Россия и Япония. История военных конфликтов

Дальний Восток с начала 90-х годов становится центром внешнеполитической деятельности Российского государства. Это объясняется в первую очередь его геополитическими устремлениями и необходимостью укрепиться на берегах Тихого океана. Было и еще одно определяющее обстоятельство — соседство с сильной, недоброжелательно настроенной Японией становилось с каждым годом все опасней.

В Токио довольно быстро поняли, что в своем противостоянии с Россией Японская империя может реально опереться на помощь правительств Великобритании и США, имевших в северной части Тихоокеанского региона собственные интересы, которые полностью расходились с интересами ее соседа. Это нашло выражение прежде всего в дипломатической поддержке японской внешней политики и в огромных кредитах, которые покрывали значительную часть расходов на развитие императорской армии и флота.

В 1895 году в Японии принимается программа ускоренного развития вооруженных сил государства. В 1897–1899 годах расходы на строительство военного флота достигли астрономической величины — трети государственного бюджета. Императорское правительство намеревалось в течение всего нескольких лет утроить численность сухопутных войск и вчетверо увеличить тоннаж военно-морского флота. Обе эти программные задачи страна Восходящего Солнца успешно решила до начала войны с Россией.

Россия, наряду с другими европейскими державами и США, начинает демонстрировать на Дальнем Востоке все возрастающую активность. Усиливается проникновение российского капитала в Китай (прежде всего в Северный) и Корею. В 1895 году был учрежден Русско-Китайский банк с участием французского капитала. Пекинское правительство под гарантию Санкт-Петербурга получает заем для выплаты Японии контрибуции на более приемлемых условиях, чем те, которые предлагали другие европейские страны.

В начале 1896 года Россия и Китайская империя заключают оборонительный союз против Японии. Первая статья договора гласила:

«Всякое нападение Японии как на русскую территорию в Восточной Азии, так и на территорию Китая или Кореи будет рассматриваться как повод к немедленному применению настоящего договора».

Оба соседних государства брали на себя обязательства о поддержке друг друга сухопутными и морскими силами. Вслед за этим между Россией и Китаем был подписан еще один стратегически важный договор — о строительстве через Маньчжурию железной дороги из Забайкалья к порту Владивосток.

От строительства железнодорожной магистрали (получившей название КВЖД — Китайско-Восточная железная дорога) обе стороны получали существенную выгоду. Россия значительно укрепляла позиции на Дальнем Востоке, а Китай, получая твердые гарантии вооруженной защиты от новых агрессий Японии, мог начать экономическое освоение огромного Маньчжурского края. До этого вся территория Маньчжурии рассматривалась правящей династией Цин как заповедная зона ее предков-маньчжур.

8 сентября 1896 года в Берлине было подписано специальное соглашение об условиях строительства магистрали. По желанию китайской стороны финансировать строительство должен был только что учрежденный Русско-Китайский банк, в который китайское правительство внесло около 18 миллионов франков. Устав банка разрешал получение концессий на строительство железных дорог. Берлинское соглашение предусматривало учреждение банком Общества Китайско-Восточной железной дороги. Акции общества могли приобретать как китайские, так и русские подданные.

Китайское правительство отказывалось от всякого вмешательства в финансовую сторону, деятельности общества, то есть все доходы от эксплуатации построенной дороги освобождались от каких бы то ни было сборов и налогов. Правда, предусматривалась возможность выкупа Китаем дороги через 36 лет после окончания ее строительства. Спустя 80 лет после начала эксплуатации КВЖД бесплатно передавалась китайской стороне.

Общество Китайско-Восточной железной дороги должно было построить и эксплуатировать дорогу за собственный счет. В течение всех 80 лет с момента ее ввода в эксплуатацию китайское правительство не несло ответственности и не покрывало возможный финансовый дефицит. Основной пакет акций принадлежал Министерству финансов Российской империи, следовательно, все возможные издержки должны были покрываться Россией.

По Берлинскому соглашению России не разрешалось иметь свои войска на территории Северной Маньчжурии, где предполагалось строительство (хотя для ее охраны все же был создан сильный Заамурский корпус пограничной стражи). После окончания работ была возможна только лишь транзитная перевозка войск между станциями на российской территории «без остановок в пути под каким бы то ни было предлогом».

Россия согласилась на все эти условия, потому что получала важные стратегические преимущества. Во-первых, приходилось учитывать, что один из ее политических противников — Великобритания — спешно строил железную дорогу от Пекина к Мукдену по ранее полученному согласию Китая с выходом ее северного участка в пределы южной Маньчжурии. Во-вторых, достигался максимальный экономический эффект от уже строившейся Сибирской железной дороги, так как путь к Владивостоку через Маньчжурию был кратчайшим. Транссибирская магистраль получила название Великой.

В январе 1897 года в Санкт-Петербурге начало свою деятельность строительное управление КВЖД, которое возглавил серб по национальности А.И. Югович, инженер-строитель, известный специалист по сооружению железных дорог в пустынных и горных местностях.

Железную дорогу строили в малоосвоенных землях. Строителям приходилось преодолевать нетронутые массивы девственных лесов, пустыни, горные хребты, бурные реки. К тому же на этой территории Китая была весьма слабая администрация, не способная защитить даже местное население от разбойных банд (хунгузов). В Северной Маньчжурии полностью отсутствовала какая-либо промышленность, и все, до последнего гвоздя, приходилось доставлять чуть ли не кругосветным путем из Одессы во Владивосток. Отсутствовали пригодные для перемещения большого количества грузов дороги для гужевого транспорта. Зимой морозы достигали 40 градусов, летом приходилось преодолевать последствия катастрофических ливней.

Строительство КВЖД велось прогрессивными методами. Мосты возводились из железа или камня. Всего было сооружено 1464 моста, проложено 9 туннелей, из них два протяженностью более трех километров. Уникальным для тех лет стал двухпутный Хинганский туннель, построенный под руководством русского инженера Н.И. Бочарова. На строительстве дороги трудилось, почти 200 тысяч китайских рабочих, которым приходилось обеспечивать вооруженную охрану от частых нападений банд хунгузов.

2 ноября 1901 года на всем протяжении КВЖД была завершена укладка рельсов, и дорога открылась для временной эксплуатации. Регулярное движение по всей магистрали началось 13 июля 1903 года. Административно-техническим центром КВЖД стал город Харбин, который имел русские кварталы.

Новая железнодорожная магистраль, соединившись с Транссибирской, имела один серьезный недостаток — единая трасса, связывавшая Порт-Артур с Россией, имела 160-километровый разрыв в районе озера Байкал. Перевозка по нему железнодорожных вагонов осуществлялась двумя паромами-ледоколами. В зимнюю стужу рельсовый путь прокладывался прямо по байкальскому льду. Участок вокруг южной части озера Байкал решили не строить из-за высокой стоимости и сэкономили на этом 25 миллионов рублей.

В эти годы экономическое положение Китайской империи, резко ослабленной в результате проигранной войны и выплаты огромной контрибуции, было достаточно сложным. Только за три года пекинское правительство выдало 19 железнодорожных концессий. Начался скрытый раздел Китая между европейскими державами. В ноябре 1897 года Германия захватила порт Циндао. Захват был осуществлен с ведома Санкт-Петербурга.

Одновременно Россия разрешила проблему незамерзающей военно-морской базы, что было настоятельной необходимостью в военном противостоянии с Японией. В декабре 1897 года русская эскадра вошла в Порт-Артур, а в марте 1898-го с» Китаем был подписан договор об условиях аренды на 25 лет южной части Ляодунского полуострова (так называемой Квантунской области) с портами и прилегающими островами. Порт-Артур превращался в главную военную базу русской Тихоокеанской эскадры, а соседний порт Дальний объявлялся открытым коммерческим портом.

Скрытый раздел Китая получил новое развитие. Великобритания компенсировала усиление России захватом Вэйхайвэя (Вей-Хай-Вея) и установлением своего контроля над бассейном реки Янцзы. Лондон добился от Пекина 99-летней аренды значительной части полуострова Цзюлун (или, иначе, Коулун — район современного города Сянгана), расположенного на материке напротив британской островной колонии Гонконг на юге Китая.

Франция получила морскую базу и железнодорожные концессии в приграничных с французским Индокитаем китайских провинциях. Париж получил в аренду побережье Гуанчжоуваньского залива близ острова Хайнань.

Германия занимает своими войсками Цзяочжоу, затем она еще больше расширит захваченную территорию. В Циндао на берегу Желтого моря она начинает строить крупную военно-морскую базу и крепость (в самом начале Первой мировой войны ее силой оружия захватят японцы).

Приобретение Квантуна с Порт-Артуром и портом Дальним российская общественность встретила с известной долей одобрения и понимания. Участник русско-японской войны 1904–1905 годов контр-адмирал Д. В. Никитин писал:

«Наше правительство предприняло в 1898 году очень смелый, но вполне правильный и своевременный шаг: оно заняло военной силой Квантунекий полуостров, получив на это согласие Китая. Оно ясно сознавало, что путь к владению Владивостоком лежит через Порт-Артур. Оставалось только по мере усиления Японии своей военной мощи соответственно увеличивать сухопутную и морскую оборону вновь занятой области. Самые крупные расходы, которые приходилось бы при этом нести, несомненно, являлись бы каплей в море по сравнению с тем, что стоило бы оборонять рядом крепостей грандиозной длины границу вдоль реки Амур. Нечего говорить и о том, что они представлялись бы прямо ничтожными, если учесть тот моральный и материальный ущерб, какой понесла Россия в результате неудачной войны. Но тут выступила на сцену так называемая русская общественность. Совершенно не разбираясь в стратегической обстановке на Дальнем Востоке, наши тогдашние газеты зашумели о безумной авантюре. В обществе стали говорить: «Швыряют миллионами, чтобы великим князьям можно было наживаться на лесных концессиях на Ялу». Давление на правительство было произведено такое организованное и всестороннее, что по настоянию Витте средства на постройку Порт-Артурской крепости были значительно урезаны».

На Японских островах занятие Квантунского полуострова русскими вызвало очередной взрыв народного возмущения. «Занятие вами Порт-Артура проложило глубокую борозду между Россией и Японией, — говорил японский посланник в Лондоне виконт Хаяши российскому посланнику. — Это занятие породило в японцах и несомненную жажду мщения».

Неприязнь японцев к России была в те годы столь велика, что, по их собственному выражению, «они спали на хворосте, питались желчью и хотели небо пронзить своей ненавистью». Квантуй, который они завоевали в войне с Китаем, в итоге оказался в руках их северного соседа, у «белых варваров». Россия «рисовалась японцам то в виде акулы, то в роли голодного тигра».

То, что Франция, Россия и Германия заставили страну Восходящего Солнца вернуть побежденному Китаю Квантунский полуостров, наибольшее возмущение вызвало в рядах императорской армии. Известен факт, что в знак протеста против этого решения сорок высших чинов японской армии совершили харакири.

Империалистические державы продолжали борьбу за колонии в Китае. Российская держава тоже пыталась не отстать от конкурентов. Но разница в колонизации по-западноевропейски и по-русски была существенной. Если у первых был избыток товаров и капиталов, то есть на первом плане были экономические интересы, то Российская империя сначала занимала новые территории, подразумевая создать экономические интересы потом.

Понимая, что русские промышленные и финансовые предприятия в Маньчжурии не выдержат свободном конкуренции с более развитыми странами, российская дипломатия категорически противилась политике «открытых дверей». А именно за такую политику в Китае и выступали Англия и США В силу такой конфронтации Лондон и Вашингтон решили устранить препятствие «открытым дверям» в лице России японскими руками.

При столь заметных успехах в Китае России пришлось пойти на уступки Японии в Корее, хотя первоначально стороны достигли здесь известного компромисса. В Сеуле 2 мая 1896 года был подписан меморандум, которым было зафиксировано право России иметь в Корее свою военную стражу, не превышающую, однако, численности японских войск, которые находились в этой стране. Меморандум гласил:

«...Представляя собственному усмотрению и решению корейского короля вопрос о возвращении его в свой дворец, оба представителя дружески посоветуют его величеству возвратиться туда, как скоро исчезнет всякое сомнение в его безопасности.

Оба правительства всегда будут стараться советовать его величеству назначать министров из лиц, просвещенных умеренных, а также выказывать милосердие к своим подданным.

Представитель России вполне разделяет мнение представителя Японии, что при настоящем положении вещей в Корее, по-видимому, необходимо содержать в некоторых местностях японскую стражу для охраны японской телеграфной линии между Фузаном и Сеулом. Для охраны русской миссии консульств русское правительство может также содержать стражу, не превышающую количества японских войск в тех же местностях; она будет отозвана, как скоро спокойствие внутри страны восстановится...»

В том же году стороны Московским протоколом подтверждают равенство обоих государств в Корее. Этот документ устанавливал фактический и военный контроль России и Японии над королевством./Обе стороны брали на себя обязательства по организации в этой стране армии: и полиции в достаточном количестве. В Московском протоколе имелось две секретные статьи, предоставлявшие обеим сторонам право вводить в Корею равное количество войск в случае «возникновения в ней внутренних или внешних осложнений. При этом между войсками должна была оставаться полоса, свободная от оккупации».

Русское влияние в Корее начало заметно усиливаться. В 1897 году туда прибыли русские военные инструкторы для организации на европейский лад королевской армии и финансовый советник Ему предстояло заняться устройством денежных дел в стране Присутствие России на Корейском полуострове вызвало в Японии большую тревогу и энергичное сопротивление. В Токио считали Корейское королевство сферой своего исторического влияния.

Милитаристские круги страны Восходящего Солнца стали оказывать на официальное Токио сильное влияние Руководитель концерна Мицуи, которому суждено было стать одним из столпов японской военной промышленности, Такахаси Есио, в следующих словах высказал позицию сторонников войны с Россией:

«Прочно обосновываясь в Маньчжурии, Россия тем самым создает угрозу Корее. В конечном итоге дело дойдет до того, что сломленная Корея также вынуждена будет подчиниться диктату русского правительства. Следовательно, для государственной обороны Японии складывается очень опасное положение. Эта опасность даже больше, чем если бы сама Япония, захватив Корею, стала угрожать России».

Деятельность японцев по ограничению русского влияния на корейской земле имела успех. В апреле 1898 года Россия и Япония подписали между собой новый протокол, по которому Санкт-Петербург официально признавал преобладание японских экономических интересов в этой стране.

К концу XIX столетия великие державы окончательно поделили Китай на сферы влияния. Это противоречило экономическим интересам США. В сентябре 1899 года вашингтонский статс-секретарь (министр иностранных дел) Хэй обратился к великим державам с нотами, в которых, провозглашая так называемую доктрину «открытых дверей» в Китае, приглашал присоединиться к этому принципу.

Лондон, Берлин, Париж, Токио и Рим ответили на ноту Хэя согласием. Россия же дала уклончивый ответ. Русские товары в Маньчжурии больше всего нуждались в тарифной защите. Японская же торговля в Корее и Китае имела неоспоримое преимущество вследствие близости стран. В Вашингтоне посчитали Россию главной угрозой для американских интересов в Китае. В итоге Япония в своей антирусской политике на Дальнем Востоке, помимо Англии, приобрела еще одного союзника.

Чтобы ослабить взаимную конкуренцию между Англией и Россией, в апреле 1899 года было заключено соглашение о разграничении между ними сфер влияния в железнодорожном строительстве. Лондон отказывался от концессий к северу от Великой Китайской стены, где признавалось русское влияние. Россия же отказывалась от стремлений к железнодорожным концессиям в бассейне реки Янцзы.

Занятие Порт-Артура потребовало от правительства императора Николая II огромных затрат на строительство железной дороги, связавшей морскую крепость с КВЖД (Порт-Артур — Харбин), на строительство коммерческого порта и современной военно-морской базы, а также для усиления русского флота Тихого океана. Обладание Россией Порт-Артуром заметно приблизило русско-японскую войну.

Взятие Россией в аренду на 25 лет Квантунского полуострова с Порт-Артуром и Дальним серьезно ухудшило ее международное положение. Национальная гордость японцев была уязвлена: тот самый Порт-Артур, законный (с их точки зрения) военный трофей, отобранный под угрозой применения вооруженной силы якобы для возвращения владельцу, теперь доставался «лицемерному миротворцу» — коварной для жителей Азии Российской империи.

В своих воспоминаниях генерал А.Н. Куропаткин констатировал: «Война стала неизбежной, но мы этого не осознавали и в должной мере не готовились к ней». Дальневосточную политику Российской империи расчетливо поддерживала только Германия, которая стремилась втянуть своего потенциального противника в Европе в военный конфликт на его Тихоокеанской окраине. Однако на рубеже двух столетий русско-японская война еще только вызревала.

Иностранное вмешательство, в том числе российское и японское, вызвало в Китае в мае 1900 года мощное крестьянское восстание. Первоначально вспыхнули восстания в ряде провинций, которые были подавлены императорскими войсками с огромным трудом. Новое народное возмущение началось в Шаньдуне, откуда перекинулось в столичную провинцию Джили (Чжили), Шанси и в Маньчжурию.

Инициатором восстания явилось тайное религиозное общество «Ихэцюань» ( «Кулак во имя справедливости и согласия»). Вступавшие в общество давали клятву «не быть жадными, не развратничать, не нарушать приказаний родителей, не нарушать существующих законов, уничтожать иностранцев, убивать чиновников-взяточников». Позже повстанческие отряды «Ихэцюаня» были переименованы в «Ихэтуани» ( «Отряды справедливости и согласия»). В связи с тем, что в название общества входило слово «цюань» (кулак), иностранцы назвали повстанцев «боксерами», а само восстание — «боксерским».

Историк С.С. Ольденбург писал: «Китай, так долго молчавший и покорявшийся, перестал быть «мертвым телом»: он восстал на иностранцев, и правительство (маньчжурской династии Цин, которая вела родословную от чжурчжэнских кочевых племен, обитавших в начале XVII века на иге Маньчжурии, пришедшей к власти в Китае в 1644 году. — А.Ш.)... поддалось народному движению... Сотни белых, в том числе немало женщин и детей... погибли при этом внезапном пробуждении китайского национализма»

Однако не одни «ихэтуани» пытались уничтожить на китайской земле «иностранных дьяволов». В нападениях на европейцев и христиан в Северном Китае и в самом Пекине приняли участие регулярные войска под командованием императорского военачальника Дунфусяна. Причем в таких делах оказался замешанным и наследный принц Дуаньчу.

В июне «боксеры» дошли до Пекина, по пути подвергая истреблению всех иностранных граждан и христиан-китайцев. Осаде подвергся европейский квартал, где находились дипломатические миссии. На одной из пекинских улиц были убиты германский посланник Кеттелер и японский советник Сугияма.

Тогда в близлежащем Тяньцзине (порту Таку, или Дагу) из моряков стоявших там иностранных военных судов (канонерок) — японских, английских, американских, русских, германских, французских австрийских и итальянских был сформирован 2-тысячный сводный отряд под командованием английского адмирала Сеймура. Интернациональный отряд безуспешно пытался пробиться к. Пекину.

Военные корабли союзников-европейцев подвергли бомбардировке форты города Дагу (его комендант не ответил на посланный ультиматум) и после артиллерийской дуэли с китайцами высадили в них десант. В этой операции, которая проходила под общим командованием капитана 1-го ранга Добровольского, участвовало три русских канонерских лодки — «Кореец», «Гиляк» и «Бобр».

Во время боев в районе Тяньцзиня с 30-тысячной китайской армией, которая защищала укрепленный город с арсеналами, китайцы потеряли 3 тысячи человек, союзники — 600 и русские — 168 человек. За взятие Тяньцзиня вице-адмирал Е.И Алексеев был награжден золотым оружием (саблей), украшенной бриллиантами.

В целях освобождения осажденных в Пекине дипломатических миссий заинтересованные страны стали спешно готовить вооруженную интервенцию. Подобное решение созрело в европейских столицах быстро по двум причинам. Во-первых, ситуация не ждала промедления. Во-вторых, восставшие «боксеры» не делали различия между европейцами, безжалостно уничтожали всех «белых чертей».

В российской столице, в ее официальных кругах, к народному восстанию в Китае отнеслись по-разному. По свидетельству графа С.Ю. Витте, военный министр генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин был чрезвычайно доволен начавшимся Ихэтуаньским восстанием, «потому что это... даст повод захватить Маньчжурию» и сделать из нее «нечто вроде Бухары».

Военному вторжению в Китай предшествовала ожесточенная борьба между его участниками. Было ясно, что тот, кто освободит пекинский квартал посольствами, станет хозяином китайской столицы. Английская дипломатия предлагала поручить подавление «боксеров» японцам: она рассчитывала образовать из них в Пекине заслон против России. Токио, в свою очередь, было очень желательно утвердиться в Пекине с санкции других держав. Россия относилась к чисто японской интервенции резко отрицательно, и в конце июня с помощью Германии ей удалось сорвать предложение британцев.

Было принято решение об отправке великими державами в Пекин союзных воинских контингентов. На пост главнокомандующего международной карательной экспедицией германский император Вильгельм II предложил генерал-фельдмаршала фон Вальдерзее. Россия приняла это предложение — она сочла, что лучше главное командование германское, чем японское или английское. На русское же главнокомандование никогда не согласились бы ни в Лондоне, ни в Токио. Российскую сторону поддержала Франция.

Германский кайзер был весьма польщен, что международным экспедиционным корпусом будет командовать немец. В своем обращении к отправляющимся в Китай войскам он публично призывал их учинить в Китае такую расправу с «бунтовщиками», чтобы китайцы запомнили германское имя, как в свое время народы Европы сохранили в памяти имя народа гуннов и их вождя Аттилы.

Впрочем, когда германский генерал-фельдмаршал прибыл на театр военных действий, борьба с «боксерами» была в основном уже завершена. Из порта Тяньцзинь на столицу Цинской империи Пекин выступил международный 20-тысячный экспедиционный корпус под командованием русского генерала Н.П. Линевича (9000 японцев, 4000 русских, 6000 англичан, американцев, французов и других). Союзники штурмом овладели китайской столицей и освободили дипломатический квартал, защитники которого мужественно выдержали 54-дневную осаду.

Посольский квартал в Пекине оказался нетронутым, он был только блокирован китайскими мятежниками. Столица государства оказалась без верховной власти. Циньский императорский двор во главе с вдовствующей императрицей-регентшей Цы Си и принцем (малолетним императором) Дуаньчу (Гуансю) бежал в неблизкий от Пекина город Сиань. Столица Китая была разделена союзным командованием на пять участков с назначением в каждый из них военного губернатора.

Когда генерал-фельдмаршал фон Вальдерзее прибыл в Пекин, то он начал проводить карательные экспедиции против близлежащих города и уездов, которые находились в руках повстанцев. Но в подобных действиях русские войска генерала Линевича при подавлении «восстания большого кулака» не участвовали. В Сиани был издан императорский указ, обвинявший ихэтуаней во всех бедах страны и призывавший государственных чиновников к беспощадной расправе над ними. Начались массовые казни ихэтуаней.

Японские войска (в основном силы 5-й дивизии) тоже участвовали во взятии Пекина и успешно действовали при разграблении сокровищ многочисленных императорских дворцов Они «отличились» в том, что вывезли к себе, помимо прочей военной добычи, серебренную казну Китайской империи (в Китае исторически имела хождение не золотая, а серебряная валюта). Японцы чувствовали себя в Пекине подлинными хозяевами города, повсеместно расставляя (в отличие от европейцев) свои караулы и относясь к местному мирному населению с крайней жестокостью.

Правительство России с неохотой согласилось на вооруженную интервенцию в Пекине. Оно опасалось, что появление в китайской столице сильных иностранных войск усилит там влияние политических противников России, прежде всего Японии и ее союзников. К тому же могло измениться и само отношение китайцев к «европейской» России. Но в Маньчжурии позиция официального Санкт-Петербурга в отношении мятежников оказалась совсем иной.

Стоило только «ихутуаням» (в их числе оказались местные китайские регулярные войска) в июле 1900 года начать нападение на Восточно-Китайскую железную дорогу, как в Маньчжурию без промедлений вводятся русские войска. В ходе боев с отрядами «боксеров» русские войска потеряли 242 человека убитыми и 1283 ранеными. Но «ихзтуани» успели сделать свое дело: из 1300 верст железнодорожного пути было разрушено около 900! Особенно пострадал западный участок КВЖД. На восстановление повреждений было истрачено более 70 миллионов рублей.

Китайские власти в Южной Маньчжурии, по сути дела, санкционировали разрушение железной дороги на ее южном участке и Яньтайских копей КВЖД местными регулярными войсками. (В их обязанности, между прочим, входила охрана железной дороги). Нападение отрядов «ихэтуаней» застало врасплох строителей железной дороги. Многим из них под защитой отрядов охранной стражи удалось благополучно спастись из районов, охваченных «восстанием большого кулака». В таких спасательных операциях отличились полковник Мищенко, который вывел большую партию строителей из Ляояна в Северную Корею, и штабс-капитан Ржевуцкий — с Телинского участка в спокойный город Харбин.

Однако не обошлось и без больших жертв. Трагически сложилась судьба Строителей, уходивших из Мукдена под командованием поручика Валевского и инженера Б.А. Верховского. По пути эта партия строителей и отряд стражников почти полностью погибли в неравных боях с китайцами. Захваченный в плен Верховский был обезглавлен. Много писавший о Маньчжурии Е.Х. Нилус свидетельствует:

«Впоследствии, когда наши войска вновь заняли Ляоян, они нашли там выставленную напоказ в клетке голову этого молодого и способного инженера».

В административном отношении Маньчжурия делилась на три провинции: Гиринскую, Хайлунцзянскую и Цицикарскую. Их власти во время восстания «ихэтуаней» по-разному отнеслись к строительству КВЖД и российским гражданам, оказавшимся в Маньчжурии. В своей массе это были железнодорожные строители и служащие. Местные губернаторы — цзяньцзюни имели под личным командованием многочисленные войска и могли самым решительным образом повлиять на обстановку в своих провинциях.

Гиринский цзяньцзюнь Чан Шунь, пренебрегая опасностью быть обвиненным в сочувствии иностранцам, писал в докладе богдыхану в Пекин:

«Способ действия Трех Восточных провинций должен отличаться от действий Южного Китая, особенно по отношению к могущественной России, владеющей землями в двух частях света — Европе и Азии».

Высокопоставленный чиновник Циньской империи считал, что следовало сохранять дружественные отношения и союз с Россией. В таких условиях Россия, по мнению цзяньцзюня Чан Шуня, также оказала бы Китаю неотложную помощь, исходя из того, что «русские прекрасно понимают, что нельзя бить мышь (то есть Китайскую империю. — А.Ш.), которая ест с драгоценного блюда» (то есть с КВЖД).

Во время массовых погромов христианских миссий и поселений европейцев в Китае, руководство КВЖД во многом действовало на свой страх и риск. 22 июня в Харбине получили извещение гиринского цзянцзюня (генерал-губернатора. — А.Ш.) о выделении защиты города Харбина, столицы КВЖД, особого китайского полка под командованием генерала Пао Лина. Российская администрация железной дороги, однако, уклонилась от охранных услуг этого полка. По ее пожеланию полк был остановлен в Ашихэ и не поддержал вскоре последовавшего нападения цицикарских войск на Харбин.

22 июня в Гирин пришла телеграмма от Ли Хунчжана о необходимости сохранять порядок на строящейся линии КВЖД. Цзянцзюнь Чан Шунь приказал расклеить в городе и уездных центрах провинции следующие объявления:

«Китай и Россия находятся между собою в дружественных отношениях, как и всегда раньше», поэтому нельзя «производить беспорядки, от которых может произойти несчастье для государства».

Все же 22 июня русские служащие железной дороги покинули Гирин. С отрядом «ихэтуаней», прибывшим в Гирин, цзяньцзюнь Чан Шунь расправился решительно и жестоко. Ночью его личная охрана окружила казарму «боксеров» и арестовала всех, а на рассвете, казнив 10 вожаков, остальных отпустили на все четыре стороны.

Однако отношение к России другого императорского наместника в Маньчжурии — цицикарского цзяньцзюня Шоу Шаня было совсем иным. В ходе успехов «восстания большого кулака» глава Цицикарской провинции резко изменил свое отношение к железной дороге и ее работникам. Эта враждебность проявилась в нападении 5 июля 1900 года на русские береговые посты у города Айгуня, в откровенно провокационном обстреле через реку Амур в течение двух недель города Благовещенска и других военных акциях.

Дело дошло даже до того, что войска цицикарского цзяньцзюня переправились через Амур и атаковали город Благовещенск, но были сразу же наголову разбиты и им пришлось спасаться бегством обратно через реку. Это нападение привело к тому, что «благовещенские власти собрали всех «желтых» на берег Амура и велели им вплавь переправляться на маньчжурский берег».

Войска цзянцзюня Цицикарской провинции Шоу Шаня в большом числе с 13 по 21 июля осаждали столицу КВЖД город Харбин, пытаясь уничтожить находившихся там русских строителей железной дороги. Это были поистине драматические события.

Город, немалую часть населения которого составляли русские, во время тех событий обезлюдел. Этому предшествовали следующие события. От цицикарского цзянцзюня Шоу Шаня было получено письмо, в котором он позволил себе насмешливо заявить, что до него дошел слух, будто в Харбине собралось много русских с женами и детьми и что они «от страха оглашают воздух воплями и плачем». Поэтому, мол, он гарантирует всем им безопасный отъезд в Хабаровск, но только без оружия — иначе он «всех истребит».

В Харбине было решено отправить пароходами и баржами по Сунгари всех женщин и детей, а мужчинам, способным держать оружие в руках, остаться в городе и вместе с охранной стражей железной дороги защищать город от китайских войск цзяньцзюня Цицикара до подхода помощи из России. Пароходы и баржи с женщинами и детьми подверглись у Сеньсиня и ниже по течению Сунгари артиллерийскому обстрелу и буквально расстреливались с берегов китайскими солдатами. Когда суда прибыли в Хабаровск, на них оказалось много убитых и раненых.

Оборону русской части Харбина, в районе Нового города, речной пристани и затона возглавили главный инженер правления КВЖД А.И. Югович и офицеры казачьих охранных сотен, среди которых особенно отличились капитан Г.М. Смольянинов, поручики Апостолов и Пявко-Доценко, сотник Казаркин. Всего набралось около 3300 защитников русской части города, вооруженных преимущественно охотничьими ружьями и винтовками, имевших крайне ограниченный запас патронов и ни одной пушки.

Цицикарский цзянцзюнь Шоу Шань прислал в Харбин свое второе письмо, в котором сообщал, что послал свои войска «уничтожить Харбин» и что он приказал никого не щадить. Уверенный в полной победе, обусловленной огромным перевесом сил, цзянцзюнь высказал в письме пожелание, чтобы чины охранной стражи русской железной дороги сражались так же храбро, как будут сражаться его доблестные войска.

Чтобы защищать пристань, вокруг нее были вырыты окопы для стрельбы с колена. Всего вокруг Харбина сосредоточилось порядка 8–10 тысяч китайских войск с артиллерией. 13 июля в 4 часа утра по затону был сделан первый орудийный выстрел и вскоре китайские войска густыми цепями пошли в атаку. Затон (портовую часть города) до последнего защищала рота охранной стражи под командованием поручика Апостолова, и только после вторичного приказания она отошла на пристань.

К 8 часам утра цицикарским войскам, наступавшим со стороны ханшинного (водочного) завода, удалось захватить кирпичный завод. Установив там пушки, китайцы повели многочисленные атаки на Новый город и пристань на берегу реки Сунгари. Наступавшим удалось захватить железнодорожное депо и на этом их успехи ограничились. Стражники и вооруженные железнодорожники мужественно отбили все попытки китайских солдат продвинуться дальше.

В первый день обороны Харбина его защитники, предприняв контратаку, ворвались на ханшинный завод, выбили оттуда китайцев и захватили два орудия и 50 снарядов к ним. Все это было привезено на речную пристань. Из трофейных пушек было сделано несколько выстрелов по затону. Засевшие там войска цицикарского цзянцзюня подожгли сооружения затона и весьма поспешно отступили.

В конце первого дня защиты русской части Харбина были организованы похороны погибших в боях. Но китайцы начали обстрел кладбища Нового города, и убитых похоронили в братской могиле у самой сунгарийской пристани, вырытой в конце Казачьей улицы.

Следующие дни обороны Харбина прошли в разведке и ожидания нового штурма. Цицикарские войска отошли и собирались с новыми силами начать наступление, получив подкрепления от цзянцзюня Шоу Шаня. Тем временем защищавшиеся укрепили свои окопы у пристани, возвели новые баррикады.

Однако нового штурма не последовало. «В 5 часов дня 21 июля от разъездов 1-й сотни было получено первое донесение, что на р. Сунгари показались дымки идущих к городу Харбину пароходов». Это был Хабаровский отряд под командованием генерала Сахарова, спешивший на выручку осажденному Харбину. По берегу реки подошли две конные охранные сотни под командованием полковника Денисова.

Российское правительство временно ввело в Маньчжурию, в зону КВЖД, свои войска. В боях на линии железнодорожной магистрали особенно отличился 17-й Восточно-Сибирский стрелковый полк. Отличился и отряд П.К. фон Ренненкампфа, состоявший из 450 казаков и конной батареи, который разбил сперва оборонявшихся китайцев на Малом Хингане, а затем в постоянных перестрелках за три недели прошел 400 километров и с налета взял город Цицикар.

Ренненкампф своими стремительными действиями решил судьбу самовластного и воинственного маньчжурского правителя. Армия и речной флот цицикарского цзянцзюня Шоу Шаня русскими были разгромлены наголову. Войска императорского губернатора рассеялись, и он быстро остался без военной силы.

Сам Шоу Шань, оказавшись в безвыходном положении, покончил с собой, проглотив заостренный золотой самородок. Этот благородный, с точки зрения китайской военной и придворной этики, поступок не прошел мимо внимания Цинского императорского двора. Спустя восемь лет, в 1908 году, семейству покойного цицикарского цзянцзюня было выдано немалое пособие в 1100 лян серебра, а детям предоставлены высокооплачиваемые чиновничьи должности.

Основная часть регулярных русских войск, участвовавших в «интернациональном» подавлении восстания «ихэтуаней» в цинском Китае, в Маньчжурию была доставлена морем — из Одессы во Владивосток. Японское правительство разрешило военным кораблям России пополнить запасы угля в порту Нагасаки. Грузчиками в порту работали женщины, которые по трапу носили с берега на суда ведра с углем.

Историк А.А. Кереновский писал, что взятием Пекина «восстанию был нанесен решительный удар. Дальнейшая работа свелась к искоренению партизанщины; 6 сентября генерал Штакельберг занял Бейтан; 9-го конный отряд полковника Флуга с налета взял Лутай, а 18 сентября генерал Церпитский овладел Шанхай-Гуаном на границе с Маньчжурией».

После подавления «восстания большого кулака», была усилена охранная стража КВЖД. Первоначально в ней служили казаки на основе вольного найма. Условия работы в Маньчжурии были таковы: рядовой казак получал жалованье в 20 золотых рублей в месяц, вахмистр — 40 золотых рублей с готовым обмундированием и столом: Стража носила форму: черные открытые тужурки и синие рейтузы с желтыми лампасами, фуражки с желтым кантом и тульей. Погон не было, у офицеров погоны заменялись изображением золотого дракона. Дракон (желтый или золотой) изображался на кокардах папах, пуговицах и сотенных значках.

Вся линия КВЖД была поделена на отрядные участки, а те, в свою очередь, делились на ротные участки. Непосредственно вдоль линии железной дороги устанавливались посты пехоты — по 5–20 человек в каждом. У постов были вышки для наблюдения и «веха» — высокий столб, обмотанный просмоленной соломой. Во время тревоги или нападения солому поджигали, что служило сигналом для соседних постов. Производилось непрерывное патрулирование от поста к посту.

Нападения хунгузов на посты охраны КВЖД первоначально происходили часто. Но каждое из них влекло за собой беспощадное преследование и расправу. Требовалось немало мужества, не обошлось и без тяжелых жертв, но уважение к русской охранной страже и страх перед ней маньчжурским разбойникам-хунгузам был с годами привит крепко.

Конные сотни охранной стражи располагались по станциям. Разведке конных стражников вменялось в обязанность наблюдать местность по 25 верст в стороны от железнодорожного пути (это была зона непосредственной охраны КВЖД) и вести дальнюю разведку еще на 75 верст. Стражники охраняли и пароходное сообщение по реке Сунгари.

Пекин, Тяньцзинь и другие важные пункты столичной провинции Чжили оказались оккупированными международным экспедиционным корпусом, численностью до 70 тысяч человек. Дальнейшее пребывание, его там беспокоило российское правительство. 25 августа 1900 года министр иностранных дел России циркулярно уведомил союзные державы, что русские войска отзываются из Пекина и что они покинут Маньчжурию, как только там будет восстановлен прежний порядок.

Вместе с тем российское правительство демонстративно заявило, что не считает себя находящимся в состоянии войны с Китаем, так как правительство последнего вынуждено было выступить против иностранцев только под давлением вооруженных мятежников. Самым эффектным в циркуляре было предложение ввиду освобождения посольств без промедления вывести все иностранные войска из Пекина. Тогда китайское правительство сможет вернуться в столицу и само окончательно восстановить порядок.

Союзные державы, и прежде всего Япония, отвергли российское предложение. Тогда русские войска покинули китайскую столицу одни. Тем самым Российское государство продемонстрировало свое добрососедство с Китайской империей. Правительство императора Николая II надеялось обрести в ней союзника в ожидавшемся военном столкновении с Японией. Военнослужащие российских войск были награждены специальной медалью из светлой бронзы «За поход в Китай: 1900–1901 гг.». Среди награжденных оказались и защитники города Харбина.

В 1901 году начались переговоры между союзными державами и пекинским правительством, в которых приняла участие и Россия. 7 сентября был подписан заключительный протокол. На Китай была возложена новая контрибуция, составлявшая в пересчете на русские рубли сумму около 1,5 миллиарда рублей. Свои требования к Пекину о возмещении понесенных в Китае военных расходов выдвинули Россия, Германия, Франция, Великобритания, Япония, США, Италия, Бельгия, Австрия, Голландия, Испания, Швеция и Португалия. Но требования последних пяти стран носили скорее символический характер.

Китайские власти обязывались казнить захваченных в плен повстанцев-ихэтуаней, захваченных с оружием в руках, в том числе и мятежных высших сановников. В укрепленном Посольском квартале в центре столицы запрещалось селиться китайцам, ответственность за его «охрану принимало на себя пекинское правительство. Для сооружения Посольского квартала было снесено 1400 китайских домов. Форты Даго подлежали срытию. В течение двух лет в страну запрещался ввоз оружия.

Переговоры сопровождались упорной дипломатической борьбой. России удалось отстоять свои интересы в Маньчжурии. Политика «открытых дверей» там не действовала, как в других областях Китая. Санкт-Петербург получил здесь поддержку Берлина. Токио и Лондону пришлось уступить.

Продолжая переговоры с пекинским правительством, российская дипломатия в обмен на вывод русских войск из Маньчжурии стремилась добиться там для России привилегированного положения. Через «главного начальника» Квантунской области адмирала Е. И. Алексеева правительство России заключило 9 ноября 1900 года «местное соглашение» с цзяньцзюнем (генерал-губернатором) обширной Мукденской провинции Цзеном. Это соглашение ставило цзяньцзюня под русский протекторат.

После этого Санкт-Петербург попытался подписать новое межгосударственное соглашение с Пекином. Но в Китае не спешили с его обсуждением. Вокруг новой дальневосточной инициативы российского правительства развернулась дипломатическая борьба. Россия продолжала добиваться от Китая нового соглашения по вопросу о Маньчжурии. Ввиду этого в феврале 1901 года в Пекине последовал совместный Протест Японии, Англии и США против договора, который закреплял русское влияние в Маньчжурии.

Япония продолжала исподволь готовиться к войне с Россией. Ее целью был захват Кореи и Маньчжурии, сокрушение русских позиций на Дальнем Востоке. Правящие круги империи на Японских островах считали выгодным начать войну как можно скорее, пока еще не было закончено строительство Сибирской железной дороги. Токио сдержи вала лишь собственная финансовая слабость, а также опасение, как бы Россию не поддержали Германия и Франция, как это случилось в 1895 году.

Чтобы обезопасить себя от вмешательства третьих держав в русско-японской войне, правительство микадо начало в Лондоне переговоры об англо-японском союзе. Но Великобритания не была уверена в силе и действительных возможностях Японии и боялась, как бы договор с неполноценным союзником не втянул Британскую империю в большую войну при неблагоприятной обстановке, которая начала складываться на европейском континенте.

Германия же всячески покровительствовала такому проекту, исходя при этом из собственных интересов на европейском континенте. Это нашло свое выражение в активной личной переписке германского императора Вильгельма II с русским царем. Глава Германии убеждал императора Николая II в исторической миссии Российского государства как заступника Европы от «желтолицых».

Российский император Николай II Романов заявил германскому императору Вильгельму II в ответ на предостережения в связи с широкими военными приготовлениями Японии следующее: «Войны не будет, потому что я ее не хочу».

Подобная позиция Германии и ее императора была вполне понятна: в Берлине, равно как и в столицах других европейских держав, не хотели видеть на континенте сильную Россию. Не случайно канцлер Бисмарк однажды заметил:

«У России быстро увеличивающееся население, и она полна энергии. Ее можно сравнить с закупоренной бочкой бродячего вина, которая, рано или поздно, должна в каком-нибудь месте разорваться. Если взрыв произойдет в сторону Сибири — тем лучше. Если он будет иметь место в Черном море или на Босфоре — это тоже не опасно для нас. Мы должны сделать все возможное, чтобы не допустить взрыва бочки у нашей границы».

Поэтому Германия выражала открытую заинтересованность в том, чтобы Россия в своих геополитических устремлениях «увязла» на далеком от европейского континента Дальнем Востоке. В своих мемуарах немецкий морской министр гросс-адмирал А. фон Тирпиц писал:

«По моем приезде в Петербург... я позволил себе говорить откровенно и между прочим указал, что сосредоточенная в Порт-Артуре эскадра имеет, на мой взгляд, скорее декоративное значение, нежели боевое. Я прямо заявил, что мы кровно заинтересованы в победе русского оружия, так как поражение России на Востоке может неблагоприятно отразиться на нашем положении там... Император (Николай II)... слушал весьма милостиво. В заключение он сказал, что ненавидит японцев, не верит ни одному их слову и отлично сознает всю опасность положения».

Правительство страны Восходящего Солнца вело себя все более смело. В марте 1901 года оно перешло к открытым угрозам в адрес своего северного соседа. России при обсуждении нового договора с Китаем пришлось уступить давлению Японии и ее английских и американских союзников. Пекин отказался заключать новое соглашение, переговоры прекратились, но русские войска остались в Маньчжурии.

Тем временем на Японских островах партия сторонников войны с Россией одержала большую победу. В июне 1901 года в отставку уходит сравнительно умеренное правительство маркиза Ито ( «старшего политического деятеля») и к власти приходит кабинет милитаристов Кацуры. Новое правительство в своем противостоянии России получает полное одобрение в парламенте. В нем создается шовинистическая парламентская группировка «Тайро досикай» ( «Антирусское товарищество»).

Возобновились активные англо-японские переговоры, и 30 января 1902 года стороны подписали такой долгожданный для Токио союзный договор. Договор был большой победой японской дипломатии и милитаристского кабинета министров премьера Кацуры. Япония приобретала в Европе сильного союзника и покровителя. В последующем Токио заключит с Лондоном еще два подобных договора — в 1905 и 1911 годах.

В его первой статье стороны признавали друг за другом право на вмешательство во внутренние дела Китая и Кореи ради защиты своих интересов, «если им будут угрожать либо агрессивные действия какой-либо другой державы, либо беспорядки, возникшие в Китае или Корее». Статья вторая обязывала каждую из сторон соблюдать строгий нейтралитет, если другая сторона, защищая свои интересы в Китае или Корее, окажется в состоянии войны с третьей державой. В случае войны одного из союзников с двумя или более державами договор обязывал другую договаривающуюся сторону оказать военную помощь.

Англо-японский договор 1902 года имел явно антироссийскую направленность. Он давал Японии возможность начать вомну против России с полной уверенностью, что никто в Европе не окажет ей вооруженной поддержки из опасения войны уже не с одной Японией, но и с Англией. Одновременно Япония обеспечивалась английской финансовой поддержкой, поставками вооружения и получала возможность строить на британских верфях боевые корабли.

Чтобы не создавать в Европе для себя трудностей, японское правительство «разъяснило» содержание англо-японского договора Берлину. Тот на сообщение Токио ответил следующим образом:

«Германское правительство признает, что англо-японский союз является важным орудием укрепления и сохранения мира на Дальнем Востоке. Ввиду того, что интересы Германии в Китае и Корее ограничены, она намеревается придерживаться там дружественного нейтралитета. Придерживаясь дружественного нейтралитета. Германия будет вынуждена, если, к сожалению, разразится война и Франция придет на помощь России, мобилизовать немецкую армию у французской границы, для того чтобы запугать Францию, которая тогда не сможет оказать достаточно эффективную поддержку России. Иными словами. Германия считает, придерживаясь нейтралитета, она лучше послужит делу всеобщего мира, нежели выступая с позитивной политикой».

Российская дипломатия предприняла ответный ход, и 20 марта того же 1902 года была подписана совместная русско-французская декларация. Однако она не обязывала Париж оказать военную помощь России в случае ее войны с Японией. Одновременно подписывается соглашение с Китаем по маньчжурскому вопросу: Россия обязывалась вывести свои войска из Маньчжурии в течение 18 месяцев, в три этапа.

Японское правительство в конце лета 1902 года предложило российской стороне нижеследующее соглашение: в обмен на признание протектората Японии над Кореей за Россией признавалось в Маньчжурии только право на охрану русских железных дорог. Это предложение в Санкт-Петербурге сочли неудовлетворительным.

В правящих кругах России не было единства по вопросам внешней политики на Дальнем Востоке. Влиятельнейший министр финансов С.Ю. Витте стремился к «мирному» завоеванию экономического господства в Китае, и особенно в Маньчжурии, не останавливаясь и перед применением военных методов. Его единомышленник, директор Русско-Китайского банка и член правления КВЖД Э.Э. Ухтомский, требовал удержания Маньчжурии за Россией в целях сохранения рельсового пути в Порт-Артур Однако как рационально мыслящим политик С Е Витте был против преимущественно военных методов во внешней политике, справедливо полагая, что это может вызвать коллективный отпор России со стороны великих держав.

Министр иностранных дел В.Н. Ламсдорф занимал в правительственных кругах наиболее умеренную позицию в дальневосточных делах, предлагая ограничить интересы России в этом регионе только Маньчжурией Военный министр А.Н. Куропаткин настаивал на удержании за Россией Северной Маньчжурии, мотивируя это интересами обеспечения обороны Приморья.

В 1898 году группа лиц из ближайшего окружения императора Николая II образовала акционерное общество для эксплуатации естественных богатств Кореи и Маньчжурии. Наиболее видную роль в нем играл отставной офицер самого привилегированного в русской гвардии Кавалергардского полка А.М. Безобразов (по имени лидера общество получило название «безобразовской клики»). Члены сообщества акционеров использовали свои высокие связи при дворе для получения из Государственного банка безвозвратных ссуд под строительство предприятий в Корее и Маньчжурии.

В состав «безобразовской клики» входили князья Юсупов и Щербаков, графы Воронцов-Дашков и Сумароков-Эльстон, контрадмирал Абаза, крупные помещики Болашов, Родзянко, Воронцов, а также великий князь Александр Михайлович. Считая слишком дорогостоящими и ненадежными методы экономического «завоевания» Китая, они проповедовали прямой военный захват Маньчжурии и убеждали государя не уходить из нее вопреки заключенному с Китаем соглашению. Более того, не довольствуясь Маньчжурией, они предлагали проникнуть и в Корею, в которой с 1898 года Россия терпела преобладающее влияние Японии.

«Безобразовская клика» во многом способствовала тому, что в российских правительственных кругах все большее распространение получала идея присоединения к России северной части Маньчжурии по аналогии со среднеазиатскими территориями. Даже неофициальное название появилось — «Желтороссия». Самодержец Николай II Романов стал поддерживать такую идею, и в июле 1903 года учреждается царское наместничество на Дальнем Востоке — по примеру Кавказа и Польши (Царства Польского).

Безобразовское акционернoe общество приобрело в Корее частную лесную концессию Ее территория охватывала бассейны рек Ялу и Тумыни и тянулась на 800 километров вдоль китайско-корейской границы — от Корейского залива до Японского моря. Фактически она занимала всю приграничную зону. Формально концессия была приобретена частным акционерным обществом, но на самом деле за ним стояло царское правительство, которое под видом лесной стражи вводило на концессию войска. Одновременно российское правительство медлило с выводом армейских сил из Маньчжурии, хотя сроки, установленные договором 8 апреля 1902 года, уже миновали.

В мае 1903 года A.M. Безобразов был назначен на должность статс-секретаря особого комитета по делам Дальнего Востока и теперь фактически определял направление российской дальневосточной политики Сторонник Безобразова адмирал Е.И. Алексеев стал царским наместником на Дальнем Востоке. С.Е. Витте входе дворцовых интриг был удален с поста министра финансов и перестал играть какую-либо существенную роль в правительстве.

Победа «нового курса» в российской внешней политике неразрывно связывалась также с обострением внутреннего положения в стране. Российская империя стояла на пороге революции. В правящих кругах созрело убеждение, что победоносная война с Японией будет способствовать разрешению внутреннего кризиса, а шовинистическая волна захлестнет разномастное революционное движение против самодержавия династии Романовых. Именно министру внутренних дел В.К. Плеве принадлежала известная фраза: «Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война».

Так на вершине власти в Российской империи образовалась собственная «партия войны с Японией». Переоценивая свои силы и пренебрежительно относясь к «азиатам», безобразовцы требовали «твердой» политики. Они считали, что империя на далеких Японских островах на войну не пойдет, а лишь попытается побольше выторговать. Между тем военная готовность царской России на Дальнем Востоке значительно отставала от помыслов сторонников «нового курса» внешней политики романовской России.

Окончательно установив, что Россия находится в полной изоляции (русско-французский договор фактически не распространялся на Дальний Восток), а Япония обеспечена поддержкой Лондона и Вашингтона, Совет Министров Японии 14 декабря 1903 года решил, «несмотря на продолжающиеся дипломатические переговоры, действовать так, как будто их результат представляется несомненным». В январе 1904 года на Японских островах началось планомерное сосредоточение транспортов и скрытая мобилизация.

В штаб-квартире царского наместника адмирала Е.И. Алексеева серьезно не думали о возможности войны и полагали, что дело ограничится демонстрацией военной силы. В начале января Алексеев говорил главному инженеру Порт-Артура Дубицкому: «Поезжайте в отпуск... здесь у нас не предвидится никакой тревоги». Подобное настроение, царило и в официальных кругах российской столицы.

Состояние русской армии и флота, вооружение, боевая подготовка в полной мере отражали уровень экономического, государственного и культурного развития России. Если сравнивать общую численность вооруженных сил Японии и России, то сразу заметно подавляющее превосходство последней. Втрое превышая Японию по численности населения (соответственно 140 и 46 миллионов человек), Россия располагала кадровой сухопутной армией чуть больше 1 миллиона человек против 150-тысячной кадровой японской. Обученный контингент резервистов русской армии доходил до 4,5 миллионов человек, в то время как в Японии вместе с кадровой армией он составлял не более 800–900 тысяч. Русский военно-морской флот превосходил японский по меньшей мере вдвое.

Все это было так. Но... основные районы дислокации и комплектования русской действующей армии находились в 9–10 тысячах километров от будущего театра военных действий. Ввиду низкой пропускной способности Транссибирской магистрали в Маньчжурию можно было подвозить не более двух дивизий в месяц. На начальном этапе войны приходилось рассчитывать только на немногочисленные войска, расквартированные в Восточной Сибири и Приамурье.

Не в пользу России было и соотношение военно-морских сил на Дальнем Востоке. При равенстве с Японией в количестве броненосцев русская Тихоокеанская эскадра более чем в два раза уступала ей в крейсерах и втрое в миноносцах. Важным фактором было и рассредоточение русских военно-морских сил. Главные силы — 7 броненосцев, 6 крейсеров, 25 эсминцев и 4 канонерские лодки — базировались в Порт-Артуре. 4 крейсера и 10 миноносцев находились во Владивостоке, отдельные корабли — в Чемульпо, Инкоу и Шанхае.

Базирование таких крупных сил русского флота на Дальнем Востоке связывалось с одним серьезным упущением в обустройстве его баз. На скором театре войны на море у России отсутствовала судоремонтная база. Броненосцы для ремонта мог принимать только один док во Владивостоке. В декабре 1901 года с Дальнего Востока для ремонта на Балтике ушел отряд контр-адмирала Г.П. Чухнина в составе эскадренных броненосцев «Наварин», «Сисой Великий», крейсеров «Дмитрий Донской», «Владимир Мономах», «Адмирал Нахимов», «Адмирал Корнилов». Все они, кроме последнего корабля, придут к Цусиме в 1905 году.

Не лучшим образом обстояло дело и с сухопутной армией. Боевая численность армии Японии, организованной по германскому образцу, составляла 140 тысяч штыков и сабель при 684 орудиях. К третьему месяцу войны численность японской императорской армии могла быть доведена до 200 тысяч штыков и сабель при 720 орудиях.

Противопоставить неприятелю в поле Россия могла сразу же после начала войны не более 25 тысяч войск (не считая крепостных гарнизонов). А через два-три месяца — 70 тысяч штыков и сабель при 160 орудиях для полевых действий. К этому следует добавить около 30 тысяч штыков в гарнизоне Порт-Артурской крепости, строительство и вооружение которой не было закончено. В дальнейшем предполагалась переброска на театр войны из Европейской части России и Западной Сибири пяти армейских корпусов и кавалерии. На начальном этапе войны соотношение сил на Дальнем Востоке было явно не в пользу России. Иного соотношения просто не могло и быть.

Военная неподготовленность России усугублялась трудностями сосредоточения крупных военных сил на Дальнем Востоке и их обеспечения всем необходимым, а также в неоперативности Военного министерства, в значительной мере недооценившего действительно сильного противника. Недостаточно был изучен театр будущих военных действий, географические карты имелись только для Южной Маньчжурии.

Кроме того, не было согласия и единомыслия в рядах высшего командного состава. Между командующим русской Маньчжурской армией генералом от инфантерии А.Н. Куропаткиным и главнокомандующим всеми сухопутными и морскими силами, действовавшими против Японии, царедворцем адмиралом Е.И. Алексеевым шло постоянное соперничество. Оно отражалось в первую очередь на принимаемых решениях.

Планы противников, разработанные в Генеральных штабах заранее, были диаметрально противоположны. План Японии — активно-наступательный, в основе его лежало установление господства на море. Он предусматривал нанесение поражения русской эскадре в Порт-Артуре, высадку десанта в Корее и се оккупацию, блокаду и затем штурм крепости Порт-Артур, одновременное наступление тремя армиями к Ляояну и разгром русской армии в Маньчжурии.

Стратегический план русского командования 1903 года намечал сосредоточение главных сил в районе Хайчен — Ляоян с размещением 20-тысячного заслона на реке Ялу. Командующий Маньчжурской армией генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин взял за основу главную идею этого плана. В его намерения входила оборона в Южной Маньчжурии, сдерживающая японцев до прибытия крупных подкреплений из России. Затем, примерно через полгода, предполагалось перейти в наступление, сбросить противника в море, высадить десант на Японских островах и овладеть столицей страны Токио.

Существовал и весьма общий план действий русской Тихоокеанской эскадры, имевший целью не допустить высадку неприятельского десанта в Корее или Маньчжурии. Однако каких-то активных боевых действий против самой Японии этот план не предусматривал.

Главным недостатком плана русского командования на предстоящую войну была явная недооценка военной мощи Японии. Вероятного противника не только недооценивали, его еще и не изучали должным образом. Русский военный агент (современный военный атташе) в Японии в звании подполковника Генерального штаба давал японской армии в 1900 году следующую оценку:

«Японская армия далеко еще не вышла из состояния внутреннего неустройства... Пройдут десятки, может быть, сотни лет, пока японская армия усвоит себе нравственные основания, на которых зиждется устройство всякого европейского войска, и ей станет по плечу тягаться на равных основаниях хотя бы с одной из самых слабых европейских держав».

Бывший тогда военным министром генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин написал на этом документе: «Увлечений наших бывших военных агентов японской армией уже нет. Взгляд трезвый».

Сам российский военный министр после инспекторской поездки на Дальний Восток считал положение там вполне благоприятным и в июле 1903 года докладывал императору Николаю II: «Мы можем быть вполне спокойны за участь Приамурского края, мы ныне можем быть спокойны за судьбу Порт-Артура, и мы вполне надеемся отстоять Северную Маньчжурию».

Страна Восходящего Солнца, в отличие от ее противника, готовилась к большой войне, не жалея сил и средств. Особое внимание уделялось боевой выучке войск. Армейские кадры готовились по германским воинским уставам, для обучения войск привлекались германские инструкторы. Императорская армия Японии явилась выразительницей взглядов высшего командования кайзеровской Германии. Японское командование всех уровней обучалось тщательной подготовке операций и ведению их в наступательном духе.

Перед войной японцы усиленно собирали по всей Европе и изучали все, что имело хоть какое-то отношение к русским вооруженным силам. Русская агентура сообщала, что в Японии издается много печатных трудов о России и русской армии, что можно без труда собрать из них ценную библиотеку.

Основная же масса сведений все же собиралась японцами благодаря разветвленной шпионской сети на Тихоокеанской окраине России, в крепости Порт-Артур и в местах дислокации русских войск в Маньчжурии. Пользуясь беспечностью и продажностью российского чиновничества, японцам удалось собрать важные сведения стратегического характера. Известно, что японская разведка проникла даже в русский Генеральный штаб и овладела секретом изобретенного великим ученым России Д.И. Менделеевым производства бездымного пороха.

При разработке планов на предстоящую военную камланию японское командование учитывало даже возможный рост революционного движения в России. Уже в середине 1903 года в меморандуме императорского Генерального штаба было указано на российское социалистическое движение как на возможного союзника при проведении подрывных операций в тылу противника.

Летом 1903 года генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин, находившийся с визитом в Токио по личному распоряжению императора Николая II, в качестве официального лица присутствовал на японских военных маневрах. Но оценки состояния японской армии сделал весьма странные и далекие от действительно профессионального взгляда.

Так, глава российского Военного ведомства заявил, что при наступлении русских против японцев нужно двойное превосходство в силах, то же самое и при наступлении японцев на русских. Слабость армии вероятного противника, по мнению Куропаткина, заключалась еще и в отсутствии у ее солдат и офицеров сильных религиозных чувств.

Военный министр Российской империи последнее обосновал следующими словами: «В военных школах никакого религиозного образования и воспитания не дают, храмов при школах не имеется, будущие офицеры Всевышнему не молятся ни в горе, ни в радостях. То же явление наблюдается и в армии». За первое пятилетие министерской деятельности Куропаткин построил 51 войсковую церковь, тогда как противная сторона усиленно занималась обучением в поле, в походах, на маневрах.

В Генеральном штабе русской армии отсутствовал общий план войны с Японией, который обеспечивал бы быстрый и организованный переход от мирного положения к военному и наиболее благоприятные условия для начала боевых действий. Его разрабатывал самостоятельно штаб Приамурского военного округа.

Первый вариант такого плана появился в 1901 году и сводился к следующему: сосредоточение русских войск происходит в районе Мукден — Ляоян — Хайчен, флота — в Порт-Артуре. Японцы нанесут главный удар в Южной Маньчжурии, противник будет задержан до прибытия из Европейской России двух корпусов и четырех резервных дивизий, после чего русская армия переходит в наступление с решительными силами.

В основе второго варианта плана, разработанного летом 1903 года, лежал доклад военного министра России генерала от инфантерии А.Н. Куропаткина императору Николаю II после инспекционной поездки на Дальний Восток. В нем говорилось:

«Ныне, как и два года назад, мы должны держаться против Японии оборонительного способа действий. Хотя мы и выдвигаем свои войска на линию Мукден — Ляоян — Хайчен, но отстоять Южную Маньчжурию в первый период войны, если туда вторгнется вся японская армия, не сможем. Мы должны... готовиться, что Порт-Артур будет отрезан на довольно продолжительное время, и, не допуская наши войска до частичного поражения, должны отступать по направлению к Харбину до тех пор, пока прибывшими с тыла подкреплениями не будем усилены настолько, что получим возможность, перейдя в наступление, разгромить японцев».

Сосредоточение русских сухопутных сил по вновь составленному (куропаткинскому) плану предусматривалось в районе Ляоян — Хайчен в центре фронта. Флангами его являлись сильные, но еще не достроенные до конца, морские крепости Порт-Артур и Владивосток.

О роли военно-морских сил и взаимодействии армии и флота, кроме заявления, что господства на море за японцами не будет, в плане ничего не сообщалось. Делалось предположение, что первые эшелоны войск японцы высадят в Корее и что, встреченные и задержанные авангардами Маньчжурской армии на реке Ялу, они не смогут помешать развертыванию русских корпусов в районе сосредоточения. Высадка противника на Квантунский полуостров исключалась.

Считалось, что японцы будут наступать только в одном направлении — или на Ляоян, оставив заслон против Порт-Артура, или наоборот. Одновременное наступление на двух направлениях куропаткинский план не предусматривал. В плане было зафиксировано, что русские войска в Южной Маньчжурии примут оборону и только через полгода, когда из Западной Сибири и Европейской России прибудет достаточное количество войск, начнут наступление, разобьют противника, освободят Порт-Артур от ожидаемой осады японцами, который должен продержаться до этого времени, и сбросят врага в Желтое море.

Для российских военно-морских сил план действий на Тихом океане был составлен в штабе царского наместника на Дальнем Востоке адмирала Е.И. Алексеева. В нем утверждалось, что главной целью японцев является захват Кореи и противодействие России в ее окончательном овладении Маньчжурией. Для достижения этой цели японцы будут стремиться завоевать господство в Желтом море и Цусимском проливе, чтобы беспрепятственно перебросить с островов на материк свои армии, которые, возможно, будут высажены в Приамурской области, на Квантунском полуострове и в Корее. Были сделаны следующие выводы:

«1) необходимо остаться обладателем Желтого моря и Корейского залива, опираясь на Порт-Артур,

2) не допустить высадки японской армии на западном берегу Кореи и

3) отвлечь часть японских морских сил от главного театра военных действии и предупредить второстепенными морскими операциями из Владивостока попытку высадки близ Приамурья».

Предусматривалось следующее боевое развертывание русского флота Тихого океана: главные силы — в Порт-Артуре, отдельный крейсерский отряд — во Владивостоке. В заключение было указано, что главней цель — «как можно дольше сохранить свои морские силы и никоим образом не предпринимать рискованные предприятия».

Алексеевский план войны на море имел ярко выраженные оборонительные тенденции. Его составители явно недооценивали противника и не учитывали изменившуюся обстановку, которая создалась на морском театре предстоящей войны после осуществления Японией кораблестроительной программы. Она была утверждена в мае 1903 года и в дальнейшем детализировалась, но ее основные идеи оставались неизменными. Русский морской план никак не связывался с планом сухопутным, хотя флот, выполняя свои задачи, по существу, должен был прикрывать мобилизацию, сосредоточение и развертывание в Маньчжурии русской армии.

В конце 1903 года в Порт-Артур из Балтики пришли броненосец «Цесаревич» и крейсер «Баян». В связи с этим адмирал Е.И. Алексеев созвал совещание, чтобы обсудить и изменить план стратегического развертывания флота. Однако на совещании было решено плана не менять, 4 владивостокских крейсера оставить на месте и только после прибытия в Порт-Артур отряда адмирала А.А. Вирениуса, находившегося в Средиземном море, наступать к берегам Японии.

Японцы, реально знавшие силу русской армии на Дальнем Востоке до прибытия туда подкреплений и осведомленные об обстановке в России, были уверены, что быстро добьются господства на море. План императорского командования на войну с Россией предусматривал:

завоевание превосходства на море путем внезапного нападения на порт-артурскую эскадру и ее уничтожение, пленение русских кораблей в Корее и Китае;

захват Кореи и высадку в начале войны армии в Цинампо, а после завоевания господства на море и вторжения японской армии через реку Ялу в пределы Маньчжурии — высадку трех армий на Ляодунском полуострове;

занятие Квантуна с Порт-Артуром, уничтожение остатков русского флота, разгром главной группировки русских войск в районе Ляояна и захват всей Маньчжурии, если же Россия не пойдет на мир — уничтожение русских корпусов по частям по мере подхода их из Центральной России;

захват Уссурийского и Приамурского краев.

Основной задачей японцы считали овладение морем. По их расчетам, господство на море будет достигнуто в первые же дни войны. Русский флот, уступающий японскому по количеству и качеству в четыре раза, не сможет одновременно защищать Порт-Артур, Владивосток, Сахалин и противодействовать высадке неприятельских десантов. Он будет не в состоянии пополняться и быстро вводить в строй поврежденные корабли.

Идея японского плана боевых действий на суше сводилась к следующему. Три армии, проводя операции самостоятельно и имея базы и коммуникационные линии, будут продвигаться на север медленно, методично, в строгом взаимодействии, сохраняя приблизительно одинаковое расстояние до Ляояна. И в конце концов все три японские армии охватят полукругом русскую армию и разгромят ее.

Японский план, отличавшийся от русского ярко выраженной наступательной тенденцией, тем не менее, был проникнут осторожностью, хотя обстановка позволяла и требовала немедленных решительных действий. Концентрическое наступление трех японских армий против русской армии в Маньчжурии было авантюрой и могло привести к полному их уничтожению по частям.

Один из виднейших и влиятельнейших государственных деятелей Японии того времени граф Окума заявил: «Мы должны воевать с Россией из принципа. Нам необходимо перебраться на материк. Наши землевладельцы сеют хлеб на скалах. У нас нет земли, где мы могли бы работать. Нам необходимо бороться не на жизнь, а на смерть».

В империи на Японских островах уже в конце XIX столетия широко проповедовалась идея о священной миссии страны Восходящего Солнца по защите азиатских народов от «белых варваров». Во второй догме официальной государственной религии Японии — синто — говорилось:

Объединить мир под главенством японцев — таковой считалась их историческая миссия. «Япония — центр мира, в котором благодаря исключительно счастливому положению, развитию и силе фактически сосредоточивается верховная власть над политикой и торговлей всего света». Подготовка к предстоящей и неотвратимой войне с Россией шла под лозунгом очистительной борьбы с «белыми варварами». И это не было большим секретом ни в Европе, ни в России.

Однако генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин как полновластный русский главнокомандующий не использовал этого благоприятного обстоятельства. Более того, он даже не пытался сделать это.

Несмотря на слабость военно-экономического развития Российской империи, организационное строение русской армии в основном отвечало требованиям времени. В состав сухопутной армии входили: пехота, кавалерия, артиллерия, инженерные войска, местные войска, иррегулярные воинские (преимущественно конные) части и государственное ополчение. Высшим тактическим соединением русской армии являлся корпус 1.

Высший офицерский состав из-за медленного чинопроизводства был далеко не молодым. Средний возраст генералов составлял 70 лет (колебался от 55 до 92 лет). Более 78 процентов всех начальников дивизий были старше 56 лет. Офицеры, за небольшим исключением, получали в командование полк после 46 лет, командные должности распределялись с учетом не способностей, а знатности происхождения и протекции. В большинстве своем высший командный состав отличался полным отсутствием инициативы.

Командующий Маньчжурской армии генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин, по свидетельству многих современников, был вовсе не бездарным военным, но человеком очень нерешительным. Один из самых прославленных военачальников в истории Российского государства генерал М.Д. Скобелев, у которого во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов будущий российский военный министр Куропаткин служил начальником штаба, дал ему такой совет:

«Помни, что ты хорош на вторые роли. Упаси тебя Бог когда-нибудь взять на себя роль главного начальника, тебе не хватает решительности и твердости воли... Какой бы великолепный план ты не разработал, ты никогда его не сумеешь довести до конца».

Имя Алексея Николаевича Куропаткина в российской истории связывается прежде всего с русско-японской войной 1904–1905 годов, в которой страна Восходящего Солнца одержала убедительную победу, а историки и публицисты не поскупились на самые нелестные характеристики в адрес полководца императора Николая II. Однако военная биография генерала от инфантерии и генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина намного богаче. Выходец из семьи военного геодезиста, он закончил Павловское военное училище и первое боевое крещение получил в Туркестане. После окончания Николаевской академии Генерального штаба направляется в заграничную командировку и принимает участие в боевых действиях в Сахаре на стороне французских войск.

Затем он вновь воюет в Туркестане, в Фергане, под командованием генерала М.Д. Скобелева. Командуя штурмовой колонной в ночном бою под Уч-Курганом капитан Куропаткин первым взобрался на крепостную стену, за что был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени. В ходе войны за освобождение Болгарии от османского ига участвовал в сражениях под Ловчей и Плевной, в переходе через Балканы, был ранен и получил тяжелую контузию.

Затем А.Н. Куропаткин в третий раз оказывается в Туркестане. Командует Туркестанской стрелковой бригадой в Кульджинском походе. За штурм крепости Геок-Тепе удостоился ордена Святого Георгия 3-й степени. Восемь лет был начальником Закаспийского края, основал там несколько городов, проложил немало дорог и способствовал расширению посевов хлопчатника.

В 1898 году по высочайшему указу А.Н. Куропаткин, имевший хороший послужной список, был назначен военным министром Российской империи. Его деятельность на этом высоком государственном посту была сопряжена с попытками реформирования русской армии, которые, как правило, воспринимались в правящих кругах с большой настороженностью и непониманием.

У Алексея Николаевича Куропаткина, как государственного и военного деятеля, было свое видение роли России на Дальнем Востоке, в Коре и Маньчжурии, в частности. Суть его он изложил в докладных записках государю-императору. В «Японском дневнике» А.Н. Куропаткина со всем откровением говорится следующее:

«Безобразов все старается об организации эксплуатации богатств Маньчжурии. Но стоит ли это дело ставить для России превыше всего? Наша Россия, Кавказ, Сибирь еще полны огромными естественными богатствами, и все это лежит пока без движения за недостатком знания, энергии и капитала. Мы недостаточно культурны, чтобы воспользоваться богатствами, лежащими у нас под носом, а нас призывают отвоевывать у иностранцев богатства в Маньчжурии. Кому это нужно? России? Совсем нет. России много дела и у себя дома и много задач предстоит решить, и задач тяжких, кои много важнее «лесного предприятия на р. Ялу». Кому же тогда пойдут на пользу эти предприятия? Небольшой кучке людей, которые будут основывать эти предприятия или на казенные, или на иностранные деньги. Работать будут иностранцы. Некоторые предприятия окажутся дутыми. Разорят много людей. Многие второстепенные и третьестепенные агенты наживут состояния... за все заплатит или русский мужик, или иностранец. Русский капиталист на эти неверные дела не пойдет. И вот из-за таких сомнительных для России выгод мы должны быть готовы к разрыву не только с Япониею, но с Европою».

Став главой Военного ведомства, генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин не мог не видеть обострения для России внешнеполитической ситуации на Дальнем Востоке, на тихоокеанской окраине империи. Когда в стране Восходящего Солнца весной 1903 года началась сильная антирусская кампания, император Николай II решил отправить в Японию военного министра с миссией, целью которой было ознакомление с ситуацией на месте и выявление готовности Токио к войне с Россией. Такое царское повеление А.Н. Куропаткин получил во время своей инспекционной поездки по Дальнему Востоку, когда находился в городе Никольске-Уссурийском (современном Уссурийске Приморского края). В полученной царской депеше говорилось:

«Вполне рассчитываю на Вашу опытность, знание дела и испытанную преданность Престолу и Отечеству для выполнения этого поручения, которому придаю первостепенное государственное значение».

Заинтересованные в окончательном прояснении целей и планов России на берегах Тихого океана, японские правящие круги согласились принять эмиссара Николая II. Российский военный министр посетил Японские острова с официальным визитом в июне 1903 года. Высокому гостю позволили ознакомиться с императорской армией. А.Н. Куропаткин присутствовал на параде войск столичного гарнизона, посетил Центральную кадетскую школу и военное училище в Токио.

Японская военная администрация стремилась представить свою боевую мощь. От внимательного и вполне компетентного, взгляда военного министра России не укрылись как недостатки, так и несомненные достоинства японской императорской армии. Для российского военного ведомства визит генерала от инфантерии А. Н. Куропаткина в Токио был полезен во всех отношения, а император Николай II получил от своего доверенного лица вполне объективную информацию скорее не дипломатического, а разведывательного характера.

Японские газеты, поместив на своих страницах биографию русского военного министра, широко и подробно освещали его визит. Так, подчеркивая значение визита, газета «Осаки Асахи» 28 мая отмечала, что «в ряду русских министров генерал Куропаткин стоит наравне с Витте... проекты генерала Куропаткина... исполняются как законы, взгляды его на внешнюю политику имеют большое значение». Газета «Кокуми» 30 мая писала: «Если министр подробно ознакомится с Японией, то он увидит, что она желает мира».

Однако в японской прессе были публикации и совсем иного рода. Так, газета «Чиува Симбун» 31 мая писала:

«Говорят, будто бы русский военный министр приехал с особым поручением в Японию, но это неправда. Он просто приехал, чтобы все разведать и посмотреть наших министров. Россия уже завладела Маньчжурией, теперь хочет забрать и Корею. Может ли Япония противиться этому — это вопрос? Россия похожа на змею, которая без конца глотает лягушек».

Подводя итоги визита генерала от инфантерии А.Н. Куропаткина, газета «Химедщи Симбун» писала 14 июня:

«Вообще полагают, что приезд русского военного министра не имел полномочий для ведения политических переговоров. Если он хотел заключить японо-русское соглашение, то напрасно, ибо наше правительство не имеет намерения нарушать англо-японский союз».

В конце XX столетия Военные ведомства всех ведущих стран мира стали придавать большое значение военной разведке. Резко выросла роль агентурной разведки, увеличилось число объектов ее воздействия и расширились способы ее ведения. Появилась необходимость в более совершенной организации сбора и обработки полученных разведывательных данных.

Между тем к началу войны с Японией агентурная разведка Российской империи уже во многом не отвечала требованиям времени; Ею по-прежнему занимались военные атташе, дипломаты, представители министерства финансов за рубежом и штабы военных округов. Разведка велась бессистемно и при отсутствии общей программы. В военных кругах наблюдался определенный сепаратизм, и они зачастую не считали необходимым делиться с Главным штабом добытой разведывательной информацией.

На работе военной разведки накануне русско-японской войны отрицательно сказался и недостаток финансовых ассигнований — с 90~х годов по инициативе министра финансов С.Ю. Витте началось резкое сокращение всех военных расходов. Перед войной Главному штабу по смете на «негласные расходы по разведке» ежегодно отчислялась сумма в 56 тысяч рублей, распределявшаяся между военными округами. А Япония, готовясь к войне, затратила только на подготовку военной агентуры около 12 миллионов рублей золотом.

Необычайно остро стояла кадровая проблема. Офицеры русской армии, занимавшиеся агентурной разведкой, не получали никакой специальной подготовки. Курс военной разведки был введен в императорской академии Генерального штаба лишь после завершения русско-японской войны.

Среди лучших тайных агентов России в Японии в тот период был французский журналист Бале. Он отлично владел японским языком, в совершенстве знал культуру и быт японцев и доставлял русскому командованию весьма ценную информацию. Разведывательные службы союзных государств иногда оказывали услуги русской разведке. Так, в тесном контакте с русской разведкой в Японии работал французский военный атташе барон Корвизар. В июле 1903 года по ходатайству русского военного агента в Японии полковника В.К. Самойлова он был представлен к награждению орденом Святого Станислава 2-й степени.

Но в целом сбор разведданных в Японии был организован плохо. Главную роль здесь сыграла недооценка ее как сильного и опасного противника. Японской армии серьезного значения не придавали. Вплоть до начала войны на Японских островах отсутствовала сеть тайной агентуры русской военной разведки. Ее агенты не знали японского языка, не было надежных переводчиков в российском посольстве в Токио. Переводчики же, предоставляемые в распоряжение военного агента России (военного атташе) местными властями, были абсолютно все информаторами японской контрразведки.

Разведка в Японии затруднялась и спецификой этой страны. Военный агент в Европе помимо негласных источников мог почерпнуть нужную информацию из прессы и военной литературы, а в Китае продажные сановники чуть ли не сами предлагали свои шпионские услуги. В стране Восходящего Солнца все официальные издания, доступные иностранцам, содержали лишь тонко подобранную дезинформацию, а императорские чиновники были спаяны железной дисциплиной и фанатичной преданностью божественному микадо.

С древних времен японцы с большим вниманием относились к искусству военного шпионажа и бдительно следили за всеми иностранными атташе, что вносило в их работу еще больше трудностей. Военным агентом в Японии в 1898 году был назначен полковник Б.П. Банковский. Сын военного министра, «он окончил Пажеский корпус — самое привилегированное военно-учебное заведение, служил в конной артиллерии, с отличием окончил академию Генерального штаба. В Японию его назначили вместо генерал-майора Янжула, попросившего полугодовой отпуск по семейным обстоятельствам. Но получилось так, что временное назначение перешло в постоянное, и Ванновский остался военным агентом вплоть до 1903 года.

Ванновский пробыл в Японии почти весь предвоенный период. Из-за отсутствия сети агентуры и незнания японского языка военный агент России видел лишь то, что японцы хотели показать. Ко всему прочему Ванновский, несмотря на добросовестность, был абсолютно некомпетентен в вопросах «тайной войны». В Главном штабе стали замечать, что из Японии, с которой Россия находилась уже на грани войны, поступает очень мало разведывательных донесений, притом с информацией, не представляющей стратегического интереса. Только тогда генерал-квартирмейстер Главного штаба принял решение о замене военного агента в Токио.

Преемник Ванновского, полковник В.К. Самойлов, обладавший незаурядными качествами разведчика, в рапорте от 24 мая 1903 года сообщал в Главный штаб:

«Все, что касается численного состава армии в Японии, составляет большой секрет, и достать какие-либо сведения можно только случайно. Сведения же, сообщаемые мне иностранными военными агентами, хотя и разнящиеся от наших, не могут считаться достоверными».

Полковник В.К. Самойлов сумел наладить сбор разведывательной информации среди дипломатического корпуса, аккредитованного в Японии, прежде всего иностранных военных атташе. Самойлов сумел уловить интенсивный характер подготовки империи на Японских островах к войне с Россией. Так, в рапорте от 27 ноября 1903 года, среди прочего, говорилось:

«Произведя приблизительно верный подсчет наших сил, они (иностранные военные агенты. — А.Ш.) того убеждения, что мы будем разбиты до подхода подкреплений. Правда, они берут за основание несколько другие данные, а именно: флот наш они считают безусловно слабее японского, высадку первых четырех дивизий предполагают в Чемульпо через две-три недели после объявления мобилизации, когда, прибавляют они, флот наш уже будет разбит; высадку следующих четырех дивизий — еще через две недели и последних двух — еще через неделю; в общем, считают, что через два месяца после объявления мобилизации на р. Ялу будет сосредоточено десять дивизий, тыл которых будет прикрываться резервными (территориальными) войсками. Они не предполагают, чтобы до решительного боя японцы послали бы на материк все двенадцать дивизий, а только десять и часть территориальных войск. Силы наши они считают в 6 дивизий (72 батальона) и полагают, что против 120 батальонов этого недостаточно».

Изложенные в рапорте полковника В.К. Самойлова сведения подтвердились в дальнейшем ходом военных событий. Однако эта разведывательная информация из Токио командованием русской Маньчжурской армии к сведению принята не была.

Для того чтобы Россия не успела к началу войны разместить на Дальнем Востоке необходимое количество войск и боеприпасов, японцы умело занижали данные о численности своей армии. Такое дезинформирование и сокрытие численности японской армии стало одной из причин того, что руководители Военного ведомства России до самой войны не предприняли каких-либо серьезных мер по увеличению-русской армии на Дальнем Востоке.

Уже в начале военных действий сведения о противнике, получаемые от военных агентов в Корее и Китае, Доставлялись в разведотделение штаба Маньчжурской армии через разведотделение штаба царского наместника на Дальнем Востоке. Это приводило к неразберихе и недоразумениям, которые к тому же усугублялись взаимной неприязнью, характерной для взаимоотношений генерала от инфантерии А.Н. Куропаткина и адмирала Е.А. Алексеева. Отсутствие согласованности между ними сказалось и на деятельности русской военной разведки.

Сведения, добываемые военными агентами, касались в основном тыла японской армии. Их донесения поступали в штаб командующего Маньчжурской армии кружным путем — через Китай или Европу — и почти всегда опаздывали. В начале же 1905 года после неудачного сражения под Мукденом японцам удалось захватить русские штабные документы с обзорами данных военной разведки. В результате этого русские агенты в Японии оказались на грани провала и многих пришлось отозвать.

В мирное время русское военное командование не разработало никакой системы организации тайной агентуры в специфических условиях дальневосточного театра военных действий. Не оказалось ни квалифицированных кадров лазутчиков, ни разведшкол для подготовки агентуры из числа местных жителей.

Между тем японцы задолго до начала войны создали в Маньчжурии широкую сеть резидентуры и подготовили кадры разведчиков, В Инкоу и Цзиньчжоу существовали организованные японцами специальные школы для подготовки тайной агентуры из китайцев. Русское командование только в мае 1905 года основало подобную школу. Ее возглавил редактор издававшейся на средства русской администрации в Маньчжурии газеты «Шенцзинбао», который в области разведки был абсолютно некомпетентен. Вполне понятно, что школа не оправдала надежд командования Маньчжурской армии и через два месяца ее закрыли.

Агенты вербовались, как правило, из среды простого крестьянского населения, которые по причине низкого культурного уровня мало подходили для разведывательной службы. Из-за недостатка финансов русская военная разведка была вынуждена отказаться от вербовки агентов из наиболее грамотной части местного населения — высокопоставленных китайских чиновников, крупяной буржуазии, торговцев, которые зачастую сами предлагали свои услуги.

В конечном счете подобранная наспех и неподготовленная в профессиональном отношении агентура не принесла существенной отдачи. Один из современников писал по этому поводу, что русские, зная, что серьезные люди без тайной разведки войны не ведут, завели ее у себя больше для очистки совести, чем для надобности дела. Вследствие этого она играла роль «приличной обстановки», какую играет роскошный рояль, поставленный в квартире человека, не имеющего понятия о клавишах.

Положение русского командования в войне с Японией, причем с самого ее начала, было поистине трагичным. Они имели перед собой противника, о котором имели самый минимум сведений. Не располагая современными и надежными данными о противной стороне, русское командование зачастую уподоблялось боксеру, выходящему на ринг с завязанными глазами.

Для высшего государственного руководства России до и уже в ходе русско-японской войны была характерна полная беспечность в отношении сведений, составлявших военную тайну. В отчете одного из разведывательных отделении русской армии с тревогой констатировалось:

«...Печать с каким-то непонятным увлечением торопилась объявить все, что касалось наших вооруженных сил... не говоря уже о неофициальных органах, даже специальная военная газета «Русский инвалид» считала возможным помещать на своих страницах все распоряжения военного министра. Каждое новое формирование возвещалось с указанием срока его начала и конца. Все развертывания наших резервных частей, перемещение второстепенных формирований вместо полевых, ушедших на Дальний Восток, печаталось в «Русском инвалиде». Внимательное наблюдение за нашей прессой приводило даже иностранные газеты к правильным выводам, — надо думать, что японский Генеральный штаб... делал по сведениям прессы ценнейшие заключения о нашей армии».

Япония, так же как и Германия, в это время была мировым лидером в области организации военной разведки. Правящие круги Японии приоритетное значение шпионажу придавали в истории страны Восходящего Солнца всегда. Еще в средние века в государстве на Японских островах была создана такая система полицейского шпионажа и притом в таких размерах, которые были совершенно немыслимы для стран Европы того времени.

С последнего десятилетия XIX столетия начинается внешний шпионаж, который был крайне необходим для осуществления внешнеполитической экспансии Японской империи. Толчком к началу организации массового сбора разведывательной информации о России стало строительство Великой транссибирской магистрали. В Токио быстро поняли, что с окончанием ее строительства страну Восходящего Солнца ожидает действительно опасное соседство. «Уже с 1890 года, — писал один из наших (российских) агентов в Токио, — ...заметное волнение охватило Японию. Начали появляться в печати статьи, побуждавшие не пренебрегать изучением и разъяснением этого вопроса; многие лица стали... обращаться к начальнику нашей духовной миссии, к посланнику с просьбой дать или указать учителей русского языка».

На Японских островах стали самым серьезным образом интересоваться Россией, ее делами и планами.

«В сентябре 1891 года японский министр иностранных дел официально обратился в русскую миссию с запросам о возможности найма японских артелей на предстоявшие в Сибири работы. В январе 1892 года в Японии открылась специальная школа для изучения России и русского языка. Затем начались попытки собрать и привести в систему массу разбросанных о Сибирской железной дороге данных, подвергнуть их всесторонней оценке и выяснить ту роль, которую в ближайшем будущем приходилось принять на себя Японии».

В стремлении собрать как можно больше достоверных данных о Транссибирской железнодорожной магистрали японские разведчики-профессионалы пускались на самые различные ухищрения. Так, японский военный агент в Берлине майор Фукушима — будущий генерал, начальник 2-го отделения Генерального штаба, а затем начальник штаба 1-й японской армии барона Куроки — верхом на лошади преодолел за 304 дня путь от Берлина до Владивостока.

Британский военный агент при японской армии Я. Гамильтон, ставший впоследствии генерал-лейтенантом, в своих мемуарах — «Записной книжке» так описывает этот эпизод из военной истории взаимоотношений России и Японии. Начало разведывательной акции «состоялось» в германской столице:

«...На одном из банкетов зашел разговор о том, какое расстояние способна пройти лошадь под всадником при ежедневной работе и при определенной скорости. Фукушима заявил, что его лошадь в состоянии перенести его из Берлина прямо во Владивосток. Его подняли на смех и этим только укрепили его в намерении сделать этот опыт. Он пустился в путь и действительно доехал до Владивостока, но не на одной и той же лошади».

Понятно, что профессиональный разведчик проделал верхом путь по всей линии Великой Сибирской железнодорожной магистрали не из-за любви к верховой езде и сверхдальним конным пробегам. Естественно, что собранные им самые широкие сведения оказались весьма ценными для японского Генерального штаба в преддверии войны с Россией. Фукушима стал в глазах японского народа едва ли не национальным героем, был произведен из майоров в подполковники, а позже без обычных задержек — в полковники и генерал-майоры.

За несколько лет до «континентальной» экспедиции японского майора Фукушимы русский 30-летний сотник Амурского казачьего войска Д.Н. Пашков на своем строевом коне монгольской породы совершил 8283-верстовой переход из Благовещенска в Санкт-Петербург. Путешествие продолжалось 193 дня — с 7 ноября 1889 по 19 мая 1890 г., причем по Забайкалью и Сибири зимой, в 40-градусный мороз. Перед въездом в российскую столицу отважному амурскому казаку была устроена триумфальная встреча.

Сотник Пашков был представлен начальнику Главного штаба генерал-адъютанту Н.Н. Обручеву. Император Александр III собственноручно вручил герою-путешественнику орден святой Анны III степени. Казачий сотник удостоился приглашения на завтрак, устроенный «августейшим атаманом всех казачьих войск, наследником престола Николаем Александровичем». В тот же день сотник Амурского казачьего войска Д.Н. Пашков подарил будущему императору Николаю II своего ставшего легендарным коня по кличке Серый.

Известно, что, приступив к широкому развертыванию военной разведки, японцы послали специальную миссию для получения советов у небезызвестного Вильгельма Штибера, о котором в правительственных кругах Германии шутили. «Все у Штибера полицейское, даже фамилия» (Штибер по-немецки — собака-ищейка). Начав службу прусским шпионом в Австрии, он по настоянию «железного канцлера» Бисмарка был назначен министром полиции у короля Пруссии Фридриха-Вильгельма, успешно справляясь с нелегкими государственными обязанностями.

Подбирая кадры для разведывательных органов, власти страны Восходящего Солнца играли на чувстве японского патриотизма, высшим показателем которого считалось беспрекословное повиновение императорскому начальству и полная готовность отдать собственную жизнь ради обожествленного в стране микадо.

На рубеже двух столетий внешним шпионажем занимались не только государственные органы Японии — ее военное и морское ведомства, министерство иностранных дел, но также и многочисленные частные «патриотические общества». Особенно большую роль среди них играло «Общество черного океана», созданное на Японских островах в конце 80-х годов XIX столетия. Это общество поддерживалось и финансировалось богатейшими людьми страны.

Именно агенты «Общества черного океана» и селились в виде мелких торговцев, парикмахеров, ремесленников, домашней прислуги в Северо-Восточном Китае, Корее и Маньчжурии. Особенно много такой японской агентуры оказалось в районах, занятых войсками царской России — в крепости Порт-Артур, городе Дайрене, селениях и городах, где строились фортификационные сооружения, железнодорожные мосты и туннели или были расквартированы русские армейские войска и Заамурская пограничная стража.

Резиденты — кадровые офицеры японского Генерального штаба — часто выступали в роли содержателей публичных домов, опиекурилен, фотографов, лавочников, нередко приказчиков, поваров, кочегаров и официантов на пассажирских пароходах. Резиденты являлись руководителями небольших шпионских групп, рядовыми участниками которых были китайцы и корейцы. Их вербовали из числа местных бедняков, готовых на трудную и опасную работу за самое грошовое вознаграждение, которое, однако, порой спасало их семьи от угрозы голодной смерти. Японская военная разведка всячески поощряла инициативу и самостоятельность в действиях своих резидентов.

Широко использовалась японскими шпионами беспечность, некомпетентность, да и продажность некоторых царских чиновников и офицеров. При этом к началу русско-японской войны противник России имел хорошо подготовленные кадры военных разведчиков и широкую шпионскую сеть. Поэтому всюду, куда вступали японские войска, они находили своих людей, знакомых с местностью и местными условиями. Но еще большее значение имели, конечно, разведывательные группы, оставшиеся в тылу русской армии.

Это были ячейки, состоящие, как правило, из китайцев. Каждый постоянный шпион обслуживался тремя или четырьмя курьерами, через которых он регулярно посылал сведения японскому командованию. Курьерами были бродячие торговцы и носильщики-кули, неграмотные и часто не понимающие смысла того, что они делают. Очень трудно было выявить таких курьеров среди многочисленных толп носильщиков, мелких розничных торговцев, погонщиков скота, нищих и просто бродяг, которыми были заполнены города и дороги Маньчжурии.

Для доставки разведывательных донесений применялось множество уловок и ухищрений. Донесения помещали в подошвы, в складки одежды, вплетали в традиционные для мужчин-китайцев косы, вставляли в золотые зубы, прятали в телегах, перевозивших домашнюю утварь, товары, продовольствие.

Японский шпионаж против России не ограничивался только пределами Дальнего Востока. Он активно велся и в европейской части страны. Военную разведку страны Восходящего Солнца в первую очередь интересовал Российский императорский флот. Так, например, морской офицер Ясуносуки Ямомото долго служил поваром в портовом городе Одессе, собирая сведения о русской Черноморской эскадре.

В сентябре 1904 года в столичном Санкт-Петербурге были арестованы два японца, мелкие служащие одной коммерческой пароходной кампании — Кензо Камакура и Сейко Акиоши. Они приняли православие, регулярно посещали церковные богослужения, а один из них, Камакура, в день своего ареста предполагал обвенчаться с русской невестой. В ходе следствия выяснилось, что под маской служащих скрывались кадровые морские офицеры, длительное время собиравшие разведывательную информацию о русском Балтийском флоте.

Активно использовались и дипломатические каналы добывания разведывательной информации. Военно-морским атташе посольства Японии в России до 1901 года был опытный разведчик Хиросо, свободно владевший русским языком. Затем он был отозван вице-адмиралом Хейхатиро Того обратно на японский военный флот, где активно участвовал в подготовке его к войне.

С 1902 по 1904 год пост японского военного атташе в России занимал полковник Мотодзиро Акаси, опытный разведчик. На этом поприще он сделал блестящую карьеру, став впоследствии начальником полиции Кореи, а в годы Первой мировой войны являлся заместителем начальника Генерального штаба Японии. Последние годы жизни Акаси прошли на Формозе (Тайване), где он был командующим японскими вооруженными силами и одновременно генерал-губернатором этого острова. Умер он, имея чин полного генерала и баронский титул.

С первых дней появления нового военного атташе посольства Японии в Санкт-Петербурге за ним была установлена слежка, которая в конечном итоге привела к разоблачению опытного разведчика. В отчете Разведочного отделения российского Главного штаба отмечалось:

«Подполковник Акаси работает усердно, собирая сведения, видимо, по мелочам и ничем не пренебрегая: его несколько раз видели забегавшим в английское посольство, расспрашивающим о чем-то на улице шведско-норвежского военного агента... и наблюдали в сношениях... с целым рядом различных японцев».

Успехи японской военной разведки в предвоенные годы объяснялись прежде всего полной беспечностью царских властей в вопросах защиты государственной тайны. В этом отношении характерен следующий пример. Столичные заводы, исполнявшие заказы флота (Путиловский, Балтийский, Франко-Русский, Невский и Канонерский), имели немало больших производственных секретов, до которых стремились добраться разведчики не только одной Японии. Однако именно руководство российского Морского министерства «посодействовало» японским шпионам с дипломатическими паспортами в познании этих секретов.

Чтобы запугать японцев ускоренными темпами работы российских кораблестроительных верфей в Санкт-Петербурге, руководство Адмиралтейства допустило на них японских официальных лиц. В результате «испуга» в стране Восходящего Солнца не произошло, но зато профессиональные морские разведчики противника сразу же выяснили, в какой стадии находится строительство лучших русских броненосцев типа «Бородино». Более того, было точно рассчитано время приведения их в полную боевую готовность после спуска на воду.

В японской армии и на флоте было немало людей, хорошо знакомых с Россией. Так, начальник разведывательного отдела 1-й императорской армии полковник Хагино прожил в России семь лет. А начальник штаба маршала Ивао Оямы — главного штаба японских войск — генерал Кодама долгое время жил в Амурской области. Его считают, по ряду свидетельств, автором плана воины страны Восходящего Солнца с Российской империей. Кадома среди сослуживцев получил прозвище «генерала-топора» за то, что он высказывал мысль о том, что в политике, как и в битве, острый топор лучше тупого кинжала.

Русская контрразведка велась вяло и бессистемно, что обусловило на редкость высокую эффективность деятельности японской военной разведки на Дальнем Востоке. Это давало японскому командованию возможность обладать широкой осведомленностью о силах и намерениях русских войск.

Японские шпионы проникали в глубь России, собирая сведения о политическом и военном положении страны Японскому Генеральному штабу было известно даже, сколько может поставить та или иная российская губерния солдат и продовольствия в случае войны. Особенно интересовали японцев мобилизационные возможности противной стороны. Подвергалась разведывательному анализу и внутриполитическая обстановка в Российской империи, которая характеризовалась ростом революционных и оппозиционных выступлений Война на Дальнем Востоке не могла вызвать энтузиазма в народе. При мобилизации, по словам Куропаткина, «запасные собирались без воодушевления и частью с унынием».

В годы русско-японской войны правительство Токио стремилось воздействовать на внутриполитическое положение России, с тем чтобы ослабить ее в военном отношении. Конкретная задача заключалась в разложении русской армии и затруднении се комплектования, в стремлении заставить царское правительство отвести максимальное количество войск с театра военных действий на поддержание порядка внутри Российской империи.

Кроме чисто военных задач работа японской разведки преследовала и общеполитические цели, которые по мере затягивания войны и быстрого истощения государственных ресурсов все чаще выходили на первый план. То есть разведка армии и флота Японии превращалась в политическое оружие.

Речь шла о том, чтобы настолько накалить внутриполитическую обстановку в России, чтобы русский царизм не мог вести большую войну одновременно на два фронта — с врагом внешним и врагом внутренним. В немалой степени Японии этого добиться удалось.

С началом русско-японской войны все посольство Японии покинуло Санкт-Петербург и через Берлин переехало в столицу Швеции город Стокгольм. Здесь и развернул военный атташе полковник Мотодзиро Акаси активную не только разведывательную, но и прямо подрывную деятельность против Российского государства «с европейской стороны». Уже через два месяца после этого «странного» переезда японских дипломатов начальник Выборгского охранного отделения с тревогой доносил в Департамент полиции:

«Серьезного внимания в настоящее время заслуживает то обстоятельство, что японская миссия в Петербурге после разрыва дипломатических отношений с Россией избрала свое местожительство именно в Стокгольме. Есть основания полагать, что это сделано с тою целью, чтобы удобнее следить за всем тем, что происходит теперь в России. Ближайшими помощниками японцев для получения необходимых сведений из России могут быть высланные за границу финляндцы, проживающие ныне в Стокгольме; для последних же добывание этих сведений не может составить большого затруднения».

С именем японского разведчика Мотодзиро Акаси связана попытка правящих кругов страны Восходящего Солнца активизировать террористическую деятельность российских революционеров и поднять некое вооруженное восстание в национальных окраинах Российской империи План оказания финансовой помощи и помощи оружием, у истоков которого стоял кадровый военный разведчик Акаси, получил одобрение и поддержку со стороны посла Японии в Лондоне Т. Хаяси, японского Генерального штаба и одного из руководителей разведки империи генерала Я. Хукусимы.

Правительство Японии на заключительном этапе войны, стремясь ускорить заключение мирного договора с Россией, пошло на прямое финансирование деятельности российских революционных и оппозиционных организаций. Им было передано за время войны не менее 1 миллиона иен (по современному курсу это около 5 миллиардов иен, или 35 миллионов долларов), что было по тому времени просто огромной суммой.

Объектами японского финансирования «внутренней политической жизни» Российской империи стали главным образом четыре партии, враждебные царскому правительству. Во-первых, партия социалистов-революционеров (эсеров) Японская разведка считала ее «наиболее организованной» среди других революционных организаций, игравших «руководящую роль в оппозиционном движении» России.

Во-вторых, крупная ставка делалась на разжигание национальной вражды и сепаратизма в многонациональном Российском государстве. Поэтому финансировались Грузинская партия социалистов-федералистов-революционеров. Польская социалистическая партия и Финляндская партия активного сопротивления. В годы Первой мировой войны Германия в противоборстве с Россией тоже пойдет по такому пути, проторенному японцами десятью годами ранее.

В феврале 1904 года руководство Польской социалистической партии (ППС) выпустило воззвание, в котором осуждалась захватническая политика Российской империи на Дальнем Востоке. Центральный революционный комитет ППС в надежде на поражение России в русско-японской войне и благоприятную после этого ситуацию для выхода Польши из состава России взял курс на подготовку вооруженного восстания. Лидеры ППС были готовы с этой целью сотрудничать с любыми революционными силами.

В середине марта 1904 года член Центрального революционного комитета В. Иодко представил план восстания высокопоставленному японскому разведчику Мотодзиро Акаси. В плане, среди прочего, предусматривалось распространение революционных изданий среди военнослужащих поляков русской армии, разрушение мостов и железнодорожного полотна на линии Транссибирской магистрали.

В начале июля 1904 года в Токио для ведения переговоров о совместной борьбе с царской Россией прибыл один из лидеров Польской социалистической партии Ю. Пилсудский. Однако японское правительство объявило ему о своем нежелании быть втянутым в польские дела. Но для проведения разведывательной работы, диверсий в тылу русской армии и распропагандирования солдат-поляков ППС Пилсудскому было выделено 20 тысяч фунтов стерлингов (200 тысяч рублей), сумма по тому времени не маленькая.

Одним из ближайших помощников полковника М. Акаси по подготовке революционного «вооруженного восстания» в России оказался некий Конни Циллиакус, один из организаторов и руководителей Финляндской партии активного сопротивления, имевший широкие связи в российском революционном движении. Циллиакус в истории прославился «глупейшей и фантастичнейшей» (по словам его сообщника Германа Гуммеруса) попыткой нелегального ввоза через Финляндию в Россию в ходе русско-японской войны огромной партии оружия, боеприпасов и взрывчатки для антиправительственных организаций, занимавшихся политическим террором в стране.

В августе 1904 года Конни Циллиакус, находясь в Амстердаме, на обеде с руководителями партии социалистов-революционеров (эсеров) в присутствии Е. Азефа, Е.К. Брешко-Брешковской, Ф.В. Волховского, И.А. Рубановича и В.М. Чернова, а также представителя Бунда Ц.М. Копельзона изложил свой план действий. Он заявил собравшимся, что «если понадобится оружие, то финляндцы берутся снабдить оружием в каком угодно количестве». Присутствовавшие на обеде согласились с таким планом. О таком факте от заграничной агентуры стало известно директору Департамента полиции А.А. Лопухину и российскому министру внутренних дел В. К. Плеве.

Эсеровская нелегальная газета «Революционная Россия» стала трибуной организаторов вооруженной борьбы против царского самодержавия. Так, в одном из февральских номеров 1905 года, в ходе русско-японской войны, российским революционерам предлагалось отбросить «сомнения и предубеждения против всяких боевых средств» и немедленно использовать все виды вооруженной борьбы с правительством: от массового выступления с оружием в руках до «партизанско-террористической» борьбы «по всей линии» включительно.

Для такой борьбы с царизмом в лице династии Романовых эсеры искали любых союзников. «Вопрос о слиянии партии социалистов-революционеров с социал-демократами о совместных террористических действиях, — сообщал заведующий заграничной агентурой в департамент полиции в середине марта 1905 года, — подвигается быстрыми шагами вперед... Положение становится день ото дня серьезнее и опаснее».

В конце марта — начале апреля 1905 года революционеры-эмигранты развернули работу по закупке оружия. Конни Целлиакус распределял между ними деньги, которые получал от полковника Акаси. Но деньги на руки выдавались только тогда, когда российские революционеры уже имели твердую договоренность с продавцом оружия. Только Польская социалистическая партия получила деньги авансом.

Помимо финна Целлиакуса, правой рукой полковника Мотодзиро Акаси в этом деле был Г.Г. Деканозов, один из лидеров созданной в апреле 1904 года Грузинской партии социалистов-федералистов-революционеров. Этот агент японского разведчика Акаси через посредника анархиста Евгения повел переговоры со швейцарскими военными властями о закупке крупной партии (свыше 25 тысяч единиц) снятых с вооружения винтовок системы «Виттерли» и свыше 4 миллионов патронов к ним.

Конни Целлиакус тем временем закупал партию оружия в Гамбурге. Здесь он закупил большую партию (2,5–3 тысячи штук) револьверов системы «Веблей» с патронами к ним. Закупленное оружие (винтовки и револьверы), боеприпасы и 3 тонны взрывчатки перевезли сначала в голландский портовый город Роттердам, а затем в английскую столицу Лондон. Выбор нового места хранения «товара» объяснялся «слабой работой здесь русской полиции». Треть винтовок и чуть более четверти боеприпасов, сообщает М. Акаси, предполагалось направить в Россию через Черное море, а остальное — в Балтику.

Агенту царской охранки удалось «изъять» из чемодана недавнего военного атташе Японии в России записку его «единомышленника» Конни Целлиакуса. (В Стокгольме за Мотодзиро Акаси велось по возможности постоянное наблюдение.) В перехваченном шпионском документе имелись точные указания на то, кому, в каком количестве и с какой целью предназначались немалые суммы японских денег.

Департамент полиции получил пояснение содержания этой, записки: «Японское правительство при помощи своего агента Акаши дало на приобретение 14 500 ружей различным революционным группам 15 300 фунтов стерлингов, то есть 382 500 франков. Кроме того, им выдано 4000 (100 000 франков) социалистам-революционерам на приобретение яхты с содержанием экипажа 4000 фунтов (100 000 франков)». Помимо эсеров, в записке указывались и другие получатели крупных сумм денег: Грузинская партия социалистов-федералистов-революционеров, ППС и Финляндская партия активного сопротивления.

Оружия для революционеров на японские деньги было закуплено столь много, что ранее купленные яхты «Сесил» и «Сизн» оказались слишком малы для транспортировки такого груза к морским берегам воюющей с Японией России. Тогда агентами Мотодзиро Акаси был закуплен 315-тонный пароход «Джон Графтон», переименованный в целях конспирации в «Луну». Новая команда (старую списали на берег в голландском порту Флиссингел) перевозчиков оружия состояла в основном из финнов и латышей во главе с латышским социал-демократом Яном Страутманисом. Через некоторое время его на посту капитана сменил бывший старший помощник финский морской офицер Эрик Саксен.

Команде «Джона Графтона» удалось дважды удачно выгрузить партии оружия и боеприпасов в Финляндии — близ портовых городов Кеми и Пиетарсаари. Однако «Джону Графтону» не повезло — утром 7-го сентября 1905 года пароход налетел на каменистую отмель в 22 километрах от города Якобстада и после малоуспешных попыток команды выгрузить оружие и боеприпасы на соседние острова, чтобы спрятать их там, был взорван. Воспользовавшись предоставленной местными жителями яхтой, команда во главе с последним капитаном судна Дж. Нюландером бежала от берегов Финляндии в Швецию.

На этом балтийская одиссея парохода «Джон Графтон», или «Луны», закончилась весьма бесславно для истории. К осени 1905 года с остова взорванного парохода, который долго оставался на плаву, а также из тайников на ближайших островах российскими властями, жандармами и пограничной стражей было извлечено примерно две трети находившихся на борту «Джона Графтона» винтовок, вся взрывчатка, огромное количество патронов, винтовочных штыков, детонаторов и прочего военного снаряжения.

Начальник Финляндского жандармского управления генерал Фрейберг 21 октября 1905 года доносил командиру Отдельного корпуса жандармов об окончании «разгрузки» полузатопленных обломков парохода «Джон Грифтин» и тайников на близлежащих островах и побережье Финляндии близ места кораблекрушения. Было найдено в общей сложности 9670 винтовок системы «Веттерлей», около 4 тысяч штыков к ним, 720 револьверов «Веблей», около 400 тысяч винтовочных и около 122 тысяч револьверных патронов, около 192 пудов (порядка З тонн) взрывчатого желатина, 2 тысячи детонаторов и 13 футов бикфордова шнура.

Это был целый плавучий арсенал, созданный трудами японского разведчика полковника Мотодзиро Акаси и его агентуры в «революционных целях». Окажись груз парохода «Джона Грифтина» ( «Луны») на территории России, ее ожидал бы новый взрыв терроризма в отношении государственной власти и правопорядка в стране. Финляндская партия активного сопротивления получила с парохода всего 300 стволов. Отмечено, что ходе декабрьских баррикадных боев в Москве на вооружении дружинников имелись винтовки «Веттерлей», бывшее оружие швейцарской армии.

Попытка военной разведки Японии организовать «революционное восстание» на территории европейской части страны серьезно встревожило Российское правительство. Министерство иностранных дел предписало послам в ряде европейских столиц «войти в сношения с соответствующими правительствами на предмет принятия сими последними мер для предупреждения вывоза оружия в империю».

Была усилена морская пограничная стража. Государственную границу на Балтийском море стала «наблюдать» целая пограничная флотилия под командованием жандармского подполковника Н.И. Балабина. Флотилия состояла из 11 больших и 2 малых кораблей. Ее главной задачей стала борьба с контрабандой оружия и взрывчатых веществ через побережье Прибалтики и Финляндии. Подполковник Балабин получал информацию о выходе из иностранных портов судов с оружием для антиправительственных революционных организации непосредственно от заведующего заграничной агентурой отдельного корпуса жандармов.

Мотодзиро Акаси и его агент Циллиакус предприняли еще одну попытку ввоза большой партии оружия в Россию — через Черное море, на Кавказ. Революционное брожение здесь началось еще в 1902 году, что в годы русско-японской войны вылилось в аграрные беспорядки, создании в Грузии боевых дружин и «красных сотен», резком обострении межнациональных противоречий между азербайджанцами и армянами в Нагорном Карабахе и городе Баку. Главным противников кавказских революционных организаций всех оттенков, естественно, был российский государственный строй, или, иначе говоря, царизм.

В силу этих обстоятельств Кавказ был готов получить» любые партии любого оружия. Для этой цели на японские деньги был куплен пароход «Сириус» водоизмещением 597 тонн. Его «хозяином» и капитаном в начале сентября 1905 года стал голландец Корнелиссен, анархист по политическим убеждениям. Его груз состоял из 8,5 тысяч винтовок «Веттерлей» и от 1,2 до 2 миллионов патронов к ним. В конце сентября 1905 года «Сириус» взял курс к черноморским кавказским берегам России из портового города Амстердама якобы с коммерческими целями. Длинный путь в Черное море через Атлантику и Средиземноморье экипаж судна с большим грузом контрабандного оружия проделал беспрепятственно для себя.

Российскому посланнику в столице Голландии (Нидерландов) Чарыкову стало известно о грузе и маршруте грузового парохода «Сириус» и он незамедлительно сообщил об этом в Санкт-Петербург. Однако кораблям черноморской пограничной стражи не удалось перехватить пароход «Сириус» на подходе к побережью страны.

24 ноября неподалеку от грузинского портового города Поти команда парохода «Сириус» перегрузила доставленные ею в Россию оружие и боеприпасы на четыре баркаса, которые направились к заранее определенным местам на кавказском побережье. Первый из них разгрузился в Потийском порту и был атакован русскими пограничниками. Однако тем не удалось захватить всю партию контрабандного оружия — свыше 600 винтовок и 10 тысяч патронов местные жители и социал-демократы успели переправить в город.

Второй баркас морская пограничная стража задержала в море близ местечка Анаклия. На этом баркасе находились 1200 винтовок и 220 тысяч винтовочных патронов. Однако часть оружия с этого баркаса была уже выгружена на берег близ города Редут-Кале. Третий баркас беспрепятственно разгрузился у абхазского города Гагры. Известно, что часть швейцарских винтовок с него в количестве 900 штук была спрятана для надежности в имении князя Инал-Ипа, а другая часть винтовок «Веттерлей» перевезена в город Сухуми. Оружие с четвертого баркаса выгрузили на берег близ Батуми, и затем оно оказалось в Кутаисской губернии.

Большая часть контрабандного груза парохода «Сириус» дошла до мест назначения и получателей. Правительственным властям удалось перехватить и конфисковать лишь 7 тысяч винтовок «Веттерлей» и около полмиллиона патронов. Прибытие «Сириуса» по времени совпало с началом массовых вооруженных антиправительственных выступлений в Закавказье. Самая ожесточенная борьба проходила в местах, куда поступило контрабандное оружие — в Поти, Зугдиди, Озургетах, Сухуми.

О том, что японская военная причастив к вооруженным выступлениям против российской власти в Грузии и Абхазии, свидетельствует хотя бы такой факт. Официальный источник того времени сообщал, что «красные сотни» в Зугдидском уезде в декабре 1905 года были частично вооружены «швейцарским оружием, привозившимся... арабами из Редут-Кале и местечка Анаклия».

Японская финансовая помощь касалась таких направлений деятельности представителей российского революционного движения, как печатание и распространение нелегальной литературы. При этом японские военные руководствовались чисто прагматическими целями и не испытывали ни малейших симпатий к социалистическим идеям. Не случайно обильный источник поступления денежных средств в партийные кассы российских революционеров был перекрыт сразу же после начала русско-японских мирных переговоров.

Правящие милитаристские круги страны Восходящего Солнца не жалели средств на создание мощного агитационно-пропагандистского аппарата для внедрения в свою армию и население шовинистических настроений. Японского солдата готовили еще со школьной скамьи. Уже в юном возрасте ему внушали, что «Японии принадлежит главенствующая роль на Востоке» и что «нет силы, которая может разбить Японию», прививались привязанность к военному делу и стремление к военным подвигам. Нередко учащиеся школ вооружались винтовками и принимали участие в военных маневрах.

Население Японских островов в большинстве своем было убеждено, что служба в императорской армии является почетным делом и призыв на службу новобранца — праздник для всех его близких. В стране сильно было влияние конфуцианства — особенно культа предков. Для уходящих на войну (подавляющая масса новобранцев поступала из крестьянских семей) была введена торжественная похоронная инсценировка — процедура, призванная обозначить решимость бойца умереть «в интересах Японии» и божественного микадо. Считалось священным имя героя, записанное в храме «шохонша». У военнослужащих всех рангов воспитывалось отрешение от личных интересов и беспрекословное выполнение приказа начальника.

Императорская армия по своему положению в государстве резко выделялась, считалась превыше всего. На строительство японской армии и разработку ее военного искусства большое влияние оказала немецкая военная система. В стране Восходящего Солнца открыто подражали ей. Прибывший я Японию в 1884 году профессор Берлинской военной академии генерал К. Меккель был возведен в степень первого учителя «большой войны». Меккель участвовал в реорганизации императорской армии, составлял для нее уставы и инструкции. Прусский военный теоретик является основателем военной академии в Токио.

Считается, что именно немецкому генералу К. Меккелю принадлежит план реорганизации японской армии на современный лад, который он представил на утверждение микадо. Может быть, именно это стало поводом для того, чтобы воздвигнуть в Токио памятник (иностранцу в Японии!) Меккелю.

Военные контакты между Германией и Японией были различны. Так, главнокомандующий японскими войсками в русско-японской войне маршал Ивао Ояма принимал участие в разработке германской военной доктрины. Во время франко-прусской войны 1870–1871 годов он был военным агентом своей страны в прусской королевской армии. Ояма за время своего пребывания в Европе хорошо ознакомился с германской военной системой.

Перед войной, в 1904 году, японские войска в ходе военной реформы разделились на постоянную армию, к которой относились запас и рекрутский резерв, территориальную армию и народное ополчение с островными милицейскими формированиями. Постоянная армия составляла основу вооруженных сил Японской империи и включала в себя армейский запас в количестве, необходимом для военного времени. Территориальные войска предназначались отчасти для «защиты страны» во время отсутствия постоянной армии, отчасти для пополнения ее рядов.

Мужчины в возрасте от 17 до 40 лет, способные носить оружие, но не вошедшие в постоянную и территориальную армии, составляли народное ополчение. Оно делилось на два класса, причем к первому классу относились лица, ранее прошедшие армейскую службу. Что касается милиции, то она служила для обороны островов. В нее входили жители островов, призываемые для несения милиционной службы на один год.

Призыву в императорскую армию подлежали мужчины, достигшие 20-летнего возраста. Срок службы составлял 12 лет и 4 месяца, из них 3 года — действительной службы в войсках, 4 года и 4 месяца — в запасе и 5 лет — в резерве. Система комплектования была территориальной. Воинская часть держала в поле зрения всех запасных резервистов и будущих новобранцев, стараясь установить тесное общение даже с их семьями. Вся страна была разделена на 12 дивизионных округов. Дивизионный округ делился на 2 бригадных по 2 полковых участка в каждом.

Управление сухопутными силами Японии находилось в руках военного министра, вопросами же боевой подготовки ведал начальник Главного штаба. Военному министру подчинялись Главный и Генеральный штабы, занимавшиеся разработкой планов войны. Общими вопросами военного и морского руководства ведал подчиненный императору Военный совет, учрежденный в 1900 году.

Японское офицерство, почти целиком состоявшее из бывших самураев, воспитывалось на немецкой военной школе, в традиционном самурайском духе. Офицера учили, что служба — не ремесло, а почетное звание, что все государственные чиновники вышли из офицерской среды. Самурайская «чистота» офицерской касты тщательно оберегалась сверху и снизу. Несмотря на большую потребность в офицерских кадрах уже во время войны с Россией, военное ведомство императорской Японии, тем не менее, решительно отказалось от ускоренных выпусков прапорщиков из среды разночинной городской интеллигенции.

Основой воспитания офицерского состава служил древний кодекс, самурайской морали и чести — «Бусидо» (в буквальном переводе с японского — «Путь воина»). Этот кодекс должен был воспитать в командире личную преданность императору-микадо, честность, справедливость, доброжелательство. Офицеры японской армии и флота были, как правило, настроены очень воинственно, в профессиональном отношении неплохо подготовлены. Многие имели боевой опыт непродолжительной победной войны в Китае.

Насаждая в войсках беспрекословное повиновение младшего по званию и должности старшему, офицеры императорской армии и флота, самураи по происхождению, в свою очередь, были исполнительны. Честь офицерского мундира почиталась превыше всего. Трусость и нерешительность осуждались, «офицеры, проявившие даже недостаточное упорство в достижении поставленных целей, жестоко наказывались старшим начальником.

Боевая подготовка японской армии русским командованием ошибочно оценивалась как весьма низкая. Японская артиллерия признавалась неподготовленной для совместных действий с пехотой. В действительности же качества японской армии не получили в России правильной оценки. Войска противника были обучены германскими инструкторами и по подготовке приближались куров-ню западноевропейских.

В японской армии настойчиво, на всех уровнях прививались наступательные тенденции. Воспитанная на германских уставах пехота, в отличие от русской, отдавала должное современному значению огня, хотя и не отказывалась от применения штыка, но предварительно подготовив штыковую атаку огневой. Армия Японии приучалась к охватывающим действиям и созданию перекрестного огня. На практике же японцы только намечали охват, но до боя дело доводили не всегда.

Главное внимание в императорской армии обращалось на одиночную подготовку бойца. Пехота приучалась к преодолению искусственных препятствий и к самоокапыванию. Слабой стороной японской армии являлась низкая скорость движения походных колонн; Солдаты двигались в беспорядке, не имея определенного места в колонне. Боец, почувствовавший себя усталым, мог выйти из колонны и посидеть, поправить снаряжение, обувь.

Японская кавалерия была немногочисленна и слаба, потому командование не применяло ее для ударного действия. Дальше трех километров от пехоты она на войне не отрывалась. Холодного оружия в бою японские кавалеристы не применяли и при столкновении с противником спешивались и вели ружейный огонь. Подготовка кавалерии к разведывательной деятельности была неудовлетворительной, поскольку командование большие надежды возлагало на шпионов.

Артиллерия японской армии, хотя уступала русской в скорострельности и дальнобойности, имела немаловажное преимущество над противником. Хорошая тактическая выучка японских артиллеристов и их умение стрелять с закрытых позиций особенно сказались в начальный период войны.

В 1900 году японская армия была перевооружена скорострельной магазинной пятизарядной винтовкой Арисака образца 1897 года с прицельной дальностью до 2000 метров. Она стреляла бездымным порохом. При атаке к винтовке примыкался штык-кинжал. Для резервных войск предназначались винтовки более, старого образца — системы Мурата. Они имели большую прицельную дальность, но меньшую начальную скорость пули. Кавалерия и обозные войска были вооружены саблями и магазинными карабинами образца 1897 года. В двух дивизиях на испытании находились пулеметы. К началу войны пулеметов в японской армии было 147 — значительно больше, чем в русской Маньчжурской армии.

Боевая артиллерия японцев имела на вооружении 75-миллиметровую скорострельную пушку системы Арисака образца 1898 года (дальность стрельбы — 4,8 километра, скорострельность — 3 выстрела в минуту) и горную пушку «Арисака» с дальностью стрельбы 4,3 километра. На вооружении крепостной и осадной артиллерии были новейшие пушки и мортиры различных калибров, вплоть до-280-мил-лиметрового калибра крупповского производства. К концу 1903 года на вооружении императорской армии находилось 410 горных и 670 полевых орудий. Полевые пушки перевозились 6 лошадьми, стрельба велась бездымным порохом отечественного производства.

Мундир японской армии был прусского образца, кепи и гамаши — французского. Лопата и особая кирка являлись составной частью снаряжения солдата-пехотинца. Отличительной чертой японских войск на привалах, в отличие от европейских и других, было массовое пользование традиционными веерами.

Собственная военная промышленность Японии была весьма слаба. В Осакском арсенале орудия изготовлялись в очень небольшом количестве. Япония импортировала артиллерию с германских заводов Крупна и Шнейдера, пулеметы тоже доставлялись из-за границы. Технической самостоятельностью островная страна не отличалась. Даже винтовка Арисака, в сущности, ничем не отличалась от немецкой.

Япония без помощи других государств ни в экономическом, ни в финансовом, ни в военном отношении не могла претендовать на роль ведущей державы. Фактически ее арсеналом являлись Англия, США и Германия. Так, лишь в мае — июне 1903 года из Великобритании в порт Сасебо было завезено 250 тысяч тонн угля, и подвоз его продолжался в течение всей войны. В значительных количествах поставлялось не только различное вооружение, но и боеприпасы. Экспорт США в Японию в 1905 году увеличился в 2,5 раза по сравнению с довоенным 1903-м. Почти единственный крупный арсенал в городе Осака, изготовлявший орудия и снаряды к ним, получал стальные и чугунные заготовки из Англии и Германии, а железные основы для орудийных лафетов — из Франции.

Наряду с подготовкой сухопутной армии Япония развернула усиленное строительство военного флота. Была разработана перспективная кораблестроительная программа сроком на 7 лет, согласно которой для военно-морского строительства государством выделялось 95 миллионов иен. Программа должна была, по замыслу ее создателей, отвечать одной-единственной генеральной цели — выиграть у России на Дальнем Востоке войну на море.

Слабость собственной судостроительной промышленности вынуждали Токио заказывать новые корабли за рубежом, прежде всего на Британских островах, покупать уже готовые в других странах. Преимущество в военных заказах отдавалось английским фирмам, зарекомендовавшим себя как лучшие по строительству броненосных кораблей для других стран. За счет этого Япония смогла быстро увеличить число современных эскадренных броненосцев, крейсеров и миноносцев.

Данные по японской кораблестроительной программе 1895 года достаточно красноречиво свидетельствуют о стремительном росте морской мощи страны Восходящего Солнца. В тот год по ее заказам начиналось строительство или достраивалось огромное количество самых современных боевых кораблей:

в Англии шло строительство 4 эскадренных броненосцев;

в Англии, Франции и Германии строились 6 броненосных крейсеров 1-го класса с мощным артиллерийским вооружением;

в Англии и Соединенных Штатах на кораблестроительных верфях возводились 5 небронированных быстроходных крейсеров,

в самой Японии спешно строились 3 минных крейсера для будущей осады с моря русской Порт-Артурской крепости,

в Англии строились 11 минных истребителей (или больших эскадренных миноносцев),

во Франции и Германии шло строительство 23 миноносцев водоизмещением свыше 100 тонн, а также строился 31 миноносец с несколько меньшим водоизмещением — более 80 тонн,

и, наконец, на японских кораблестроительных верфях строилось 35 малых боевых кораблей — миноносок.

Как только японское правительство получило сведения о намерении России усилить Тихоокеанскую эскадру, первая кораблестроительная программа была признана недостаточной. Вторая программа, разработанная в 1896 году, предусматривала форсированное строительство флота и баз для него. На это из казны отпускалось уже 118 миллионов иен. В предвоенные годы на нужды флота из военного бюджета шло более 30 процентов ассигнований. Всего на армию и флот с 1896 по 1903 год страна Восходящего Солнца израсходовала 773 миллиона иен.

К началу войны главные военно-морские силы Японии сосредоточились в порту Сасебо. Флот под командованием вице-адмирала Хейхатиро Того получил название «Соединенного флота». Он состоял из трех эскадр: в первые две входили боевые корабли, в третью — вспомогательные и резерв. Эскадры, в свою очередь, делились на боевые отряды. Сформированные из современных боевых кораблей различных классов (эскадренные броненосцы, крейсера и миноносцы), первая и вторая эскадры предназначались непосредственно для борьбы с русским флотом на Тихом океане.

В первой эскадре насчитывалось 6 эскадренных броненосцев, 4 легких крейсера, 19 миноносцев и посыльное судно. Вторая эскадра имела 6 броненосных крейсеров, 4 легких крейсера, 16 миноносцев и 18 различных вспомогательных кораблей. Корабли этих эскадр отличались однотипностью, имели хороший эскадренный ход и современное вооружение. Следует отметить, что 6 эскадренных броненосцев, 4 броненосных крейсера и 6 легких крейсеров, а также почти все эскадренные миноносцы были построены на судостроительных заводах Торникрофта и Ярроу в Англии.

На третью эскадру, состоявшую из устаревших кораблей, возлагалась задача охраны Корейского пролива и конвоирование при переходе морем транспортов с войсками. В состав этой эскадры входили броненосец, 3 броненосных крейсера, 4 легких крейсера и более 20 канонерских лодок и миноносцев.

Личный состав императорского флота благодаря развитому в стране торговому мореплаванию и морским промыслам представлял собой профессиональных моряков. Многие из них имели опыт японо-китайской войны и были полноценными специалистами морского дела. Увеличивая флот, японское командование придавало большое значение подготовке командных кадров. Довольно часто практиковалась командировка офицеров на учебу за границу, в том числе и в Германию.

В тактическом отношении команды японских кораблей были подготовлены недостаточно, хотя длительное время проводили в море. В апреле 1903 года японский флот провел большие маневры, затем до начала боевых действий продолжались учебные плавания. Флот микадо опирался на укрепленные и хорошо оборудованные порты на главных направлениях, предполагаемых по плану войны и надежно связанных между собой каботажным (прибрежным) плаванием, а по суше — железными дорогами. Проблем с базированием на Японских островах императорский флот не имел.

Всей подготовкой японского флота к войне и созданием для него благоприятных условий в начале боевых действий руководил так называемый Командующий департамент. Он был создан и действовал по образцу и подобию германского Генерального штаба.

Командование военно-морского флота Японии, и в первую очередь флотоводец вице-адмирал Хейхатиро Того, позаботились о достаточности морской выучки экипажей кораблей. При этом большое внимание уделялось знанию морского театра предстоящей войны с Россией — Желтого и Японского морей. Корейского пролива, побережья, особенно берега Квантуна. О том, насколько интенсивно японский флот занимался боевой подготовкой в преддверии войны, можно видеть из следующей записи в дневнике командира миноносца «Акацуки»:

«Мы идем к Порт-Артуру или его окрестностям. В одну зиму мы были там по крайней мере раз двадцать. Каждая бухта, каждый маяк знакомы мне, как будто они уже японские.

Сегодня сдаем на верфь старые торпедные аппараты и получим совсем новые. Из старых мы уже слишком много стреляли, и на последних учениях многие давали осечку».

К началу русско-японской войны на Японских островах была создана развитая система базирования военного флота. Основными его базами стали Сасэбо и Куре, которые имели глубоководные и хорошо защищенные от штормовой непогоды гавани. Обе военно-морские базы были хорошо оборудованы в инженерном отношении и защищены от возможного нападения со стороны моря.

Кроме них японцы имели оборудованные военные порты и удобные стоянки флота в Нагасаки» Такэсики, Симоносеки, Майдзуру, Иокосука и Хакодате. Помимо них на Японских островах имелось немало других бухт и гаваней для временной стоянки кораблей Все они равномерно располагались между Желтым и Японским морями и создавали для японского флота условия как для ведения боевых действий на любом из направлений, так и для обеспечения своих перевозок на материк по кратчайшему расстоянию.

В конце декабря 1903 года в Главном штабе на основании последних разведывательных данных из Японии, Кореи и Китая была подготовлена докладная записка лично императору Николаю II. В ней с тревогой говорилось о современной боевой готовности японской армии и о военных приготовлениях японцев:

«Начатая с весны 1903 года самая тщательная проверка мобилизационной готовности японской армии закончена. Во всех дивизионных участках произведены были проверочные, а в некоторых учебные сборы как запасных, так и чинов рекрутского набора. В 4-й дивизии, расположенной в Осака, были в августе вторичные в этом году учебные трехнедельные сборы доя 952 запасных; такие же вторичные сборы запасных назначены были в текущем месяце в 5-й (Хиросима) и 12-й (Кокура) дивизиях.

Летом почти во всех дивизиях были пополнены неприкосновенные запасы, осмотрено оружие и приспособления для оборудования транспортов, хранящиеся в Куре, произведена опытная посадка войск на железную дорогу и на суда.

Проверенная во всех деталях мобилизация и произведенные смотры показали, что японская армия совершенно готова.

Красный Крест также подготовился на случай войны. В октябре был учебный и поверочный сбор 237 врачей Красного Креста. В Такесике на острове Цусима произведет проверка сестер милосердия Красного Креста.

На осенних больших маневрах 5-й, 10-й и 11-й дивизий (39 батальонов, 108 горных орудий, 9 эскадронов и 3 обозных батальона, всего 30 тыс. человек) в войска была призвана часть запасных, так что части были в несколько усиленном составе, чем обыкновенно (в роте 66 рядовых).

Призывавшиеся на сборы запасные были уволены во всех дивизиях, но при увольнении им было сказано, чтобы были наготове, а отпуск нижних чинов вовсе не разрешен.

Наиболее подготовлены для отправки первыми в качестве экспедиционного отряда дивизии: 12-я (Кокура), 5-я (Хиросима) и 4-я (Осака), в особенности первая из них. Штабом 2-й дивизии (Сидай) заключен подряд на постройку в случае надобности в течение суток навеса для помещения 1200 лошадей. В Удзине возведены новые помещения, предназначенные для войск в случае сосредоточения их для посадки на суда. Токийский арсенал с весны этого года усиленно работал, летом выделывалось в сутки по 450 винтовок. В Кокура прибыла значительная партия артиллерийских снарядов. На острове Цусима заготовлены значительные запасы угля и продовольствия.

По имеющимся сведениям, в настоящее время японская армия обеспечена обозом наполовину, в случае войны остальное рассчитывают пополнить на месте, что по условиям театра войны и обстановки не представляет больших затруднений.

Количество имеющихся в продовольственных складах консервов из мяса, сушеного риса, галет и прессованного чая достаточно на всю армию.

Японский флот также готов: большая часть его была сосредоточена у Сасебо, откуда флот вышел 27 декабря неизвестно куда. На днях Япония приобрела в Генуе два аргентинских броненосных крейсера, которые получат команды из Англии и прибудут в Японию в начале февраля».

Усиленная подготовка Японской империи к войне, естественно, не осталась незамеченной Россией. Еще в ноябре 1895 года в Санкт-Петербурге было созвано особое совещание при особе императора Николая II, которое пришло к следующим выводам:

«1. Япония подгоняет окончание своей судостроительной программы к году окончания постройки Сибирского пути, что указывает на возможность вооруженного столкновения в 1903–1906 гг. 2. Возрастающий интерес Японии к Корее ясно говорит за то, что в будущих столкновениях Япония всеми силами будет стараться перебросить на материк свою армию, а потому, флоту будет принадлежать первенствующая роль на театре военных действий. 3. Япония отлично понимает значение флота и не остановится и впредь на усилении его, если со стороны России не будет категорически указано, что она не остановится ни перед какими жертвами, чтобы обеспечить себя от посягательств со стороны моря. 4. России необходимо теперь же, не упуская момента, выработать программу судостроения для Дальнего Востока с таким расчетом, чтобы к окончанию судостроительной программы Японии наш флот на Дальнем Востоке превышал значительно японский».

Анализ обстановки был сделан верно, задачи поставлены. Особое совещание приняло важные решения, которые, однако, не реализовались: постройка кораблей велась медленно, бессистемно, броненосцы строились разнотипные, с недостаточной скоростью хода, крейсера — без брони, проектные работы тянулись годами, средства урезывались. Министерство финансов экономило буквально на всем, что касалось нужд армии и флота России. Грубая ошибка была допущена и в сроках, поскольку выполнение судостроительной программы растянулось на 10 лет.

Слабая материально-техническая база и техническая отсталость России сдерживали процесс перевооружения армии и флота. Например, к началу 1904 года полевая артиллерия была перевооружена лишь на одну треть. По этой же причине вооруженные силы России не имели горной, гаубичной и тяжелой артиллерии новых образцов. Русская армия стояла на последнем месте в Европе по степени оснащенности войск полевой артиллерией. Автоматическое оружие — пулеметы — начали появляться в войсках только после того, как в 1902 году у фирмы «Виккерс» было закуплено право их изготовления на отечественных заводах.

Отсталость военной промышленности сказывалась на обеспечении армии боеприпасами, а также другими видами военного снаряжения и вооружения. На складах, в парках и войсках вместо установленной нормы — 840 патронов на винтовку имелось лишь по 400. Натронные заводы России могли выпустить в год не более 150 патронов на винтовку. Не производились телефонная и телеграфная аппаратура, в армии явно недостаточно было биноклей, стереотруб, дальномеров и тому подобного военного снаряжения.

Численность русской армии на 1 января 1904 года составляла 1 миллион 135 тысяч человек, кроме того, в запасе и в государственном ополчении насчитывалось около 3,5 миллионов человек. На вооружение в русскую армию поступали скорострельные 7,62-миллиметровые магазинные пятизарядные винтовки образца 1891 года конструкции С.И. Мосина с прицельной дальностью 2 тысячи 700 шагов (1920 метров). Мосинская винтовка нашла свое широкое применение в Первой мировой и Великой Отечественной войнах.

На вооружение армейской артиллерии начали поступать скорострельные 76-миллиметровые (3-дюймовые) полевые пушки образца 1900 и 1902 годов. Пушка последнего образца давала 10 выстрелов в минуту, дальность ее огня составляла до 8 километров. По своим боевым и техническим качествам они не только не уступали заграничным аналогам, но и превосходили их. Недавно созданного автоматического оружия — станковых пулеметов — русская армия имела незначительное количество: в 1898 году — 12, в 1901 году — 40 пулеметов системы Максима. Новая боевая техника требовала изменений в организации русской армии и способах ведения войны, в вопросах управления войсками.

Однако военачальники Российской императорской армии в большинстве своем продолжали придерживаться устаревших взглядов на характер ведения войны. Перенесение русского классического военного наследия в условия начала XX столетия без учета реальной обстановки приводило к печальным последствиям. Показателен в этом отношении пример такого крупного военного деятеля, как генерал М.И. Драгомиров.

Драгомиров, известный теоретик, верил, что, как бы ни была совершенна военная техника, решающее слово остается за человеком, и призывал к «развитию высокой моральной и физической силы бойца». Он воспевал суворовского солдата — «чудо-богатыря», но не понимал, однако, что армия отражает силу и слабости общества, которое она защищает. Генерал М.И. Драгомиров высмеивал появившиеся на армейском вооружении пулеметы:

«Если бы одного и того же человека нужно было убивать по нескольку раз, то это было бы чудесное оружие. На беду для поклонников быстрого выпускания пуль человека довольно подстрелить один раз, и расстреливать его затем, вдогонку, пока он будет падать, надобности нет».

В своем большинстве высший генералитет русской армии не понимал изменений, происшедших в характере современных военных действий, необходимости расчленения их на операции и бои, недооценивал роль маневра. Глубоко укоренились позиционные, пассивно-оборонительные тенденции. Все это привело к ошибочности основных положений официальной русской военно-теоретической доктрины во главе с ее крупнейшими представителями — Г.А. Леером и М.И. Драгомировым.

Незадолго до русско-японской войны были изданы: «Устав строевой пехотной службы (1900)», «Наставление для действия пехоты в бою», «Особые указания для движения и боя ночью», «Наставление для обучения стрельбе из ружья-пулемета образца 1902 года», «Устав полевой службы» и «Наставление для действия в бою отрядов из всех родов оружия (1904).

Эти уставы и наставления учитывали опыт последних войн, прежде всего победной для отечественного оружия русско-турецкой 1877–1878 годов и в какой-то степени испано-американской и англо-бурской, а также перевооружение русской пехоты мосинской винтовкой образца 1891 года, армейской артиллерии — скорострельными полевыми пушками. Они являлись, безусловно, шагом вперед, хотя в то же время имели и существенные недостатки, которые еще более усугублялись консерватизмом высших военачальников.

Так, по «Наставлению для действия в бою отрядов из всех родов оружия (1904)» наступательный бой состоял из наступления, заключавшегося в сближении с противником на возможно близкое расстояние, и в атаке — нанесении штыкового удара сомкнутыми строями. Наступление предусматривалось вести стремительно и безостановочно до дистанции действительного ружейного огня (до 1 километра). С этого расстояния стрелковые цепи наступают с перебежками, остановками на позициях, удобных для стрельбы.

Применению к местности и самоокапыванию должного внимания не уделялось. С самого начала русско-японской войны командующий Маньчжурской армией генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин неоднократно требовал от войск не двигаться вблизи противника в густых строях, не развертываться «в слишком близком от противника расстоянии», а также «дать большее развитие ночным действиям».

Такие тактические приемы действий русских войск, и прежде всего пехоты, исходили из боевых традиции русской армии, духа ее солдатской массы, опыта последних войн. Новые воинские уставы лишь законодательно закрепили их.

К образу русского солдата обращались неоднократно многие военные теоретики мира. Один из классиков марксизма-ленинизма Фридрих Энгельс, оставивший после себя много теоретических работ по военным вопросам, тоже дал характеристику русскому солдату. При этом уместно отметить, что Энгельс эталоном военной организации считал Пруссию и весьма нелестно относился к Российской империи, ее военной истории и русской армии. В опубликованной в 1893 году брошюре «Может ли Европа разоружиться» говорилось:

«Русский солдат отличается без сомнения большой храбростью. Весь опыт его жизни приучил его к солидарной деятельности с товарищами; остатки коммунальной жизни, артельная работа, круговая порука, одним словом, весь социальный быт приучил его видеть в солидарности единственное средство спасения. Русский крестьянин вносит и в полк те же черты, которые запечатлела в его душе деревня. Нет никакой возможности рассеять русские батальоны: чем опасность грознее, тем крепче держатся солдаты друг за дружку. Таким образом, пока решительная тактика заключалась в атаке густыми колоннами инфантерии, русский солдат находился в своей стихии. Но этот инстинкт тяготения друг к другу, который еще в эпоху наполеоновских войн имел большое значение и уравновешивал многие бесполезные черты русского солдата, сделался в настоящее время опасным для русской армии. Ныне густые массы исчезли с поля сражения...

Всякий солдат должен ныне действовать самостоятельно, не теряя связи с своей частью, но для этого недостаточно примитивных овечьих инстинктов, присущих крестьянину, а необходимо интеллектуальное развитие каждого отдельного индивидуума...

Скорострельное ружье малого калибра и бездымный порох превратили в источник слабости то, что когда-то было элементом главной силы русских войск...»

Подготовка штабов русской армии и Генерального штаба накануне войны с Японией находилась на невысоком уровне. Боевая подготовка все более отставала от развития военного искусства. Медленно перестраивалась в соответствии с новыми требованиями реальной практики и отечественная военная наука Русский Военный историк Н.Н. Головин, очевидец тех явлений, писал:

«Научная организация требует не только выдающихся представителей науки — она требует также достаточно высокого уровня социальной среды. Без этого мысли выдающихся ученых уподобляются колесам, не сцепленным с остальным сложным механизмом. Они могут вертеться, но вся работа для данного механизма происходит впустую. Этим и объясняется, что русская военная наука, насчитывавшая в своих рядах многих выдающихся ученых, тоже часто уподоблялась ведущему колесу без сцепления».

Основные силы сухопутной армии в предвидении войны с Германией и Австро-Венгрией российское правительство держало в европейской части страны — у западной и южной границ государства. Военно-морские силы реально наращивались прежде всего в Балтийском море. Вплоть до самого конца XIX века внимание обороне дальневосточных границ почти не уделялось. Наблюдение за побережьем Тихого океана в Приморье в 1895 году вели 2 батальона пехоты и казачья сотня, обеспеченные двумя артиллерийскими батареями.

Лишь после обострения противоречий с Англией в Средней Азии российским Военным ведомством был поднят вопрос об увеличении русских войск на Дальнем Востоке. Поскольку Великобритания в случае войны с Россией могла совершить высадку своих войск в том районе, командовавший Приамурским военным округом генерал А.Н. Корф разработал план мероприятий по укреплению безопасности дальневосточных границ.

Однако этот жизненно необходимый план не был реализован даже частично. В Санкт-Петербурге посчитали, что на Дальнем Востоке «всегда более следует уповать на стойкость наших войск, которым выпадает славная доля показать миру, что русский дух и русская отвага равно сильны как в сердце самой России, так и на далеком востоке Азии».

Необходимость принятия определенных мер по усилению вооруженных сил на Дальнем Востоке наглядно показала японо-китайская война 1894–1895 годов. Не желая отправлять кадровые части из Центральной России, Военное министерство начало проводить постепенное усиление войск на Тихоокеанской окраине империи за счет переформирования сил Приамурского военного округа и призыва на службу прежде всего местных запасников.

В результате проведения таких организационных мероприятий на больших пространствах Приамурского военного округа и Квантунского укрепленного района к началу русско-японской войны насчитывалось 68 пехотных батальонов, 35 казачьих сотен и кавалерийских эскадронов, 13 инженерных рот, крепостной пехотный батальон, 5 крепостных инженерных рот, 4,5 батальона крепостной артиллерии. Эти войска имели на вооружении 120 полевых, 16 горных и 12 конных орудий. Войска Приамурского военного округа перед войной организационно были сведены в 1-й и 2-й Сибирские корпуса.

При 3-й Восточно-Сибирской стрелковой бригаде была сформирована опытная пехотная пулеметная рота, вооруженная восемью пулеметами системы «максим». Ее штат состоял из 5 офицеров, 98 нижних чинов и 37 лошадей. Первые пулеметы в русской армии перевозились на лошадях и использовались для вооружения крепостей.

Ни количество войск (98 тысяч человек регулярной армии и 24 тысячи человек охранной стражи), ни качество их боевой подготовки не соответствовали времени. В российской столице были озабочены обеспечением безопасности границ в Европе, Дальний же Восток все получал в самую последнюю очередь. Здесь ставка в немалой степени делалась на мощь русских морских крепостей — Порт-Артура и Владивостока. Главную их силу составляла крупнокалиберная артиллерия. Русская крепостная артиллерия состояла из 4 батальонов, крепостной артиллерийской роты и 3 команд. 2 батальона находились во Владивостоке, 2 — в Квантунской области, рота стояла в Николаевске, защищая вход в устье Амура. Из тяжелой артиллерии на Дальнем Востоке находились в небольшом числе устаревшие 152-миллиметровые полевые мортиры образца 1887 года, имевшие низкую скорострельность и малую дальность стрельбы.

Сооружение крепости Порт-Артур — главнейшего опорного пункта на Ляодунском полуострове — не только не завершилось к началу русско-японской войны, но даже и не планировалось на эти годы. Порт-Артур как приморская крепость занимал чрезвычайно выгодное положение на Желтом море. Отсюда русский флот мог постоянно держать под ударами Корейский и Печилийский заливы — важнейшие операционные линии японской армии в случае ее высадки в Маньчжурии.

Порт-Артур, став российской арендованной территорией, быстро рос как город. На 1 января 1904 года в нем, наряду с военными, проживало гражданское население, в том числе: русских — 15 888 человек, китайцев — 35 256, иностранцев — 603, японцев — 659 человек. Летом на работы в Порт-Артуре собиралось значительное количество китайских рабочих, которые строили крепость и обустраивали сам портовый город.

Как главная база Тихоокеанской эскадры Порт-Артур оборудован был плохо. Внутренняя гавань для стоянки кораблей была тесна, мелководна, имела, всего один выход, причем очень узкий и мелкий. Большие корабли, особенно эскадренные броненосцы, могли выходить в море и возвращаться в гавань только во время прилива — и то при помощи буксиров. Внешний рейд, совершенно открытый, был опасен для стоянки кораблей. Якорная стоянка на внешнем рейде в силу своей незащищенности допускала возможность ночной минной (торпедной) атаки противником. Кроме того, крепость оказалась недостаточно защищенной прежде всего с суши и с моря.

Смета на строительство военно-морского порта была представлена на подпись российскому императору Николаю II в 1899 году. Работы начались лишь в 1901-м и разделялись на два этапа, причем первый из них был рассчитан на 8 лет. Поэтому к началу боевых действий порт-артурский порт не имел ни доков для ремонта кораблей, ни искусственно углубленного внутреннего рейда. Не начиналась и постройка молов для защиты внешнего рейда от штормовой погоды.

Автор первого проекта сооружений крепости генерал-лейтенант Конович-Горбацкий считал, что Порт-Артур будет осажден противником в самом начале войны. Он предлагал для защиты города и флота от артиллерийского огня с суши вынести пояс фортов дальше к северу и северо-западу, оставив в расположении крепости командные высоты. Чиновники Военного ведомства, рассматривая проект, не согласились с ним. Свое несогласие они мотивировали тем, что удлинение линии фортов потребует много орудий и больших материальных затрат на фортификационные работы.

В итоге был утвержден более дешевый проект, подготовленный военным инженером полковником Величко. По этому проекту на приморском фронте протяженностью до 9 километров намечалось построить 27 батарей долговременного типа, а на сухопутном фронте протяженностью до 22 километров — 8 фортов, 9 укреплений, 6 долговременных батарей и 8 редутов. На вооружение крепости намечалось иметь 552 орудия различных калибров и 48 пулеметов.

«Экономические соображения» полковника инженерных войск Величко, получившие одобрение российского Военного ведомства и утверждение императором Николаем 11, привели к заметному уменьшению толщины перекрытий бетонных сводов погребов боеприпасов — до 1,5 метров, убежищ для гарнизонов фортов и крепостных укреплений — до 0,9 метра. При этом Величко и его прямое начальство исходили из того, что у противника никак не могло быть более 40 осадных орудий калибром более 122 миллиметров.

Фортификационные сооружения Порт-Артура строились чрезвычайно медленно. К тому же во главе строительства крепости оказались люди нечестные, привлеченные впоследствии за финансовые злоупотребления к уголовной ответственности. К началу войны на приморском фронте было возведено всего 9 батарей долговременного типа и 12 временных. Хуже обстояло дело на сухопутном фронте крепости: там был построен лишь один форт, 3 временных укрепления и 3 литерные батареи. В постройке находились 3 форта, литерная батарея и несколько других, менее значительных укреплений. Сооружение других фортификационных объектов даже не начиналось.

Неблагополучным было и положение дел с вооружением русской крепости на берегу Желтого моря артиллерией. К февралю 1904 года крепость имела на вооружении всего 106 орудий, готовых к открытию огня. Из них на морском направлении было установлено 108 орудий, а на сухопутном фронте — только 8.

Приморские батареи Порт-Артура проектировались и строились военными инженерами, далекими от флота. В итоге большинство бетонированных сооружений оказались малоустойчивыми и не приспособленными для борьбы с вражеским броненосным флотом. В этих, стоивших миллионы рублей, крепостных сооружениях размещалась, как правило, морально устаревшая артиллерия самых разных калибров. У орудий, установленных на приморском фронте, начальная скорость снаряда, а следовательно, и дальность полета были меньше, чем у морских корабельных систем. К тому же применялись легкий снаряд, ручное заряжание орудия, устаревшие прицельные устройства. Для производства одного выстрела требовалось не менее трех минут. Крепостные батареи располагались открыто и являлись прекрасной мишенью для корабельной артиллерии противника.

Летом 1903 года российский военный министр А.Н. Куропаткин инспектировал войска Дальнего Востока. Он тщательно познакомился с оборонительными сооружениями Порт-Артурской морской крепости. По возвращении в Санкт-Петербург в докладе императору Николаю II генерал от инфантерии писал:

«Укрепления Порт-Артура приходят к концу и сделают его при достаточном гарнизоне и запасах неприступным с моря и с суши. Гарнизон Квантуна усилился в значительной степени. Ныне можно не тревожиться, если даже большая часть, например, японской армии обрушится на Порт-Артур. Мы имеем силы и средства отстоять Порт-Артур, даже борясь против 5–10 врагов... Дальнейшие работы дадут возможность найти безопасное убежище всей нашей Тихоокеанской эскадре. Уже и ныне эта эскадра может смело мерить свои силы со всем флотом Японии с надеждою на полный успех. Таким образом, Порт-Артур, обеспеченный с моря и с суши, снабженный сильным гарнизонам и поддержанный могущественным флотом, представляет вполне самостоятельную силу. Запасов собрано столько, что наши войска успеют собраться в Маньчжурии, нанести решительное поражение противнику и освободить осажденный или блокированный Порт-Артур. Два года назад, даже год тому назад, мы могли тревожиться оторванностью Порт-Артура от России и Приамурья. Теперь можно и не тревожиться».

Генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин как военный министр Российский империи и в скором времени командующий русской Маньчжурской армии, безусловно, переоценивал силы и возможности русских вооруженных сил на Дальнем Востоке. Равно как он и недооценивал реального противника — армию и флот Японской империи.

Вяло велись работы и по укреплению обороноспособности морской крепости Владивосток, особенно на острове Русском, который хорошо прикрывал вход в бухту Золотой Рог. Город, обладавший хорошо защищенной глубоководной внутренней гаванью, имел большую перспективу в будущем. Так, по переписи 1897 года во Владивостоке, кроме военных, проживала 21 тысяча человек, не считая одной тысячи корейцев и японцев, пяти тысяч китайцев.

Владивостокский крепостной район разделялся на две обособленные части: обширный полуостров Муравьева-Амурского, вытянутый с северо-востока на юго-запад, и остров Русский, отделенный от материка проливом Босфор Восточный. Глубоководная бухта Золотой Рог, хотя и небольшая по акватории, являлась удобнейшей стоянкой для военных кораблей, в том числе броненосных всех классов.

В крепости имелось семь деревоземляных укреплений с двойными валами, построенными в 1878–1880 годах. Четыре из них располагались на высотах, непосредственно примыкающих к городу с севера, и два на полуострове Саперном острова Русский. Со временем эти временные городские укрепления из-за частых сильных ливней, ветров обветшали и были заброшены гарнизонным начальством.

Накануне войны Владивостокская крепость находилась явно в неудовлетворительном состоянии, особенно это касалось ее артиллерийской вооруженности и наличия долговременных крепостных сооружений, причалов морского порта. Военный министр А.Н. Куропаткин после посещения Владивостока со всей откровенностью записал в своем дневнике следующее впечатление:

«Общее впечатление неблагоприятное — не вижу идеи в применении к местности. Садили батареи и укрепления там, где по местности это было выгодно, не связывая общей идеей то, что делали... Артиллерийское вооружение в общем устарелых образцов».

Однако посещение военным министром Владивостока имело позитивный результат. Принимается ряд мер по усилению крепости, однако намеченные фортификационные работы к началу русско-японской войны не были завершены. Главная линия обороны, проходившая в 3–5 километрах от города и состоявшая из северного и южного фронтов, имела ряд укреплений, соединенных непрерывной оградой. С суши и со стороны Японского моря оборона города-крепости опиралась на пять фортов, три люнета, два редута, два временных укрепления и 11 открытых артиллерийских батарей. Эти владивостокские укрепления находились на материке. Во время русско-японской войны в крепости сооружено было много окопов, блиндажей и других сооружений полевой фортификации.

Сильным от природы форпостом Владивостокской крепости был остров Русский, с крутыми, обрывистыми берегами и с несколькими удобными, защищенными со стороны моря бухточками. В северной части острова Русский были сооружены два форта и пять открытых батарейных позиций. Близость к городу позволяла в трудную минуту усиливать гарнизон острова, а созданная система наблюдения оповещения гарантировала безопасность от внезапного появления вражеского флота перед морской крепостью.

Главная линия крепостной обороны по своей дальности не обеспечивала защиту города Владивостока от артиллерийского обстрела японцами с моря. На вооружении крепости состояло 400 орудий, из них крепостных, крупнокалиберных было только 80.

Опасность состояла в том, что в случае японского десанта на юге Приморского края и осады Владивостокской крепости ее защитникам крайне трудно было бы вести с неприятелем контрбатарейную борьбу. Японская армия имела большой парк тяжелых осадных орудий, который насчитывал от 120 до 180 орудий.

Оставались нерешенными и многочисленные проблемы тылового обеспечения русских военных сил на Дальнем Востоке. Там не создавались предприятия оборонной промышленности, которые могли бы хотя бы частично обеспечивать действующую армию боеприпасами, снаряжением, производить ремонт вооружения и судовых механизмов. Потребность в военно-промышленной базе на Тихоокеанской окраине Российской империи обусловливалась и наличием всего одной Сибирской железной дороги, связывавшей Дальний Восток с центром страны.

Сибирская железная дорога, возводившаяся в крайне тяжелых географических условиях, ещё не была достроена и обустроена. В силу этого она обладала крайне низкой пропускной способностью: в начале войны всего три пары воинских поездов в сутки. Лишь через пять месяцев количество поездов увеличилось до 7–8, а к концу войны оно достигло 14 пар в сутки. От Челябинска до Ляояна эшелон с войсками шел более 20 суток, из российской столицы до столицы КВЖД города Мукдена — около 50 суток. Русское командование при организации тыла Маньчжурской армии «забыло» использовать судоходные реки Амур и Сунгари.

Поэтому сосредоточить в кратчайшие сроки в Маньчжурии полумиллионную русскую армию, снабженную всем необходимым для ведения боевых действий, как предполагало высшее военное командование России, было практически невозможно. Война со всей убедительностью доказала это.

Железнодорожные перевозки требовали постоянной охраны. Во всех районах Маньчжурии действовали многочисленные банды хунгузов, которые помимо грабежа китайских деревень регулярно нападали на КВЖД, и особенно часто на русские обозы, когда тыловые грузы перевозились на гужевом транспорте погонщиками-китайцами. Хунгузы старались в первую очередь захватить продовольствие. Слабость местной китайской администрации потребовала от русского командования усиленной охраны армейских тылов и коммуникаций.

Между тем отношения России с Японией ухудшались с каждым месяцем. Различные милитаристские и шовинистические организации раздували на Японских островах антироссийскую пропаганду. В августе 1903 года русский агент в Токио доносил, что императорское правительство уже во многом открыто ведет подготовку к войне и что общественное мнение страны стоит за это. Столичные и провинциальные газеты пестрели статьями, в которых читателям старательно доказывалось, что Япония легко выиграет войну с Россией. Так, в газете «Ниппон Симбун» от 18 сентября 1903 года анонимный автор писал:

«Я как военный стою за войну. Экономические соображения не должны играть роли, раз затронута честь государства... Нынешние отношения с Россией должны окончиться войной. Театром войны будет пространство от корейской границы до Ляодунского полуострова включительно. Наша армия знает эти поля... Напрасно думают, что война будет продолжаться 3–5 лет. Русская армия уйдет из Маньчжурии, как только флот русский будет разбит».

С целью еще более обострить обстановку на Дальнем Востоке Токио летом 1903 года возобновило переговоры с Санкт-Петербургом. Помимо признания преобладающего влияния и фактического протектората Японии в Корее японцы требовали от России согласия на продолжение корейской железной дороги до соединения с китайской линией. Российское правительство на это не шло, все время настаивая на том, что маньчжурский вопрос касается исключительно России и Китая и что Япония вообще не должна вмешиваться в маньчжурские дела.

В телеграмме императору Николаю II царский наместник на Дальнем Востоке в те дни писал:

«Для нас единственным основанием для соглашения могло бы служить только признание Японией Маньчжурии, стоящей всецело «вне сферы ее интересов»... Ожидать успеха переговоров с Японией возможно лишь при условии, если посланнику будет предоставлено с полной ясностью дать понять японскому правительству, что права и интересы свои в Маньчжурии Россия намерена отстаивать вооруженною рукою».

В Токио спешно готовились к разрешению противоречий с Россией силой «уже отточенного» оружия. Кроме протектората над Кореей японцы с провокационной целью потребовали доступ в Южную Маньчжурию. Российское правительство, естественно, отвергло такое требование. Если протекторат над Кореей оно и готово было признать с некоторыми оговорками, то взамен потребовало полного отказа японской стороны от других притязаний. 23 декабря 1903 года со стороны Японии уже в ультимативной форме последовали новые предложения относительно Южной Маньчжурии. Нота подкреплялась бряцанием оружия: начались спешные перевозки боеприпасов в военно-морские порты, прекратились занятия в морской академии, артиллерийской и минной школах, был объявлен призыв резервистов в армию, отменены все пароходные рейсы в Австралию и Америку, в экстренном порядки стали мобилизовывать гражданские суда для перевозки войск, началась подготовка к отправке в Корею трех пехотных бригад...

Правительство России, ощущая собственную неготовность к большой войне на Дальнем Востоке, согласилось признать интересы Японии в Маньчжурии. Но только в той мере, в какой их имели Великобритания, Франция и Германия. Японская сторона отвергла такое предложение, и в Токио начался новый всплеск националистической агитации за немедленную войну.

Барон Шибузава на собрании в клубе столичных банкиров заявил:

«Если Россия будет упорствовать в нежелании идти на уступки, если она заденет честь нашей страны, тогда даже мы, миролюбивые банкиры, не будем в силах далее сохранять терпение: мы выступим с мечом в руке». На страницах газеты «Ници-Ници» появился лозунг: «Бейте и гоните дикую орду, пусть наше знамя водрузится на вершинах Урала».

Масла в огонь подлил американский президент Теодор Рузвельт, официально заявивший, что в предстоящей войне США будут придерживаться благоприятного для Японии нейтралитета. За несколько дней до начала дойны Токио посетил, безусловно не с целью экскурсии, американский военный министр Тафт.

Царское правительство, предпринимая экстренные меры по наращиванию военных сил на Дальнем Востоке, старалось затянуть переговоры в надежде, что в ближайшее время Япония все же не решится на вооруженное выступление. Российскому послу в Токио была отправлена правительственная телеграмма, в которой Японии делались новые уступки. Но японское правительство, знавшее о се содержании, задержало телеграмму в Нагасаки (или в самом Токио).

И тогда под предлогом неполучения ответа на свои требования, Империя на Японских островах 24 января 1904 года порвала дипломатические отношения с Россией. Российскому посланнику борону Розену было предложено вместе с миссией незамедлительно покинуть Токио. По сути дела это было неофициальным объявлением войны. Японский посол в Санкт-Петербурге Курино, отзывавшийся из России, получил от своего шефа барона Комуры телеграмму следующего содержания:

«Японское правительство решило окончить ведущиеся переговоры и принять такое независимое действие, какое признает необходимым для защиты своего угрожаемого положения и для охраны своих прав и интересов».

По той информации, которая поступала из Токио, и характеру поведения японской дипломатической миссии на переговорах в Санкт-Петербурге было совершенно очевидно, что страна Восходящего Солнца не собирается урегулировать спорные вопросы на Дальнем Востоке мирным путем и твердо решила воевать со своим соседом. Японцы лишь ждали наиболее благоприятного момента. Он определялся завершением последних приготовлений к войне и, в частности, прибытием новейших «латиноамериканских» броненосных крейсеров «Ниссин» и «Кассуга» на острова. На основании этой информации можно было с точностью до нескольких дней установить время начала русско-японской войны.

Многие русские военные руководители своевременно предупреждали правительство и лично всероссийского монарха о неотвратимости войны и наиболее вероятном способе ее начала со стороны неприятеля. Первым это сделал контр-адмирал С.О. Макаров, который за десять лет до начала русско-японской войны в докладе морскому министру вице-адмиралу Ф.К. Авелану указывал, что активные действия японцев против России на Дальнем Востоке, вероятнее всего, начнутся с «нападения на русский флот с целью его уничтожения».

Аналогичный вывод о возможности внезапного нападения на русскую Тихоокеанскую эскадру в месте базирования (в Порт-Артуре) был сделан и на основании стратегической игры, проводившейся в Морской академии в 1902–1903 годах. Однако и этот вывод в виде письменного заключения не был принят во внимание и сдан на хранение в архив. Подобную участь ранее постиг и макаровский доклад морскому министру.

Опытного во флотском деле командира Кронштадтского военного порта С.О. Макарова беспокоила неподготовленность Тихоокеанской эскадры к началу боевых действий. Младший флагман эскадры контр-адмирал Ухтомский писал, что будущий театр военных действий не изучался. Корабли, «кроме Дальнего и бухты «Десяти кораблей», никуда не ходили, берегов наших не знали». Артиллерийские стрельбы велись редко, и при этом стреляли больше по стоявшему судну-мишени, чем по буксируемому.

Говоря о взаимодействии порт-артурской эскадры с береговой крепостной обороной тот же контр-адмирал П.П. Ухтомский отмечал, что, когда началась война, «наши миноносцы боялись подходить к нашим берегам, опасаясь быть расстрелянными своими же батареями».

Говоря о неподготовленности русского флота на Тихом океане к войне с Японией, командир эскадренного броненосца «Севастополь» капитан 1-го ранга Н.О. Эссен заявил: «Весь строй нашей судовой жизни очень далек от боевых условий». Еще резче высказался один из русских адмиралов: «Наш современный в русско-японской войне флот представлял в смысле тактической подготовки нечто вроде морской Милиции, но не регулярной вооруженной силы».

Конечно, когда осенью 1903 года начался последний этап подготовки Японии к войне, российская сторона за оставшиеся до начала боевых действии три месяца просто не могла наверстать то, что не было сделано за предыдущие десять лет. Однако и этого времени хватило бы на то, чтобы принять целый ряд мер для повышения обороноспособности российского Дальнего Востока. В частности, повысить боеготовность сухопутных войск и обеспечить безопасность кораблей Тихоокеанской эскадры на случай внезапного нападения на них японских морских сил. Но и этого не было сделано.

Нельзя сказать, что военные и государственные руководители России вообще не понимали всей серьезности сложившейся на Дальнем Востоке обстановки и не принимали частичных мер к обеспечению обороноспособности Тихоокеанской окраины государства. 13 января 1904 года дальневосточный царский наместник адмирал Е.И. Алексеев телеграфировал министру иностранных дел графу В.Н. Ламслорфу:

«Существенное разногласие между Россией и Японией вполне выяснено, способа для достижения соглашения взаимной уступчивости нет: вооруженное столкновение с Японией неизбежно, можно только отдалить его, но не устранить».

Из этой телеграммы видно, что царский наместник, две недели спустя назначенный императором Николаем 11 главнокомандующим вооруженными силами России на Дальнем Востоке, реально оценивал ситуацию. Он предлагал предпринять некоторые меры по повышению боеготовности русской армии в восточных областях государства и ее частичному развертыванию. Последнее в устремленной к войне Японии было уже давно сделано.

Еще в декабре 1903 года адмирал Е.И. Алексеев запросил у монарха разрешения объявить мобилизацию на территории Дальнего Востока и в сибирских губерниях, ввести военное положение в Маньчжурии, Владивостоке и Порт-Артуре и выдвинуть часть войск прикрытия на рубеж реки Ялу. 25 декабря военный министр сообщил наместнику о разрешении провести намеченные мероприятия, за исключением выдвижения русских войск на реку Ялу. Последнее, по мнению правительства, могло ускорить войну.

Однако через несколько дней из Санкт-Петербурга последовало новое высочайшее распоряжение, отменявшее ранее данное распоряжение на мобилизацию и введение военного положения. Император Николай II и его министры опять-таки опасались, что такие действия российской стороны ускорят войну с Японией.

Придавая большое значение своевременному развертыванию части сил русской армии, адмирал Е.И. Алексеев 4 января 1904 года вновь обратился к государю за разрешением занять хотя бы небольшими заградительными отрядами некоторые пограничные с Кореей пункты. 9 января такое разрешение пришло, и воинские части, намеченные для этой цели, стали готовиться к выдвижению на рубеж пограничной реки Ялу. 7 января последовал приказ готовиться к переводу на военное положение крепостей Порт-Артур и Владивосток. Одновременно разрабатываются инструкции по охране кораблей Тихоокеанской эскадры на внешнем порт-артурском рейде. Они вводятся в действие приказом адмирала Е.И. Алексеева. Русские миноносцы впервые выходят в Желтое море для несения дозорной службы. 20 января царский наместник вновь запросил у правительства разрешения объявить мобилизацию войск Дальнего Востока и Сибири и дать указание об использовании флота в случае высадки японцев в Корее. При этом он высказал свое мнение о целесообразности использования морских сил для противодействия высадке японской армии в порту Чемульпо. Высочайшее разрешение на мобилизацию и инструкции об использовании Тихоокеанской эскадры пришли в Порт-Артур 27 января, уже после начала войны.

Сперва была объявлена мобилизация войск дальневосточного наместничества, затем Сибирского военного округа (4-го армейского Сибирского округа), а в начале февраля 1904 года — запасных Вятского и Пермского уездов. Мобилизация проходила без каких-либо осложнений, если не считать громадности расстояний для доставки призванных в армию запасников. Гораздо проще обстояло дело с мобилизацией Забайкальского, Амурского, Уссурийского, Сибирского, части Оренбургского и Уральского казачьих войск — казачьи полки привычно собирались и выступали на войну в считанные дни.

Большой ошибкой российского руководства было запоздалое назначение высшего командования русскими сухопутными и морскими силами на Дальнем Востоке. Если главнокомандующий маршал Ивао Ояма, командующие японскими армиями, намеченными для высадки на материке, и действующим флотом назначались микадо за несколько месяцев до начала войны, то в Санкт-Петербурге решились на такой шаг только после начала боевых действий. Командующий русской Маньчжурской армией генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин и командующий флотом Тихого океана вице-адмирал С.О. Макаров получили свои назначения после прихода в столицу вести о нападении японцев на русские корабли под стенами морской крепости Порт-Артур. То, что командующие со своими штабами обычно делают в подготовительный, предвоенный период (изучение оперативных планов, обстановки на театре военных действий, состояния войска и флота), полководец А.Н. Куропаткин и флотоводец С.О. Макаров вынуждены были делать в условиях уже начавшейся войны. Свое командование Маньчжурской армией и флотом Тихого океана они начали в поезде, который шел из российской столицы в Порт-Артур не одну неделю. 27 января был обнародован Высочайший манифест всероссийского монарха Николая 11 Александровича Романова с официальным объявлением о начале русско-японской войны. Он гласил:

«В заботах о сохранении дорогого сердцу нашему мира нами были приложены все усилия для упрочения спокойствия на Дальнем Востоке. В сих миролюбивых целях Мы изъявили согласие на предложенный японским правительством пересмотр существовавших между обеими империями соглашений по корейским делам. Возбужденные посему предмету переговоры не были, однако, приведены к окончанию, и Япония, не выждав даже получения последних ответных предложений правительства нашего, известила о прекращении переговоров и разрыве дипломатических отношений с Россией.

Не уведомив об этом, что перерыв таковых сношений знаменует собой открытие военных действий, японское правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура.

По получении о сем донесения Наместника Нашего на Дальнем Востоке, Мы тотчас же повелели вооруженной силой ответить на вызов Японии.

Объявляя о таковом решении Нашем, Мы с непоколебимой верой в помощь Всевышнего и в твердом уповании на единодушную готовность всех верных Наших подданных встать вместе с Нами на защиту Отечества, призываем благословление Божие на доблестные Наши войска армии и флота».

Высочайший манифест микадо — императора Японии о начале воины с Россией официально вышел на следующий день после опубликования российского, 28 января. В японском императорском манифесте говорилось следующее:

«Мы объявляем войну России и приказываем нашим армии и флоту всеми вооруженными силами начать враждебные действия против этого государства, а также Мы приказываем всем поставленным от нас властям употребить все силы при исполнении своих обязанностей во всем, согласно с полномочиями, для достижения народных стремлений при помощи всех средств, дозволенных международным правом.

В международных сношениях мы всегда стремились поощрять мирное преуспевание нашей Империи в цивилизации, укреплять дружественную связь с другими державами и поддерживать такой порядок вещей, который обеспечивал бы на Дальнем Востоке прочный мир, и нашим владениям безопасность, не нарушая при этом права и интересы других государств. Поставленные от нас власти исполняли до сих пор свои обязанности, сообразуясь с нашим желанием, так что наши отношения к державам становились все более сердечными.

Таким образом, вопреки нашим желаниям, нам, к несчастью, приходится начать враждебные действия против России.

Неприкосновенность Кореи служила всегда для нас предметом особой заботы, не только благодаря традиционным сношениям нашим с этой страной, но и потому, что самостоятельное существование Кореи важно для безопасности нашего государства. Тем не менее Россия, невзирая на торжественное обещание в договорах с Китаем и на неоднократные уверения, данные другим державам, продолжает занимать Маньчжурию, утвердилась и укрепилась в этих провинциях, стремясь к их окончательному присоединению. Ввиду того, что присоединение к России Маньчжурии сделало бы для нас невозможным поддерживать неприкосновенность Кореи и отняло бы всякую надежду на поддержание в будущем мира на Дальнем Востоке, мы решили ввиду этих обстоятельств начать переговоры по этим вопросам, чтобы таким путем обеспечить прочный мир. Имея в виду такую цель, поставленные от нас власти вошли по нашему приказанию в переговоры с Россией и в течение шести месяцев происходили частые совещания по затронутым вопросам.

Россия, однако, ни разу не пошла навстречу нашим предложениям в духе примирения и умышленными проволочками старалась затянуть улаживание этого вопроса. Заявляя о своем желании поддерживать мир, она, с другой стороны, усердно готовилась к войне на море и суше, стараясь таким образом выполнить свои эгоистические планы.

Мы никоим образом не можем поверить тому, что Россия с самого начала переговоров была воодушевлена серьезным и искренним желанием мира. Она отклонила предложения нашего правительства. Независимость Кореи в опасности. Это угрожает жизненным интересам нашей Империи.

Нам не удалось обеспечить мир путем переговоров. Теперь нам остается обратиться к оружию.

Наше искреннее желание, чтобы преданностью и храбростью наших верных подданных был бы скоро восстановлен вечный мир и сохранена слава нашей Империи».

После обнародования Высочайших манифестов о начале войны, в столицах России и Японии состоялись торжественные официальные церемонии по такому случаю. 27 января, в 4 часа дня, в санкт-петербургском Зимнем дворце состоялся «Высочайший выход к молебствию» по случаю объявления войны с Японией. Государь-император Николай II Романов был встречен собравшимися, среди которых было много военных людей, с «неописуемым восторгом». В стенах исторического дворца Российского государства долго гремело единодушное ура.

Официальная церемония объявления войны России в Японии выглядела более сдержанно. 29 января в дворцовых покоях столицы страны Восходящего Солнца города Токио — в залах Кенджо, Корейден и Камидоно — были совершены богослужения и собравшимся прочтен императорский манифест. С той же целью обергофмаршал принц Инакура Томосада был отправлен микадо в особо почитаемый храм Исе, где кроме участия в богослужении по поводу объявления войны совершил поклонение гробницам Джимму-Денно, где покоились останки основателя правящей династии на Японских островах и Комея — отца нынешнего микадо.

Так для мировой истории на заре XX столетия началась русско-японская война 1904–1905 годов.

Известно, как отреагировал министр иностранных дел России граф В.Н. Ламсдорф, разбуженный ночью с 26 на 27 января 1904 года. Стоя в халате, глава российского внешнеполитического ведомства, прочитав телеграмму царского наместника на Дальнем Востоке адмирала Е.И. Алексеева о нападении японских миноносцев на русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура, в сердцах бросил посланным к нему одну-единственную фразу, ставшую крылатой: «Доигрались-таки!»

<< Назад   Вперёд>>