VII. Вопрос о происхождении государства
Прежде всего, я считаю, что в такой форме вопрос поставлен неточно, несовременно. В нем подразумевается, что государство создают отдельные личности (Рюрик с братьями, Попель и Пяст, Хенгист и Хоре). Но ведь от такой постановки вопроса отказались не только марксисты. Вопреки ходячему мнению, серьезные норманисты тоже (и, видимо, не без влияния советской науки) приобрели в этом вопросе более широкие и более современные интересы.
Вот Арне указывал, что вопрос о роли норманнов в создании славянского государства должны в значительной мере решить археологические материалы VII—VIII вв. — доваряжского времени (Аrne 1952:139). Арбману на дискуссии (в этом году в Ленинграде) я задал вопрос:
- Какие археологические исследования на нашей территории Вы считаете на данном этапе решающими для норманнской проблемы?
Он долго думал, а потом ответил:
- Die Zeitstellung der Burgwallen (Датировка городищ)!
Чувствуете? в корень смотрел: городища — это классообразование!
Стало быть, современная, правильная постановка вопроса такова: как
и на какой основе возникало Древнерусское государство? Кто участвовал в этом процессе и какую роль сыграл? в частности: какую роль сыграли варяги? Никакой? Или совсем незначительную? Или заметную, видную. И т. д.
Если мы так поставим вопрос, то тем самым направим решение в марксистское русло — и тогда станет ясно, что в рамках марксистского решения всего вопроса решение частного вопроса о роли варягов может быть различным, и что это зависит от многих конкретных обстоятельств: много ли пришло варягов, как они распределились по слоям населения и по территориям, в какой момент процесса образования классов и государства прибыли, какой социально-экономический багаж принесли с собой и т. п. То есть что это зависит от фактического материала, то или иное решение марксистской теорией не определяется.
Марксистская теория обязывает исследователя определять экономические и классовые корни государства, искать их в экономике и классовом составе общества, а были ли отдельные части и слои этого общества местными или пришлыми, одной народности или разных — марксистская теория принципиально не предусматривает. По-разному может быть. Это зависит от фактического конкретного положения в данной стране.
Но марксистская теория безусловно отвергает поиски корней государства в личных действиях и особенностях вождей-«основателей» (это волюнтаристический идеализм) или в природных национальных или расовых особенностях тех или иных групп населения — местных или пришлых (это биологический детерминизм, расизм).
Те фактические материалы, которые нужны для решения названных вопросов о роли варягов в сложении Древнерусского государства, должна дать главным образом археология. Конечно, не только археология: историкам предстоит еще уточнить многие понятия социально-экономического анализа раннефеодального общества и государства: классовая структура, дань как форма эксплуатации и многое другое. Но археологические источники будут главными.
И соответственно, на эту ступеньку распространяется то, что связано с предыдущей (стою л ишь оговоркой, что возможность различных решений предусматривается нами, естественно, в рамках историко-материалистического решения всей проблемы о происхождении Древнерусского государства). Многие из необходимых исследований археологических памятников варяжского и предваряжского времени еще не проделаны, а то и не начаты.
Прежняя уверенность в том, что полное и окончательное решение по этой линии уже достигнуто (уверенность, еще живущая в трудах наших историографов как рудимент), базировалась на трудах ак. Б. Д. Грекова, а у того стройная и многоэтажная конструкция государствообразования на юге Восточной Европы была построена на поспешной и ненадежной субструкции — на концепции абсолютно автохтонного этногенеза восточных славян. Согласно этой концепции многие памятники Восточной Европы, начиная с Триполья, были объявлены славянскими и выстроены в непрерывную эволюционную цепь прогресса, включающую скифов и поля погребений и увенчанную Киевской Русью.
С падением теории ак. Марра это построение распалось, а новое, более надежное и объективное, создается нашими археологами только сейчас, с большим трудом, в спорах и частых перестройках. Пока здесь нет ни постоянства, ни единодушия. Какие памятники до VI в. н. э. — славянские, какие — нет, все спорно. Более надежные определения начинаются только за три века до Киевской Руси (Артамонов 1956; Ляпушкин 1956; 1958; [1966]) см. также Клейн 1955). Но, увлекшись более ранними периодами, наша наука на эти более доступные три века как раз долго не обращала внимания и мало о них узнала. Прослеживать такую длинную предысторию Древнерусского государства, которая бы измерялась тысячелетиями, пока не на чем, и даже более короткую — трехвековую — чрезвычайно трудно.
Наиболее важный из уже сделанных вкладов — это капитальное исследование роменско-боршевских поселений И. И. Ляпушкиным, дающее объективное представление о высокой пашенно-земледельческой культуре восточных славян до варягов и без варягов. Но это не может рассматриваться как полое отрицание роли варягов в других сферах. Утверждение, что в ІХ-Х вв. не появилось ничего принципиально нового по сравнению с предшествующим периодом, неосмотрительно: а города, новшества в ремеслах, новые торговые пути и проч.?!
Очень важны археологические исследования антского общества ѴІ-ѴІІ вв., но материалы еще недостаточно и неполно опубликованы, а построения ак. Б. А. Рыбакова (1953) другим археологам представляются интересными, но поспешными и сугубо гипотетичными (а историографы уже используют их в борьбе против норманизма! — см. Шушарин 1964: 235; Шаскольский 1965: 54).
Возможно, что многое потребует пересмотра.
И, собственно, если почитать даже не самую современную книгу такого видного, скажем мягко, ненорманиста, как В. В. Мавродин (1945), то роль варягов в построении Древнерусского государства характеризуется там словами, которые иному ревнителю «ненорманного» положения покажутся норманистскими: и «ускорили», и «оформили», и «объединили», и «направили внешнюю политику»... А в чем, собственно, еще может выражаться деятельность верхних классов по участию в создании государства? Много ли возможностей остается?
Пожалуй, не так далек от истины А. Стендер-Петерсен, когда говорит, что между норманистами и антинорманистами «провести точную, однозначную грань... теперь уже не так легко, как это было в старину» (Stender-Petersen 1953: 241). С ним можно было бы согласиться, если понимать термин «норманизм» в том расширительном толковании, в котором он у нас обычно применяется.
<< Назад Вперёд>>
