Почти одновременно с тем, как Маньчжурская армия отошла на свои последние позиции пред Ляояном, и Квантунская группа войск утратила свои передовые позиции и отошла под защиту фортов Порт-Артура.
После Цзиньчжоуского боя войска генерала Фока отступили, как известно, к Волчьим горам, в 7–8 верстах от крепости.
Однако оставаться на этой позиции, столь близкой к крепости, все еще не готовой противостоять штурму, было признано опасным и потому решено было попытаться задержать врага на так называемой передовой горной позиции — в 15–19 верстах от Порт-Артура. Это — прерывчатая линия высоких сопок, тянущаяся поперек полуострова, с несколькими характерными вершинами: Куинсант, Юпелаза, высоты 139 и 178. Линия гор пересекается Лунвантанской долиной, правый (восточный) берег которой носит особое название — Зеленых гор. До войны об этой позиции не говорили вовсе; между тем она обладала большими достоинствами: ее нельзя обойти, ее трудно атаковать, у нее хороший обстрел и возможность перекрестной огневой обороны.
Первоначально, после Цзиньчжоуского боя и отхода войск на Волчьи горы, позиция эта была занята охотничьими командами, наблюдавшими за противником. Теперь, в конце мая, команды эти были усилены частями пехоты и артиллерии, позиция была разделена на три участка и приступлено было к ее укреплению. В общем, позиции заняли 8 3/4 батальона, 16 охотничьих команд, 38 орудий и 8 пулеметов; частный резерв составляли 3 батальона, общий — остававшийся на Волчьих горах — 6 батальонов и 32 орудия. Наибольшее количество войск, занимавших передовую горную позицию, было сосредоточено на левом участке ее — от высоты 139 до Инчензы; правый и средний участки были заняты слабее, и на них не было ни одного скорострельного орудия.
В течение целого месяца после взятия Цзиньчжоуской позиции противник нас не беспокоил: он тралил мины в бухте Дальнего, высаживал там новые войска, укреплял Цзиньчжоу и деятельно окапывался перед нашей горной позицией — и только 13 июня атаковал ее.
Почти целая японская дивизия обрушилась на 3 наших батальона и 5 охотничьих команд, занимавших правый участок, выбила их с гор Уайцелаза и атаковала Куинсан. Рота, занимавшая этот пункт, не выдержала огня японской батареи и отошла, а вслед за Куинсаном очищены были и Зеленые горы.
Так как последнее обстоятельство грозило тем, что японцы, пройдя Лунвантанской долиной, разрежут отряд наш на две части, решено было во что бы то ни стало взять обратно Зеленые горы; с этой целью 20 июня, на рассвете, части правого фланга из состава 7-й восточносибирской дивизии (генерал-майор Кондратенко) стремительно атаковали Зеленые горы и высоту 93 и быстро сбили с них японцев.
Успех воодушевил наши войска, и решено было на следующую же ночь отобрать назад и Куинсан, и высоту 131.
Последнюю действительно удалось нам взять обратно, но все атаки Куинсана были безуспешны. На вершине его японцы успели уже выстроить редут и вооружить его 4 пулеметами; об него и разбились геройские усилия наших войск.
Наши роты, предводимые лично генералом Кондратенко, подходили к редуту на 400 и даже на 60 шагов, отдельные смельчаки залегли под самой каменной стенкой редута и хватали даже японцев за высунутые чрез бойницы ружья, но каждый раз их сметал огонь японских пулеметов. Не помогла и наша скорострельная артиллерия (4 орудия). Куинсан остался за японцами.
13 июля японцы возобновили атаку нашей передовой горной позиции. После продолжительной артиллерйской подготовки по всей линии они вновь двинулись на Зеленые горы и Юпелазу и к вечеру добились некоторого успеха, заняв на левом фланге высоту 93, а в центре — высоту 113. Против правого фланга японцы ограничились канонадой.
14 июля японцы снова начали громить всю нашу позицию своей артиллерией и, подготовив атаку, снова повели наступление на правый и средний участки, стремясь овладеть Юпелазой и Скалистым хребтом. Но все их атаки в течение дня были отбиты, и к 8 часам вечера бой затих.
Тогда в деревне Лиэр состоялся военный совет, на который прибыли начальник укрепленного района генерал-лейтенант Стессель, комендант крепости генерал-лейтенант Смирнов, начальники дивизий: 4-й — генерал-лейтенант Фок и 7-й — генерал-майор Кондратенко. Обсуждался вопрос: очищать ли передовую позицию. За очищение высказался лишь генерал Фок, все остальные генералы настаивали на продолжении обороны. Но ночью японцы вновь атаковали Зеленые горы, взяли их и поставили там пулеметы. Контратака не удалась. Тогда генерал Фок, из опасения прорыва нашего расположения между правым и средним участками, приказал очистить позиции и отходить на Волчьи горы. Противник не преследовал.
В боях 13, 14 и 15 июля мы потеряли убитыми 7 офицеров и 248 нижних чинов, ранеными и без вести пропавшими — 47 офицеров и 2066 нижних чинов.
Волчьи горы — ряд невысоких сопок, дугою огибающих Артур — представляли последнюю преграду пред Артуром, и потому на них было решено упорно защищаться. Однако для осуществления этого намерения ничего не было сделано на позиции — ни до войны, ни с началом ее. Между тем недостатков у этой позиции было немало: 1) ее длина (12 верст) не соответствовала количеству войск, назначенному для ее защиты; 2) ее можно было обойти с левого фланга, и 3) на равнине перед Волчьими горами рос гаолян, который не позаботились своевременно снять и который теперь ограничивал обстрел и позволял противнику скрытно подойти к позиции.
К вечеру 15 июля наши войска заняли Волчьи горы и с утра 16 числа приступили к укреплению позиции. Однако многого сделать они уже не успели.
В 4 часу 17 июля японцы открыли по нашей позиции сильный артиллерийский огонь и, прикрываясь гаоляном, незаметно подошли к ней на 400–500 шагов.
Атака была неожиданна и коротка, и в 7 1/2 часов утра, несмотря на отчаянное сопротивление наших войск, центр нашего расположения (на Поворотной горе) был прорван, а левый фланг сбит.
Не желая ввязываться в упорный бой под самой крепостью, дабы не ослабить им силы гарнизона и не внести в нее противника на своих плечах, генерал Стессель приказал очистить и эту позицию.
Для прикрытия отступающих частей батареи сухопутного фронта крепости в этот день впервые открыли огонь по противнику. Последний нас не преследовал. Мы потеряли на Волчьих горах убитыми 2 офицеров и 150 нижних чинов, ранеными и без вести пропавшими — 13 офицеров и 691 нижних чинов.
Боем 17 июля закончился для Квантунской группы войск период полевой войны и начался период войны крепостной. Началась осада Порт-Артура. Что же делал в это время порт-артурский флот? Со времени высадки противника у Бицзыво эскадра деятельно готовилась к прорыву во Владивосток. Предполагалось, что, соединившись, обе наши эскадры могли, если не вовсе уничтожить господство японцев на море, то, во всяком случае, сильно его поколебать; японскому флоту пришлось бы тогда сосредоточиться, главным образом, на обороне берегов родного архипелага, вследствие чего доставка на материк подкреплений, боевых запасов и материалов для осады Порт-Артура сильно затруднилась бы; японской эскадре пришлось бы тогда сразу обслуживать несколько целей, а это давало нам надежду на возможность разбить ее по частям. Чтобы избежать всего этого, японскому флоту надлежало бы блокировать и Владивосток, но это представляло гораздо большие трудности, чем блокада Порт-Артура, а осада Владивостока с суши требовала новой сильной армии, выставить которую Япония едва ли могла без отказа от серьезных операций в Маньчжурии.
К тому же и обстоятельства давали нам надежду на успех прорыва. В то время как эскадра наша усиливалась возвратом в ее строй поврежденных судов, флот противника нес одну потерю за другою. 1 мая в Талиенванской бухте при очищении ее от мин погиб один японский крейсер; 2 мая погибли, наскочив на мины, поставленные нашим минным транспортом «Амур», броненосцы «Хатцусе» высоту 113. Против правого фланга японцы ограничились канонадой.
14 июля японцы снова начали громить всю нашу позицию своей артиллерией и, подготовив атаку, снова повели наступление на правый и средний участки, стремясь овладеть Юпелазой и Скалистым хребтом. Но все их атаки в течение дня были отбиты, и к 8 часам вечера бой затих.
Тогда в деревне Лиэр состоялся военный совет, на который прибыли начальник укрепленного района генерал-лейтенант Стессель, комендант крепости генерал-лейтенант Смирнов, начальники дивизий: 4-й
В боях 13, 14 и 15 июля мы потеряли убитыми 7 офицеров и 248 нижних чинов, ранеными и без вести пропавшими
Волчьи горы
К вечеру 15 июля наши войска заняли Волчьи горы и с утра 16 числа приступили к укреплению позиции. Однако многого сделать они уже не успели.
В 4 часу 17 июля японцы открыли по нашей позиции сильный артиллерийский огонь и, прикрываясь гаоляном, незаметно подошли к ней на 400–
Атака была неожиданна и коро
Не желая ввязываться в упорный бой под самой крепостью, дабы не ослабить им силы гарнизона и не внести в нее противника на своих плечах, генерал Стессель приказал очистить и эту позицию.
Для прикрытия отступающих частей батареи сухопутного фронта крепости в этот день впервые открыли огонь по противнику. Последний нас не преследовал. Мы потеряли на Волчьих горах убитыми 2 офицеров и 150 нижних чинов, ранеными и без вести пропавшими
Боем 17 июля закончился для Квантунской группы войск период полевой войны и начался период войны крепостной. Началась осада Порт-Артура. Что же делал в это время порт-артурский флот? Со времени высадки противника у Бицзыво эскадра деятельно готовилась к прорыву во Владивосток. Предполагалось, что, соединившись, обе наши эскадры могли, если не вовсе уничтожить господство японцев на море, то, во всяком случае, сильно его поколебать; японскому флоту пришлось бы тогда сосредоточиться, главным образом, на обороне берегов родного архипелага, вследствие чего доставка на материк подкреплений, боевых запасов и материалов для осады Порт-Артура сильно затруднилась бы; японской эскадре пришлось бы тогда сразу обслуживать несколько целей, а это давало нам надежду на возможность разбить ее по частям. Чтобы избежать всего этого, японскому флоту надлежало бы блокировать и Владивосток, но это представляло гораздо большие трудности, чем блокада По
К тому же и обстоятельства давали нам надежду на успех прорыва. В то время как эскадра наша усиливалась возвратом в ее строй поврежденных судов, флот противника нес одну потерю за другою. 1 мая в Талиенванской бухте при очищении ее от мин погиб один японский крейсер; 2 мая погибли, наскочив на мины, поставленные нашим минным транспортом «91 и «Яшима»92; 3 мая во время тумана столкнулись крейсеры «Кассуга» и «Иосино», причем последний пошел ко дну, а первый получил серьезную аварию. Наконец, уже немало миноносцев было потеряно японцами в предшествующих период войны. Так что, в общем, к концу мая, когда эскадра наша закончила работы исправления, силы противников на море были почти одинаковы.
Чтобы облегчить порт-артурской эскадре прорыв, владивостокским крейсерам предписано было произвести поиск в Японском море. 2 июня три наших крейсера «Громобой», «Россия» и «Рюрик» под командой вице-адмирала Безобразова близ Симоносекского пролива затопили последовательно три японских транспорта с войсками, военными грузами и осадной артиллерией для армии Ноги, а отряд наших миноносцев уничтожил в то же время близ острова Хоккайдо несколько японских шхун. К сожалению, эскадра поспешила вернуться во Владивосток (6 июня), вследствие чего действия ее не достигли главной цели — отвлечь часть сил неприятельского флота от Порт-Артура в Японское море. Поэтому, когда 16 июня наша порт-артурская эскадра (6 броненосцев, 5 крейсеров и 10 миноносцев) вышла в море для прорыва во Владивосток, она наткнулась в 20 милях от берега на всю эскадру Того (5 броненосцев, 12 крейсеров, 30 миноносцев) и вернулась обратно93.
Когда начались затем бои за передовые позиции, флот наш принял в обороне их деятельное участие.
20, 21 и 22 июня крейсер «Новик», канонерки и миноносцы выходили обстреливать берег между бухтами Лунвантан и Сикау. На случай, если бы им вздумали помешать японские суда, держался наготове весь крейсерский отряд. «Но японский флот даже и не пробовал отогнать наш слабый отряд, хотя он причинял серьезные затруднения действиям японцев на суше и много способствовал их, хотя и кратковременному, отступлению»94. Японцы забеспокоились только 26 июня, когда к Лунвантаню снова вышли все наши крейсера I ранга, крейсер 2 ранга «Новик», броненосец «Полтава» и миноносцы и снова стали обстреливать фланговым огнем японские позиции. Тогда их суда приблизились к нашим, завязали, было, с ними перестрелку, но скоро ретировались.
13 июля 4 наших крейсера и 3 канонерские лодки снова выходили для содействия нашим войскам к Лунвантаню и снова обстреливали японскую позицию во фланг. На этот раз эскадра адмирала Катаока (4 крейсера и 30 миноносцев) пыталась этому решительно противодействовать и атаковала наши суда, но вынуждена была отойти с уроном95.
На другой день с той же целью выходили из гавани 1 броненосец, 4 крейсера, 3 канонерские лодки и 12 миноносок, но японская эскадра не показывалась. Она, видимо, берегла свои силы для более серьезного столкновения96.
25 июля японцы впервые открыли огонь со своих осадных батарей по городу и укреплениям.
Гром выстрелов, жужжанье летящих огромных снарядов, снаряженных мелинитом, и страшный треск их разрывов по странной случайности совпал с пением молитв и звуками гимна «Коль славен». Был воскресный день — и в осажденной крепости на Базарной площади служился молебен об избавлении ее «от труса, потопа, огня, меча и иноплеменной брани». Впечатление было потрясающее.
Одновременно с бомбардировкой города и укреплений японцы открыли сильный огонь по передовым опорным пунктам обороны — Дагушаню и Сяогушаню. Эти горные массивы, с крутыми, обрывистыми скатами, с каменными глыбами на вершинах, представляли собою природные форты. К сожалению, они не были своевременно укреплены, и теперь на них спешно строили редут и рыли в каменистом грунте траншеи.
Хотя огонь японцев и быстро разрушил на Дагушане блиндажи и окопы, но гарнизон его (8 рот и 6 орудий) мужественно отбил в этот день все атаки японцев, скатывая на их головы камни, когда нельзя было достать штыком, пулей или снарядом.
26 июля бомбардировка города, порта и Дагушаня возобновилась. К ночи на последнем осталась одна только рота. Люди ее были так утомлены двухдневным непрерывным боем, что заснули. Японцы атаковали их внезапно, но были отбиты. Через час они повторили атаку — и снова были отбиты. Однако, несмотря на все усилия, на весь героизм штыковой обороны наших стрелков, Дагушань был ими очищен, а следом за ним очистили и Сяогушань.
Бомбардировки этих дней обнаружили, что для судов нашей эскадры нет спасения от неприятельских снарядов и на внутреннем рейде. «Небось теперь поймут, что артурские бассейны — это могила эскадры», — говорили одни моряки, жаждущие более активной деятельности флота.
«Могила — еще ничего, — подавали реплику наиболее озлобленные. — А вот если преждевременная смерть и затем воскресение под японским флагом? Вот это уже хуже!..»97.
И вот в 8 часов 50 мин. утра 28 июля на «Цесаревиче» был поднят сигнал: «Флот извещается, что Государь Император приказал идти во Владивосток».
Этот приказ был встречен, по словам участника-очевидца, с нескрываемым одобрением. «Давно бы так!.. Молодчина Витгефт!.. Нет отступлениям!..». «Необходимость этого выхода, — по его словам, — была до такой степени очевидна, массы были так пропитаны этим сознанием, что упорство «начальства» порождало среди наиболее горячих голов самые ужасные подозрения»98.
Таково было настроение эскадры ко дню «прорыва». Оно давало надежду на успех. Но, увы, вечером этого же дня, 28 июля, эскадры нашей более не существовало.
Она вышла из Артура в боевом порядке: впереди крейсер «Новик» с первым отрядом миноносцев (8), затем 6 броненосцев99, имея во главе «Цесаревича» под флагом командующего эскадрой вице-адмирала Витгефта, 3 крейсера100 и, наконец, госпитальное судно «Монголия».
«Только что отпустили тралящий караван, — рассказывает В. Семенов, — так, по-видимому, что-то приключилось с машиной «Цесаревича», так как оттуда был подан сигнал: «иметь 8 узлов хода». Это при прорыве блокады!.. В виду неприятеля!
В 11 ч. 30 м. утра несколько правее нашего курса, очень далеко обрисовались силуэты 1 броненосного и трех легких крейсеров, а левее — какие-то большие корабли, предшествуемые отрядами миноносцев.
В 11 ч. 35 м. правые уходят на SW, а те, что были влево, идут на соединение с ними. В 11 ч. 50 м. на «Цесаревиче» подняли флаг К., что означает: «не могу управляться»; — явно, опять какое-то повреждение. Все застопорили машины. Ждали, когда исправят. Тем временем японские отряды спешили выполнить свой маневр соединения».
«В 12 ч. дня (наконец-то!) сигнал: «иметь 13 узлов». Пошли, но ненадолго: в 12 ч. 12 м. «Победа», подняв флаг К., вышла из строя. Опять задержка! А неприятель уже соединился, построился, и в 12 ч. 22 м. раздались первые выстрелы с наших главных броненосцев, двигавшихся черепашьим шагом»101.
Первая схватка закончилась для нас успехом, и наши суда взяли направление на Шантунг. Японская эскадра (4 броненосца, 6 крейсеров и миноносцы) повернула к югу и пошла за нашею, держась правее и сзади нее и поддерживая слабый огонь с дальней дистанции. В начале 4 часа стрельба прекратилась, и главные силы японского флота отошли на такую дистанцию, что едва были видны их трубы и мостики. По-видимому, противник в это время исправлял полученные повреждения. Быстро исправив их, он стал догонять нашу эскадру. В 4 ч. 45 м. дня бой снова завязался, и на этот раз в нем быстро сказалось преимущество японской эскадры: в то время как последняя обладала значительной артиллерией среднего и мелкого калибра, у нас, по свидетельству Вл. Семенова, вся мелкая артиллерия и добрая треть 6'' и 75 мм орудий остались на сухопутном фронте Порт-Артура. Значение же тех орудий, которые находились на судах, обесценивалось еще тем, что среди имевшихся для них снарядов было много некалиброванных, и это вызывало досадную и роковую задержку в ведении огня.
«Еще чего нельзя отрицать, — замечает тот же участник боя, — это, что счастье, удача были на их стороне».
В 5 ч. 30 м. вечера 12-дюймовый снаряд «Ретвизана» попал в башню флагманского броненосца «Микаса», где находился Того. Последний чудесно уцелел. А через четверть часа японский 12-дюймовый снаряд ударил в командный мостик «Цесаревича» и убил командующего нашим флотом контр-адмирала Витгефта. Вслед за тем на «Цесаревиче» были повреждены машина и руль, и корабль остановился. Поднятый на нем сигнал: «адмирал передает начальство» не всеми судами был усмотрен и разобран, и на многих из них до конца боя не знали, кто же именно вступил в командование эскадрой, за кем следить, и чью команду исполнять. Не был замечен судами нашей эскадры и другой сигнал: «следовать в кильватере», поднятый преемником Витгефта контр-адмиралом князем Ухтомским на поручнях мостика «Пересвета», так как мачты этого корабля были перебиты. Тогда наступило замешательство. Броненосцы начали разновременно и беспорядочно маневрировать, беря то новый курс, то меняя его на старый, обгоняли друг друга и беспорядочно отстреливались.
Начальник отряда крейсеров контр-адмирал Рейценштейн, памятуя уговор не возвращаться в Порт-Артур, дал сперва сигнал: «быть в строе кильватера», а затем, не ожидая, пока к нему примкнут другие крейсеры, дал полный ход и обогнал эскадру. Став впереди «Ретвизана», он подал новый сигнал: «следовать за мной», и, развив скорость в 22 узла, прорвался сквозь линию японских крейсеров и миноносцев и ушел в Шанхай. «Диана» бросилась было за ним вдогонку, но отстала и ушла в Сайгон. «Пересвет» повернул в Порт-Артур. За ним пошли броненосцы «Ретвизан», «Севастополь», «Полтава» и «Победа». «Цесаревич» с поврежденными машинами и рулем не мог развить скорости более 4 узлов, а потому отстал от них и, выдержав атаки миноносцев, пошел в немецкий порт Киао-Чао, где и разоружился. Туда же прорвался и крейсер «Новик», но там не остался... Пополнив запасы угля, он ночью, без огней, вышел из порта, обошел Японию с востока и 7 августа прибыл к острову Сахалину, в пост Корсаковский. Здесь его нагнал японский крейсер. Отважный «Новик» вступил с ним в бой и, хотя сам пострадал в нем очень сильно, но и противнику нанес такие повреждения, что тот отступил с сильным креном. Ночью близ поста появилось уже несколько неприятельских судов. «Новик», имея три подводные пробоины и поврежденные котлы и руль, не мог ни принять нового боя, ни уйти из поста — и был затоплен.
«Паллада» прорвалась обратно в Артур. Туда же вернулась и часть миноносцев, другая часть их погибла или разоружилась в нейтральных портах.
Уведомить владивостокскую эскадру о выходе порт-артурской в море для прорыва послан был с депешами в Чифу миноносец «Решительный». Прибыв в этот нейтральный китайский порт, командир миноносца лейтенант Рощаковский хотел уже разоружить здесь свое судно вследствие порчи машин, но вслед за ним туда явились два японских миноносца и потребовали или сдачи судна, или выхода его из гавани. Рощаковский отказал и в том, и в другом и приготовил миноносец к взрыву. Тогда японцы ворвались на судно и пытались поднять на нем свой флаг. Произошла жестокая схватка, в результате которой японцы, потеряв 1 убитым и 14 ранеными, были сброшены с судна, а миноносец взорван. Но депеши уже были посланы на телеграф и сделали свое дело: владивостокская крейсерская эскадра («Россия», «Громобой» и «Рюрик») вышла навстречу порт-артурской эскадре.
Предвидя это обстоятельство, Того еще 28 июля приказал адмиралу Камимура запереть своей эскадрой (6 крейсеров и несколько миноносцев) Корейский пролив и преградить владивостокской эскадре путь в Желтое море.
На рассвете 1 августа эскадры встретились, и между ними завязался неравный, но жестокий бой, в котором «Рюрик» скоро получил пробоину в кормовую часть и повреждение руля. Пять часов «Громобой» и «Россия» прикрывали собою раненого «Рюрика», давая ему возможность исправить повреждения, и, потеряв, наконец, половину своих офицеров и четверть нижних чинов, прошли обратно во Владивосток, увлекши за собою с места боя 4 наиболее сильных неприятельских крейсера. «Рюрик» же, не будучи в состоянии поспеть за «Громобоем» и «Россией», остался на месте боя и геройски защищался против 2 неприятельских крейсеров и нескольких миноносцев. Стреляя из 2 лишь уцелевших орудий, со сбитыми мачтами, с поврежденными машинами и рулем, он несколько раз сам переходил в наступление, чтобы расчистить себе путь. Но уйти не мог. И, чтобы судно не досталось неприятелю, командир его приказал открыть кингстоны и затопить крейсер.
Японцы подобрали на воде 634 человека экипажа, из них 174 были ранены, 107 человек было убито.
В общем, владивостокская эскадра потеряла в этом бою 1/3 своего личного состава.
Итак, прорыв порт-артурской эскадры и соединение ее с владивостокской не только не удались, но, можно сказать, что с этого времени обе эти эскадры перестали существовать. По крайней мере, на совещании 6 августа в Порт-Артуре флагманов и капитанов бывшей порт-артурской эскадры было постановлено: ввиду невозможности дальнейших активных действий флота предоставить все его силы и средства в распоряжение начальства сухопутной обороны Порт-Артура.
Неудача прорыва должна быть объяснена прежде всего отмеченными уже мною ранее общими недостатками судов нашей эскадры. Исправив ко времени выхода свои повреждения, корабли наши не имели времени и возможности произвести надлежащие испытания — и при прорыве то и дело останавливались, сбавляли ход и выходили из строя. Далее, слабость артиллерийского вооружения эскадры, отсутствие во главе ее смелых, талантливых и энергичных начальников и, наконец, неверность идеи, положенной в основу плана операции прорыва.
Во главе эскадры стоял контр-адмирал Витгефт, лично храбрый человек, по общим отзывам, человек долга и чести, хороший начальник штаба и, как всегда в таких случаях бывает, плохой самостоятельный начальник. Он и сам, говорят, признавался, что он «не флотоводец», и, не веря в себя, не верил, конечно, и в успех выпавшего на его долю дела. В этом случае он лишь покорно выполнял чужую волю. 20 июля миноносец «Лейтенант Бураков» доставил ему предписание генерал-адъютанта Алексеева, в котором говорилось: «Иметь в виду, что эскадре можно оставаться в Порт-Артуре лишь до того времени, пока она в нем в безопасности. В противном случае, заблаговременно выйти в море и, не вступая в бой, если окажется это возможным, проложить себе путь во Владивосток».
Об абсолютной безопасности эскадры в крепости, осажденной с суши и заблокированной с моря, говорить, конечно, не приходится. Но и те несколько случайных снарядов, что упали во внутреннем рейде при бомбардировке Порт-Артура 25–27 июля, не свидетельствовали еще, конечно, о наступлении момента серьезной, смертельной опасности для эскадры. Она наступила для неё лишь в ноябре, когда, с взятием горы Высокой, японцы получили возможность корректировать стрельбу по нашим судам. И тогда последние действительно были быстро расстреляны и погибли. Но контр-адмирал Витгефт счел эскадру «в опасности» при первом же снаряде, упавшем во внутреннем рейде, и вывел ее в море на другой же день после этой бомбардировки.
Имея в предписании указание на желательность избегать боя, контр-адмирал Витгефт попытался выполнить и это желание, совершенно невыполнимое в то время, которое он выбрал для прорыва. Он основал план своих действий на стремлении выйти из Порт-Артура неожиданно, незаметно для японцев.
Однако этому не благоприятствовали ни свойства порт-артурской гавани вообще, ни близость японской эскадры, только что бомбардировавшей крепость, в частности. Приходилось ждать момента и быстро им пользоваться, а это уже исключало возможность дать своевременно знать о себе владивостокской эскадре. Так на самом деле и случилось: владивостокская эскадра вышла в море, когда порт-артурская была уже рассеяна.
Словом, контр-адмирал Витгефт поторопился с выходом. И в этой торопливости его поддерживал не кто иной, как сам руководитель обороны Порт-Артура генерал Стессель. Недальновидный, лишенный широты взгляда и способности понимать обстановку и оценивать факты, он торопил эскадру с выходом из гавани, полагая, что это она — главная приманка неприятеля. Он совершенно упускал из вида, что с уходом флота он лишает себя огромного, прекрасного резерва, людей, орудий, боевых и продовольственных запасов, — словом, всего того, что только и позволило крепости впоследствии продержаться до 20 декабря.
Между тем его настояния о выходе эскадры из Артура были так неуместны и резки, что генерал-адъютант Алексеев, получив о них сведения, счел нужным напомнить генералу Стесселю депешей от 2 июня, что «крепости надлежит упорно обороняться и служить до последней крайности укрытием флоту», что «флот находится в непосредственном распоряжении и на ответственности начальника эскадры, почему его выход в море может последовать только по усмотрению контр-адмирала Витгефта», и, наконец, что «обязанность коменданта как высшего военного начальника должна заключаться в напряжении всех сил для самой упорной обороны, и никоим образом нельзя считать, что для спасения крепости должно жертвовать флотом».
Однако ни после этой депеши главнокомандующего, ни даже после неудачи прорыва эскадры 28 июля настояния генерала Стесселя о выходе флота из Порт-Артура не прекратились. Он писал по этому поводу адмиралам бумаги резкого и обидного содержания и даже водил их на Высокую гору, чтобы показать им с вершины её, как легко и быстро будут уничтожены отсюда их суда.
Все это свидетельствовало о глубокой розни, существовавшей в понимании задач обороны Артура между высшим военно-сухопутным и морским начальствами, об отсутствии между ними единодушия, добрых товарищеских отношений и согласованности действия. Это было, конечно, прежде всего, проявлением вообще междуведомственной розни, существующей у нас, а с другой стороны — это было следствием двоевластия, царившего в Порт-Артуре так же сильно, как и в Маньчжурской армии. Над гарнизоном и флотом не было общего начальника; у осажденной крепости и блокированного порта не было одного хозяина обороны. И выходило так, как будто два основных элемента её, «две руки одного потентата», как выражался Великий Петр про армию и флот, мешали взаимно друг другу.
Уезжая в феврале 1904 г. из Порт-Артура в свою новую штаб-квартиру — Мукден, генерал-адмирал Алексеев хотел объединить власть над войсками и флотом в Порт-Артуре в руках адмирала Макарова. Но против этого возражал генерал-адмирал Куропаткин и рекомендовал на роль такого объединителя генерала Стесселя. Но если генерал Куропаткин мог доверить последнему войска, то генерал-адъютант Алексеев, ближе знавший этого генерала, никак не мог согласиться доверить ему судьбу флота. В результате разногласия двоевластие не только осталось, но скоро превратилось в троевластие.
Назначенный по Высочайшему повелению 22 марта 1904 г. временно начальником укрепленного Квантунского района с подчинением ему и коменданта крепости Порт-Артур, генерал Стессель удержал в своих руках власть над крепостью и тогда, когда «укрепленный район» перестал существовать, будучи занят японцами, а дивизия генерала Фока вошла в район крепости.
Попытка разграничить права и обязанности полновластного по закону хозяина крепости — коменданта — от власти временного начальника района была сделана Наместником в апреле 1904 г., но не привела ни к какому результату. Генерал Стессель продолжал вмешиваться в чужие права: «упразднял», по собственному его выражению, коменданта, делал замечания неподчиненному ему командиру порта, писал резкие бумаги начальнику эскадры, грозил гражданскому комиссару области и председателю порт-артурского городского совета выслать его вон из крепости вместе со всею его «штатскою сволочью» — и во всем этом обнаруживал крайнее невежество, неуважение к закону и возмутительную грубость. Создалось то положение вещей, которое генерал Стессель впоследствии сам очертил на суде признанием, что ему приходилось сражаться не только с японцами, но с комендантом крепости, командиром порта, начальником эскадры и гражданским комиссаром. В свою очередь, те, кто вырывался из Артура в Маньчжурскую армию, свидетельствовали, что у крепости главный враг не японцы, а Стессель, не умевший объединить в дружной совместной работе гарнизон, флот и население Артура, не проявляющий ни надлежащих знаний, ни энергии.
После Цзиньчжоуского боя генерал Смирнов счел, наконец, своим долгом довести об этом до сведения главнокомандующего и командующего армией через двух офицеров генерального штаба, прорвавшихся из осажденной крепости в Маньчжурскую армию. Впрочем, по некоторым донесениям генерала Стесселя, генерал Куропаткин и сам уже чувствовал, что последний и духом упал, и вообще не соответствует выпавшей на его долю задаче. Выслушав же доклады капитанов Одинцова и Ромейко-Гурко о положении крепости и о деятельности в ней генерала Стесселя, он решился, наконец, отозвать его из Артура. Получив на это согласие генерал-адъютанта Алексеева, генерал Куропаткин послал генералу Стесселю 5 и 17 июня телеграммы, а 20 июня и письмо, в которых предписывал сдать командование в крепости коменданту ее, а самому прибыть в армию, где он получит другое назначение. Копии этих телеграмм были посланы генералом Куропаткиным через генерала Стесселя и генералу Смирнову, но до последнего не дошли, будучи скрыты в штабе укрепленного района. Впрочем, и сам генерал Стессель не получил телеграмм, хотя впоследствии (на суде) и было установлено, что одна из них, а именно от 5 июня, была получена начальником штаба укрепленного района полковником Рейсом. На письмо же командующего армией от 20 июня генерал Стессель ответил генерал-адъютанту Куропаткину, что дурные слухи о нем — клевета, что донесения его о положении Артура неверно поняты, и он по-прежнему готов оборонять его до последней капли крови, что оборона только им и держится, что все его любят и знают, что моряки верят ему более чем адмиралам, что отъезд его подорвет дух гарнизона, эскадры и населения, и, наконец, что ему даже некому в сущности сдать командование, так как никто не в состоянии его заменить: комендант — «профессор»102, генерал Кондратенко молод, а у генерала Фока дурной характер.
Как это ни странно, но генерал Куропаткин, по его признанию, «отнесся с доверием» к этому самовосхвалению генерала Стесселя, одонный, питомец двух военных академий (Инженерной и Генерального штаба), он не считал, однако, себя авторитетом во всем и не только охотно выслушивал, но часто сам спрашивал советов и мнений у тех, кому «на месте виднее»: у простого стрелка, матроса, портового рабочего, заурядного армейского офицера. И часто делалось именно так, как они говорили. В результате, «то, что не было сделано в Артуре за семь лет, Кондратенко, насколько это было возможно, создал в несколько месяцев»103. Его мыслью, его трудами, его настойчивостью создалась вокруг Порт-Артура цепь укреплений, которые почти 5 месяцев сдерживали натиск превосходных сил противника в ряде бешеных атак и штурмов.
Штурмы эти начались вслед за неудачным для нас исходом прорыва эскадры. Очевидно, японцы желали использовать то тяжелое моральное впечатление, которое легло на гарнизон, на население Артура, когда в его гавань стали постепенно возвращаться остатки эскадры.
В ночь с 31 июля на 1 августа японцы повели наступление на предгорья Высокой горы, с судьбой которой, как показали события, связана была и судьба кораблей. Предгорья эти — Угловая гора и сопки «Передовая», «Трехголовая» и «Боковая» — были слабо укреплены, вооружены и заняты: несколько траншей, батарея на 4 орудия и 2 роты моряков и 3 охотничьи команды стрелков, — вот и вся их сила.
Несмотря на это, 6 ночных атак на Трехголовую и Боковую сопки было отбито. 1 августа противник их усиленно бомбардировал, а 2 вновь атаковал — и после горячего боя овладел ими.
Считая, что этот новый успех японского оружия еще более усугубил тяжелое впечатление от разгрома эскадры, японцы попытались овладеть крепостью без кровопролития. 3 августа генерал Стессель и контр-адмирал Вирен получили письма за совместными подписями Ноги и Того с извещением, что японская армия «окончила приготовления к общему штурму, и недалеко то время, когда она начнет решительные действия. Тогда судьба Порт-Артура будет решена. Поэтому, «во имя человечности», во избежание «излишних жертв людьми и имуществом», крепости и флоту предлагалось теперь же сдаться на капитуляцию.
Предложение это, конечно, было отвергнуто. Тогда Ноги не замедлил привести в исполнение свою угрозу штурма.
4 августа японцы открыли огонь из осадных орудий по Угловой горе; 5 числа они обстреливали уже весь сухопутный фронт крепости, а 6 числа они атаковали одновременно Угловую гору, Водопроводный и Кумирнинский редуты104 и весь восточный фронт обороны.
Угловую гору оборонял 5-й восточносибирский стрелковый полк, доблестно дравшийся против 3-х дивизий на Цзиньчжоу. Полк этот и здесь «стоял, как скала», по донесению генерала Кондратенко, непосредственно руководившего обороной этого важного передового пункта. Когда страшный огонь японской осадной батареи, стрелявшей мелинитовыми снарядами, уничтожил сразу 1-ю полуроту 10-й роты, занимавшей траншею впереди Угловой, 2-я полурота не ушла из этой траншеи даже и тогда, когда японцы заняли места выбитой полуроты. К утру 7 августа на Угловой горе из 16 блиндажей, укрывавших войска от снарядов, уцелело только 7; в резерве у полковника Третьякова оставалась одна рота. В полдень наши не выдержали страшного огня и отошли.
Зато Кумирнинский и Водопроводный редуты отстояли. Японцы впервые понесли тут поражение. «Их бежало, — с торжеством доносил командир 26 восточносибирского стрелкового полка полковник Семенов, — с Водопроводного редута 2 роты. За компанию бежали и другие».
Но упорнее и дольше всего вели японцы атаку Восточного фронта обороны крепости. Этим именем называлась 8-верстная линия укреплений от бухты Тахе до долины реки Лунхе: форт №1, батареи А и Б, форты №II и III и укрепление №3, в промежутках между которыми находились полевые укрепления — редуты, батареи и окопы. Фронт этот занимали 25-й восточносибирский стрелковый полк, несколько рот 16 полка, 2–3 роты 15 полка и столько же рот Квантунского флотского экипажа; вооружение его состояло из 134 орудий и нескольких пулеметов. Начальником отряда обороны фронта был генерал-майор Горбатовский.
Одновременно с бомбардировкой Угловой горы, Водопроводного и Кумирнинского редутов с раннего утра 6 августа неприятель начал бомбардировку и Восточного фронта, сосредоточив свой огонь преимущественно на редутах №1 и 2 — в промежутке между фортами №II и III. Наши батареи стали отвечать, но шансы этого артиллерийского поединка были неровны ни по количеству орудий и калибру их, ни по количеству снарядов, которые крепости надо было беречь. Так, на участке от форта №II до форта №III находилось 55 орудий, но из них только 17 могли состязаться с осадной артиллерией противника. В результате поединка за этот день мы потеряли подбитыми 7 орудий, в том числе два драгоценных для обороны 6'' орудия Канэ.
7 августа бомбардировка продолжалась и утихла только в 8 часов вечера. Мы потеряли в этот день подбитыми 9 орудий, а 1 пороховой погреб был взорван. Но еще ранее конца бомбардировки обнаружилось сосредоточение японской пехоты в складках местности против редутов. В 3 часа утра 8 августа японцы начали теснить наше сторожевое охранение, а в 5 часов бросились в атаку на редуты. Словно волны бушующего моря катились одна за другой на редуты колонны и цепи японцев и, разбившись под нашим огнем о проволочные сети впереди редутов, отбегали назад. В 11 часов атаки прекратились. Обессиленный ими противник стал подтягивать свежие войска. В 12 часов дня против редута №1 сосредоточились уже новые колонны японцев. Артиллерия наша молчала, обессиленная трехдневным поединком. Только несколько орудий могли еще стрелять. Видя, какие грозовые тучи надвигаются на редут № 1, генерал Горбатовский попросил выслать из резерва на усиление его гарнизона одну роту. Она подоспела вовремя: японцы уже были на правом фасе редута. Их встречал штыками комендант редута штабс-капитан Гусаковский всего лишь с 12 стрелками. Подошедшая рота спасла и эту горсть храбрецов, и редут. Японцы были отброшены с большим уроном. Они пытались еще раз атаковать редуты, но снова потерпели неудачу и в 5 часов вечера отошли назад.
В результате трехдневного боя редуты остались за нами, но в ужасном виде: все было на них исковеркано и разбито — орудия, бруствера, блиндажи. Повсюду были лужи крови, горы трупов и взрытой земли. После утомительного боя стрелкам пришлось приняться за работу восстановления редутов. Работали, однако, недолго. В 11 часов вечера, под покровом темноты, японцы снова двинулись на штурм. В этот раз редуты, может быть, и не устояли бы. Но на поле сражения находился комендант крепости генерал-лейтенант Смирнов, руководивший обороной атакованного фронта, — и своевременно выслал на поддержку его два батальона моряков с судов эскадры (1000 человек). Они и отбили атаку.
С рассветом 9 числа редуты снова подверглись сперва бомбардировке, а потом и штурму. Их защищали отчаянно. Редут № 1 пять раз переходил из рук в руки. Видя невозможность взять его силою, японцы обрушили на жалкие остатки его насыпей и гарнизона такой сильный шрапнельный и фугасный огонь, что оставаться на нем не стало никакой возможности, — и горсть храбрецов, его защитников, отошла к Китайской стенке. Та же участь постигла в конце концов и редут №2, атакованный одновременно с первым, но с меньшим напряжением. Его судьбу также решил артиллерийский огонь. Отобрать редуты назад у генерала Горбатовскаго не было уже сил: в резерве оставалось всего лишь 300 человек. Только к вечеру генерал Кондратенко мог прислать на Восточный фронт 1 1/2 батальона стрелков, а затем прибыл и сам, чтобы на месте ознакомиться с положением дел. Между тем японцы, заняв редуты, стали их укреплять. В то же время, пользуясь своим успехом, они атаковали Куропаткинский люнет, но были от него отбиты с большим уроном.
Сознавая важность потери редутов, генерал Смирнов решился взять их обратно ночной атакой. Три роты 13 восточносибирского стрелкового полка должны были зайти во фланг и тыл редутов, а батальон 14 полка атаковать их с фронта. Атака удалась лишь отчасти: обходная колонна сбилась с пути, запоздала и участия в бою не приняла, вследствие чего удалось занять лишь редут №1, но удержаться на нем мы долго не могли. В течение дня 10 августа противник забросал его снарядами, и к вечеру этого дня мы вынуждены были окончательно отказаться от мысли вернуть себе редуты. И потому вечером 10 же августа войска Восточного фронта отошли на Китайскую стенку, находившуюся позади редутов. Это был вал в сажень вышиною, тянувшийся от долины Лунхе вдоль II и III фортов до батареи А. Едва устроившись на новой позиции, войска наши ночью же выдержали на ней два яростных штурма. Оба они были отбиты. Как дорого стоили японцам эти пять боевых дней, видно из того, что в одну только эту последнюю ночь они потеряли около 3 тыс. человек. Убедившись на столь дорогом кровавом опыте, что взять Артур одним ударом нельзя, японцы повели правильную инженерную атаку крепости, дорого им стоившую и удержавшую надолго под стенами ее целую японскую армию.
Это было для нас, конечно, очень крупным успехом, и им Артур был обязан проницательности и распорядительности генерала Смирнова, энергии генерала Кондратенко, мужеству генерала Горбатовского и стойкости войск. Пятидневный штурм крепости послужил для гарнизона ее прекрасной школой, в которой талантливые, деятельные начальники показали войскам, что враг не так страшен, как рассказывали, что японцев можно бить. После Цзиньчжоуского боя и боев на передовых позициях это было очень важно и сильно подняло дух гарнизона.
91 Правильно — Хацусэ. — Прим. сост.
92 Правильно — Ясима. — Прим. сост.
93 При возвращении броненосец «Севастополь» наткнулся на мину и получил несерьезное повреждение. — Прим. авт.
94 Семенов Вл. Расплата. С. 157–159. — Прим. авт.
95 «Баян» вывел из строя один японский крейсер, а другой наскочил на мину заграждения и получил серьезные повреждения. — Прим. авт.
96 При возвращении на внутренний рейд «Баян» наткнулся на мину и был выведен из строя. — Прим. авт.
97 Семенов Вл. Расплата. С. 184. — Прим. авт.
98 Там же. — Прим. авт.
99 Кроме «Цесаревича», это были «Ретвизан», «Победа», «Пересвет» (флаг контр-адмирала князя Ухтомского), «Севастополь» и «Полтава». — Прим. авт.
100 «Аскольд» (флаг контр-адмирала Рейценштейна), «Паллада» и «Диана»; недоставало «Баяна». — Прим. авт.
101 Семенов Вл. Расплата. С. 185–186. — Прим. авт.
102 Генерал Смирнов окончил две военные академии — Михайловскую артиллерийскую и Николаевскую Генерального штаба. — Прим. авт.
103 Шишко Я. У. Одиннадцатимесячное сидение в Порт-Артуре. Рассказ участника. М.: Издание И. Д. Сытина. 1905. С. 108. — Прим. авт.
104 Между укреплением №3 и фортом №IV. Особую важность имел редут Водопроводный, так как он прикрывал голову водопровода, снабжавшего Артур пресною водою. — Прим. авт.
<< Назад
Вперёд>>
