«Часовщик» - резидент Абвера - «Дело Юшкевича»
Плату за ремонт взял весьма умеренную и при этом сказал:
«Я знаю, как сейчас важно командирам иметь хорошие часы. Поэтому передайте всем вашим товарищам, у кого часы неисправны, пусть приходят ко мне. Для командиров буду делать вне всякой очереди».
На этот рассказ не замедлил откликнуться всегда веселый, большой шутник и острослов старший оперуполномоченный по розыску Василий Иванович Белоусов. Обращаясь к Сащенко, он сказал примерно так: «Может быть поздравлять тебя и рано, но я чувствую, что ты стоишь на пороге больших событий. Дело в том, что в классической литературе по шпионажу совершенно определенно указывается, что лучшими резидентами всегда были портные, зубные врачи, модистки и, конечно, часовых дел мастера. Советую немедленно взяться за этого старикашку, и получится дело «люкс». Нужно только побольше фантазии и усердия, но по разуму».
Сащенко, будучи человеком чрезвычайно серьезным, скупым на шутки и балагурство, по возрасту значительно старше Василия Ивановича, немного обидевшись, ответил: «Тебе, Василек, не повезло с выбором профессии. Твой характер больше подошел бы цирковому клоуну, а ты пришел в ЧК, скучную организацию».
После этого они обменялись еще незначительными колкостями и уже были в обиде друг на друга. Видя такое развитие событий, я вмешался в разговор и сказал: «Коль скоро у Василия Ивановича созрел блестящий план, давайте поручим ему изучить этого человека и доложить о результатах. Сколько Вам потребуется для этого времени?».
Василий Иванович не ожидал такого оборота дела и как-то растерялся, не понимая, серьезно или в шутку я говорю. Видя это, я твердо повторил: «Двух недель хватит?». Тогда он ответил согласием, но, кажется, был уверен, что все это шутка. Однако разговор на этом прекратился, и тем самым все осталось без изменения.
В потоке многочисленных вопросов, возникавших ежедневно и даже ежечасно, я, признаться, забыл про этого «старикашку». Но в установленное время Василий Иванович пришел ко мне и доложил, что в процессе проверочных мероприятий заслуживающих материалов на старикашку не получено и проверку на этом следует прекратить. При этом он зачитал данные, полученные на Григория Николаевича Юшкевича, 1885 года рождения, уроженца г. Коростень, Черниговской области, из кустарей, украинец. Работал в различных государственных и кооперативных организациях по ремонту часов (гг. Коростень, Чернигов, Киев). Накануне войны вновь вернулся в родной город Коростень и работал в государственной часовой мастерской. Жена, Берта Семеновна, 1887 года рождения, уроженка г. Киева, из семьи служащих. Окончила музыкальную школу, работала в театрах и концертных бригадах. Брат Юшкевича - Лев Николаевич, 1889 года рождения, с 1932 года проживает в г. Грозном, имеет собственный дом и участок земли 0,2 га, работает зав. производством молокозавода. Его жена - Ольга Петровна, 1891 года рождения, домохозяйка. Две дочери Наталья, 1914 года рождения, и Серафима, 1916 года рождения. Обе замужем, живут самостоятельно. Мужья призваны в Красную Армию. Муж Серафимы окончил военное училище, является офицером.
Г.Н. Юшкевич прибыл к брату летом 1941 года, прописался на постоянное местожительства, призыву в Красную Армию по возрасту и состоянию здоровья не подлежит. Сначала работал экспедитором на молокозаводе, а затем получил разрешение на открытие мастерской по ремонту часов.
По данным райфинотдела, «Ю» налоги платит аккуратно, оборот мастерской невелик. В органах НКГБ и НКВД республики каких-либо компрометирующих данных на братьев «Ю» не получено.
Григорий Николаевич является очень общительным, уважительным и культурным человеком. Близко знающие его люди характеризуют как отзывчивого человека, его контакты не выходят за пределы необходимых производственных связей. Мастерская пользуется хорошей репутацией по качеству ремонта часов. Причем Г.Н. весьма квалифицированный мастер, способный починить часы любой марки, находит дефицитные запасные части.
Доложив эти материалы, Василий Иванович не преминул подчеркнуть, что это будет пустышка, и далее с некоторой обидой добавил: «Не знаю, почему Вы поручили мне заниматься этим делом?». Я ответил: «Не ошибается тот, кто не работает. Ну, а материалы пока храните у себя».
С тех пор прошло какое-то время, пришел ко мне на очередной доклад Сащенко и, как всегда спокойно, без явных эмоций доложил: «А «старикашка», мне кажется, не такой уж простой и мой спор с Васильком, видимо, не кончился». Затем он рассказал, что Особым отделом бригады изучается молодая девушка Ольга Осинец, 1920 года рождения, бывшая комсомолка, украинка, которая приехала их Армавира, где остались ее мать и бабушка. Подозрения у ОО возникли в связи с тем, что она очень настойчиво добивалась устройства на работу в офицерскую столовую поваром, что ей удалось сделать благодаря помощи начальника продснабжения капитана Смолева. Ольга Осинец внешне очень привлекательна, но ведет себя скромно. Все попытки ухаживания за ней со стороны молодых офицеров остаются без внимания. Но к заместителю комбрига по тылу подполковнику Страшко, внешне не интересному, питает большую симпатию. Старается быть в его обществе, оказывает ему заметные знаки внимания. По непроверенным данным они бывали вместе вне расположения штаба, выезжали куда-то на машине Страшко. Но самое удивительное то, что она поздно вечером дважды выходила из женского общежития с подругой и имела тайные встречи на улице с пожилым человеком, которым по всем признакам является часовой мастер Г.Н. Юшкевич
Кроме того, Ольга Осинец поддерживает связь с подругой, работающей в столовой штаба авиационной дивизии. В один из дней она отпросилась у Страшко и ездила к ней на встречу. Подругой оказалась Марина Нечитайло, 1919 года рождения, также из Армавира. Причем время устройства их на работу в воинские части совпадает, следовательно, в Грозном они появились одновременно.
Андрей Иванович Страшко, 1907 года рождения, член ВКП(б), кадровый офицер не отличался высокой моральной устойчивостью, нередко выпивал, устанавливал случайные связи с женщинами, чрезмерно словоохотлив, тайну хранить не умеет, за что обсуждался в политотделе бригады и получил взыскание по партийной линии.
«На основе изложенных материалов, - заявил Сащенко, - можно сделать вывод, что эти связи носят не случайный характер и в них следует немедленно разобраться. Но в нашем распоряжении недостаточно оперативных сил и средств, поэтому прошу оказать нам помощь».
Просмотрев все представленные материалы, я полностью согласился с выводами Сащенко и решил создать опергруппу для всестороннего изучения всех аспектов этого дела. В опергруппу вошли мой заместитель Петр Осипович Данилов, Федор Иванович Сащенко, уполномоченный из группы розыска Сергей Иванович Волынцев, человек молодой, но очень способный. Отличительной чертой его была удивительная любовь к труду. Он не просто хорошо выполнял те или иные задания или непосредственные свои обязанности, а делал все с любовью, даже в самых малоприятных делах он мог найти что-то увлекательное, доставляющее удовольствие.
По характеру был спокойным, уравновешенным, удивительно динамичен и расчетлив, обладал прекрасными физическими данными и большой выносливостью.
С помощью Министерства Госбезопасности Чечено-Ингушской АССР в помещении часовой мастерской установили технику подслушивания, а за Юшкевичем - наружное наблюдение.
Нам казалось, что мы вот-вот возьмем «Ю» с поличным, но так хорошо и гладко бывает только в сказках. В мастерской он вел себя как самый преданный советскому народу патриот, проклинал немцев, высказывал надежду на скорый разгром фашистов, с клиентами вел дружеские беседы бытового характера. Наружное наблюдение никаких данных о связях «Ю» с посторонними людьми не давало. Он вел исключительно нормальный образ жизни: дом - работа - дом - продуктовый магазин.
Прошло некоторое время, и никаких результатов. Опергруппа в растерянности, НКГБ Чечено-Ингушской АССР требует снять технику подслушивания и наружное наблюдение. Провожу срочное совещание с опергруппой. Мнения о целесообразности дальнейшей работы по делу «Ю» разошлись. Данилов считает, что дело надо прекратить, а Сащенко и Волынцев просят разрешить продолжить работу. Принимаю соломоново решение - группу распустить, технику подслушивания и наружное наблюдение снять, а Сащенко и Волынцеву разрешить продолжать изучение «Ю» своими силами.
Решение было принято, а чувство неудовлетворительности осталось. В чем же дело? Может быть, Василий Иванович был прав и я поддался влиянию авторитета Сащенко? А какое значение имеют встречи Ольги Осинец с «Ю»? Да, видимо, просто сдавала часы на ремонт, а днем она занята на службе и договорились встретиться вечером. А есть ли у нее часы? А не является ли все это плодом чрезмерной подозрительности, выработанной сложной оперативной обстановкой в городе? Ведь такие явления у чекистов-профессионалов бывают. Дело «Ю>> осталось как заноза в пальце, при малейшем соприкосновении постоянно давало о себе знать и, кроме того, было досадно, что столько затрачено сил, а никакой ясности в дело не внесено.
Мое положение усугублялось и тем, что мнения о целесообразности дальнейшего изучения «Ю» в опергруппе, как упоминалось выше, были диаметрально противоположны. От меня ждали авторитетного решения, а я, по выражению товарищей, «тянул резину».
Когда вспоминал об этом деле, начинал критиковать себя за нерешительность, считая, что колебания простительны только маятнику. И тем не менее я чего-то выжидал. Это не было боязнью ошибиться. Скорее, это была отдаленная надежда на успех, какое-то подсознательное изучение реального. Проходили дни, недели, но дело на «Ю» оставалось без какого-либо движения, если не считать того, что Ольга Осинец часы имела и действительно сдавала их в ремонт к Юшкевичу. Когда на совещаниях вспоминали об этом деле, со стороны отдельных работников слышались колкие остроты, прежде всего в адрес Сащенко, ну а рикошетом и в мой. Я уже окончательно пришел к выводу - пора закончить с ним и прекратить ненужную полемику. Но буквально на следующий день приехал на доклад начальник Особого отдела 105-й истребительной авиационной дивизии ЗакВО майор Александр Иванович Зарубин. Недавно назначенный на эту должность, он сообщил, что получил официальное заявление от зам. начальника штаба дивизии майора П.И. Сыромятникова о подозрительном поведении повара штабной столовой Марины Нечитайло. В заявлении указывается, что между Сыромятниковым и Нечитайло некоторое время тому назад установились хорошие отношения, которые потом переросли в интимные. Два дня назад Сыромятников поздно приехал с оборонительных позиций, и Марина кормила его в столовой ужином. Во время ужина они выпили по 100 граммов водки и долго беседовали. Некоторое время спустя Марина беспричинно расплакалась и стала говорить странные вещи, что жить ей осталось немного, скоро она покончит жизнь самоубийством или ее посадят, дальше так мучиться она не может. На вопросы Сыромятникова, что произошло, она не отвечала и только бросила: «Какая я дура, лучше бы убили меня на месте!». Спустя несколько минут Марина перестала плакать, замкнулась и ни на какие вопросы не отвечала. Майор Сыромятников, испугавшись ответственности за связь с Мариной, решил обратиться к начальнику Особого отдела, который попросил его написать о случившемся.
Александр Иванович Зарубин не знал всех обстоятельств по делу Юшкевича, поэтому материал на Марину Нечитайло докладывал, как вновь поступивший или первичный. Я же, выслушав его рассказ, почувствовал огромное облегчение и произнес: «Молодец Сащенко». Александр Иванович с недоумением посмотрел на меня и спросил:
- «А при чем тут Анатолий Михайлович Сащенко?». Я повторил: «Он молодец».
Не откладывая в долгий ящик, я тут же поручил Зарубину доставить ко мне Нечитайло и отдельно Сыромятникова, но так, чтобы они друг друга не видели и не знали о вызове каждого из них в Особый отдел района.
Беседу с Мариной Нечитайло мы начали вместе со старшим следователем майором Петром Семеновичем Литваком. Нам недолго пришлось приводить ее к сознанию. Через час, вдоволь наплакавшись, она совершенно откровенно все рассказала: «Когда немцы захватили Армавир, я была в полном отчаянии и не знала, что мне делать, через несколько дней получила повестку, в которой предлагалось явиться в комендатуру. Неявка грозила арестом. В комендатуре после ознакомления с моими данными мне предложили на следующий день явиться для получения работы или направления на курсы по изучению немецкого языка. На следующий день в числе небольшой группы 6-8 человек нас на машине доставили в какую-то воинскую часть, где разделили на две группы. Наша группа состояла из четырех человек. Кроме меня, в группе была Ольга Осинец и две девушки из Ростова. Нас принял майор немецкой армии, который сказал, что до конца войны осталось совсем немного. Скоро Красная Армия будет разбита и война кончится. Всякий здравомыслящий человек должен доказать, что он предан интересам Великой Германии и готов ей служить. В противном случае он подлежит отправке в концлагерь. Далее сказал, что нам предоставлена возможность оправдать доверие немецкого командования выполнением очень важного задания. При успешном выполнении мы будем пользоваться большими правами в Великой Германии и получим соответствующее вознаграждение. Мы очень испугались, но нас каждый день обрабатывали в антисоветском духе, а затем вызвали и предложили работать в разведке. Я дала подписку о том, что буду честно работать на немцев, но в душе думала, что, как только попаду к своим, сразу все расскажу, приму любое наказание, но от своих.
Задание мне дали следующее. Вместе с Ольгой Осинец после переброски через линию фронта добраться до Грозного и устроиться на работу в воинскую часть по своей специальности - поваром. Затем знакомиться со старшими офицерами и добывать от них секретные сведения путем осторожных расспросов, изъятия и ознакомления с документами. Все добытые материалы я должна была передавать Ольге Осинец, которая была моей напарницей. Кому должна была передавать материалы Ольга, я точно не знаю, но она мне как-то сказала, что должна установить связь с каким-то местным жителем. С тех пор, как все это со мной случилось, я очень сильно переживала, перестала спать. Меня преследуют кошмары, я не вижу выхода из создавшегося положения. Задание, которое мне дали немцы, я выполнила только в той части, что устроилась работать в воинскую часть. Никаких материалов я не собирала. Ко мне один раз приезжала Ольга Осинец, с которой мы посидели в скверике часа два и все время плакали, не зная как нам поступить. Ольга тоже сильно изменилась и страшно переживает. Она мне сказала, чтобы я задание не выполняла и забыла об этом кошмаре. Ольга предупреждала, чтобы я кому-нибудь не проболталась. Но со мной произошла такая история. Я очень крепко подружилась с майором Сыромятниковым и все время хотела ему обо всем рассказать, но боялась, что он тут же бросит меня и кончится мое очень короткое счастье, а меня отдадут под суд военного трибунала».
Затем полностью подтвердила состоявшийся накануне разговор с Сыромятниковым и наконец заключила: «А теперь арестуйте меня. Я шпионка».
Посоветовавшись, мы приняли решение: Марину Нечитайло арестовать и водворить в камеру. Время близилось к утру и мы вызвали Сащенко в отдел. Коротко рассказали ему о частичной реализации дела и поручили секретно взять Ольгу Осинец из общежития и доставить к нам. Через некоторое время мы приступили к её допросу. Теперь нас уже было трое. Я пригласил принять участие в допросе Сащенко.
Перед нами сидела, съежившись в комочек, молодая девушка, очень миловидная даже в грубой солдатской одежде. На лице ее был нескрываемый испуг и обреченность. Начиная разговор, я сказал, что нам многое известно, поэтому рекомендуем честно и полностью рассказать обо всем случившимся с нею. Она сразу же рассказала по порядку, как бы заранее подготовившись к ответу. Расхождений в рассказе с Нечитайло Мариной не было. Ответы Осинец отличались большой собранностью, последовательностью и точностью. Она показала, что являлась старшей группы. Инструктором и руководителем у них был капитан Найдорф, который русским языком владел слабо и работал с переводчицей Маргет. Далее назвала еще четырех девушек, которые обучались в их разведывательной группе.
Осинец имела задание - установить контакт с Юшкевичем в мастерской по паролю: «Вам привет из Коростеня от Николая Ивановича». В ответ он должен спросить: «А Вы давно его видели?» Ответ: «Десять дней тому назад». После этого разговор должен быть продолжен вне помещения мастерской, во время которого Осинец должна проинформировать о полученном задании и посоветоваться, как лучше его выполнять. «Ю» должен определить место и время встречи и порядок соблюдения конспирации.
За три месяца мы дважды встречались с Юшкевичем, но наши беседы носили какой-то странный характер. По всей вероятности, он очень боится. На выполнении задания не настаивает, жалуется на плохое состояние здоровья. На последней встрече прямо сказал: «Мы, кажется, идем не туда, куда следует. Давайте пока прекратим эти встречи и мой Вам совет - отойти от преступного дела». Эта встреча привела меня в еще большее смятение. Я потеряла чувство реальности, возникла навязчивая идея покончить жизнь самоубийством. Но затем, обдумав, решила замкнуться наглухо. А тут еще ухаживания некоторых поклонников. Они злили меня, и поэтому я несколько приблизилась к подполковнику Страшко, чтобы отбить их домогания. Близких отношений со Страшко у меня нет, хотя попытки с его стороны установить такие отношения были. Никаких чувств к нему не питаю. Просто с ним мне бывает как-то легче. Он веселый человек».
Показания Осинец Ольги полностью совпадали с имеющимися в нашем распоряжении данными. Таким образом, одна сторона дела стала до некоторой степени ясна. Группа Осинец деморализована и практически шпионской деятельностью не занимается.
Теперь оставалось решить очередную задачу - установить практическую деятельность Юшкевича, ведь, по имеющимся данным, он является резидентом, а, следовательно, должен существовать его канал связи с немецкой разведкой. Но об этом у нас не было никаких данных. Стали обсуждать возможные варианты наших действий. Если арестовать «Ю», то мы можем кратчайшим путем размотать весь клубок. Но, с другой стороны, арест «Ю» может насторожить его связи, более важные, чем он, и даст им возможность скрыться.
Отказавшись от ареста, следовало бы форсировать оперативные мероприятия вокруг «Ю», но показания Осинец свидетельствовали о том, что он замкнулся и не проявляет никакой активности. Поэтому второй путь мог бы быть слишком долгим.
В результате обмена мнениями пришли к выводу: Юшкевича арестовать, но арест зашифровать от окружающих его лиц тем, что он, якобы, с сердечным приступом был доставлен в одну из городских больниц, расположенную рядом с Особым отделом. На следующий день к моменту окончания работы Юшкевича в своей мастерской, подъехала опергруппа, и как только он вышел и направился в сторону дома, его пригласили в машину и доставили в особый отдел.
К этому времени в городской больнице оборудовали специальную палату, в которой, по договоренности с главным врачом больницы, должен был содержаться Юшкевич под нашим контролем. Это задача облегчалась тем, что «Ю» дважды находился в этой больнице на излечении по поводу сердечно-сосудистого заболевания, там же находилась его история болезни.
Через работницу больницы, знавшую семью «Ю», мы передали жене, что он доставлен в больницу с сердечным приступом, но ничего страшного нет, так как ему вовремя оказали медицинскую помощь.
Вскоре мы со старшим следователем П.С. Литваком пригласили на допрос Юшкевича. Но то, что мы хотели считать легендой, оказалось былью, то есть у него действительно произошел сердечный приступ, допросить мы его не смогли и тут же направили в больницу, предупредив администрацию о нежелательности навещать его родственниками.
Казалось, все уже было в руках, но как нарочно, на пути встречались непредвиденные препятствия. В этот момент прибыла комиссия из Управления особых отделов ЗакВО во главе с зам. нач. Управления полковником Казанцевым. Я доложил все материалы по наиболее важным делам, в том числе и по делу резидентуры «Ю». Полковник Казанцев одобрил все наши действия, но, как следовало ожидать, выразил неудовлетворение незавершенностью дела.
Далее сказал, что дело будет взято на контроль УОО Закфронта, поэтому все дальнейшие мероприятия нами должны согласовываться.
В составе группы работников УОО ЗакВО был оперработник, который курировал наш отдел. Это старший сержант Госбезопасности (по-новому старший лейтенант) Александр Беляков. Его от других отличали повышенная горячность и, пожалуй, известная несдержанность. Он пытался навязать руководителю группы мысль, что мы проявили непростительную медлительность в столь важном деле, как резидентура «Ю», что мы недостаточно остро оцениваем поступающие материалы и т.п. У меня с ним состоялся серьезный разговор, в процессе которого я ему посоветовал быть сдержаннее и тактичнее. На него это подействовало охлаждающе, но, видимо, он затаил недобрые чувства.
Однако все проходит. Комиссия ознакомилась с делами, нашла работу отдела вполне удовлетворительной и предложила по ряду дел доложить Управлению особых отделов ЗакВО докладными записками, в том числе и по делу «Ю». После отъезда комиссии мы провели совещание оперативного состава, на котором обсудили недостатки, указанные нам в процессе проверки, и нацелили всех офицеров на их ликвидацию.
Шли дни, а Юшкевич находился в таком состоянии, что допрашивать его было невозможно, в то же время без этого мы не могли закончить следствие по Ольге Осинец и Марине Нечитайло. И вдруг, как гром среди ясного неба, мы получаем разгромное указание из Управления особых отделов ЗакВО. В нем вся критика была сосредоточена на деле «Ю». Мы обвинялись в чрезмерной медлительности, неоперативности и чуть ли не в либерализме по отношению к опасным преступникам. Начальник ОО, то есть я, предупреждался, что если дело не будет закончено в ближайшее время, ко мне будут применены меры административного взыскания. Указание подписал начальник УОО ЗакВО генерал-майор Н.М.Рухадзе.
Не скрою, после такого «указания» настроение у меня сильно испортилось. Я долго обдумывал, как мне поступить, и пришел к выводу, что оно необъективно, и выполнение в том виде, как нам предписывалось, могло привести к нарушению социалистической законности.
Убедив себя в этом и еще раз проанализировав все наши действия, я решил с указанием никого не знакомить и положить его в сейф, чтобы оно «отлежалось», а сам между тем написал возражения по каждому пункту и приготовился к возможной защите. Однако такое положение не давало мне права бездействовать. Поэтому я сделал вид, что ничего не произошло, собрал опергруппу, занимавшуюся делом «Ю» и вместе мы разработали план его реализации. Мы единодушно пришли к выводу, что для нас важнейшей задачей является вскрытие канала связи «Ю» с немецкой разведкой, так как без этого, естественно, резидентура
была бы безжизненной. Но, не имея никаких конкретных зацепок, мы могли только строить свои догадки и предположения на основе интуиции. Обсудив таким образом несколько вариантов с учетом имевшихся объективных данных на «Ю» и его поведение, мы предположили, что между «Ю» и немецкой разведкой должен быть связной с радистом, либо связной и радист в одном лице. Встречи с этим лицом у «Ю» могли быть только в мастерской, либо поблизости от дома, так как состояние его здоровья и характер поведения исключали возможность более активного способа связи (например, переход линии фронта, работа на рации в доме брата). Что касается мастерской, то в ней накануне был проведен негласный обыск. Признаков радиоаппаратуры обнаружено не было.
Исходя из сделанных предпосылок, мы полагали, что связник должен явиться к «Ю» в определенное время и искать с ним встречи ввиду отсутствия его в мастерской. Поэтому два наиболее вероятных места для встречи - мастерская и район расположения дома, где проживал «Ю», были взяты под негласное наблюдение.
Шел декабрь 1942 года. Но в Грозном как-то не ощущалось приближения зимы. На фронтах шли бои «местного значения», линия фронта стабилизировалась. Но чувствовалось, что затишье временное, ожидаются бурные события. Противник проводил перегруппировку войск, часть из которых передислоцировал под Сталинград. Войска Грозненского оборонительного района на ряде участков переходили в наступление, но большого успеха не имели.
Итак, дело на «Ю» меня полностью парализовало, я не мог на длительное время оторваться от него и заняться другими, может быть не менее важными делами. Но здесь над моей головой повис Дамоклов меч, и мне было совершенно очевидно, что все эти козни мстительного, малоопытного, но с претензиями на ортодоксальность Белякова, который сумел подсунуть руководству на подпись эту коварную бумагу в качестве мщения мне за откровенный с ним разговор. Какая мерзость!
Много в тот период я размышлял над тем, откуда берутся такие подлые, коварные и мстительные люди, которые, оказавшись возле крупных начальников, могли использовать их власть в своих корыстных целях? Объясняется ли это тем, что такой человек заслужил особое доверие и не нуждается в контроле, либо сам руководитель, не вникая в существо дела, полностью полагается на своих подчиненных, допуская непростительное попустительство?
А тем временем опергруппа, работавшая по делу «Ю», докладывала о полном затишье на всех участках. Правда, «Ю» стал поправляться, и у меня вызревало желание как можно скорее поговорить с ним, для чего я подготовил план беседы и ждал только разрешения врача, который лечил «Ю».
Однако события сложились так, что в наш план пришлось срочно внести коррективы, вызванные появлением новых данных следующего характера. Группа наблюдения за мастерской установила человека, который несколько раз приходил туда, прогуливался около и пытался заглянуть внутрь мастерской. Этот человек был негласно сфотографирован и взят под непрерывное наблюдение. По фотографии можно было сделать следующее предположение: человек кавказской национальности, возраст 28-30 лет, высокого роста, правильного телосложения, одет в обычную одежду городских жителей (темно-синий плащ, черная кепка, ботинки с калошами), в левой руке держал небольшой сверток в газете «Грозненский рабочий». Получив эту сводку, я, ни секунды не раздумывая, решил, что это как раз то, чего нам не хватает, приказал немедленно задержать этого человека и доставить в особый отдел.
При задержании объект наблюдения оказал вооруженное сопротивление и легко ранил в ногу одного сотрудника НКГБ ЧИ АССР.
Допрос решил провести вместе со следователем. Перед нами сидел человек, вид которого свидетельствовал о том, что он не может скрыть своей ненависти к нам. Глаза бегали с предмета на предмет, мускулы лица нервно подергивались, пальцы рук дрожали. Несколько мгновений мы молча изучали друг друга, а в этот момент с лихорадочной быстротой у меня в голове пробегали мысли - как и с чего начать? Какой метод допроса окажется наиболее приемлемым? И, сделав внешнюю оценку, я пришел к выводу, что с таким человеком мягкий тон разговора не приведет к хорошим результатам. Принимаю строгий вид и начинаю допрос. Первоначально выясняю личность задержанного.
- При задержании и обыске у Вас изъяты: паспорт на имя Сатоева Талмата, 1913 года рождения, уроженца и жителя Назранского района, селение Ногай-Юрт Чечено-Ингушской АССР, пистолет иностранной марки с 5 патронами и двумя стрелянными гильзами, охотничий нож, пять тысяч шестьсот (5600) рублей денег и личные вещи.
В протоколе обыска все это записано и скреплено вашей подписью. Вы подтверждаете это?.
- Да, подтверждаю.
- Почему при задержании сотрудниками НКГБ ЧИ АССР вы оказали вооруженное сопротивление и нанесли тяжкое ранение одному из них?.
- Я подумал, что на меня напали уголовные преступники, поэтому решил защищаться.
- Когда и зачем вы прибыли в Грозный?.
- Я прибыл в Грозный в день задержания из Назранского р-на на попутной военной машине с целью приобрести себе костюм и другие вещи.
- Почему вы не призваны в Красную Армию?.
- Я освобожден по болезни, о чем имеется дома документ.
- Гражданин Сатоев, ваши показания не соответствуют действительности. По данным органов милиции Назранского района в указанном Вами селении и районе вы не проживаете. В Грозный Вы прибыли 2 дня назад, вы настаиваете на своих показаниях или расскажете правду?.
- Я настаиваю на своих показаниях и другого сказать не могу.
- За время пребывания в Грозном, где вы побывали?.
- Я прибыл утром и сразу же направился по магазинам, был на рынке, больше я никуда не заходил.
- Вас видели на Октябрьской улице около дома № 16 два дня тому назад. Что вы на это скажете?.
- Я повторяю, что прибыл в город сегодня утром, на Октябрьской улице не был, тем более два дня тому назад.
- Вам предъявляется фотография, на которой вы изображены около дома №16 на Октябрьской улице. Что вы можете сказать по этому поводу?.
После этого вопроса Сатоев побледнел, глаза заблестели каким-то диким огнем, он вскочил со стула, схватил его и замахнулся на меня. Но в это мгновение следователь ударил его по рукам и одним махом уложил на пол. На шум вбежали солдаты-конвоиры и все успокоились. На этом первый допрос был закончен.
После этих происшествий я невольно стал думать, что дело на «О» таит в себе неизбежное несчастье. Но, решительно отбросив всякое суеверие, готовился к следующему раунду с Сатоевым. Допрашивали в том же составе, но приняли меры предосторожности (убрали все тяжелые предметы, усилили вооруженную охрану и даже табуретку прикрепили к полу). По данным охраны, в камере предварительного заключения Сатоев вел себя очень спокойно. Ночью почти не спал. Отказался от ужина, но на следующий день завтрак съел полностью. Я тоже несколько волновался перед очередным допросом и мысленно перебирал возможные варианты его поведения. Но почему-то был уверен, что мой противник морально подавлен и будет совершать ошибки в своём отрицании преступной деятельности. Тем не менее, я был уверен, что работа с ним будет очень трудной, и на легкое достижение успеха не рассчитывал. Второй допрос я начал следующим образом:
- Вчера мы остановились на том, что вам была предъявлена фотография, на которой вы изображены на Октябрьской улице около дома №16. Расскажите о цели вашего пребывания там.
Сатоев не проронил ни единого слова, сидел с поникшей головой более часа. Все мои попытки заставить говорить ни к чему не привели. Мое терпение было на пределе, но я понимал, что мой срыв может привести только к проигрышу. Поэтому принимаю решение допрос прекратить и объявляю:
- Видимо, Сатоев, вам еще следует подумать наедине. Давайте сделаем перерыв до вечера.
После этого я позвал к себе старшего следователя отдела Литвака Петра Семеновича и, подробно рассказав ему о допросах Сатоева, спросил:
- «Ну а теперь скажите откровенно, в чем моя оплошность?».
Немного подумав, Петр Семенович ответил:
- «Не нашли ключа к его языку, а где он лежит я пока не знаю. Если поручите вести следствие мне, я попытаюсь найти.
Дело прошлое, но это предложение я принял с облегчением, как тяжелую ношу сбросил с своих плеч, но мысленно дал себе зарок тщательно следить за ходом следствия, выяснить и проанализировать свои ошибки, ибо это в некоторой степени било по моему престижу. Итак, все карты передаю в надежные руки Петра Семеновича.
После окончания вечернего допроса Петр Семенович доложил мне, что орешек очень трудный, но все-таки мы кое о чем поговорили. Это уже маленький сдвиг.
Около недели Сатоев упорно сопротивлялся, придумывал каждый раз все новую и новую версию, но потом сник под давлением своих противоречивых показаний и имевшихся неопровержимых улик и начал давать показания.
Суть его первоначального признания состояла в том, что он прибыл в Грозный по заданию немецкой разведки четвертый раз для встречи с Юшкевичем. Первый раз они встречались в августе месяце около его дома, тогда он передал ему инструкцию по работе и десять тысяч рублей денег. Второй раз встреча состоялась в сентябре, сначала в районе дома «Ю», а затем в его мастерской. Во время этой встречи «Ю» сообщил для немецкой разведки, что он установил контакт с «Розой» и «Наташей», которым помог устроиться в воинской части, дал задание по сбору данных о войсках в районе Грозного. Это сообщение передавалось по рации в разведцентр.
Однако от шефа разведки была получена шифротелеграмма, в которой он выразил недовольство работой «Ю» и предупреждал его о необходимости более энергично выполнять задание. Третья встреча намечалась на начало октября, но от «Ю» не поступило обусловленного письма о готовности на встречу,
поэтому, по заданию центра, пришлось приезжать без его ведома. Юшкевича нашел в больнице, где он находился на излечении. Он заверил, что как только выйдет из больницы, начнет активно работать и представит добытые материалы. Однако времени прошло много, «Ю» на встречи не вызывал, а из центра поступали грозные указания, в которых говорилось, что если «Ю» решительно не поменяет своего отношения к выполнению заданий, к нему будут приняты строгие меры. Я был уполномочен центром в случае отказа «Ю» от активной работы убить его. Моя встреча с «Ю» не состоялась, так как ни в мастерской, ни дома его не было. Я являюсь связником разведгруппы, которую возглавляет Сеид. Других данных о нем я не знаю.
В группу входит также радист Хасан. Наше постоянное место дислокации в горах в районе Махачкалы. Никаких подробностей о себе и деятельности разведгруппы больше не рассказал. Замкнулся наглухо, и даже всемогущий Петр Семенович стал разводить руками, заявив: «Ну и кавказец, вот характер!».
Много времени было посвящено тому, как дальше вести следствие. Все, кто имел прямое отношение к этому делу, внутренне хотели одного - поскорее завершить его. Несомненно, это отрицательно сказывалось на качестве следствия и проводимых следственных мероприятиях. В результате поспешности была допущена еще одна ошибка. Учитывая признательные показания Сатоева и его согласие показать место дислокации шпионской группы, мы, достаточно не разработав плана, решили провести эту операцию. Возглавлял группу мой заместитель Данилов. Наши сотрудники с Сатоевым прибыли в район расположения шпионской группы к наступлению темноты и шли по краю горного ущелья. Вдруг Сатоев неожиданно рывком прыгнул в ущелье и попытался скрыться. Боясь упустить преступника, наши сотрудники открыли огонь, и пулей в голову Сатоев был убит.
Когда опергруппа по возвращении доложила о случившемся, я чуть было не упал в обморок. Нет, я их не ругал, а вытащил из сейфа указание с угрозой руководства Управления особых отделов и спросил: «Почитайте и скажите, что мне делать?».
Настроение у всех было подавленное. Оставалась последняя надежда на Юшкевича, то есть на его искреннее признание, после чего дело следствием надо было заканчивать.
И надо же случиться такому стечению обстоятельств - утром следующего дня умирает Юшкевич.
Такова развязка столь много обещавшего когда-то дела. Да, уж поистине, поспешишь - людей насмешишь. Трудно сейчас передать те чувства, которые охватили каждого, кто принимал участие в этом, но мне было особенно неприятно. Теперь я не только не протестовал против указания по делу, но считал, что меня действительно следует наказать хотя бы за то, что не смог должным образом организовать работу по серьезному делу. Но что же у нас осталось? Только две горе-шпионки: Ольга Осинец и Марина Нечитайло. Как с ними поступить? Ведь преступление по статье 58 УК РСФСР (по старому уголовному кодексу) они совершили и свою вину полностью признали. А, с другой стороны, никакой враждебной деятельности против нашей страны не проводили.
Жизнь сложна, и как бы гуманно и тщательно не были продуманы статьи уголовного законодательства, они не могут охватить всего многообразия, не могут предусмотреть всех возможных превратностей человеческой судьбы. Учитывая все обстоятельства вины Осинец и Нечитайло, на них было составлено заключение, и дело передано на рассмотрение Военного трибунала гарнизона. Они были осуждены на 3 года условно и освобождены из-под стражи.
<< Назад Вперёд>>
