Делегации
Поскольку законно избранные депутаты даже после изменения избирательного закона не смогли стать долгожданным звеном между царем и его верноподданными, то поиски такого звена продолжались.
Было испробовано еще одно средство общения царя с народом – делегации.
Во время празднования двухсотлетия Полтавской победы руководство, по просьбе государя, устроило ему встречу с делегацией крестьян.
Хохлов (это прозвище, которым великороссы несколько пренебрежительно называют украинцев)[10] выстроили на площади в несколько рядов. Царь прохаживался среди них, заводя разговоры с теми, кто стоял справа или слева. Беседа с крестьянами так захватила его, что этот прием продолжался более двух часов, гораздо дольше, чем было запланировано. Мне показалось, что делегаты были совершенно очарованы обращением с ними государя.
Что касается самого царя, то он еще долго оставался под впечатлением встречи с крестьянами и постоянно в разговорах ссылался на то, что рассказывали ему эти «замечательные, искренне преданные» ему хохлы.
После принятия манифеста 1905 года, даровавшего народу политические свободы, была предпринята попытка объединить в политическую партию тех, кто считал себя приверженцем самодержавного, националистического режима. Эта партия взяла себе имя Союз русского народа. Царь и царица, без сомнения, несколько раз принимали у себя ее делегатов.
Лидером этой партии стал доктор Дубровин, издававший газету «Русское знамя». Дубровин, уж не знаю, каким способом, сумел представиться его величеству не с помощью церемониймейстера, а по личной просьбе царского камердинера. Тем же путем он добился, чтобы царь принял и делегатов Черной сотни – так прозвали эту партию либералы – из провинции.
Министр двора узнавал о прибытии этих делегаций и посещении ими царя только из записей в камер-фурьерском журнале, в котором регистрировалось все, что государь делал за день.
Фредерикс не раз указывал его величеству, что неофициальные визиты такого сорта могут вызвать серьезные политические осложнения. Но царь всякий раз отвечал:
– Но я же должен знать, что думают особо преданные мне люди!
Черносотенные газеты доставляли мне немало хлопот. Эти реакционные издания осуждали либеральные реформы, проводившиеся графом Витте, премьер-министром России, и их нападки на него становились день ото дня все яростнее. Дубровин и его сотрудники чувствовали поддержку императора. В качестве начальника дворцовой цензуры мне приходилось принимать меры, чтобы в их статьях не упоминалось имя царя или членов его семьи, если эти статьи попадали ко мне на стол до их публикации. Дубровин несколько раз пытался обойти закон и не присылал своих газет для цензуры. В конце концов я вызвал его к себе и указал на эти упущения.
Через несколько дней «Русское знамя» снова опубликовало отчет о том, что царь принял делегацию черносотенцев из провинции. Некоторые из высказываний царя цитировались в совершенно недопустимом виде, и я их вырезал.
Дубровин не хотел признавать себя побежденным. Он явился ко мне и стал доказывать, что царю понравился его отчет. Я посоветовал ему смотреть на вещи более трезво и энергично защищал свое право подвергать цензуре все, что касается императорской семьи.
После этого Черная сотня нанесла мне ответный удар: мне дали понять, что Дубровин обладает реальной силой. Поздно ночью меня разбудил телефонный звонок. Я услышал в трубке незнакомый голос.
– Мы знаем, – произнес этот голос, – о всех ваших интригах против людей, которые по-настоящему преданы царю… Мне велели передать вам, что если вы не прекратите свои нападки на них, то мы найдем возможность сообщить императрице кое-какие порочащие вас вещи.
Я повесил трубку. Уже не в первый раз я слышал анонимные угрозы.
Но эта угроза была осуществлена. Императрица неожиданно стала вести себя очень холодно и избегала встреч со мной. Фрейлины сообщили мне, что ей передали порочащие мою семейную жизнь слухи, в которых не было ни слова правды.
Черносотенцы наносили удары и по официальным каналам. Однажды, после своего доклада царю, Фредерикс сообщил мне, что Дубровин жаловался ему на то, что я отношусь к нему слишком предвзято. Тогда я собрал все статьи Дубровина, не пропущенные мною в печать по цензурным соображениям, и Фредерикс отнес их царю. Позже он сказал мне, что царь одобрил мои действия.
Однажды мне представилась возможность поговорить об этом деле лично с царем. Я сказал ему, что либеральные газеты доставляют мне гораздо меньше хлопот, чем печатные органы людей «бесконечно преданных его величеству». Я показал императору статью, от начала до конца сфабрикованную газетчиками, в которой рассказывалось о цесаревиче и даже приводились его высказывания. Его величество сказал мне:
– Да, публикация той статьи нанесла бы большой вред династии. Вы правильно сделали, что запретили ее. Пришлите мне эту статью – я покажу ее императрице.
В своих мемуарах граф Витте утверждает, что реакционная пресса получала деньги от императрицы и что именно она определяла тон материалов, публикуемых в «Русском знамени» и сходных с ним газетах («Московские новости», «Набат» и др.). Не думаю, чтобы это было правдой, хотя история с газетой, задуманной князем Андронниковым, кажется мне весьма подозрительной.
Могу с уверенностью сказать одно – из денежных средств, находившихся в распоряжении министра двора, черносотенным изданиям не было выдано ни копейки. Средств, которые царь считал своими карманными деньгами (около 20 тысяч фунтов в год), едва хватало на оплату гардероба государя и небольших подарков, которые он вручал лично. Не думаю, чтобы этих сумм было достаточно, чтобы оказывать поддержку газетам. Что касается трат императрицы, то за них отвечал ее секретарь граф Ростовцев.
Во всех ведущих клубах циркулировали слухи, что черносотенная пресса находится под личным покровительством императрицы, и, чтобы опровергнуть их, Фредерикс поручил мне лично заняться этим делом. Я послал за Ростовцевым, и часовой беседы с ним мне хватило, чтобы установить абсолютную беспочвенность этих слухов.
Было испробовано еще одно средство общения царя с народом – делегации.
Во время празднования двухсотлетия Полтавской победы руководство, по просьбе государя, устроило ему встречу с делегацией крестьян.
Хохлов (это прозвище, которым великороссы несколько пренебрежительно называют украинцев)[10] выстроили на площади в несколько рядов. Царь прохаживался среди них, заводя разговоры с теми, кто стоял справа или слева. Беседа с крестьянами так захватила его, что этот прием продолжался более двух часов, гораздо дольше, чем было запланировано. Мне показалось, что делегаты были совершенно очарованы обращением с ними государя.
Что касается самого царя, то он еще долго оставался под впечатлением встречи с крестьянами и постоянно в разговорах ссылался на то, что рассказывали ему эти «замечательные, искренне преданные» ему хохлы.
После принятия манифеста 1905 года, даровавшего народу политические свободы, была предпринята попытка объединить в политическую партию тех, кто считал себя приверженцем самодержавного, националистического режима. Эта партия взяла себе имя Союз русского народа. Царь и царица, без сомнения, несколько раз принимали у себя ее делегатов.
Лидером этой партии стал доктор Дубровин, издававший газету «Русское знамя». Дубровин, уж не знаю, каким способом, сумел представиться его величеству не с помощью церемониймейстера, а по личной просьбе царского камердинера. Тем же путем он добился, чтобы царь принял и делегатов Черной сотни – так прозвали эту партию либералы – из провинции.
Министр двора узнавал о прибытии этих делегаций и посещении ими царя только из записей в камер-фурьерском журнале, в котором регистрировалось все, что государь делал за день.
Фредерикс не раз указывал его величеству, что неофициальные визиты такого сорта могут вызвать серьезные политические осложнения. Но царь всякий раз отвечал:
– Но я же должен знать, что думают особо преданные мне люди!
Черносотенные газеты доставляли мне немало хлопот. Эти реакционные издания осуждали либеральные реформы, проводившиеся графом Витте, премьер-министром России, и их нападки на него становились день ото дня все яростнее. Дубровин и его сотрудники чувствовали поддержку императора. В качестве начальника дворцовой цензуры мне приходилось принимать меры, чтобы в их статьях не упоминалось имя царя или членов его семьи, если эти статьи попадали ко мне на стол до их публикации. Дубровин несколько раз пытался обойти закон и не присылал своих газет для цензуры. В конце концов я вызвал его к себе и указал на эти упущения.
Через несколько дней «Русское знамя» снова опубликовало отчет о том, что царь принял делегацию черносотенцев из провинции. Некоторые из высказываний царя цитировались в совершенно недопустимом виде, и я их вырезал.
Дубровин не хотел признавать себя побежденным. Он явился ко мне и стал доказывать, что царю понравился его отчет. Я посоветовал ему смотреть на вещи более трезво и энергично защищал свое право подвергать цензуре все, что касается императорской семьи.
После этого Черная сотня нанесла мне ответный удар: мне дали понять, что Дубровин обладает реальной силой. Поздно ночью меня разбудил телефонный звонок. Я услышал в трубке незнакомый голос.
– Мы знаем, – произнес этот голос, – о всех ваших интригах против людей, которые по-настоящему преданы царю… Мне велели передать вам, что если вы не прекратите свои нападки на них, то мы найдем возможность сообщить императрице кое-какие порочащие вас вещи.
Я повесил трубку. Уже не в первый раз я слышал анонимные угрозы.
Но эта угроза была осуществлена. Императрица неожиданно стала вести себя очень холодно и избегала встреч со мной. Фрейлины сообщили мне, что ей передали порочащие мою семейную жизнь слухи, в которых не было ни слова правды.
Черносотенцы наносили удары и по официальным каналам. Однажды, после своего доклада царю, Фредерикс сообщил мне, что Дубровин жаловался ему на то, что я отношусь к нему слишком предвзято. Тогда я собрал все статьи Дубровина, не пропущенные мною в печать по цензурным соображениям, и Фредерикс отнес их царю. Позже он сказал мне, что царь одобрил мои действия.
Однажды мне представилась возможность поговорить об этом деле лично с царем. Я сказал ему, что либеральные газеты доставляют мне гораздо меньше хлопот, чем печатные органы людей «бесконечно преданных его величеству». Я показал императору статью, от начала до конца сфабрикованную газетчиками, в которой рассказывалось о цесаревиче и даже приводились его высказывания. Его величество сказал мне:
– Да, публикация той статьи нанесла бы большой вред династии. Вы правильно сделали, что запретили ее. Пришлите мне эту статью – я покажу ее императрице.
В своих мемуарах граф Витте утверждает, что реакционная пресса получала деньги от императрицы и что именно она определяла тон материалов, публикуемых в «Русском знамени» и сходных с ним газетах («Московские новости», «Набат» и др.). Не думаю, чтобы это было правдой, хотя история с газетой, задуманной князем Андронниковым, кажется мне весьма подозрительной.
Могу с уверенностью сказать одно – из денежных средств, находившихся в распоряжении министра двора, черносотенным изданиям не было выдано ни копейки. Средств, которые царь считал своими карманными деньгами (около 20 тысяч фунтов в год), едва хватало на оплату гардероба государя и небольших подарков, которые он вручал лично. Не думаю, чтобы этих сумм было достаточно, чтобы оказывать поддержку газетам. Что касается трат императрицы, то за них отвечал ее секретарь граф Ростовцев.
Во всех ведущих клубах циркулировали слухи, что черносотенная пресса находится под личным покровительством императрицы, и, чтобы опровергнуть их, Фредерикс поручил мне лично заняться этим делом. Я послал за Ростовцевым, и часовой беседы с ним мне хватило, чтобы установить абсолютную беспочвенность этих слухов.
<< Назад Вперёд>>
