Операции с использованием механизированных соединений в ходе Второй мировой войны имели свои правила и каноны. Начиналось все со статичного фронта, когда две противоборствующие стороны стояли друг напротив друга на позициях той или иной степени подготовленности. Фронт вдоль линии соприкосновения войск противников занимался в основном пехотой. Владеющая инициативой сторона начинала операцию, пробивая фронт в одном, а чаще нескольких местах. Корпуса или даже армии, состоящие из танковых соединений, прорывались в глубину, смыкая клещи глубоко в тылу противника, образуя внешний и внутренний фронты окружения. Задачей пехоты было сковывание окружаемого противника с фронта, а затем постепенная смена мехчастей, как на периметре окружения, так и на достигнутом ими рубеже в глубине, на внешнем фронте «котла». Следующий этап операций начинался после возвращения к условию предыдущей задачки, т. е. фронт общевойсковых армий с вкраплениями механизированных войск или же с крупными мехсоединениями в тылу, в выжидательных районах.
Смоленское сражение отступило от этого канона. В своих воспоминаниях Гудериан писал: «7 июля я должен был принять решение: либо продолжать быстрое продвижение, форсировать своими танковыми силами Днепр и достичь своих первых оперативных целей наступления в сроки, предусмотренные первоначальным планом кампании, либо, учитывая мероприятия, предпринимаемые русскими с целью организации обороны на этом водном рубеже, приостановить продвижение и не начинать сражения до подхода полевых армий»[273]. Решение действительно нельзя не назвать спорным. Фактически механизированные соединения должны были начинать новую операцию в отрыве от главных сил полевых армий. Причем начинать новую операцию с такой замысловатой процедуры, как форсирование крупной водной преграды. Даже с учетом высоких ударных возможностей германских танковых и моторизованных соединений это выглядело чересчур смелым решением. Впрочем, возражение против временного сворачивания наступательных операций было очевидное. Гудериан написал об этом без обиняков: «Наша пехота могла подойти не раньше как через две недели. За это время русские могли в значительной степени усилить свою оборону. Кроме того, сомнительно было, удастся ли пехоте опрокинуть хорошо организованную оборону на участке реки и снова продолжать маневренную войну».
Надо сказать, что в воспоминаниях Гудериан описал историю с форсированием Днепра как полную борьбы с вышестоящими руководителями. Он писал: «9 июля ознаменовалось особенно горячими спорами относительно проведения предстоящих операций. Ранним утром на моем командном пункте появился фельдмаршал фон Клюге и попросил доложить ему обстановку и мои намерения. Он был совершенно не согласен с решением незамедлительно форсировать Днепр и потребовал немедленного прекращения этой операции, пока не подойдет пехота. Я был глубоко возмущен и упорно защищал свои действия»[274]. К моменту написания «Воспоминаний солдата» и фон Клюге, и фон Бок уже были мертвы и поэтому не могли сказать, так это было или нет.
Пристальное изучение документов группы армий «Центр» отнюдь не вселяет уверенности в правдивости изложенной Гудерианом истории, как по характеру событий, так и по их хронологии. В оперативном донесении от 5 июля указывалось, что командование группы армий намеревается «продолжать наступать 4-й танковой армией через р. Днепр и р. Зап. Двину». Формулировка, как мы видим, вполне однозначная — «через Днепр». Поэтому слова Гудериана о требованиях Клюге прекратить операцию выглядят, мягко говоря, неубедительно. Идти дальше Днепра собирались еще в первых числах июля. Это решение не претерпело изменений в дальнейшем. В донесении штаба группы армий «Центр» от 7 июля в разделе «Оперативные намерения» говорилось:
«Продолжать продвижение на восток 2-й и 9-й армиями с одновременной сменой оставшихся на фронте окружения западнее Минска частей 4-й танковой армии.
Продолжать наступать 3-й танковой группой через р. Зап. Двина. Привести в порядок и подготовить 2-ю танковую группу для наступления через Днепр»[275].
Весьма важным штришком к ситуации, в которой принимались решения, является оценка обстановки в Берлине. 3 июля 1941 г. Франц Гальдер записал в своем дневнике:
«Когда мы форсируем Западную Двину и Днепр, то речь пойдет не столько о разгроме вооруженных сил противника, сколько о том, чтобы забрать у противника его промышленные районы и не дать ему возможности, используя гигантскую мощь своей индустрии и неисчерпаемые людские резервы, создать новые вооруженные силы»[276].
Следующей фразой Гальдер фактически хоронил Красную армию: «Как только война на Востоке перейдет из фазы разгрома вооруженных сил противника в фазу экономического подавления противника…»[277].
Основанием для такого рода утверждений стали расчеты количества соединений, которые мог выставить СССР против армий, вторгнувшихся на его территорию. Немецкое командование предполагало наличие у противника 164 соединений. К 8 июля немцы насчитывали 86 советских стрелковых дивизий уничтоженными, 46 дивизий — все еще боеспособными. Местонахождение еще 18 дивизий было неизвестно, предполагалось, что они в резерве или занимают позиции на второстепенных направлениях. Из 29 танковых и моторизованных дивизий 20 единиц считались уничтоженными или существенно потерявшими боеспособность. Оптимистичная оценка перспектив войны с СССР определенно благоприятствовала принятию решения о незамедлительном форсировании Днепра.
Нельзя также не отметить, что у немцев был в руках инструмент влияния на сосредоточение советских войск, т. е. они могли задерживать подход свежих сил армий внутренних округов к Днепру. Причем к моменту принятия решения о времени и характере форсирования Днепра Люфтваффе уже активно работали по коммуникациям. Так, в оперативном донесении от 12 июля штаба группы армий «Центр» указывалось, что, «по мнению командования 2-го воздушного флота, обстановка на фронте за прошедшие дни требовала немедленного и непосредственного воздействия авиации для прекращения ж.д. перевозок противника»[278]. Эти налеты приводили если не к катастрофическим, то к весьма заметным задержкам в сосредоточении войск Красной армии на западном направлении. Начальник оперативного отдела 13-й армии С.П. Иванов вспоминал: «Вражеская авиация непрерывно бомбила эшелоны в пути и на пунктах разгрузки. Графики движения нарушались, нередко приходилось выгружать войска еще до прибытия на станцию назначения и вести их далее походным порядком»[279]. Прорыв с рубежа Днепра моторизованными корпусами представлялся разумным использованием этой предоставленной бомбардировщиками 2-го воздушного флота форой.
Так или иначе, но решение начать наступление танковыми группами, не дожидаясь подхода пехоты армейских корпусов, было принято. В ночь на 11 июля и в течение 11 июля на обороняющиеся по рубежу Днепра 18-ю стрелковую дивизию 20-й армии и 53-ю стрелковую дивизию 13-й армии обрушился сильный артиллерийский огонь и удары авиации. Надо сказать, что эти соединения отнюдь не были укомплектованы полностью по штату военного времени. Численность 18-й стрелковой дивизии, по данным на 10 июля 1941 г., составляла 11 083 человека, а 53-й стрелковой дивизии и того меньше — 6560 человек[280].
По уже сложившейся традиции ударам подвергались в первую очередь артиллерийские позиции и боевые порядки частей. Проверенная тактика сработала. В результате массированных артиллерийских и авиационных налетов немцам удалось подавить артиллерию обеих дивизий, форсировать Днепр и вклиниться в оборону 20-й армии.
Однако взломать весь фронт обороны 18-й стрелковой дивизии немцам не удалось. Гораздо хуже обстояло дело на участке форсирования в полосе 17-й танковой дивизии. В журнале боевых действий XXXXVII корпуса описывается сложившаяся ситуация:
«В ровной, полностью просматриваемой противником долине реки шириной несколько сот метров 40-му сп после ожесточенных боев удается силами одной роты образовать небольшой плацдарм. Однако затем противник, используя значительное превосходство в артиллерии, пресекает все попытки перебросить подкрепления через реку и громит собравшиеся на западном берегу для переправы части 40-го сп. Передовые части несут большие потери от артиллерийского огня. Противник располагает как минимум тремя артдивизионами, из них по меньшей мере одним тяжелым, и занимает на восточном берегу многочисленные полевые укрепления, напоминающие ДОТы»[281].
Фраза о превосходстве в артиллерии не совсем понятна, возможно, речь идет о том, что артиллерия 17-й танковой еще не вышла на назначенные позиции в момент описываемых событий. Но в целом советская 18-я стрелковая дивизия выделялась в лучшую сторону своей укомплектованностью. У нее было семь 152-мм гаубиц, тридцать одна 122-мм гаубица (сверхштатное количество), тридцать четыре 76-мм пушки и даже шесть 37-мм зенитных автомата. Артвооружение у ее незадачливого соседа — 53-й стрелковой дивизии — было гораздо хуже. У этого соединения было только восемь 122-мм гаубиц и двадцать одна 76-мм пушка. Фактически форсирование Днепра на участке 17-й танковой дивизии провалилось. Командованием было решено рокировать дивизию на участок форсирования 29-й мотодивизии.
Несмотря на возникшие трудности местного характера, к вечеру 11 июля немцы захватили рубеж Копысь, Ржавцы и закрепились на нем, обеспечив себе плацдарм на левом берегу Днепра. 12 июля наступление на этом участке продолжилось. Усиливая свою переправившуюся группировку и непрерывно осыпая бомбами и снарядами советские позиции, немцы заставили замолчать артиллерию обороняющихся соединений. Частично она была выведена из строя, а частично вынуждена к перемене позиций и отходу. Лишившись артиллерийской поддержки, 18-я и 53-я дивизии не выдержали натиска и начали отходить. Части 2-го стрелкового корпуса пытались оказать содействие отходящим частям и задержать продвижение противника, но они были для этого слишком малочисленны и почти не имели артиллерии.
Отбрасывая части 18-й стрелковой дивизии на северо-восток, а 2-го стрелкового корпуса и 53-й стрелковой дивизии — на восток и юго-восток, противник к исходу 12 июля захватил Горки.
После расширения плацдармов корпуса группы Гудериана разошлись по назначенным им направлениям. XXXXVI корпус наступал через Горки, Починок на Ельню, XXXXVII корпус — на Смоленск.
Даже в условиях начавшегося наступления командование группы армий «Центр» сомневалось в правильности принятого решения. Фон Бок, как следует из записей в его личном дневнике, был отнюдь не в восторге от идеи начинать новую операцию в отрыве танковой группы от полевых армий. Запись в его дневнике, датированная 11 июля 1941 г., гласит:
«Вечером послал Грейффенберга к Клюге с тем, чтобы он поставил перед ним три вопроса и получил на них ответы:
1. Не следует ли приостановить атаки, чтобы не расходовать зря силы наших драгоценных танковых частей в безнадежных сражениях?
Ответ: Нет, противник всюду демонстрирует признаки слабости и готовности к отступлению. Очень важно, чтобы мы усилили давление на всех направлениях. (К сожалению, я таких признаков до сих пор не заметил.)
2. Фронт наступления имеет 250 километров в ширину. Возможно ли сосредоточение основных сил армии в каком-нибудь одном пункте?
Ответ: Нет, это невозможно по причине ужасающих дорожных условий».
Из ответов Клюге следует, что Гудериан его убедил и «клюгер Ханс»[282] стал апологетом быстрейшего продолжения наступления. Характерна пометка фон Бока: «Я таких признаков до сих пор не заметил». Вместе с тем возражение Клюге о наступлении на широком фронте ввиду дорожных условий выглядит убедительно.
Нельзя сказать, что германское Верховное командование поставило дело с новым наступлением на самотек. 12 июля во 2-ю танковую группу отправился полковник Шмундт (старший армейский адъютант Гитлера). Его задачей было составить действительную картину боевой силы танковой группы. Верховное командование колебалось, бросать ли танковые корпуса на прорыв, поручая им «обыкновенный кулачный бой» (именно такой термин был использован), или же их следует пощадить, возложив эту задачу на армии и их пехотные корпуса. Соответственно подвижные танковые корпуса сохранялись для обширных операций на востоке и юго-востоке. Нельзя сказать, что адъютант фюрера увидел полных сил «кулачных бойцов», рвущихся вперед. 3-я и 18-я танковые дивизии понесли чувствительные потери, до 50% танкового парка. Обе эти дивизии в качестве авангардов выдержали основную тяжесть боев. 17-я танковая дивизия имела 30% боеготовых танков, находясь в стадии восстановления. 4-я и 10-я танковые дивизии сохранили в строю около 80% своих танков. В итоге Шмундт передал «наверх» оценку Гудерианом возможностей его войск: «Боевая сила танковой группы достаточна для того, чтобы прорваться на Москву. Танковая группа имеет только одно желание — получить разрешение двигаться вперед»[283]. Командующий 2-й танковой группой твердо придерживался мнения, что не следует останавливаться, а, наоборот, следует идти вперед.
По иронии судьбы, в ход боевых действий в очередной раз вмешались трофеи. Как один из аргументов Гудериан бросил на стол захваченную карту обстановки советской 13-й армии. Надо отметить, что помимо случайных захватов документов немцы могли их подкреплять показаниями пленных. «Быстрый Гейнц» указал по ней, что его танковая группа вклинилась в стратегическое сосредоточение, часть которого уже прибыла, а часть еще находится в движении. Естественной задачей его танковых корпусов было бы развить это вклинение и тем выиграть свободный путь на восток. От командования Гудериан требовал боеприпасов, разведывательных самолетов и быстрого следования за танками передовых отрядов пехотных дивизий.
Южнее XXXXVII и XXXXVI моторизованных корпусов через Днепр прорывался XXIV моторизованный корпус. 10 июля был захвачен плацдарм на левом берегу Днепра в районе Старый Быхов. Закрепившись на нем и расширив плацдарм до размеров, допускающих накопление на нем главных сил корпуса, немцы 12 июля перешли в наступление. Оно быстро развивалось в направлении Чаусов и Пропойска. Оборонявшийся на этом направлении 45-й стрелковый корпус[284] уже 12 июля был расчленен на три отдельных части.
Командованием 13-й армии в контрнаступление против прорвавшегося противника был брошен еще не закончивший сосредоточения 20-й стрелковый корпус[285]. 13 июля в наступление против северного фланга немецкого танкового клина перешли 137-я дивизия с подчиненным ей полком 132-й дивизии. Несколько позже в контрударе приняли участие главные силы 132-й и 160-й дивизий. Немного продвинувшись 13 и 14 июля, они были оттеснены противником.
Части 67-го стрелкового корпуса[286] 21-й армии также приняли участие в попытках остановить XXIV моторизованный корпус фланговым контрударом. 13 июля 102-й и 151-й стрелковыми дивизиями корпус перешел в наступление, но также успеха не имел. Попытки контрударов стрелковыми дивизиями по быстро подвигающимся механизированным соединениям противника были если не заранее обречены на провал, то имели весьма сомнительные шансы на удачное завершение. Просто в силу низкой подвижности стрелковых дивизий.
Однако главные события в тот момент разворачивались под Смоленском. В 14.00 15 июля 29-я моторизованная дивизия группы Гудериана выходит на южную окраину Смоленска. Защищать город к тому моменту было практически некому. Созданная позднее командованием Западного фронта комиссия оценила силы защитников следующим образом:
«К 14 июля в системе обороны города находились следующие части:
— сводный стрелковый полк двухбатальонного состава из числа отмобилизованного личного состава — около 2 тыс. человек;
— маршевый батальон из 39-го запасного стрелкового полка — около 1200 человек;
— 8-й отдельный батальон обслуживания станции снабжения — 754 человека;
— сводный отряд 159-го стрелкового полка — около 150 человек;
— отряды милиции и НКВД — численность не установлена;
— 10-й понтонно-мостовой батальон — 793 человека при 30 винтовках;
— батальон регулирования — 276 человек;
— 4-й автобатальон — 657 человек.
Всего личного состава насчитывалось до 6500 человек, из них непосредственно в районе позиций около 2500 человек»[287].
Однако даже эти малочисленные и слабовооруженные части смогли дать первый бой за город. Смоленск отнюдь не пал в руки Гудериана как спелый плод. В журнале боевых действий XXXXVII корпуса об этих боях было написано следующее: «29-я пд движется силами 71-го пп на правом фланге с юга, силами 15-го пп по дороге Красный — Смоленск к окраинам Смоленска, на которые выходит вечером. 71-й пп начинает в 22.00 наступление к центру города, в то время как 15-й пп сражается в его юго-западной части. Уже после наступления темноты 71-й пп ведет в высшей степени ожесточенные бои, неся тяжелые потери, поскольку противник ведет огонь из окон, подвальных окон и т. п., в том числе и из противотанковых орудий. Вспыхивают рукопашные схватки с использованием холодного оружия»[288]. Фраза про рукопашные схватки с применением холодного оружия попала даже в очередное донесение группы армий «Центр».
29-я моторизованная дивизия действительно понесла в боях за Смоленск тяжелые потери. В период с 14 по 19 июля она была безусловным лидером по потерям во 2-й танковой группе. Они составили за этот период 185 человек убитыми, 795 ранеными и 8 пропавшими без вести, а всего — 988 человек.
Первой попыткой отбить Смоленск стало наступление группы генерал-майора Городнянского, составленной из частей 46-й и 129-й стрелковых дивизий. Начав 17 июля наступление с рубежа Сторожище, Никеевщина, группа вела упорные бои с захватившим Смоленск противником. Не имевшая достаточно сил и не поддержанная 34-м стрелковым корпусом (он должен был наступать на Смоленск с юга), группа Городнянского не смогла отбить город. К исходу 21 июля она лишь частью сил 152-й стрелковой дивизии заняла станцию и северо-западную окраину, углубившись на 1 км в один из районов города.
Действия советских войск в районе Смоленска объединял командарм-16 генерал-лейтенант Лукин. В его распоряжении в это время были не закончившие сосредоточения и постепенно прибывавшие части 16-й армии, за исключением 5-го мехкорпуса и 57-й танковой дивизии. Последние, как мы уже знаем, были использованы для контрудара под Лепелем. Кроме того, Лукин пытался объединить и организовать отходящие части, подразделения и просто группы бойцов и командиров из состава левого фланга 19-й и правого фланга 20-й армий. Но наспех сформированные отряды не были достаточно устойчивы и страдали слабым организационным объединением. Это затрудняло управление ими и создавало вынужденную разрозненность и малую эффективность действий этих импровизированных отрядов.
Также сильно сказалась на ходе боевых действий советских частей в районе Смоленска необеспеченность артиллерии боеприпасами. Как артиллерия 46-й стрелковой дивизии, так и артиллерия отходивших на восток частей снарядов не имела, а подвоз из тыла как боеприпасов, так и горючего не был налажен и сильно затруднялся загруженностью путей подвоза перевозками войск. Удерживая силами 152-й стрелковой дивизии (без пяти батальонов, ушедших на формирование различных отрядов) рубеж фронтом на запад, 16-я армия вела наступление на Демидов и на Смоленск.
Лукин позднее писал в статье в «Военно-историческом журнале»: «22 и 23 июля в Смоленске продолжались ожесточенные бои. Противник упорно оборонял каждый дом, на наши атакующие подразделения он обрушил массу огня из минометов и автоматов. Его танки, помимо артогня, извергали из огнеметов пламя длиною до 60 м, и все, что попадало под эту огневую струю, горело. Немецкая авиация днем беспрерывно бомбила наши части. Сильный бой продолжался за кладбище, которое 152-я стрелковая дивизия занимала дважды (ранее 129-я стрелковая дивизия также три раза овладевала им). Бои за кладбище, за каждое каменное здание носили напряженный характер и часто переходили в рукопашные схватки, которые почти всегда кончались успехом для наших войск. Натиск был настолько сильным, что фашисты не успевали уносить убитых и тяжелораненых, принадлежавших 29-й мотодивизии 47-го механизированного корпуса Гудериана». В этот период XXXXVII корпус занимал оборону фронтом на север по берегу Днепра, удерживая плацдарм на занятом советскими войсками берегу в районе Смоленска.
Одновременно 16-я армия вела бои за узел дорог Демидов. Наступление на Демидовском направлении проводилось двумя батальонами разных полков 46-й и одним батальоном 152-й стрелковой дивизии. 14 июля один советский батальон подошел к Демидову с юго-востока, но, не имея достаточных сил, не смог противодействовать вышедшим в этот район моторизованным частям противника. 17 июля подошел еще один батальон, но двух батальонов для уничтожения засевшего в Демидове противника было недостаточно. Поэтому предпринятая ими атака города с юга успеха не имела.
На этом направлении через «Смоленские ворота» и от Витебска наступала 3-я танковая группа. Гот позднее писал об этом так:
«39-й танковый корпус получил приказ передовыми частями любой из своих дивизий выйти на автостраду северо-восточнее Смоленска и преградить противнику путь отступления на восток. Дивизии второго эшелона корпуса должны были развернуться по обеим сторонам шоссе Смоленск — Демидов фронтом на юг с тем, чтобы воспрепятствовать отходу противника из Смоленска на север.
Выполняя этот приказ, танковый полк 7-й танковой дивизии 15 июля достиг населенного пункта Улхова Слобода (северо-восточнее Смоленска). Таким образом, в течение менее чем трех недель дивизия уже во второй раз (первый раз 26 июня под Борисовом) вышла на автостраду и преградила противнику важнейший путь отхода на восток, но на этот раз на 270 километров ближе к Москве»[289].
В советских документах XXXIX моторизованный корпус проходил как «ярцевско-духовщинская группировка». Против него была брошена создаваемая на Ярцевском направлении группа, получившая имя своего командира — генерал-майора К.К. Рокоссовского. Сам он так вспоминал историю создания этого временного объединения:
«В короткое время собрали порядочное количество людей. Были здесь пехотинцы, артиллеристы, связисты, саперы, пулеметчики, минометчики, медицинские работники… В нашем распоряжении оказалось немало грузовиков. Они нам очень пригодились.
Так началось в процессе боев формирование в районе Ярцево соединения, получившего официальное название «группа генерала Рокоссовского».
Для управления был буквально на ходу сформирован штаб из пятнадцати-восемнадцати офицеров. Десять из них окончили Академию имени М.В. Фрунзе и находились в распоряжении отдела кадров Западного фронта»[290].
Разумеется, ядром группы стали не собранные на дорогах отступающие артиллеристы и связисты. Вскоре Рокоссовскому были подчинены 101-я танковая и 38-я стрелковая дивизии. Последняя ранее входила в 19-ю армию, но потеряла с ней связь. После долгого отступления она заняла оборону и удерживала предмостное укрепление в районе Ярцево, на рубеже высот 2 км севернее Ярцево и по западной окраине города. 101-я танковая дивизия ранее была 52-й танковой дивизией 26-го мехкорпуса из Северо-Кавказского военного округа. Командовал ею Герой Советского Союза полковник Г.М. Михайлов, участник боев на Халхин-Голе. Рокоссовский высказался о переданной ему танковой дивизии так: «Людей в ней недоставало, танков она имела штук восемьдесят старых, со слабой броней, и семь тяжелых, нового образца». Количество танков несколько занижено, по документам их было две сотни (см. ниже), но действительно на вооружении 101-й дивизии состояли в основном старички Т-26.
Получив в свое распоряжение два относительно полноценных соединения, Рокоссовский перешел к активным действиям. 19 июля и в ночь на 20 июля 101-я танковая дивизия, прикрываясь справа своим мотострелковым полком и вставшей в оборону 38-й стрелковой дивизией, вела бой с укрепившимся на захваченном рубеже противником. В результате массированных атак авиации и сильного артиллерийского огня противника атакующие части понесли большие потери. Кроме того, отсутствие достаточного количества пехоты не позволило закрепиться на достигнутом рубеже. В итоге 101-я танковая дивизия была вынуждена отойти. О восстановлении сообщения с 16-й и 20-й армиями по шоссе Минск — Москва пришлось на какое-то время забыть.
Надо сказать, что действия 101-й танковой дивизии стали объектом критики со стороны командования. Помощник командующего фронтом по АБТВ генерал-майор A.B. Борзиков 24 июля писал: «101 ТД — имел[а] 200 танков, сейчас осталось штук 60, остальные были потеряны в боях под Ярцево 18–21.7. Большинство танков погорели, как от арт. попаданий, так и от артиллерии[291]. Командир 101-й ТД полковник Михайлов, хотя он и герой, но героизма совершенно не проявлял, и тов. Рокоссовский хотел его отстранить. Сейчас танки 101 ТД в атаку не пускаются, а сохраняются на случай контратаки и используются как огнев. точки»[292].
К исходу 21 июля мотополк и разведбат 101-й танковой дивизии занимали оборону по восточному берегу реки Вопь. Части 38-й стрелковой дивизии отдельными очагами занимали оборону по восточному берегу реки Вопь в районе Ярцево. Как писал позднее Рокоссовский, «наша оборона по необходимости носила линейный характер. Второго эшелона не было». Вместе с тем он сразу позаботился о подвижном резерве: «Танковые полки 101-й танковой дивизии занимали выгодное положение для контратаки в случае прорыва немцев вдоль автострады».
Описывая в мемуарах бои под Ярцево, Рокоссовский вспомнил фразу, услышанную им в штабе фронта: «Лукин сидит в мешке и уходить не собирается». Однако если бы немецкие танковые клещи сомкнулись у Ярцева, «мешок» мог стать для армии Лукина могилой. Помощь пришла с неожиданной стороны.
<< Назад Вперёд>>
