Князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский

   Письмо Екатерины II князю Долгорукову от 10 мая 1771 года.

   Письмо Екатерины II князю Долгорукову от 27 авг. 1771 года.

   Манифест о вступлении в Крым.

   Письмо Екатерины II князю Долгорукову 2 июня 1772 года.

   Письмо Екатерины II князю Долгорукову 27 января 1774 года.

   Письмо Екатерины II князю Долгорукову 26 февраля 1774 года.

   Реляции князя Долгорукова из лагеря в Крыму, при урочище Сарабузды 28 июля, 3 августа, 5 августа 1774 года.

   Письмо Екатерины II князю Долгорукову 19 августа 1774 года.

   Письмо Екатерины II князю Долгорукову 22 августа 1774 года.

   Реляция князя Долгорукова Екатерине II из крепости Перекопской 26 августа 1774 года.

   Письмо Екатерине II князю Долгорукову 15 сентября 1774 года.

   Форма письма командующему в Крыме турецкими войсками от князя Долгорукова или его преемника.

   Записка Резидента России в Крыму П. Веселицкого.

   Божиею милостию Мы, Екатерина Вторая, Императрица и Самодержица Всероссийская, и протчая, и протчая, и протчая.

   Нашему Генералу Аншефу Князю Долгорукову.

   По представлениям вашим о негоциации с Татарами вообще, и особенно с Крымскими, признавая Мы оныя с удовольствием, происходящими от вашей к службе Нашей ревности, объявляем вам чрез сие ближае и со всею точностью Наше Монаршее соизволение, каким образом та и другая производима быть имеет, для совершения обеих с равномерным успехом.

   Соглашение с Крымцами по всем, по ныне учиненным, стараниям и попыткам, как единственно открыться может от операций и успехов Нашего оружия, вашему предводительству порученнаго, то и дальнейшее сей важной негоциации производство, не инако, как собственному вашему же попечению, предоставляется, в несумненной надежде на ваше искуство, осторожность и тщание в приобретении всех выгодностей, предмет оной составляющих.

   Но что касается до Эдисанских и Буджацких Татар, и протчих, в согласии с ними находящихся, все оные, явным отвержением бывшей над ними власти Порты Оттоманской и вступлением своим в Наше покровительство, вышед из той связи, в какой с Крымом, по разным свои обстоятельствам, были, напротив того сделали нужным, для сохранения между их начальниками единомыслия и предварения всякаго колебания, такое за собою с Нашей стороны надзирание, которое во все мелочи и подробности от обращения и частных их уже соответствий и взаимств к их удовольствию, но в здешние ж виды, от разрешения немедленнаго и всех встречающихся небольших приключений, из каких, однако же, важныя следствия, по легкомысленному сих народов состоянию, произойти могут, и от управления почти каждого их племяни в особенности, для лучшаго и всех в общество соглашения, но к тому требуется целаго досуга, ни чем другим не занятаго время ни, непрестаннаго упражнения и с бывшими примерами и соображения.



   Императрица Екатерина II



   По переходе же, по данному от Нас дозволению, за Дон, на Кубанскую сторону, сих отложившихся от Порты Татар, чем далее будут они находиться от Крыма, и по видимому исключатся уже совсем от участвования в тамошних делах, тем не меньше, или еще больше, нужно быть имеет прилежное и непосредственное наблюдение их поступков, по тому что в таком случае приближается, однако ж, они к Кубанским народам, состоящим и по ныне в ведомстве Хана Крымскаго, которые давно б не упустили набегами своими ближних к ним пограничных мест, по Догу лежащих, также и в Астраханской Губернии по Волге и Тереку, обезпокоить, ежели б удерживаны не были чинимыми над ними поисками Генералом Маиором Медемом обще с Калмыками. Но по случившемуся между тем в Калмыцком народе разврату, сей Генерал-Маиор не находится теперь в состоянии с небольшим, в его команде состоящим корпусом всего пространства тамошних степей прикрыть.

   Излишно был б, при воинских ваших подвигах и порученном вам де искательстве, отторгнуть от Порты. Крымской полуостров, не только действием оружия, но и соглашением с начальниками, выходя из того многия распоряжения, все ваше время и внимание занимать могущия, озабочивать вас и произведенною уже далеко с сими Эдисанскими, Буджацкими и протчими, с ними согласившимися, Татарами негоциациею, обращающеюся теперь по большей части во внутреннее управление и руководство их корпуса, по отлучению сих народов их сферы Крымской; для чего Мы и находим за нужно, чтоб, в облегчение трудов ваших, остался при Татарской Комисии по прежнему наш Генерал-Маиор Щербинин, равно как бы и в разсуждении предместника вашего, Генерала Графа Панина, не смотря на то, что он с Татарами начал негоциацию и во время предводительства своего Нашею армиею производил оную, необходимо также было б Определение особливаго человека для подробностей дел, а особливо на время похода, чтоб подробными делами отдаленных орд от мест военных действий при важных исполнениях не затрудняться. Совсем тем верховное и Татарской коммисии производство и отправление, имея и оная еще некоторое сопряжение с военными операциями, вам же, как главному полководцу, принадлежит. По чему Генерал-Маиор Щербинин о все, что к сведению вашему нужно было б, и впредь, как он и ныне делает не только вам представлять будет, но и резолюций ваших требовать при произшествиях новых и важных. А чтоб и в отлучение ваше от границ, однако ж, со всею возможною удобносию, такое его с вами сношение произходить могло, в сем намерении и снабден уже он Нашим повелением, на то время в ближайшем быть от вас месте. Сверх того, естьли, по открывающейся с Крымскими начальниками негоциации, окажется отношение и до Татар, от Порты от ложившихся, то есть, соглашаясь с одними, в то же время некоторыя уважения и о других иметь будет надобно, а вы бы тогда, по важности дела, за нужно нашли его к себе призвать, то можете дать ему и о том повеление.

   Мы отдаем в ваше же благоизобретение взять с собою и Канцелярии Советника Веселицкаго, или при Генерале Майоре Щербинине оставить. Не будучи здесь известно, где пребывание его во время вашего похода больше нужно, и не полезнее ли быть ему тогда в третьем месте, а имянно, по переходе Татар за Дон и в приближении их к Кубанским хищным народам, у оных Татар, для предохранения, по его кредиту и восприятой ими к нему доверенности, духов их и по таком сих орде из одной стороны в другую перемещении, с благонамеренном положении и устройстве, по крайней мере, пока они осмотрятся и привычку сделают быть и там спокойными; а буде дойдет у них между тем до избрания собственнаго Хана, как и действительно о том есть от них отзывы, и которое обстоятельство и к решимости самого Крыма поспешествовать может, то и для содействия при сем, толь знаменитом, обряде, и предостережения, чтоб сие, новое у них, начальство и к новому служило подтверждению остаться навсегда в независимости и в неразрывном с Нашею Империею союзе.

   Таким образом Мы не сумневаемся, что вы помянутаго Канцелярии Советника Веселицкаго там употреблять будете, где и когда он, по ближайшему же вашему усмотрению, основанному на настоящем положении дел, с лутчею пользою быть не может.

   Известной Якуб, чтоб был также в походе при вас, зависит от вас же; но в каких поступках сей человек напредь сего обращался, о том, будучи уже дано отсюда знать, как предместнику вашему, так и Генералу Маиору Щербинину, остается, чтоб и вы, по его коварному нраву и подозрительному состоянию, допускали его к делам со всею возможною осторожностью и примечание за ним во всякое время продолжалось.

   На подарки, по встречающимися вам случаям, а особливо по ожидаемой с Крымцами негоциации, имеете вы взять из находящихся в Татарской Коммисии вещей, сколько заблагоразсудите, а и Мурз сколько вам при себе и с ними Татар иметь и на каком содержании, для употребления их по оной де негоциации и по другим могущим случиться надобностям, собственно вам же распорядить поручается.

   В протчем Мы пребываем к вам Нашею Императорскою милостию благосклонны. Дань в Царском Селе 10 го Маия, 1771-го года.

   Подлинной подписан собственною Ея Императорскаго Величества рукою тако: Екатерина.



   Божиею милостью Мы, Екатерина Вторая, императрица Самодержица Всероссийская, и протчая, и протчая, и протчая.

   Нашему Генералу Аншефу Князю Долгорукову.

   Разсмотрев Мы ваши представления, содержащияся в полученных от вам до ныне реляциях, из которых последния были от 9 Августа, в деле негоциации с Крымцами, под благоуспешным действием нашего оружия, предводительству вашему ввереннаго, начатой и продолжаемой, Всемилостивей апробируем, как все меры, вами употребленныя, так и данные ответы на запросы Крымскаго начальства, присовокупляя к тому следующия наставлении к дальнейшему вашему руководствованию:

   Когда, после скоропостижнаго побега Селим-Гирей-Хана, Крымские начальники избрать не умедлили и новаго Хана в лице Сагиб, Гирея, а в Калги брат его, Шагин-Гирея, и в Нурадины племянника их, Батырь-Гирея, с представленным вам, с стороны оных Начальников, и ручательством за всех сих Султанов, которые, учиненною пред обществом присягою, вовсе отказались уде от Порты Оттоманской, то и остается нам Такое избрание за благо принять, в показание Татарам, что, соглашаясь во всем на из желания, тем самым подаем им опыты безсумнительныя, сколь Мы склонны находимся доставить им совершению во всем независимость.

   В следствие сего имеете вы от себя, но Нашим имянем и повелением, сделать о том пристойные отзывы, как Хану, так и всему начальству, дозволяя ему и действительно вступить в правление Крымскаго полуострова, со всеми, свойственными и прежними обыкновениями утвержденными, правами и преимуществами, после того как он подпишет акт своего отрицания пред своим народом от Порты, со обязательством никогда и ни при каких обстоятельствах оной не подчиняться, но навсегда пребывать в дружбе и союзе с Нашею Империею, и препоручить вам, как сей акт, так и нарочных для отправления ко Двору Нашему, с формальным и непосредственным чрез особливую грамоту, в которую и содержание онаго акта внесено быть имеет, возвещением о своем на Ханство избрании и испрашиванием Нашего покровительства, и которая навсегда здесь и останется залогом его обязательства, но акт, с его посланниками, возвратится назад для хранения в Крымском архиве.



   Симферополь Памятник Екатерине II



   Мы хотя и ожидаем, что в сию коммисию, по учиненному от вас требованию, употреблен будет один из выше означенных двух Султанов, избранных в первейшия по Хане полуострова Крымскаго начальники, но ежели бы между тем каким либо существенныя, по состоянию тамошних дел и правительства, оказались препятствия в том дальнем их отлучении, тогда можно будет удовольствоваться кем либо и другим их Ханских же родственником, а по нужде и из Крымцов знатнейшим, чтоб сего отправления на долго не остановить.

   Точное с стороны Нашей подтверждение Хана в сем достоинстве предоставляется с некоторыми обрядами учинить по отпуске отсюда присылаемых от него, и о чем вы и его уведомите, но Калгу и Нурадина Солтанов в сих, препорученных им от Крымскаго общества, начальствах, вы ныне же подтвердить можете, сделав им пристойные, по вашему разсуждению, подарки из имеющихся у вас казенных вещей, равно как и Хану, но от имяни вашего ж, при случае дозволяемаго ему в правительство вступления.

   Содержание в Крыму Повереннаго в делах есть такой пост, которой, по связи, с тамошним Ханом наступающей, коль необходим, толь и важен, по существу и пространству соединенной с тем должности, нацию и приобучение к тому Хана учинится определением к нему от вас одного Штаб-Офицера, как вы о том уже ему предложить и не оставили, а при отлучении вашем из Крыма Препоручается вам акредитовать при нем на первой случай от себя Канцелярии Советника Веселицкаго, как приобретшего кредит в Татарских народах и в делах их сведение, и сперва исправиться всем нужным, да и остаться и жить там с пристойностию и без затруднительства в отправлении своего звания, и у чему вы его и надлежащими також-де наставлениями снабдите, придавая и людей таких, в которых была б надобность, а по получаемому здесь о всем том от вас представлению, Мы и утвердительно положения сделать не оставим, акредитуя его уже и от Нашего имяни, по постановлении здесь с Крымскими посланниками договора и обратном их отпуске.

   По продолжающемуся с Крымской стороны предъявлению о принадлежности всех, в их полуострове собираемых, доходов без изъятия Хану и в пользу тамошняго общества Наше соизволение такое:

   Хотя из настоящих обстоятельств Крыма и известно уже тамошним начальникам и всем вообще жителям в разсуждении их Нашего предмета, не только производится достаточное извинение, но и совершенное оправдание старанию их в том, чтоб снискать для своего отечества и в обществе и в частности пользы всевозможныя, и с посторонним участвованием меньше сопряженныя, но как из реляций ваших между другим здесь усмотрено, что в Кефе, где преимущественной торг пред другими Крымскими местами отправляется, все пошлины, и сверх того, и еще разные сборы вступали в казну Салтанскую, кроме небольших из того расходов для Хана и тамошних знатных, то, по крайней мере, во время войны и пока независимость Крымская признана не будет и со стороны Порты, Мы и могли б, по военному праву принадлежавшие ей доходы как неприятельские, употреблять на защищение того ж самого Крымскаго полуострова, но, не смотря, однако ж, на сие, Мы оное право, коль скоро заключен будет с, присылаемыми сюда от Хана и от всего начальства, посланниками договор о их независимости, в пользу Хана и тамошняго общества оставить весьма склонны, и о чем вы и предварительно надежду подать им можете, стараясь между тем в подлинность осведомиться и Нам донесть о образе собирания сего полуострова доходов, и о бывшем их употреблении, с точным означением тех, кои принадлежали Порте.

   Но нужно, еще дать вам знать, равным образом здесь же, с подробностию о Нашей воле и относительно занятых вами гарнизонами крепостей, и какое Мы впредь в Крымском полуострове основание, и для чего, иметь желаем, дабы вы не только, по отзывам тамошним, могли с точностию ваши ответы располагать, но и старания ваши, начав, совершить, еще прежде вашего из Крыма отлучения.

   Пока продолжается с Портою война, безспорно и всякому и из Крымских уроженцев может быть чувствительно понятно, что чем больше Нашими войсками занято в Крыму укрепленных мест, особливо по берегам, тем безпечнее и безопаснее они от покушений Турецких; но содержание всех оных по заключении мира было б для нас излишно тягостно и таково ж убыточно, надеясь Мы, как и в данном предместнику вашему, Генералу Аншефу, Графу Панину рескрипте, от 2-го Апреля, 1770-го года, изъяснена уже система, которой Мы следуем, в разсуждении Крымскаго полуострова и всех Татарских орд, непрерывную границам Наших безопасность утвердить от хищных народов, отторжением их от Порты, что уже действительно и воспоследовало, а установление на Черном море кораблеплавания, совокупляя с тем и предупреждение Турецких во всякое время на Крым десантов, снискать получением свободнаго прохода из Азовскаго моря в Черное и одной гавани на Черном для содержания всегда в готовности Нашей флотилии, к опорствованию Турецким войскам. А чтоб и такое навсегда продолжающееся некоторых Крымских мест занятие тамошним начальниками и всем жителям показалось существенно же необходимым к собственному их благоденствию и безмятежному жизни продолжению, удостоверение их в том и требует с стороны вашей подвига, по обыкновенному Татарским народам небрежению, размышлять о будущих приключениях, а излишному только уважению текущих еще происхождений без всякаго дальновиднаго отношения.

   Мы, при настоящем положении Наших с Татарскими народами дел, а особливо с Крымскими жителями, и умножающейся их между тем к Нашей Империи привязанности, весьма удалены допустить их к непосредственному трактованию с Портою, о признании их в при обретенной Нашей им независимости, с отступлением бывшаго на них права ея, а все то собственному Нашему попечению присвоиваем; но, для облегчения употребляемых в том стараний, весьма желательно и полезно быть имеет, чтоб ныне же заблаговремянно с Крымцами условие посредством вашим состоялось и утвердилось, как об оставлении в здешних руках помянутаго прохода и защищающей его крепости, Еникале, с Крымской стороны, так и еще укрепленнаго порта для флотилии на Черном море, с потребными к обоим местам выгонами, а имянно делаем Кафу, естьли лутче и ближе ея нет.

   Мы вам по тому здесь и объявляем, что за верх вашей к Нам и к Нашей Империи услуги сочтем, если вы разумным вашим, в настоящую вашу в Крыме бытность, обращением и управлением расположите духи Татарския к тому, чтоб они как бы сами собою достигли до познания нужды в такой уступке, для собственнаго своего спокойствия, безопасноси и безвредности, и сами ж о том нас и просить подвигались. Равным образом усматривая Мы из реляций ваших, что, кроме Кефинскаго пристанища и другия удобныя в открытое море находятся, с удовольствием и к особливому также благоволению Нашему приимем употребляемое вами старание, прежде нежели вы из Крыма ж возвратитесь, и все оныя, кроме того, которой, по усмотрению вашему, предпочтительно пред другими навсегда занять быть может Нашими войсками «общими вашими с Татарами силами испортить и для больших судов сделать невместными и непроходными, изъясняя Татарам, чтоб они и на то также доброю волею склонились, опасность для них же от нечаянных на их полуостров покушений, а их непривычку к сохранению каких либо укреплений.

   Здесь в подлинность неизвестно, по колику занятой вами и на Кубанской стороне город Тамань проливом из Азовскаго в Черное море владеть, или независимо онаго сим проходом пользоваться можно, в первом случае, конечно, необходимо, и впредь такое занятие сохранять, вмещая оное и в условие с Крымцами, но в последнем, в минование излишняго войск употребления, кажется, лутче оставить, равно как нет нужды о покорении и протчих, на Кубанском кряжу лежащих, городков мыслить, по тому что содержание сих небольших и маловажных мест, может стать дорого в разсуждении потери людей; находясь оныя в самом ближайшем соседстве от горских народов, хотя некоторых из них и не подданных Турецких, но собственною склонностию к разбоям и злодействам стремящихся, чему Абазинцы под Таманем и пример уже показали, не смотря что ни малейшею Турецкому Двору должности о не обязаны, а утверждение Крыма в независимости и помянутыя Кубанския городки и все тамошние народы сообразными оному сделает, тем больше, что ныне, по переходе в их соседство на Кубанскую же сторону Нагайских орд, от Порты также отторгшихся, подобныя мысли Кубанцы и от них почерпать будут, видя и живущих в близости себя Кабардинцов, кои, бывшими до ныне колебленностями их блазнили к Нашей же Империи, после учиненных срез Генерала Маиора Медема поисков, присовокупленными.

   Между тем из начальников оных Нагайских орд, главнейший Эдисанский, Джан-Мамбет-Бей, как заслуживает особливое с стороны Нашей призрение, по данному от него первому поводу к тому, что все Татара, одни по других, в Наши вступили виды; то вы отличным образом и потщитесь настоящему Хану Крымскому рекомендовать сего благонамереннаго старика, чтоб, как от Хана, так и от всего Крымскаго начальства, и после того как Нагайския орды с Крымом на избрание Ханское согласятся и власть его признают, всегда, однако ж, к нему, Джан-Мамбету, предпочтительное пред другими уважение сохранилось.

   Здесь же прилагается копия с отправленнаго ныне рескрипта и к Генералу Маиору Щербинину для вашего сведения о тех наставлениях, коими непосредственно снабден и он от Нас в разсуждение орд Нагайских, но по настоящим Крымскаго же полуострова обстоятельствам.

   Что касается до живущих между Кубанскими народами Некрасовских Казаков, оные хотя по испрошенному у вас Крымским правительством дозволению и могут оставлены быть в их местах, но сие, однако же, не будет препятствовать употреблению независимых от Крымцов способов к добровольному их увещанию возвратиться в отечество, о чем надлежащее попечение и можете вы препоручить Генералу, который после вас останется в Крыму начальствующим, чтоб хотя начало сделалось чрез преклонение нескольких из них семей к такому выходу.

   В прочем Мы с совершенным удовольствием приемлем, что вы, при все вашем упражнении, не преминули достаточного старания употребить и к избавлению из плена и неволи Наших подданных. Сия есть новая и для Нас довольно убедительная причина к изъявлению особливаго Нашего Монаршего вам благоволения, а по вас и всем, под вашим предводительством находящимся, которые, по засвидетельствованию вашему, участвуя в заботе о сих злощастных и сожаления достойных людях, пособствуют вам к их пропитанию. Дан в Санктпетербурге 27-го августа, 1771-го года.

   Подлинная подписана собственною Ея Императорскаго Величества рукою тако: Екатерина.



   Форма Манифеста.

   Ея Императорскаго Величества Самодержицы Всероссийской, моей Всемилостивейшей Государыни, Генерал Аншеф и Кавалер, второю Российскою армиею предводительствующий, Князь Василей Долгоруков, по силе даннаго мне от Ея Императорскаго Величества Высочайшаго повеления, объявляю:

   Вступление в Крым второй армии Ея Императорскаго Величества, Самодержицы Всероссийской, Всемилостивейшее моему предводительству вверенной, в таком намерении предпримлется, чтоб, при благословении Божием, распространяя повсюду успехи справедливаго Ея Императорскаго Величества оружия против вероломнаго неприятеля, и сей полуостров, силою и коварством его порабощенный, избавит от несвойственнаго ига, и для того исторгнуть из рук Турецких находящиямя там крепости. Природные Крымские обитатели, которые, вопреки существенной отечества своего пользы, будут иногда помогать неприязненным Турецким войскам соединением ли с ними и по них поборствованием и доставлением каких либо удобностей, или же хотя б токмо единомысленными и согласными с неприятелем оказались, имеют равным образом праву войны подвержены быть, с употреблением и против их и принадлежащих им жилищи всякаго имущества огня и меча. Но как Эдисанская, Буджацкая, Эдишкульская и Джамбуйлуцкая орды, по натуральному человечества праву, отреклись уже от Турецкаго подданства, утвердились между собой клятвою состоять и жить независимым ни от кого народом, под управлением своих собственных древних обычаев и законов, и с тем вступили со Всероссийскою Империею в вечный союз и дружбу, а сим же самым приобрели и Ея Императорскаго величества, моей Всемилостивейшей Государыни, сильное и надежное покровительство, к своей и потомства своего безопасности и благоденствию, то и Крымцы, кои, видя пример, от однородных и одноверных их собратий поданной, возвратятся также к природной своей вольности и навсегда похотят в соединении с ними остаться независимыми ни от какой посторонней Державы и власти, с своим собственным верховным начальством, будут подкреплены ж и защищены в таком, толь древнему народу свойственном, предприятии, и всякое им к тому пособие окажется.

   В следствие того я вообще Крымскаго полуострова жителей, какого бы они звания и состояния ни были, срез сие увещеваю, неприятельских поступков против состоящей под моим покровительством Ея Императорскаго Величества армии удержаться, но к оной, как действующей в их пользу и для их избавления, и свои силы присовокупить, а между тем благонамеренным из них, и прямо к своему отечеству усердным, а по тому цену сего призыва уважающим, дозволяется без всякаго опасения ко мне являться, с которыми и ближайшия изъяснения учинены быть могут, да и самыя постановления о их свободности и независимости, равно как с выше помянутыми Татарскими ордами действительно уже в том чрез предместника моего, Главнокомандовавшаго прошедшею компаниею), Генерала Графа Панина, соглашенось, чем они на всегда и избавились от подлаго рабства, в каком от Порты Оттоманской содержаны были, но от котораго еще Крымский полуостров угнетается, достойный, однакоже, быть, по своему положению и избытку в средствах, областию почтительною и собственное собою правимою. Дано в главной квартире 1771-го года.



   Князь Василий Михайлович.

   Апробовав отправленным к вам от 19 Маия рескриптом предприятой вами по реляции поход к Каменному Затону, Мы не оставили вам в том же рескрипте приметить, что Мы сумневались, чтоб Турки могли ныне перевезть в Крым потребное число войск, для возвращения себе сего полуострова. Теперь же получа реляции ваши, под j 15 и 16, Мы почли за нужно еще с вами изъясниться. Мы имеем в Крыму войска, за всею потерею в бывшую там язву, еще довольное число. В прибавление к тому находится теперь в марше резервный корпус, и Генерал-Маиор Зорин с деташементом, как вы реляции сюда доносите. И так, чтоб быть в состоянии изгнать нам оттуда, надобно неприятелю прислать армию, по крайней мере, в пятидесяти тысячах, и та бы еще одна страшна ли была. Но где может он взять потребное число судов для перевоза такого числа и всего им нужнаго? Положим, что неприятель намерен учинить одно покушение, или только нас встревожить; но и для сего надобно ему перевезть туда тысячь хотя десяток, да и на татар им надеяться также нельзя, как и нам. Да и хотя бы и удалось ему перевезть в тот полуостров сие последнее число войска, что также не без труда будет, в разсуждении на то потребных судов: то могут ли они, однако ж, стать противу Наших, там находящихся и всегда побеждать привыкших? Мы почти думать не можем при том, чтоб Порта Помышляла сделать сию попытку в такое время, когда уже высланные с обеих сторон комисары постановили теперь, может быть, перемирие, и когда отправленные на конгресс Полномочные, вероятно, прибыли в главныя обеих армии квартиры. Соображая все сие, вы ощутительно найдете, что нет вверненным вам войскам никакой, или весьма малая от неприятеля опасность, и что находящиеся в Крыму и у Перекопа корпусы оных довольно достаточны не только воздержать ветренность Татар, но отражать настоящее между Татар колебание произошло, может быть, и от безвременнаго и неумереннаго у них о уступке городов настояния. Предпишите еще Нашему Поверенному в делах Веселицкому, чтоб он оставил сие в молчании до прибытия туда Нашего полномочнаго, Господина Щербинина. Он имеет довольная к руководству своему по сему наставления. Мы надеемся, что такое объяснение Наших собственных мыслей успокоит вас от заботы и приведет в состояние согласовать ваши поступки с настоящим положением дел, и пребываем вам благосклонны.

   К сему собственною Ея Императорскаго Величества рукою прибавлено тако:

   Сие письмо я подписала после чтения сего дня полученной от вас реляции, от 23 Маия, из которой усмотрела покушения Турецкия у Бельбека и у Ялты, что самым делом подтверждают мною выше писанную догадку.

   2 Июня 1772 года.



   Божиею милостию Мы, Екатерина Вторая, Императрица и Самодержица Всероссийская, и протчая, и протчая, и протчая.

   Нашему Генералу Аншефу Князю Долгорукову.

   Мы не оставили принять в достойное уважение представления вашего, от 20 Декабря минувшаго года, о предупреждении распространяющагося старанием и происками неприятельскими разврата в Татарских народах, на Кубанской стороне находящихся, употреблением на подарки их начальникам некоторой суммы денег, дабы таким образом могли сии легкомысленныя и на зло поползновенныя толпы остаться и впредь вне всякаго в пользу неприятельскаго действия, получа новые и корыстолюбию их ласкающия побуждения, к сохранению постановленнаго с Нашею Империей союза, и освобождения уже и вас от разделения сил ваших в такое время, когда оныя наипаче потребно вам будет иметь в совокуплении, для толь лутчаго и действительнейшаго производства военных операций будущей кампании.

   Из приложенной при сем копии с отправленнаго ныне рескрипта Нашего к Генералу Порутчику Щербинину, усмотрите вы по всей подробности, что Мы, повелев ему действительно искать Татарских начальников закупать дачами и подарками, убеждающими их, по своей цене, пренебрещи сделанныя им с Турецкой стороны прельщения, употребляя на то из казны Нашей до тридцати тысячь рублев, сею принятою Нами, по поводу представления вашего резолюциею, и Отдаем совершенную справедливость и похвалу предусмотрительной вашей заботе, в виде толь нужном и полезном.

   Между тем, судя по известной татар к прибыткам алчности, хотя и можно ожидать с основанием, что, будучи от Нас удовольствованы сверх времяни надежду к подобным снабдениям, меньше будут они поползновенными к содействию неприятелю, но со всем тем, как с другой стороны предупреждения Веры а привычки всего сильнее, а Татара, кроме того, что внутреннее их к Туркам, однозаконцам, доброжелательство для Нашей стороны не может быть и никогда несумнительно, колико уже и по одному своему легкомыслию к злодействам поползновенны и удобьпреклонны, нет нужды здесь изъяснять, как о деле весьма известном; по тому осторожность и благоразумие требуют, чтоб не только неослабное за их поступками продолжалось бдение, но чтоб и такия взору и примечанию их оказательства представлялись иногда, по коим бы они удостоверены быть могли о возможности и избытке способов и к отмщению, за их неверность и противное поведение.

   Мы и находимся в полной надежде к изведанной и многократными случаями подтвержденной ревности вашей к службе Нашей и отечества, и к свойственной вас и вашему званию прозорливости и попечению, что вы, употребляя вверенныя вам силы там, где иногда больше будет нужно и полезно, всегда однако ж, и на Татар, на Кубанской стороне живущих, внимательно назирать не оставите, как и по месту своего пребывания под вашею стражею, что до воинских действий качается быть долженствующих, по чему и все такия распоряжении предприймать будете, при обстоятельства требовать того могущих, кои бы, без ослабления нужнейших мест, и сих Татар такожде в спокойном положении удержать могли, будучи, без сумнения, вам не безъизвестно по собственным испытаниям, состояние сих народов тогда больше продерзких, когда не видят никакого страха, и, напротив того, унылых и боязливых, когда того начинают ощущать некоторый против себя приготовления, следовательно, и одни уже, к стати и ко времяни чинимые, движении некоторою небольшею войск частию небесполезны быть имеют, чтоб их занять и дать им заботливое упражнение там, где теперь находятся, не думая о сообщении своем с неприятелем, и в чем во всем, как и выше сказано, совершенно полагаемся Мы на ваше к Нам и к службе Нашей усердие, и искуство ваше и расторопность в делах воинских, пребывая в протчем Нашею Императорскою милостию к вам благосклонны. Дан в Санктпетербурге, 27 Генваря, 1774 г.

   Подлинной собственной Ея Императорскаго Величества рукою тако: Екатерина.



   Божиею милостию Мы, Екатерина Вторая, Императрица и Самодержица Всероссийская, и протчая, и протчая, и протчая.

   Нашему Генералу Аншефу Князю Долгорукову.

   Доставление живущему под Нашим покровительством в Полтаве Шагине-Гирею, Калге-Солтану Крымскому, в благонамеренности своей многократно уже испытанному, главнаго над ордами Нагайскими правления, будучи по видимому средством из лучших и надежнейших к удержанию сих легкомысленных людей и во время продолжающейся войны в положении, свойственном с пользою Нашей Империи, тем паче Нашего старания достойно, что, сверх исполнения вида толико важнаго и нужнаго, найдет и Калга-Салтан в том же самом, по состоянию и обстоятельствам своим, самое сходственнейшее воздаяние своей к Нам преданности.

   Теперь, когда по содержанию реляции вашей, от 27 Генваря, и Генерала Порутчика Щербинина, от 29 того ж месяца, происки известнаго Казы-Гирей-Солтана, старавшагося, чрез Нагайскаго начальника, Джан-Мамбет-Бея, учиниться у Татар Нагайских главным правителем, окончились уже безплодно, и довольно для него безнадежным образом и на будущее время, а, напротив того, Джан-Мамбет начал Калгу-Солтана к себе призывать, и он не несклонным же с своей стороны оказался к принятию начальнической должности; то в самом деле и остается только воспользоваться всеми сими, благополучно стекашимися, удобностями к поставлению его на степени властительства, удовлетворящаго самолюбию его и здешней в разсуждении Татар заботе, всегда своевольных и всегда сумнительных, пока разными начальствами предводительствуются; по чему Мы Всемилостивейше и приемля за благо, представленныя вами, по предварительном вашем изъяснении, как и Генералом Попутчиком Щербининым, так и с самим Калгою, меры, к совершению сего намерения служить имеющия и стостящия в том, чтоб он как наискорее отправлен был к Нагайцам, чтоб получил и пособие войсками и деньгами, для устрашения одним способом злонамеренных, и приобретения другим себе доброжелательствующих, и чтоб наконец находился при нем и особливый Пристав, наблюдающий его поведение и все обращении, повелеваем вам и действительно по всем тому исполнить.

   Таким образом вы, по получении сего, объявите Калге-Солтану, что Мы, по справедливому уважению известнаго Нам его благоразумия, которое достаточно было представить ему всю цену восприяных Нами подвигов в пользу народов Татарских, и убедить его предпочесть странствование из нежной и достохвальной предосторожности, чтоб не казаться не устоявшим в своем слове и обещаниях, соизволяем и можем со всем основанием с стороны его ожидать, после сих доказательств, что он где ни будет находиться, всегда, однако же, достойным будет Нашего Монаршаго благоволения и своего звания, а в следствие того, и при восприятом им ныне намерении, чтоб переехать к Нагайцам, для начальствования над оными, может он совершенно положиться на Наше покровительство и пособие во всяком случае и потребности, при чем столь долго, сколь благонамеренным пребудет, и определенныя для бытности его в Наших границах по тысяче рублев на месяц, чтобы толь лучше пристойность своего лица и начальства Нагайцам изъявлять в состоянии находился, ему, Калге-Солтану, так же производимы быть имеют, и что прибежище ему в Нашу Империю всегда, однако ж, есть и будет отверстым.

   Сие есть содержание сокращенное и следующаго здесь с копиею для вашего известия письма к нему от Нашего Министра Иностранных Дел, Графа Панина, которое, подтверждая ему ваше объявление исполнить желание его в том, чтоб виделся уведомленным быть и непосредственно от Двора Нашего, чего он действительно требовал, по доношению Генерала Поручика Щербинина, равно как чтоб отсюда ж знал дано было и Нагайским ордам о Нашем соизволении в разсуждение его с ним переезда, для чего при сем же и посылается письмо к Джан-Мамбете-Бею, и другое к Исмаил-Бею, Начальнику Эдишкульской орды, которая под особенным управлением находится, с копиями ж, сверх Русских, служащих к уведомлению вашему, и на татарском языке, для сообщения Калге-Солтану, а между те доставление и подлинных писем в их места, когда и каким образом учинено быть имеет, предоставляется общему вашему с ним и с Генералом Порутчиком Щербининым благоизволению, с таким примечанием, что хотя о письме, принадлежащем в Эдишкульскую орду, представил он, Генерал-Порутчик, только в запас и на случай могущей к тому окзаться впредь нужды, по тому что от сей орды ни какого отзыва а Калге-Солтане еще не было; но как оная ж орда от него паче всех других описывается и развращение, то в изготовленном для не я и не говорится о Калге-Солтане имянно, а советуется только, согласясь с протчими ордами, поручить общее над собою правление, по древним своим обыкновениям, для лутчаго благоустройства, особе, сего звания и доверенности достойной, на против того изъясняются уже с подробностию все те убеждении, кои долженствуют Татар во всякое время воздержать от неприязненных против Нашей Империи поползновенностей, чтоб по тому письмо оное всегда удобно и пристойно и было к употреблению, да и ныне отправлено быть могло б, когда наипаче Татарам помянутой Эдишкульской орды напоминание их должности нужным видится, в предупреждение вящших соблазнов, а по общему вашему разсмотрению не почтится, однако же, несогласным и несовместным и одновременное в разсуждении сей орды искательство, чтоб осталась без содействия неприятелю, и чтоб и до собственнаго ея отзыва склоняема была ж и решится могла на предание себя, обще с другими ордами Нагайскими, в управление, какое у всех без изъятия видеть желается.

   Мы с совершенным надеянием ожидаем, что Калга-Солтан разстанется с вами с удовольствием, и совершит весь предстоящий ему путь по употребляемым с стороны вашей распоряжениям и с возможною удобностию.

   Что касается до препровождения его Нашими войсками и содержания оных при нем, вы и можете употребить к тому состоящий на Дону корпус, как на первой случай вами для сего намерения достаточным почитаемой; но ежели б когда нужда востребовала, по могущим впредь быть обстоятельствам, оной и умножить, ваше Нам довольно известное усердие к службе нашей и к пользе отечества, без сумнения, и к тому наилутчие способы вам внушить и представить.

   Здесь почитаем Мы у места повторить и данное вам рескриптом Нашим, от 8 Ноября, 1773 года, повеление об очищении Таманской стороны от подосланных Портою Оттоманскою развратников, полагая, что войска Наши, к Калге определяемыя, иногда в близости тамошних мест находиться могут, и число их, по вашему разсмотрению, достаточно будет к произведению сего намерения, в каком случае вы и не оставите надлежащих с стороны вашей сделать распоряжений, а инако чтоб ничего на удачу не придприять к вящему злонамеренных ободрению, будете ожидать впредь уже открывающихся к тому удобностей, и такия в свое время в том меры приймите, которыя совершенно соответствовали бы в следствиях своих тому, чего ищемо быть имеет.

   Состоящее в деньгах Калге-Солтану пособие, назначивая Мы до тридцати тысячь рублев, то есть, до такого числа, которое, по рескрипту Нашему, 27 Генваря сего года, имел уже держать Генерал-Порутчик Щербинин на закупление Нагайских Начальников, для отвлечения их от сложения с неприятелем, повелеваем вам, по причине учиненнаго здесь предупреждения оным Генералом Порутчиком о недостатке в порученной ему Слободской Украинской Губернии денег, и о не удобности употребления банковых ассигнаций, а нег обходимой нужде иметь для сего серебрянную монету, взять на то из наличной в Крыме суммы с разных продаж, при занятии сего полуострова собранной.

   Но что касается до образа действительнаго сих денег, на определенной для них предмет, обращения, то частию из оных снабде быть имеет Пристав при Калге-Солтане отпускаемой, а протчие отдадутся в распоряжение Генерала Порутчика Щербинина, дабы таким образом, с одной стороны, оной Пристав, по соглашению с Калгою, а не меньше и по собственному своему усмотрению, мог из того делать дачи, намерению споспешествующия, а с другой и Генерал-Порутчик Щербинин не только их обоих в нужных случаях дальнейшими снабдениями подкреплять способ имел, но, со всеми тамошними обстоятельствами соображаясь, и от себя делал же употреблении, для облегчения производимых Калгою же и его Приставом домогательств.

   И как из сего видно, что Мы, при всем Калге-Солтану пособии деньгами и войсками, желаем, однако же, по самому существу сего дела и предприятия, чтоб искательство им власти над ордами Нагайскими ни малейшаго вида принуждения не имело, но приведено было к совершению, с соблюдением всей наружной свободности, и они поступившими казались на признание его своим начальником собственным добровольным избранием, следуя прежним своим обыкновениям, и что все весьма нужно не только для самой цели и прочности его между ими пребывания, но и в предупреждении вяшщаго волнования в Крымском Правительстве и во всех тамошних жителях, нежели в каком они когда либо по ныне быть могли, для того, отпуская вы от себя Калгу-Солтана, и потщитесь дать ему уразуметь, колико для него нужно и полезно будет удаляться от всяких мер строгих Нашим оружием, а вместо того стараться общую снискать доверенность снисходительством и пристойными изъяснениями.

   В протчем Полковник Бринк, начальствующий войсками, для Калги-Солтана назначенными, и по тому уже при нем быть имеющий, с удобностию может должность Пристава исполнять, и в том также, чтоб примечать и за его поведением и ему способствовать, со всем тем надлежит до времяни остаться в Нагайских ордах и Подполковнику Стремоухову, поелику сей офицер, по договоренной своей там бытности, довольно случаев имел вникнуть в связь дел тамошних, узнать людей, кои протчими руководствуют, и Полковнику Бринку, особливо при первом случае с пользою содействовать может.

   Вы, отправляя сего Полковника к поручаемой ему новой должности, не оставите дать ему надлежащего наставления, приказав о всех тамошних произшествиях писать к вам и к Генералу Порутчику Щербинину, чтоб от вас и от него, по обоюдному в делах Нагайских орд участвованию, и дальнейшими предписаниями, по пристойности каждаго времяни, снабдеваем быть мог; а каков и к помянутому Генералу Порутчику отправлен ныне Наш рескрипт, как для того, так чтоб он и во всем, до установления главнаго над Татарами начальства в лице Калги-Солтана касающемся, соответствовал вашим стараниям, сколько с его стороны будет надобно, с того прилагается при сем же для вашего известия, и копия, и пребываем к вам Нашею Императорскаю милостию благосклонны. Дан в Санктпетербурге, 26 Февраля 1774 года.

   Подлинной подписан собственною Ея Императорскаго Величества рукою тако: Екатерина.



   Копия-с реляции Генерала Князя Долгорукова из лагеря в Крыму, при урочище Сарабузды, от 28 Июля, 1774 года.

   В следствие донесения моего Вашему Императорскому Величеству, от 18 числа настоящаго месяца, предпринятом мною походе на отражение неприятеля, выгрузившаго флот и поставившаго лагерь свой при местечке Алуште, поспешал я туда, Всемилостивейшая Государыня, со всевозможною скоростию, присовокупя еще к себе пять баталионов пехоты от войск, расположенных на речке Булзыке. 22-го числа прибыл я, Всемилостивейшая Государыня, к деревне Яни-саль, в самую внутренность гор, откуда, лежащая к морю, страшною ущелиною, дорога окружена горами м лесом, а в иных местах такими пропастьми, что с трудом два только человека в ряд пройти и по крайней мере трехфунтовыя орудия везены быть могут, одни же только войски Вашего Императорскаго Величества, на собственных своих ременах, открыли ныне там путь двенадцатифунтовым новой пропорции единорогам. 23-го числа отрядил я, Всемилостивейшая Государыня, к поискам над неприятелем Генерал-Порутчика и Кавалера, Графа Мусина-Пушкина, с семью батальонами пехоты, в числе находящихся под ружьем двух тысяч осьми сот пятидесяти человек, сам же я остался с двумя баталионами пехоты и двумя конными полками прикрывать тыл его, чтоб не быть ему отрезану. Между тем Турки, отделясь от главнаго своего при Алуште лагеря, по уверению пленных, тысячах в семи, или осьми, заняли весьма твредую позицию, в четырех верстах от моря, пред деревнею Шумою, на весьма выгодном месте, с обеих сторон котораго были крутыя каменныя стремнины укреплены ретраншементами. Как скоро войски Вашего Императорскаго Величества повели на оные свою атаку двумя каре, то встречены были жесточайшим из пушек и ружей огнем. Неприятель, пользуясь удобностию места и превосходством сил, защищался из ретраншаментов с такою упорностию, что более двух часов, когда оба каре, подаваясь вперед непроходимыми стезями, приобретали каждый шаг кровию, не умолкала с обеих сторон производимая из пушек и ружей наисильнейшая пальба. По приближении к обеим ретраншаментам, Генерал-Порутчик, Граф Мусин-Пушкин, котораго храбрость и ревностное к службе Вашего Императорскаго Величества усердие довольно Вашему Императорскому Величеству известны, приказал, приняв неприятеля, в штыки, продраться в ретраншамент, что и исполнено с левой стороны, где самое сильнейшее было сопротивление Московскаго легиона гренадерским баталионом, под собственным приводством храбраго Господина Генерал-Маиора и Кавалера Якобия, с другой же Секунд-Маиором Шипиловым, подкрепляемым от Полковника Либгольта, столь удачно, что Турки, возчувствовав сии поражении ударивших в них войск Вашего Императорскаго Величества, бросились стремглав к Алуште, оставя свои батареи и будучи гонимы к обширному лагерю своему, на берегу стоящему. В сем случае Генерал-Маиор Якобий хотя командовал, Всемилостивейшая Государыня, и второю бригадою, но, по ближайшему оныя положению, будучи употреблен ко взятию ретраншамента в жесточайшем огне, поступал с отменною неустрашимостию, получил контузию, застрелена под ним лошадь и близ него убиты собственные его два человека. Господин же Генерал-Маиор Грушецкой, приближаясь с баталионом гренадер, и произведением жестокой канонады делая великой вред неприятелю, способствовал войскам, ретраншамент атакующим, скорее онаго достигнуть, когда между тем и Секунд-Маиор Преториус разбил и прогнал многочислие неприятелей из деревни Демерчи, из который удобно было оным зайти в тыл Графу Мусину-Пушкину. Числа побитаго неприятеля наверно знать не можно, поелику и в пропастях и между каменьями повержены тела их, но на месте осталось более трех сот трупов, взятых же в плен: один Байрактар и два рядовых Тюрков, четыре пушки и несколько знамен. Из числа же всего войска Вашего Императорскаго Величества убитых: Унтер-Офицеров, капралов, и разнаго звания рядовых тридцать два. Ранены: Московскаго легиона Подполковник Голенищев-Кутузов, приведший гренадерский свой баталион, из новых и молодых людей состоящий, до такого совершенства, что в деле с неприятелем превосходил оный старых солдат. Сей Штаб-Офицер получил рану пулею, которая, ударивши его между глазу и виска, вышла на пролет в том же месте на другой стороне лица; Капитаны: Николай Потемкин, Алексей Кучугов, Николай Смородин; Подпоручики: Петр Девяткин, Завалишин, Прапорщик Орловской; Унтер-Офицеров, капралов и рядовых всякаго звания сто шестьдесят три. Генералу Порутчику Графу Мусину-Пушкину повелено было от меня, Всемилостивейшая Государыня, чтоб он старался как можно завладеть постом передним у неприятелей, а далее бы отнюдь ничего не предпринимал, не доложа мне; Поелику, Всемилостивейшая Государыня, в самое то время от многих командующих постами уведомляем я был, что оные, даже и Генерал-Порутчик Князь Прозоровский, атакованы Татарами и к тяжелому моему обозу Хан с войском устремлялся, но, при сильном отпоре хранящих стражу, Татара не имели ни какого успеху в своих предприятиях. По сим обстоятельства приказал я Графу Мусину-Пушкину тотчас следовать ко мне, как он от моего лагеря был только в двадцати четырех верстах; и так сей Генерал, по прогнании неприятеля, утекшаго в неприступный его лагерь, защищаемый семью батареями, удовольствовавшись одною победою и не вдаваясь, с малочислием утомленных людей, в излишнюю отвагу, соединился со мною, не быв преследован от Турков, которые боялись выступить из своих укреплений. Донеся о том Вашему Императорскому Величеству, приемлю дерзновение повергнуть в Высочайшее Вашего Императорскаго Величества благоволение командовавшего сим отрядом Генерал-Порутчика Графа Мусина-Пушкина, как мужественнаго и искуснаго Генерала, и им рекомендованных господ Генерал-Маиоров Грушецкаго и Якобия, из коих первой с баталионом гренадеров, подкрепляя каре, правый неприятельский фланг атаковавшее и, подвержен будучи опасности, подавал собою пример подчиненным: о Господине же Якобии свидетельствует Граф Мусин-Пушкин, яко о виновнике победы: он храбро наступал на неприятеля и, ободряя солдат своих, хотя получил контузию, но пребыл неотлучно от своей команды. За тем же о прочих отличившихся, собрав от команд список, у сего осмеливаюсь Вашему Императорскому Величеству оный поднести, испрашивая Всемилостивейшего оным призрения.

   В последней моей реляции удостоивался я Вашему Императорскому Величеству доносить о сильном неприятельском устремлении на пост Алуштенской, который, по уверению, присланнаго ко мне Господина Генерал-Маиора Кохиуса, нарочнаго, и считал я погибшим; но как отправленный оттуда Унтер-Офицер, по молодости лет своих, оробев от неприятельскаго многочислия, сделал таковое объявление, то, вопреки сего, командующий там Капитан Колычов и бывшие с ним Офицеры, со стопятьюдесять легионными егарями, весьма храбро, не допуская неприятеля к высадке, сопротивлялся долгое время, до тех по, доколе была возможность; а коль скоро противостоять не могли, то ретировались в наилутчем порядке к деревне Янисаль, куда увезли с собою и легкия свои орудия, не смотря на совершенною трудность пути и превозможение неприятельское. Урону в сей команде, при жестоком неприятельском нападении, не было более, как убиты рядовых три, да ранены Сержант один, рядовых осмнадцать. В сем случае потеряли они весь обоз свой, низверженный в пропасти Татарами во время самаго жаркаго с Турками бою. Я за сие, а равно и оказанный в последующих сражениях отличности, наградя Капитана Колычова Секунд-Маиорским чином, выдал ему из казны Вашего Императорскаго Величества, в удовлетворение за потерянной экипаж, сто, да команды его Офицерам по пятидесяти, рублев, а за тем его с Офицерами и команды его егерей повергаю к Высочайшему Вашего Императорскаго Величества благоволению. По сделании сей ретирады, прибыл к Секунд-Маиору Колычову в сикурс Подполковник Московскаго легиона Руден с баталионом пехоты, которому и долженствовало подкрепить его тогда, когда бы еще защищал пост от неприятелей; но как он ранее поспеть не мог, то и приказал я ему дождаться вместе с егерями моего прибытия, однако он осмелился атаковать малым своим числом неприятеля весьма сильнаго, а пошедши к оному и претерпев весьма много от передоваго его посту, сделал мне затруднение тем, что и неприятеля привел в осторожность, и сам потерял убитыми рядовых шестнадцать, да ранено три Обер-Офицера, Унтер-Офицеров и рядовых девяносто девять. Таковой поступок подвергает его строгому наказанию. Но как сие предпринял он из усердия к службе Вашего Императорскаго Величества, то единственно от великодушия Вашего Императорскаго Величества и должен ожидать себе помилования. При сем случае, равно как и в первом с турками сражении, оказывали отменную храбрость егери Московскаго легиона, поражая неприятеля цельными своими выстрелами и устремляясь на него с совершенною неустрашимостию.

   От Господина Генерал-Маиора Кохиуса имел я рапорт, Всемилостивейшая Государыня, от 19-го сего месяца, что неприятель, по утверждении своем при Алуште, устремился сухим путем и морем к Ялте, где храбрый Маиор и Кавалер Салтанов имел команду; поелику же присоединение к Туркам, живущим в тамошней окрестности, Татар, отняло ему все способы к ретираде, то он и предпринял защищаться до последняго человека. Турки атаковали его в ретраншаменте не за долго пред разсветом, и самое жестокое сражение продолжалось до полдня; наконец, когда уже по зажжении у него батарей, не можно было команде его удержаться в Ялте, то сей Маиор вознамерился пробиться сквозь неприятеля, но едва только стал выходить, то и заколот. Команда же его, отверзши себе путь штыками, прибыла в Балаклаву с четырьмя Офицерами, в числе ста пятидесяти человек, и с ранеными. За тем же побито: Господин Маиор и Кавалер Салтанов, Подпорутчик Берличев, Прапорщик Батовин и Лекарь Шульц, Унтер-Офицеров, Капралов, рядовых и Казаков сто девяносто семь, таким образом, Всемилостивейшая Государыня, сей пост и претерпел от Турков, чрез способствование, от Татар им поданное.

   По возвращения от Янисаля к тяжелому обозу застал я почти оный окруженный многочисленными войсками татарскими под предводительством Хана, которые пред самым прибытием моим отбиты были посланными от меня наперед четырьмя БахмутскаГО полку гусарскими и двумя Борисоглебскаго полку драгунскими эскадронами. Между тем же татара, Всемилостивейшая Государыня, сильными своими скопищами приведши в замешательство посты, затруднили мне коммуникацию, по чему мне и надлежало, Всемилостивейшая Государыня, податься к Перекопу, где и кровопролитныя струи потечь были должны. Но в самое то время, когда выступать я к бою, от Графа Петра Александровича присланы ко мне два везирскив Чегодаря, следующие один в Грузию, а другой к Паше Гаджи-Али-Бею, с объявлением о постановленном мире, с коим и Хан своих Мурз ко мне прислал, но только отправленный с сею депешею курьером Капитан, убоясь татарских толп, другой уже день ко мне не доехал, так я его и ожидаю.



   Копия с реляции Генерала Князя Долгорукова из лагеря при урочище Сарабузы, от 3-го Августа, 1774 года.

   По отправлении всеподданнейшей моей Вашему Императорскому Величеству, от 28-го числа минувшаго месяца, реляции, вскоре прибыл ожиданный мною от Предводителя первой армии, Господина Генерал-Фельдмаршала, Графа Петра Александровича Румянцова, курьер с радостным известием о заключении вечнаго между Империею Вашего Императорскаго Величества и Портою Оттоманскою мира. Я, в следствие того прекратя здесь все военныя действия как с Турками, так и с Татарами, по сделанному ко мне от Хана Крымскаго отзыву, приступлю, Всемилостивейшая Государыня, к удовлетворению присланных ко мне от Графа Петра Александровича двенадцати артикулов, исполнению моему принадлежащих, и как должен я, во первых уведомить Хана о том высочайшем благе, которое восприял он от великодушнаго Вашего Императорскаго Величества призрения приобретением вольности и независимости себе и всему Крымскому народу, то и требовал я, Всемилостивейшая Государыня, о присылке ко мне, пребывающаго в Бакчисарае, Вашего Императорскаго Величества Резидента, Статскаго Советника Веселицкаго, о котором несколько дней сряду не имел я известия, но Хан пребыл о нем в молчании, не ответствуя ничего на мое письмо, а услышал я, Всемилостивейшая Государыня, чрез конфидентов, что его в Бакчисарае нет, а одна только его там фамилия. Я не оставил и еще к Хану писать, объявя ему истинное Татар благоденствие, в независимости ни от какой земной власти Крымскаго народа, и о умножении сея области пределов присовокуплением к оной Тамана и Кубанских земель, а по тому и повторил требование мое о Господине Веселицком, который бы представил ему, приняв от меня все, касающияся до татарскаго народа, предположении. В случае же отсутствия Резидента, просил я прислать ко мне двух знатнейших из Дивана членов, для удостоверения чрез них всего Крыма о том мирном постановлении, по силе котораго доставляется ему на вечныя времена спокойствие и благоденствие. Офицер, от меня посланной, нашедши Хана в лагере на реке Алме, в двадцати от меня верстах, привез от него ответное письмо, уведомляющее, что посланы во все четыре стороны нарочные для немедленнаго созвания всех почтенных старшин и знаменитых начальников к Хану на совет, на котором, что положено будет, обещает чрез чиновных людей меня уведомить, дая при том знать, что фамилия Господина Веселицкаго находится благополучно.

   Между тем высадившийся при Алуште Сераскир-Паша, Гаджи-Али-Бей, и Капитан-Паша, Мегмед, флотом Турецким командующий, по прибытии к ним отправленнаго от меня Везирскаго Чегодаря с повелениями о прекращении войны, прислали ко мне первейших по себе чиновников с поздравлениями о мире, уведомляя, что они в силу полученных фирманов, пресекли военныя действия, и прося о равномерной с моей стороны поступи, в чем я сих Пашей и удостоверил. В бытность у меня тех чиновников, одаря присланнаго от Гаджи-Али-Бея, уведомился я чрез него, что Господин Веселицкой находится у сего Паши, будучи ему предан от Хана, и что намерены были послать его в Царьград, но по прибытии в самое то время Везирскаго Чегодаря с фирманом о мире, остановилось его отправление. Я почел за нужно писать к Гаджи-Али-Бею об увольнении Резидента, приложа к его убеждению, из присланных ко мне от Графа Петра Александровича договоров, артикул содержащий в себе постановление о взаимном отпуске в свое отечество обеих Держав подданных, каким бы они образом в противную сторону не попались. По чему сей Паша, чрез присланнаго Татарина прежде, и обещал его возвратить, но потом доставил ко мне одного только, бывшаго с ним, Секретаря Дементьева, с тем объявлением, что он донес уже о Порте о взятии Резидента, И так не получа от оныя предписания о постановленных мирных артикулах, не осмеливается он приступить к освобождению его, обещая, в протчем, содержать его как гостя, чем и должны были кончиться мои требовании.

   О Хане и Правительстве Крымском Вашему императорскому Величеству осмеливаюсь доложить, что первейшая особа весьма слабаго разума, не имея не только искуства в правлении, но ниже знает грамоте; по нем же управляющие суть самые враги Державе Вашего Императорскаго Величества, о которых смело сказать могу, что они, вместо обрадования об оказанном над ними Высочайшем Вашего Императорского Величества милосердии, приведением области Крымской в вольное и независимое состояние, всеконечно о том соболезнуют. По безчувственности же сего варварскаго народа, наверное я заключаю, что, ни мало не уважая оказаннаго над ними Высочайшего благодеяния, охотно возжелают они поработить себя Порте Оттоманской, и не преминут спорить о принадлежащих по трактату к Державе вашего Императорскаго Величества городах Керче и Ениколе. До меня доходят еще известия, что Гаджи-Али-Бей Паша ведет с ними переписку, и как удобно может он подавать сим вероломцам великое спомоществование к пользе интересов Порты, то и приемлю я смелость испрашивать Высочайшаго Вашего Императорскаго Величества повеления, что мне в сем случае делать, и что предпринимать при таковых обстоятельствах, которыя удерживают меня в нерешительности во многом нужном по содержанию мирных артикулов исполнений? Я просил Графа Петра Александровича приложить старание о скорейшем отзыве флота от Крымских берегов, с отплытием котораго пресеклись бы и все коварства области Крымской, но только не знаю скоро ли сие исполнится; а до тех пор не надеюсь я, Всемилостивейшая Государыня, чтоб Татара изъявили признание свое за оказанныя им Высочайшия Вашего Императорскаго Величества милости. Я же, Всемилостивейшая Государыня, видя их грубости, за должность однако, считаю обходиться с ними с мягкостию, не оказывая им никакого своего неудовольствия.

   По короткости времяни не могу я Вашему Императорскому Величеству достоверно донести, сколький последовал урон в людях из войск Вашего Императорскаго Величества при бывших, во время нападения Татар на малые команды, сражениях. По собрании же о том рапортов не премину я Вашему Императорскому Величеству обстоятельно о том доложить. Сим варварам удалось особливо побить Казаков на некоторых постах, не успевших присоединиться к ближним командам, более же всех претерпели Украинские погонщики, по подряду возившие провиант в Крымские магазейны. Я считаю, что сих несчастных людей весьма много побито, однако отнюдь не свыше тысячи человек. Из Татар же естли не в пятеро, то, конечно, в четыре раза более истреблено.

   Заготовя в Крыму на целой год пропитания войскам, долженствующим, по теперешним обстоятельствам, выступить из сего полуострова, осмеливаюсь Вашего Императорскаго Величества испросить повеления, куда сей провиант обратить поведено будет. Сообразуясь с нынешним положением дел считаю я, что Арбатской магазейн нужен к снабжению Ениколя и Керчи, и что приуготовленной мною провиянт в Олешках может поступить к заведению магазина в Кинбурне; но количество превосходное пропитания, во всех протчих местах состоящего, куда употребить, имею ожидать Высочайшаго Вашего Императорскаго Величества предписания, а везти его назад нигде ни за какую цену подвод нанять не возможно. Сей провиянт свозится наймом в три главные магазина: Перекоп, Козлов и Салгирской ретраншамент. И так ежели на сие не удостоюсь получить Высочайшаго соизволения, то должным себя найду условиться С Ханом об оставлении при провиянте пристойных команд до будущаго года, и думаю, что Хан на то согласится; или не разсудится ли из Козлова и других мест перевозить к одному Перекопу? Я так же, Всемилостивейшая Государыня, не в состоянии поднять с собою всех запасов из крепости Перекопской, как то пороху и аммуниции, в изобилии там заготовленных, и всеподданнейше испрашиваю, не повелено ли будет пушки Перекопския медныя разрывать и отправить в границы, а чугунныя, заклепавши, или без всякаго повреждения, отдать Татарам, о чем и буду я ожидать Высочайшаго повеления, поелику о Перекопе ничего не сказано между протчими артикулами. Больных при армии моего предводительства число немалое, в доставлении коих в границы тем более мне затруднения, что в нынешнее лето от жаров весьма великой воследовал упадок в скоте под запасными повозками, коих то потому весьма сделалось недостаточно.

   Как по силе утвержденнаго мира, владение Кинбурном принадлежит Высочайшей Вашего Императорскаго Величества власти, то на сих днях к Очаковскому Трехбунчужному Паше я, отписав, требовал, в силу трактата, о назначении комисаров к отдаче той крепости, а с моей стороны искусный инженерный Офицер уже отправлен, для принятия оныя, с принадлежащими к ней землями.

   При окончании сего, Всемилостивейшая Государыня, получил я от Бригадира Бринка репорт о производимых им действиях на Кубани, о коих я прежде, по благополучному оных течению, умалчивал. Он, преклоня живущие на Кубани народы под власть Калги-Солтана, и прогнав в горы противящихся Темиргойцов отряженным под командою Подполковника Бухвостова деташаментом, достиг до того, что требует моего дозволения о штурмовании Темрюка, но я, по получении от Графа Петра Александровича известия о мире, предписал ему пресечь все военныя действия и соединять свои разделенныя части на правом берегу реки Кубани, содержа, однако, сие в тайне до времяни.



   Копия с реляции Генерала Князя Долгорукова из лагеря при урочище Сарабузы, от 5-го Августа, 1774 года.

   Сейчас получил я, Всемилостивейшая Государыня, от Воронежскаго Губернатора, Генерал-Порутчи-ка и Кавалера Шетнева, уведомление, по сообщению к нему Губернатора Казанскаго, Генерал-Аншефа и Кавалера Бранта, что известный изменник и бунтовщик Пугачев пришел к Казани и, по обширности сего города по малости воинских команд, удалось ему сделать великое там раззорение позжением всего почти вне крепости селения, убийством многих граждан и граблением имения их, и хотя прибывшим туда с деташаментом Подполковником Михельсоном три раза он разбит бы и понес урон величайший, но за всем тем сей преступник начал перебираться, в семидесяти верстах выше Свияжска, чрез Волгу, и как преследующия его войска, скорыми маршами утомленныя, сколь его ни поражают, не могут, однако, совсем истребить. Господин же Шетнев к противостоянию злодею, ко опроверждению предприятий его, естьли б он к Воронежу, или к Дону, покусился, и к сохранению знатной суммы денежной казны, не имея ни войска, Ниже укрепленных мест, требует моего наставления и помощи: то, по важности сих известий, особливо в теперешнем случае, когда уже, в следствие заключеннаго с Портою Оттоманскою мира, Крымскому полуострову от войск Вашего Императорскаго Величества очищену быть должно, осмелился я, Всемилостивейшая Государыня, отправить от армии моего предводительства к Черкаску два карабинерные полка, Три эскадрона драгун Астраханскаго полку и четырмя пушками, и десять эскадронов гусар, приказав им на Дону взять расположение свое. В случае же приближения к той стороне злодеев устремлясь противу их, Поражать и истреблять сих извергов рода человеческаго. Я отрядил и к Бахмуту, Всемилостивейшая Государыня, Ряжской пехотной полк, с придачею к оному, сверх полковых пушек, шести полевых орудий, да их войск, содержащих стражу пред (Знаковым, велел я пяти ротам пехоты с пятью оружиями артиллерии, и пяти гусарским эскадронам, следовать в Полтаву, на дальнейшее, куда б обстоятельства востребовали их, употребление. К доставлению же безопасности Воронежу, приказал я как наискорее собрать по Украине линии, в состоящих там двуротных пехотных полков командах, по пяти сот, или до четырех сот, человек, и отправить их при одном Штаб-Офицере в тот город. Пребывающему за Доном с деташаментом, Генерал-Маиору Князю Багратиону, предложил я, Всемилостивейшая Государыня, перейти сию реку и обратить все внимание к Донским станицам, не попуская, чтоб сей злодей мог начать каковыя либо в том краю предприятия, а Господину Бригадиру Бринку подтвердил я, чтоб он, как наискорее приводя в порядок дела Нагайския, соединением преклонившихся из разврату Нагайцов с добронамеренными, отделил бы равномерно и от себя достаточное число войск, не давая узнать тамошним народам причины их откамандирования, коим и следовать с поспешением к Дону. Я же решился, Всемилостивейшая Государыня, Господину Бринку предписать, чтоб он, уведомя Калгу-Солтана о заключенном мире и о постановленной независимости и вольности Крыма, объявил в таком случае, что отверсты ему границы Империи Вашего Императорскаго Величества, в коих везде может он пользоваться Высочайшим Вашего Императорскаго Величества покровительством.

   Все отряженныя к Дону, Бахмуту и Полтаве, противу злодея Пугачева, воски препоручил я, Всемилостивейшая Государыня, в команду Господина Генерал-Порутчика и Кавалера, Графа Мусина-Пушкина, дав о том знать и Губернатору Воронежскому срез нарочнаго курьера, чтоб он имел сношение с сим Генералом и уведомлял его об изменнике Пугачеве, к предприятию потребных мер, ради его низложения. Генералу Порутчику Графу Мусину-Пушкину, по возложенной на него экспедиции, предписано от меня прямо доносить в Государственную Военную Коллегию, репортуя о том и ко мне, а от Воронежскаго Губернатора требовал я о доставлении ко мне доходящих к нему о злодее Пугачеве известий, дабы, по уведомлениям сих Генералов, брал я мои меры и усиливал в тот краю войски. По получении ж Высочайшаго соизволения о выступлении армии из Крыму, мог бы я и более туда оных подвинуть к местам нужным. Присутствственное командование Графу Мусину-Пушкину предоставил я, Всемилостивейшая Государыня, над тою частию войск, ему порученных, которая скорее достигнуть может назначенной позиции, учреждая по том пребывание свое по встречающимся обстоятельствам и усматриваемому изменника Пугачева преднамерению. Я же надеюсь, что отсюда отправленный войски не более, как чрез двадцать четыре дни, к повеленным им местам прибыть должны.

   Донеся Вашему императорскому Величеству о всех моих учреждениях, которыя за долг почел я учинить, ведая обнажение от войск Губернии Воронежской и окрестности ея, всеподданнейше испрашиваю Высочайшаго повеления, каким образом должен я располагать дальнейшая мои расположения, и как войскам должно будет следовать чрез карантинныя заставы, то я, хотя карантинным Офицерам, по важности движения сих деташаментов и в разсуждении благосостояния в Крыму, также и дальнаго степнаго оходу, приказал безудержно пропущать, но осмеливаюсь всенижайше просить и о Высочайшем Вашего Императорскаго Величества предписании на случай, естьли они будут их останавливать на три, или на шесть, недель, делая таким образом великую препону в нужном иногда предприятии. Что ж принадлежит до предосторожности от болезни с моей стороны, то оная хранится наистрожайшим образом и каждому Штаб-Офицеру наикрепчайше потверждено, естьли, кроме самых необходимостей, найдется у кого в полках и командах хотя одна какая сумнительная вещь, то за слабое смотрение подвергнутся они всей жестокости военнаго суда. В протчем пребывание мое в теперешней позиции, Всемилостивейшая Государыня, крайне бедственно для скота, поелику и воды совсем почти нет, и травы при великих жарах посохли. Во всем же Крыму от опасной болезни благополучно.

   О здешних обстоятельствах инаго Вашему Императорскому Величеству до несть не нахожу, как только, что все Татара трепещут гнева Вашего Императорскаго Величества за нарушение союза, присягою утвержден наго. Паша Гаджи-Али, изъявляя тесноту расположения его войск и трудность, с которою сопряжено стояние флота Турецкаго в открытом море, просил меня о дозволении перейти оному в Кефинскую бухту, перевезши к сему городу и пехоту свою. А как, Всемилостивейшая Государыня, войск Вашего Императорскаго Величества не состоит, тоя на сие и согласился. В письме же своем учтивым образом включил он, что не разсуждал и я, по возстановлении мира, подвинуть войск к Перекопу, но я на то ответствовал, что, имя выгодную для них позицию, буду я здесь ожидать Высочайшаго Вашего Императорскаго Величества о выходе из Крыма повеления. Сие его изъяснение приписываю я, Всемилостивейшая Государыня, просьбе Татар, пекущихся об удалении меня из средины их области. Теперь наверно Вашему императорскому Величеству донести не могу, но в разсуждении прдоставленнаго Крымцам с дарованною им полностию, права избрания в Ханы, мню я, Всемилостивейшая Государыня, что Паша Гаджи-Али употребляет свои ходатайства у Татарских чиновников и черни в пользу прибывшаго со флотом Султана Девлет-Гирея, Портою прежде Ханом нареченнаго. Между тем Хан Сагиб-Гирей, Правительства Крымское, все старшины и почтенные люди, сбираются ныне в двадцати верстах от стану Турецкаго, и объявление мое о вольности Крыма есть резон, предъявляемый от них сему совещанию, уверяя, что они разсуждать будут о сделании мне ответа. Давлет-Гирей Султан, делая мне поклоны чрез всех присылаемых от Паши

   Гаджи-Али, шутками оказывает сожаление свое о скором заключении мира, воспрепятствовавшем увидеть мне на такого Хана, какого я загнал в Румелию, на что и я равномерно ему отзываюсь.

   Божиею милостию Мы, Екатерина Вторая, Императрица и Самодержица Всероссийская, и протчая, и протчая, и протчая.



   Нашему Генералу Аншефу Князю Долгорукову.

   Хотя вам и сообщено уже в свое время от Нашего Генерала Фельдмаршала, Графа Румянцова, о воспоследовавшем, благодарение Всевышнему, с Портою Оттоманскою примирении и о силе и содержании мирнаго трактата условий, кои до Крымскаго полуострова и до всех Татар вообще касаются и кои, сверх того, по части вашего ведомства и предводительства, принадлежат также к вашему исполнению, со всем тем все оныя и здесь еще прилагаются ж, для удобнейшаго и ближайшаго соображения с Нашими, даваемыми вам, в следствие сего важнаго призшествия, здесь же и предписаниями, основанными на сих, состоявшихся взаимных постановлениях и обязательствах.

   Но прежде всего надлежит вам знать, что Мы, чем более приобрели пользы и славы для Нашей Империи, тем нужнее и почитаем, чтоб, восприяв за систему настоящего Нашего политическаго поведения в разсуждении Порты Оттоманской, показывать ей во всех, до нея относительных, Случаях и делах Наших всю возможную умеренность и искреннее желание, вящше и вящше утверждать возобновленной ныне вечной мир, чрез пристойныя к стате и ко времяни снисхождения к ея справедливым требования, чрез уклонение от Нашей стороны всяких и малейших поводов к какому либо неудовольствию, или же недоверке, а напоследок чрез скорейшее заведение безпосредственно торговли между взаимными областями, дабы в прибытках оной учинить Турецких подданных участниками, а в сем собственныя корысти качестве и прямыми ревнителями о лутчем впредь сохранении драгоценнаго мира.

   Сии общия правила, кои не только ныне, но и впредь всегда исполняемы быть имеют без изъятия, извещаются вам для употребления и при всех представляющихся случаях в остальное время участия Вашего в делах, тому соответствующих.

   Между тем повелели Мы при сем приложить грамоту Нашу к Хану Крымскому объявительную о прекратившейся войне и о утверждении жребия и независимости, как его собственной, так и всех Татар, чрез торжественное от них Порты Оттоманской отречение, которую, препровождая вы собственным вашим письмом по следующей здесь же форме, имеете отправить к нарочным из состоящих под вашею командою Полковников, или же и Генерал-Маиоров, человеком в расторопности испытанным, и с некоторым присвоением обряда и ознаменования, дабы таким образом, как достоинство Нашей Императорской грамоты Татарам представлено было в приличном виде и образе, так и Хану Крымскому, как владетелю самовластному и ни от кого не зависимому, при первом случае, после действительной решимости участи Татарской, оказано было с стороны Нашей уважение, для чего находящемуся при Хане Резиденту препоручите вы истребовать у него посылаемому от вас и формальную аудиенцию.

   Впрочем, по содержанию трактата мирнаго, существенно дело ваше состоит в том, чтоб Крымской полуостров изпразнить от войск Наших и снабдить в то же время Яниколь и Керчь оставаясь сии оба места и впредь навсегда в Нашем владении, достаточным гарнизоном, чтоб принять из Турецких рук в Наше владение замок Кинбурн с его округом и с углом, которой составляют степи, лежащия между рек Буга и Днепра, чтоб назначить и межу Уезду старому, принадлежащему к Очаковской крепости, которая в Турецком владении остается, и чтоб еще и отправляемую от Генерала Фельдмаршала, Графа Румянцова, в ваше распоряжение Дунайскую флотилию изместить и расположить, предупреждая всякое, могущее быть с Турецкой стороны, подозрение, или к нареканиям причины.

   Таким образом что касается до перваго из сих пунктов, то есть, до испражнения Крымскаго полуострова от войск Наших, то, однако ж, не прежде к сему приступлено быть может, а тогда действительно, как Турки, по полученной здесь реляции вашей, от 18

   Июля, около Судака десант сделавшие и в тамошних горах засевшие, оставлять сей полуостров, еже ли б и по ныне еще там продолжались и не могли быть выбиты вашим, употребленным иногда к тому подвигом, до полученнаго о мире известия, ни потом еще не возвратились, по не достигшему, может быть, до них повелению от верховнаго Порты Оттоманской Визиря, но к чему, однако же, они в совершенной обязанности находятся, кроме общих от состоявшагося мира уважений и по точному содержанию 10-го артикула трактата мирнаго, которым имянно постановлено и сказано, что «естьли между подписания мирных пунктов и получения о том от Главнокомандующих взаимными армиями повелений, произойдут где либо каковы действия военныя, оныя ни которая сторона не приймет себе за оскорбление, так как и самые в том успехи и приобретении уничтожаются.»

   Когда же бы и сие затруднительство уже миновалось, вы, делая все виды и оказательство к выводу войск наших одной части за другою, и соглашаясь с Ханом в том и в нужных с Татарской стороны пособиях, снесетесь с Нашим Генералом Фельдмаршалом, Графом Румянцовым, и по его о прямом и приличном к тому времени сообщениям, соображенным с делами и обстоятельствами его края, наконец предвоспримите действительно Крым освободить от войск Наших, кроме двух крепостей, которыя, снабдевая вы, как выше сказано, достаточным гарнизоном на всякой незапной случай, снабдите и начальниками, по вашему усмотрению и избранию достойными сей важной стражи, и дадите им наставление полное не только о их воинской должности, но каким образом они поступать имеют и в разсуждении близкаго с Татарами соседства.

   При собственном же вашем из Крыма отлучении, не безполезно быть может по здешнему разсуждению, естьли вы найдете случай и способ возыметь с Ханом свидание, для последняго удостоверения его со всем Правительством о истинности и безкорысти Наших относительно всех Татар намерений, и колико для них во всякое время, при настоящем их состоянии, есть нужно и необходимо продолжение Императорскаго Нашего покровительства.

   Образ отдачи и принятия в Наше владение замка Кинбурна с округом по левому берегу Днепра и с углом, которой составляют степи, лежащия между рек Буга и Днепра, описывается 26-м артикулом так: «чтоб вам, как командующему Нашею армиею в Крыму и Губернатору Очаковскому, тот час обослаться между собою, и в два месяца времени от своего съезда, дабы в четыре месяца от подписания трактата конечно было, а естьли можно и скорее.»

   В следствие сего вы, сделав с Пашею Очаковским предварительно письменную обсылку в пристойных словах, и отправите нарочнаго человека способнаго из Генерал-Маиоров, с отрядом войска, соответствующим числом своим содержанию сего новаго приобретения, снабдя его не только полною от имяни вашего мочью, но и всем нужным наставлением, чтоб он, по приняти Кинбурна, постарался как наискорея привесть крепость в оборонительное состояние и удобно оною учинить к обитанию гарнизона, на степь, от стечения рек Буга и Днепра составляющуюся, в знак начавшейся Наше посессии или владения, немедленно ж после отдачи выставил и всегда содержал в пристойном месте сильной пикет, определяя же между нужному к Кинбурну округу, которой, по употребленному слову в 18-м артикуле, предоставлено отвесть довольной, воспользовался сим случаем к убеждению Очаковскаго, Паши и к тому уже, чтоб он равным образом приступил к означению межи принадлежащего и к Очакову Уезда, будучи одинакая в том нужда, чтоб как Кинбурнское, так и Очаковское, ведомство ныне в одно время определены были прочными знаками от простирающихся за тем земель принадлежности Татарской, желательно, когда только без сущей с Турецкой стороны претительности будет можно, чтоб округа Кинбурнская и далее назначилась по своему берегу Днепра, а Очаковская по своему не доходила до устья Буга, для сохранения удобности в переезде прямо на степь Очаковскую, не касаясь земли, к сему городу принадлежать имеющей. Не оставите вы напоследок предписать и подтвердить воинскому Начальнику, чтоб он во всякое время с Туретцкими подданными обходился ласковым и пристойным образом, а толь паче с их чиновными, с которыми он имеет будет взаимное дело развод, но в случае распрей представлял бы к вам, по чему и будете вы давать ему наставлении, соображаясь с означенными в начале сего рескрипта общими правилами Нашему политическая поведения в разсуждении Порты в настоящих обстоятельствах, и сносясь иногда и с Генералом Фельдмаршалом, Графом Румянцевым, ежели б, вопреки всякаго ожидания, настали вопросы, требующие разрешения, по важности своих следствий, чрез новое и взаимное его с Верховным Визирем соглашение.

   Сказав Мы выше сего в своем месте все, к вашему наставлению уже потребное, в разсуждении Дунайской флотилии, в полной остаемся надежде к вашему попечению в изобретении способов к предупреждению всех Турецкой стороны подозрительных примечаний, на сии суда в военном употреблении бывшия.

   При окончании же всего, ссылаясь на приложенную при сем копию с рескрипта Нашего, отправленнаго к Генералу Порутчику Щербинину, и другую с грамоты Нашей же к Калге-Солтану, как для известия вашего о восприятых Нами местах относительно к стороне Кубанской, по тому ж воспоследовавшаго мира случаю, так не меньше и для могущаго быть и с стороны вашей употребления по встречающейся иногда нужде, почитаем за справедливо и за должно отдать со всем удовольствием достойную цену усердной вашей службе, Нам и отечеству с пользою оказанной во все время предводительства вашего Нашею армиею, и что Мы всегда будем содержать оную и подъятыя вами труды и подвиги в покорении Крыма Нашей памяти и уважении отличном, по чему всегда же и останемся к вам Нашею Императорскою милостию и благоволением. Дан в Царском Селе, 19-го Августа, 1774 года.

   Подлинной подписан собственною Ея Императорскаго Величества рукою тако: Екатерина.

   Божиею милостию Мы, Екатерина Вторая, Императрица и Самодержица Всероссийская, и протчая, и протчая, и протчая.



   Нашему Генералу Аншефу Князю Долгорукову.

   К крайнему усмотрели Мы сожалению из реляции вашей, от 3-го Августа, под j 20-м, о утвердившихся в Крымском полуострове Турецких войсках, и о предательстве Ханом Крымским бывшаго при нем в качестве Нашего Резидента, Статского Советника Веселицкаго, в руки Сераскер-Паши Гаджи Али-Бея, в такое время, когда, по обстоятельству заключеннаго Нашею Империею и Портою Оттоманскою мира, подобныя приключения совсем ожидаемы быть не могли.

   Прежде нежели достигло сюда толь неприятное известие, каков заготовлен был для вас рескрипт Наш в наставление, Мы, однако ж повелели оной со всеми приложениями отправить к вам при сем, но только не для точнаго уже исполнения по всему содержанию, которым предполагалось и в части вашего ведомства свойственное дел состояние с следствиями заключеннаго мира, а больше для извещения вашего общих правил поведения в разсуждении Порты Оттоманской и Татарских народов, в ожидании поправления случившихся замешательств, и еще и для того, чтоб не иметь нужды в повторениях приведенных в оном разных уважений, на которыя Мы ссылаться будем и в сем настоящем рескрипте.

   Но не будучи Мы его от вас в подробности уведомлены, и не зная по тому, каким образом Хан Крымской мог соединиться с Турецкими Начальниками о осмелиться отдать им Нашего Резидента; в бытность вашу со своею предводительствуемою вами армиею посредине Крыма, следовательно, в близости от него, Хана, и при настоянии всех способов к содержанию с ним нужной связи и обсылки с Резидентом, и не зная такожде о дальнейших Ханских поступках и после всеобщаго в Крыме распространившагося сведения о пресечении войны, и что наконец положено на бывшем у него с Крымскими Начальниками совете, и о чем он, ответствуя на ваше сообщение о воспоследовавшем примирении, обещал уведомить вас в свое время, и находимся в необходимости настоящия Наши предписании составить главнейше из общих примечаний, предоставляя ближайшими снабдить вас наставлениями по получении точнейших известий о всем приключившемся, ежели б и еще в чем было нужно.

   И так и не надлежит уже вам, при толь худых оказательствах, с стороны Ханской бывших, отправлять к нему грамоты, посылаемой на ваши руки при выше означенном рескрипте, разве бы он между тем и до получения сего рескрипта уже сделал формальное раскаяние в предательстве Резидента с нарушением прав всенародных и заключен наго с Нашею Империею трактата, и просил у вас прощения, с тем, чтобы и Начальники находящегося теперь в Крыме Турецкаго войска, достаточное о том сведение возымели, и ежели бы, сверх того, он же тем или другим образом, прямо и искренно согласным же представился в разсуждении и независимости Татарской, трактатом поло~ же иной, и удостоверенным учинился о пользе и выгодности такой прежняго жребия их перемены; без того же недостоин он совершенно сей, для него сперва назначенной, отличности, а довольно, что вы будете с ним продолжать от собственнаго вашего лица надлежащее сношение и негоциацию, для постановления его в положение, свойственное и соответствующее настоящему его званию владетеля независимаго.

   Освобождение Резидента, предательством Татарским теперь находящагося у Секретарь-Паши Хаджи-Али-Бея, не смотря, что он вам отказал в том, до получения им непосредственнаго повеления от Порты, имеет, однако-же, и еще вами требовано быть, но не по силе положеннаго в мирном трактате артикула о военнопленных, а по точному содержанию 10-го артикула, приведеннаго собственными словами в другом, здесь следующем, рескрипте Нашем, и коим вся кия успехи и приобретения между подписания мирных трактатов имянно уничтожаются, при чем вы приметите Паше, что пока Резидент в неволе останется, вы и приступить не можете к исполнению мирнаго трактата во всех онаго частях, до вас касающихся.

   В самом деле, о первейшем из того, то есть, о испражнении от войск Наших Крыма, при настоящих обстоятельствах, и пока оныя не переменятся в сходственнейшия с мирным положением, отнюдь и не можно мыслить: по чему вы не прежде начало тому сделаете, как по оставлении Турками сего полуострова, а по крайней мере по той части и степени одни войски после других выводить будете, как и Турки с своей стороны тамошния места оставлять имеют; при том снабдение достаточными гарнизонами и начальниками, сей стражи достойными, повеленное другим рескриптом и сим настоящим, равным образом подтверждается, на случай такого исправления в свое время требовать могущей.

   Что касается до представлений ваших об артилерии Перекопской крепости с воинскими снарядами и о заготовленных в Крыме магазинах, то когда 3-м мирнаго трактата артикулом соглашеность и условленось все Крымския и Кубанския крепости отдать во владение татарское, кроме двух выше означенных, не может из того изъмлема быть и Перекопская, следовательно, и находящуюся в ней ныне на лицо артилерию надобно уступить Татарам; а в разсуждении магазинов, при непредвидимости будущих произшествий, теперь ничего положительнаго сказать не можно, а лутче вы сами найдетесь в состоянии на месте разсмотреть и определить их употребление; сверх того, как и еще довольное время тому остается, то и после можно будет вам описаться, ежели нужда того востребует.

   Между тем Мы давно уже как от вас, так и другими достоверными известиями, предупреждены были, о дурных качествах, а особливо малой способности к правительству, настоящаго Хана, но при том положении дел, в каком Мы в разсуждении Крыма и прочих народов Татарских находимся, нет пристойных способов к его низложению, как по праву породы и добровольным избранием всего общества получившаго сие достоинство, с особливо в то время, когда оно решилось отложиться от власти Турецкой; а из сего уважения Мы за нужно находим в том его еще и защищать, ежели бис Турецкой стороны восприялось намерение о уничтожении его стараться. По чему и повелеваем вам, естьли сие действительно уже не исполнено, такия могущия быть от них покушении отвращать вашими участием и потребными изъяснениями. Но впрочем как с Турками, так и с Татарами, дабы не подано было с стороны Нашей ни малейших поводов к неприязнивости, поступать с такою разборчивостию, чтобы всегда от первых задоров удаляться; однако ж, ежели бы те, или другия, начали действительно наступать вооруженною рукою, делать им надобно будет тогда и отпор надлежащей, по мере их наступления.

   Содержащияся в другом рескрипте предписании о Кинбурноской крепости, о степи между Днепра и Буга лежащей и о Дунайской флотилии, как не требующия никакой отмены, здесь не изъясняются, а имеют с вашей стороны во всей их силе исполнены быть в надлежащее время.

   В протчем найдете вы здесь в приложении с отправленнаго ныне рескрипта нашего и к Генералу Фельдмаршалу, Графу Румянцову, по поводу сих же, у вас в Крыме неожиданным образом произшедших, замешательств, из которой вы со всею точностью усмотрите, на что главнейшие ваши примечании и старании обращены быть имеют, и коль по тому нужно и полезно, дабы вы в непрестаном с ним сношении находились и заимствовали его руководство и советы, которыя он вам будет подавать для способствования привесть дела вашей части в желаемое установление, на основании своих соглашений с Турецким Визирем и соображаясь со всеобщим наших дел с Портою положением.

   Еще осталось вам сказать по вопросу вашему и о Калге-Солтане, на каком основании и где ему быть ныне по пресекшейся войне.

   Мы, не зная, в каком расположении мыслей останутся Нагайския и Кубанския народы, не можем равным образом ни об нем, ни о заведенных на Кубань войсках ничего положительнаго определить, а довольстяуемся вам только приметить, что когда Крым освободится от Турецких войск и тамошния жители успокоятся, могло б быть полезно присутствие его и там, как такого человека, который вник в пользу независимаго состояния и к искательству того со всем усердием уже прилепился. Но ежели б он, однако же, похотел и впредь остаться при Ордах Нагайских, и сие можно оставить на собственное его благоизобретение, по колику он, без сумнения, способствовал иметь к лутчему и сей стороны благоустройству, следовательно, и ко внутреннему обузданию самих Крымцов; а в разсуждении впредъявляемаго им негодования за то, что он от вас удерживается поступать строгим образом с своим подвластными, можете вы, сыскав какой-либо случай к нему, между других дел к стате отозваться, что советы ваши основаны были на одном человеколюбии, но что, однако ж, и при том ни что ему не препятствует, по важности преступлений, употреблять, по своему разсмотрению, и всю строгость, свойственную его власти и дозволенную их обычаями, так как и каждая земля имеет суд и расправу в сходственность со нравами и образом жизни обитателей; а чтоб его, Калгу-Солтана, не употребляя ни в Крыме, ни на Кубане, по прежнему в наших границах содержать, сие было б не только совсем уже излишно, но и конечно вредно в нынешнее время, когда он только полезным образом, и совсем без предосуждения мирному трактату, в Крыме и на Кубане упражненным быть может, разве бы собственная его безопасность к тому необходимо принудила.

   И как Кубанская стороны, по состоянию Нагайский орд и протчих тамошних народов, и всегда, только паче ныне при случившейся в Крыме разстройке, всего возможного внимания требует, то и находим Мы за нужно, чтоб Генерал-Порутчик Щербинин продолжал еще по прежнему тамошния дела и, сносясь с вами, пока вы предводительствовать будете Нашею армиею, получал все потребныя от вас пособии.

   Мы, повелев приложить при сем, для вашего известия и исполнения, копию с Нашего рескрипта, в следствие сего к нему отправленнаго, наконец всего и войски на Кубань заведенныя, когда можно будет, возвратить к Нашим границам, удобнее к тому время назначить предоставляем вашему с помянутым Генералом Порутчиком соглашению, и по расположению Нашего Генерала Фельдмаршала, Графа Румянцова. В прочем Мы совершенно надеемся, что истинная ваша ревность и усердие будут вам лутчими руководителями в исполнении всего, что здесь предписуется. И пребываем к вам Нашею Императорскою милостию благосклонны. Дан в Царском Селе, Августа 22 дня, 1774-го года.

   Екатерина.



   Копия с реляции Генерала Князя Долгорукова из крепости Перекопской, от 26 Августа, 1774 года.

   Вашему Императорскому Величеству удостоиваюсь всеподданнейше донести, что, в силу полученнаго мною из Военной Вашего Императорскаго Величества Коллегии Указа о выводе войск из Крыма в определенныя им, по Высочайшему Вашего Императорскаго Величества повелению, квартиры, приступил я к сему исполнению, и большая уже часть войск, выступая отсюда, имеет отдохновение при Днепре, для поправления изнуреннаго скота и заготовления на свой путь хлеба, а через четыре дни считаю я, Всемилостивейшая Государыня, выступать, кроме назначеннаго в Керче и Ениколе Белевскаго пехотнаго полку: я, же, выпуская полки, стараюсь между тем все нужныя, доставленныя сюда припасы, как артилерийские, так и коммисариатские, и всех больных отправить при себе в границы Империи Вашего Величества, которыя, по наложении на запасные лафеты, и отправились уже с парком, я не приминул, Всемилостивейшая Государыня, пристойным образом и крепости Перекопской.

   О Крымцах, Всемилостивейшая Государыня, сколько я очевидно понимаю, столько и сами они явно оказывают совершенную свою безчувственность даже до того, что находящемуся при мне от Правительства Приставу велено сделать мне отзыв, что они недовольны Высокомонаршим Вашего Императорскаго Величества попечением о бытии им навсегда вольными и независимыми, но намерены к Вашему Императорскому Величеству отправить свои прошении, чтобы дозволено им было остаться под Портою Оттоманскою, коей они и предъявили уже желании свои, но не получили еще формальнаго ответа. Войски же Турецкия, как морския, так и сухопутныя, не отходят еще от берегов Крымских, чему Гаджи-Али-Паша, Капитан-Паша Мехмет-Гирей, в своих со мною переписках, полагают причиною неполучение о том фирманов от Порты; а сколько я мог сведать чрез конфицентов, приобретенных мною с их стороны, то заподлинно меня уверяют, что флот по выходе моем отправится в путь свой, а пехота, до двадцати пяти тысяч простирающаяся, непременно останется зимовать в Крымской области, и в Ханское достоинство возведен будет Девлет-Гирей-Султан, что все и легко статься может, Всемилостивейшая Государыня, в разсуждении безумия здешняго народа. Я условился, Всемилостивейшая Государыня, с Гаджи-Али-Пашею, отдать ему содержащихся в Арабате двадцать шесть человек пленных Турков, а он взаимно обязался свободить Казаков, преданных ему от Эдишкульской орды, с Приставом Капитаном Павловым, оставляя сего последняго у себя до тех пор, доколе возвратится в означенную орду их аманаты, я не оставил и вчерашняго еще дни писать к Гаджи-Али-Паше как о Господине Резиденте Веселицком, так и о Капитане Павлове, требуя их увольнения; ибо как все Турецкие пленные получить должны свободу, в силу заключенных артикулов, то конечно ему, яко Резиденту и преданному от Татар, а также и Капитану Павлову, преимущественно пред другими надлежит тем воспользоваться. Но Паша не задолго пред сим изъяснил мне, что он о Господине Веселицком донес уже ко Двору своему, следовательно, об отпуске его и должен он ожидать повеления, а без онаго к сему приступить не смеет. Равным отзывается он и Татара не получением сведения от Порты о уступке во владение Вашего Императорскаго Величества Ениколя и Керчи, но я их ясно обличил посланными от меня к ним артикулами постановленнаго с Оттоманскою Империею мира. Я совершенно сведал, Всемилостивейшая Государыня, что Гаджи-Али-Паша старается наивящше утвердить Крымцов в суровости и жестокосердии противу Империи Вашего Императорскаго Величества, и что они, крепко обнадежась на него, ни на что мне не ответствуют, не посоветовав с Пашею Гаджи-Алием. Сегодня решилось требование мое о перевозке на Татарских подводах из Салгирскаго, Арабатскаго и Булзыцкаго магазейнов провианта и овса в Керчь и Ениколь по шестидесяти копеек с четверти, и о взятье на из сохранение побережных Козловскаго и Белецкаго магазейнов до тех пор, пока в нынешней ли год, или в будущей, прибудут из Керчи суда для забрания онаго, а чем я не оставил еще писать к Господину Виц-Адмиралу Сенявину. Перекопский провиант оставлю я, Всемилостивейшая Государыня, под ведомством Офицеров, сложа его подле линии Перекопской, вне Крыма. А как доходят ко мне сведении из Канцелярии Губернии Новороссийской, что в сей Губернии нынешний год худой был урожай хлебу, так что перешедшим в Екатерининскую провинцию на поселение из Комаринской волости дворцовым Вашего Императорскаго Величества крестянам, по требованию Губернии Новороссийской, в разсуждении крайних нужд, принужден я был отпустить заимообразно из Бахмутских магазейнов до тысячи четвертей, то не благоугодно ли будет Вашему Императорскому Величеству повелеть публиковать в Украине, чтоб желающие брали состоящий здесь провиант и, вместо того, в будущем году отдавали бы онаго тож число в Украинских магазейнах, или в Губернии Новороссийской, и я думаю, что сыскались бы на сие охотники. Я сносился, Всемилостивейшая Государыня, с Очаковским Сераскером трехбунчужным Киор-Пашею о Кинбурне, но он ответствует также, что об отдаче сего замка нет фирмана, а как его получит, то уведомить обещает немедленно; я же для принятия его, назначил Инженер-Маиора Бачманова, который: и будет ожидать от Очаковскаго Паши чиновников, в приняв от них Кинбурн, введет оставленный для сего баталион пехоты и двадцать оружий артилерии. Я старался разведать чрез Татар и близ живущих Запарожских Казаков, какия принадлежат к Кинбурну земли, а, по согласным их объявлениям, простираются оныя идущим от Кинбурна к твердой земле языком не более двадцати пяти верст до последних соляных озер, имянуемых прогонями.

   Вчера получил я, Всемилостивейшая Государыня, чрез прибывших ко мне от Войсковой Донской Канцелярии и от Генерал Маиоров, Князя Багратиона и крепости Святаго Димитрия Обер-Коменданта Потапова, курьеров уведомление о злодейских стремлениях изменника Пугачева, производящего варварства свои к Дону, а Комендант Царицынской, Полковник Цыплетев, рапортует, что овладел он и Саратовом, чрез измену перебегших к нему артилеристов с своими Офицерами и Маиора Салманова с гарнизонными солдатами и жителями, Комендант же, Полковник Бошняк, с малым числом рядовых и несколькими Штаб и Обер-Офицерами, взяв два знамя и пробившись сквозь толпу, ретировался к ближайшей крепости. По чему я, Всемилостивейшая Государыня, и подтвердил Генерал-Маиору Князю Багратиону, чтобы он, не страшась многочислия изменническим толп, храброю рукою их поражал, а Бригадиру и Кавалеру Бринку, которой, по первому еще моему повелению, отрядил, в содействие означенному Генерал-Маиору, с половины сего месяца, Селенгинской пехотной полк, шестые эскадроны Слободских гусарских полков и два эскадрона жолтых поселенных гусар, отправляя еще вперед к войску Донскому и три Казачьи полка, предписал я иметь крепкое внимание на Дон, куда он и делает движение. Сверх того Ряжскому полку, к Бахмуту идущему, приказал я, облегчась от всех тяжестей, с одними полковыми пушками, по достижению Бахмута, следовать к верховным Донским станицам, способствуясь хотя обывательскими лошадьми; для чего и осмелился я, Всемилостивейшая Государыня, дать ему подорожную на сто пятьдесят подвод. А между тем Астраханскаго драугнскаго полку четыре эскадрона надеюсь близко уже Дона. Хотя прежде и доносил я Вашему Императорскому Величеству о командировании Генерал-Порутчика, Графа Мусина-Пушкина, но как получил я Указ Военной Вашего Императорскаго Величества Коллегии, двух гусарских и двух пикинерных полков с одними Штаб-Офицерами в команду Генерал-Майора Волкова, то, по прибытии означенных полков, и приказал я Графу Мусину-Пушкину, дождавшись своего обозу, следовать к Московской дивизии, куда по расписанию назначен.

   Как уже со стороны армии моего предводительсво Ростовской карабинерной полк, часть деташамента Бригадира и Кавалера Бринка и Астраханской драгунской полк, обращены к закрытию Дона, то я и не дерзнул, Всемилостивейшая Государыня, умножить там числа войск регулярных, а отправил отсюда тысячу двести отборных Донских Казаков, коих Полковники обнадежили меня чрез две недели туда достигнуть на поражение злодеев.

   По доходящим известиям, что изменник Пугачев предприемлет намерение с Дону следовать в Нагайския орды, чтобы, сей ветреной народ приглася в изменническую свою шайку, удобнее мог он производить злодейства свои, решил я, Всемилостивейшая Государыня, послать к Калге-Солтану и Джан-Мамбет-Бею артикулы мирнаго постановления от Генерал-Фельдмаршала, Графа Петра Александровича, ком не присланные, прося их оные обнародовать, а по тому считая, что не так легко могут поползнуться сии варвары, когда совершенно удостоверены будут о заключенном мире. Хотя же и повелено было от меня Господину Бригадиру Бринку скрывать от Нагайцов смятение в Государстве, но он доносит, что обстоятельства сии им известны и слух между ними носится, будто в Донских селениях некоторые из подлаго народа охотно ожидают его прибытия. По таковому поведению сих плевел, препоручил я, Всемилостивейшая Государыня, Бригадиру Бринку иметь особливое примечание и надзор, приемля меры достаточныя к уничтожению предполагаемых злодеями намерений. Калге-Солтану сообщил я, Всемилостивейшая Государыня, что где бы он в границах Империи Вашего Императорскаго Величества ни восхотел иметь убежище, везде будет пользоваться Высочайшим Вашего Императорскаго Величества покровительством.

   Отъезд мой к Полтаве предприму я, Всемилостивейшая Государыня, не прежде, как по выпровождении отсюда всего нужнаго, надеясь окончить сие в начале Сентября месяца. А Крымския дела, равно как и Кубанския, особливаго внимания требующия, на кого Вашему Императорскому Величеству возложить благоугодно будет, испрашиваю Высочайшаго Вашего Императорскаго Величества повеления, считая, по скудоумию моему, за нужное продолжать с ними переписку к лучшему о их обращениях сведению. Я же, Всемилостивейшая Государыня, с дня на день от здешних Ханов новыя получаю требования, которыми ищут они удовольствия в заплате старинных еще долгов, находя оные лет за пятнадцать и сколько в первую кампанию за Днестром побито у них Мурз и чиновников, тех всех настоят об отпуске, а я на все то с пристойностию им ответствую, видя, что сии варвары желают меня чем ни есть раздражить к удобнейшему чрез то отпадению от союза с Державою Вашего Императорскаго Величества, и стану стараться, по распоряжении всего, удалиться от пустых их претензий, будучи между тем, Всемилостивейшая Государыня, по нещастию моему, в слабом состоянии своего здоровья, так что с трудом из избы выходить могу, и не знаю, каким образом возмогу совершить путь свой.

   Божию милостию Мы, Екатерина Вторая, императрица и Самодержица Всероссийская, и протчая, и протчая, и протчая.



   Нашему Генералу Князю Долгорукову.

   Усматривая из реляции вашей, от 26-го Августа, с одной стороны, что вы все под предводительством вашим войски из Крыма выводите, и оныя, по присланной к вам из Военной Коллегии репартации, отпускаете во свояси, а с другой уведомясь о слабом состоянии здоровья и о представлении вашем, чтоб Крымския и Кубанския препоручены были кому другому, Всемилостивейше дозволяем вам возвратиться в Москву, и поручить команду над Нашими войсками старшему, находящемуся при вас Генералу Порутчику. Сей Генерал, поколику токмо возможно будет по настоящему положению, в котором армия наша тогда найдется, имеет употребить все свое попечение, дабы сколько ни есть привести в исполнение данныя вам предписания последним нашим рескриптом, от 22-го минувшаго Августа, для чего, как оной Наш рескрипт, так и сей оставит вам у него, объявя ему при том, чтоб он о всех новых произшествиях доносил Нам реляциями, а о том, чтоб же о всем писал и к Нашему Генералу Фельдмаршалу, Графу Румянцову, и состоял под его повелениями, и чтоб он же находился в тесном сношении с Нашим Генералом Порутчиком Щербининым, и по его требованиям поступал, котораго, по его долговременному знанию Крымских и Кубанских дел, Мы при оных вновь оставляем особенным рескриптом, ныне же к нему отправляем. Что же касается до стостояния, в каковом остаются Крымския дела, то Мы видим, с одной стороны, что Турецкия войски заняли уже, или занимают, знатнейшия Крымския места, а с другой не ведаем еще; по содержанию рескрипта Нашего от 22-го Августа, к вам при толь смущенных обстоятельствах дошедшаго, какое могли вы учинить исполнение, а еще меньше предусмотреть здесь можно, пособлено ли тому, или еще и совсем нет полученными иногда между тем и от Нашего ГенералФельдмаршала, Графа Румянцова, предложениями, и преподанным вам от него руководством: то Мы, при толь малом достатке сведения о настоящем вашем положении, и предполагая, ежели бы дела вашего края в прежнем затруднительстве были и вы еще не предуспели возвратить оныя по Нашим предписаниям и советам Генерал-Фельдмаршала, Графа Румянцова, сколько ни есть на степень, сходственнейшую с договорами мира, Мы и находим уже за нужно, чтоб в таком случае имеющий быть вам преемник, в отвращение продолжающегося неудобства, отозвался к командующему в Крыме Турецкими войсками Сераскеру по следующей здесь форме письма, и представил ему непристойность его поведения, и чтоб при том и войски Наши в таком виде и состоянии находились, по которому бы совершенно и всячески оказывалось, что дела тамошния не вовсе оставлены, но что нужная стража, однако же, продолжается. Сверх того здесь же Мы еще восхотели вам приметить, что и назначенные вами гарнизоны для Яныкол я и Керчи для настоящаго времени видятся быть недостаточны, разве бы сии оба места по малости своей не могли помещать множайшаго числа, как равным образом и для содержания Кинбурна одного баталиона очень мало же, по всем до сего места принадлежащим уважением, и по тому Мы вам повелеваем, сколько будет возможно, не только Яниколь, и Керчь, по силе предыдущаго рескрипта, снабдить довольным гарнизоном и комендантами, в искустве и расторопности испытанными, но и для Кинбурна приготовить отряд войска, соответствующий важности сего новаго приобретения, определяя И туда начальником, по силе того же рескрипта Офицера знатнаго и искуснаго. И пребываем к вам Нашею Императорскою милостию благосклонны. Дан в С.Петербурге, 15-го Сентября, 1774 года.

   Подлинной подписан Ея Императорскою Величества рукою тако:

   Екатерина.



   Форма письма к командующему в Крыме Турецкими войсками Сараскеру от имени Генерала Аншефа Князя Долгорукова, или его преемника.

   По титуле:

   Российской Императорской Двор с удивлением, уведомился, что, когда, по праву войны, в Крымском полуострове находившийся Ея Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской, моей Всемилостивейшей Государыни, войски оставляют сей полуостров и бывшия в занятии все места, по силе заключеннаго между обеими высокими Империями трактата, кроме двух выговоренных крепостей, предваряя в том и положенные оным сроки, с полною доверенностию на добрую веру священных обязательств, каковы суть артикулы мирнаго трактата, в то время, напротив того, ваши войска совсем в противность онаго же трактата, имянно третьяго из того пункта, по которому наиторжественным образом признаны Татара народом вольным и ни от кого не зависимым, с присвоением им полнаго и неограниченная владения над Крымскими местами, занимают, однако ж, наизнатнейшия из того, распространяясь по всему Крыму, который им равным образом оставить надлежало, как то уже с стороны Русских войск действительно и исполняется.

   Я при таких обстоятельствах должностию моею и почел представить Вам непристойность сего Вашего поведения, и что тем меньше что либо подобное ожидаемо быть могло, поелику обе высокия Империи, превратя, к благополучию обоюдных подданных продолжавшуюся войну в дружбу и доверенность, согласились со всею искренностию и истинным желанием в точности исполнять все положенныя договоры мира, по чему вы и пред собственным вашим Двором ответствовать можете в неприятных следствиях таких ваших самовластных распоряжений и предприимчивостей, кои в самом основании нарушая один из главнейших пунктов мирнаго трактата, суть наиудобнейший к произведению между обеих сторон новой остуды и новых затруднительств, которыя до отвратит Всевышний!

   Но по сим толико справедливым основаниям и остается мне ожидать от Вашего благоразумия, свойственна го вашему званию, что Вы, соображаясь с истинными намерениями обеих высоких Империй, не оставите принять в достойное уважение мои необходимый изъяснении, и следовательно впредь уже воздержитесь от всего, что не может быть согласно с настоящим взаимных дел положением, сделав и всему прошедшему надлежащее и удовольствительное поправление.

   В протчем я есмь Вам довброжелательным.



   Записка

   Резидент Веселицкий, удостоверясь от конфидентов о действительном разврате всех Крымских Татар, кои чрез Молдов от имени всего злонамереннаго Правительства в мечетях весьма тайно приличными из Алкорана увещаниями к тому приуготовлены, и всем начальникам наистрожайше подтверждено с подчиненными Татары в такой быть готовности, дыбы при первой повестке, неотменно и под опасением живота, к назначенному месту следовать могли, для нападения на Российское Императорское войско, а между тем бы с Российскими военными людьми везде ласково обходились не подавая отнюдь никакого вида к подозрению, что от Правительства на горах к морю разставлены часовые с повелением, при обозрении Турецкаго флота, чрез наряженных для того доброконных Татар, Хану донесть, что в Диване диспозиция уже опробована и подписана, кому из главных начальников Татарских на какую часть разделеннаго по разным постам Российскаго войска нападение делать. О всем том подробно в то ж время, как Предводитель второй армии, так и Командующий тогда расположенным в Крыму корпусом, Генерал Маиор Якобий предварены.

   8-го числа Июня Турецкой флот к Азовскому проливу приплыв и супротив Российской флотилии построясь, на якорях стал, в намерении высадку предпринять, но, приметя везде довольное число войска на отражение всякаго с Турецкой стороны покушения, присылай от Хаджи-Али-Паши и Девлет-Гирей-Хана нарочной, в Татарском платье Турок, с письмом к Хану и Правительству, следующего содержания: «Порта, снисходя на неотступное их прошение, отправила, под предводительством реченнаго Хаджи-Али-Паши, для избавления Крыма, немалое число войска, которое стоит против урочища Такли; но как на берегу повсюду видима взятая от Россиян военная предосторожность, затрудняющая предприятие десанта, то должность их требует сделать по своей диспозиции со всех сторон на Россиян одновременное нападение, а Хану с своею частию стремиться на те войска, кои супротив флота стоят, для облегчения высадки. На что было и соглашенось. Резидент, сведав о том и видя съезжающихся большими толпами вооруженных Татар в Бахчисарай, истребовал у Хана аудиенции, на которой наведался, чтоб такой съезд вооруженных Татар значил; ибо все на площади и в кофейных домах явно, без всякаго зазрения, говорят, что Его светлость намерен, чрез два, или, три дни, в поход выступить; а как он, Резидент, от Всеавгустейшей Российской Императрицы и всей Татарской области великодушный покровительницы, единственно к особе его акредитован, то, по обращающейся дружбе, прилежнейше просил о разрешении ему сей загадки, которая для него весьма темна, и если подлинно отлучиться изволит от своей резиденции, то при свите ли ему следовать, или отъехав до обратнаго Его Светлости прибытия к Командующему корпусом Генералу; ибо в отсутствии Хана оставаться ему в Бахчисарае невместно. Ханский и Визирской ответы воспоследовали, по привычке с клятвами наисильнейшими и целованием Алкорана, что они свои обязательства свято и ненарушимо сохраняют, и для того просили Резидента площадным речам не внимать; ибо подлость от невежества болтает все, что на мысль взойдет; однако сия Резидентская попытка намеренной поход и остановила: ибо в тот де день собрав крайнее употребить старание, а что разведано будет, его уведомлять. Между тем Резидент уведомился, что в деревне при Абдувели Наше более 3000 Турок и Татар собрано; по чему и просил господина Полковника Нарышкина, для подлиннейшаго о том рзведания, отправить одного исправнаго Офицера с пристойною командою в ту околичность, под претекстом снимания плана; ибо, после заключения с Крымцами трактата, условленось Татарам большими толпами вооруженным не ездить, а если где более 30 человек вооруженных усмотрены будут Российскими разъездами, то таковые сочтены быть имеют за неприятелей, и поступится с ними по военному праву; но посланной Офицер остановлен Татарским в трех верстах от деревни разставленным постом, и далее не пропущен. А как для предосторожности необходимо было о подлинности того скопища сведать, то вновь отправлен туда господин Полковник Либгольд с небольшою Казацкою командою, которой равномерно от Татарскаго поста остановлен и Абдувели-Паше о его приезде с известием, что сам Паша к нему выехать намерен, но Полковник Либгольд, сказав, что он не для того приехал, чтоб такого почтеннаго старика утрудить, а только для свидания и отдания ему почтения, поехал в деревню и прямо в нему на двор, где нашел более 600 человек вооруженных в строю, и по нескольких суровых с обоих сторон в том словесных отзывах, обратно прибыл, о чем такожде Предводителю и Командующему корпусом сообщено.

   По таким обстоятельствам Резидент видя, что Татарския дела со дня в день опаснее становятся и разрыв неминуем, отправил фамилию и часть экипажа в Перекоп, снабдя оную просительным к Предводителю письмом о дальнейшем оттуда препровождении; но по прибытии Предводителя на легке в Перекоп и по прочтении письма, с улыбкою отозвалось: «Наш старик уже трусом стал. За чем в Россию ехать? Нам 6-ти недельной карантин в степи выдержать надобно. Какая в Бахчисарае опасность? Все пустое, ничему не бывать!» а пред возвращением к полкам, в тот же самой день по полудни, приказал фамилии в Перекопе ждать до вступления его с полками второй армии в Крым, и тогда уже решительной ответ получит. Чрез неделю полки в Крым вступать стали, а Предводитель вновь в Перекоп прибыл, где советовано фамилии возвратиться в Бахчисарай.

   Между тем переписка у Хаджи-Али-Паши с Ханом и Правительством производилась. Первой настаивал в том, чтоб Хана с Татарами сделал на Российския войски нападение, для облегчения его высадки, а последние извинялись невозможностию, что у Татар пушек нет, а у Россиян, напротив того, множество оных но представляли, что они совсем готовы на коня сесть, только бы им Паша несколько орудиев доставил; Паша на то согласился, и требовал, для возки пушек и снарядов, несколько сот повозок и до тысячи пар быков; исполнение того поручено Мегмет-Гйрей-Мурзе, коему велено до пяти сот арб собрав и до тысячи пар волов, поставить оные к удобном, за Старым Крымом, месте, близ берега. О чем Предводитель был уведомлен. Резидент, предвидя по всем обстоятельствам скорой злонамеренных Татар разрыв и нападение, писал к Предводителю о той опасности, которой он дальним в Бахчисарае пребыванием подвержен быть может, и прилежнейше просил, если он того стоит, подать ему руку помощи присылкою нескольких повозок с упряжкою и конвоем, для препровождения к армии; ибо без того спасти себя и своих не может, а в противном случае удостоверяя его, что он готов жертвовать собою и всем семейством лишь бы только оное в пользу любезнаго отечества обратиться могло; которое письмо отправлено было с надежным конфидентом, на коего и словесное донесение сосланось. В самое то время Предводитель следовал с полками к Ак-Мечету, разстоянием от Бахчисарая 25 верст; ибо, по известиям, Турецкой флот, подняв от Такли якори, плыл к Алуште, против которой и на якорях стал, ответ Предводителев был, что он спешит на поражение Турок, и по тому не в состоянии отделить военных людей для Резидента, коему руки не были связаны, а советуем ему уповать на Бога. На кануне того дня Генерал-Маиор Кохиус, отряженный с конным и пехотным деташаментом на подкрепление Балаклавскаго и Белецкаго поста, первой разстоянием от Бахчисарая в 25-ти, а последней в 20-ти, верстах, следовал от Бахчисарая не далее 3-х верст. Слухом барабаннаго боя Резидент ободрен был, надеясь, что послан деташамент для избавления его. Но в самом том размышлении от Хана присылан был чиновник наведаться у Резидента, не к Бахчисараю ли войско прислано? Резидент отвечал, что он неизвестен, а думает, если б к Бахчисараю войско шло, то, без сумнения, он от Предводителя предуведомлен был бы, разве в разсуждении шатающагося около берегов Турецкаго неприятельскаго флота, не отрядил ли иногда Предводитель для защищения Ханской особы и столицы его от неприятельских нападений.

   Но на четвертый день после того, а имянно 24 Июля, пред полуднем, в 8 часу, присылан к Резиденту чиновник, Куллар-Агасы, наведаться от имяни Ханскаго и Правительства чинов о здоровьи, с приглашением на конференцию. Резидент с обыкновенною свитою и поехал, в предшествии помянутаго чиновника, но, по выезде из переулка на большую улицу, нашел оную, по обеим сторонам вооруженными конными и пешими Татарами занятую, между коими проехал до самых ворот замка, где незнакомый чиновник, обнажа саблю, остановил Резидента и, приложа конец сабли ему в правый бок, воскричал: «Сойди с лошади, неверный!» Резидент, оборотясь к нему, сказал: «Не съума ли он сошел, или не знает, кто он?» но Татарин, придавив сильнее концем, то ж самое вскричал. Резидент, видя настоящую опасность, с лошади сошел, а свита его прикрыла сзади; тогда Татара кричать стали: «Коли, руби и стреляй!» и саблями поверх головы махали, а предшествующий чиновник кричал не трогать Резидента. С таким шумом и криком, вместо Ханской комнаты введен был Резедент со всею свитою в особливой покой, в коем окна, по летнему жаркому времени, были открыты, в коих стоявшие на дворе Татара, взводя с ружей курки, прикладываться стали по них стрелять, но, по щастию, в том же покое от дверей перегородка была чрез всю горницу, за которую Резедент и вся его свита попадали: в самое то время вошли знакомыя чиновники: Ахтаджи-Бей, Ханской Обер-Шталмейстер, и Тефтердар Каза-Азамат-Ага, бывший в Санктпетербурге Депутатом Крымским, которые Резидента спросили, что он делает, а он им указал Татар приложившихся по нем стрелять. Они, увидя их, тотчас отогнали и запретили к окнам подходить. Резидент, встав и вышед из за перегородки, стал чиновников спрашивать: «Не сия ли конференция приятельская, на которую чрез нарочнаго чиновника приглашен?» Ахтаджи-Бей ответствовал: чтоб он не прогневался: такое Ханское повеление, которое велел объявить Резиденту, что мир не с их стороны нарушен, но с Российской, разорением вблизи Ак-Мечета, села Енисале, где помещика, почтеннаго стараго Мурзу, били и мучили, волоча по земле, тож и дочь его, жену Балджи-Баши. Резидент отозвался, что он не сведом; ибо от Предводителя чрез 5 дней никакого известия не получал. Вдруг прибежал чиновник с Ханским повелением, чтоб Офицеров и кого Резидент захочет, оставить при нем, а достальных людей в другое место отвести. Резидент Капрала, три человека гусар и своего конюшаго отделив, отдал присланному, который, выслав их под караулом, стал спрашивать, много ли на почте Казаков? Сказано ему 30 человек. Он отвечал: «Хан приказал послать к ним сказать, чтоб они смирны были и не тревожились," куда гусарский Вахмейстр и послан. Другой чиновник, пришед, объявил Ханское повеление, чтоб оставить при Резиденте только сына его и переводчика, а прочих всех в другое место отвести. Резидент спорить стал, что они все Офицеры, ком им самим знакомы, а по тому и надобно им остаться при нем; однако, не взирая на то, взяли Порутчика Брянскаго полку Иванова, Прапорщика чернаго гусарскаго полку Раичича, шурина Резидентскаго Леонтовича, двух толмачей, Канцеляриста и Подканцеляриста, и потащили их от Резидента за волосы в другое место. Резидент просил, чтоб жене его, которая только пред 22 днями от бремени разрешилась и еще слаба, с постели не встает, и детям никакой обиды причинено не было, что дом и прислуга сохранены были и фамилию уверили, что Резидент жив. Ахтаджи-Бей, взяв на себя о том попечение, поехал, спустя несколько возвратился и объявил, что поставлен по Ханскому повелению караул и не велено никого туда впускать, а после попросил у переводчика часы, которые ему и отданы. Вдруг услышаны выстрелы ружейные, а между тем и принесена одна голова Донскаго Казака, коих всех пристрелили. Оставленный при Резиденте Булюк-Баша потребовал у него шпаги: Резидент отвечал ему, что она не привыкло по чужим рукам ходить, но Булюк-Паша стал угрозами об отдаче домогаться, по чему Резидент и принужден был оную отдать. После того Ханской Везирь, из Дивана вышед, мимо окон того покоя, где Резидент содержался, прошел, не оглядываясь, за ним, в нескольких шагах Казаскер таким же образом шел, а за сим по нескольких минутах Нурадин-Султан последовал; сей, взглянув на Резидента и идучи, кивал головою и жал плечьми. Резидент ожидал Ханскаго выхода, в намерении остановить его, протестуясь Всевысочайшим Монаршим именем о нарушении всенароднаго права. На знатно предупрежден был его чиновниками выйти чрез Харем, чтоб Резидент его не' видел. По отъезде Хана вызван был Резидент тем же Куллар-Агасы, и привед к месту, где обыкновенно лошадь Резидентская подводима была, показал ему коня, тож пасынку его и переводчику, но Резидент спросил, где его лошадь с убором? Чиновник сказал, что она не пропадет, а между тем сели бы все на лошадей; ибо дорога, куда ехать, не близка. Дорогою чиновник, видя у Резидента часы, стал оныя требовать, говоря, что и без того Турки отымут, которым ему и отданы; и так отведен Резидент под караулом, окружен 20 Татарами, чрез горы в Алушту, к Хаджи-Али-Паше, разстоянием от Бахчисарая более ста верст, куда прибыли часу в 11 по полудни, где введен в одну палатку, а из оной в другую. По входе Резидент, видя молодаго пред собой Турчина, богато одетаго, отозвался, что хотел бы знать, у кого он в гостях; хозяин и отвечал, что у него! сей был племянник Хаджи-Али-Паши, сын Сулейман-Паши. Резидент присовокупил, что он себе за честь поставляет быть гостем у такого знаменитаго человека: он стал извиняться, что в палатке худо прибрано кроме одной подушки, и ковра нет, по тому что все приборы и постели еще на корабле; после спросил Резидента, станет ли ужинать, кушанье поставлено, но никто не ел, только что по чашке кофе пили. Хозяин, поставив 12 Янычар на стражу, пошел в другую палатку. Резидент лег спать с обоими его товарищами, а на разсвете чувствовал, что некто около шеи его трогает и примеривается обнаженною саблею к шеи, говоря товарищам своим, куда ловко отсечь сей свинье голову, но другие Янычара его бранили и ругали, время ему отойти прочь, однако он тож самое сделав над пасынком и переводчиком, сел возле Резидента и говорил товарщам: напрасно они его бранили, а он знает, если бы отрубил неверным головы, Паша бы его разве только выбранил, или выбить велел. После сего Резидент встал, притворяясь, что очень крепко спал, между тем подчиван кофеем, а спустя с час времени Тефтердаром и Диван-Эфендием в другую палатку, по Турецкому обряду изрядными коврами устланную, введен, где вновь кофеем подчиван и, высылке служителей, объявлено ему, что Паша хочет ведать, много ли при армии в Крыму Генералов, и сколько при них войска? Сказано десять человек по именам, тож самое, что и любопытным Татарам всегда твержено: войска пехоты 13 полков, исключая Еникальской и Керчинской гарнизон. На вопрос, как велики полки, ответствовано: по 2400 человек рядовых, из коих 400 человек остаются всегда в непременных квартирах, кои называются разсадою; ибо всякой год из них комплектуется полк, а на место тех новые рекруты принимаются и обучаются, так что никогда недостатка в людях не бывает. Конницы 6 полков, в коих только вполы против пехоты; из сих 200 человек для того ж остаются всегда в непременных квартирах, как и в пехоте. Гусар 4 полка, в которых рядовых по 400, из них 2000 выступают в поход, а другая половина остается в резерве, в разсуждении том, что сии полки пограничные; пикинеры 4-ре ж полка, кои числом равны с гусарскими, яко пограничные. Донских 5 полков, каждой no 500 человек, компанейских три полка, по толикому ж числу; Малороссийских 4 полка, тож по 500, и 2000 Запорожцев; сверх того при полевой и полковой артиллерии 3000 канониров и бомбардиров, да егерской 2000 корпус. Сие все записав, объявили Резиденту, что Паша такожде желает ведать содержание трактата, заключеннаго с Татарскою областию. Резидент предварительно себя извинил, что он может иногда в артикулах ошибиться, поставляя вместо 4, – 6, а вместо 6–8; однако за то ручается, что из всего содержания ничего проронено не будет, которой им и пересказан; они все записав, резидента в палатке оставили, а сами к Паше пошли.

   Спустя несколько минут чрез Обер-Церемони-мейстера представлен Паше Резидент: у Пашинской большой палатки, с трех сторон полы были подняты, а с четвертой опущена, от которой, в разстоянии одной сажени, начиналась, вдоль палатки, софа аршина в два ширины, устланная полосатым атласом, покрытым матрацом, вокруг обставлена парчевыми подушками. Вокруг все палатки стояли полумесяцем в 8 шеренок вооруженные Янычары с ружьем к ноге, всех казалось около 3000 человек, а за софою в четыре ряда стояли служители. Паша сидел в углу, наклонясь на подушки, а против него, в разстоянии о, или 7, шагов, сидел на коленах Тефтердар-Ага. Как скоро Резидента; Паша завидел, закричал на предстоящее войско: «Не трогай!» при входе в палатку поставлен табурет возле софы, шагах в 8-ми от Паши, на которой Резидент, только что успел сесть, подчиван кофеем. Первый Пашинской вопрос был: «Как вы этим бездельникам поверили?» Резидент отвечал: «В обширной Российской Империи есть разных наций и законов люди, коим, при учинении по их Закону клятвы, верят, а Татара не только по своему Закону многократно клялись, но и целованием Алкорана оное подтверждали: как же им по человечеству не верить?» Он повторил: «Вы их не знали, а теперь узнаете, сколько на их клятвы полагаться можно.» После спросил, какой Резидент нации, где по Турецки выучился, и был ли в Царьграде? Резидент отвечал: «Родился в Далмации, вывезен оттуда, как ему сказывали, в Россию 15-ти недель; по Турецки, по Волошски и Гречески, когда стал себя помнить, в ребяческих летах уже говорил, по тому что таковых наций около его услуга была; по девятому году посылан от родственников в Вену обучаться наукам, где пять лет находился, а после наук два года вояжировал и намерен был ехать в Царьград, любопытствуя видеть примечания достойную прежних Греческих Императоров, а ныне Турецких султанов, столицу, но чему и доезжал до Букарешта и Рущука, где попеременно жил 10 месяцев, наджидая известия о пресечении, весьма сильно продолжавшагося тогда в Царьграде мороваго поветрия, но не могши дождаться, возвратился в отечество.» Паша присовокупил: «Так теперь его намерение исполнится; ибо он его отправит в Царьград и там посажен будет в Едикуль.» Резидент сказал ему, что он теперь в его руках, следовательно, зависит от его воли; но если Паша примет во уважение всенародное право и то обстоятельство, что он от такой великой в свете Императрицы акредитован при Крымском Хане Резидентом, то он благонадежен, Паша дозволит ему пользоваться, свойственными характеру его, преимуществами. На сие Паша однако только улыбкою ответствовав, поручил Резиденту к Предводителю отписать, чтоб он всём предводительства его Туркам, кои во время баталии в полон отдаются, приказал головы рубить, чего и он с своей стороны неотменно над Русским исполнять подтвердит; а сие он в таком намерении делать предпринял, чтоб обоюдные ратные люди, устрашась тем, вернее Государям служили и до последней капли крови мужественно дрались. По сих разговорах отпустил от себя Резидента, который в палатку тем же Обер-Церёмонимейстером препровожден, где внесен, по Турецкому обыкновению, большой круглой поднос с кушаньем для Резидента. В то время пришед Грузинской об одном глазе Хан Еоргий, сел возле Резидента и спросил о Графе Тотлебене и Генерал-Маиоре Сухотине; о первом ответствовано: в Польше преставился, а о последнем, чаятельно, в Москве находится. Он начал свое приключение рассказывать, что, будучи в Грузии Ираклий, по некоторой причине, стал на него злобствовать и, арестовав, приказал оба глаза ему выколоть, но тот, кому экзекуция поручена была, по человечеству сжалился на него, и только один глаз ему выколол, который прикрыт черным бархатом, жемчугом обнизанным, а другой слегка оцарапан, как и видно, после чего он и принужден был оттуда удалиться с своими людьми и прибегнуть под протекцию Хаджи-Али-Паши. На вопрос Резидента, многолюден ли его корпус, сказал: более не имеет как 39 человек.

   После полудня в четвертом часу Обер-Церемонимейстером Резидент, с сыном и переводчиком, отведен на Адмиральский корабль Капитана, для представления Капитан-Паше, где весьма сурово и гордо принят и немалое поругание слышал, а оттуда на Пашинской корабль Патрона, где для него особливой кают возле Капитанскаго уже приуготован был; Капитаном корабля принят изрядно, только от прочих немалое ж сносил ругательство до получения известия о мире, которое на 4-й день после арестования Резидента получено. В тот же самый день, как Резидент на корабль приведен, просил чрез Обер-Церемонимейсте-ра у Паши дозволить ему писать к Предводителю и к жене, однако не дозволено. А когда о мире извести получено, то сперва Капитан-Паша, чрез Тефтердара, Резидента поздравил, объявив при том, что он считается у них уже не невольник, но их и Государя их гость; после того призыван к Паше на берег, который равномерно его тем поздравил и весьма ласково принял, а при том отозвался: «Слава Богу, ныне стали приятелями, так и должно, приятельски обходясь, один другого пользы наблюдать, отнюдь не желая вреда своему приятелю и не допуская онаго до предвидимаго разорения.» Резидент сказал: «То правда, что чистосердое между приятелями обхождение Богу угодно.» Он присовокупил: «Когда так, то намерен, в разсуждении годоваго времяни, в коем штормы на Черном море обыкновенно начинаются, для избавления флота от гибели на открытом море, завесть оный в Кафинскую бухту, по тому что в полученном фермане только ему предписано остановить не приятельства повсюду; ибо с Россиею мир заключен, а впредь обстоятельное обо всем ему предписано будет.» Резидент отвечал: «Намерение его весьма благоразумное; но если, по новости приятельства, дозволено ему безпристрастно и нелестно изъясниться, то видится, благопристойность того требует, чтоб о своем намерении уведомить Предводителя Российско-Императорской армии, требуя его на то согласия, и до получения ответа флот оставить в нынешнем положении.» Он, на сие согласясь, приказал Тефтердару в такой силе писать, а Резидента просил то ж, сделать. Но как в то время и от Предводителя, Его Сиятельства, Князь Василья Михайловича Долгорукова, прислан был нарочный с письмом к Паше, требуя увольнения Резидента, с находящимся при нем, то Паша поручил Резиденту отписать сходно с Пашинским о том ответом, яко Резидент теперь у него гость; а как, до получения обещаннаго ему фирмана, могут случиться какия либо о выступлении обоюдных войск из Крыма дела, то он его удерживает при себе, а тогда его отправит, и только отпускает одно переводчика, при чем Резидент и наведался о своей фамилии. Паша его уверил, что жена и дети его живы, а людей всех и свиту Татара вырезали и дом разграбили. Резидент к Предводителю писал, прося о присылке ему белья, платья, шубы, денег, других надобностей и человека другого для услужения; тож и к жене, буде осталось после грабежа что нибудь.

   На третий день, то есть 1-го Августа, посланные возвратились с письмом от Предводителя к Паше, что он согласен с намерением его, а Резиденту прислано: камзол теплый, халат, штаны, 6 рубах, 4 пары чулком, чаю фунт, сахару голова, часть пармазану, 50 червонных и два извощика для услуги, а по Резидентскому уведомлению пленным, на кораблях содержащимся, капитану Павлову и Мичману Лисевскому, по 10 червонных Голландских. В тот де самый день пехота Турецкая и Хаджи-Али-Паша перешли на суда, а конница, под командою Мегемет-Бея, Пашинскаго племянник, сухим путем отправилась в Кафу.

   Августа 3-го флот, состоявший из 5-ти фрегатов о 66-ти пушках и других 52-х трех и одномачтовых судов, в 24-х галерах и несколько рыбачьих Некрасовских больших и мелких лодках, на коих, по прележном разведывании у Греков, кои матросы определены были, с морскими служителями, войска более не было, как от 30 до 35 тысяч всех чинов, подняв якори, с распущенными парусами поплыли в море, но противною погодою пятичасовой путь едва в три дни переплыли. На другой день по входе в Кафинскую Бухту и опущении якорей, паша наведывался у Резидента, правда ли то, о чем его один из Султанов Татарских, а имянно Алим-Гирей, чрез нарочнаго, уведомил, извиняясь болезнию, что он сам приехать не мог, будто под всем городом мины подведены, и что, по вступлении его с войском в город, оный подорван будет. Резидент его уверил, что то неправда, и Паша бы на его уверение смело, как на прямаго приятеля, положился.

   9-го Августа Паша, при пушечной пальбе, перешел с корабля в город, а за ним и все сухопутное войско последовало, но Резидент оставлен на корабле, который 12-го призывай к Паше и спрашивай, в присутствии одного только наперсника его, Тефтердара, смеет ли кто из знаменитых чиноначальников в России о политических и государственных делах что ли ложное, выдумав для собственнаго только своего интереса, написать и обнародовать? Резидент его уверил, что отнюдь того никто не осмелится, зная заподлинно, что за такую дерзость живота лишен будет, разве какой изменник, коему уже жизнь наскучила, на то отважится. Паша, перебив ему речь, сказал, с некоим удивления видом: «Вот как далеко простирается

   Татарское коварство: Сагиб-Гирей-Хан вздумал его обмануть, написал к нему, что он с нарочным получил письмо от Бахти-Гирей-Султана, сына Крым-Гирей-Хана, что в заключенном с Россиею мирном трактате будто выговорено остаться Крымской области на таком основании под Турецкою областию, на каком до нынешней войны балы, а не вольною и независимою, как от Предводителя второй армии сообщенные артикулы гласят, да и что он, Бахти-Гирей, пожалован от Порты Калга-Султаном и скоро из Царьграда в Крым отправится. Резидент уверил Пашу, что сообщенные Его Сиятельством, Князь Васильем Михайловичем Долгоруковым, пункты мирнаго трактата о Крыме присланы прямо от Его Сиятельства, Господина Генерал-Фельдмаршала, Графа Петра Александровича Румянцева, под руководством котораго мир заключен и спокойство обоюдным сторонам доставлено. Паша присовокупил: «О если б Султан Турецкий и Российская Императрица ныне приятелски согласились и повелели своим предводителям истребить весь коварной татарской род (разумея одних Султанов из знаменитых пород), а потом, когда условленось остаться Крыму уделом Султанским, прислать на управление Везира, а если Российской Императрице, то определить Генерал Губернатора, подлость был б предо вольна, а Россия и Турция, избавясь лишних хлопот, были б спокойны.»

   Предводитель второй армии неотступно домогался у Паши о увольнении Резидента и о выступлении Паши со всем войском из Крыма, дабы одновременно и Предводитель с Российским войском из Крыма выступить мог; по чему оный и призыван был к Паше, коему содержание письма Предводителя читано; однако Паша приказал своему Тефтердару отписать, что он, по предуведомлению от Верховнаго Везира, ожидает прибытия чиновника, а имянно Фейзулаг-Эфендия, чрез коего получить имеет обстоятельный обо всем ферман, а до того время Резидента отпустить Не может; елико же до его армии принадлежит, то сослался на Резидента, что половина оной в Анатолию уже отпущена, котораго и просил Предводителя о том уверить. А сие войско, как Резидент сведал, послано в Анатолию, по полученному чрез нарочнаго известию о взбунтовавших Левентов, под предводительством Некоего именитаго разбойника Кара-Мустафы.

   3-го Сентября Резидент с корабля переведен в Кафу на квартиру, а 4-го был у Паши, который ему, выслав всех своих людей, на едине сказал: «Приятели должны по обязательсву с истинною обходиться откровенностию: он с своей стороны следует тому правилу," и вдруг спросил резидента: «Знает ли он Якуба Липку, который при Предводителе? У него есть слуга Бекир, который посланному с письмом Пашинскому человеку в крайней тайности, отозвав его особливо, сказал: «Напрасно Оттоманская Порта поторопилась заключением мира: теперь то настало было время Русских гораздо прижать и законы им предписывать, по тому что некий из знаменитых Генералов сделал бунт и своим немалочисленным войском, состоящим из Киргизов, Казанских татар, Дагистанцов и других Казаков, уже двумя знаменитыми городами овладел и следует к Москве; с другой стороны Шведы осадили две крепости, а с третьей между Министерством и Генералитетом великое несогласие: одни хотят, чтоб государствовала Императрица, а другие, чтоб возвести на престол Наследника, чего ради Предводитель уже и отправил в Россию конные полки, а и сам с пехотою готовится выступить туда ж и поспешать походом;" так надобно предостеречь Предводителя о таких злых, окружающих его людей. Резидент, по признательнейшей за сообщение благодарности, явил ему, что все сии известии несправедливы, ибо названный знаменитым Генералом есть самый разбойник, простой Казак, называемый Емелька Пугачев, который, собрав себе из таких же бродяг и злодеев шайку немалую, разбивал и грабил в отдаленных местах, где мог, однако вся шайка его разбита и истреблена, а он пойман. Шведы с Россиею в дружбе и добром согласии; ибо и Посланник Швеции при Императорском Дворе пребывание свое имеет; а Министерстве с Генералитетом не может быть по тому пункту несогласии, в разсуждение что Императрица Российская есть Самодержавная Монархиня; а что кавалерия за Перекоп выступила, то всеконечно для подножнаго корму; ибо в околичности Перекопа ни травы, ни довольно пресной воды, для толикого множества лошадей и людей, нет. О сем сообщении уведомлен Предводитель.

   Между тем Резидент старание употреблял о освобождении пленных, находящихся на кораблях, из коих Паша ему Капитана Павлова и 42 Донских Казаков вместе с Капитаном Эдишкульцами пленных, ему и отдал; а из морских служителей, кои в ведомстве Капитан-Паши, и из взятых в плен при разорении Ялты солдат, не взирая на неотступное настояние, едва только одного матроса, определеннаго на корабле для услужения Резиденту, освободить мог. Из освобожденных 40 человек отправлено на, случившихся тогда в Кафе, подводах, привезших, по домогательству Хаджи-Али-Паши, Турецких, в Еникале содержавшихся пленных, Коменданту Еникальскому, Господину Полковнику Ступишину, а Капитан Павлов оставлен при Резиденте с одним толмачем и казаком, тож и матрос.

   16-го числа ожидаемый Фейзулаг-Эфенди прибыл, три дни сряду съезжалися Сагиб-Гирей Хан с Правительства чинами к Хаджи-Али-Паше на конференцию, а на четвертый призывай был Резидент к Паше, коему объявлено, что ожидаемый чиновник уже прибыл, однако он с ним желаннаго фермана не получал, а только привез ферман к Хану и Правительству, чтоб они пред Пашею и реченным Фейзулаг-Эфендием в том прямым образом без коварств признались, для чего обманывали две толь сильныя Державы, какова Турция и Российская, уверяя одну, что желают вольность и независимость на древних татарских обрядах, правах, и что трактат соглашен и подтвержден добровольно, по чему Порта, держась, разума того трактата и уважая представления Российских Уполномоченных, за справедливо почла признать татарскую область в заключенном трактате вольною и независимою; в другой не престают и теперь жалобами своими докучать, что они то принужденно делали, и что не желают быть вольными, а хотят быть по прежнему под Портою? Содержание другого фермана к Паше в той же силе, а для лучшаго о том уверения Резидента, послал пригласить реченнаго Эфендия, который чрез несколько минут вошел в комнату, пред коим Паша на своем месте встал и стоя его принял. Эфендий, сделав пред ним земной поклон, поцеловал его в полу, и тотчас Паша на своем месте сел, а он, отступя 4 шага, против него опустился на колени. Паша, указывая на Резидента, сказал ему, что он от Российской Императрицы акредитован был при Хане Сагиб-Гирее, а сей, его схватя, прислал к нему с сыном и переводчиком, в залог своей татарской к Порте Оттоманской верности и доброжелательства, разграбив потом весть его дом и порубив всю его свиту и услугу, котораго он, Паша, почитая у себя, по заключении мира, гостем и приятелем, не хотел отпустить до прибытия его, Фейзулаг-Эфендия, о чем и Предводителю Российской армии писал, надеясь, по предуведомлению, что получит от Порты Разрешительный о всем ферман, и для того просил его, чтоб он Резиденту приятельски объявил, с какими ферманами он приехал. Фейзулаг-Эфендий точно то ж самое, что и Паша сказывал, повторил, чем свидание и кончилось.

   На другой день паки Резидент к Паше приглашен, коему объявлена чрез три дня свобода и посылка к армии в Перекоп, а при том поручено ему уверить Предводителя, что есть он до Дмитриева для, по их до Касыма, фермана не получит о выступлении из Крыма, то, не взирая ни на что, уедет в Анадолию, а достальному своему войску приказал уже на суда убраться, из коего при себе более не оставит, как только 200 человек для караулу. Резидент, благодаря за объявленную ему свободу, возвратился в квартиру, где нашел однаго чиновника Турка, который прислан от Абдурагман-Бея, пасынка Хаджи-Али-Паши, поздравить Резидента с свободою, и для препоручения ему бывшаго у него с начала войны купленнаго у Татар, пленнаго Ахтырскаго полку гусара, коему он при покупке слово дал, если верно послужит, при замирении увольнен будет в отечество, что теперь, в разсуждении его службы, и исполняет. Резидент, благодаря за такой великодушный поступок, принял пленнаго.

   Между тем присылай от Девлет-Гирей-Хана-Татрской чиновник с истребованием Капитана Павлова. Резидент в том отказал, объявив, что реченный Капитан ему с тем отдан, чтоб он его, при увольнении от Паши, с собою взял, о чем как паша, так и Резидент, Предводителя уведомили; но и вторично с таким же домогательством присылай другой: чиновник, а если не хочет его отдать, то б сам у Хана побывал. Резидент, взяв Пашинскаго Баш-Чегодаря, пошел к Хану, у коего нашел восемь человек из Правительства чинов и двух его братьев. По обыкновенном приветствии, Хан стал требовать отдачи Капитана, а Резидент на то не соглашался, повторя выше реченной ответ; если же Хан силою его взять хочет, то состоит в его воле; однако видится ему, что такой поступок бы весьма непристоен и предосудителен. «Не уже ли такого великаго Государя, каков Его Величество, Султан Турецкой, Везирскому слову никакого уважения нет?» Хан на сей Резидентский отзыв замолчал, а, собравшись мыслями, присовокупил, что он имеет право требовать Капитана; ибо Эдичкули ему с условием отдали, чтоб до тех пор у него содержался, пока аманаты Эдичкульские и меньшой брат, Узун-Али-Мурза, из Харькова на смену пришлются, с чем оный от Хана Хаджи-Али-Паши со всеми Казаками и отдан был, а по тому и просил Резидента с Пашею посоветовать; ибо от Эдичкульской орды нарочные Мурзы присланы для взятья его в их орду; по чему Резидент, в квартиру возвратясь Баш-Чегодаря, просил услышанное Паше донести. От Паши присылай Церемонимейстер спросить, много ли Резиденту подвод надобно? О ответствовано: «Две арбы.» Под вечер призывай Резидент к Паше, которой выхвалил его с Ханом разговор относительно Капитана, а при том советовал отдать его. Потом, отдав ему письмо к Предводителю, в коем сослался на словесное объявление Резидента, сказал, что все войско уже отправлено в тот самый день в Анадолию, а осталось при нем только 200 человек, и, повторя прежния слова, что он далее Дмитриева дня не останется в Кафе, уверил Резидента о своей дружбе, ожидая от него взаимства, а Предводителю поручил засвидетельствовать почтение, и объявить ему, что хотя заочно приятелями и сделались, однако он пребудет его истинными приятелем, а если война между тем сделалась бы, то он Государя и у Государыни Императрицы просить будет повелеть ему против Его Сиятельства Князь Василья Михайловича Долгорукова, воевать, а с другими предводителями дела иметь не хочет. Напоследи, взяв с подушки карманные золотые часы, сказал резиденту: «Старые приятели его так ограбили, что и без часов оставили, а он, яко новый, в знак дружбы, снабжает его на дорогу часами, в том намерении, чтоб, смотря на них, его помнил;" а пасынка подарил Турецкою парчицею на камзол и, пожелав им благополучнаго пути, от себя отпустил.