И. В. Певзнер. Положение работных людей и классовая борьба на суконных мануфактурах во второй половине XVIII в.
Значительный вклад в характеристику феодально зависимых работников внесла Л. М. Панкратова, введя понятие «предпролетариат» для обозначения тех лично зависимых, но постоянно занятых на мануфактуре работных, которые еще не являлись собственниками своей рабочей силы, но были полностью оторваны от земледелия и единственным источником существования имели заработки на мануфактуре5.
В то время когда большинство историков расценивало принудительных работников как сложное социальное явление, синтезировавшее в себе черты феодальных и капиталистических отношений, В. М. Проторчина рассматривала рабочие кадры суконных мануфактур только как представителей закрепощенного крестьянства6, что явно противоречило достигнутому к этому времени уровню анализа этой проблемы в литературе.
А. П. Дорошенко и М. Н. Артеменков посвятили ряд своих статей анализу рабочей силы в легкой промышленности Москвы в середине XVIII в., включая и суконные мануфактуры, особое внимание уделили анализу вольнонаемного труда. Они полагали ведущими в развитии легкой промышленности капиталистические тенденции и обращали внимание на значительную роль наемного труда7.
Наиболее глубокое исследование социально-экономического положения рабочей силы в легкой промышленности, в том числе и в сукноделии, было осуществлено Е. И. Заозерской. Она подробно рассмотрела положение различных категорий принудительных работных, исследовала источники вольнонаемного труда, проанализировала характер требований работных во время волнений на мануфактурах. Е. И. Заозерская показала, что принудительные работники не могли распоряжаться своей рабочей силой, и это сближало их с крепостными, делало их объектом насилия со стороны «фабриканта». Но принудительный труд в стенах промышленного купеческого предприятия не являлся феодальным в чистом виде. Принудительные работники ПО своему экономическому положен И К) и крепким связям с производством были ближе к рабочим капиталистического предприятия, чем даже крестьяне-отходники, продававшие на короткие сроки свою рабочую силу8. Исследование Е. И. Заозерской было доведено до 60-х годов XVIII в. В советской историографии вторая половина XVIII в. является гораздо менее изученным этапом в истории легкой промышленности.
Данная статья представляет собой попытку проанализировать состояние рабочей силы суконной промышленности в последнее сорокалетие XVIII в. Предметом внимания в гей является положение каждой категории работных людей, уровень заработков и характер требований работников суконных мануфактур.
Таблица 1
Состав работных на суконных мануфактурах в 60—90-х годах XVIII в.
Источники: ЦГАДА, ф. 277, оп. 11, д. 1081 л. 73 —87; ф. 248, оп. 46, кн. 4025, л. 1110 об,— 1116 об., 407-414, 1106-1108 об.; ф. 277, он. 16, д. 7.
Работные суконных мануфактур делились на четыре группы: приписных и отданных по указам9, покупных, крепостных и вольнонаемных. Первые три группы составляли категорию феодально зависимых работников. Некоторое представление о соотношении этих групп могут дать сведения, имеющиеся в сводных ведомостях но суконным мануфактурам. Но нужно иметь в виду, что эти сведения были довольно неточными и неполными, что иногда в них указаны все феодально зависимые люди, а не только работающие действительно на мануфактурах и, наконец, что в большинстве случаев в них не учитывались женщины-работницы.
Первая группа работных людей возникла после известного именного указа от 7 января 1736 г.10, который запрещал всем работающим к этому времени на купеческих мануфактурах уходить с предприятия и прикреплял их навечно, приписывал их к мануфактуре.
Основная часть приписных работных на суконных мануфактурах вышла из различных слоев городского посадского населения, выходцы из крепостного крестьянства составляли среди них незначительное меньшинство11.
К отданным по указам относились люди, не имевшие никаких средств к существованию и задержанные за бродяжничество и прошение милостыни. Они в принудительном порядке по указам Мануфактур-коллегии направлялись для работы на мануфактуры и прикреплялись к ним навсегда. Среди работных мануфактур эти люди составляли очень небольшую долю и учитывались обычно вместе с приписными.
В конце века среди приписных работных происходило имущественное расслоение, выделилась небольшая группа зажиточных людей. Часть их вела самостоятельные предпринимательские дела. Так, некоторые приписные московской Кадашевской мануфактуры, принадлежавшей в это время князю Варятинскому, нанимали за себя «вольных в фабричные работы», а сами изготовляли вату, чулки и перчатки, шнурки, тесьму и простые нитяные кружева и продавали свою продукцию торгующим купцам12. Некоторые «фабричные» Полыного суконного двора в Москве имели собственные «фабрики», а один из них — подмастерье сукновального дела В. Нырков вместе с отцом в 1796 г. нанял у владельца мануфактуры князя Долгорукова на пять лет сукновальную мельницу с уплатой 675 руб. в год и обязался к тому же бесплатно валять для мануфактуры по 1350 половинок сурового сукна в год. Вместе с мельницей он получили право использовать труд четырех валяльщиков, принадлежащих той же мануфактуре13.
В 1798 г. 45 приписных работных с Казанской мануфактуры обратились в Мануфактур-коллегию с просьбой причислить их к казанскому купечеству и мещанству. Один из них, точильный мастер Серебреников, имел собственные солодовенный, пивоваренный маслобойный и уксусный «заводы» и капитал до 8200 руб. Еще 25 мастеровых имели капитал по 2025 руб. каждый. Остальные 19 «производили собственные торги»14. Ряд безземельных работных с подмосковной Павловской казенной мануфактуры имел в Москве различные промыслы и ремесла и готов был платить по 10 руб. в месяц администрации предприятия для оплаты труда вольнонаемных, принятых вместо них на мануфактуру15.
Тем не менее случаи выделения зажиточных людей из приписных оставались до конца века единичными. Единственным источником существования большинства приписных работных являлась работа на мануфактуре.
Приписные рассматривали себя именно как мастеровых людей и всегда выступали против использования их владельцами мануфактуры в каком-либо ином качестве. В 1770 г. 35 приписных мануфактуры В. Третьякова протестовали в своей челобитной против того, что хозяин, исключив «их от мастеровых людей... хочет их при себе содержать яко в холопстве или во крестьянстве», беспокоились, «дабы нм от числа мастеровых людей не отбыть и тягости от су конной фабрики не отстать», и просили причислить их к мастеровым казенным людям — «к той фабрике или где указом повелено будет». С такими же просьбами обращались в Коллегию приписные и некоторых других мануфактур16.
Нежелание приписных обретаться «в холопстве или во крестьянстве», их мнение, что работа на мануфактуре является для них единственно возможным источником средств к существованию, является специфическими именно для этой группы и качественно отличает ее от других групп работных. Вторую группу феодально зависимых работных суконных мануфактур составляли покупные. Ира во покупать крестьян к мануфактурам купцы — содержатели мануфактур получили по указу от 18 января 1721 г.17. В 1762 г. покупка крестьян к купеческим мануфактурам была запрещена18. Вновь эта привилегия для купечества была восстановлена в 1798 г. Но новому указу могла использоваться на мануфактурах половина купленных19.
Как и приписные, покупные работные постоянно находились на мануфактурах. Они также могли быть проданы только с мануфактурой. Тем не менее их положение весьма существенно отличалось от положения приписных. Даже в официальных документах их иногда прямо называли крепостными, а купцов, владевших ими, помещиками, в то время как приписных работных официальные органы рассматривали как «казенных суконщиков». В отличие от приписных, у покупных работных владельцы мануфактур вычитали из жалованья деньги не только на уплату положенных податей, но и половинную сумму «в помещичий доход»20. Следовательно, в данном случае покупные работные подвергались как бы двойной эксплуатации: и как рабочая сила мануфактуры, и как крепостные крестьяне.
Купленные для мануфактурной работы получали за свой труд денежную плату, хотя и в половинном размере, на большинстве суконных мануфактур. Но работных мануфактуры Толубеевой в Орловской губернии содержали те купленные крестьяне, которые «в работу не употреблялись». Они должны были работающих на мануфактуре «кормить хлебом, снабжать обувью, исподним и верхним платьем»21. Не получали платы за труд также и покупные работные на мануфактурах поручика Кузнецова и купца Кознова, работая «брат на брата» в течение трех дней или педели. Другая половина крестьян в это время оставалась «дли прокормления себя и находящихся в работе на фабрике семей исправлять крестьянские работы»22. На два летних месяца, в разгар сельскохозяйственных работ, покупные работные отпускались с мануфактур в деревню.
Таким образом, но своему юридическому и экономическому положению покупные работные были близки к крепостным крестьянам, работавшим на помещичьих суконных мануфактурах.
Крепостные работные трудились на суконных мануфактурах и силу своей личной зависимости от помещика — владельца мануфактуры. Тем не менее методы эксплуатации крепостных на помещичьих мануфактурах были разнообразными.
Большинство этих мануфактур работало почти весь год, останавливаясь лишь на один-два месяца в период сенокоса и уборка урожая, когда крестьяне отпускались с мануфактуры для этих работ. Постоянного состава работных на них не было. Обычно крестьяне работали на них «брат на брата». Именно так было организовано производство на мануфактурах коллежского советника Межакова, княгини Голицыной, князя Барятинского, М. Окулова, князя Щербатова и других. На мануфактуре князя Алексея Хованского работные не менялись: половина годных к работе мужчин и женщин определялась на мануфактуру навсегда23. Постоянным был состав работных и на мануфактуре подполковника Плохово и графа Разумовского24. Несколько иначе формировался состав работных на Глушковской мануфактуре графини Потемкиной: каждый крестьянский двор выделял «на фабричную работу» по три человека, но заменялись они другими по поле родителей, причем сроков «на перемену» не устанавливалось, поэтому некоторые крестьяне работали на мануфактуре бессменно25.
Работа на помещичьей мануфактуре была для крепостных крестьян формой выполнения феодальных повинностей, настоящей барщиной, тем более что и денег за работу на мануфактуре большинство владельцев не платило. Так, на мануфактуре Хованских «фабричных работников» должны были обеспечить нищей и одеждой «остающиеся в домах крестьяне»26. По той же причине не производил платы своим крестьянам в селе Панинском и князь Барятинский, но в другой его вотчине, селе Яблонове той же Пронской округи, крестьяне за такую же работу получали денежное жалованье27. А князь Щербатов считал, что работа крепостных на его мануфактурах в течение 11 месяцев в год заменяла обычный оброк28. Надворная советница Грязнова давала своим крепостным работным «хлеб, платье и на обувь деньги»29.
Лишь на немногих помещичьих мануфактурах работным регулярно выплачивалось денежное жалованье по сдельным расценкам. Эти предприятия принадлежали князьям Шаховскому и Юсупову, княгине Голицыной, тайному советнику Маслову и графу Разумовскому30.
На некоторых помещичьих мануфактурах работа производилась не круглогодично, а лишь в зимнее время, свободное «от хлебопашества». Наиболее полные сведения о такой организации работы имеются по суконной мануфактуре капитана Ныродова, который в своих деревнях разделил крестьян но тяглам, организовал 200 «партий» для прядения шерсти, поставил 100 станов и обложил крестьян определенным оброком, установив его в 12 половинок на каждую партию прядильщиков и и 24 половинки на стан. «Выплатой» этого оброка крестьяне занимались ежегодно с октября по май31, т. е. восемь месяцев.
Четвертую группу работных суконных мануфактур составляли вольнонаемные. Архивные материалы об этой группе незначительны. В 60—80-х годах владельцы мануфактур передавали в Мануфактур-коллегию копии с паспортов принятых на работу вольнонаемных. В ЦГАДА, в фонде этой Коллегии имеется 71 дело с записями копий по 13 мануфактурам, в основном московским, за 1760— 1779 гг. Несмотря на недостаточное количество материала, по нему можно судить о социальной принадлежности нанимавшихся на суконные мануфактуры. Из 2906 работных, перечисленных в этих делах, 2136 (или 69%) были помещичьими крестьянами и 819 (26,4%) относились к экономическим (до секуляризации — монастырским) крестьянам. Остальные категории трудящихся представлены незначительно (74 дворцовых крестьянина, 65 солдат, посадских и купцов, 3 иностранца;. Правда, для пришедших на работу «из ближних мест» паспорта не требовалось32. И, может быть, поэтому городские слон трудящихся представлены столь незначительно в списках вольнонаемных? По по некоторым мануфактурам можно сравнить сведения, имеющиеся в списках копий с паспортов, с данными полугодовых ведомостей, где указывалось общее количество вольнонаемных. Такое сравнение можно провести по каразейной мануфактуре Кушашникова за 1767, 1769, 1771 — 1779 гг., по суконной мануфактуре Журавлева за 1767, 1772—1774, 1776—1778 гг., но мануфактуре Бабкина и Еремеева за 1774 г. Оно подтверждает, что основную массу вольнонаемных составляли крепостные и экономические крестьяне. Кроме того, имеется поименный список вольнонаемных на мануфактуре Носыревой за вторую половину 1772 г.: из 208 человек, работавших на мануфактуре, 159 были помещичьими крестьянами и 47 — экономическими. Эти данные свидетельствуют о том, что по сравнению с первой половиной века, когда основную массу наемных на суконных мануфактурах составляли крестьяне,а посадские были представлены незначительно33, никаких изменений не произошло. Вероятно, основная часть посадского населения Москвы, жившая наемным трудом на мануфактурах, была поглощена промышленностью еще в 30-е годы, а после 1736 г. она составила категорию приписных работных. И на воронежских мануфактурах также основную массу наемных составляли крестьяне, но большей частью экономические, дворцовые и однодворцы34. Паспорта иногда выдавались и приписным работным. С ними они нанимались для работы по специальности на другие мануфактуры35.
Большинству крепостных крестьян паспорт (разрешение на работу вне поместья) выдавался на срок от трех до девяти месяцев, меньшая часть получала паспорт на год. Экономические крестьяне в основном получали разрешение идти на заработки сроком на один год, а отдельные даже на два-три <ода.
В основном вольнонаемный труд носил сезонный характер: крестьяне приходили на мануфактуры на осенне-зимний период, а весной возвращались домой в связи с полевыми работами.
Копии с паспортов позволяют также проследить постоянные связи крестьян отдельных районов с определенными мануфактурами. Это свидетельствует о том, что приход многих крестьян на ту или иную мануфактуру не был случайным. На любой суконной мануфактуре, по которым имеются сведения, трудились целые группы крестьян из близлежащих сел одного уезда. Так, на мануфактуре Бабкина и Еремеева все 110 вольнонаемных в 1762 г. были крепостными Макарова из Переяславль-Залесского уезда, в 1769 г. все 61 крестьянина, указанные в копиях паспортов, пришли из того же уезда, 61 из них был крепостным того же Макарова. Такая же картина наблюдается и в следующем году36. На мануфактуре Серикова в первой половине 70-х годов работали монастырские крестьяне из Серпуховского уезда, а в 1777 — 1779 гг.— из Малоярославецкого уезда, большинство же крепостных крестьян, работавших на этой мануфактуре, принадлежало графу И. А. Головкину и поручику Тютчеву (Малоярославецкий и Алексинский уезды)37. На мануфактуре И. Перемышлевой в 1772 г. работали 32 крепостных полковника Салтыкова из Коломенского уезда, в 1773 г,— его же 46 крепостных, в 1774 г.—18 крепостных Салтыкова, 16 — графа Г. Н. Головкина нз Каширского уезда и 15 крепостных графов Головкиных из Оболенского уезда, в 1778 г. — 58 крепостных Г. И. Головкина и 22 крестьянина полковника Журавлева из того же Каширского уезда. Помимо крепостных, на мануфактуру регулярно приходили работать и экономические крестьяне из Малоярославецкого уезда (32—в 1773 г., 17 — в 1774 г., 12 —в 1778 г.)38. У Ивана Кушашникова ежегодно работали от 4 до 22 экономических крестьян села Романово с деревнями Боровского уезда39. Такого рода примеры можно было бы продолжить.
Еще одним свидетельством довольно прочных уже производственных связей крестьян с определенной мануфактурой может служить и своего рода коллективный найм дворовых крестьян, представлявших владельцу мануфактуры не индивидуальные, а общие паспорта, выдававшиеся на группы от 5 до 29 человек40.
О возникающей прочности таких связей говорят и довольно многочисленные случаи повторного найма крестьян на одну и ту же мануфактуру. Хотя в целом текучесть рабочей силы на суконных мануфактурах Москвы была высокой, тем не менее некоторые крестьяне из года в год приходили работать на одно и то же предприятие. Это явление можно проследить лишь по тем немногим мануфактурам, по которым сохранились списки вольнонаемных на протяжении нескольких лет. Так, у Ивана Кушашникова в 1769 г. повторно работали 7 человек, в 1771—6, в 1773 — 23, в 1774 — 13, в 1775 — 15, в 1776-20, в 1777- 28, в 1778 - 8, в 1779 — 20 человек. На мануфактуре Ирины Перемышлевой в 1778 г. из 9(1 работных 34 нанялись повторно, в 1774 г. из 118 — 60 и в 1778 г. из 159 — 43. Среди работных Серикова, нанявшихся в 1777 г., 7 человек работали на его мануфактуре раньше; трое — с 1773 г. и четверо — с 1774 г. В 1778 г. из 39 человек, чьи паспорта он представил в Коллегию, 18 работали у него и в прежние годы, а в 1779 г,—25 человек из 69. Наконец, на предприятии Ивана Журавлева в 1767 г. из 56 человек нанялись повторно 13. в 1773 г. — 20 из 90, в 1775 г,— 32 из 68, в 1776 г,— 73 из 118, в 1777 г,—10 из 24, и в 1778 г.— 14 из 40, причем из занятых у него в 1777 г. 9 человек работали с 1772 г., а 8 — с 1775 г.
Вышеприведенные факты при всей их отрывочности позволяют все-таки, на наш взгляд, сказать, что в 60—70-е годы имеет место не такой этап формирования категории вольнонаемных работных, когда начинает прослеживаться тенденция устойчивых, длительных связей сельского населения определенных районов с одной и той же мануфактурой, т. е. происходит начальный этап формирования устойчивого рынка наемной рабочей силы.
Правда, емкость этого рынка в эти годы представляется нам еще недостаточной. Об этом, в частности, свидетельствует ряд случаев, когда владельцы мануфактур брали на работу крестьян за один-два месяца до окончания срока паспорта41. О недостаточно высоком уровне развития рынка труда свидетельствуют и факты найма, сопровождавшегося выдачей аванса, или «обзадачнваннем»42. «Обзадачивание» широко использовалось во второй половине XVIII в. на суконных мануфактурах Воронежско-Тамбовского района, в частности на мануфактуре Грунта и Шигонина43.
В отличие от обычного найма, когда представлялся лишь паспорт, при выдаче аванса-задатка заключался контракт, в котором указывались размер задатка, срок, условия работы на мануфактуре и даже правила поведения. Лишь иногда контракт заключался на один год. Гораздо чаще для отработки полученного аванса требовались 2, 3, й, 7, 10 и даже 12 лег, так как размеры задатка колебались от 5 до 40 руб. Обычно в контракте оговаривалось, что работный будет получать «вольную» плату, но часто устанавливался и конкретный размер платы за год — от 4 до 17 руб., а иногда работные обязывались «платы ничего не требовать», а работать лишь за еду и питье. Но всех контрактах записывалось обязательство «без позволения... от дому и от фабрики как днем, так и в ночное время никуда не отлучаться». Пели же по окончании срока контракта задаток полностью не будет отработан и возвращен, работник должен был продолжать работать на мануфактуре «без всяких... отговорок».
Контракты заключали лишь дворцовые и монастырские крестьяне и однодворцы. Помещичьих крестьян среди закабаляемых не было — они не могли распоряжаться собой в течение столь длительного времени. По не упоминаются и представители городского населения: посадские люди или выходцы из купечества. Любопытно, что заключавший контракт и получавший задаток крестьянин часто не сам обязывался работать на мануфактуре, а отдавал «в фабричную работу» своих сыновей.
Широко применялось «обзадачивание» в течение последних 40 лег XVIII в. и на воронежских мануфактурах Туликова и Гордениных, которые также выдавали работным авансы в размерах «договорной платы» за год «для удержания их при тех работах»44.
«Обзадачивание» было, конечно, кабальной формой найма, но противопоставлять этих кабальных работных наемным и кабальные отношения капиталистическим45, на наш взгляд, неправомерно так же как и полагать, что здесь имеют место феодальные методы принуждения в промышленности46. Мам представляется, что «обзадачивание» было одной из форм купли-продажи рабочей силы на мануфактурном этапе развития российской суконной промышленности, отражавшей недостаточную емкость рынка наемного труда во второй половине XVIII в., так как и при заключении контракта на длительный срок «собственник рабочей силы продавал ее... лишь на определенное время», а не навсегда47.
Таблица 2
Расценки оплаты труда феодально зависимых работных на суконных мануфактурах во второй половине XVIII в., (в кон.)
Источники: ЦГАДА, ф. 277, оп. 3, д. 276, 319: оп. 1, д. 127, 135; он. 14, д. 1267; оп. 16, Л. 19, 31, 35; ф. 248, оп. 46, кн. 4025; он. 56. кн. 4709, л. 202-202 об., 634-647 (б.; ф. 310, оп. 1. д. 1537, 1552; ЦГВНА, ф. 12, оп. 11, св. 49, д. 2101; ЦГИА г. Москвы, ф. 16, оп. 3, д. 336.
*Половинка — отрез сукна, сотканный на одном стане.
Характеризуя в целом категорию вольнонаемных работных, следует отметить, что до конца века она продолжала находиться в стадии возникновения, зарождения: невелика была ее роль в суконном производстве, значительна еще была текучесть, труд большинства вольнонаемных носил сезонный характер. Это еще не постоянные рабочие, а крестьяне, отправлявшиеся в зимние месяцы для приработков на мануфактуры.
Таким образом, все четыре категории работных суконных мануфактур различались существенно между собой как в юридическом, правовом, так и в экономическом отношении.
Труд большинства работных оплачивался в денежной форме, но существенных изменений в размерах оплаты за вторую половину XVIII в. не произошло. Она оставалась низкой. При анализе оплаты труда нужно иметь в виду, что единых расценок по суконной промышленности не было. Правда, попытка установить их имела место в 1741 г. при разработке «Регламента суконным и каразейным фабрикам», но еще в 1747 г. Мануфактур-коллегия предложила Сенату его «за случившимися переменами в действо не производить» и одновременно представила проект нового Регламента, который тоже не был утвержден48. На отдельных мануфактурах расцепки значительно различались даже в одном городе, не говоря уже о различных районах страны. К тому же данные о расценках носят не однотипный характер и требуют сведения к общей единице измерения.
Поэтому данные об оплате труда на мануфактурах (купеческих, дворянских и казенных), где использовались различные категории феодально зависимых работных, после пересчета и использования крайних расценок (самых низких и самых высоких) выглядят следующим образом (см. табл. 2).
На купеческих мануфактурах расценки были средними. Они в течение всей второй половины века оставались почти неизменными. Более того, и в 90-е годы они продолжали находиться на уровне 20—30-х годов49. Лишь в самом конце 90-х годов расценки на этих мануфактурах несколько повысились. Этот рост мог быть связан с восстановлением обязательных поставок сукна в казну и повышением указных (государственных) закупочных цен в 1798 г. Но официальным сообщениям владельцев мануфактур в Мануфактур-коллегию и Сенат о расценках не всегда можно доверять. Так, владелец Казанской мануфактуры Осокин сообщал в 1797 г., что скребольщик и кардовщик за расчесывание пуда шерсти получали соответственно 60 и 50 коп., а прядильщик за фунт пряжи — 3,25 коп. В то же время работные его мануфактуры в своей жалобе властям называли значительно более низкие расцепки, соответственно 50, 40 и 3 коп. А женщины-прядильщицы получали за фунт пряжи всего лишь по полкопейки50.
На немногих дворянских мануфактурах, где применялась денежная оплата труда, расценки были значительно ниже, чем на купеческих мануфактурах. В 60-е годы на мануфактуре Шаховского ткачи получали не более одной копейки за аршин (35—42,5 коп. за половинку), в то время как на купеческих предприятиях им платили 2,5—3 коп. за аршин (87,5 коп. за половинку). Прядильщики на дворянских мануфактурах (Шаховского, Потемкиной, Юсупова) получали по 2 кон. за фунт пряжи, а на купеческих мануфактурах расцепки были несколько выше — 3—4 коп. Именно на мануфактуре Шаховского красильный работник получал всего лишь по 1,5 коп. с половинки сукна, т. е. значительно меньше, чем на купеческих. на этой же мануфактуре в 60-е годы существовала «сдельно-прогрессивная оплата» труда ткачей: за первую половинку сукна в месяц они получали по 42,5 коп. каждый, за вторую — по 43,5 коп. и за третью — по 45 коп.51.
К началу XIX в. на дворянских мануфактурах расценки выросли, но продолжали оставаться значительно ниже, чем на купеческих.
Таблица 3
Размер месячного заработка на суконных мануфактурах в конце XVIII — начале XIX в., руб.
Источники: ЦГАДА, ф. 248, оп. 56, кн. 4709, л. 202—202 об.; ф. 277, он. 14, Д. 517, л. 3—3 об.; оп. 3, д. 319; ф. 248, оп. 56, кн. 4709, л. 634 —647 об.; ЦГИА г. Москвы, ф. 16, оп. 3, д. 336
Существенные различия имелись в расценках и на казенных мануфактурах. К началу XIX в. в ведении казны имелись три суконные мануфактуры: Екатеринославская, Иркутская и подмосковная Павловская, которая прежде принадлежала графу Ягужинскому52.
На Екатеринославской мануфактуре расцепки были значительно ниже, чем на подмосковной Павловской. Наиболее же высокие расценки были на Иркутской мануфактуре. Уровень оплаты труда на каждой казенной мануфактуре определялся, видимо, стоимостью жизни в этом районе. По этой причине, вероятно, различались расценки и на частных мануфактурах.
При всех различиях в уровне расценок можно констатировать, что на всех суконных мануфактурах они были чрезвычайно низкими и обеспечивали лишь нищенские условия существования работных. Об этом можно судить по размеру месячных заработков на различных суконных мануфактурах.
Таким образом, месячный заработок на различных мануфактурах колебался в очень значительном диапазоне. Работные наиболее массовых профессий получали не более 4 руб. в месяц, а в среднем 2—3 руб. Несколько больше получали за работу работные, занимавшиеся отделкой сукон, но и у них размер заработка по отдельным мануфактурам колебался от 1,9 до 7 руб. К тому же отделка сукон производилась в основном только в летнее время, а не в течение всего года.
При анализе данных таблицы 3 необходимо иметь в виду два обстоятельства. Во-первых, в пей приведены не фактические сведения о заработке, а возможные размеры, его, по расчетам владельцев мануфактур (лишь Барятинский, Долгоруков и Михаил Тулинов указывают заработки фактические). Во-вторых, владельцы мануфактур часто преувеличивали их размеры и «не учитывали» различных вычетов, производившихся ими, прежде всего рекрутских и подушных денег. Кроме того, они шли на различные ухищрения, чтоб уменьшить плату работным. Так, на большинстве мануфактур ткачам платились деньги не от аршина сукна, а от половинки. И владельцы стремились делать сукна так, «чтобы суровая половина была длиннее»53. Кроме того, ткачи сами из своего заработка зачастую платили за работу сновальщикам, бабинщикам и шпульникам.
Работные воронежских мануфактур Гордененых и Постовалова в своей жалобе в Сенат в 1787 г. утверждали, что наибольший заработок у них составлял 2 руб. в месяц, а большинство получало от 80 копеек до 1,0 руб. Горденины вычитали из заработка своих работных по 2 коп. «на изучение мастерствам», по 3 кои. на церковь, по 15 коп. в год на содержание караула при мануфактуре54. Значительные суммы вычитал из заработка своих работных и Осокин: от 25 коп. в месяц у прядильщиков до 1 руб. 30 коп. у ткачей — в виде подушных, провиантских денег и за свечи. В результате заработки их были значительно ниже официально объявленных: прядильщики получали не более 1,25 руб., кардовщики — 1,82 руб., скребольщики — 2,24 руб., ткачи — 2,97 руб. в месяц, в то время как только на «пропитание» в месяц, без одежды и обуви, по их подсчетам, было необходимо 3 руб. 24 коп., причем среди необходимых продуктов перечислялись лишь мука ржаная, крупы, солод и соль55.
Гораздо меньше по сравнению с официальными данными получали работные казенной Иркутской мануфактуры. Как следует из их жалобы, они за 18-часовой рабочий день получали от 2 до 8 коп. на каждого человека. К тому же из этого заработка вычиталось более трети за свечи, угар шерсти, ремонт инструментов, в целом не менее 50 коп. в месяц. 1,5 руб. в месяц получали только «фабришные», но на другой мануфактуре — Павловской. Даже правительственный чиновник Хвицкий, присланный в связи с жалобами работных, считал такой заработок недостаточным для содержания работного и его семьи56.
Таким образом, заработки работных на суконных мануфактурах были гораздо ниже официально объявленных и не обеспечивали даже минимума для воспроизводства рабочей силы. Об этом свидетельствует и жалоба приписных работных Гордениных императору в 1797 г., в которой они сообщали, что не могут «пропитать и одеждою прикрыть не только своих жен и детей своих, но даже себя», а некоторые из них «и дневного пропитания почти не имеют»57. Не случайно поэтому в воскресные и праздничные дни работные часто нанимались на поденную работу вне мануфактуры и даже просили милостыню58. Многие из них, в том числе и крепостные, брали деньги в долг, в счет заработка у своих хозяев59.
Гораздо меньше сведений сохранилось в архивах об уровне оплаты вольнонаемных работных. Имеющиеся в нашем распоряжении данные подтверждают вывод А. П. Дорошенко о том, что в 60-е годы вольнонаемные работные получали несколько меньше, чем приписные60. На воронежской мануфактуре М. Сахарова, где трудились только вольнонаемные, скребольщики получали по 30 коп. за пуд расчесанной шерсти, кардовщики — по 40 коп., прядильщики по 2,5 коп. за фунт пряжи, а ткачи по 2 коп. за аршин сукна, т. е. несколько меньше, чем приписные работные воронежских же суконных мануфактур (соответственно 40, 40,4 и 2,5 коп.). Капитан Выродов сообщал в Коллегию, что приписные работные получали за половинку сурового сукна 5 руб. 10 коп., а вольные — на 30 коп. меньше61. Но по сравнению с крепостными они получали у одного и того же хозяина гораздо больше; так, Выродов крепостным ткачам платил по 40 коп. за половинку каждому, а вольнонаемным — 00 и 70 коп., Грунт платил соответственно 36 и 70 коп.62.
Положение довольно существенно изменилось к началу 90-х годов. На воронежских и тамбовских мануфактурах со смешанным составом работных в конце XVIII — начале XIX в. для вольнонаемных существовали такие же расценки, как для приписных и покупных. Правда, владельцы этих мануфактур утверждали, что владельцы предприятий с вольнонаемными работными платят им значительно больше. Однако из сохранившихся сведении по воронежской мануфактуре Елисеевой, на которой эксплуатировались только вольнонаемные, узнаем, что половника сукна обходилась здесь лишь на 6% дороже, хотя и шерсть она покупала «превосходными против Тулиповых и Гордениных ценами»63.
В Москве же в 90-е годы вольнонаемные работные получали значительно больше, чем приписные, что признавала и Мануфактур-коллегия. Об этом свидетельствуют и данные о расценках по обязанным мануфактурам (с принудительным трудом) и «партикулярным» (с вольнонаемным). Вольнонаемные работные получали за приготовление пряжи на половинку сукна по 6 руб. (за пуд 3,43 коп.), а приписные — 3,2 руб. (2 руб. 25 коп. за пуд). Наемный ткач получал 1,5 руб. за половинку (4,7 коп. за аршин), а приписной — 0,8—1,1 руб. (2,5 коп. за аршин). Расценки «аппретурных» работных (занятых отделкой) были приблизительно равны64. Купеческая вдова Бабкина платила своим мастеровым по 7,5 руб. за половинку, а посторонним — по 9 руб. Столько же платил наемным и купец Кознов. Правда, на мануфактуре Калинина приписные, запятые на двух станках, получали по 17 руб. за половинку, а наемные но 12 руб., но последние изготовляли по четыре-пять половинок в месяц и получали больше, чем приписные, которые вырабатывали лишь по две половинки65. 12,6 руб. за половинку получали вольнонаемные и на коломенской мануфактуре Мещанинова в 1802 г. Но в целом средний заработок вольнонаемных, по сведениям официальных лиц, был тоже невысок в это время — 37,8 руб. в год, или 3,15 руб. в месяц66.
В условиях полной зависимости от владельцев мануфактур работные люди в течение всей второй половины века вели борьбу с произволом своих хозяев, протестуя против нечеловеческих условий труда.
Основной формой протеста работных были побеги с мануфактуры. По сведениям, имеющимся в книгах записи челобитных, которые велись в Мануфактур-коллегии в 1761—1774 гг., в этот период было 1012 случаев побега с московских мануфактур, в том числе 469 человек бежали с мануфактуры Докучаевых и 150 с мануфактуры Серикова67. Случались и групповые побеги: в 1765 г. с мануфактуры Серикова бежали сначала 7, а потом еще 8 человек. В 1767 г. с мануфактуры Полуярославцева сбежали одновременно 15 человек, а от полковника Самарина — 25 работных, в 1771 г. с мануфактуры Докучаевых бежали 33 человека, а в 1774 г. с тамбовской мануфактуры Грунта— 60 работных68. Некоторые бежали неоднократно69.
Побеги оставались наиболее распространенной формой сопротивления и в 80—90-х годах; так, на мануфактуре Хованских в 1787 г. из 3948 душ, приписанных к пей, «недоставало» до 700 человек, «отлучившихся для снискания себе пропитания»70. До 1000 человек из числа крестьян, вновь привлеченных насильно к мануфактурному производству, бежали и с мануфактуры Потемкиной71. Приписные работные Осокина в Казани не только часто убегали с мануфактуры, но и являлись на работу гораздо позднее, чем было положено, или уходили самовольно задолго до окончания рабочего дня72. Бежали «фабричные» и с Иркутской казенной мануфактуры, так как работать им приходилось более 17 часов в сутки, а денег за работу они не получали «под предлогом разных несовместных вычетов»73.
Другой распространенной формой борьбы с произволом владельцев были жалобы работных властям. В течение второй половины века с ними обращались работные воронежских мануфактур Гордениных и Тулиповых, казанской мануфактуры Осокина, Главной московской мануфактуры, Глушковской мануфактуры Потемкиной, работные всех казенных мануфактур и других суконных предприятий.
Обращает на себя внимание содержание жалоб. Приписные безземельные работные протестовали в них против бесчеловечного обращения с ними, жаловались на невыполнимый уровень норм-уроков, на низкий уровень оплаты труда и многообразные и значительные вычеты из заработков, на нерегулярную выдачу денег. В своих жалобах они требовали повышения оплаты и возражали против принудительного привлечения их к посторонним, «домашним», делам своих владельцев, против попыток владельцев мануфактур «обратить» их в крестьян74.
В то же время покупные работные, имеющие землю, и крестьяне, насильственно привлеченные к работе на подмосковных казенных мануфактурах, жалуясь на произвол и жестокости хозяев или администрации, просили оставить их при крестьянских работах75.
Содержание этих жалоб достаточно красноречиво характеризует существенные различия в социальном положении различных групп феодально зависимых работных людей.
Обращение за помощью к властям в большинстве случаев кончалось плачевно для жалобщиков. на мануфактуру кн. Хованских была направлена воинская команда. Жалобщиков били «палочьями без милосердия», солдат оставили в деревне «на мирском пропитании», а проверяющий генерал-майор Левшин после «опроса» крестьян пришел к выводу, что жалобы их несправедливы76.
Жестоко расправились и с крестьянами Павловской казенной мануфактуры, отказавшимися выделить 20 человек для обучения ткацкому делу. Сначала было решено уездным судом десять наиболее активных крестьян наказать «в селениях их при собрании всех крестьян в страх других батогами», а затем в село Павловское были присланы 250 солдат, которые многих крестьян «столь бесчеловечно били и увечили, что оставляли на месте едва имеющих дыхание». Всего были избиты и изувечены не менее 40 крестьян и изнасилованы 40 женщин77.
Была введена воинская команда и на мануфактуру Осокина в Казани в ответ на неоднократные жалобы работных. Солдаты вместе «с фабричными мастерами, ходя по рабочим светлицам, мастеровых к нелепостной работе принуждали» и силой приводили на работу неявлявшихся78.
Борьба работных не ограничивалась пассивными формами сопротивления. Во второй половине XVIII в. неоднократно происходили и волнения на суконных фабриках.
Восставали крепостные крестьяне, купленные для использования их в качестве работных на вновь открытых частных мануфактурах. Стремясь не допустить нового ярма, крестьяне пе останавливались перед самыми крайними мерами. Когда в 1762 г. капитан-поручик Кожин купил у графов Апраксиных поместье в Лебедянском уезде и завел там суконную мануфактуру, крестьяне разрушили его, а самого Кожина держали под караулом трое суток, а потом со связанными руками увезли в Воронеж. По приказу губернской канцелярии они были паказапы за это выступление, некоторые сосланы на каторгу. Тем не менее Кожин просил дать ему воинскую команду, без которой он не решился вновь выехать в свои владения79.
Такое же выступление крестьян произошло и в селе Федотьеве Переяславского Рязанского уезда, купленном в 1761 г. купцами Медовщиковым и Ивановым, где они организовали производство сукон. В ответ крестьяне разогнали всех вольных мастеровых и работных, избили приказчика, который издевался над крестьянами и бил их «плетьми мучительски», и разгромили мануфактуру. Более того, они послали жалобу в Сенат, подписанную священниками местной церкви, которые «были с крестьянами в согласии»80. В 1762 — 1764 гг. крестьяне не платили оброка и ходатайствовали «о вольности от нынешнего их помещика». Примечательно, что руководители этого выступления «говорили, что есть-де такие государевы жалованные грамоты... по которым-де они ему, Медовщикову, не крепки, а будут государевы». И все крестьяне, «не исключая ни одного, работать на той фабрике не стали»81.
Это выступление, следовательно, было не только протестом против нового дополнительного гнета, но и было вызвано стремлением освободиться от личной крепостной зависимости. После того как в село прибыла воинская команда из 50 человек и тридцать зачинщиков арестовали, бунт был подавлен.
В 1798 г. произошли волнения работных и на Глушковской мануфактуре в Путивльском уезде, после того, как был арестован поверенный, написавший жалобу от их имени. Фабричные люди по сигналу набата собрались на мануфактуре, вытащили из господского дома управителя Креткина, приковали его цепью на мануфактуре и заставили написать письмо об освобождении их поверенного Слюсарева. Более трех тысяч работных во главе со Слюсаревым восстали в связи с тем, что они не получали денежного жалованья от хозяев более двух лет и жили на содержании членов своих семей, занятых крестьянской работой. Присланный курским губернатором Черниговский кирасирский полк подавил выступление, арестовав более 510 человек. В течение длительного времени в связи с протестами, жалобами и выступлением работных людей Глушковская мануфактура не действовала82.
Несомненно, что работные суконных мануфактур принимали участие в Крестьянской войне под предводительством Е. И. Пугачева. Когда повстанческая армия подошла к Казани, власти местной суконной мануфактуры, испугавшись восстания и мести своих работных, задабривали их многими обещаниями и даже волей, если они останутся спокойны. Вся работа на мануфактуре была прекращена, а владелец выдавал ежедневно работным вино и калачи83. Но тем не менее после взятия Казани на мануфактуре были убиты 5 мастеровых, 21 был ранен, а 27 работных безвестно пропали, вероятно присоединились к пугачевцам84.
Во время крестьянской войны были разорены суконные мануфактуры Тулиповых в Тамбовской губернии, премьер-майора Орлова в Пензенском и генеральши Левашовой в Алаторском уездах. На двух последних были повешены приказчики, а работные разбежались. Часть их с мануфактуры Левашовой присоединилась к армии Пугачева85.
К сожалению, пока не найдено в архивах материалов о выступлениях вольнонаемных работных во второй половине XVIII в. Известно лишь, что они часто уходили с мануфактур, не отработав полученных в виде задатка денег86. Но два любопытных документа все-таки есть. В 1798 г. вольнонаемные работные московской мануфактуры Бородина потребовали увеличения платы за каждую половинку сукна на 1,4 руб. В 1800 г. потребовали прибавки вольнонаемные и на московской мануфактуре Осипова. Они бросили работу на пять дней «гуляли праздно». Только с помощью полиции они были принуждены продолжить работу и соответствии с контрактом87.
Подробный анализ условий труда и жизни каждой из групп работных людей суконной промышленности второй половины XVIII в., характер их требований и форм классовой борьбы свидетельствует о широком разнообразии социальных отношений на суконных мануфактурах. В это время категория вольнонаемных работных продолжала оставаться нa начальном этапе ее формирования. Большинство вольнонаемных до конца века оставалось оброчными крестьянами, от случая к случаю и на незначительный срок продававшими рабочую силу. Лишь небольшая часть крестьян регулярно работала на суконных мануфактурах.
Все группы работных людей были довольно близки между собой из-за зависимости их от владельцев мануфактур. В то же время между этими группами и даже внутри них имелись и значительные различия, что свидетельствует о существовании во второй половине XVIII в. самых различных типов мануфактурного работного. Дальше всего от капиталистического рабочего стоял крепостной, отбывавший барщину на мануфактуре, а ближе всего — вольнонаемный работный, еще «не освобожденный» полностью от средств производства. Эта пестрая картина социальных отношений на суконных мануфактурах во второй половине XVIII в. подчеркивает длительность и постепенность процесса формирования рабочей силы в суконной промышленности России в условиях господства крепостнической системы. Для приписных работных и вольнонаемных, регулярно работавших на мануфактурах, основным источником существования была работа на мануфактуре. Покупные работные в большинстве своем, как и приписные, были постоянно заняты на мануфактуре. Тем не менее но своему положению они существенно отличались от приписных, так как подвергались двум формам эксплуатации — и капиталистической, и феодальной: половина заработка вычиталась у них «в помещичий доход». Особые группы составляли крестьяне, продававшие пока свою рабочую силу от случая к случаю, и крепостные работные, вынужденные работать его мануфактуре лишь но произволу своего владельца.
Социальные отношения на суконных мануфактурах во второй половине XVIII в. подтверждают, что лишь «в теории предполагается, что законы капиталистического способа производства развиваются в чистом виде. В действительности же всегда имеется налицо лишь некоторое приближение; но приближение это тем больше... чем полнее устранены чуждые ему остатки прежних экономических укладов»88.
1 Ленин В. И. Пол. собр. соч., т. 3, с. 681.
2 Вяткин М. П. К вопросу истории крепостной мануфактуры.— В кн.: Крепостная мануфактура в России. JI.. 1934, ч. 5, с. IX—XXXVIII. Максимов Л Суконные мануфактуры в XVIII в.— Историк-марксист, 1935, № 8/9, с. 178208; Бабурин Д. С. Очерки по истории Мануфактур-коллегии. М., 1939; Курицын И. С. Формирование рабочей силы на текстильных мануфактурах в XVIII в.— Ист. знн.. 1939, т. 5, с. 141 —187.
3 Пажитнов К. Л. Очерки истории текстильной промышленности дореволюционной России: Шерстяная промышленность. М., 1955.
4 Полянский Ф. Я. Экономический строй мануфактуры в России XVIII века. г М., 19.66.
5 Панкратова А. М. Формирование пролетариата в России (XVII—XVIII вв.) М., 1963.
6 Проторчина В. М. Суконная промышленность в Воронеже в XVIII веке.— Труды Воронеж, гос. ун-та, 1960. т. 53. вып. 1, с. 57—58.
7 Дорошенко А. //. Рабочая сила в указной легкой промышленности Москвы в 1730—1760 гг.— История СССР. 1958. № 5, с. 144 —167; Артеменков М. И. Социальный состав наемных рабочих московских мануфактур в середине XVIII пека.— Учен. зап. ЛГПИ им. Л. П. Герцена. 1965, т. 278, с. 154—176.
8 Заозерская Е. П. Рабочая сила и классовая борьба на текстильных мануфактурах России в 20—60 л. XVIII в. м. 1960.
9 Другой термин, фигурирующий и официальных документах для обозначения этой категории работных людей — «Вечноотданные».
10 ПСЗ-1, т. 9, № 6868.
11 ЦГАДА. ф. 248 (Сенат), он. 46, кн. 4025, л. 677—688; ф. 277, оп. 9, д. 1331.
12 ЦГАДА. ф. 277 (Мануфактур-коллегия), оп. 3, д. 319, л. 34.
13 Там же, он. 1, д. 135, л. 80 об.; оп. 14, д. 1157, л. 1.
14 Там же. оп. I, д. 130, л. 316 об.; оп. 14, д. 313.
15 ЦГВИА. ф. 12 (Комиссариатская экспедиции Военной коллегии), оп. 11, св. 49, д. 2101, л. 74—74 об.
16 ЦГАДА. ф. 277. оп. 1. д. 106. л. 149; д. 120, л. 878 об.; д. По, л. 225 об.— 226; он. 14. д. 1827.
17 ПСЗ-1, т. 6. № 2711.
18 ПСЗ-1. т. 15. № 11490.
19 ПСЗ-1, т. 25, № 18442.
20 ЦГАДА. ф. 248. он. 62, кн. 5275, л. 400; ф. 277, он. 14, д. 1327.
21 ЦГАДА, ф. 277, он. 1, д. 139, л. 291 об,— 292. ' 1
22 Там же, он. 3. д. 31!). л. 127, 129.
23 ЦГАДА. ф. 294 (Мануфактур-контора). ом. 2 д. 609. л. 341
24 Там же, ф. 277. он. 2. д. 1817, л. 67—69; он. 16, д. 35. л. 3 об.
25 Там же, о. ф. д. 95. л. 2 об.. 42 об.
26 Там же. ф. 291 он. 2. д. 659. л. 341
27 Там же. ф. 277 он. 3. д. 319. л. 419—419 об.
28 Там же. он. 16. д. 11 л. 41.
29 Там же. он. 13, д. 930, л. 12, 17.
30 Там же. оп. 2. д. 598; он. 3, д. 319, л. 288; он. 16. д. 35. л. 3 об,— 4.
31 Там же, ф. 310 (Следственная комиссия), он. 1, д. 1747.
32 Заозерская Е. П. Указ, соч., с. 287.
33 Дорошенко А. П. Указ, соч., с. 164; Артеменков М. Н. Указ, соч., с. 162.
34 ЦГАДА, ф. 248. он. 62, д. 5275, л. 309.
35 Там же. ф. 277. он. 13, д. 316; оп. К), д. 1028.
36 Там же, оп. 2, д. 387, л. 47; оп. 12, л. 41, 182.
37 Там же, оп. 10, д. 375; оп. 12. д. 768, 1138; он. 13, д. 411. 577, 838.
38 Там же, он. 12. д. 586. 810, 851 986, 1165, 1250; оп. 13, д. 585, 702.
39 Там же, он. 11, д. 55. 1018; он. 12. д. 318. 769, 816. 1089, он. 13, д. 3-і. 232. 521. 547, 729, 763, 873.
40 Там же, он. 2. д. 987; он. 11, д. 938; он. 12. д. 587. 877; он. 13, д.75, 246. 338. 570.
41 Там же, он. 9, д. 1592; он. 10, д. 363.
42 Павленко Н. И. Наемный труд в металлургической промышленности России Во второй половине XVIII века.— Вопр. истории. 1958. № 6. с. 46—47.
43 ЦГАДА, ф. 277, он. 9. д. 1297; он. 10. д. 865, 1078; он. II. д. 582, 977; он. 12, д. 834. ,
44 Там же. он. 3. д. 276. л. 515; он. 16. д. 54. л. 37; ф. 248, он. 46, кн. 402->, л. 814.
45 Артеменков М. Н. Указ, соч., с. 171 —172.
46 Павленко Л. П. Указ, соч., с. 47.
47 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.. т. 23, с. 178.
48 ЦГЛДА. ф. 277, оп. 14, д. 1245, л. 117 об.— 118 об.
49 Заозерская Е. И. Указ, соч., с. 319—320, 323, 325.
50 ЦГАДА, ф. 277, он. 14, д. 546, л. 7—7 об.; оп. 1, д 138, л. 392.
51 Там же, ф. 310, оп. 1, д. 1537, л. 6.
52 Там же, ф. 277, оп. 16, д. 7. 5
53 Труды Вольного экономического общества. СПб., 1812, ч. 64, с. 292; ЦГАДА, ф. 277, on. 1, д. 135, л. 77; д. 136, л. 622 об.
54 ЦГАДА, ф. 248, оп. 62, кн. 5275, л. 291; ф. 277, on. 1, д. 129, л. 314.
55 Там же, ф. 277, оп. 14, д. 546, л. 18 об.—19.
56 Там же. д. 1600, л. 1, 4; ЦГИА г. Москвы, ф. 16 (Канцелярия московского генерал-губернатора), он. 3, д. 336, л. 40 об.
57 ЦГАДА, ф. 277, он. 16, д. 105, л. 14.
58 Там же, оп. 1, д. 136, л. 702 об.; он. 12, д. 426; он. 13, д. 707; он. 14, д. 1437.
59 Там же, ф. 277, оп. 1, д. 134, л. 1081; д. 139, л. 794; оп. 2, д. 517, л. 87; ф. 310, оп. 1, д. 1590, л. 1—3.
60 Дорошенко А. П. О сущности социально-экономических отношений в указной легкой промышленности Москвы в 1730—1760-е годы.— Учен. зап. МОПИ им. Н. К. Крупской, 1958, т. 74, вып. 5, с. 40.
61 ЦГАДА, ф. 277, оп. 3, д. 276.
62 Там же, ф. 310, он. 1, д. 1788, л. 52, 91; д. 1552; д. 1531, л. 4 об.
63 Там же, ф. 277, оп. 1, д. 138, л. 325 об.; оп. 3, д. 319, л. 172; оп. 14, д. 1327; ф. 248, оп. 46, кн. 4025, л. 713 об., 836 об.
64 Там же, ф. 277, оп. 1, д. 135, л. 80 об.; ф. 248, оп. 46, кн. 4025, л. 610—611.
65 Там же, ф. 277, оп. 2, д. 561, л. 3—4; оп. 3, д. 319, л. 36—36 об., 67.
66 ЦГИА г. Москвы, ф. 16, оп. 3, д. 336, л. 42.
67 ЦГАДА, ф. 277, оп. 3, д. 349—358, 360; оп. 12, д. 268, 561, 1220.
68 Там же, оп. 3, д. 355, 358; оп. 12, д. 1220.
69 Там же. оп. 3, д. 352, 353, 360. оп. 1, д. 112, л. 353-354 об.
70 Там же, ф. 248, оп. 56, кн. 4709, л. 445 об.
71 Там же, ф. 277, оп. 1, д. 131, л. 20 об.
72 Там же, д. 137, л. 825-825 об.
73 Там же, ф. 248, оп. 56, кн. 4709, л. 691 об.
74 Там же, ф. 277, оп. 1, д. 131, л. 382—387; д. 134, л. 1131—1135; д. 135, л. 76—81; оп. 14, д. 69, 1327; ф. 248, оп. 62, д. 5275, л. 284—451; ф. 294, оп. 3. д. 420.
75 ЦГАДА, ф. 277, оп. 14, д. 1600; ЦГВИА, ф. 12, оп. 11, св. 7, д. 123; св. 49, д. 2101;
76 ЦГИА г. Москвы, ф. 16, оп. 3, д. 336.
77 ЦГВИА, ф. 12, оп. 11, св. 7, д. 123, л. 5 об., 24—24 об.
78 ЦГИА г. Москвы, ф. 16, оп. 3, д. 336, л. 65, 114 об., 118 73 ЦГАДА, ф. 277, оп. 1, д. 136, л. 650 об.
79 Там же, д. 96. л. 116—119.
80 Там же, л. 168—180; д. 98, л. 795—804.
81 Там же, д. 100, л. 202—204, 206.
82 Там же, он. 14, д. 257; оп. 1, д. 128, л. 260.
83 Семевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. СПб.. 1881, т. 1. с. 473. '
84 ЦГАДА, ф. 277. оп. 12, д. 1252, л. 3 об.
85 Там же, ф. 248, оп. 47, д. 4071, л. 1—2; ф. 277, оп. 12, д. 1252, л. 4.
86 Там же, ф. 277, оп. 4, д. 821; оп. 1, д. 135, л. 74 об.
87 Там же, on. 1, д. 128, л. 342; ф. 294, оп. 3, д. 774.
88 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. 1, с. 191—192.
<< Назад Вперёд>>
