Глава 4. Око за око
Я был бы достоин восстановить свободу
Риму, если бы Рим мог пользоваться ею.
Император Гальба
«Зурап» своим признанием обличил тайны кандагарского басмаческого подполья, внес неразбериху и хаос в его ряды, посеял страх среди басмачей, уничтожением бывших сподвижников «Акрама» и «Фараха», поставил под удар ХАДа десятки подпольщиков, действующих нелегально под прикрытием различных фирм в Кандагаре. Бросил гигантскую тень подозрительности среди членов кандагарского подполья и… словно растаял, как айсберг в теплых водах Гольфстрима, исчез, ушел в небытие, возможно, убит.
Однако в реальной жизни случайностей с исчезновением человека не бывает. Человек – не иголка, в стоге сена не спрячешь, не накроешь с головой шапкой-невидимкой. Жизнь – не сказка, а быль, и ничего в этой жизни сказочного нет. Оставшиеся на свободе главари кандагарского подполья, сумевшие выжить, улизнуть от ареста и скрыться, стали сопоставлять факты, анализировать, что же случилось на самом деле с кандагарским подпольем, почему оно было разгромлено и кто виноват? Факты – упрямая вещь, если они не отрывочные и не произвольные, они создают общую картину, предшествующую провалу. Однако не хватало многих деталей восстановления общей картины, а главное, куда делся «Зурап», что с ним случилось, и где он теперь, один из руководителей кандагарского подполья?
С исчезновением «Зурапа» появилось немало тайн, сплетен, догадок. Встал вопрос, кто сможет приоткрыть завесу исчезновения «Зурапа», и кто за этим стоит, чья разведка, США или России?
Пока в Кандагаре собирали факты, их анализировали, тайна исчезновения «Зурапа» не приоткрывалась, а закрывалась. Из Кандагара на поиски «Зурапа» направились в Кабул, Герат, Мазари-Шариф десятки басмаческих курьеров с единой целью если не отыскать «Зурапа», то напасть – хотя бы на его след.
Не буду утомлять читателя развитием событий вокруг «Зурапа», о них скупо сказал наш агент, будучи фармацевтом самой престижной фирмы по производству лекарств в Кандагаре, к нему обращались за лекарством все, включая лидеров басмаческого подполья. Один из них заявил открытым текстом, что приводит свой дом в порядок, убирает все ненужное, разыскивает тех, кто учинил в доме разгром! Намек на розыск лиц, причастных к разгрому кандагарского подполья, был понят нашим агентом, речь шла не обязательно о «Зурапе», а о ком-то еще, кто был причастен к провалу.
Догадки и вымыслы – одно, а реальность была такова, что «Зурап» находился в Кабуле, его судьба окажется в результате поимки мучительной и трагичной, нежели можно было только предположить.
Так вышло, возможно, потому, что «Зурап» был не до конца откровенен с военной разведкой, что-то утаил и в последующем нам не удалось его отгородить от мести тех, о которых знал только он один.
Оказавшись в Кабуле служащим коммерческого банка, «Зурап» изменил свою внешность, как ему советовали сделать, отрастил усы, бороду, стал носить очки, одевался богато и броско, казалось, никто не признает в располневшем служащем банка того худого и болезненного на вид «Зурапа», тем более что в это неспокойное время каждый горожанин Кабула думал, прежде всего, о себе, смотрел под ноги, а не на лица людей, стремясь не упасть и не быть затоптанным толпой.
«Зурап», пройдя через многочисленные трудности и испытания, шагнул в новую жизнь, отказался от прежних политических взглядов, оставил за собой сожженные мосты и не хотел вспоминать об этом. Однако страх разоблачения мертвой петлей повис над «Зурапом», обжигал его шею, и короткие воспоминания прошлой жизни доставляли ему немало тревог и волнений. «Зурапу» очень хотелось в минуты расстройства и душевного кризиса оказаться маленькой мошкой и спрятаться в щель, где бы его никто не нашел.
Человеческая жизнь, хотя и долгая, всегда реализует одну возможность, отсекая другие варианты. Предсказать будущее нельзя, можно лишь сказать, что было в прошлом, и тот, кто может предсказать будущее – это пророк, но и он не сможет предвидеть все коллизии человеческой жизни до той поры, пока Бог не возьмет его в свое царство.
По долгу службы я через свои связи продолжал интересоваться жизнью «Зурапа», знал, что стоит нашим войскам покинуть Афганистан, начнется еще больший хаос, месть, многие лица, поддерживающие с нами связь, могут лишиться головы. Но «Зурап» стоял на своем и не хотел покинуть Афганистан ни при каких обстоятельствах. Кроме всего прочего, он боялся сибирских морозов и, несмотря на начитанность и интеллигентность, считал, что в России разгуливают по улицам медведи, хватают людей и тащат в берлогу, сдирают шкуру и этими жертвами питаются. Было странно слышать от взрослого человека такую чепуху, но он верил в то, что говорил, полагал на полном серьезе, что Россия – дикая страна, населенная воинственными русскими и медведями.
«Зурап» принял окончательное решение остаться в Кабуле и никуда не уезжать.
– Пусть все идет своим чередом, – говорил он спокойно своим тихим голосом, – что начертано самой судьбой и Аллахом, так и будет, от этого никуда не деться и не спрятаться. За все следует платить, включая зло, причиненное людям. В моих делах и поступках не все было согласовано с моей совестью и, понимая это, я готов нести любое наказание. Что сбылось в моей жизни, что не сбылось – об этом не тужу.
Трудности, через которые прошел «Зурап», не закалили его, а подорвали здоровье, силы уходили, прибавились седины. Не все нравилось «Зурапу» на новой работе в банке, он говорил: – Моя служба в банке – это огромное мошенничество ценными бумагами, – но продолжал работать, пристрастившись к спиртному.
К тому времени, пока «Зурап» находился в Кабуле, у меня было немало причин для внутренних тревог и волнений, кто-то погибал из друзей, знакомых, их гибель я воспринимал очень остро, как личное горе. Любая напрасно загубленная жизнь была для меня большим моральным испытанием и, кажется, по сей день, хотя прошли года, я хорошо помню, при каких обстоятельствах погиб тот или иной мой товарищ. Не заглядывая в свой походный блокнот, мог назвать их имена, фамилии и отчества. Память о павших священна, но не каждый начальник так думал и воспринимал гибель военнослужащих на поле брани. Привыкшие обходиться словами «не потерплю» и «разорю», эти начальники никогда не скорбели о гибели подчиненных. Считали, раз идет война, гибель солдат и офицеров неизбежна, и гнали военнослужащих в бой, как на скотобойню. Эти безразличие и тупость, как мать пороков, дорого обошлись России и Афганистану. Судьба десятков тысяч солдат и офицеров, загнанных в Афганистан, как в мышеловку, во многом напоминала судьбу узников ГУЛАГа и концентрационных лагерей, разбросанных на просторах Сибири и Дальнего Востока. Народ был статистом немых злодеяний большевистской партии, совершаемых втайне. История как пролог к диалогу повторялась в Афганистане на судьбах моих соотечественников, словно доказывая на многочисленных примерах, что зло вечно и с ним нельзя бороться, чтобы не причинить новое зло.
«Эти всегда, как дети, – говорил И. А. Бунин о большевиках и их зверствах, – и главная их черта – жажда разрушения».
«Жажда разрушения» в Афганистане была доведена до абсурда. Даже кровожадный король Филипп Второй и Жан Поль Марат не смогли перещеголять большевиков, пожелавших строить свой собственный рай на костях и несчастье миллионов русских людей.
– А ведь я бросаю вызов советской власти! – размышлял я в минуты тягостных раздумий об итогах Афганской войны, тысячах погибших и искалеченных войной, включая афганцев, таких, как «Зурап», попавшего под жернова войны и смятого морально, идейно, физически.
Известно, что король Филипп Второй любил истязать кошек иголками. Кошек запирали в специальный ящик – клавесины, и король наблюдал за поведением кошек, наслаждался своей жестокостью. Кошки, как люди, плакали, а он уже думал о том, как будут вести себя люди, запертые в ящике вместо кошек.
Судьба готовила «Зурапу» свою «клавесину», не менее жестокую и злую.
Прошло около двух лет, как «Зурап» находился в Кабуле с того дня, когда я отправил его в афганскую столицу, а через месяц его семью, полагая, что прошлое «Зурапа» надежно спрятано на кандагарском кладбище и «Зурапа» никто не станет искать. Однако в реальной жизни бывает не все так, как задумано. Тайные и явные недоброжелатели «Зурапа», соприкасавшиеся с «делом «Зурапа», стали искать, как ищейки, куда пропал след «Зурапа», сделали вывод, что не все здесь чисто и поэтому можно из дела «Зурапа» иметь свою выгоду. Утечка информации о «Зурапе» и откровенное предательство ряда лиц приводили к тому, что тайное постепенно становилось обыденным делом, но только с привкусом смерти. Словом, подтверждалась старая, но не стареющая истина, что Восток – деле тонкое, и если умело подобрать ключи к любым тайнам Востока, они заговорят.
В конце апреля 1983 года обезображенное и обезглавленное тело «Зурапа» было обнаружено полицией в мусорном ящике кабульского торгового рынка, рядом со старой сосной, изуродованной взрывом гранаты.
На фоне нищеты, голода, изуродованных войной деревьев происходили жизненные коллизии афганских граждан, с такими же изуродованными судьбами, как судьба громадного валуна, лежащего на самом краю обрыва. Упадет громадный валун вниз сегодня или завтра, задавит кого-либо или нет, это никого не волнует, как и судьба каждого человека в годы войны.
Убитая горем жена «Зурапа» с трудом опознала тело мужа, изуродованное, без головы, изъеденное мышами и крысами. Она не была посвящена в «дело «Зурапа» и не могла понять, что же случилось с мужем, почему он убит и за что? Как бы ни был слаб голос жены «Зурапа», он был услышан новыми друзьями мужа и семье была оказана помощь. Однако угрозы расправы над семьей «Зурапа» не были лишены основания. Вначале какие-то люди разбили окна в доме вдовы, затем убили брата «Зурапа». Он бил найден на площади с веревкой на шее. Чувствовалось, чья-то вражья сила подбирается к семье «Зурапа». Жена закрывала на ночь все двери на запоры, но покоя от этого не было, изнеможенная угрозами физической расправы, она засыпала лишь под утро, оберегая детей. Друзья «Зурапа» похоронили его тихо и скромно, без каких-либо почестей, с оглядкой на незнакомцев, пытавшихся закидать траурные носилки камнями. Похороны «Зурапа» напоминали смерть старого верблюда, донесшего свою поклажу до нужного места и сдохшего от усталости на глазах хозяина. Не было слез и речей, лишь желание положить в могилу мертвеца и закопать в землю, зарыть и не вспоминать, как страшный сон.
Однако трагедия семьи «Зурапа» на этом не закончилась, стал осуществляться нечеловеческий сценарий торжества зла, приведший в замешательство многочисленных соседей «Зурапа», ничего не знавших о тихом и скромном служащем банка.
Зловещие угрозы мести сбылись.
На пятые сутки после похорон «Зурапа» была зверски убита вся его семья: жена, трое детей и престарелая мать. Все они были изрезаны на мелкие куски, как мясник рубит мясо в своей лавке на продажу, а головы детей были воткнуты на деревянные шесты и выставлены для общего обозрения.
Кто убил «Зурапа», его жену, детей и его престарелую мать, так и осталось тайной за семью печатями. Восток любит надежно прятать свои тайны и оберегать их от любопытных глаз, предпочитая болтовне о справедливости наказания – кровную месть.
– Кто умеет молчать, тот святой! – говорят на Востоке, и в этих словах состоит вся мудрость, хитрость и боль Афганистана, такого непредсказуемого, разного и до конца не понятого, коварного, лживого, доброго и хитрого, злого и сердечного.
Загадочная смерть «Зурапа» привела меня к мысли провести личное расследование причины смерти и исполнителей наказания. «Зурап» какое-то время проживал рядом с иранским посольством в Кабуле и поддерживал связь с третьим секретарем посольства Ирана. Эта небольшая зацепка была единственным ключом к разгадке тайны гибели «Зурапа», но по мере расследования всех обстоятельств смерти «Зурапа» мне пришлось встретиться с третьим секретарем Ирана в Кабуле, с которым «Зурап» поддерживал какое-то время личные отношения. Третий секретарь не стал скрывать, что встречался с «Зурапом», но всякий раз при встрече многословил, говорил не по существу, словно боялся сказать всю правду о «Зурапе», которую знал.
На очередной встрече третий секретарь посольства предложил:
– Давайте с вами встретимся на том рынке, где был убит «Зурап»!
Я согласился.
В назначенное время я был на кабульском торговом рынке у того самого дерева, одиноко стоящего у ворот рынка, где было обнаружено тело «Зурапа», стал ждать третьего секретаря посольства, который запаздывал. Кабульский рынок, всегда шумный и крикливый, встретил меня тревожным ожиданием беды. Повсюду солдаты ХАДа и Царандоя, переодетые агенты службы национальной безопасности. Меня остановил офицер Царандоя, проверил мои документы и на мой вопрос: «Что здесь происходит?» ответил: «Будьте осторожны и внимательны, товарищ полковник. На рынке группа террористов. Они только что жестоко расправились с третьим секретарем посольства Ирана, неизвестно почему оказавшимся на этом рынке, пользующемся дурной славой. Здесь постоянно что-то происходит, кого-то убивает. Словом, остерегайтесь!»
В расстроенных чувствах, что погиб третий секретарь иранского посольства и ничего не удалось узнать о смерти «Зурапа» со слов иранского дипломата, я поспешно покинул рынок.
Афганское басмаческое подполье сурово карало предателей и изменников, но было совершенно не ясно, почему все-таки эта участь постигла третьего секретаря иранского посольства? В чем он провинился перед террористами, покаравшими «Зурапа»? Вопросов было много, но не было на них ответов, тем более что иранский дипломат был для Афганистана дружеским дипломатом, человеком единой веры.
Возможно, размышлял я, что третий секретарь иранского посольства был убит случайно, его приняли за кого-то другого и убили, а может быть, здесь нет никакой случайности, но сказать что-либо определенного о смерти дипломата было нельзя.
Шла в Афганистане гражданская война, ежедневно гибли сотни и тысячи людей, за что? Никто не мог сказать! Одни погибали от беспечности, другие – за идеалы, третьи – за личную выгоду.
Так случилось, что «Зурап» погиб.
«Зурап» своим предательством друзей по борьбе с режимом Бабрака Кармаля сумел выторговать жизнь и отсрочить смерть, но она все же настигла его, когда он ее не ждал, и покарала жестоко и безжалостно, когда, казалось бы, прошлое было забыто, а настоящее сулило много светлых дней в жизни.
«Зурапа» покарала рука судьбы. Прошлое его настигло и лишило жизни. Это, пожалуй, все, что можно сказать о нем. Да, еще один, небольшой случай из его жизни, запомнившийся мне, когда я провожал «Зурапа» на аэродроме в Кабул. «В детстве, – говорил «Зурап», – у меня постоянно не было денег, а очень хотелось еще раз посмотреть кинофильм «Тарзан», где много красивых сцен природы, богатый животный мир, красивые артисты, особенно Тарзан. Киномеханик брал за просмотр фильма два яйца. У двери стояла большая корзина, и желающие посмотреть фильм бросали в корзину по паре яиц как плату за вход в зал. У меня на этот момент было только одно яйцо, но я знал, что одна из куриц должна обязательно снести яйцо, но она не торопилась, с испугом смотрела на меня, а я – на нее. Ей было не понять, что я опаздываю на просмотр фильма. Тогда я схватил курицу, подавил ее, чтобы выкатилось яйцо, курице это не понравилось, она закудахтала, привлекла кудахтаньем внимание бабушки, которая схватила палку и отстегала меня».
С хорошим настроением «Зурап» покидал Кандагар, мы пожали друг другу руки и расстались, как друзья. Кто знал, что все так плохо кончится? Никто. У подполья были длинные руки, и они достали «Зурапа» и отомстили ему за все.
Вскоре после того как я проводил «Зурапа» в Кабул, был убит один из самых ценных наших агентов по кличке «Шериф». Ему, как и «Зурапу», отрезали голову. Кому-то из главарей кандагарского подполья очень нравилось срывать головы с плеч и устанавливать их на деревянные шесты, как было с детьми «Зурапа», устрашая этими мерами людей, сотрудничавших с народной властью.
Исполнителями мести за измену и предательство были «стражи ислама», жестокие и коварные люди. Об их существовании я знал, но мне не приходилось увидеть кого-нибудь из них, посмотреть им в глаза, спросить, какая мать их родила на свет и где они черпают столько ненависти и зла к людям? Вскоре возможность увидеть своими глазами одного из «стражей ислама» мне представилась совершенно случайно. Я был явно поражен, увидев перед собой настоящего красавца, одетого с иголочки, как денди, характеризуя его словами поэта, никак не злобного и отвратительного человека, носителя зла со звериным оскалом волка, как представлялось мне ранее.
Чудом уцелел наш информатор «Чабан», который вырвался из басмаческих лап в результате оплошности охранника, смог бежать. Когда «Чабан» предстал передо мной, я с трудом узнал его. На нем не было живого места. Пальцы правой руки отрублены и лежали у него в кармане, левое ухо надрезано ножницами, между пальцами ног вбиты деревянные иголки. Он смог опознать только одного из палачей и потерял сознание. Кровь хлынула из глотки, и смерть вошла в его мозг. «Чабан» никого не узнавал и объяснялся лишь на языке жестов, повторял бессвязно три слова: «Ворон», «Басмач», «Мулла».
«Что бы могли означать эти слова?» – размышлял я после очередного посещения кандагарского военного госпиталя, куда был помещен «Чабан».
Распадающееся тело «Чабана» издавало отвратительный запах гнили, и все, кто входил в палату, где лежал больной, старались долго не задерживаться там и поскорее уйти под любым предлогом, чтобы не дышать гнилью.
«Чабан» потерял всякую надежду на жизнь, лишь повторял слова: «Ворон», «Басмач», «Мулла».
– Бредит? – спросил я лечащего врача госпиталя.
– Не похоже, что бредит! – ответил он. – Пульс в норме. Жар начал спадать. В его словах что-то есть реальное и загадочное, но что? Этого мы пока не знаем, а он не может объяснить, что значат эти слова.
– Скажите, доктор, кто кроме меня посещает больного?
– Посетителей мало. Этот больной не приносит нам много хлопот, как другие, числом посетителей, если бы не отвратительный запах, идущий от рваных ран, но я полагаю, что постепенно этот запах сойдет на нет, как только раны начнут подсыхать. А насчет посетителей должен заметить, что только вчера в госпиталь зашли под вечер три молодых человека, хотели попроведать своего товарища, но он был выписан накануне. Чтобы пакет с колбасой и сыром не пропал, они оставила его этому больному, сказали: «Не нести же домой обратно. Пусть этот бедолага съест и, даст бог, поправится!»
Мне показалось, – продолжал доктор, – что такой жест молодых людей не уместен, тем более что сейчас в Кандагаре не так-то просто купить сыр или колбасу, а если удастся купить, то за очень большие деньги, народ ест кошек, собак, а тут такой широкий жест. Когда незнакомые люди ушли, я вспомнил, какое большое внимание вы уделяете больному, решил дать маленький кусочек колбасы собаке, она съела и на моих глазах сдохла. Так что, товарищ полковник, ваш клиент кому-то не дает покоя и, по-видимому, очень мешает спокойно жить. Эти люди не оставляют его без внимания даже в госпитале.
– Как выглядят эти трое?
– Все трое веселые, улыбчивые, лет по 25, не больше. У одного из них я заметил на запястье правой руки незначительный шрам. К сожалению, товарищ полковник, это, пожалуй, все, что я могу сказать, – заявил доктор и добавил: – Но если бы кто показал фотографии этих людей, я смог бы их опознать.
Назавтра «Чабан» почувствовал себя плохо. Он метался в предсмертных судорогах, и чтобы хоть как-то облегчить участь умирающего, я пригласил в госпиталь местного муллу, молодого, красивого человека.
«Чабан» тяжело дышал, однако был в своем уме, крепился, хотя с трудом открывал глаза, и, когда увидел перед собой муллу, пришедшего к умирающему, чтобы снять грехи, почувствовал душевное облегчение. «Чабан» жутко закричал, что с ним никогда не случалось. Глаза налились кровью, он приподнялся на руках от подушки и схватил из последних сил муллу за одежду, затем за бороду, оказавшуюся приклеенной, и оторвал ее, потерял сознание, еле слышно прошептал: «Это «Мулла», нет только «Ворона» и «Басмача».
Через час «Чабан» скончался. Надежды не оправдались, что «Чабан» поправится. Служба государственной безопасности – ХАД держала в своих руках нити глубоко законспирированной организации «стражи ислама», самой кровавой и решительной из всех организаций Афганистана на моей памяти.
Мнимый мулла оказался одним из руководителей басмаческого подполья, его совершенно секретного крыла «стражи ислама». Мулла по приказу руководства приводил в исполнение приговоры подпольного комитета кандагарского подполья, убивал и расстреливал неугодных людей, проделывал это жестоко, быстро, умело, не привлекая к своей особе никакого внимания.
В ХАДе муллу быстро разговорили, он дал ряд ценных показаний, но руководство ХАДа, кажется, недооценило фанатизм «стражей ислама». Оставленный на ночь в одиночной камере и прикованный цепью к стене, мулла нашел в себе силы и разбил голову о тюремную стену. Под утро его нашли мертвым.
Другой арестованный, на которого показал мулла, имел подпольную кличку «Ворон». От него ХАДу ничего не удалось узнать. Кто-то в ХАДе передал «Ворону» нож, и «Ворон» вскрыл себе вены и умер в собственной крови.
Приходилось тщательно беречь арестованных террористов из секретного крыла «стражи ислама», чтобы они уходили из жизни не раньше положенного срока.
Ни «Мулла», ни «Ворон» ничего не сказали, кто такой «Басмач». Приходилось строить догадки, фотографировать молодых людей, попавших под подозрение, и их фотографии показывать доктору, который лечил «Чабана» и видел троих террористов, запомнил их внешность, но всякий раз доктор говорил, что на фотографии запечатлен не тот человек, которого он видел однажды.
Террор, как и проституция, это известные составляющие любого режима, причем самые неуважаемые, но так необходимые в любом обществе. Террористами, как правило, становились люди риска, готовые идти ва-банк и достигать цели любой ценой. И если террорист, кроме всего прочего, обладает еще и привлекательной внешностью, ему нет цены, он стоит целой армии.
Террористами часто бывают люди, имеющие проблемы с местным законодательством, и чтобы выбиться в люди, они берут в руки оружие и стреляют, защищают свою честь или зарабатывают деньги, убивая по заказу.
Мне так и не удалось что-либо узнать после смерти «Чабана», что могло означать слово «Басмач», которое повторял много раз перед смертью «Чабан». Вполне возможно, что он называл басмачами «Муллу» и «Ворона» и под кличкой «Басмач» никто не скрывается. Доказано, что «Чабана» пытали двое: «Мулла» и «Ворон», от пыток и издевательств он и скончался. Может быть, был еще кто-то третий, но личность этого третьего не удалось установить.
«Мулла», «Ворон», «Зурап» и другие – это продукты своего времени и своей эпохи, как и упомянутый француз Видок. Их разделяют века и десятилетия, но они существуют всегда и при любых режимах являются реальными персонажами, а не вымышленными героями. По внешнему виду их невозможно заподозрить в чем-то плохом, что они живут двойной жизнью и моралью, но, находясь постоянно под прицелом закона, они считают каждый прожитый день заслугой Бога и радуются, как малые дети, новому дню, что на свободе и живы, а не в застенках тюремной камеры.
Однако наступает развязка, и участь каждого одна и та же, трагична, как падение на дно пропасти Кабры, откуда нельзя выбраться живым и невредимым. Всех этих людей объединяет родство душ, ненасытное тщеславие, эгоизм и презренная зависть Иуды.
Благодаря ряду конкретных мер, предпринятых оперативной группой, в Кандагаре были уничтожены очаги подпольного сопротивления частям 40-й армии, арестованы и убиты опытные террористы, которые держали Кандагар в каком-то оцепенении и хаосе. Местные жители Кандагара не могли понять, что произошло в городе, разводили только руками, говорили друг другу: «Даже не верится, что в Кандагаре может быть так тихо и спокойно, как при монархе, не слышно выстрелов по ночам и омерзительных криков: «Караул убивают!», словно война кончилась и настал долгожданный мир».
Кандагарское басмаческое подполье, потеряв значительную часть своих кадров, на какое-то время притихло, потеряло свою эффективность действий, большинство террористов забилось по щелям до лучших времен, стали зализывать полученные раны и увечья, как злобные волки, но подполье не бездействовало, перестраивало свои ряды. Из Пакистана, Ирана, Саудовской Аравии подтягивались в Афганистан новые члены организации, прошедшие переподготовку в военных лагерях Пакистана, с помощью их затягивались узелки порванных басмаческих паутин и связей, подполье выходило на новые рубежи, избавляясь от балласта и сомнительных элементов.
В период некоторого затишья террористической деятельности в Кандагаре переводчик Хаким заметил:
– Даже торговцев краденого поубавилось на базаре!
Басмаческое подполье получило предметный урок, но не сошло на нет из-за постоянной помощи со стороны соседних с Афганистаном государств, но и оперативная группа за этот период активной борьбы с басмачами и подпольем потеряла немало своих осведомителей, доверенных лиц и агентов. Если басмачи быстро восстановили свои ряды за счет людских ресурсов, то кандагарская оперативная группа продолжала оставаться в том же количестве – семь человек, включая водителя Александра Григорьева. Нам помощи было ждать неоткуда. В Кабульском разведывательном центре не хватало разведчиков. Центр нес постоянные потери в живой силе, а оставшаяся часть Центра была забита балластом, не представляющим никакой ценности, состояла из пьяниц и трусов, которых не знали куда деть. Отсутствие кадровых разведчиков приводило к тому, что на ряде «точек» было всего по 3–4 оперативных сотрудника, а если они погибали, «точки» закрывали и резервировали для пополнения других «точек».
Тревожно было на душе по весне 1981 года. Кандагарское подполье и басмаческие отряды затаились, чувствовалось, что следует ожидать в ближайшие дни басмаческой активности.
– Наш командир стал знаменит, – сказал обо мне переводчик Ахмет, – западная пресса посвящает ему целые заголовки газет, называет «Пиночетом» или «Пол-Потом», обещают большие деньги за его голову, поэтому следует ждать от басмачей ответных ударов, прежде всего по разведгруппе.
Ожидание чего-то плохого – хуже самой беды. Ряд наших агентов, засланных в басмаческое подполье, провалились или отошли от активной работы, связь с ними была потеряна. Отсутствие информации о состоянии басмаческого подполья и планах басмачей создавало некоторую нервозность среди разведчиков. Мы выезжали на встречи с рядом агентов, рисковали собой, а они не выходили на контакт с нами, что говорило об их провале.
Мы – разведчики, были уязвимы в чужой стране, за нами постоянно кто-то следил и сообщал о наших перемещениях по городу Кандагару. Если нам не удавалось обнаружить за собой «хвост», басмаческие осведомители шли следом за нами и контролировали все наши контакты. Вскоре оказывалось, что наши агенты или доверенные лица были убиты под пытками. Так и оставалось неизвестно, что удалось узнать басмаческому подполью о нас, и это сильно тревожило разведчиков и настораживало, что мы раскрыты перед противником, который, если не все, то уж точно многое знает о нас и, возможно, контролирует нашу деятельность, загнав нас под свой колпак.
