Дули холодные ноябрьские ветры, лили дожди. Ночью, прикрываясь темнотой, обходя немецко-петлюровские заставы, Железняков с заданием из Москвы пробирался в Одессу. В кармане у него лежали документы на имя Анатолия Эдуардовича Викторса.
Анатолий был не один. Вместе с ним были его жена Елена Винда и проверенные в боях старые фронтовые друзья — Ховрин, Наумов, Черкунов.
В Курске боевая компания разделилась. Наумов и Ховрин поехали по своему назначению, а Железняков, Черкунов и Винда отправились до Льгова поездом. Здесь была граница Советской России. Дальше начиналась оккупированная немцами территория Украины.
Во Льгове наняли лошадей, чтобы добраться до Конотопа. Отсюда до Одессы было добираться трудно. Железняков убедил жену поехать поездом к родным в Киев. Железнодорожное движение на этой линии еще не было закрыто.
Проводив Елену, Железняков с Черкуновым стали прорываться через все преграды к Одессе.
17 декабря 1918 года на одесском рейде стала на якоря соединенная военная эскадра интервентов. Рядом с французскими броненосцами «Мирабо» и «Жюстис», крейсерами «Жюль Мишель» и «Эрнст Ренан», миноносцами «Протэ», «Палаш» и другими кораблями покачивались на волнах английские сверхдредноуты «Мальборо» и «Эмперер оф Индия», итальянский крейсер «Аккордон», греческие военные транспорты.
В городе шли бои между рабочими отрядами и белогвардейцами. На помощь белогвардейцам высадились стрелки 156-й французской дивизии.
За 107 дней хозяйничанья в Причерноморье интервенты повесили, расстреляли и замучили, во время пыток и допросов несколько десятков тысяч рабочих и крестьян.
Поощряемый иностранными интервентами, развернул свою палаческую «деятельность» генерал Гришин-Алмазов — ставленник Деникина, перекочевавший в Одессу из Сибири от Колчака.
Интервенты назначили Гришина-Алмазова военным губернатором Одессы.
Приехав в Одессу, Железняков устроился электромехаником в каботажную гавань порта. Работа здесь нужна была для маскировки. Все свои силы, энергию Анатолий отдавал подпольной борьбе, связавшись с боевой дружиной Григория Котовского. Котовский пользовался авторитетом среди одесских рабочих, а буржуазия его ненавидела. От дружинников требовались выдержка и самообладание.
Однажды, направляясь к Котовскому на явку, Железняков заметил, что следом за ним по лестнице поднимается человек в форме белогвардейского офицера. Пришлось подняться выше этажом и затаиться. Офицер не последовал за Железняковым, а подошел к двери квартиры, где находился Котовский. Дважды стукнул в дверь, затем трижды — в стенку. Дверь открылась, и он быстро вошел в переднюю.
Железняков спустился вниз, постоял минуту около дверей квартиры Котовского, прислушался, затем подал условленный сигнал.
— По-о-знакомь-тесь, — слегка заикаясь, сказал Котовский, впустив Анатолия.
Так познакомился Железняков с сыном рабочего Тюриным. Окончив в 1915 году школу прапорщиков, Тюрин в конце 1916 года попал в тюрьму за революционную работу. Там он встретился с Котовским. Сейчас по заданию боевой дружины Тюрин поступил в офицерскую роту при штабе Гришина-Алмазова. Дружина ежедневно стала знать пароль, пропуск, отзыв в частях гарнизона.
— Итак, за дело, товарищи! — Котовский опустился на диван, рядом с ним сели Железняков и Тюрин.
— Нужны офицерские шинели, — начал Тюрин.
— Бу-у-дут! — ответил Котовский.
— Каким образом?
— Из ресторана «Реномэ». Ты заметил там нового швейцара?
— Это тот, что с бородкой? Его лицо мне показалось знакомым...
— Этот «швейцар» воюет вместе со мной с семнадцатого года, — продолжал Котовский. — Он передал мне, что на завтрашний день хозяин ресторана получил большой заказ.
— Это верно, — подтвердил Тюрин. — Приезжает из Краснодара делегация от Деникина.
Железняков внимательно слушал, о чем говорили Котовский и Тюрин.
— Автомобиль достал? — обратился Котовский к Железнякову.
— Да еще какой! — улыбаясь, ответил Анатолий. — Французский, с трехцветным флажком!.. Операция поручена опытным ребятам...
На следующий вечер к ресторану «Реномэ» со стороны Греческой площади подъехал грузовик. Рядом с шофером сидел Железняков. «Швейцар» быстро закрыл на ключ дверь, выходящую в зал. Дружинники вынесли несколько охапок офицерских шинелей и, захватив с собой «швейцара», умчались.
Надо было пробраться в здание контрразведки. Операцией руководили Котовский и Железняков.
На рассвете, одетые в офицерские шинели и фуражки, дружинники окружили незаметно здание. Оборвав предварительно телефонные провода, Железняков с двумя товарищами пробрались на крышу соседнего дома. Оттуда через слуховое окно — на чердак здания, в котором помещалась контрразведка, и дальше — в коридор черного хода. Внутренние часовые спали, и с ними легко справились.
К входу в здание направились Котовский и еще два товарища из дружины — Стригунов и Воронянский.
— Стой! Кто идет? — спросил внешний часовой.
— Свои! — заметил Воронянский.
— Пароль?
— Ледяной поход, — произнес пароль Воронянский. — Отзыв?
— Рос... — Часовой не успел ответить.
Его схватил в свои могучие объятия Котовский.
В оперативной комнате находились трое контрразведчиков. На негромкий, но повелительный окрик: «Я Котовский! Руки вверх!» — один из офицеров ответил выстрелом. Пришлось застрелить всех троих...
В открытых сейфах лежали списки людей, подлежащих аресту. Отдельно — папки с секретными документами и формуляры осведомителей. Котовский тут же сжег списки, а Железняков собрал в пачку документы и формуляры.
Операция длилась недолго. Неожиданно раздался стук в дверь. Нетерпеливый голос произнес:
— Какого черта вы заперлись там? Откройте!
— Сейчас! — ответил Железняков.
Дружными выстрелами были уничтожены четверо вернувшихся с «работы» контрразведчиков.
Сняв своих часовых — заслоны на углах кварталов, Котовский увел дружинников.
Интервенты обрушили мутный поток лжи и клеветы на Советскую власть. Воинские части засыпали градом провокационных листовок о большевистских «бандитах», которые якобы пытают и убивают пленных, «национализируют» женщин и даже едят детей...
Большевики вели упорную подпольную работу, разъясняя солдатам и матросам, какую постыдную роль — душителей революции — им предназначили капиталисты. В подпольной типографии печаталась большевистская газета. Она призывала вражеских солдат и матросов: «Требуйте возвращения на родину!»
Распространять газету было большим риском, но Железняков не останавливался ни перед какими трудностями. Он искал разные способы для того, чтобы она попадала по назначению. Не один раз подпольщик проникал в казармы, где размещались французские солдаты. Однажды, повредив водопровод недалеко от казарм, Железняков пришел в казармы под видом водопроводчика и, осмотрев водопроводный люк, заявил коменданту:
— Повреждение довольно серьезное, и за один день его не исправишь, придется завтра снова заглянуть к вам...
Выходя из казармы, Анатолий незаметно оставил принесенные им листовки на французском языке, которые призывали солдат-интервентов: «Бросайте оружие!», «Не верьте клевете на Советскую власть, на большевиков!».
Сменившись с вахты и наскоро переодевшись, Железняков быстро зашагал в сторону небольшого портового домика, расположенного против Военного спуска, — здесь должно было состояться собрание подпольщиков.
На повестке дня стоял очень важный вопрос — как усилить транспортировку революционной литературы в другие порты Черного моря. Вся армия моряков торгового флота должна была быть готовой в любой момент парализовать движение судов и не дать белогвардейцам и интервентам при наступлении Красной Армии воспользоваться торговым флотом.
За соблюдение этой полученной свыше директивы лично отвечал Железняков. Его облекли высоким доверием — избрали председателем подпольного комитета одесских водников.
Прибывший из Москвы и участвовавший в этом заседании Петр Зайцев думал: «Молодец Толя! Сколько дел проворотил за такое короткое время!»
Заседание кончилось. Дружинники стали выходить по одному, чтобы не привлекать к себе внимания встречающихся людей.
— Как тебе понравились «комплименты» Гоца в твой адрес? — спросил Зайцев Железнякова, когда они остались вдвоем.
— Кого? Гоца? — удивленно спросил Анатолий. — Я не понимаю, о чем ты говоришь...
— А разве ты не читал сегодня «Одесские новости»? — И Зайцев протянул товарищу газету. — Ты вспомни, какой день сегодня, и почитай вот это, — указал он на статью под крупным заголовком «О годовщине разгона Учредительного собрания».
Пригретый англо-французскими хозяевами в Одессе, Год писал: «...и сегодня, вспоминая эту жуткую обстановку... мне хочется забыть... матросов, чьими руками была распята идея... Пришел матрос Железняков и с бессмысленной жестокостью втоптал в грязь и кровь лучшую мечту... Железо победило идею...»
Статья заканчивалась мечтой о том, что придет некий «другой матрос» и «победит Железнякова». Под статьей стояла подпись: «Член Учредительного собрания Л. Р. Гоц».
— Пусть помечтает, предатель! — зло сказал Анатолий.
— А ты прочти, что еще написано, вот здесь, в объявлении, — указал Зайцев.
Крупными строчками сообщалось, что по случаю годовщины разгона Учредительного собрания состоится вечер под председательством бывшего московского городского головы Руднева. На этом вечере выступят с речами член ЦК партии эсеров Ратнер, члены бывшего Учредительного собрания Вишняк, Гоц и другие. Начало в 8 часов вечера.
— Сейчас у них как раз самый разгар панихиды, — сказал Железняков. — А что, если мне явиться на их волчье сборище и устроить там полундру?
— Да ты с ума спятил, чертова голова! — возмутился Зайцев.
— Ну ладно, не кипятись...
Расклеенные на всех улицах Одессы крикливые афиши извещали о предстоящей инсценировке «суда» над Лениным.
Меньшевики и эсеры — верные лакеи интервентов — вели бешеную травлю большевиков. Они убеждали рабочих, что «демократические» США, Англия и Франция создадут в России рай.
Одной из форм их грязной агитации были так называемые «суды» — инсценировки, устраиваемые над величайшими людьми мира. Уже «судили» Маркса и Энгельса. Председательствовал на сборищах лидер эсеров Кулябкс-Корецкий.
В качестве «общественных обвинителей» выступали бывшие крупные адвокаты, думцы, члены Государственного совета, бежавшие от революции на юг. Могли выступать также и желающие из публики.
Железнякову неоднократно хотелось явиться на какой-нибудь подобного рода «суд» и выступить. Но товарищи каждый раз отговаривали его от опасного поступка.
Сейчас же он не хотел слушать никаких доводов.
И товарищи наконец сдались: надо сорвать преступную комедию «суда» над вождем революции.
— Прежде всего нам надо добиться, чтобы среди публики, которая явится на эту подлую комедию, были и наши люди, — сказал Железняков.
— Да, это верно, — поддержал Зайцев. — На такие «суды» рабочие не ходят, а прет больше буржуазия...
Каждый из дружинников обещал привести с собой по нескольку человек подростков с Пересыпи и Молдаванки.
— Если этих ребят хорошо организовать и подготовить, они могут такое там заварить, что небу станет жарко, — сказал Железняков. — Мне эти сорванцы неоднократно уже помогали...
Зал Художественного театра был переполнен. Организаторы «суда» старались распределить билеты по своему выбору, но в зале оказалось много народу, который нужен был Железнякову.
Какой-то крикливый юрист прочел «обвинительное заключение». Выступили «прокуроры» — правый эсер Рихтер и меньшевик профессор Сухов.
Начали раздаваться негодующие выкрики и свистки. Это ободрило Железнякова. Он несколько раз порывался на сцену, но товарищи сдерживали его, уговаривали не торопиться и дождаться более удобного момента для атаки.
Начались выступления «свидетелей».
На трибуну поднялся шестидесятилетний профессор истории Новороссийского университета Щепкин. Он неожиданно для организаторов «суда» решительно
выступил против обвинения Ленина по тем статьям, которые привел «обвинитель». Спокойно и объективно обрисовал он деятельность Ленина, направленную на благо народа. Речь крупного историка, пользовавшегося авторитетом в Одессе, не понравилась устроителям «суда».
Железняков встал с места и поднял руку:
— Хочу высказаться!
Твердой походкой он прошел к сцене и поднялся к кафедре.
— Господа судьи и граждане Одессы! — начал Железняков. — Мы только что выслушали обвинительное заключение против вождя большевистской партии и главы Советской России. Согласно оглашенному обвинительному заключению и речам господ прокуроров, товарищ Ленин, оказывается, виноват в войне, в тех тяготах, которые легли страшным грузом на рабочую спину. По утверждению выступавших, причиной того, что Украина оказалась под сапогом интервентов, что рабочих хотят сделать колониальными рабами...
Словно ошпаренный кипятком, внезапно вскочил председатель «суда». Перебив оратора, он закричал испуганным старческим визгом:
— Извините, этого не сказано в обвинении! По залу и сцене прокатился тревожный шум.
— Вы говорите, что сказанного мной нет в вашем обвинении! Но в нем нет и того, что главные виновники войны — кровавые собаки Пуанкаре и Клемансо, Ллойд Джордж и Черчилль, Вильсон и Морган и тысячи иностранных банкиров! А также разгромленные Октябрьской революцией русские помещики, фабриканты и вы. продажные лакеи капиталистов! — гневно говорил Железняков.
Ошеломленные «судьи» и «прокуроры» соскочили с мест. Раздались испуганные голоса:
— Остановите его! Остановите!
— Кто он такой?!
— Где охрана?!
Казалось, что в зале внезапно взорвалось несколько бомб. Рев и гул захлестнули ряды, сцену. Все перемешалось. В «судей» полетели комья грязи, кто-то ловко запустил камнем в люстру. Перепуганные насмерть «судьи» и «свидетели» бросились к выходам, давя и тесня друг друга.
Железняков почувствовал, как кто-то рванул его сзади, и в этот же момент знакомый голос повелительно бросил:
— Бежим!
Сбив с ног нескольких человек, Анатолий бросился за кулисы. Рядом раздался голос второго товарища:
— В окно!
Железняков прыгнул в темноту какого-то двора. По рядом слышались голоса:
— Викторе! Вперед! Вперед!
Перепрыгивая через препятствия, все бросились в сторону порта. Улицы огласились тревожными свистками полицейских, криками и беспорядочной стрельбой. В помещении театра рабочие и подростки с Пересыпи и Молдаванки швыряли в разные стороны все, что попадалось им под руки:
— Получайте! Мы вам покажем «суд»!
Железняков и Черкунов получили задание направиться в Харьков для информации Центра о положении дел в Одессе и получения новых указаний. В Харькове находилось тогда правительство Советской Украины.
На обратном пути Железнякову и Черкунову было поручено доставить Одесскому подпольному комитету большую сумму денег. Вместе с ними выехали в Одессу черноморец Александр Бугаенко, харьковский рабочий Григорий Борзенков, Чикваная, знакомый Железнякову еще по Елани, и группа комсомолок, направлявшихся в Одессу на подпольную работу. В этой группе находилась и жена Железнякова — Елена Винда.
Поезд прибыл на станцию Водопой. Все вышли из вагона.
У входа в здание вокзала лежал труп убитого железнодорожника.
Крутом не было ни души. С трудом удалось разыскать дежурного по станции.
— Кто в Николаеве? — спросил Железняков.
— Немцы, — ответил дежурный. — Вообще сам черт не разберет, что творится, — продолжал дежурный. — Говорят, что сегодня часть города занята григорьевцами. Они ворвались со стороны Херсона. А тут вот запросился к нам со станции Долинская немецкий эшелон.
— Скоро он придет? — спросил Железняков.
— По времени должен быть на подходе, — ответил дежурный.
И Железняков решил остаться на станции. Окинув взглядом товарищей, он скомандовал:
— Приготовить гранаты! В цепь!
Все разбежались вдоль платформы, занимая места за удобными прикрытиями.
Поезд уменьшил ход и остановился против вокзала. Это был небольшой состав с немецкими солдатами. Многие из них стояли в тамбурах, висели на подножках.
Воцарилась тишина. Тревожные секунды... Но вот двери станции с шумом распахнулись. Высоко подняв голову, твердой походкой вышел на платформу Железняков, в руке у него был наган.
— Выходи! — крикнул он, обращаясь к прибывшим на поезде.
Голос его звучал уверенно и властно.
Из окна переднего вагона высунулась тучная фигура в форме немецкого офицера.
— Кто находится на станции? — спросил он на ломаном русском языке.
— Выходи! — приказал Железняков. — Николаев в руках красных!
Перепуганный офицер застыл. Но солдаты уже выскакивали из вагонов. Подняв руки вверх, они кричали:
— Сдаемся! Сдаемся! — Вероятно, им хотелось скорее вернуться на родину.
— Оружие складывать сюда! — показал Железняков на перрон у самого здания вокзала. — Строиться возле паровоза!
Немногочисленный отряд Железнякова провел сдавшихся немецких солдат и офицеров в станционный зал, закрыв за ними двери на ключ.
Дежурный по станции проводил Железнякова в кабинет начальника и помог ему связаться по селектору с соседними станциями: Гороховец, Грейгово, Кульбакино.
Анатолий начал сразу:
— Слушайте! Говорит матрос Железняков. Срочно передайте партизанам, что на станции Водопой захвачен немецкий поезд. Солдаты и офицеры разоружены!
Через несколько дней после многих мытарств группа Железнякова прибыла в Одессу.
Это был самый тяжелый период в жизни прославленного героического черноморского города. Безработными оказались десятки тысяч рабочих. Увеличивалась разруха. Даже такая газета, как «Одесские новости», существовавшая за счет интервентов, вынуждена была писать:
«Никогда еще Одесса не переживала такого трагического, кошмарного момента, как теперь... Голод достигает небывалых размеров. Сотни тысяч семейств не только лишены возможности питаться горячей пищей, они мечтают о сухом куске хлеба, сделавшемся недоступным даже для средних классов. Нет не только хлеба, но и картофеля, кукурузной муки, нет бобов, нет вообще пищевых продуктов, а если они и имеются, то в ограниченном количестве и продаются по баснословным, совершенно недоступным даже для среднего достатка ценам...»
Под руководством коммунистов росло сопротивление трудящихся юга. Центральный Комитет партии послал в Одессу стойких большевиков, опытных подпольщиков.
Работа подпольщиков по разложению войск противника приносила свои плоды. Французские солдаты и матросы все чаще и чаще начинали выражать недовольство, неповиновение, готовили восстание.
С севера наступала Красная Армия. В районах Одессщины, Херсонщины и Николаева действовали партизанские отряды. Усиливали борьбу городские боевые дружины; участились диверсии, налеты на склады с оружием.
Узнав через свою контрразведку, что смелые, дерзкие налеты проводятся каким-то неуловимым матросом Железняковым, интервенты и белогвардейцы расклеили на многих улицах Одессы объявление, в котором говорилось, что за поимку матроса Железнякова властями города будет выдана награда в 400 тысяч рублей.
Прочитав это объявление, Железняков сказал своим товарищам: «Дешево оценили мою голову. Я еще покажу им!»
Лихие дела боевой дружины все умножались.
Вскоре Железняков узнал, что на заводе Российского общества пароходства и торговли (Ропит) строятся два бронепоезда по заказу деникинской армии. Встретясь с большевиками котельного цеха, Викторе договорился с ними об оттягивании сроков окончания работы.
Не догадывались деникинцы, что рабочие подготовляли все необходимое для быстрого выпуска этих бронепоездов к приходу частей Красной Армии.
«Не хватает стали. Нет креплений для орудийных установок. Не готовы детали для оснащения бронеплощадок», — отвечали мастера цеха заказчикам. А в кладовых завода копили все необходимое для быстрой сборки бронепоездов.
Предчувствуя скорый конец своего господства, интервенты вешали и расстреливали всех подозреваемых в сочувствии большевикам, бросали в тюрьмы сотни и тысячи людей. Они зверски убили членов иностранной коллегии Жанну Лябурб, Жака Елина, Михаила Штиливкера и многих других лучших сынов большевистской партии. Выданный провокатором, был замучен Смирнов-Ласточкин.
К концу марта 1919 года одних только французских войск в Одессе было около 30 тысяч. Кроме них здесь находились две греческие дивизии, много сотен бело-польских легионеров, часть белорумынских дивизий, тысячи белогвардейцев, а также итальянские, английские и другие войска. На одесском рейде стояла большая эскадра.
После длительных, упорных боев с белогвардейцами и интервентами Красная Армия 6 апреля 1919 года заняла город Одессу.
<< Назад
Вперёд>>
