Обострение ломки социально-экономической структуры
Начало наступательного развития крупной машинной индустрии было связано, как и во всем капиталистическом мире, с ростом хлопчатобумажной промышленности, которая явилась своеобразным «рычагом, перевернувшим промышленность России с мертвой точки на путь более быстрого развития и технического прогресса» 96. При этом наиболее передовой отраслью хлопчатобумажной промышленности в ходе развертывания промышленного переворота стало бумагопрядение, которое к началу 60-х годов было представлено наиболее крупным капиталистическим механизированным производством, полностью обеспечивающим внутренний рынок отечественной пряжей. Здесь господствовала крупная капиталистическая фабрика с высокой концентрацией основного капитала и рабочих. Среднее число рабочих на бумагопрядильню почти в 6 раз превосходило усредненный уровень рабочей силы на текстильных предприятиях и в 20 раз на предприятиях обрабатывающей промышленности страны.
Среди предприятий текстильной промышленности на грани перехода в фабрику находились ситценабивные заведения, на большинстве которых господствующее место заняли рабочие печатные машины, хотя паровые двигатели еще не получили широкого внедрения. Здесь наблюдалась высокая норма производительности труда рабочих-печатников.
В 50-е годы наметился крупный сдвиг в развитии отечественного машиностроения, связанного с механизацией производства, где доминирующую роль стали играть крупные петербургские заводы. К числу крупных капиталистических механизированных предприятий относились стеариновые заводы Петербурга, Москвы, Казани и другие, где наблюдалась наивысшая производительность труда рабочих, превосходившая общероссийскую норму в 6,3 раза.
Накануне 1861 г. почти все отрасли обрабатывающей промышленности, где имелось крупное капиталистическое производство, были захвачены технической перестройкой. «В настоящее время, — отмечал "Журнал мануфактур и торговли" в 1858 г., — едва ли возможно сколько-нибудь обширное промышленное заведение, которое обходилось бы ручной работой или, пожалуй, конным приводом. Везде нужен более могущественный и более постоянный двигатель, и если нет дарового природного — воды, нужно употребить пар, а часто даже и при воде, в пособие для непрерывности работ необходима паровая машина» 97.
Особенно интенсивно внедряется паровая энергетика в ведущих промышленных центрах России — Петербурге и Москве с пригородами. По неполным данным, в 1853 г. на московских промышленных предприятиях насчитывалось 34 паровые машины мощностью до 700 л. с., а через пять лет, в 1858 г., их число удвоилось, достигнув 70 при мощности в 1113 л. с. (с учетом предприятий Московской губ. мощность паровой энергетики на предприятиях обрабатывающей промышленности составляла 3115 л. с.) 98. О стремительных темпах внедрения паровой энергетики на предприятиях Московской губ. свидетельствует установка в 1859 г. 31 паровой машины и 67 паровых котлов 99.
Первоначально паровая энергетика интенсивно внедрялась преимущественно на предприятиях хлопчатобумажной промышленности. По подсчетам Б. Н. Васильева, в 1853 г. на долю текстильных, главным образом хлопчатобумажных, предприятий Центрального промышленного района (преимущественно Московской и Владимирской губерний) приходилось до 91 % мощности паровых двигателей всех отраслей промышленности этого района 100. Наиболее быстро паровые двигатели внедрялись в бумагопрядильное дело, способствуя высокой концентрации фабричного производства этой отрасли. Так, в 1860 г. на 54 крупных хлопкопрядильных фабриках России действовали паровые машины общей мощностью в 5560 л. с.101 Всего на предприятия текстильной промышленности России в 1860 г. приходилось 57 % мощности всех паровых двигателей обрабатывающей промышленности, из них на долю хлопчатобумажного производства — примерно 52 % всей мощности 102. Высокая энерговооруженность российского хлопкопрядильного производства способствовала быстрому росту производительности труда и накоплению крупного капитала в этой передовой отрасли промышленности.
Но на предприятиях тяжелой промышленности паровая энергетика внедрялась очень слабо. В рассматриваемый период наиболее отсталой продолжала оставаться энергетическая система черной металлургии России, основанная на действии системы деревянных наливных колес, характерной для феодальной эпохи. По подсчетам академика С. Г. Струмилина, в 1860 г. в доменном производстве России на долю паровых машин приходилось всего 8,8 % мощности всех энергетических установок 103.
Крепостная мануфактура, царившая в горнозаводской промышленности, тормозила развитие техники, мешала росту производительности труда и обусловливала низкие темпы производства в этой важнейшей отрасли хозяйства страны.
Данные табл. 23 показывают, что накануне отмены крепостного права на тяжелую промышленность приходилась примерно 1/8 часть мощности паровой энергетики страны. Отрасли легкой и пищевой индустрии по паровой энерговооруженности более чем в 7 раз превосходили отрасли тяжелой промышленности.
Таблица 23. Распределение паровой энергетики в промышленном производстве России в 1860 г.*
Развитие промышленного капитализма сопровождалось ростом производительности труда. Но в условиях феодально-крепостнической России возможности повышения производительности труда длительное время были крайне ограничены как самой организацией общественного труда, так и низким состоянием техники производства. Российская промышленность до середины XIX в. развивалась главным образом экстенсивно, рост техники и производительности труда, за исключением отдельных передовых отраслей, был незначительным. Как отмечалось выше, только отрасли, основывавшиеся на вольнонаемном труде, и в первую очередь хлопчатобумажное производство, дали значительное увеличение производительности за первую половину XIX в.
Таблица 24. Рост производительности в обрабатывающей промышленности России за 1845—1863 гг.*
Сводные подсчеты С. Г. Струмилина, данные в табл. 24, роста производительности труда и обрабатывающей промышленности России показывают, что только в 50-х годах XIX в. произошел огромный скачок в темпах роста выработки.
Если за 1825—1845 гг. выработка продукции на рабочего в обрабатывающей промышленности увеличилась на 28,7 % (с 223 до 287 руб.), то за 1845-1863 гг. - на 131 %, а с учетом падения цен (по индексу оптовых цен для всей промышленности) производительность труда возросла на 328 % 104. С. Г. Струмилин справедливо указывал, что «фабрика праздновала в эти годы свои первые решительные победы» 105.
Наибольший прирост производительности падает на вторую половину 50-х и начало 60-х годов, когда усилилась механизация промышленных предприятий, подстегиваемая реформой по отмене крепостного права. Если за 1850—1855 гг. общая производительность труда возросла на 5,6 %, то за 1856—1860 гг. — на 28,5 % (без учета снижения цен).
В отчете Департамента мануфактур и внутренней торговли за 1859 г. указывалось, что по сравнению с 1858 г. численность рабочих на промышленных предприятиях России уменьшилась на 18 449 человек, или на 3,1 %, в то время выработано продукции на 20 729 863 руб. (прирост на 9,4%), причина которого, «как полагать должно, от распространившегося употребления паровых машин и замены ручной работы машинною» 106.
Рост производительности труда по отдельным отраслям промышленности был крайне неравномерным. Во второй трети XIX в. самые быстрые темпы роста производительности труда наблюдались в хлопчатобумажной промышленности, в которой капиталистическая организация складывалась наиболее интенсивно и влияла на рост производительности по всей российской промышленности. Во второй половине 50-х годов наивысшие темпы роста наблюдались в лесообрабатывающей, писчебумажной промышленности, на предприятиях которой стали широко внедряться паровые машины. Даже выборочный анализ динамики производительности труда в сравниваемых отраслях обрабатывающей промышленности дает возможность проследить ведущую тенденцию возрастающего развития капиталистической индустрии страны.
Таблица 25. Рост производительности в ведущих отраслях обрабатывающей промышленности России в 1854—1860 гг.*
Согласно данным табл. 25, динамика производительности труда в отдельных отраслях обрабатывающей промышленности была неодинаковой. На кривую производительности в промышленности в первую очередь влияли степень внедрения машин и роль вольнонаемного труда. К числу отраслей с низкой производительностью относились шерстяная и сахарная, хотя механизация имела здесь значительное место. Но доминировал принудительный труд, препятствующий поступательному росту производительности. Так, в сахарной промышленности за рассматриваемый период значительно повысилась доля помещичьих заводов, основанных на крепостном труде и характеризовавшихся более низкой производительностью труда по сравнению с купеческими.
Организация «феодально-капиталистического хозяйства» 107 путем внедрения разного рода машин, паровиков и прочих механизмов в целом не изменяла социальной структуры этих вотчинных предприятий, хотя и заставляла помещика-предпринимателя наряду с использованием крепостного труда прибегать к найму вольнонаемной рабочей силы, входить в капиталистические связи с рынком сырья и сбыта и т. д. В то же время в условиях действия законов промышленного капитализма крепостнические формы хозяйства на основе машинного производства оказывались все более несовместимыми в связи с крайне низкими показателями производительности труда подневольных рабочих. «Барщинная работа в свеклосахарном производстве, — отмечалось в "Журнале мануфактур и торговли" в 50-х годах, — если она не основана на взаимном соглашении заводчика с крестьянами... невыгодна потому, что работник... не быв нисколько заинтересован в успешном ходе промышленности и, напротив, находя прямую выгоду в том, чтобы ее совсем не было, они исполняют работы как-нибудь. От этого в заводе, основанном на барщинной работе, требуется больше работников и времени... С тех пор как существует у нас свеклосахарная промышленность, еще ни один завод, действовавший на коммерческом основании, не закрыл своего производства, между тем как другие, работавшие барщиною, закрылись» 108.
Крайне низкой производительность труда была на многочисленных чугунолитейных и железоделательных заводах, подавляющее большинство которых действовало на принудительном труде крепостных рабочих. Еще в 1841 г. А. П. Заблоцкий-Десятовский в записке «О крепостном состоянии в России», отмечая «дурное качество нашего крепостного труда», сравнивал, что на вотчинных чугунолитейных заводах Оренбургской губ. на одного работника приходилось 144 пуда чугуна в год, и на металлургических предприятиях некоторых графств Англии — 312,5 пуда чугуна 109.
Накануне падения крепостного права самая низкая производительность труда наблюдалась в отраслях, где действовало массовое помещичье предпринимательство, например в селитренно-поташном, дегтярно-скипидарном производствах в западных губерниях, большинство которых было обречено на уничтожение.
Начало технического переворота в промышленности и транспорте вызвало значительную по тому времени концентрацию и централизацию капиталов, что выразилось в создании акционерных обществ. Особенно интенсивно процесс акционирования протекал в последние предреформенные годы. Если за 25 лет с 1831 по 1855 г. было учреждено 74 акционерных компании с капиталом 66,7 млн руб., то за 4 года (1856—1860) — 108 с капиталом 317 млн руб., или в 5,6 раза больше. Основная масса акционерных капиталов всех российских компаний, возникших в конце 50-х годов, была направлена в сферу производственной инфраструктуры — в железнодорожный транспорт и пароходство (восемь железнодорожных (177,8 млн руб.) и пять пароходных (30,9 млн руб.) акционерных компаний), которые поглотили до 65 % всего акционерного капитала. В промышленности возникло 52 новых компании с суммарным капиталом 39,3 млн руб., что составило примерно 12,4 % всего акционерного капитала 110. Промышленные компании чаще всего были связаны не с созданием новых предприятий, а с финансовой и технической реорганизацией старых заведений. Только в 1859 г. возникло 17 акционерных обществ, из них 15 были связаны с расширением действовавших фабрик, в основном текстильных 111.
Акционерный подъем в конце 50-х годов впервые в России принял характер грюндерского и биржевого ажиотажа. Один из финансовых деятелей того времени — Л. Розенталь отмечал, что «акционерные общества составляют в настоящее время один из самых живых интересов русской, по крайней мере столичной, жизни. Люди всех званий и состояний бросились толпами в акционерную предприимчивость» 112. Впоследствии в одном из документов Комитета министров отмечалось, что «пятидесятые годы ознаменовались пробуждением у нас частной предприимчивости в промышленном деле... С тех пор стали возникать многочисленные промышленные общества, и притом в наиболее удобной, безличной форме акционерных компаний» 113.
Несмотря на численный рост таких компаний в последние предреформенные годы, Россия резко отставала в акционерном предпринимательстве от капиталистических стран Запада. Так, в 1859 г. суммарный капитал российских акционерных обществ был втрое меньше, чем в Германии. При этом в наиболее важной, банковской сфере в дореформенной России фактически не было создано ни одной акционерной компании, в то время как в Германии в этот период насчитывалось 55 коммерческих банков, а во Франции 12 114.
Акционерному учредительству — важнейшему рычагу централизации капитала — продолжала препятствовать архаическая финансово-кредитная система феодально-крепостнической России. В финансовом ведомстве длительное время господствовало направление, считающее, что частные коммерческие банки «не должны быть допускаемы и только те терпимы, кои состоят в ближайшей связи с правительством и под точным контролем оного» 115. Господствующая система казенных кредитных учреждений дореформенной России носила крепостнический характер, препятствуя поступательному развитию капиталистического обращения в стране. Сосредоточенные здесь огромные денежные накопления примерно в 1 млрд руб. были почти целиком оторваны от торгово-промышленного оборота, обслуживая нужды господствующего класса помещиков и крепостническое самодержавие. Огромной степени достиг ростовщический капитал, к услугам которого вынуждены были обращаться купцы и промышленники, платя непомерно высокие проценты за денежные ссуды. Отсутствие системы коммерческого кредита наносило колоссальный урон развивающейся торгово-промышленной жизни страны.
Массовое акционерное учредительство в предреформецной России в конце 50-х годов, особенно в железнодорожном деле, связанном с международным банковским капиталом, вызвало подлинный развал финансовой системы крепостнического государства. Под давлением жестких требований капиталистического денежного рынка правящая бюрократия царизма тщетно пыталась найти выход из надвигающейся финансовой катастрофы. Последним шагом, разрушившим фундамент крепостнической кредитной системы, явилась пресловутая операция «по изгнанию» праздно лежащих капиталов из казенных банков путем резкого снижения процента по вкладам, осуществляемая в 1857—1859 гг. Этот порочный акт вызвал катастрофический отлив денежных вкладов, одновременно возросли платежи по внешним займам, что еще более усугубило финансово-экономический кризис страны. В этот период резко ухудшился платежный баланс, почти вдвое возрос государственный долг. Бюджетный дефицит за короткий срок приобрел гигантский размер (в 5,5 раза за 7 лет), который царское правительство пыталось преодолеть резким увеличением налогового обложения народных масс, в первую очередь подушной подати и питейного налога 116.
В общественных кругах развернулась острая полемика вокруг финансово-кредитной политики царского правительства. Великий революционер-демократ Н. Г. Чернышевский в статье «Банковские преобразования» подверг сокрушительной критике крепостнический характер финансово-кредитной системы самодержавия, указывая, что только полное уничтожение крепостного строя на основе революционного переустройства общественных отношений создаст необходимые условия для организации новой, рациональной системы кредита и оздоровит финансовое положение страны 117.
В условиях глубочайшего кризиса крепостнического хозяйства, в тисках «страшных финансовых затруднений» царское правительство вынуждено было приступить к ликвидации всей системы дореформенных феодальных банков и организовать в 1860 г. Государственный банк — первый в России банк капиталистического кредита.
В это же время в финансовом ведомстве была впервые разработана экономическая программа, направленная на развитие капитализма в стране. К числу главных способов улучшения финансово-экономического положения страны предусматривалось в первую очередь «широкое железнодорожное строительство», всемерное содействие «распространению таких продуктов, которые могут у нас родиться» (хлопок, шелк, марена и прочее), «поощрять разработку железных руд на каменном угле и развитие нашего машиностроительного дела и рельсового производства всеми зависящими от правительства способами», для увеличения добычи золота в качестве главного способа предлагалось расширить права частных лиц на разведку недр Урала и Сибири 118. Но задачи капиталистического развития на основе машинной индустрии со всей остротой ставили неизбежный вопрос о незамедлительной ликвидации крепостного права в России. «Опыт доказал, — писал впоследствии министр финансов М. X. Рейтерн, — что при крепостном состоянии рассчитывать на улучшение финансов было невозможно, потому что улучшение это должно быть последствием экономического развития, а сие последнее не совместно с крепостным положением народа» 119.
Начало промышленного переворота, связанное с коренным преобразованием производительных сил, неизбежно влекло за собой радикальное изменение в системе общественных отношений. «Переход от мануфактуры к фабрике, — указывал В. И. Ленин, — знаменует полный технический переворот, ниспровергающий веками нажитое ручное искусство мастера, а за этим техническим переворотом неизбежно идет самая крутая ломка общественных отношений производства» 120.
Эта крупная социальная ломка общественных отношений в условиях предреформенной России должна была заключать в себе, прежде всего, замену отживших феодально-крепостнических производственных отношений капиталистическими, превращение их в господствующую систему, начало превращения капиталистического уклада хозяйства в ведущую капиталистическую формацию, создание новой классовой структуры, «окончательный раскол между различными группами участвующих в производстве лиц, полный разрыв с традицией, обострение и расширение всех мрачных сторон капитализма, а вместе с тем и массовое обобществление труда капитализмом» 121.
Технический переворот в важнейших сферах экономики — промышленности и транспорте России, разрушая устои феодально-крепостнической системы, оказал огромное влияние на изменение всей структуры производственных отношений. Этот всеобъемлющий процесс выразился в подавляющем росте численности вольнонаемных рабочих, в вытеснении в промышленном производстве принудительных форм труда капиталистическими, постепенном отрыве наемных рабочих от земледелия, создании первых кадров постоянных промышленных рабочих, в разорении непосредственных мелких производителей, кустарей и ремесленников, в обострении противоречий между трудом и капиталом.
«В вопросе о развитии капитализма, — указывал В. И. Ленин, — едва ли не наибольшее значение имеет степень распространения наемного труда» 122. Следовательно, чтобы проследить развитие капиталистических отношений в ходе технического переворота в российской промышленности, необходимо рассмотреть истоки процесса формирования рабочего класса в дореформенную эпоху, которые проявились прежде всего в численном росте наемных рабочих и в нарастающем вытеснении принудительных форм труда во всех отраслях промышленности.
Уже в 1825 г., по официальным данным, в обрабатывающей промышленности было занято 114,5 тыс. вольнонаемных рабочих при общей численности российских пролетариев в 210,6 тыс. человек, что составило 54,4 % всего состава рабочих этой сферы производства, в последующие годы этот процент вольнонаемного труда неуклонно увеличивается. В 1837 г. один из современных экономистов, рассматривая основные категории рабочих в российской промышленности (крепостных, посессионных и вольнонаемных), «находящихся на больших мануфактурах и фабриках», подчеркивал, что «рабочие вольнонаемные составляют самый многочисленный из трех классов» 123. На большое распространение вольнонаемного труда в конце 40-х годов указывал известный немецкий экономист А. Гакстгаузен, изучавший экономику предреформенной России. «В настоящее время, — писал он в 1852 г., — на большинстве фабрик употребляются не собственные крепостные, но рабочие, добровольно нанимающиеся за определенную плату» 124.
Отсутствие в ведомстве Департамента мануфактур и торговли сведений о численности различных категорий рабочих с 1830 по 1860 г. позволило советским исследователям провести приблизительные подсчеты.
Таблица 26. Численность различных категорий рабочих в обрабатывающей промышленности России за 1825—1860 гг.*
Данные, приведенные в табл. 26, свидетельствуют об абсолютном росте вольнонаемного труда, который за 1825 — 1860 гг. вырос в 4 раза, в то время как подневольный — на 15 %. Удельный вес наемных рабочих в общей массе рабочих к 1860 г. достиг 80 % всего состава. Как было показано выше, наиболее интенсивное возрастание наемного труда падает на последнее предреформенное десятилетие, связанное с внедрением машинного производства в промышленность, где одновременно усилился процесс вытеснения принудительных форм труда. За вторую треть XIX в. удельный вес последнего резко сократился, хотя еще продолжал играть значительную роль в производстве горнозаводских вотчин Урала, в Приокском крае и на Брянщине, а также в свеклосахарной промышленности Украины.
Главной причиной интенсивного вытеснения крепостнических отношений в промышленности являлось введение машинного производства. При господстве ручного труда крепостнические вотчинные и посессионные предприятия еще могли конкурировать с капиталистической мануфактурой. Более низкая производительность труда в них компенсировалась очень дешевой, а иногда и даровой рабочей силой. С введением машин положение стало коренным образом меняться, ибо машинное производство оказалось несовместимым со старыми феодально-крепостническими производственными отношениями. Крепостные рабочие не были заинтересованы в освоении новой машинной техники и повышении производительности труда. Поэтому как крепостники-предприниматели не стремились подчинить подневольного рабочего машине, они должны были столкнуться с неразрешимыми противоречиями, связанными с введением фабричной техники и крепостнической организацией труда. Низкая производительность порождала застой в производстве и технике, вела к упадку вотчинных предприятий. «Опыты, сделанные некоторыми помещиками, заменить барщину фабричным и заводским трудом, — писал экономист Бутовский в 1847 г., — почти везде мало удались. Содержание, выдаваемое помещиком-фабрикантом барщинному крестьянину взамен свободных дней, у него отнимаемых, обходится очень дорого. Но всего более подобные предприятия терпят ущерба от труда вялого и неудовлетворительного» 125. Наибольшая часть вольнонаемных рабочих была сосредоточена на капиталистических предприятиях хлопчатобумажной промышленности, где к 1860 г. было занято 161,3 тыс. рабочих, из них 97 % были вольнонаемными 126. В действительности в этой передовой отрасли промышленности было в численном отношении значительно большее число вольнонаемных рабочих, так как официальная статистика не учитывала мелкие предприятия (до 16 рабочих), широко применявшие в этот период наемный труд. По подсчетам современников, только в одном промышленном селе Иванове в середине XIX в. было занято в хлопчатобумажном производстве не менее 103 тыс. вольнонаемных рабочих, включая и рабочих на дому.
В суконной промышленности, где применение принудительного труда было особенно распространено, за 1825 — 1860 гг. рост численности рабочих (с 63,6 тыс. до 123,4 тыс.) произошел в основном за счет создания и расширения купеческих предприятий, вводивших машинное производство на основе вольнонаемного труда. За указанный период удельный вес наемных рабочих в суконной промышленности вырос с 18,4 до 50,6 % 127.
В последние предреформенные десятилетия вольнонаемный труд начинает внедряться и в горнозаводской промышленности, длительное время базировавшейся на принудительном труде. По подсчетам советских исследователей, накануне падения крепостного права в этой отрасли насчитывалось примерно 47 тыс. рабочих, что составляло 19 % от всего количества горнозаводского пролетариата 128. При этом большая часть из них была занята на частных золотых приисках, в соляной промышленности, а также на вспомогательных сезонных работах. В последнее десятилетие перед реформой 1861 г. в связи с введением усовершенствованных технических методов производства вольнонаемный труд начинает проникать и в цитадель крепостничества — в горнозаводскую промышленность Урала, что было одним из симптомов кризиса феодально-крепостнической системы хозяйства. Широко использовался вольнонаемный труд на Нижнетагильских заводах Демидовых, на которых, по подсчетам историка Ф. С. Горового, было занято в 1854 г. не менее 2,5 тыс. наемных рабочих, что составляло более 20 % всего состава рабочей силы. Подавляющая масса вольнонаемных была занята в производстве древесного угля (до 1750 рабочих), а также на золотых и платиновых рудниках Нижнетагильского посессионного округа. Накануне реформы вольнонаемный труд стал применяться и в основных заводских работах, в частности в пудлинговом производстве. На вотчинных Билимбаевских заводах Строгановой в конце 50-х годов заводская администрация нанимала до 500 рабочих «к исправлению значительного количества заводских работ по договорам за вольные платы», которые составляли почти 1/3 часть всей рабочей силы 129. По обобщающим данным, к моменту падения крепостничества вольнонаемная рабочая сила на горных заводах и золотых промыслах Урала составила около 40 %, в том числе на основных заводских работах — до 20—25 % и на вспомогательных — до 80—90 % общего числа рабочих 130.
По свидетельству историка С. И. Сметанина, «несовместимость технической реконструкции с крепостническими традициями заставляла изменять метод эксплуатации труда, приближая их по возможности к капиталистическим, особенно на наиболее трудоемких вспомогательных работах по заготовке топлива и сырья. Но в условиях, когда трудовые резервы почти исчерпывались прежним контингентом крепостного населения, в качестве наемных рабочих обычно выступали те же крепостные» 131. В целях повышения производительности труда горнозаводская администрация передовых предприятий в этот период начинает внедрять капиталистические формы эксплуатации труда, применяя экономические стимуляторы в виде задельной оплаты и вольного найма. Так, введение прогрессивных форм оплаты в металлургических цехах на Сергинских заводах, по сведениям управляющего И. Котляревского, способствовало увеличению «почти вдвое производительности», а главное, «приохотили к труду людей, что весьма важно для общей пользы». Энергично ратуя за изменение методов эксплуатации труда, Котляревский писал, что «всякий, прослуживший в заводах хотя короткое время, согласится со мной в том, что все работы заводские, за исключением задельных (например, кричных, пудлинговых, сварочных и некоторых других), всегда обходились дорого, убыточно и редко производились прочно. Причина этому одна: свойство крепостного труда» 132.
Буржуазные формы эксплуатации труда широко внедрялись на технически передовом Камско-Воткинском заводе, впервые внедрившем пудлингово-сварочное производство в уральской металлургии. В 50-е годы здесь утвердилась трехсменная работа при 8-часовом рабочем дне, вызвав значительный рост производительности труда, что позволило осуществлять дальнейший технический прогресс в металлургическом производстве 133.
Однако при сохранении основ феодально-крепостнической организации в горнозаводском хозяйстве Урала внедрение новой техники и буржуазных методов эксплуатации на большинстве предприятий не давало необходимого экономического эффекта, где продолжал усиливаться кризис хозяйства.
Особенно острой оказалась несовместимость феодально-крепостнических отношений с ростом производительных сил в кризисе посессионной мануфактуры. Основанная еще во времена Петра I, эта форма купеческой мануфактуры в эпоху расцвета феодализма в России в XVIII в. сыграла значительную роль в развитии промышленности. Но в первой половине XIX в., по мере развития капитализма в стране, расширения внутреннего рынка, значительного распространения капиталистических форм вольнонаемного труда, посессионное дело, построенное на феодально-крепостнической основе зависимости принудительного труда, превратилось в тормоз развития производительных сил.
Бюрократическая регламентация производства на посессионных мануфактурах стала непреодолимым препятствием для развития этой привилегированной крепостнически-купеческой промышленности в условиях развития капиталистической промышленности, постоянно изменяющей и совершенствующей способы производства и имеющей возможность изменять характер и размеры производства в зависимости от конъюнктуры рынка. Но главным препятствием являлся непроизводительный труд посессионных рабочих. Академик А. М. Панкратова отмечала, что «сложная по составу категория посессионных рабочих, образовавшаяся из приписных, вечноотданных и покупных "на фабрикантском праве", являлась одной из самых своеобразных групп в составе формировавшегося рабочего класса в России, каких не было ни в одной стране. Посессионные рабочие участвовали в производстве на „праве фабрикантском", не превращавшем даже купленных фабрикантом рабочих в его личных крепостных» 134. В то же время по личному императорскому указу крупнейшие горнозаводские посессионные мануфактуры И. Мальцова на Брянщине и Шепелева в Приокском крае были переведены в разряд вотчинных в 50-х годах XIX в.
Внедрение машинного производства, в первую очередь в текстильную промышленность, делало посессионные мануфактуры совершенно не конкурентоспособными по сравнению с первыми капиталистическими фабриками, что способствовало окончательному упадку этой отжившей формы промышленности.
Ярким показателем несостоятельности посессионной мануфактуры являлось то, что большинство из них резко сокращали производство либо полностью бездействовали. Так, по подсчетам Ч. Г. Володарской, к 40-м годам более 1/3 посессионных предприятий (51 из 150 мануфактур) находились в бездействии, приходили в упадок 135. В основном к ним относились полотняные и писчебумажные мануфактуры в Костромской и Ярославской губерниях (Яковлевых, Зиминых, Кекиных, Грибановых, Грязновых, Кожевниковых, Углечаниновых и др.).
В условиях обострившегося кризиса феодально-крепостнических отношений владельцы посессионных предприятий стали все шире привлекать наемных рабочих и одновременно пытались экономически стимулировать посессионных рабочих, вводя одинаковые нормы заработной платы, что, однако, не имело успеха. Труд подневольных рабочих продолжал оставаться непроизводительным. «Многие из владельцев привилегированных фабрик (т. е. посессионных), — отмечалось в «Журнале мануфактур и торговли» за 1837 г., — начали давать постоянную плату рабочим; многие платят им даже наравне с рабочими наемными, но и в этом случае они нередко с большой неохотой принимаются за способ производства, более или менее улучшенный, и всегда наемные рабочие лучше» 136.
В результате посессионное право, являвшееся в XVIII в. выгодной привилегией, которой настойчиво добивалось российское купечество, превратилось с началом внедрения машинного производства в тяжелейшую обузу для них. Поэтому отдельные просьбы посессионных фабрикантов в 20-х годах XIX в. об изменении характера производства к 40-м годам сменились потоком жалоб в правительство на разорение от сохранения архаического посессионного права, настойчивых прошений об освобождении от посессионных рабочих даже ценой временных денежных потерь. Главной причиной несостоятельности этого права фабриканты выдвигали внедрение новой машинной техники, которая была несовместима с подневольным трудом рабочих. В этом смысле характерно прошение в 1844 г. купцов Хлебниковых, владельцев парусно-полотняной посессионной мануфактуры в Калужской губ., которые указывали, что «как духом времени изменилось фабричное производство, введен на оные механизм, заменяющий ручные работы, то и производство на фабриках работ посессионными людьми не только неудобно, но и наносит постоянные убытки» 137. В обобщающей записке члена Московского губернского правления Васильчикова «Об учреждении и порядке управления посессионными фабриками и приписанными к ним крестьянами» от 2 сентября 1836 г., направленной в правительство в дополнение к известной записке московского генерал-губернатора Д. Голицына «О затруднениях в положении посессионных фабрик» (1835 г.), подчеркивалось, что для посессионных фабрик «наступил окончательный период, ибо если сравнить число вольных фабричных заведений, возникших у нас в последнее столетие и доведенных ныне до высокой степени совершенства, с числом посессионных фабрик, учрежденных в течение 80 лет, протекших со времени Петра Великого, то удостоверимся, какой быстрый успех имела вольная промышленность и, напротив, сколько не заботилось правительство о поддержании посессионных фабрик, но владельцы оных в настоящее время несли значительные убытки в торговле, или заведения их пришли вовсе в упадок, как, например, фабрики гг. Беренса, Тернберга, Яковлевых, Осокиных, Г. Леман, купцов: Веревкина, Колосовых, Грачева, Борисова, Ямщикова, Колокольникова, Углечанинова, Кожевникова и Носова. Между тем вольные фабрики, распространяясь и умножаясь беспрерывно, пользуются в законодательном отношении всевозможными для владельцев облегчительными со стороны правительства постановлениями» 138.
Поставленное перед фактом широкого стремления владельцев мануфактур к освобождению от посессионных рабочих, волнения которых все усиливались, царское правительство было вынуждено пойти навстречу требованиям развивавшейся российской буржуазии. Но в то же время оно не могло решиться на полную отмену посессионного права, так как проблема последнего являлась частью крестьянской проблемы в целом. Окончательная ликвидация посессионного права и превращение многотысячной массы посессионных рабочих и их семей в свободных мещан или государственных крестьян могли оказать опасное влияние как «дурной пример» на помещичьих крепостных крестьян и вотчинных рабочих. Отсюда медлительность и нерешительность правительственных мер в отношении ликвидации отжившего посессионного права.
В 1835 г. был издан указ, по которому фабриканты получили право отпускать посессионных рабочих по паспортам, не сокращая производства 139. Однако проведение в жизнь этого указа было связано с длительной бюрократической волокитой и, главное, сохраняло в неприкосновенности крепостнические отношения на действовавших мануфактурах.
Между тем усиливающиеся волнения рабочих за свое освобождение и непрекращающиеся ходатайства владельцев посессионных предприятий заставили правительство принять более радикальные меры, к числу которых относится постановление «О началах, на которых должен быть основан закон о постепенной ликвидации посессионных мануфактур», принятое Государственным советом 18 июня 1840 г. В нем отмечалось, что «ныне, когда в простом народе более распространился дух фабричной промышленности и число вольнонаемных рабочих и мастеровых людей быстро увеличивается, едва ли не удобнее и даже не выгоднее для фабрикантов иметь сих людей по найму, нежели содержать собственных и приписных на стеснительных условиях посессионного права» 140.
Но николаевское самодержавие не решилось на немедленную ликвидацию отжившего посессионного права. Согласно Временным правилам, принятым в 1840 г., владельцы действующих посессионных предприятий имели право с разрешения Государственного совета частично или полностью освободиться от посессионных рабочих при соблюдении определенных условий. Несмотря на половинчатость и нерешительность принятого бюрократического «временного» постановления, последнее сыграло значительную роль в постепенной ликвидации отживших промышленных посессий. Было упразднено 42 мануфактуры, на которых получили освобождение 15 тыс. рабочих 141. К кануну падения крепостного права продолжало действовать 43 посессионных мануфактуры в обрабатывающей промышленности страны с 26,5 тыс. душ рабочих мужского пола 142. За 1833 — 1861 гг. число посессионных мануфактур сократилось со 132 до 43 предприятий, или на 67,4 %, а количество рабочих уменьшилось с 46 тыс. до 26,5 тыс. человек, или на 42,4 %. За 60 дореформенных лет удельный вес посессионных рабочих по отношению ко всем рабочим крупной обрабатывающей промышленности резко сократился с 41,1 % до 4,7 %.
Накануне падения крепостного права примерно 70 % оставшихся посессионных рабочих принадлежало 17 крупнейшим суконным мануфактурам с численностью рабочей силы свыше 1 тыс. человек.
Характерно, что большая часть уничтоженных посессионных мануфактур относилась к отраслям, затронутым механизацией производства и высоким процентом наемной рабочей силы. Так, полностью были ликвидированы посессионные предприятия в ситценабивной и шелковой промышленности, до 65 % заведений — в полотняной, до 55 % — в писчебумажном производстве.
В подавляющем большинстве освобожденное посессионное население оказалось полностью экспроприированным, лишенным земли и всех средств производства. К началу 50-х годов из 15,5 тыс. муж. душ посессионных рабочих, освобожденных по указу 1840 г., более 2/3 посессионных с семьями вынуждены были поступить в городские сословия, что свидетельствует об отрыве потомственной категории рабочего населения от земледелия и не имевших других источников существования, кроме работы в промышленности.
В середине XIX в. начало промышленной революции неминуемо вело к формированию в недрах феодально-крепостнической России новых ведущих социальных классов в общественном производстве — буржуазии, с одной стороны, и пролетариата - с другой.
В этот период явственно выявилась ломка городской буржуазии, где наряду с упадком старого торгового купечества появились предприниматели нового типа — промышленные капиталисты, выраставшие в основном из среды мелких непосредственных производителей.
Появление в дореформенной России «капиталистых» крестьян — прасолов, скупщиков, ходебщиков, светелочников, «фабрикантов» — свидетельствовало о росте нового и влиятельного элемента формирующегося буржуазного класса, который зарождался в ходе самого капиталистического промышленного производства.
Новая промышленная буржуазия особенно быстро росла в сфере крестьянской мануфактуры, характерной особенностью которой являлась «самая тесная и неразрывная связь между торговым и промышленным капиталом» 143. «"Скупщик" почти всегда переплетается здесь с мануфактуристом» — указывал В. И. Ленин 144. Именно в этой сфере производства в дореформенной России стали накапливаться многомиллионные капиталы и усиливалось непосредственное подчинение непосредственных производителей, обеспечивающих гигантский рост прибавочной стоимости и накопление капитала, новой промышленной буржуазии. Но становление новых кадров промышленной буржуазии в крепостную эпоху носило длительный и сложный характер. 20—30-е годы XIX в. были периодом массового выкупа из крепостнического состояния российских крестьян-капиталистов, которые обычно записывались в купеческое сословие. Типичным примером является становление крупнейшей торгово-промышленной фамилии Морозовых, родоначальник которой в 1820 г. получил свободу у помещика Рюмина за огромную сумму. К середине XIX в. уже насчитывается четыре ветви фабрикантов Морозовых, владеющих ведущими капиталистическими фирмами в текстильной промышленности России. Глава этой династии Савва Морозов, уроженец помещичьей дер. Зуевой, получил звание почетного гражданина Москвы.
К середине XIX в. новый социальный слой промышленной буржуазии России выделялся значительной устойчивостью. Ко времени освобождения крестьян, указывал В. И. Ленин, раскол между представителями труда и капитала был уже закреплен преемственностью нескольких поколений 145. Новая промышленная буржуазия, вышедшая из крестьянской и мещанской среды, орудуя огромными капиталами, постепенно вытесняла с командных высот в промышленном производстве представителей старого купечества.
В первой половине XIX в. за счет новых социальных слоев буржуазии происходил неуклонный рост российского купеческого сословия. Только за 1830—1858 гг. их численность выросла на 133 %. Экономист Л. В. Тенгоборский определял общую сумму капиталов гильдейского купечества России в 1853 г. примерно в 0,5 млрд руб. 146.
Всероссийским центром торгово-промышленной буржуазии была Москва. Здесь в дореформенную эпоху сложилась мощная группа московской буржуазии, которая и во второй половине XIX в. занимала руководящее положение в торгово-промышленной жизни страны. Из 63 крупных фамилий московской буржуазии 33 % принадлежало выходцам из крестьянства 147. При этом промышленное производство становится главным фактором в деятельности крупной московской буржуазии. В 1850 г. 90 % московских купцов I гильдии и почти 60 % купцов II гильдии владели промышленными предприятиями 148. Именно в последние предреформенные десятилетия широко развернулась промышленная деятельность крупнейших представителей московской буржуазии: Морозовых, Рябушинских, Гучковых, Прохоровых, Хлудовых, Найденовых, Алексеевых, Мамонтовых, Мазуриных, Коншиных, Бахрушиных, Солдатёнковых и др. Из среды фабрикантов и заводчиков выдвигались представители российской буржуазии для защиты ее классовых интересов.
Исторической особенностью формирования и развития российской буржуазии было то, что она длительное время не могла сложиться в «единую и сознательную политическую силу» 149. Царизм ограждал ее от иностранной конкуренции стеной высоких запретительных пошлин и обеспечивал выгодными казенными заказами, а главное, охранял фабрикантов от натиска рабочего движения. При этом российская буржуазия в немалой степени присваивала прибыли на основе старого способа производства, в силу чего была заинтересована в консервации старых производственных отношений.
Однако по мере развития производительных сил, внедрения машинного производства старые, консервативные условия жизни предреформенной России стали резко тормозить деятельность промышленной буржуазии. Для наступательного развития промышленности многие насущные вопросы оставались неразрешимыми. В рамках феодального строя оказались исчерпанными прежние возможности накопления капитала. В этой связи из рядов российской торгово-промышленной буржуазии, несмотря на ее консерватизм и косность, выдвигаются активные деятели в защите ее классовых интересов. В этом отношении характерным является выступление крупнейшего промышленника В. А. Кокорева в 1859 г. в статье «Миллиард в тумане», опубликованной в газете «Санкт-Петербургские ведомости». С позиций крупной российской буржуазии он выступил с требованием отмены дворянской монополии на землю в связи с экономической необходимостью «нового направления» промышленного развития страны. «Наша промышленность расширяется, — указывал В. Кокорев, — и ей становится уже тесно при нынешнем ограниченном праве землеприобретения. Промышленность непременно требует свободной покупки земли, ей нужны торфяные болота, каменоломни, леса, пастбища, реки с берегами для плотин, пристани на судоходных реках и т. д. ...» В условиях жизни нынешней России «промышленность в оковах, в крепостной зависимости своего рода» 150.
К числу наиболее острых для российской промышленной буржуазии вопросов, неразрешимых в условиях феодально-крепостнического строя, относилась проблема рабочей силы. Внедрение фабричного производства требовало новой организации капиталистической эксплуатации труда, круглогодичной занятости постоянных кадров рабочих, наличия резервной армии труда, из которой можно было бы черпать необходимую рабочую силу в условиях меняющейся рыночной конъюнктуры. Острая нехватка свободной рабочей силы являлась тормозом для поступательного развития российской промышленности. «Настоящее положение рабочего класса в Москве, — заключал обозреватель промышленной выставки 1846 г., — замедляет успехи промышленности» 151.
В предреформенные годы на завершающей стадии развития мануфактурной промышленности усиливается сложный процесс формирования первых кадров промышленного пролетариата. В 50-е годы его темпы возрастают под воздействием начавшегося перерастания капиталистической мануфактуры в фабрику. Главным источником формирования рабочих кадров мануфактурной и фабрично-заводской промышленности и складывания рынка наемной рабочей силы был неземледельческий отход крестьянского населения. В своем труде «Развитие капитализма в России» В. И. Ленин убедительно показал, что рост промыслового отхода, особенно в промышленные города, являлся составной частью капиталистического развития России и имел глубоко прогрессивное значение по отношению к старым формам жизни 152. Эта ленинская оценка неземледельческого отхода крестьянства целиком применима к предреформенному периоду. Исследования советских ученых доказывают, что промысловое отходничество крестьян получило в первой половине XIX в. массовое распространение во всем Центральном промышленном районе. С 1826 по 1853 г. число выданных в отход паспортов (на срок от полугода до трех лет) возросло с 756 тыс. до 1270 тыс., т. е. почти в 1,7 раза 153. Еще большее число людей уходили на заработки по краткосрочным билетам, которые стоили значительно дешевле, что имело немаловажное значение для беднейших слоев крестьянства. С учетом этой формы отпускных билетов общее число отходников Московской губ. в 1857 г. составляло более 204 тыс. человек, или 35 % ее мужского населения 154.
Накануне падения крепостного права в стране насчитывалось до 3 млн человек, уходящих на заработки. Из них более 9/10 составляли крестьяне-отходники 155. Нарастающий промысловый отход являлся важным фактором складывания рынка рабочей силы, разложения основ крепостнического хозяйства деревни в предреформенной России.
Наибольшее число работников для частновладельческих промышленных предприятий ведущих промышленных центров страны Петербурга и Москвы составляли государственные крестьяне-отходники, большинство которых брали паспорта на длительный срок, от года до трех лет. Большинство из них занимались фабричными, ремесленными, строительными, торговыми и извозными работами. В Московской губ. среди неземледельческих занятий крестьян фабричный труд занимал превалирующее положение и в нем было занято до 37 % всех крестьян этой категории 156. Документы свидетельствуют, что только в Звенигородском у. в 1854 г. «весьма большая часть крестьян занимается фабричным мастерством» и живет на фабриках и заводах Москвы 157.
По данным исследователя Б. Н. Казанцева, в середине XIX в. абсолютное большинство промышленных рабочих Москвы (до 90 %) были уроженцами Московской губ. 158 Кроме того, на многих московских суконных и бумаготкацких фабриках трудились рабочие-ткачи, уроженцы Боровского у. Калужской, Владимирской и Тульской губ.
На фабриках Петербурга в 50-е годы работали уроженцы различных губерний России. Так, на крупной Невской бумагопрядильной мануфактуре, согласно ведомости о несчастных случаях за 1854—1859 гг., большинство указанных в ней рабочих являлись уроженцами Смоленской (Сычевского и Гжатского уездов), Витебской, Тульской, Ярославской, Калужской, Новгородской, Петербургской, Эстляндской и Архангельской губерний 159.
Внедрение машинного производства оказывало большое влияние на изменение социального состава промышленных рабочих. Например, в 50-х годах почти полностью исчезает принудительный труд на промышленных предприятиях Москвы, хотя в целом по Московской губ. он занимал до 15 % всех рабочих 160.
Применение вольнонаемного труда наблюдалось на частных промышленных предприятиях Петербурга, где комплектовалась рабочая сила из числа оброчных помещичьих и государственных крестьян. В начале 60-х годов в текстильной промышленности столицы насчитывалось до 7 тыс. вольнонаемных рабочих 161. Администрация Невской бумагопрядильни в 1859 г. в своих ответах на вопросы правительственной Комиссии для осмотра фабрик указывала, что «крепостные люди от помещиков по контрактам не принимаются и все рабочие на фабрику поступают не иначе, как по собственной их воле» 162.
С началом широкого внедрения машинного производства в промышленность предреформенной России двойная система эксплуатации труда путем переплетения феодальных и капиталистических форм становилась тормозом в накоплении капитала, значительно сокращая прибыли капиталиста. Резкое падение производительности труда, массовые протесты рабочих в конце концов заставляли фабрикантов отказываться от невыгодного принудительного труда. Сенатор К. X. Капгер, ревизовавший Владимирскую губ. в конце 50-х годов, отмечал, то владимирские фабриканты «предпочитают нанимать работников по свободному договору и отказываться от приема на работу неисправных плательщиков по известной невыгоде принудительного или обязательного труда» 163.
Даже в свеклосахарной промышленности Украины, где доминировало помещичье предпринимательство, в 50-х годах крайне острой стала проблема убыточности барщинного труда в заводском производстве. «Доказано до очевидности, — указывал известный экономист Д. П. Журавский,— что барщиною теряется безвозвратно и не в пользу никому огромное количество труда, остающегося непроизводительным» 164. С развитием крупных «коммерческих» сахарных заводов, оснащенных современным машинным оборудованием и требующих в условиях рынка капиталистической рационализации производства, неизбежно встал вопрос о необходимости введения наемного труда. По данным исследования К. Г. Воблого, в середине 50-х годов в свеклосахарной промышленности Украины насчитывалось до 50 % наемных рабочих, при этом на крупнейших «коммерческих» заводах все заводские работы выполнялись наемным трудом 165. В 1853 г. на Киевскую и Подольскую губернии, где было сосредоточено большинство свеклосахарных заводов России, были распространены законодательные правила о регулировании отношений между хозяевами фабричных заведений и их рабочими, «поступающими на оные по найму» 166.
В конце 50-х годов в правительственных кругах предреформенной России становится господствующим мнение об экономической несовместимости непроизводительного крепостного труда рабочих с капиталистически развивающейся промышленностью. В период подготовки отмены крепостного права среди влиятельной группы помещиков-крепостников был поднят вопрос об обязательном 6—10-летнем сроке отработки заводской барщины для «обученных» обязательных рабочих на винокуренных, пивоваренных, селитренных, дегтярных, свеклосахарных, кирпичных и прочих помещичьих заводах. Это требование помещиков-предпринимателей было отклонено Главным комитетом по крестьянскому делу, в журналах которого четко указывалось, что «при значительной уже развившейся мануфактурной деятельности, основанной на экономических началах свободного труда, всякое производство, связанное с обязательными работами, не выдержит соперничества с вольным трудом. Одно только полное право распоряжаться крепостным трудом могло установлять такие уроки и женскую сдельную плату, которые даже при меньшей производительности принудительного труда выдерживали до некоторой степени совместничества с фабриками свободными. По сему всякой фабричной деятельности по самому существу своему должен предстоять непременный переход на вольный труд, как единственное экономическое обоснование для производительности такого рода» 167.
Таким образом, в середине XIX в. с внедрением машинного производства становится непреодолимым рост капиталистических отношений, неуклонно завоевывающих одну отрасль промышленности за другой, повсеместно суживая и вытесняя отжившие феодально-крепостнические отношения. Главную роль в этом прогрессирующем процессе играло всевозрастающее рабочее движение, принимающее массовый характер.
Именно с началом промышленной революции в 50-х годах XIX в. связан значительный подъем рабочего движения в предреформенной России. Согласно новейшим данным, за 1850 — 1860 гг. произошло 309 рабочих выступлений, из них 130 волнений, 3 стачки, 26 массовых побегов, 150 коллективных жалоб и прошений. При этом на 1856—1860 гг. приходится 210 рабочих выступлений. Если в 1850 — 1855 гг. ежегодно в среднем происходило до 20 рабочих выступлений, то во второй половине 50-х годов — более 42, или в 2 раза больше. До 80 % всех рабочих выступлений приходится на Московский промышленный район и Урал.
В рабочем движении преобладала борьба крепостных рабочих против различных форм феодальной зависимости. Так, из 309 рабочих выступлений в 50-е годы до 227, или 74 %, падало на долю подневольных рабочих вотчинных и посессионных предприятий 168. Особенно бурными и продолжительными были волнения посессионных рабочих, которые составляли около 46 % выступлений всех рабочих страны 169. Такой высокий накал классовой борьбы на посессионных предприятиях объясняется резким ухудшением в этот период положения приписанных к частным предприятиям рабочих, наступившим в ходе кризиса этой формы крепостной промышленности. Исключительную настойчивость в борьбе за освобождение от крепостнических пут проявляли рабочие посессионных предприятий, расположенных в Московской губ. По подсчетам Б. Н. Казанцева, в 50-х годах здесь произошло 24 рабочих выступления 170. Упорную борьбу с владельцами вели рабочие Фряновской шелковой мануфактуры. Их постоянные волнения, несомненно, ускорили перестройку этой посессионной мануфактуры в капиталистическую фабрику. Известно, что владельцы Фряновской мануфактуры одними из первых ввели технически усовершенствованные жаккардовые станки и являлись инициаторами механизации шелкового производства. Как отмечала академик А. М. Панкратова, на Фряновской мануфактуре «невыгодность посессионного труда и постоянные волнения рабочих заставляли предпринимателей ходатайствовать о ликвидации посессии, мотивируя тем, что это "будет содействовать и фабрике и самим фабричным людям"» 171. Только за 1850—1856 гг. произошло семь крупных волнений на Фряновской мануфактуре, что вынудило правительство принять энергичные меры по освобождению фряновских фабричных от крепостной зависимости, переведя большинство из них в городские сословия 172.
По числу рабочих выступлений промышленно развитая Московская губ. занимала одно из первых мест в стране. По неполным данным, в 50-е годы XIX в. на ее долю приходилось до 17 % всех выступлений рабочих России 173. В середине XIX в. усилилось массовое движение горнозаводского населения Урала, главной целью которого была открытая борьба против крепостного права. По обобщающим данным советских исследователей, за 1851 — 1860 гг. имело место 110 рабочих выступлений, из них 38 волнений. Это была самая мощная волна рабочего движения горнозаводского пролетариата за 60 предреформенных лет. При этом более 42 % волнений приходится на последние предреформенные годы. Массовый характер приняли волнения подзаводских крестьян в 1859 — 1860 гг. в горнозаводских вотчинах Бутеро-Родали и Голицына. В эти годы первое вотчинное правление, учитывая крайнюю убыточность для предприятия крепостного труда рабочих, решило заменить барщинную заводскую повинность денежным оброком для производства работ вольным наймом. Но когда дело дошло до практики найма, то вотчинная администрация объявила крайне ничтожную плату, по которой они отказались работать. Тогда вотчинное управление объявило уже уволенным на оброк подзаводским рабочим, что «они оставлены на прежнем положении» и должны снова отбывать обязательные барщинные работы на заводах. Это вызвало возмущение среди крепостных рабочих горнозаводской вотчины Бутеро-Родали, «угрожающее общим восстанием». Массовые волнения перекинулись в соседнюю горнозаводскую вотчину князя Голицына, где крепостные рабочие «буйством домогались перевода на оброк». Рабочие волнения были подавлены с помощью воинской силы при личном участии пермского генерал-губернатора. Вотчинные правления этих заводов вынуждены были сделать ряд уступок рабочим 174. В целом массовые движения крепостных рабочих Урала накануне падения крепостного права носили явно выраженный антикрепостнический, антифеодальный характер.
С развитием машинно-фабричного производства стала расти классовая борьба промышленных рабочих Петербурга против капиталистической эксплуатации. В январе 1850 г. вспыхнула одна из первых в России рабочих стачек на Невской бумагопрядильне Штиглица, носившей наступательный характер. В связи с отказом заводской администрации удовлетворить требования рабочих о повышении заработной платы и отмене незаконных штрафов забастовщики полностью остановили фабрику, не выйдя на работу. По мнению полицейских властей, в этой стачке невских текстильщиков проявилась «обдуманность их замысла». Несмотря на суровые репрессии, все 700 бастующих рабочих в течение нескольких дней отказывались выходить на работу, проявив при этом пролетарскую стойкость и солидарность 175. В 1858—1859 гг. произошли массовые стачки текстильщиков на бумагопрядильных и ткацких фабриках Рейта, Максвела, Голенищевых с требованиями повысить заработную плату и отказом работать в праздничные дни. При этом упорная стачка 800 ткачей бумаготкацкой фабрики Голенищевых продолжалась три дня и кончилась победой рабочих 176.
На рубеже 50—60-х годов частым явлением становится стачечная борьба текстильщиков на ситцепечатных фабриках промышленного села Иванова Владимирской губ. По свидетельству экономиста В. Безобразова, посетившего этот район в 1861 г., только в период его пребывания там «несколько раз доходило... до настоящих английских и французских стачек рабочих (greves d'ouvriers, strikes) — работники массами покидали фабрики и составляли между собой складчины деньгами, а за неимением денег — армяками и шапками» 177.
Таким образом, в предреформенный период с началом развития фабричного производства в промышленности России зародилась рабочая стачка как чисто пролетарская форма борьбы труда против капитала. Но в эти годы волна рабочих выступлений против предпринимателей — буржуазии и помещиков—вливалась в общенародную борьбу против крепостного права. По свидетельству академика А. М. Панкратовой, «волнения рабочих и крестьян крепостной России приобретали значение громадного общественного фактора, подрывая основы феодально-крепостнических отношений и одновременно создавая условия для более сознательной классовой борьбы промышленного пролетариата против капиталистов, развернувшейся после отмены крепостного права» 178.
Аграрно-крестьянская реформа 1861 г. об отмене крепостного права юридически оформила неуклонно нарастающий процесс развития капиталистических производственных отношений. Эта буржуазная реформа явилась решающим моментом ломки общественных отношений в производстве, обусловив превращение их в господствующие. «В России в 1861 г. тоже произошел переворот, — указывал В. И. Ленин, — последствием которого была смена одной формы общества другой — замена крепостничества капитализмом» 179.
96Мешалин И. В. Текстильная промышленность крестьян Московской губернии в XVIII и первой половине XIX в. М.; Л., 1950. С. 209.
97 ЖМиТ. 1858. Ч. 1. С. 11.
98 Тарасов С. С. 10—18; Злотников М. Ф. От мануфактуры к фабрике // Вопр. истории. 1946. № 11/12. С. 47.
99 Казанцев Б. Н. Рабочие Москвы и Московской губернии в середине XIX в. М., 1976. С. 27.
100 Васильев Б. Н. Формирование фабрично-заводского пролетариата Центрального промышленного района России, 1820 — 1890: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М„ 1972. С. 22.
101 Шерер А. Хлопчатобумажная промышленность // Обзор различных отраслей. . . Т. 2. С7 462-463.
102 Струмилин С. Г. История черной металлургии в СССР. Т. 1. С. 413.
103 Струмилин С. Г. Черная металлургия... С. 213.
104 Струмилин С. Г. Очерки экономической истории России. М., 1960. С. 426.
105 Там же. С. 427.
106 ЦГИА СССР. Ф. 18. On. 1. Д. 26. Л. 10.
107Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 104.
108 ЖМиТ, 1853. Ч. 1. С. 154-155.
109 Заблоцкий-Десятовский А. П. Граф П. Д. Кисилев и его время. СПб., 1882. Т. 4. С. 295.
110 Хромов П. А. Указ. соч. С. 465.
111 Киняпина Н. С. Политика русского самодержавия в области промышленности, 20-50-е годы XIX в. М., 1968. С. 83.
112 Розенталь Л. Очерк деятельности русских акционерных обществ. СПб., 1865. С. 10.
113 Цитируется по: Шепелев Л. Е. Акционерные компании в России. Л, 1973. С. 78.
114 Киняпина Н. С. Указ. соч. С. 82.
115 Погребинский А. П. Очерки истории финансов дореволюционной России. М., 1954. С. 41.
116 Гиндин И. Ф. Государственный банк и экономическая политика царского правительства. М., 1960. С. 28.
117 Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 16 т. М., 1950. Т. 7. С. 552.
118 Гиндин И. Ф. Указ. соч. С. 28-29.
119 Куломзин А. Н. М. X. Рейтерн: Биогр. очерк. СПб., 1910. С. 162.
120 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 455.
121 Там же.
122 Там же. С. 581.
123 ЖМиТ. 1837. Ч. 1, № 12. С. 15-16.
124 Туган-Барановский М. И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1938. Т. 1. С. 74.
125 Бутовский А. И. Опыт о народном богатстве или о началах политической экономии. СПб., 1847. Т. 2. С. 481.
126 Исаев Г. С. Указ. соч. С. 156.
127 Там же. С. 135.
128 Рабочий класс России от зарождения до начала XX в. М., 1983. С. 109.
129 Горовой Ф. С. Указ. соч. С. 55-56.
130 Там же. С. 67.
131 Сметанин С. И. Указ. соч. С. 25.
132 Котляревский И. По поводу введения вольного труда на заводах и некоторых предстоящих перемен//Горн. журн. 1863. Т. 3. С. 529—531.
133 Кривоногос В. Я. Указ. соч. С. 40.
134 Панкратова А. М. Рабочий класс России // Избр. тр. М., 1983. С. 371—372.
135 Володарская Ч. Г. Ликвидация посессионной мануфактуры в России // Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. 1947. Т. 61. С. 74.
136 ЖМиТ. 1837. Ч. И. С. 17.
137 Лебедев Н. И. Русский текстильщик в рабочем движении. М., 1924. С. 67.
138 ЦГИА СССР. Ф. 1290. Оп. 5. Д. 11. Л. 16.
139 I Полное собрание законов Российской империи. Т. 39, № 30161; II Полное собрание законов Российской империи. Т. 10, № 7816.
140 Ист. арх. 1936. № 1. с. 265.
141 Панкратова А. М. Указ. соч. С. 420.
142 Рабочий класс России от зарождения до начала XX в. С. 124.
143 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 439.
144 Там же.
145 См.: Там же. С. 435.
146 Тенгоборский Л. В. Указ. соч. С. 67.
147 История Московского купеческого общества. М., 1916. Т. 2, вып. 1. С. 51.
148 Куйбышева К. С. Крупная московская буржуазия в период революционной ситуации в 1859 — 1861 гг. // Революционная ситуация в России в 1859—1861 гг. М., 1965. С. 317.
149 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 16. С. 125.
150 Санкт-Петербург, ведомости. 1859. № 5. С. 19.
151 Обозрение главнейших отраслей мануфактурной промышленности в России. СПб., 1845. С. 134.
152 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 581.
153 Труды Комиссии, учрежденной для пересмотра устава о паспортах. СПб., 1861. Ч. 1. С. 141.
154 Федоров В. А. Помещичьи крестьяне Центрально-Промышленного района России конца XVIII — первой половины XIX в. М., 1974. С. 199.
155 Революционная ситуация в России в середине XIX в. М., 1978. С. 22.
156 Иванов Л. М. Государственные крестьяне Московской губ. и реформа Кисилева // Ист. зап. 1945. Т. 17. С. 107.
157 Васильев Б. Н. Формирование фабрично-заводского пролетариата Центрального промышленного района России, 1820—1890 гг.: Дис. ... д-ра ист. наук. Новочеркасск, 1972. Т. 1. С. 299-300. Рукопись.
158 Казанцев Б. Н. Указ. соч. С. 67.
159 ЛГИА. Ф. 1435 (Компании Невской бумагопрядильной мануфактуры). Оп. 3. Д. 6. Л. 3-13.
160 Казанцев Б. Я. Указ. соч. С. 76.
161 История рабочих Ленинграда. Л., 1972. Т. 1: 1703 - февраль 1917. С. 91.
162 ЛГИА. Ф. 1435. Оп. 3. Д. 6. Л. 35.
163 Революционная ситуация в России в середине XIX в. С. 27.
164 Воблый К. Г. Опыт истории свеклосахарной промышленности СССР. М., 1928. С. 235.
165 Там же. С. 235—236.
166 II Полное собрание законов Российской империи. Т. 28. отд. 1, № 27020, 27793.
167 Журн. Секрет, и Гл. ком. по крестьян, делу. 1915. Т. 2. С. 369.
168 Революционная ситуация в России в середине XIX в. С. 144.
169 Рутман Р. Е. Рабочее движение перед отменой крепостного права // Революционная ситуация в России в 1859 — 1861 гг. С. 196.
170 Казанцев Б. Н. Указ. соч. С. 172.
171 Панкратова А. М. Указ. соч. С. 416.
172 Рутман Р. Е. Указ. соч. С. 201.
173 Там же. С. 221; Казанцев Б. Н. Указ. соч. С. 177.
174 Крестьянское движение 1827 — 1869 гг. М., 1931. Вып. 1. С. 130; Горовой Ф. С. Указ. соч. С. 123-124.
175 История рабочих Ленинграда. Т. 1. С. 122; Копанев А. И. Население Петербурга в первой половине XIX в. М.; Л., 1957. С. 133—134.
176 Рабочий класс России от зарождения до начала XX в. С. 149.
177 Безобразов В. П. Село Иваново: Обществ.-физиол. очерки // Отеч. зап. 1864. № 1. С. 285.
178 Панкратова А. М. Указ. соч. С. 373.
179 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 71.
<< Назад Вперёд>>
