех, приходящих с насилием от митрополита»⁵⁵².
Речь шла о кресчатых ризах, которые Моисей стал носить после Василия. Митрополит расценил это как самоуправство, поскольку ризы были пожалованы им лично Калике. Право носить их не распространялось на следующих новгородских владык. Но Моисей не пожелал более зависеть от митрополита, памятуя о прошлом. К тому же в декабре 1352 г. Феогност, запретив носить полиставрий новгородскому архиепископу, даровал это право только что рукоположенному Владимирскому епископу. Эту обиду изложил Моисей в письме к патриарху и умолял пожаловать и ему, архиепископу, такие же ризы.

Патриарх Филофей более всего заботился о сохранении единства православного мира. Поэтому он постарался пресечь раздоры на русской митрополии, причем решение патриарха было воистину соломоновским. В 1354 г. «посол владычен Саваприеха из Царяграда от патриарха Филофеа и от царя Гречскаго Иоана Кантакузина, привезе грамоты с золотою печатью и ризы крестьчаты к владыце Моисею, и всему Новуграду благословение»⁵⁵³. Патриарх писал Моисею, что, согласно с его собственным желанием и молением, жалует ему кресчатую ризу, но при условии, что владыка будет повиноваться во всем своему митрополиту по священным канонам и отнюдь не станет искать предлогов противиться ему. В противном случае патриарх угрожал утвердить все те наказания, которые сочтет возможным наложить на Моисея митрополит. Однако при этом Филофей в своих грамотах сделал уступку новгородскому архиепископу: «Если же, паче чаяния, возникнет какая-нибудь распря из-за... крестов, то об этом и только этом деле ты доноси нашей мерности, чтобы она распорядилась по своему усмотрению: в отношении к этому одному предмету даем тебе такое право»⁵⁵⁴. Так был сделан еще один небольшой шаг к независимости новгородской церкви от Московского митрополита.
Моисей в период своего вторичного владычества умело подвел идеологическую основу и под стремление Новгородской республики к ограничению власти владимирских князей. В 1355 г. в Новгороде была построена каменная церковь Знамения на Ильине улице «повелением владыки Моисея и всего Новгородского сонмища людей, после чудеси спустя 185 лет, и тогда молитвами Пресвятой Богородицы, велие чудо сотворися в великом Новеграде, что Новгородские людие рыбу руками имаше у брега, сколько кому надобно»⁵⁵⁵.
В новопостроеиную церковь из храма Спаса была перенесена знаменитая икона-покровительница Новгорода «Знамение». По легенде, чудесная икона помогла победе новгородцев над суздальцами в XII в. Строительство собора-реликвария являлось актом, до того неслыханным в практике Русской православной церкви. Расцвет Знаменского культа в середине XIV в. символизировал небесное покровительство Новгороду в его стремлении к независимости.
С Константинопольским патриархом у новгородского владыки сложились прекрасные отношения, они переписывались, Моисей был в курсе всех событий в патриархии. Так, из грамоты патриарха, писанной в 1354 г., в Новгороде узнали о самозванном митрополите Феодорите, которого решился поставить Болгарский патриарх по просьбе южных князей Руси при живом митрополите Феогносте. Из этого же послания новгородский владыка узнал, что раскол в митрополии патриарх попытался предотвратить, поставив после смерти Феогноста митрополитом Киевским и всея Руси русского кандидата Алексия. Судя по доверительному тону послания, патриарху было важно, чтобы в Новгородской епархии приняли именно Алексия, а не Феодорита: «Ты знаешь, что по смерти святейшего архиерея всей России кир Феогноста, необходимо было поставить архиерея на эту святейшую митрополию. Посему, так как кир Феогност... еще при жизни своей прислал к святой Божией кафолической и апостольской Церкви грамоту, в которой ходатайствовал о... кире Алексии, что именно он достоин и способен управлять священноначальнически тою же святейшею митрополиею, будучи благочестив и добродетелен; и так как мы, надлежащим образом испытав его, нашли также, что он благодатию Христовою поистине таков и соответствует свидетельствам об нем как от православных греков, нередко приходящих оттуда, так и от самих россиян, которые приходили сюда и прежде в различные времена, то мерность наша, рассудив вместе с Божественным и священным, находящимся при нас Собором прилунившихся святейших и честнейших архиереев, с общего мнения возвела и поставила его за его добродетельное житие и прочие духовные доблести на величайший и честнейший священноначальственный престол, в совершенного митрополита Киевского и всей России...»⁵⁵⁶

Новый митрополит Алексий в дела Новгородской епархии при жизни Моисея не вмешивался. Семь лет продолжалось повторное святительство владыки. Летописи повествуют о многих построенных им церквях в Новгороде и его окрестностях. Архиепископ Моисей основал пять монастырей: Деревяницкий Воскресенский в 1335 г. нареке Деревянице, в четырех верстах от Новгорода; Болотов Успенский в 1352 г. на Волотовом поле, в трех верстах к востоку от Новгорода; Богословский женский — в 1354 г. за городским земляным валом близ Новгорода; Сковородский Михайловский — в 1355 г. в четырех верстах к югу от Новгорода и Радоговицкий Успенский —в 1357 г. за городским земляным валом, в 50 саженях от монастыря Богословского женского. Кроме того, Моисей обновил и украсил церквами монастыри на Софийской стороне — Десятинский монастырь в 1327 г. и Свято-Духов в 1357 г.
Пахомий Логофет дал такую характеристику владыке Моисею: «Он пас Церковь свою, как пастырь добрый; защищал обиженных, берег бедных вдов; собрав множество писцов, на свой счет написал много книг, многих он утвердил в благочестии своими наставлениями». Упоминание о книжной деятельности Моисея не означает, что владыка лично написал какие-то литературные произведения, он всего лишь организовал свою книгописную мастерскую — «собрамноги писца книжные, наятих переписывать книги святые»⁵⁵⁷. Сохранились даже имена некоторых писцов: в 1356 г. повелением архиепископа Моисея «Леонид и Иосиф, владычни робята» пишут Пролог. Годом раньше тот же Леонид Языкович, в содружестве с Григорием, переписал Евангелие⁵⁵⁸. В то время распространение богослужебных книг было весьма важным, душеспасительным делом. В конце Евангелия, подаренного владыкой Юрьеву монастырю, есть многозначительная запись: «Господи, спаси, помилуй архиепископа Новгородского Моисея стяжывшего Евангелие се в здравие и в спасение в отпущение грехов»⁵⁵⁹.
Все время своего правления владыка Моисей предпочитал больше заниматься церковными делами, чем вмешиваться в светские. С юных лет живя в монастырях, Моисей был оторван от мирской жизни, что сказалось на его деятельности в период владычества. Известно, что он предпринимал меры по уничтожению каких-то языческих обрядов в Новгороде. В 1358 г. «новогородци утвердишася межи собою крестным целованием, что им играная бесовскаго не любити и бочек не бити»⁵⁶⁰. Возможно, Моисей добился отмены какого-то языческого праздника, связанного с массовым употреблением пива. Именно на таких праздниках выкатывались бочки с пивом и выбивались из них верхние днища, чтобы прямо из бочки черпать пиво ковшами.
В 1359 г., по свидетельству летописца, почувствовав слабость и болезнь, владыка вновь ушел с кафедры в основанную им Сковородскую обитель Святого Архистратига Божия Михаила, где и остался до своей кончины, наступившей 25 января 1362 г. Сохранилось немало реликвий, свидетельствующих о повышенной религиознсти Моисея: двое вериг (одни — в ризнице Софийского собора, другие — в Сковородском монастыре); простой деревянный посох в Духовом монастыре; крестчатая риза, присланная святому Моисею патриархом Филофеем, а также омофор с вышитой надписью: «Моисея архиепископа молитвами Святыя София».
За свою монашескую жизнь Моисей сменил пять монастырей. Из первого его забрали родители, из Юрьева он ушел по своей воле, причина ухода из Коломецкого монастыря неизвестна, как неизвестно, почему, вторично покинув архиепископскую кафедру, он не вернулся в свой монастырь на Деревянице, а ушел в монастырь Святого Михаила на Сковородке.
Если уходы с поста архимандрита и владычной кафедры можно объяснить нежеланием Моисея заниматься политикой, то две попытки основать свой монастырь со своим уставом выдают стремление Моисея создать некую идеальную обитель, соответствующую его представлениям о монастырской жизни. Видимо, с монастырем на Деревянице его постигла неудача, и Моисей попытался начать все сначала в основанном им монастыре Святого Михаила.
Новгородцы любили и ценили владыку Моисея, как честного и боголюбивого человека: «Молиша его много весь Новъград с поклоном, и не послуша их, но благослови, рек: "изберите собе мужа, его же вы бог дасть"⁵⁶¹. Впервые в новгородской летописи приводится подробное описание выборов владыки путем жребия, в результате которого был избран ключник «дома Святой Софии» монах Алексий. Именно ему предстояло продолжить борьбу Новгородской епархии за самостоятельность.

---

⁴²⁸Благовещенский монастырь был основан в XII в. в трех верстах от Новгорода на юго-запад у озера Мячино на левой стороне Волхова.
⁴²⁹ПЛ 3. С. 89.
⁴³⁰ГВНиП, № 11. С. 23.
⁴³¹Медынцева А. А. Древнерусские надписи новгородского Софийского собора XI—XIV века. С. 173.
⁴³²НПЛ. С. 509.
⁴³³Медынцева А. А. Указ. соч. С. 176—177.
⁴³⁴Древняя Российская Вифлиофика / издатель Н. Новиков. — Изд. 2. М., 1790. Ч. 14. С. 246.
⁴³⁵НПЛ. С. 92.
⁴³⁶НКЛ. С. 87.
⁴³⁷НПЛ. С. 334.
⁴³⁸Там же. С. 94.
⁴³⁹Там же.
⁴⁴⁰Там же. С. 334.
⁴⁴¹Петров А. В. От язычества к святой Руси. С. 241.
⁴⁴²Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. С. 33—34.
⁴⁴³Афанасьев А. Н. Мифология Древней Руси. С. 241.
⁴⁴⁴Там же. С. 242.
⁴⁴⁵Летопись Авраамки. Стб. 211.
⁴⁴⁶Пермская летопись, изд. В. Н. Шишонко. Второй период. Пермь, 1882. С. 443.
⁴⁴⁷Петров А.В. От язычества к святой Руси. С. 248.
⁴⁴⁸Там же. С. 249.
⁴⁴⁹НЧЛ. С. 245.
⁴⁵⁰Там же.
⁴⁵¹СПЛ. Стб. 371.
⁴⁵²НПЛ. С. 94.
⁴⁵³Там же. С. 95.
⁴⁵⁴Там же. С. 96.
⁴⁵⁵Там же. С. 458.
⁴⁵⁶Там же. С. 97.
⁴⁵⁷Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 214.
⁴⁵⁸Цит. по: Сквозь века и судьбы... С. 59.
⁴⁵⁹НПЛ. С. 459.
⁴⁶⁰Там же.
⁴⁶¹НПЛ. С. 98.
⁴⁶²ПЛ 2. С. 24.
⁴⁶³НПЛ. С. 99, 342—343.
⁴⁶⁴Житие Новгородского архиепископа Василия Калики // Святые Новгородской Земли X—XVIII века. Т. 1. X—XV вв. С. 325.
⁴⁶⁵Мацуки Ейзо. Избрание и поставление Василия Калики... С. 208—209.
⁴⁶⁶Там же. С. 210.
⁴⁶⁷Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси. М., 1949. С. 767.
⁴⁶⁸Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 431—432.
⁴⁶⁹Сказание о святых местах в Константинополе // Сперанский М.Н. Из старинной новгородской литературы XIV в. Л., 1934. С. 128—137.
⁴⁷⁰СПЛ. Стб. 410.
⁴⁷¹См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 335—336; Хорошев А. С. Церковь... С. 59.
⁴⁷²НПЛ. С. 343.
⁴⁷³СПЛ. Стб. 404—405.
⁴⁷⁴Мацуки Ейзо. Избрание и поставление Василия Калики... С. 212.
⁴⁷⁵СПЛ. Стб. 404—405.
⁴⁷⁶Летопись Авраамки. Стб. 67
⁴⁷⁷НПЛ. С. 343.
⁴⁷⁸Там же. С. 344.
⁴⁷⁹Новгородская летопись. С. 110.
⁴⁸⁰СПЛ. Стб. 405.
⁴⁸¹Там же. Стб. 406.
⁴⁸²Ермолинская летопись. С. 104.
⁴⁸³НПЛ. С. 344.
⁴⁸⁴Там же.
⁴⁸⁵Там же. С. 99.
⁴⁸⁶Там же.
⁴⁸⁷Там же. С. 345.
⁴⁸⁸Там же. С. 100.
⁴⁸⁹Там же. С. 345.
⁴⁹⁰Там же.
⁴⁹¹Мусин А. Е. Структура власти Ладоги... С. 80.
⁴⁹²НПЛ. С. 345—346.
⁴⁹³Там же. С. 346.
⁴⁹⁴Там же. С. 346.
⁴⁹⁵Трояновский С. В., Тарабардина О. А. Археологические свидетельства строительной активности архиепископа Василия Калики в новгородском детинце // НиНЗ. Новгород, 2004. С. 353.
⁴⁹⁶Там же. С. 347.
⁴⁹⁷Там же. С. 347.
⁴⁹⁸Петров А. В. От язычества к святой Руси. С. 244.
⁴⁹⁹Там же. С. 245.
⁵⁰⁰НПЛ. С. 358.
⁵⁰¹Там же. С. 347.
⁵⁰²Трояновский С. В., Тарабардина О. А. Археологические свидетельства... С. 354.
⁵⁰³НПЛ. С. 100.
⁵⁰⁴Там же. С. 347.
⁵⁰⁵СПЛ. Стб. 408.
⁵⁰⁶Там же. С. 349.
⁵⁰⁷Boyer М. N. Medieval French Bridges. Cambridge, Mass., 1976. P. 37—38.
⁵⁰⁸Ермолинская летопись. С. 105.
⁵⁰⁹Там же.
⁵¹⁰НПЛ. С. 353.
⁵¹¹Там же. С. 354.
⁵¹²НПЛ. С. 354.
⁵¹³Там же. С. 353.
⁵¹⁴Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси X—XIII вв. М., 1988. С. 206.
⁵¹⁵Закражевский А. Г. Архиепископ Василий Калика и митрополит Феогност: к вопросу о характере взаимоотношений Новгородской кафедры и митрополии во второй трети XIV века // ПНиНЗ. Новгород, 1995. С. 38.
⁵¹⁶НПЛ. С. 353.
⁵¹⁷Цит. по: Одеяния священнослужителей [http://st-sobor.belnet.ru/ New_proekt_nariad2.html] (11.1.2006).
⁵¹⁸НВЛ. С. 140.
⁵¹⁹НТЛ. С. 225.
⁵²⁰Житие преподобного отца нашего, игумена Лазаря Мурманского, Олонецкого // Святые Новгородской земли X—XV вв. С. 372—373.
⁵²¹НПЛ. С. 347.
⁵²²Хождение Стефана Новгородца // Сперанский. М. Н. Из старинной новгородской литературы XIV в. Л., 1934. С. 5—82.
⁵²³Будовниц И.У. Общественно-политическая мысль Древней Руси. М., 1960. С. 408; Majeska G.P. Russian Travelers to Constantinopole in the Fourteenth and Fifteenth Centuries. Washington, 1984.
P. 17—29; Matsuki E. Novgorodian Travelers to the Mediterranean World / Past and Present (Tokyo). 1988. 11. P. 9—12, 15.
⁵²⁴НПЛ. C. 355.
⁵²⁵Там же.
⁵²⁶Там же.
⁵²⁷Там же.
⁵²⁸Там же.
⁵²⁹Там же.
⁵³⁰Там же. С. 460.
⁵³¹Там же. С. 357.
⁵³²СПЛ. Стб. 422—428; Послание Василия Новгородского Феодору Тверскому о рае // ПЛДР: XIV—середина XV века. М., 1981. С. 42—49.
⁵³³См. Клибанов А. И. К истории русской реформационной мысли (Тверская «распря о рае» в середине XIV в.) // Вопросы истории религии и атеизма. М., 1958. Вып. 5. С. 222—262; Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV— начала XVI века; Лихачев Д.С. Литература Новгорода XIII—XIV вв. // История русской литературы. — М., 1946. Т. 2. Ч. 1. С. 125—127; Панченко А. М. Василий Калика // Словарь книжников. Вып. I. С. 92—95.
⁵³⁴Клибанов А. И. К истории русской реформационной мысли. С. 23—263.
⁵³⁵Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV вв. С. 528.
⁵³⁶Буслаев Ф. И. Русская хрестоматия. М., 1888. С. 167.
⁵³⁷Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982. С. 144—145.
⁵³⁸РИБ. Т. 6. Стб. 807—808.
⁵³⁹О Васильевских вратах подробно см.: Пятницкий Ю. А. Двери церковные («Васильевские врата») // Декоративно-прикладное искусство Великого Новгорода. Художественный металл XI—XV веков. Кат. № 76. С. 297 — 321.
⁵⁴⁰Житие Новгородского архиепископа Василия Калики. С. 334.
⁵⁴¹Страхова Я. Святой архиепископ Василий (1329—1352) // Где святая София, там и Новгород. С. 80.
⁵⁴²НПЛ. С. 369.
⁵⁴³Там же.
⁵⁴⁴Там же.
⁵⁴⁵СПЛ. Стб. 241.
⁵⁴⁶НПЛ. С. 100.
⁵⁴⁷Там же.
⁵⁴⁸Там же.
⁵⁴⁹НКЛ. С.131.
⁵⁵⁰Ермолинская летопись. С. 111.
⁵⁵¹НПЛ. 346.
⁵⁵²Там же. С. 365.
⁵⁵³НКЛ. С. 131.
⁵⁵⁴Житие архиепископа Моисея Новгородского // Святые Новгородской земли. С. 346.
⁵⁵⁵Там же. С. 348.
⁵⁵⁶Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 3. Т. 4. Прил. 7.
⁵⁵⁷Цит. по: Слуховской М. И. Библиотечное дело в России до XVIII века. М., 1968. С. 133.
⁵⁵⁸Там же.
⁵⁵⁹Там же. С. 59.
⁵⁶⁰Никоновская летопись // ПСРЛ. Т. X. С. 230.
⁵⁶¹НПЛ. С. 365.

<< Назад   Вперёд>>