Послесловие 2008 г.
Чрезвычайно интересна реакция современных антинорманистов на нашу коллективную работу 1970 г. и на все, что за ней последовало в археологии. Современный антинорманизм отличается тем, что антинорманисты ударились в крайность -— вернулись на позиции Ломоносова: отвергают скандинавское происхождение варягов, отвергают тот факт, что это норманны. Пусть норманны тогда нападали на всю Европу, захватывали земли в Англии и Франции, нападали на итальянские и испанские города, доходили до Византии. Россия (точнее, территория будущей России) должна была оставаться для них недоступной. Здесь их не было, не могло быть, не должно было быть! Варяги — это кто угодно, но не норманны!
Наша коллективная работа наглядно опровергает эту блаженную «ультрапатриотическую» убежденность. Вот они, скандинавы, лежат в своих могилах со своим оружием, вот подсчеты их процентного количества в разных районах. По-видимому, именно современный вклад археологии, выбивший последние опоры из-под антинорманистских построений на средних ступеньках лестницы, привел антинорманистов к необходимости вернуться к оставленным исходным рубежам.
Поэтому в статье «Кривые зеркала норманизма» современный лидер антинорманизма В. В. Фомин прежде всего отвергает значение археологии для решения норманнского вопроса вообще.
«В 1960-х гг., — пишет он, — А. В. Арциховский серьезно заблуждался, полагая, что "варяжский вопрос чем дальше, тем больше становится предметом ведения археологии... Через несколько десятков лет мы будем иметь решения ряда связанных с варяжским вопросом загадок, которые сейчас представляются неразрешимыми"— 40 лет уже минуло после столь оптимистического прогноза ученого, предрекавшего решение археологами "ряда связанных с варяжским вопросом загадок". Но этого не произошло» (Фомин 2003:115).
И Фомин ссылается на мнение Авдусина, констатировавшего в 1988 г. «топтание на месте и даже возврат на старые позиции».
Причину этих печальных обстоятельств давно установил (по мнению Фомина, правильно) А. Г. Кузьмин, констатировавший: археология стала «главным прибежищем норманизма» («Откуда...» 1986, 2: 27; Фомин 2003:115-116). Так вот в чем дело! Археология-то дала решения, но они оказались не теми, которые нужны! и антинорманистам остались «топтание на месте и даже возврат на старые позиции».
Поэтому Фомин тщится доказать, что археология вообще не имеет средств для этнического определения древностей, а следовательно, все подсчеты Клейна и его соавторов нужно отвергнуть.
«Но, как уверяют археологи Л. С. Клейн, Г. С. Лебедев, В. А. Назаренко, определение скандинавского происхождения многих категорий вещей "не представляет собой трудности», что полностью изобличает их тенденциозность" (Фомин 2003:115). Фомин понимает, что, не будучи археологом, «полностью изобличить» нас он не может, поэтому ссылается на археологов Авдусина и Дубова, которые пишут, что такое этническое определение — задача трудная. Напрасно В. В. Фомин не обратился к моим работам (например, Клейн 1969, 1970 или Klejn 1974) — он нашел бы гораздо более развернутые и радикальные изложения того же тезиса. Вопрос только в том, что для разных эпох и обстоятельств эта проблема решается по-разному. В некоторых эту задачу решить не просто трудно, а невозможно. В других — возможно, в третьих — нетрудно.
В качестве coup de grace Фомин ссылается на моего бывшего студента Рафа Минасяна.
«Археолог Р. С. Минасян констатирует, что этническая атрибуция археологических находок в Северо-Западной Руси не всегда убедительно обоснована. Отсутствие "надежных этнических индикаторов, — прямо пишет он, — позволяет манипулировать археологическими памятниками в зависимости от концепции того или другого исследователя"» (Фомин 2003:115; 2005:163).
Р. С. Минасян, сотрудник Эрмитажа, специализировался на изучении сельскохозяйственной техники Северо-Западной Руси. В этой сфере материальной культуры действительно очень трудно уловить этнические различия. Совсем иное дело, когда речь заходит о специфических украшениях, например височных кольцах женского убора, по которым еще А. А. Спицын выявлял не только славянскую принадлежность, но и принадлежость к конкретным племенам — полянам, древлянам, вятичам, кривичам. Арциховский детально изучал именно вятичей, Рыбаков — радимичей. Скандинавские женщины носили очень специфические черепаховидные фибулы с плетеночным орнаментом, и эти фибулы славянки не только не носили, но и носить не могли: как и указывал Арне, им нечего было скреплять в славянской одежде. Одежда норманнских женщин была типа плаща, скрепляемого на плече, славянки же надевали рубаху с поясом, поверх рубахи поясную поневу; а верхней одеждой служила халатообразная свита. Норманские воины носили на шейной гривне амулеты в виде молоточков Тора (Тор — это был их бог грома, его атрибут — боевой топор). У славян богом Грома был Перун, и ему приписывались лук и стрелы. И так далее.
Еще прочнее связаны с этносом были в это время погребальные обряды. Для норманнов были характерны погребения в ладье, выкладка камнями ладьи на земле, камерные могилы в виде срубов. Славяне же хоронили покойников иначе — под длинными курганами, а то и вовсе без насыпи. Если урну с прахом покойника ставили на земле или «на столпе» — это славянин, если на треугольной каменной или глиняной вымостке — это скандинав.
Вспоминается веселая находчивость Арбмана. Когда во время его визита в Ленинград в 1964 г. на дискуссии в нашем семинаре ему указали на отсутствие антропологичеких доказательств норманнского компонента в нашем населении, он широким жестом показал на сидевших рядком высоких белокурых молодцов — В. Булкина, Ю. Пиотровского и еще нескольких — и воскликнул: «Da sind sie, die Beweise!» («Вот же они, доказательства!»). Это была, конечно, шутка, встреченная общим смехом. Но теперь антрополог С. Л. Санкина дотошным анализом показала наличие среди древнерусских черепов определенно скандинавских (Санкина 2000: 80-91; 2002; 2005). Ныне появились и более точные, генетические методы определения, которые можно будет приложить к материалам нашей территории.
Фомин (2003: 115) заключает свой «разгром» нашего вклада такой фразой: «В целом, в археологии в методах обработки "варяжского" материала ничего не изменилось со второй половины XIX в. ...». Смешная иллюзия. Я могу его утешить: не изменилось только в его знаниях.
В той же статье Авдусина, на которую ссылается Фомин, есть, пусть и запоздалая и увертливая, но все же несомненная реакция на наши работы:
«Новые материалы Гнездова (новых курганов не было, новыми были только наши работы! — Л. К.) позволили мне пересмотреть свое мнение о числе скандинавов в Гнездове: их оказалось во много раз больше, чем предполагалось раньше» (Авдусин 1988: 30).
Упомянутая во введении журналистка-антинорманистка Васильева (1999) ужасается: «Вот это да! Так радикально пересмотреть свое мнение, и в такую сторону... и что мы теперь видим? о ужас! Из Гнездовского могильника поднимаются призраки норманнов-скандинавов...» Васильева издевается: «Ну так уж прямо во много раз их оказалось больше. Почему же раньше этого не замечали? Оказывается, тогда давил дух времени».
И она снова цитирует Авдусина:
«Было сочтено возможным погребение в ладье признать славянским обрядом (многие археологи доныне считают этот обряд славянским, особенно если речь идет о погребении руса, описанном Ибн Фадланом), однако такое мнение ошибочно: это скандинавский обряд, если речь идет о Руси» (Авдусин 1988: 30).
«Какой-такой дух времени? — возмущается Васильева. — За норманизм, что, сажали в лагеря?!» Она отказывает покойному Авдусину в чести считаться антинорманистом: он переметнулся. Потому что вот сейчас как раз именно и есть давление сверху в пользу норманизма, полагает она.
Ей непонятна простая вещь: сколь бы ангажированным ни был профессор Авдусин, он был профессионалом-ученым, и давления научных аргументов, весомости предъявленных фактов он выдержать не мог. Для Васильевой же существуют только правила войны: тут наши, там враги, не сдаваться, уступка противнику —- предательство. А истина — это то, что в нашу пользу и в нашем понимании.
Итак, антинорманизм жив.
Более того, само его наличие в российской науке (и больше нигде), хотя и постыдно, но — если отсеять его претензии на монополию и на обличения инакомыслящих — даже полезно. Полезна его критика слабых мест норманнской трактовки варягов и Рюрика, полезны некоторые вклады в историографию (выявление раннего «норманизма» шведских историков, известное еще Кунику, но забытое) и в изучение этнической истории Древней Руси (значение кельтского компонента в норманнской культуре, западнославянские связи древнерусских городов). В исследованиях нужно учитывать эти и другие положения антинорманистов, невзирая на их психологические и политические мотивы.
Я бы решительно возражал против запретов на антинорманизм. Работы антинорманистов, безусловно, нужно печатать и читать. Желательно только добиваться от них соблюдения научной этики. Желательно дать им понять, что для них же лучше избегать брани и политических обвинений в адрес своих оппонентов, даже если позиции последних неизмеримо сильнее. Очень хотелось бы, чтобы моим преемникам не пришлось прибегать к той аргументации, к которой пришлось использовать мне в дискуссии 1965 г.
<< Назад Вперёд>>
