Как уже было сказано выше, командующий 10-й армией генерал Голубев фактически самостоятельно принял решение на отход. Возможно, приказ Павлова об общем отходе он получил уже в разгар организованного отступления своих частей на восток. Тем самым он задним числом получил формальное обоснование своих действий. В любом случае задача 10-й армии была непростой. Под ударами наседавших с запада пехотных дивизий немцев она должна была через «бутылочное горло» протиснуться на восток и там прорываться через заслоны немецких подвижных соединений.
Как ни странно, подарком судьбы в самом начале отхода для Голубева стало решение в стане противника. Командир IX армейского корпуса Герман Гейер позднее писал об этом:
«Положение было своеобразным, прелестная тактическая задача. Мы хотели найти для нее самое смелое решение — параллельное преследование в направлении Волковыска без создания целостного фронта и прочесывания местности. Осуществление этого плана было небезопасным, потому что 263-я дивизия вынуждена была в полном одиночестве двигаться севернее Нарева вслед за предполагаемыми основными силами противника — сперва в 20 км, потом менее чем в 15 км южнее важной трассы Белосток — Волковыск.
Кроме того, 263-я дивизия должна была на один или два дня, вплоть до подхода VII ак, оставить треть своих сил для флангового прикрытия на реке Нарев. Если бы русские атаковали, что было вполне вероятно, то 137-я дивизия не смогла бы быстро прийти на помощь. Она была отделена от 263-й дивизии реками Нарев и Наревка, а также весьма неудобной лесисто-болотистой местностью, кроме того, имела противника перед собой и вокруг себя. 292-я дивизия, которая сегодня была атакована крупными силами противника, также могла достичь северной окраины большого леса в лучшем случае через два дня. Удалось бы ее после этого использовать на левом фланге, неизвестно. Возможно, ее пришлось бы использовать справа. Возможно также, ее переход через лес продлился бы значительно дольше. Такие леса считались труднопроходимыми даже при отсутствии противника. А мы знали, что противник там есть!
Тем не менее общее положение было благоприятным, русские местами, а возможно, и в целом были застигнуты врасплох. Риск был оправдан. Все зависело от быстроты и упорства. В конце концов, за нами шел XIII корпус».
Как мы видим, Гейер пишет об этом эпизоде, будучи вполне уверен в своей правоте. Однако если внимательнее присмотреться к ситуации, то уверенность командира корпуса в своем решении представляется уже не такой обоснованной. Во-первых, мы сегодня можем уверенно сказать, что Гейер совершенно напрасно распространяется о риске, которому подвергались его соединения. Советские войска получили приказ отходить строго на восток с образованием новой линии обороны. Прорыв в юго-восточном направлении не планировался, т. е. в этом направлении могли попытаться прорываться отдельные потерявшие управление части, но их вряд ли стоило принимать в расчет. Во всяком случае, они не представляли угрозу, с которой не могла бы справиться целая пехотная дивизия. Кроме того, по условиям местности советские части могли предпринять попытку прорыва на юго-восток только в 50–60 км на восток от Белостока. Западнее этого района ни направление дорог, ни их состояние, ни условия местности не давали такой возможности. Для насыщенных автотранспортом подвижных соединений и артиллерии это был попросту невыгодный и неудобный маршрут. Во-вторых, поворот IX корпуса на восток и «параллельное преследование» автоматически означали отказ Гейера от наступления в северном направлении. Тем самым Гейер отказывался от попытки перерезать шоссе Белосток — Слоним. Это, собственно, и стало подарком для 10-й армии. Советские части из района Сокулки и Нарева могли спокойно отходить по хорошему шоссе к Зельве, мимо «параллельно преследующих» их соединений IX армейского корпуса. Что самое главное, по шоссе могли быть переброшены механизированные и артиллерийские части с их массой колесной и гусеничной техники.
Получив подарок судьбы, генерал Голубев им в полной мере воспользовался. Но было бы ошибкой считать, что командующий 10-й армией надеялся только на такие подарки и на пассивное прикрытие своего отхода арьергардами и заслонами на разных направлениях. Он собирался достаточно энергично ковать свое счастье и обеспечивать для вверенных ему войск путь на восток. К сожалению, мы сейчас вынуждены восстанавливать его действия по немецким данным. Для активной защиты драгоценного шоссе на Слоним Голубев сосредоточил южнее его группу под общим командованием командира 13-го механизированного корпуса Ахлюстина. По немецким разведывательным документам она проходит как «корпусная группа Ахлюстина» (Korpsgruppe Achljustin). К 26 июня она стояла южнее Волковыска на опушке Беловежской пущи фронтом на восток в следующем порядке: на юге — 49-я стрелковая дивизия, в центре — 208-я моторизованная дивизия, на севере — основная часть 31-й танковой дивизии и остатки других соединений. Фактически это был ударный кулак, способный противодействовать попыткам немцев перерезать шоссе ударом с юга. Также в район к югу от шоссе были отправлены только что прибывшие к Волковыску части 6-й кавдивизии и 4-й танковой дивизии. По немецким данным, они действовали независимо от группы Ахлюстина. Ввиду отсутствия советских документов по этому вопросу, ни подтвердить, ни опровергнуть это утверждение мы не можем. Так или иначе, Голубев сосредоточил к югу от шоссе достаточно сильную группировку, готовую агрессивно постоять за себя в случае необходимости. Более того, она оказалась способна нанести контрудар, упреждающий действия противника. Для этого, разумеется, нужна была разведка. Как ее вели полуокруженные советские части, не совсем понятно. Немецкий исследователь белостокского «котла» Хейдорн здесь был вынужден развести руками: «Каким образом Голубев получил точную информацию о положении противника, неизвестно. Очевидно, около полудня 25 июня он еще располагал разведывательными и связными самолетами»[127]. Однако возможно, что все было гораздо проще — разведка в лесах велась кавалерийскими разъездами.
Поскольку не все германские командиры увлекались безопасным «параллельным преследованием», долго ждать непрошеных гостей не пришлось. Ими оказались части XXXXIII армейского корпуса. До 25 июня положение в центре намечающихся «канн» развивалось для немецкой стороны настолько благоприятно, что в штабах корпусов немецкой 4-й армии царила настоящая эйфория. Надо сказать, что она была в какой-то мере обоснованной. Это в особенности относилось к XXXXIII армейскому корпусу. После короткой стычки с советской 49-й стрелковой дивизией 22 июня корпус далее не сталкивался с ощутимым сопротивлением. Его действия теперь можно было назвать не наступлением, а маршем. Или, скажем мягче, — продвижением. Впрочем, именно так именовались действия корпуса в его официальных документах. Наименования приказов по корпусу говорят сами за себя:
«Приказ по корпусу № 2 о продолжении продвижения на 24 июня» («Противник не оказывает существенного сопротивления и отходит на восток»)
«Приказ по корпусу № 3 о продолжении продвижения на 25 июня» («…соприкосновения с противником нет…»)
«Приказ по корпусу № 4 о продолжении продвижения на 26 июня».
На этой волне эйфории немецкий корпус вступил в очередную фазу сражения. С 24 июня руководству группы армий «Центр» стало очевидным наметившееся отступление советских войск из Белостокского выступа. С 25 июня налицо были уже все признаки общего отхода. Сообразно обстановке XXXXIII корпус уже 24 июня был развернут в северо-восточном и северном направлениях. Поставленные перед ним цели вполне прозрачно читаются в приказе по корпусу, изданном в 18.30 25 июня:
«Задача XXXXIII АК заключается в том, чтобы как можно более глубоким продвижением на северо-восток облегчить положение XXXXVII АК и как можно быстрее достичь Щары. Задачи 131-й и 134-й дивизий на вечер 26 июня: как можно более сильными передовыми частями в своей полосе достичь трассы Слоним — Волковыск. Запереть ее для отступающих русских войск. Кроме того, частью сил 134-й дивизии необходимо захватить шоссейный мост на дороге Зельва — Деречин»[128].
Здесь нельзя не обратить внимание на задачу высвободить XXXXVII АК, т. е. моторизованный корпус из группы Гудериана. Он должен был наступать дальше на восток, к Минску. Однако выручать танкистов германские пехотинцы собрались весьма своеобразным способом. Типичным для немецкой техники ведения наступательных операций пехотными соединениями было формирование отрядов из подвижных частей дивизии — артиллерии, разведчиков, противотанкистов. Эти части обладали собственным автотранспортом, иногда тягачами и по маршевой скорости заметно превосходили колонны пехоты. Это позволяло формировать из них передовые отряды для захвата важных объектов в ходе маневренных боевых действий. Именно такой отряд был сформирован в 134-й пехотной дивизии. Он получил наименование передовой отряд «Коницки». Его проблемой была недогруженность пехотой. Фактически это были только те пехотинцы, которые могли взгромоздиться на штатный транспорт артиллерийских и противотанковых частей.
О задачах отряда «Коницки» было сказано следующее: «Движется через Лысков, Пудорск, Изабелин, Медзыжец на населенный пункт Зельва, очищает последний от противника, захватывает мосты через Зельвянку и обеспечивает оборону этих весьма важных в оперативном отношении переправ от движущегося с запада, а возможно, и с востока противника». За передовым отрядом к Зельве постепенно должны были выйти остальные части дивизии. Сама по себе постановка вопроса вызывает удивление. Малочисленный передовой отряд должен был сдерживать как натиск прорывающихся из окружения частей, так и возможный деблокирующий удар.
Смелость, как известно, города берет. Но здесь смелость граничила с авантюризмом и явной недооценкой противника. Мало того, что к Зельве предполагалось прорваться за несколько часов и захватить ее к концу дня 26 июня слабыми силами. Согласно разработанному командованием дивизии графику движения до 07.30 27 июля Зельву предстояло удерживать всего двумя ротами истребителей танков, одной усиленной пехотной ротой, одним подразделением тяжелой артиллерии и зенитным взводом. С 07.30 должны были прибыть авангарды следующих частей: 1 кавалерийский эскадрон, 1 самокатная рота, 1 взвод истребителей танков, 2 легких, пехотных орудия и моторизованный инженерный взвод. С 09.00 — пехотный батальон, с 16.00 — первые крупные маршевые колонны дивизии. При этом подошедшие вечером 27 июня маршевые колонны были бы сильно измотаны 60-километровым пешим маршем. Даже если бы каким-то чудом отряд «Коницки» захватил Зельву, у него были весьма призрачные шансы на выживание до утра 27 июня.
Однако даже до смелого эксперимента с прорывом небольшого отряда в Зельву дело не дошло. До Зельвы передовой отряд попросту не дошел, столкнувшись с сопротивлением советских частей — пехоты, кавалерии и отдельных танков. Более того, в штаб 134-й дивизии в Новый Двор в первой половине и в середине дня 26 июня поступили донесения о противнике, которые заставили задуматься над выполнимостью поставленных частям задач.
1. «Колонна противника из частей всех родов войск длиной 60 км движется с запада к Волковыску».
2. 14.10 — радиограмма с самолета-разведчика: «На дороге Радек — Волковыск колонна всех родов войск, конец не виден».
Фраза «конец колонны не виден» была, прямо скажем, сильной характеристикой идущих на прорыв советских частей. Она оказала определенное отрезвляющее действие на охваченных эйфорией штабистов. В середине дня 26 июня приказ для передового отряда «Коницки» был модифицирован. Теперь он звучал следующим образом: «Продвинуться настолько, чтобы артиллерия могла обстреливать Волковыск». Однако даже этот осторожный приказ вскоре был отозван. Продвинувшийся вперед передовой отряд был отозван. После его возвращения уже в темноте наступающей ночи с 26 на 27 июня был выпущен новый приказ по дивизии. Теперь кавалерийский наскок уступал место планомерному наступлению. К шоссе должна была прорываться 134-я дивизия практически в полном составе. Это уже была серьезная угроза для отходящих по шоссе советских войск.
Дивизия была разбита на две боевые группы, стартовые позиции которых разделяли 18 км. Правая боевая группа (группа «Кунце») насчитывала 3,25 батальона, 1 самокатный эскадрон, 1 кавалерийский эскадрон, 2⅓ роты истребителей танков, 1 взвод зенитных пулеметов, 1 взвод легких пехотных орудий, 1 инженерный взвод, 1 дивизион 10-см орудий, 1,25 батареи 10,5-см гаубиц. В левой боевой группе было 6,25 батальона пехоты, 3,5 артиллерийских дивизиона, 1 рота истребителей танков, 1 инженерный батальон без одной роты, 1 батарея 8,8-см зенитных орудий, 1 подразделение артиллерийской разведки. Цель наступления была прежняя: «Перерезание пути отступления русских в районе Зельвы».
Однако в этот момент на поле битвы появляется «корпусная группа» Ахлюстина. В 4.00 начинается советское наступление с запада во фланг движущейся на север 134-й пехотной дивизии. Что интересно, была атакована более сильная левая боевая группа соединения. Наступление группы Ахлюстина велось на фронте 18 км. Немецкие части были растянуты вдоль дороги и не могли с ходу образовать целостный фронт обороны. Правая боевая группа также оказывается атакована, но заметно меньшими силами. По немецким данным, здесь действовали части 4-й танковой и 6-й кавалерийской дивизий.
К 09.00 левая боевая группа 134-й пехотной дивизии оказывается рассечена на три части, каждая из которых была полностью окружена. При этом были прерваны все линии проводной связи. Поскольку радиосвязь из-за погодных условий была крайне плохой, все три части группы отбивали атаки совершенно изолированно, не получая никаких приказов. Это только на страницах некоторых исследований идеально оснащенные радиостанциями немцы легко и непринужденно связываются друг с другом для согласования действий. Ситуация в какой-то момент даже приобрела комический оттенок. Передовой отряд 292-й пехотной дивизии IX корпуса, ничего не зная о критическом положении у своего соседа из XXXXIII корпуса, в ходе «параллельного преследования» вошел с запада в Порозов, встретив лишь слабое сопротивление советских частей (скорее всего, ввиду вовлеченности главных сил Ахлюстина в контрудар). В Порозове отряд установил связь с вырвавшимися вперед подразделениями 134-й пехотной дивизии и после короткого отдыха продолжил в соответствии с ранее полученными приказами движение на север, удаляясь от района боев.
Тем временем информация о возникшем кризисе дошла до высокого начальства. Штаб 4-й армии был уже утром 27 июня проинформирован о критическом положении у XXXXIII корпуса. Последовало наиболее логичное с точки зрения армейского руководства решение: оказать поддержку силами соседнего IX армейского корпуса. Из-за проблем со связью командиру корпуса Герману Гейеру было сообщено о новой задаче только в 12.30. Для этого пришлось отправить в корпус самолетом офицера штаба армии — «делегата связи», за использование которых часто проклинают красных командиров 1941 г. По указанию командования 4-й армии правофланговая 292-я дивизия корпуса получила приказ повернуть направо для поддержки 134-й пехотной дивизии. Однако этот приказ не мог быть выполнен немедленно, т. е. 27 июня. Основная масса дивизии в этот день еще двигалась через Беловежскую Пущу по единственной дороге на северо-восток, а радиосвязи с ее передовым отрядом не было. Вечером 27 июня головной полк дивизии и ее командный пункт находились в 13 км на запад-северо-запад от Порозова, а передовое соединение — в Кобылаках, в нескольких километрах к югу от Волковыска (и к северу от окруженных частей 134-й дивизии).
Командование XXXXIII корпуса могло помочь своему попавшему в критическую ситуацию соединению за счет перегруппировок сил из других дивизий. Однако пока еще не вовлеченная в бои 252-я пехотная дивизия сильно отстала. Из ее состава можно было выдвинуть на выручку окруженным только истребительно-противотанковый дивизион и один посаженный на грузовики пехотный батальон. Эти подразделения могли прибыть не раньше вечера 27 июня. Кроме того, оказалась неприкаянной группа «Кунце» 134-й дивизии, двигавшаяся по правому маршруту. Она в итоге была отведена назад и подчинена соседней 131-й пехотной дивизии. Из состава группы Кунце на выручку левой боевой группе были направлены разведбатальон и дивизион истребителей танков.
Однако все эти меры запоздали или уже не могли быть реализованы. О дальнейших событиях в левой боевой группе 134-й дивизии весьма красноречиво написал оперативный отдел ее штаба:
«В течение ночи, к сожалению, не прибыли ни 252-й батальон истребителей танков, ни 252-й разведбатальон, ни снабжение по кегельбану[129], не прибыли и вновь перешедшие в подчинение дивизии 134-й разведбатальон и дивизион истребителей танков из Лыскова.
В 02.00 положение было следующим: русские постоянно просачивались по полям зерновых на наши позиции вокруг Нового Двора, связь с группой Рейн и центральной боевой группой Лилиенхофф была прервана — включая радиосвязь по причине непогоды. Отдельные подходившие солдаты докладывали об уничтожении стоявшей позади центрального участка батареи тяжелых гаубиц, вокруг и в самой деревне постоянная стрельба, патронов к стрелковому и пулеметному вооружению исключительно мало, артиллерия в Новом Дворе имела по 20 снарядов на орудие, ни с юга, ни с востока не пришли обещанные подкрепления.
Командир дивизии, проинформировав штаб XXXXIII корпуса, принял в связи с этим важное решение отвести дивизию на восток, прорвавшись через заслон находящихся там русских частей, чтобы спасти хотя бы основную часть боевых подразделений дивизии от грозящего им при любых обстоятельствах в течение немногих часов, если не минут, полного уничтожения»[130].
Картина почти апокалипсическая. Части немецкой дивизии, участвующей в сражении на окружение, сами оказываются окружены и блокированы. Ни о каком ударе в направлении шоссе уже не могло быть и речи. Решение на прорыв из окружения было принято около 2.00 ночи 28 июня. Приказ командира 134-й пехотной дивизии на отход был получен обеими сражающимися севернее Нового Двора боевыми группами лишь около 9.00 28 июня, будучи сброшенным с самолета. Обеим группам удалось отступить, причем вовлеченная в самые тяжелые бои центральная группа вынуждена была бросить тяжелое вооружение. Лишь в 08.00 29 июня она смогла отойти за оборонительную линию XXXXIII корпуса северо-западнее Лубянки (15 км восточнее Нового Двора). Контрударом группы Ахлюстина попытка 134-й пехотной дивизии прорваться к шоссе на Слоним была сорвана. Отметим, что это был именно контрудар, а не попытка прорыва по альтернативному шоссе маршруту. Советские части окружили и надолго блокировали немцев в нескольких пунктах, а не пробивались по одному маршруту.
Однако внимательный читатель может задаться вопросом: «Разве одной дивизией возможности XXXXIII корпуса исчерпывались?» Ответ, конечно же, будет однозначным — «Нет». 252-я пехотная дивизия отстала, но помимо этого, в корпусе была 131-я пехотная дивизия. После поворота корпуса влево, к шоссе, она оказалась своей основной частью позади своего левого соседа, 134-й дивизии. Командованием 131-й дивизии было решено сформировать подвижный передовой отряд из моторизованных частей соединения. Как мы видим, этот прием был типичным для вермахта, на языке даже вертится слово «шаблонным».
На 26 июня 131-й дивизии были поставлены весьма амбициозные задачи. Она должна была в этот день частью своих сил занять Зельву, а передовой отряд должен был попытаться достичь населенного пункта Щара на реке Щара (29 км на северо-северо-восток от Зельвы, рядом с Неманом). Постановка пехотному соединению задач на такую глубину может быть объяснена только эйфорией, царившей тогда в штабе XXXXIII корпуса. Тем не менее в соответствии с этими планами дивизия приказала усиленным 131-му разведбатальону и посаженному на грузовики пехотному батальону пересечь Зельвянку в 05.00 26 июня и к вечеру войти в Зельву. Отправка еще одного подразделения потенциальных смертников (первым был отряд «Коницки») в Зельву 26 июня не состоялась только из-за нехватки горючего. В ночь на 27 июня разведбатальон 131-й дивизии остановился в 9 км северо-западнее Розаны, а пехотный батальон на грузовиках — в 13 км на северо-запад от Розаны и приготовились к дальнейшему продвижению. Однако прорыва к Зельве не состоялось. Между 04.30 и 04.45 27 июня внезапно для немцев начались мощные советские атаки силами пехоты и танков. Как отмечали немцы, среди атакующих были тяжелые танки (скорее всего, оставшиеся на ходу Т-34 и КВ 4-й танковой дивизии). О них в очередном донесении группы армий «Центр» было сказано следующее: «Противник использовал тяжелые танки, против которых действовала наша зенитная артиллерия, т. к. огонь противотанковых пушек калибра 4,7 см был неэффективным»[131]. Перед нами еще один ответ на вопрос, куда делись Т-34 и КВ 6-го мехкорпуса. Только около 12.00 27 июня с подходом еще нескольких пехотных батальонов 131-й дивизии удалось несколько стабилизировать положение и по крайней мере сохранить уже занятые позиции.
Таким образом, комплексом продуманных и последовательно проводившихся в жизнь решений командарму-10 Голубеву удалось нейтрализовать угрозу шоссе со стороны наступающей к нему с юга немецкой пехоты. Как тут не вспомнить характеристику, данную ему генштабистами по итогам мартовской игры на картах: «грамотно реагировал на изменения в обстановке, проявляя в этих случаях соответствующую инициативу».
Помимо достижения сиюминутных целей — удержания шоссе для отхода войск — организованный К.Д. Голубевым контрудар весьма заметно сказался на общем ходе боевых действий. XXXXIII армейский корпус был потрепан так сильно, что по меньшей мере в течение четырех дней был неспособен к сколько-нибудь серьезным наступательным действиям. Это повлекло за собой, в свою очередь, нижеперечисленные последствия:
— многочисленные боеспособные соединения 3-й и 10-й советских армий смогли осуществить в районе между Деречином (восточнее Зельвы) и Неманом прорыв и отход в направлении на Новогрудок;
— запланированная смена подразделений XXXXVII моторизованного корпуса дивизиями XXXXIII армейского корпуса в районе Зельва — Слоним не состоялась;
— эта смена была осуществлена IX корпусом как минимум на три дня позднее, чем планировалось осуществить силами XXXXIII корпуса;
— тем самым 4-я немецкая армия потеряла три дня: факт, который оказался как нельзя кстати советской стороне для организации обороны на Березине, а затем на Днепре;
— по той же причине позднее состоялась встреча соединений 2-й и 3-й танковых групп у Минска (об этом подробнее будет рассказано далее).
После того как Голубеву удалось отстоять шоссе для отвода войск к Зельве, перед ним встала сложная и почти невыполнимая задача прорыва на восток.
Поначалу командующий 10-й армией не обладал даже точными данными о том, где и какое количество немецких войск перерезало путь отступления. В течение 27 и 28 июня состоялись многочисленные боевые столкновения в Зельве и выше по течению. Только тогда выяснилось, что здесь существует достаточно прочная линия германской обороны, прорвать которую можно только в ходе организованного наступления с артиллерийской поддержкой. Следует отметить, что в этих первых атаках уже участвовали танки 6-го мехкорпуса.
В своих мемуарах Гейнц Гудериан датирует первую встречу своих подчиненных с танком Т-34 2 июля 1941 г. Он пишет, что именно тогда советские войска «впервые применили свои танки Т-34, против которых наши пушки в то время были слишком слабы». Однако уже 27 июня 29-я моторизованная дивизия докладывала:
«На Зельвянке повторяющиеся атаки крупных сил противника при артиллерийской и танковой поддержке. Массированные атаки пехоты многократно отражены в рукопашных боях. Крупные моторизованные колонны уничтожались артиллерийским огнем. Уничтожено около 20 боевых машин, в том числе несколько 45-тонных танков»[132].
С одной стороны, Гудериан может быть формально прав: 27 июня состоялась первая встреча соединения 2-й танковой группы с танком КВ, а 2 июля — с Т-34. Позднее мы еще рассмотрим события 2 июля, с ними тоже не все так просто. Но в любом случае странно, что «быстрый Гейнц» ни словом не обмолвился о встрече с советским танком нового типа уже в июне 1941 г. С одной стороны, конечно, мелочь. С другой стороны, закрадывается мысль о лукавстве мемуариста. Советские Т-34 всегда появляются очень вовремя — чтобы объяснить текущие неудачи 2-й танковой группы.
Возвращаясь к прорыву 10-й армии, приходится с сожалением констатировать, что советских документов по принятым командармом-10 решениям у нас попросту нет. Мы можем судить о характере действий частей и соединений армии по немецким данным. По состоянию на середину дня 26 июня немцы видели активное движение от Волковыска к Зельве. На снимках немецкого самолета-разведчика, пролетевшего над этим районом, идентифицировалось следующее:
«13.43 — 10 км восточнее Белостока — 48 грузовиков, 10 тягачей с артиллерийскими передками, 20 танков.
13.44 — 17 км восточнее Белостока — артиллерия на конной тяге, 16 артиллерийских тягачей, 53 боевых машины; 18 км восточнее Белостока — тягачи с орудиями, 3 грузовика; 19 км восточнее Белостока — 3 артиллерийских повозки (упряжки по 6 лошадей), 18 боевых машин; западная окраина Гродека — 29 артиллерийских тягачей с прицепами, 58 грузовиков, 5 танков.
13.46 — юго-восточная окраина Гродека — 28 моторизованных транспортных средств, 12 моторизованных артиллерийских тягачей; восточная окраина Гродека — 7 грузовиков, 4 танка.
13.58 — начало колонны 1 км восточнее Гродека — 206 грузовиков, 17 танков.
14.05 — от Волковыска на восток — 34 грузовика, 13 танков.
14.09 — окраина Зельвы — 8 грузовиков; 1 км восточнее Зельвы — 59 танков развернутым строем.
15.34 — Деречин — 50 грузовиков»[133].
Гродек — это населенный пункт примерно на полпути от Белостока до Волковыска. Разумеется, все эти танки и автомобили не несли на крышах надписей, указывающих на их принадлежность к тем или иным частям. Советские стрелковые дивизии июня 1941 г. часто имели достаточно многочисленный автопарк. Таким образом, точно сказать, какие именно соединения сфотографировал немецкий самолет-разведчик, невозможно. Однако обилие танков позволяет с большой степенью вероятности предположить, что подразделения в районе Гродека принадлежали к танковым войскам. Скорее всего, они являлись частями отступающей с рубежа реки Нарев 4-й танковой дивизии, а группа Болдина двигалась на восток в голове колонны.
Немецкий исследователь белостокского «котла» Хейдорн отмечает интересную деталь: «Во многих донесениях немецких летчиков говорится о том, что находившиеся в это время в районе Зельвы танки и автомобили часто имели на капотах флаги со свастикой, как это было принято у немцев. Очевидно, именно группа Болдина во время своих частично успешных атак смогла захватить несколько таких флагов»[134]. Версия почти фантастическая, но имеющая право на существование. Не исключено, что в отсутствие в воздухе собственной авиации советские танкисты, и водители автомашин могли использовать флаги со свастикой для введения в заблуждение надоедливых пилотов Люфтваффе. Тем более группе Болдина изрядно досталось от VIII авиакорпуса под Гродно. Возможно, именно тогда была впервые опробована эта хитрость. Под Зельвой, в непосредственной близости от немецких частей, такой прием был как нельзя кстати. В условиях маневренных боев, без четкой линии фронта, немецкие летчики могли действительно опасаться атаковать машины с флагом на капоте, боясь попасть по своим.
Данные немецкой воздушной разведки позволяют сделать еще один важный вывод. Настоящей головной болью для Голубева и его штаба стало выдвижение в район предполагаемого прорыва артиллерии. Выше уже было сказано, как части 29-й моторизованной дивизии отражали советские атаки — огнем артиллерии. Для успешного прорыва нужно было немецкую артиллерию хотя бы на время подавить. В соответствии со снимками немецкой воздушной разведки основная масса тяжелой артиллерии в середине дня 26 июня находилась на шоссе между Белостоком и Двореком. Из-за низкой скорости тракторов она могла начать развертывание в районе Зельвы самое раннее через 24 часа. В ситуациях, подобных окружению под Белостоком, низкая подвижность советской артиллерии играла если не решающую, то очень важную роль. Танки можно было быстро перебросить в нужную точку, но они одни не могли решить исход боя. Артиллерию 10-й армии нужно было снимать с обращенного на запад фронта и перебрасывать на значительное расстояние глубоко в тыл армии, под Зельву. Маршевые характеристики тягачей приводили к тому, что орудия прибывали слишком поздно, чтобы сказать свое веское слово и спасти окружаемую армию.
Так или иначе, основной ударной силой в ходе прорыва неизбежно становились оставшиеся на ходу танки 6-го механизированного корпуса. Относительно того, как планировалось осуществлять прорыв, приходится судить по показаниям одного из участников событий уже в немецком плену. Это был «командир танковых войск» при штабе 10-й армии. Сам приказ был пересказан разведывательным отделом штаба 29-й моторизованной дивизии по показаниям пленного следующим образом:
«Оперативный приказ обеим танковым дивизиям (имеются в виду 4-я и 7-я тд 6-го мк) от 27 июня: достичь рубежа Зельвянки 28 июня, рубежа Щары 29 июня. Попытка прорваться на восток, двигаясь из Щары в северо-восточном (7-я тд) и юго-восточном (4-я тд) направлениях. Последняя заправка в Волковыске; здесь половина запасов погибла под бомбами»[135].
Здесь также следует сказать, что контрудар группы Ахлюстина был последней операцией 10-й армии, организованной непосредственно штабом Голубева. Вечером 27 июня был отдан приказ «отводить войска полковыми колоннами до старой гос. границы, на которой предполагалось, что командованием фронта организована оборона». 28 июня штаб 10-й армии перемещается в Деречин и теряет связь с подчиненными ему корпусами. Вечером 28 июня штаб Голубева начинает отход к старой госгранице и уже к утру 29 июня располагается в лесу в 10 км от населенного пункта Молчадь, т. е. северо-восточнее Слонима. Вместе со штабной колонной следовали шесть танков Т-34.
Фактически по остававшемуся на 28–29 июня коридору штаб 10-й армии вышел из «котла» в районе Белостока. Вместе с ним вышел маршал Г.И. Кулик. Последующие бои в районе Зельвы проходили уже под управлением штабов корпусов. По крайней мере генерал Болдин ни в мемуарах, ни в докладе по выходе из окружения не упоминает об этом эпизоде своей деятельности. Скорее всего, попытки прорыва в районе Зельвы, о которых сейчас пойдет речь, были организованы штабом 6-го механизированного корпуса во главе с генералом Хацкилевичем (если принять версию, что он был на тот момент еще жив).
Атаки в течение 27 и 28 июня прояснил и для советского командования начертание линии немецкой обороны под Зельвой. Она шла с юга вдоль Зельвянки до железнодорожной линии восточнее Зельвы, откуда он поворачивал на восток, т. е. эта линия обороны блокировала в первую очередь шоссе от Зельвы на Слоним. Вышепроцитированный приказ и последующие события позволяют выдвинуть следующее предположение относительно идеи прорыва 29 июня. 7-я танковая дивизия 6-го мехкорпуса должна была развернуться на правом берегу Зельвянки севернее немецкого оборонительного фронта и атаковать в восточном направлении. Одновременно 4-я танковая дивизия мощными сковывающими ударами южнее Зельвы должна была предотвратить переброску немецких войск оттуда для выдвижения их навстречу прорыву 7-й танковой дивизии. Таким образом, советское командование после неудачных атак 27 и 28 июня перенесло острие удара с шоссе в район севернее его. Местность там была менее благоприятная, дорог мало, но в критической ситуации выбирать не приходилось. К тому же обход открытого фланга немецких позиций позволял 7-й танковой дивизии не только прорываться на восток, но и попытаться окружить части противника, занимающие оборону в районе Зельвы. Такой маневр открыл бы для главных сил 10-й армии дорогу для отступления по шоссе на восток, в направлении Слонима.
О раскладе сил на утро 29 июня мы вынуждены также судить по данным немецкой разведки. С ее точки зрения восточнее реки Зельвянки в районе севернее шоссе Зельва — Слоним находились мелкие части различных советских подразделений. Это могли быть тыловые части и другие подразделения, собравшиеся под Зельвой в ожидании пробивания коридора для отхода. Они образовали нечто вроде завесы вдоль немецкого заградительного фронта. Основными действующими лицами, однако, должны были стать соединения группы Болдина.
4-я танковая дивизия находилась предположительно в лесном массиве за высотами западнее Коцеле (11 км южнее Зельвы). Скорее всего, это были части дивизии Потатурчева, подчиненные непосредственно штабу 6-го мехкорпуса или кому-либо из командиров полков самой 4-й дивизии. Сам Потатурчев на допросе в немецком плену отрицал свое участие в попытках прорыва.
Основная масса 6-го кавкорпуса находилась западнее и южнее Зельвы. Корпус также выставил отдельную часть для прикрытия тыла в Песутице (12 км западнее Зельвы). Она прикрывала заодно и полк тяжелой артиллерии, который двигался у Холстово (5 км на запад-юго-запад от Зельвы). Немецкие летчики, оценивавшие обстановку, с неудовольствием отметили, что здесь использовались счетверенные зенитные пулеметы на автомобильном шасси.
7-я дивизия предположительно замаскировалась в лесных массивах примерно в 6 км западнее или юго-западнее Самаровице (8 км на северо-северо-запад от Зельвы).
Однако пока советские части готовились к прорыву, произошли существенные изменения в планах и намерениях противника. Когда группа Болдина прощупывала немецкую оборону 26–27 июня, основным противником советских частей была 29-я моторизованная дивизия с подчиненным ей 5-м моторизованным пулеметным батальоном[136]. Она находилась с ночи 26–27 июня на рубеже Зельвянки и занимала фронт Слоним — восточнее Зельвы — южнее Зельвы длиной 60–70 км. Это был по любым меркам широкий фронт. Его усиления не предвиделось. Остальные дивизии того же корпуса группы Гудериана вырвались далеко вперед. XXXXIII корпус был нейтрализован контрударом группы Ахлюстина. Успех прорыва 10-й армии казался предопределен. Возможно, именно сдержанный оптимизм относительно возможности прорыва заставил штаб 10-й армии переместится дальше на восток.
Еще 27 июня ничто не предвещало изменения в целом благоприятного для советской стороны положения. В этот день следует приказ по группе армий, в котором черным по белому было написано: «XII АК продвинуться в направлении Минск вслед за 2-й ТГр». Мы помним, что еще на ранних этапах планирования сражения на окружение силами 4-й и 9-й армий корпус был «священной коровой». Он не должен был в нем участвовать. Однако не успели приказ отдать, как он был нарушен. Уже в промежуточном донесении ГА «Центр» за 28 июня указывалось: «4-я армия продолжала операцию по окружению и для отражения русских попыток прорыва с юго-востока выдвинула XII АК на линию Зельва — Слоним. Корпус временно усилен танковой бригадой 10-й танковой дивизии»[137]. 10-я танковая дивизия входила в состав следующего во втором эшелоне 2-й танковой группы XXXXVI корпуса. Авангарды дивизии 28 июня прибыли в Слоним.
Штаб XII корпуса уже 28 июня взял на себя командование немецкими частями и соединениями в районе Зельвы. Ему были временно подчинены 29-я дивизия с 5-м пулеметным батальоном, а также 7-й танковый полк 10-й танковой дивизии[138]. По замыслу командования 29 июня этими силами, а также соединениями XII армейского корпуса следовало энергично продвинуться на север, чтобы предотвратить отход советских войск из района Волковыска. Тем самым перекрывался последний оставшийся в распоряжении 10-й армии коридор в лесах и болотах. Одновременно была подготовлена смена 29-й моторизованной дивизии частями 34-й и 31-й пехотных дивизий XII корпуса.
Запланированное наступление в северном направлении должно было проводиться двумя боевыми группами различной численности:
— правофланговую боевую группу составлял передовой отряд «Штольцманн» XII корпуса;
— на левом фланге находилась боевая группа «Полковник Томас», состоящая из 7-го танкового полка 10-й дивизии, двух батальонов 71-го пехотного полка, инженерных, зенитных и противотанковых частей. Артиллерийская поддержка боевой группы должна была осуществляться силами 631-го дивизиона тяжелой артиллерии (10-см пушки), дивизиона артполка 29-й моторизованной дивизии и одного тяжелого артиллерийского дивизиона 31-й пехотной дивизии.
Главный удар должна была наносить боевая группа «Томас». Она была названа по имени командира — полковника Альфреда Томаса, командовавшего 71-м полком 29-й моторизованной дивизии. Как мы видим, его группа была достаточно сильной — танки, пехота, артиллерия. Также у нее были 10-см пушки, способные бороться с КВ и Т-34. Задача группы была сформулирована следующим образом:
«Боевые группы фон Штольцманна и Томаса должны быстро выйти на линию Холынка — опушка леса южнее Деречина. Далее боевая группа Томаса наступает через Деречин на свою основную цель: район высоты 131 — Букстово — Мелевице — Дорохланы. Боевая группа фон Штольцманна после захвата Холынки движется через Малы Вилки и Котчин на Вилку Волу. Далее боевые группы должны вести огонь, в том числе на предельную дистанцию, чтобы помешать переправе противника по мостам через Щару»[139].
Поставленные группе «Томас» задачи позволяют сделать вывод, что поворот XII корпуса и танков 10-й танковой дивизии на восточный фас «котла» — это реакция на потерю переправы через Зельвянку в Песках. Произошло это в полосе отхода советской 3-й армии (данный эпизод был описан выше). От Песков крупные силы 3-й армии могли по хорошим дорогам выйти к Деречину и далее прорваться к Слониму и на шоссе Брест — Минск с северо-запада. Соответственно группа «Томас» должна была занять позиции по дуге к северу от Деречина: район высоты 131 — Букстово — Мелевице — Дорохланы. Боевая группа фон Штольцманна, в свою очередь, должна была перекрыть второй маршрут отхода 3-й армии через Щару. Обе боевые группы в крайнем случае должны были противодействовать отходу войск армий Кузнецова артиллерийским огнем. Собственно, для этого группе «Томас» придали дальнобойные 10-см пушки. Отметим, что обе стороны вышли на исходные позиции ранним утром 29 июня с наступательными планами, причем направленными в разные стороны.
Утро 29 июня началось с советских сковывающих атак южнее Зельвы. Донесения о них сыпались одно за другим:
05.36 — у Каролина мощная атака при поддержке танков;
07.19 — танковая атака у Клепачей;
09.45 — массированные атаки северо-западнее Кошели.
В это время севернее Зельвы 7-я танковая дивизия начала движение через долину Зельвянки. Атака вне шоссе по труднопроходимой местности была сопряжена с немалыми трудностями. Советской дивизии пришлось использовать для наступления единственную пригодную для движения дорогу между Самаровице и Золочеево. На польской карте 1930-х годов она вообще обозначена пунктиром.
Потрепанная в боях и растерявшая немало техники в маршах, дивизия Борзилова все еще оставалась махиной с множеством разнообразной техники. Медленно продвигаясь по узкой дороге через болота и переправляясь через Зельвянку вброд по одной машине, 7-я танковая дивизия вытянулась гигантской стальной змеей. Длина дивизионной колонны составляла предположительно от 10 до 20 км, переход долины занял исключительно много времени. Даже если предположить, что движение началось с первыми лучами солнца, т. е. в 03.50 утра, к 16.00 соединение еще не смогло полностью собраться западнее Деречина — узла дорог к северу от Зельвы. К слову сказать, Борзилов в своем отчете о боевых действиях 7-й танковой дивизии проскакивает этот период, хотя, вообще говоря, он не менее интересен, чем контрудар под Гродно. Интересно, в частности, построение соединения для прорыва. Если артиллерия в традициях Финской войны плелась в хвосте, то шансов у дивизии пробиться сквозь сколь-нибудь сильный заслон немцев не было с самого начала.
По другую сторону фронта боевые действия также протекали совсем не так, как было запланировано. Наступление на север не началось в 04.00. Во-первых, подходившие со стороны Слонима танки 10-й дивизии задерживались. Во-вторых, передовой отряд XII корпуса «Фон Штольцманн» рано утром был атакован северо-западнее Слонима крупными силами советской пехоты и танков. Это были части 3-й армии, выбравшие путь к отступлению через Слоним.
Тем временем советские сковывающие атаки южнее Зельвы заставили штаб XII корпуса отдать в 09.00 приказ по телефону не начинать наступление на север. Однако с 09.10 в район сосредоточения начал прибывать 7-й танковый полк. Он задержался из-за столкновения на дороге с небольшой группой советской пехоты с танками. Кто это был — уже вряд ли удастся выяснить, но, скорее всего, какие-то подразделения, прорвавшиеся у Песков вместе с 3-й армией. Прибытие танков заставило поменять решение и через 45 минут, в 09.45, последовал приказ все же начать наступление. Боевая группа «Томас» начала движение к Деречину. В 14.35 она заняла высоту 191 (на юго-запад от Деречина). Части советской 7-й танковой дивизии и немецкая боевая группа медленно, но верно сближались друг с другом.
О том, что произошло далее, повествует доклад полковника Томаса:
«В середине дня 29 июня произошло тяжелое столкновение с русской танковой колонной, когда 71-й пп, наступавший двумя колоннами с одним танковым подразделением в составе каждой, нанес удар в разрыв между отдыхавшим в Деречине вражеским авангардом и отдыхающей дальше к западу основной массой противника.
Остановившиеся для отдыха на дороге Золоцеево — Деречин вражеские танки были немедленно атакованы и подожжены. В конце концов наши и вражеские машины перемешались. Благодаря быстроте атаки передовые части русской колонны были застигнуты врасплох и уничтожены, в то время как пехота при поддержке наших танков и развернувшихся на южной окраине Деречина частей 29-го артполка атаковала занятое крупными силами противника Золоцеево.
Из-за недостаточной разведки численность противника была неизвестна (речь шла о крупных подразделениях отступавшей на восток 4-й русской танковой армии), так что наше наступление захлебнулось с наступлением темноты. Русские при поддержке артиллерии перешли крупными силами в наступление, так что 7-й тп и 71-й пп пришлось отвести на позиции на высоту 131 западнее Деречина. Отсюда можно было держать под обстрелом дорогу Золоцеево — Деречин, однако нельзя было помешать тому, что противник, отклоняясь от нее к северу и к югу, прорывался на восток»[140].
Таким образом, две наступающие группы, советская и немецкая, столкнулись нос к носу у Деречина. К моменту столкновения 7-я танковая дивизия еще была растянута «кишкой» вдоль дороги и большей частью еще оставалась в долине Зельвы и на западном берегу реки. Соответственно боевая группа Томаса всеми силами старалась не позволить советской дивизии вырваться из заболоченной долины Зельвянки. Для этого они атаковали деревню Золоцеево, перекрывавшую выход из долины по единственной дороге. Тем не менее советские части все же сумели прорваться на восток и юг, т. е. в тыл немецким подразделениям на Зельвянке. Более того, запрошенную для наступления авиацию немцам пришлось использовать для отражения атак советских танков. В журнале боевых действий 29-й моторизованной дивизии об этом было сказано следующее: «Всего противотанковой артиллерией и пикирующими бомбардировщиками было уничтожено более 20 танков, в том числе тяжелых. Противник понес тяжелые потери. Генерал фон Болтенштерн[141] требует немедленной отправки еще одной зенитной батареи, потому что ожидаются новые танковые атаки. Кроме того, он требует немедленной доставки горючего». Немцами был также заявлен разгром 7-го мотострелкового полка, принадлежавшего дивизии Борзилова. Однако эти успехи не прошли для немцев безболезненно. В журнале боевых действий XXXXVII корпуса отмечалось, что 29-я моторизованная дивизия «29 июня ведет тяжелые бои в районе западнее Слонима, неся тяжелые потери».
В целом приходится констатировать, что обходной маневр советской 7-й танковой дивизии 29 июня не удался. Сражение с группой Томаса на выходе из долины Зельвянки не позволило реализовать задуманный командованием план прорыва. Тем временем обстановка неуклонно ухудшалась — на линию обороны на Зельвянке начала прибывать пехота XII корпуса. В течение второй половины дня 29 июня на рубеж Зельвянки вышел 107-й полк 34-й пехотной дивизии. В итоговой сводке группы армий «Центр» за 29 июня указывалось: «Частичный вывод 29 пд(мот.) предполагается на середину дня или на вечер 30.6. 34 и 31 пехотные дивизии — на участке Зельва, сев.-зап. Ружаны»[142]. Это уже радикально меняло ситуацию. Вместо одной моторизованной дивизии советскому прорыву теперь противостояли две пехотные дивизии и оставшиеся на позициях части моторизованной дивизии. Также с запада наконец-то подошел увлекшийся «параллельным преследованием» IX корпус Гейера. Передовой отряд 292-й дивизии вышел с юга к самой Зельве. Прорывающимся частям и соединениям 10-й армии уже буквально в затылок дышала немецкая пехота.
К слову сказать, Гейер дает нам еще одно свидетельство относительно использования советскими частями немецких флагов. В своих воспоминаниях он позднее написал: «29 июня еще нельзя было точно сказать, находится ли Зельва в наших руках или все еще принадлежит врагу. Летчики докладывали о том, что видели немецкие подразделения, ясно различали знамена со свастикой. И одновременно наземные войска докладывали, что в Зельве идет стрельба». Судя по всему, это те же машины, о которых писал Хейдорн (см. выше). То, что такой прием не применялся позднее, объяснимо: ВВС Красной армии в 1942–1943 гг. были активнее, и цеплять на крышу машины тряпку со свастикой было попросту опасно.
Советское командование осознавало, что промедление уже в прямом смысле смерти подобно. Уже вечером 29 июня начались отчаянные попытки прорыва при поддержке артиллерии, танков и кавалерии на немецком фронте восточнее Зельвы и на реке Зельвянке. Как пишет Хейдорн: «Развернувшиеся тяжелые бои, отличавшиеся жертвенными атаками советской кавалерии, продолжались до 04.00 30 июня. Немецкий 15-й пп смог удержать свои позиции; однако он не смог помешать отходу советских частей на восток севернее его позиций»[143].
Очевидно, что неудача с обходным маневром через долину Зельвы заставила советское командование сменить стратегию. Теперь главный удар наносился к югу от Зельвы. Новая попытка прорыва последовала с утра 30 июня. Дальнейший ход событий описан в докладе командира 29-й моторизованной дивизии:
«На рассвете 30 июня с направления Кошели последовала мощная атака противника восемью волнами пехоты при поддержке танков. Противнику удалось продвинуться в направлении Клепаче — Озерница. Командир 107-го пп[144] доложил начальнику оперативного отдела штаба дивизии, что его полк больше не может удерживать позиции из-за больших потерь и нехватки боеприпасов. Командир сражавшегося на южном участке батальона погиб, командиры рот убиты или ранены. Связи с остальными батальонами нет»[145].
Передовая линия обороны была прорвана, и немцы сосредоточили усилия на обороне узла дорог к востоке от нее — Озерницы. В Озерницу стягивались все оказавшиеся под рукой части. Оборону в деревне и на подступах к ней заняли части противотанковых дивизионов 29-й и 34-й дивизий, легкий зенитный дивизион, две роты пехотинцев и даже подразделения связи и штаба 29-й дивизии. Отступающие части 107-го пехотного полка также были вновь собраны в Озернице и по мере возможности введены в бой. В итоге Озерницу не штурмовали, а обходили с севера и юга.
Ситуация была для немцев настолько серьезная, что была особо отмечена специальным промежуточным донесением группы армий «Центр» для Верховного командования вермахта. В нем говорилось:
«Сегодня утром противник прорвался через Зельвянка южнее Зельва на правом фланге 34 пд. Затем был отброшен. Ведется контратака двумя полками по обеим сторонам Озерница. Такой же прорыв противника произошел в лесу северо-восточнее Зельва»[146].
Прорыв «северо-восточнее Зельва» был, скорее всего, организован последними частями 7-й танковой дивизии. При этом в бою были массово использованы танки новых типов. В итоговом донесении группы армий за 30 июня говорилось: «Использование 55-тонных танков и продвижение их друг за другом в 8—10 рядов показывает, что противник через Слоним намерен выйти из окружения по наилучшим дорогам в направлении на юго-восток»[147]. Противник у советских танкистов на этом направлении был прежний — боевая группа полковника Томаса. Она оборонялась на высотах вокруг Деречина. Точных данных о ее потерях не имеется. Однако известно, что к 1 июля число боеготовых танков в 7-м танковом полку снизилось с 176 до 152 машин[148]. 15-й полк 29-й моторизованной дивизии также был атакован крупными силами противника при поддержке танков с севера. Либо это были попытки прорваться с проселочных дорог на шоссе, либо часть общего плана содействия прорыву ударом во фланг и тыл немецкой обороне на Зельвянке.
Упомянутая в специальном донесении «контратака двумя полками» была произведена за счет подтягивания к Озернице двух полков 34-й пехотной дивизии. Большой удачей для немцев было то, что рядом с Озерницей находились готовившиеся к отправке дальше на восток три роты 5-го пулеметного батальона. Почти полсотни пулеметов этих рот были серьезным аргументом против прорывающихся советских колонн. Командир пулеметных рот вскоре доложил, что «наступление противника было отражено широко развернувшимися пулеметными ротами с тяжелыми потерями и части противника отступают». Тем не менее большие группы бойцов и командиров смогли прорываться как на восток, в район Новогрудка, так и по другим направлениям. К последним, в частности, относился отряд во главе с командиром 7-й танковой дивизии Борзиловым. В своем отчете он написал: «30.6 в 22.00 двинулся с отрядом в леса и далее Пинские болота по маршруту Вулька, Величковичи, Постолы, ст. Старушка, Гомель…»[149]. Судя по этому маршруту, он избежал новогрудского «котла» и сумел прорваться через шоссе на юг, в район Пинских болот.
Здесь же имеет смысл остановиться на некоторых легендах, связанных с прорывом частей 6-го мехкорпуса у Зельвы. Опрашивавший уже в наше время местных жителей исследователь Дмитрий Егоров пишет:
«Разведка у германцев работала прекрасно. Уже не столь важно как (с воздуха ли, с земли ли), но немцы в Клепачах были предупреждены: из окружения пробивается крупный штаб, готовьтесь встретить. Они подготовились к встрече очень тщательно и профессионально. На всякий случай подготовили живой щит: согнали население к церкви, стоявшей на холме, и кладбищу. У излучины Ивановки, откуда хорошо просматривалась дорога на Кошели, артиллеристы установили орудия, расчистили сектора обстрела, спалив дома и другие постройки на краю деревни; А чтобы у тех, кому готовили ловушку, не возникло никаких подозрений, на другой возвышенности, тоже за рекой, создали видимость штабного расположения, подняли красный флаг»[150].
Перед нами написанная яркими красками и законченная картина: всевидящие и коварные немцы, заранее знающие обо всем и устраивающие тщательно продуманную засаду с использованием красного флага. Каким образом в постоянно меняющейся обстановке они умудрились вычислить движущийся штаб — непонятно. Не иначе в колонне был переодетый «бранденбургер» с сотовым телефоном, извините, небольшой рацией. Чаще всего штабы вычислялись немцами по работе раций, иногда — по показаниям перебежчиков и пленных. Но когда штаб двигался, сделать это было практически невозможно.
Надо сказать, что Д. Егоров дополнительно нагнетает атмосферу коварства и пишет: «Прибрежная теснина — идеальное место для засады. Ведомая злым роком, в нее и втянулась длинная колонна штаба 6-го мехкорпуса, его медсанбата, других тыловых подразделений»[151].
Теперь, имея немецкие донесения, мы знаем реальную обстановку в районе Клепачей и Кошелей 30 июня. Вышеописанные события могли произойти именно 30 июня, т. к. в предыдущие дни линия обороны немцев по Зельвянке сохраняла устойчивость. Соответственно о выходе к Клепачам штабной колонны не было и речи. Прорыв советских войск происходил по полевой дороге, точнее дорогам, ввиду неудач предыдущих попыток прорыва вдоль шоссе и севернее его. С точки зрения противника, ситуация также была отнюдь не радужной: фронт прорван, немцы лихорадочно собирают отовсюду подвернувшиеся под руку части и пытаются остановить прорывающиеся советские колонны. Им было не до выбора хитроумных способов противодействия отдельно взятой колонне.
Весь этот душераздирающий рассказ о засаде— это додумывание местными жителями несуществующих событий апостериори, ввиду обладания знанием случившейся в Белоруссии в июне 1941 г. катастрофе. Не обошла местных жителей и одна из фобий 1941 г. Так, согласно их рассказам, над Озерницей был 21 июня выброшен немецкий десант. Хотя на самом деле в этот район немецкие части 29-й моторизованной дивизии вышли прозаично по дорогам, без театральной и никому не нужной высадки на парашютах.
Работа историка заключается в том, чтобы извлекать из путаных и украшенных додуманными деталями рассказов пригодный для использования и анализа материал. Помимо конспирологической версии о засаде жители д. Клепачи рассказали о гибели в танке Т-34 в ходе того же боя некоего старшего командира Красной армии. Его танк был подбит заброшенной в открытый люк гранатой. Взрыва боекомплекта не последовало — ни одного снаряда в «тридцатьчетверке» уже не было. Вскоре удалось выяснить личность командира, прорывавшегося в этом танке:
«Когда немцы приказали населению закопать тела погибших советских военнослужащих, из тридцатьчетверки, стоящей у церкви, достали и похоронили тела четырех человек. Один из погибших, как установили по найденным при нем документам, был генерал-майор М.Г. Хацкилевич. Его документы Петр Ракевич спрятал на чердаке школы. Тела троих положили в одну общую могилу, тело Хацкилевича — в отдельную. Когда генерала хоронили, сверху его тело засыпали советскими деньгами (банкнотами — «тридцатками»), которые вывозились в этом же танке, а потом уже землей»[152].
Эта история получила дополнительное подтверждение. Также Д. Егоров пересказывает воспоминания В.Н. Пономарева, телефониста 157-го БАО[153] 36-й авиабазы: «Вместе с нами под Зельвой прорывались из окружения остатки какого-то танкового соединения, в котором остался всего один танк Т-34. Командовал им генерал в танкистском комбинезоне. Когда мы пошли на прорыв, генерал сел в танк, и тот устремился вперед. Танк раздавил гусеницами немецкую противотанковую пушку, прислуга едва успела разбежаться. Но, на беду, он двигался с открытым башенным люком, и немецкий солдат бросил туда гранату. Погиб экипаж танка и генерал вместе с ним. Был этот бой, если не ошибаюсь, 27 июня. Несмотря на огромные потери, мы все же вырвались из этого пекла и пошли в сторону Минска»[154].
Ошибка в датировке (27 июня, а не 30 июня) в данном случае не имеет принципиального значения. Спустя много лет довольно трудно вспоминать хронологию событий с точностью до одного-двух дней. Особенно если это череда боев и отступлений, похожих один на другой.
Предпринятая 30 июня частично успешная попытка прорыва стала последней. В оперативной сводке группы армий «Центр» за 30 июня указывалось:
«Местность в районе Слоним, Волковыск, Гайновка, Пружаны, включая район Надль Замоски (вост. Добровка), сев.-вост. Новы Двур и западнее Колесце в общем очищена от противника. Захвачено много трофеев, различное оружие (главным образом арт. орудия), большое количество различной техники и много лошадей. Русские несут громадные потери убитыми, пленных мало»[155].
Одновременно в сводке за 30 июня было сказано, что в районе вокруг и восточнее Деречина советские части продолжают оказывать сопротивление. Здесь, скорее всего, оставались части 7-й танковой дивизии корпуса Хацкилевича. Также остался небольшой «котел» в районе Новы Двур, скорее всего здесь попали в окружение остатки группы Ахлюстина. Задачу по уничтожению этого очага сопротивления получил IX армейский корпус. Генерал-майор Петр Ахлюстин, к слову сказать, сумел вырваться из окружения и погиб уже намного позднее — в конце июля 1941 г. под Пропойском.
Сопротивление отдельных отрядов 10-й армии было сломлено на следующий день, 1 июля. Тема больших потерь советских войск неоднократно всплывает в немецких документах того периода. По результатам осмотра местности к северу от шоссе Зельва — Слоним в специальном донесении начальника штаба 4-й армии отмечалось:
«Посланный на участок офицер Генерального штаба капитан фон Хубе докладывает об исключительно больших потерях, понесенных русскими. Кругом брошено большое количество техники, много танков, в том числе тяжелых»[156].
Некоторые боевые машины 6-го мехкорпуса все же смогли прорваться в Слоним. Вечером 1 июля в Слоним вошли три советских танка — один КВ и два Т-34. За рычагами КВ был сержант Н.Я. Кульбицкий. Пройдя через половину Слонима, почти не встречая сопротивления, танки вышли к мосту через реку Шара. Кульбицкий вспоминал:
«Тридцатьчетверка» проскочила мост, а вот с КВ перед ним что-то случилось: машину повело в сторону и тут же вернуло назад. Двигатель заглох, а танк сорвался с крутой забетонированной насыпи и скатился в воду. Щара в том месте неглубокая, да еще обмелела тогда, поскольку долго не было дождей. Петрухин, Карабанов, Кульбицкий и Овсеенко[157] выскочили из танка и скрылись на другом берегу в зарослях кустарник и деревьев».
По воспоминаниям местных жителей, скрыться экипажу КВ помогла следовавшая следом «тридцатьчетверка». Пулеметным огнем танкисты отогнали немцев и позволили товарищам скрыться. Позднее Кульбицкий воевал в партизанском отряде. Однако прорваться через Слоним советским танкам не удалось. Один Т-34 от моста повернул назад и был подбит немецкими артиллеристами в центре города, второй — на выезде на Ружанское шоссе.
Подводя итоги попыткам прорыва советских войск в районе Зельвы, приходится констатировать, что за счет привлечения в район «бутылочного горла» достаточно крупных сил пехоты и даже танков (7 тп 10 тд) немцам удалось предотвратить прорыв основной массы войск 10-й армии. Германских армейских корпусов в районе Волковыска и Слонима было слишком много. Прорыв вдоль шоссе так и не состоялся, а по проселочным дорогам и через болота удалось уйти на восток лишь части сил армии Голубева. Тяжелая техника и артиллерия при этом была в основном потеряна.
Советские танковые части в труднопроходимой местности «бутылочного горла» были вынуждены действовать преимущественно вдоль дорог. Здесь также сказалась недостаточная проходимость советских легких танков. Будучи непосредственным свидетелем тех событий, немецкий историк Хейдорн писал: «Там, где берег реки не был заболочен, мощные гусеничные машины могли переправиться во многих местах. Однако у русских легких танков Т-26 и БТ, похоже, возникали при этом определенные трудности. К примеру, автор видел в Зельве танк БТ и два Т-26, которые застряли в Зельвянке, причем в этом же месте штурмовые орудия и тягачи 15-см орудий из состава передового соединения 292-й пд беспрепятственно переправлялись через реку»[158]. Танки новых типов с их несовершенной еще трансмиссией в этих условиях могли попросту застрять.
Однако на прорыве через Зельвянку испытания бойцов и командиров 10-й армии еще только начинались. Прорвавшимся в район Новогрудка частям вскоре снова пришлось испытать ужасы окружения и прорыва через него.
Сражение на окружение в районе Белостока и Волковыска завершилось. Данные о пленных и трофеях появились в оперативном донесении группы армий «Центр» от 2 июля 1941 г. В нем указывалось, что захвачено 116 100 пленных, уничтожено или захвачено 1505 орудий, 1964 танка и бронемашин, 327 самолетов. Внушительные цифры числа захваченных пленных не должны вводить в заблуждение относительно реальной силы сопротивления советских войск. В докладе особо подчеркивалось: «Потери противника убитыми, по единогласным оценкам, чрезвычайно велики». Это утверждение соответствует картине боев, которую дают очевидцы событий из тактического звена с немецкой стороны. Именно это было реальным мерилом интенсивности боев и морального состояния окруженцев. Люди предпочитали не сдаваться, а гибнуть в бою.
<< Назад Вперёд>>
