На допросах в Луганской тюрьме К. Е. Ворошилов вел себя стойко. Полиция и жандармы ничего не узнали от него: ни о личной подпольной деятельности, ни о работе Луганской большевистской организации. Для привлечения к судебной ответственности не было никаких оснований, но его продолжали держать в заключении. Лишь в конце сентября 1907 года министр внутренних дел постановил: «Выслать Ворошилова в Архангельскую губернию под гласный надзор полиции на три года, считая срок с 1 октября 1907 года»11.
Местом ссылки К. Е. Ворошилову назначили небольшой городок Пинегу в Архангельской губернии. Начался трудный этапный путь. За это время Климент Ефремович близко сошелся с товарищами по пересыльной партии — бывшим учителем Павлом Лагутиным и молодой одесской революционеркой Марией Найдой. обдумал с ними план побега. В Пинеге они привлекли к осуществлению этого плана политссыльных Я. П. Бутырина (Бутыркина), польского революционера, врача В. М. Богутского и при их содействии осуществили задуманное.
В полицейском телеграфном донесении о побеге говорилось:
«Архангельскому губернатору из Пинеги № 795. 22 декабря 1907 года скрылись политические Ворошилов и Найда. Исправник Кунников»12.
Все попытки полиции поймать скрывшихся остались безрезультатными.
«...Поймать меня не удалось, — вспоминал К. Е. Ворошилов. — В этом была большая заслуга товарищей, которые принимали участие в организации побега, встречали и провожали меня в разных местах, снабжали паспортами, давали приют».
Отбывавшие в Архангельске ссылку большевики снабдили его подложными документами и отправили в Петербург, а оттуда он получил направление в Баку13.
К. Е. Ворошилов вошел в состав Бакинского партийного комитета. Вместе с П. А. Джапаридзе, П. Г. Мдивани (Буду), С. С. Спандаряном, И. В. Сталиным, С. Г. Шаумяном и другими большевиками он участвовал в борьбе против меньшевиков и эсеров, разъяснял рабочим ленинские указания и решения V съезда партии.
Умело сочетая легальные и подпольные формы борьбы, Климент Ефремович проводит в это время в Биби-Эйбате большую организационную и политическую работу, вовлекает в ряды профсоюза пролетариев разных национальностей.
«Старые рабочие, — писала газета «Бакинский рабочий», — помнят выступления тов. Ворошилова на рабочих собраниях, помнят, с какой настойчивостью отстаивал он требования и права рабочих. Тов. Ворошилова часто можно было видеть тогда в помещении правления Биби-Эйбатского отделения Союза нефтепромышленных рабочих (ныне дом № 8/1 по ул. Фрунзе). Здесь он беседовал с рабочими, внимательно разбирал их заявления, глубоко вникая в их нужды»14.
Усилившаяся слежка полицейских агентов и угроза провала вынуждают К. Е. Ворошилова уехать в Петербург. Здесь он был арестован. Его заключили в тюрьму «Кресты», а затем по этапу вновь направили в Архангельскую губернию, в город Мезень, где Климент Ефремович находился до конца октября 1909 года. Затем ему удалось добиться перевода в Холмогоры. Холмогорский исправник получил из канцелярии губернатора следующее уведомление:
«Сделав распоряжение о переводе поднадзорного Климентия Ефремова Ворошилова из Мезенского уезда в г. Холмогоры, предлагаю Вашему Высокоблагородию, по прибытии названного лица, учредить за ним надзор полиции и об исполнении мне донести»15.
Вместе с другими большевиками К. Е. Ворошилову удается создать в Холмогорах социал-демократическую ячейку. Как ее руководителя, его ввели в комитет колонии политссыльных, избрали председателем товарищеского суда и председателем местного отделения общества Красного Креста, которое не только оказывало помощь наиболее нуждающимся политссыльным, но и содействовало организации и финансированию побегов. При участии Климента Ефремовича холмогорские ссыльные-большевики проводили дискуссии с меньшевиками и эсерами, разъясняли случайно примкнувшим к ним ссыльным ленинские взгляды. Таким образом, и в ссылке, под надзором полиции, К. Е. Ворошилов не прекратил своей революционной деятельности.
В связи со смертью Л. Н. Толстого политссыльные отправили в газету «Русские ведомости» следующую телеграмму: «Политические ссыльные города Холмогор выражают глубокую скорбь по поводу смерти страстного искателя правды, великого художника слова, будильника мысли, Льва Николаевича Толстого»16. В числе подписавших сообщение и Ворошилов.
В конце ноября 1910 года холмогорские политссыльные узнали о трагедии в Вологодской и Зерентуйской каторжных тюрьмах. В знак протеста против порки розгами политических заключенных некоторые жертвы зверской экзекуции покончили с собой. Весть об этом вызвала бурное негодование и политические демонстрации студентов.
В ответ на эти события В. И. Ленин писал в статье «Начало демонстраций»:
«В самое последнее время зверства царских тюремщиков, истязавших в Вологде и Зерентуе наших товарищей каторжан, преследуемых за их геройскую борьбу в революции, подняли еще выше брожение среди студентов...Пролетариат начал. Демократическая молодежь продолжает. Русский народ просыпается к новой борьбе, идет навстречу новой революции»17.
В эти дни К. Е. Ворошилов выступил инициатором протеста политссыльных Архангельской губернии против самодержавного произвола и беззакония. В перехваченном полицией письме Климента Ефремовича одному из политссыльных в Мезень говорилось:
«На днях у нас состоялось совещание по поводу зерентуйских и вологодских событий, на котором приняты две резолюции — одна, выражающая наше негодование и возмущение тем издевательствам и насилиям, которые творит правительство и по поводу возмутительной вакханалии, устроенной «зубрами» Г. Д. (Государственной думы, — Ред.) во время запроса левых фракций в Г. Д.; другая выражает наше преклонение перед геройской смертью Егора Сазонова18 и товарищей... Эти резолюции будут подписаны всеми желающими не только в городе, но и в уезде и отосланы в редакции газет как русской, так и заграничной прессы. На том же совещании было решено известить и других ссыльных, разбросанных по всем градам и весям России. Очень просим сообщить, что предпринято у Вас по этому делу. Если у Вас еще ничего не сделано, то не откажитесь взять на себя инициативу в этом деле. В том и другом случае немедленно нам напишите. Желательно было бы, чтобы Ваша инициатива не ограничилась пределами Вашего града, а коснулась бы и «уголков», на которые, конечно, есть некоторая еще надежда. С тов. приветом К. Е. В.Частным образом мы посылаем во фракцию соц.-дем. Г. Д. как копию из упомянутых резолюций, так и особое наше обращение к фракции. К. В.
Ответ адресуйте на меня В.»19
К. Е. Ворошилов и другие политссыльные собрали тогда много подписей под текстом резолюций, осуждавших произвол царизма, добились опубликования этих очень важных по тому времени документов в печати. Таким образом, голос политссыльных Архангельской губернии был услышан общественностью всей страны.
После этого репрессии архангельских жандармов и полиции против политссыльных, особенно против тех, кто подписал резолюции протеста, значительно усилились. Пристально следила полиция за К. Е. Ворошиловым. Его неоднократно обыскивают и в феврале 1911 года заключают в Архангельскую тюрьму.
Полиция и жандармы решили создать против К. Е. Ворошилова и арестованных вместе с ним В. А. Липаева и И. М. Избицкого «громкое дело», добиться сурового приговора и тем самым внести страх и дезорганизацию в колонию холмогорских политссыльных.
И хотя для судебной расправы улик не оказалось, особое совещание при министре внутренних дел постановило: «Продлить Липаеву и Ворошилову срок гласного надзора полиции и высылки в Архангельскую губернию еще на один год, а Избицкого водворить для дальнейшего отбытия надзора полиции в Печорский край»20.
Несгибаемый большевик Ворошилов и в Архангельской тюрьме стал организатором борьбы заключенных против произвола тюремщиков, провел две голодовки — пятидневную и восьмидневную. Начальник губернской тюрьмы доносил Архангельскому губернскому жандармскому управлению (в октябре 1911 года):
«...Уведомляю Вас, что Климентий Ворошилов во время содержания во вверенной мне тюрьме с 24 февраля по 10 августа сего года был три раза подвергнут дисциплинарным взысканиям: 24 февраля за нарушение тюремных правил заключен в карцер на 7 суток; 28 марта за подстрекательство арестантов к незаконным требованиям — на 7 суток и 1 июля за нарушение правил во время прогулки также на 7 суток.Кроме перечисленных взысканий Ворошилов часто подвергался заключениям и выговорам за целый ряд нарушений тюремного порядка. Вообще, содержась в тюрьме, Ворошилов отличался крайне дурным поведением и строптивым характером, ведя себя вызывающе дерзко по отношению администрации и надзора, причем своим примером производил дурное влияние на других арестантов, склоняя их к нарушению тюремного порядка и дисциплины. Так, например, под непосредственным руководством Ворошилова арестантами, содержавшимися в одной с ним камере, была объявлена голодовка, мотивированная недовольством применяемыми к ним тюремными правилами, основанными на букве закона. Ввиду такого неодобрительного поведения Ворошилова в последнее время он был совершенно изолирован от других арестантов и помещен в отдельную камеру».
Больного и обессиленного голодовкой и тюремными карцерами Ворошилова с очередной партией «политических» отправили по этапу в уже знакомую ему Мезень, а затем еще дальше — в беломорский поселок Долгая Щель, почти у Полярного круга. Здесь совсем недавно отбывал ссылку его друг, петербургский рабочий Т. Е. Вилков, и Климент Ефремович писал ему из ссылки:
«Здравствуйте, дорогой дядя Трофим... С 15 февраля по 10 августа находился в Архангельской тюрьме, а по 3 сентября — в этапе, шествуя в твою хваленую Долгую Щель... Был арестован в Холмоторах вместе с двумя товарищами... Судебным порядком не рискнули жандармы преследовать, т. к. сознавали, что оскандалятся самым решительным образом, поэтому все пошло в административном порядке, а в результате год набросили. Архангельская тюрьма — это настоящий застенок... Сидел несколько раз в карцерах и простудил чертовски ноги, схватил ревматизм и теперь почти калека. Лечиться здесь, понятно, нечего и думать, и вот сижу тут, у Белого моря и жду погоды»21.
Климент Ефремович хорошо понимал, что остаться на зимовку в Долгой Щели в его положении означало обречь себя почти на неминуемую гибель. Поэтому он через местное полицейское начальство обратился к архангельскому губернатору с прошением, в котором писал:
«Я, сидя в Архангельской тюрьме, в карцерах этой тюрьмы настолько простудил ноги, что одно время, там же в тюрьме, не мог пользоваться 15-ти минутными прогулками, предоставленными арестантам. О моей болезни известно тюремному врачу и фельдшеру, у которых я лечился, поскольку это было возможно. В настоящее время я крайне нуждаюсь в систематическом лечении, а в условиях, в которых я живу, невозможно никакое лечение. Прошу Ваше Превосходительство, если не найдете возможным разрешить мне проживание в г. Мезени, распорядиться о переводе меня в Печорский край или еще куда-нибудь, где бы я смог начать необходимое лечение».
Случаи гибели политических ссыльных от болезней и тяжелых условий жизни были тогда довольно частыми, и сведения о них, проникая в печать, доставляли немало беспокойства местной и центральной власти. Видимо, боясь огласки, губернатор распорядился «поднадзорного Климентия Ворошилова водворить в г. Мезень, установив за ним тщательное наблюдение».
В Мезени Климент Ефремович включился в деятельность группы местных политссыльных, восстановил связи со своими товарищами, отбывавшими ссылку в Холмогорах, Пинеге, губернском центре. Все это не осталось незамеченным. В результате — обыски и новые этапы. В марте 1912 года «ввиду неодобрительного поведения» Ворошилова загоняют в самые глухие углы уезда — в Юрому, Усть-Вашку, Дорогорское.
В июле 1912 года К. Е. Ворошилов был освобожден от гласного надзора полиции. Наняв на последние гроши подводу, он немедленно выехал в Архангельск, а затем и за пределы губернии, направляясь в Донбасс. Вместо трех ссылка затянулась на пять лет.
Еще в Холмогорах К. Е. Ворошилов познакомился с политссыльной Екатериной Давыдовной Горбман. Она родилась в 1887 году в Одессе, в бедной семье. В пятнадцать лет начала работать, рано включилась в революционную деятельность. В 1907 году, после второго ареста, была отправлена в Архангельскую ссылку, в Онегу, а затем — в Холмогоры, где и встретила К. Е. Ворошилова. Они полюбили друг друга и навсегда соединили свои судьбы. В 1910 году Екатерина Давыдовна была освобождена и уехала в Донбасс, где и ждала Климента Ефремовича.
По дороге в Донбасс К. Е. Ворошилов заехал в Петербург, ознакомился там с решениями VI (Пражской) Всероссийской конференции РСДРП, ленинскими статьями в «Правде» и «Социал-демократе», получил подробный инструктаж по выборам в IV Государственную думу.
В Донбассе устроиться на работу оказалось нелегко, К. Е. Ворошилов по-прежнему числился в «черных списках». В Алчевске друзья определили его на работу в свою кооперативную пекарню. Это было весьма кстати, так как позволяло ему открыто встречаться с рабочими и их семьями. «Четыре месяца я работал довольно активно, — писал позднее К. Е. Ворошилов — ...На заводе обретались наши революционные силы, и он представлял собой довольно значительную революционную единицу»22.
Под руководством К. Е. Ворошилова в Алчевске проводилась избирательная кампания по выборам в IV Государственную думу по рабочей курии. Рабочие избрали уполномоченными своих надежных представителей и тем самым содействовали победе в избирательной борьбе: депутатом Думы от рабочей курии Екатеринославской губернии был избран большевик Г. И. Петровский.
Полиция и жандармерия продолжали вести за К. Е. Ворошиловым негласное наблюдение. В марте 1913 года после двух арестов ему объявили решение о «мере пресечения недозволенной деятельности» — высылке под гласный надзор полиции на два года в Чердынский уезд Пермской губернии.
Как и в Архангельской ссылке, К. Е. Ворошилов установил здесь связи с политссыльными, вел политическую работу среди местных жителей. Революционная деятельность Ворошилова была хорошо законспирирована, и только благодаря этому он наряду с другими попал в список политссыльных, подлежавших амнистии в связи с празднованием трехсотлетия царского дома Романовых: срок Пермской ссылки Климента Ефремовича был сокращен на один год.
13 марта 1914 года К. Е. Ворошилов вместе с Екатериной Давыдовной, добровольно делившей с ним эту ссылку, выехал в Донбасс.
В Луганске Климент Ефремович вновь оказался безработным; усилилась за ним и полицейская слежка. Все это вынудило его покинуть Донбасс, искать работу в других местах.
Первая мировая война застала К. Е. Ворошилова в Царицыне, где он работал на орудийном заводе. Там вместе с С. К. Мининым, с которым он познакомился еще в Архангельской ссылке, и другими товарищами К. Е. Ворошилов создал общество рабочих потребителей, организовал рабочий хор. Под прикрытием этих легальных организаций они проводили политическую работу в массах, а с началом первой мировой войны — антивоенную агитацию.
«К Ворошилову, — писал товарищ и друг Климента Ефремовича той поры рабочий П. В. Жидков, — частенько заходили старые луганцы. Засиживались допоздна, вели душевные простые разговоры. Говорили, конечно, и о войне.— Эта война в интересах буржуазии, — твердо заявлял Ворошилов, — мы друзья с германским народом. Я возьму винтовку, когда начнется война против помещиков и фабрикантов. Я за революционную войну».
11 Днепропетровский областной государственный архив (далее ДОГА), фонд ЕГЖУ, д. 556, л. 3 (об.).
12 Архангельский областной государственный архив (далее ЛОГА), ф. 1, оп. 4, т. 4, д. 189, л. 4.
13 По пути на Кавказ К. Е. Ворошилов заехал в Луганск. В эту же ночь полиция совершила налет на квартиру его друга, литейщика Сергея Петровича Сараева, извещенная каким-то провокатором о том, что К. Е. Ворошилов остановился именно там. Когда хозяин стал открывать дверь, началась стрельба, и он был смертельно ранен. Память о нем увековечена: одна из улиц в Ворошиловграде носит ныне имя С. П. Сараева.
14 «Бакинский рабочий», 4 февраля 1956 года.
15 АОГА, ф. 1, оп. 4, т. 4, д. 189, л. 20.
16 «Русские ведомости», 13 ноября 1910 года.
17 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 74 — 75.
18 Егор Сазонов — зерентуйский политкаторжанин, один из покончивших самоубийством в знак протеста против бесчинств тюремных властей.
19 Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (далее ЦПА ИМЛ), ф. 74, оп. 1, ед. хр. 56, лл. 18 (об) — 19.
20 АОГА, ф. 1, оп. 4, т. 5, Д. 992, л. 35.
21 ЦПА ИМЛ, ф. 74, оп. 1, ед. хр. 73, л. 174. Уже в советское время болезнь резко обострилась и потребовалось длительное лечение.
22 «Правда», 27 июня 1958 года.
<< Назад Вперёд>>
