Глава девятая. Некоторые особенности аграрно-капиталистической эволюции России
Капитализм в сельском хозяйстве Европы развивался, как известно, не по одному типу. В Западной Европе, где крестьянство было освобождено от крепостной зависимости в ходе наполеоновских войн, подавляющая часть сельскохозяйственного производства сосредоточилась в мелком крестьянском хозяйстве, на базе которого шло развитие аграрного капитализма при сохранении, однако, большого числа парцелльных хозяйств.
На громадных территориях, расположенных к востоку от Эльбы, утвердился иной тип аграрно-капиталистической эволюции, характеризующийся тем, что основой развития стало помещичье хозяйство путем трансформации крепостной вотчины в капиталистическое сельскохозяйственное предприятие. Но в пределах этого типа также имелись свои — видовые — различия, прежде всего в характере эволюции помещичьего хозяйства. В этом отношении отличалось развитие аграрного капитализма, в частности, в России и Германии.
Корни этих видовых расхождений уходят в далекую пору крепостного права. В Германии оно имело такие особенности, которые, при всем его жестком характере, в некоторых чертах заметно отличали его от крепостничества в России.
Исстари основной хозяйственной и податной единицей в Германии был крестьянский двор, вернее, определенная земельная площадь, в зависимости от размеров которой крестьяне делились на разряды, различавшиеся по величине повинностей в пользу помещика. Повинности, следовательно, носили в Германии не тягловый, подушный характер, как в России, а поземельный. Довольно устойчивым было право наследования крестьянского двора. Помещик, правда, волен был поставить во главе двора другого хозяина, но, во-первых, это случалось нечасто, а во-вторых, двор как хозяйственная единица продолжал существовать, Это придавало ему определенную, хотя и относительную, устойчивость.
Этому же способствовало и то обстоятельство, что право наследования двора принадлежало обычно одному из сыновей, старшему или младшему. Остальные должны были изыскивать себе пропитание как могли, сами или как распорядится помещик. Таким образом, еще в условиях крепостничества всегда имелся контингент людей, готовых предложить свои рабочие руки в наем. Для России же были правилом семейные разделы, дробление хозяйства и земли между делящимися.
Важную особенность Германии составляла регламентация повинностей крестьян. Размер их и порядок исполнения, как правило, фиксировались в вакенбухах. Повинности крестьян и в Германии были велики, но факт их фиксирования имел определенное значение в том смысле, что давал крестьянам известное право на определенные требования к господину. Конечно, помещики нарушали нормы и требовали от крестьян больше повинностей, чем было записано в вакенбухе. Но нередки были случаи отказов крестьян выполнять эти требования, а то и решительные выступления. И «закон» при всем его помещичьем характере имел какое-то значение для защиты крестьян в подобных случаях. Сама возможность обращаться с жалобами на нарушения помещиками вакенбухов в какой-то степени умеряла их аппетиты.
Таким образом, у немецкого крестьянства было больше хозяйственной самостоятельности. Уже в крепостную эпоху в Германии образовался слой зажиточных крестьян. Эти крестьяне, а также и помещики еще тогда в заметных размерах применяли наемный труд. В России эти явления тоже имели место, но в значительно меньших размерах, в зачаточном виде. Даже среди государственных крестьян слой зажиточных был весьма невелик.
Большие различия были и в условиях ликвидации крепостных отношений. В Германии они начались раньше, чем в России. Так, дворцовые крестьяне были освобождены законодательными актами в период 1777—1809 гг., причем последние остатки барщины были отменены в Пруссии в 1805 г. В связи с этим был дан толчок перестройке на капиталистический лад хозяйств дворцовых арендаторов, пользовавшихся раньше барщиной, и некоторой части крупных крестьян. В пользу первых были произведены (в Померании) освобождение их земель от общинного пользования, целесообразная консолидация земли, введена так называемая мекленбургская система хозяйства (Schlagwirt-schaft), срок аренды продлен с 6 до 18 лет, хотя арендная плата была несколько повышена. Этим повышением реформаторы воспользовались, чтобы несколько снизить оброк, что благотворно сказалось на крупных крестьянских хозяйствах.
Еще радикальнее, чем в Пруссии и Померании, была произведена реформа дворцовых крестьян в Курмарке. Барщина здесь была отменена даже для домовников в расчете на то, что в свободное время они будут работать в качестве поденщиков. Таким образом, был взят сознательный курс на образование постоянного контингента сельскохозяйственных рабочих. В Силезии также еще в начале XIX в. большинство дворцовых крестьян было освобождено от принудительных повинностей.
Нельзя недооценивать и того факта, что освобождение дворцовых крестьян в Пруссии сопровождалось превращением их в наследственных чиншевиков. Фактически это означало утверждение права крестьянской собственности на землю, хотя и за выкуп, «к чему более зажиточные из них стремились давно»1.
В литературе нет недостатка в свидетельствах, насколько тяжелой ценой покупалась свобода германскими крестьянами. Кнапп приводит интересное описание проповедником Шютцем хозяйства дворцовых крестьян после освобождения, рисуя действительно тяжелое их положение2. Однако здесь же приводятся и такие данные, которые указывают, что «дворцовые крестьяне в Померании, которые еще до войны (имеются в виду наполеоновские войны. — А. Л.) сделались свободными от принудительной службы наследственными арендаторами, находились в несравненно лучшем положении, чем частновладельческие крестьяне, пребывавшие еще на старых правах»3. Заметим, что как Шютц, так, видимо, и Кнапп имеют в виду крупных крестьян. Шютц пишет, например, что «крестьяне» держали обычно 6—8 лошадей и 4 вола, а из людей 2 работников, 2 девок и 1 подростка.
Мероприятия по освобождению частновладельческих крестьян начались в Пруссии с 1807 г., когда Фридрих-Вильгельм III подписал указ, отменявший крепостную зависимость крестьян от помещиков. Устанавливалось льготное владение и свободное пользование земельной собственностью. С 1811 г. началось так называемое регулирование. Крестьянину было передано неограниченное право собственности на его двор и отменялись всеобязательные отношения. В виде выкупа дворохозяин должен был отдать помещику 1/3 наследственного участка и 1/2 пожизненного. Но в 1816 г. из-под действия закона 1811 г. были выведены мелкие участки, впоследствии присвоенные помещиками, согнавшими с них крестьян. С 1821 г. началась «сепарация» — устранение чересполосицы и дробности крестьянских дворов. Упразднялись или сильно ограничивались права крестьян на общее пользование лесами и пастбищами. Фактически остатки крепостного права в Пруссии дожили до революции 1848 г., под влиянием которой законами 50-х годов они были окончательно уничтожены.
В Баварии крепостное право было отменено конституцией 1808 г., но только в 1848 г. отменен помещичий вотчинный суд (в Пруссии — с 1850 г.). Была отменена барщина (без вознаграждения помещиков) и введен выкуп разных поземельных сборов при помощи особой выкупной кассы. Выкуп сделан принудительным только с 1872 г.
В Вюртемберге крепостное право отменено в 1817 г., выкуп начался в 1836 г. и завершился в 1863 г.
В Бадене с 1820 г. был разрешен выкуп барщины по требованию крестьян. В Саксонии рентный банк для содействия выкупу был устроен в 1832 г., выкупная операция протекала быстро.
Частновладельческие крестьяне, подвергшиеся «регулированию... после 1811 г.», лишились части земли и несли большие тяготы по выкупу. Но крупные крестьяне часто оставались в выигрыше. Так, в Померании «крестьяне, уступившие помещику половину надела, получают с остальной половины почти столько же, сколько получали раньше со всего...»4
В Бранденбургской Марке «крестьянин уменьшил количество содержимого скота, а помещик приобрел только четверть того количества, которое прежде крестьянин держал для него», а производство не сократилось5. Менее благоприятны для крестьян были последствия регулирования в Восточной Пруссии и Верхней Силезии. Здесь многие хозяйства разорились и погибли. Сколько-нибудь точной статистики, отражавшей ход реформы в Германии, не имеется. По расчетам Кнаппа, в пяти старых провинциях (Пруссии, Померании, Бранденбурге, Верхней Силезии и Познани) до конца 1848 г. из всего числа ласситов и арендаторов с полной конной упряжкой регулированию подверглось 70,6 тыс., или 71 %6.
По сравнению со всеми крестьянскими хозяйствами это немного, но так как регулированию подлежали хозяйства с полной упряжкой, а закон 1827 г. ввел еще большее ограничение — владение не менее 25 моргенов земли (для огородников), то в выигрыше оказались наиболее крупные крестьянские хозяйства. Большое число крестьян, пользовавшихся мелкими участками, было согнано с земли. Они составили значительный слой наемных рабочих для сельского хозяйства и городской промышленности.
Хозяйства зажиточных крестьян и помещиков образовали емкий внутренний рынок для промышленности, а обезземеленная, пролетаризующаяся часть деревни предъявила спрос на промышленные изделия и на продукты сельского хозяйства; для капиталистического развития имело значение и выгодное положение страны по отношению к внешним рынкам. Несмотря на тормозящее влияние некоторых пережитков крепостничества, промышленное развитие страны пошло значительно быстрее, чем в России. В промышленность была инвестирована и немалая доля капитала, полученного помещиками в качестве выкупа с крестьян, тогда как у русских помещиков выкупные суммы по большей части пошли на покрытие долгов и на непроизводительные расходы. Промышленность Германии оттянула на себя избыточное сельское население, и в деревне не образовалось характерного для России аграрного перенаселения.
Едва ли здесь есть необходимость излагать условия освобождения крестьян в России. Читателю они хорошо известны по имеющейся обширной литературе, а из приведенного описания освобождения немецких крестьян можно мысленно представить себе и различия в этих условиях. Остановимся лишь на самых необходимых моментах.
Русские крестьяне, будучи тоже ограбленными, вышли на выкуп значительно позже немецких, причем условия выкупа были для них более тяжелыми. Отличием было также то, что в России наделение крестьян проходило в общем по уравнительной норме, причем землей наделялись почти все крестьяне, за исключением сравнительно небольшого числа дворовых. Реформа 1861 г. не образовала большого слоя обезземеленных сельских пролетариев. Сельскохозяйственный пролетариат должен был еще создаваться. Подавляющая часть крестьян оказалась прикрепленной к клочкам земли на время выкупа.
Одним из важных отличий было то, что в России после освобождения свыше 4/5 надельной земли оказалось в общинном землепользовании, причем община носила одновременно административно-фискальный и земельно-регуляционный характер (в Германии остатки старых общин — альменд встречались к концу XIX в. в виде пользования общими угодьями как весьма редкий пережиток). До 1907 г. в России почти отсутствовала обычная для Германии свободная мобилизация крестьянской земли.
Мы не останавливаемся на таких сильных ускорителях развития Германии и ее сельского хозяйства, как объединение немецких государств и победоносная война против Франции. При всем их значении определяющими факторами аграрного развития обеих стран, на наш взгляд, явились различия в характере крепостного права, времени и обстоятельствах его ликвидации.
Условия реформы определили и характер развития помещичьего хозяйства в России. Главным обстоятельством, определявшим его своеобразную роль в капиталистическом развитии страны, было то, что это хозяйство было связано с латифундиальным землевладением, являвшимся носителем и оплотом пережитков крепостничества в деревне. Частное помещичье землевладение в России по размерам имений и концентрации земли в руках отдельных лиц не имело себе равных не только в Европе, но и во всем мире, исключая некоторые страны Латинской Америки. Латифундии уже в силу своих огромных размеров не могли быстро перестраиваться на капиталистический лад, хотя такая перестройка, начавшись после крестьянской реформы 1861 г., шла безостановочно. Но главным препятствием были те условия, в которых оказалось после реформы крестьянское хозяйство. Малоземелье крестьян, являвшееся оборотной стороной многоземелья помещиков, ставило большую часть из них в положение арендаторов помещичьей земли, а целая система экономических, фискальных и административных мер давления па крестьян обусловливала кабальный характер их зависимости от соседней помещичьей экономии. Прикрепление крестьян к ничтожному наделу обеспечивало помещикам целых районов возможность обрабатывать землю крестьянским инвентарем и скотом путем отработок за сданную им землю, за ссуду деньгами или хлебом и т. д. Землепользование в помещичьем имении представляло собой обычно сочетание трех компонентов: земли, обрабатываемые наемным трудом и собственным инвентарем; площади, на которых полностью или для отдельных операций использовался крестьянский инвентарь и рабочая сила (за отработки или за деньги) ; земли, сдаваемые в аренду (также за деньги или за отработки). Удельный вес этих компонентов варьировал в самых широких пределах, вплоть до полного отсутствия того или иного способа. В ряде районов уже к началу рассматриваемого периода преобладающим стал первый, капиталистический способ обработки помещиками своей земли. Но в целом по России львиная доля помещичьих пахотных и луговых земель обрабатывалась крестьянами, их скотом и инвентарем. Это явление, которое В. И. Ленин определял, как преобладание мелкой культуры на крупных латифундиях, имело чрезвычайно важное значение, так как служило экономической основой крестьянской борьбы за землю, за ликвидацию помещичьего землевладения, заамериканский, фермерский путь развития сельского хозяйства.
Процесс превращения крепостнической латифундии в капиталистическую экономию был сложным и противоречивым. Сама эта перестройка, находясь в русле общего капиталистического развития страны, была, несомненно, явлением прогрессивным. На той части имения, где заводилось капиталистическое хозяйство, оно велось часто с применением более совершенных, чем у крестьян, орудий и агротехнических приемов, отличалось более высокими урожаями хлебов, удоями и т. п. Опыт некоторых передовых хозяйств перенимали зажиточные крестьяне. Крупные латифундии нередко являлись в то же время и крупнейшими в округе очагами концентрации капитала. Все это и дало некоторым исследователям основание характеризовать помещичье хозяйство как прогрессивное. Между тем, учитывая все изложенное выше, нельзя не признать такой взгляд односторонним и в конечном счете неверным.
Конкретный материал по целому ряду имений показывает, что по самой своей природе латифундии не могли заключать в себе таких внутренних хозяйственных импульсов, которые стимулировали бы их эволюцию и ставили во главе капиталистического прогресса в сельском хозяйстве страны. Помещичье хозяйство, основанное, как правило, на эксплуатации дешевого труда и инвентаря закабаленных окрестных крестьян, не отказывалось, пока существовали возможности, от этого способа ведения хозяйства. Только когда под гнетом той же латифундии у крестьян сокращается количество скота и орудий, экономия восполняет их убыль своими средствами производства и обычно только в той мере, в какой произошла убыль. Именно разорение соседних крестьян становится той силой, которая толкает полукрепостническую латифундию вперед, к новым, более совершенным формам производства. Отсюда инертность, медленность прогресса, косность и рутина в организации большинства экономий. Таким образом, помещичье хозяйство, задерживая капиталистическое развитие крестьянского хозяйства, и само по себе не становилось носителем прогресса производства.
Кабальную эксплуатацию крестьян, которые еще не лишились средств производства, владельцы перестраивающихся имений продолжали нередко в еще более жестких формах. Этому, в частности, способствовала собственная запашка, расширение которой сокращало предложение земли в аренду, вело к повышению арендных цен и увеличению отработок за арендную землю. Эта запашка становилась своеобразным конкурентом соседних крестьян и одновременно усиливала конкуренцию между ними как арендаторами. В качестве таких же конкурентов для крестьян иногда служили собственные помещичьи сельскохозяйственные машины и орудия. Некоторые помещики даже не пользовались машинами, держа их как угрозу пустить в ход в случае стачки крестьян.
Большие размеры хозяйства и сдаваемых в аренду площадей, а следовательно, и значительная масса дохода позволяли владельцам крупнейших имений не придавать особого значения доходности с единицы площади, платить повышенную заработную плату, продавать дешевле продукты, ставя тем самым в невыгодные условия менее крупные хозяйства, подрывая устои капиталистической рационализации. Лишь немногие предприятия, основанные на латифундиях, могли действительно показать преимущества крупного хозяйства в организационно-техническом смысле.
Как уже сказано, больше половины пахотных, луговых и пастбищных угодий сдавалось помещиками в аренду, а в последней, как это с достаточной достоверностью установлено, преобладала голодная, кабальная крестьянская аренда из-за нужды в земле. Небольшая часть земли, составлявшая собственное хозяйство помещиков, в значительной мере обрабатывалась при помощи крестьянского инвентаря. Капиталистически обрабатываемая помещиками земля составляла незначительную долю всего частного землевладения. Даже с учетом той небольшой части сдаваемых в аренду земель, на которой арендаторами велось капиталистическое хозяйство, преобладание оставалось на стороне кабально-крепостнической аренды плюс отработочного хозяйства. Только с такой точки зрения, т. е. с учетом не только способа ведения собственного хозяйства, но и форм использования остальной земли, можно, думается, правильно понять утверждение В. И. Ленина, сделанное в 1906 г.: «В общем и целом современное помещичье хозяйство в России больше держится крепостнически-кабальной, чем капиталистической системой хозяйства. Кто отрицает это, тот не сможет объяснить теперешнего широкого и глубокого революционного крестьянского движения в России»7.
Изложенное выше, на наш взгляд, дает основание считать, что приведенное ленинское положение оставалось в силе вплоть до 1917 г. В этом убеждает и широкий размах крестьянской борьбы против помещиков в 1917 г.
В течение рассматриваемого периода помещичье хозяйство сделало определенные успехи в укреплении своей материально-производственной базы, что выразилось прежде всего в значительном расширении применения усовершенствованных машин и орудий. Однако степень обеспеченности ими была недостаточной и далеко не достигала уровня западноевропейских стран. В эксплуатации сельскохозяйственных рабочих широко были распространены кабальные формы (зимняя наемка, натуральная оплата труда, расплата ярлыками и т. д.). Наемный труд в помещичьих экономиях был в значительной мере трудом закабаленных местных крестьян.
Материальная необеспеченность, неравноправие, темнота крестьян, зависимость от помещичьей экономии открывали простор для многочисленных проявлений хозяйственного паразитизма, свойственного, по словам Ленина, русской октябристской буржуазии, которая, однако, не могла сравняться в нем с помещиками.
Нельзя отрицать некоторого культурно-хозяйственного влияния передовых помещичьих экономий на окрестные зажиточные крестьянские хозяйства. Но даже для этих немногочисленных передовых экономий остается проблематичным вопрос о перевесе положительного влияния над отрицательным. Что же касается всей массы помещичьих хозяйств, то частные моменты его прогрессивного, культурно-хозяйственного влияния не могут идти ни в какое сравнение с тем тормозящим всякий прогресс крестьянского хозяйства гнетом крепостнических латифундий, который в рассматриваемый период не только не ослабевал, но еще более усиливался, несмотря на тот удар, который нанесла им революция 1905—1907 гг.
Все это в достаточной мере подтверждает правильность ленинского положения о том, что «это хозяйство в целом экономически реакционно»8.
Рассмотренные главные различия определили развитие аграрного капитализма в России и Германии хотя и по одному и тому же типу, но с разными темпами, вариациями и результатами.
Попробуем сравнить ход этого развития в обеих странах. Оговоримся, однако, что в нашем распоряжении имеется, в общем, очень ограниченный сопоставимый материал, дающий возможность провести такое сравнение лишь за позднее время и по самым укрупненным показателям. Но и эти показатели рисуют в общем весьма выразительную картину.
Обратимся к помещичьему хозяйству той и другой страны.
Основы эволюции по прусскому пути и здесь и там создавались еще до освобождения крестьян. В период разложения феодализма хозяйство в крупных доходных имениях, производивших сельскохозяйственные товары для продажи, велось на основе роста господской запашки, замены натурального оброка барщинным трудом. Но в хозяйствах немецких помещиков вольнонаемные рабочие и до отмены барщины использовались довольно широко, имелись свои орудия производства соответственно количеству этих рабочих. Ничего этого у русских помещиков не было или почти не было.
Лишившись дарового барщинного труда, и немецкие и русские помещики оказались перед необходимостью организовывать свое хозяйство целиком на вольнонаемном труде. Понятно, что для немецких хозяев, имевших уже определенную материально-производственную базу, эта задача не представляла очень больших трудностей. Немалую роль сыграли и выкупные платежи, значительная часть которых пошла на развитие помещичьего хозяйства.
Утратив право на барщинный труд, немецкие бароны уже не могли найти в деревне сколько-нибудь значительного слоя крестьянства с его инвентарем, которое можно было бы эксплуатировать. Богатые крестьяне имели возможность уклониться от этого, а обезземеленная и разоренная в ходе реформ масса не имела инвентаря. Выход был найден в создании слоя постоянных батраков, которых помещики сажали на свою землю, предоставляя дом, огород или участок полевой земли, иногда скот. Здесь, конечно, не обходилось без пережитков крепостнической эксплуатации, так как капитализм предполагает не наделение землей, а отделение от нее работника. «Если мы видим, — писал В. И. Ленин, — например, в Германии и особенно в Пруссии, что в число сельскохозяйственных предприятий попадают клочки земли (так наз. Deputatland), которые помещик дает батраку в счет заработной платы, то разве это не прямое переживание крепостничества?»9 При этом Ленин указывал, что хотя оно «в Германии совершенно ничтожно по сравнению с тем, что мы видим в России с ее знаменитой „отработочной" системой помещичьего хозяйства, но все же это есть переживание крепостничества»10.
Особенность России состояла в наличии описанной выше отработочной системы ведения помещичьего хозяйства. Важно напомнить, что она развилась на основе прикрепления к земле огромных масс малоземельных крестьян, не могущих прожить со своего клочка. Вследствие слабого развития городской промышленности в деревне образовывался огромный запас излишних рабочих рук.
Ленин отмечал, что крестьяне пролетаризируются, часто не имея возможности уйти из деревни11, причем «они становятся наемными рабочими в условиях сохранения крепостнически-кабальных отношений»12.
Существенной особенностью России было наличие огромных неосвоенных территорий, позволявших капитализму развиваться вширь, принимавших большие массы переселенцев из Европейской России. С 60-х годов до конца XIX в. в восточные районы ушло (включая ходоков) около 1,4 млн. человек. Большие размеры переселение за Урал приняло в XX в., особенно в годы столыпинской земельной реформы. По сравнению с естественным приростом населения Европейской России переселения за Урал и отлив в города можно представить в следующем виде (табл. 76).
Таблица 76. Прирост и убыль сельского населения Европейской России*
*«Движение населения в Европейской России» за 1901—1910 гг. СПб. — Пг., 1906—1916; **«Статистические ежегодники России» за 1904—1915 гг. СПб. — Пг., 1905—1916.
Таким образом, только в 1906—1910 гг. переселенцы составили около 1/4 естественного прироста деревенского населения, в последующие же предвоенные годы их доля упала менее чем до 1/10. Все большую долю крестьян стали поглощать города. Фактический рост городов Европейской России (за исключением естественного прироста городского населения) показывает, что города после кризисных лет начала века стали оттягивать из деревни до 1/5 прироста, а в годы промышленного подъема поглотили свыше 2/5 прироста сельского населения. И все-таки свыше половины прибыли населения оставалось в деревне. А так как размеры крестьянского землевладения увеличились в годы реформы не более чем на 6—7%, налицо было дальнейшее земельное утеснение и рост аграрного перенаселения, дальнейшее обострение противоречий на аграрной почве.
Насколько велики были размеры аграрного перенаселения в Европейской России, вернее, как велико было число лиц в деревне, рабочие руки которых были излишни по сравнению с объемом сельскохозяйственных работ, можно видеть из следующего приблизительного расчета:
Итак, избыточное рабочее население деревни, составлявшее в начале XX в. 23 млн. человек, к 1913 г., несмотря на массовое переселение и отлив в города, возросло до 32 млн. (и это без учета вытеснения ручного труда машинами и интенсификации хозяйства, так как потребная норма рабочей силы принята нами неизменной).
Таблица 77. Городское население Германии и Европейской России в сравнении со всем населением *
*Словарь «Гранат», т. 14, стр. 109; А. Г. Рашин. Население России за 100 лет (1811-1913 гг.). М., 1956, стр. 98.
Дело было здесь прежде всего в разной емкости городского рынка рабочей силы. Сравним размеры и темпы роста городского населения в Германии и в Европейской России.
Абсолютные данные таблицы 77 не совсем сравнимы, так как для Германии за городское население принята разность между всем и сельским населением, а в последнее не включались проживающие в селах лица, для которых земледелие не было главным занятием. Тем не менее, отчетливое представление об интересующем нас предмете можно составить и по этим данным. .По темпам роста городского населения Россия даже несколько опережала Германию, но, если брать абсолютный рост, картина будет иной. В Германии ежегодный прирост неземледельческою населения составлял 722 тыс. человек, а в России — 298 тыс. При населении вдвое меньшем, чем в Европейской России, Германия увеличила неземледельческое население за 25 лет на 18 млн. человек, тогда как в России за 29 лет население городов возросло на 8,6 млн. человек.
Развитие капитализма привело Германию к такому положению, что в деревне обнаружилась нехватка рабочей силы. В 1912 г. в Германии было зарегистрировано 655 179 рабочих, главным образом поляков и украинцев16.
Движение сельского населения в Германии можно видеть по данным о числе лиц, живших доходами от сельского хозяйства как главного промысла. По годам переписей эти данные выглядят так (табл. 78):
Таблица 78. Сельскохозяйственное население Германии*
*Словарь «Гранат», т. 14, стр. 109.
Как видим из таблицы 79, Россия значительно отличалась от Германии характером движения сельского населения. В обеих странах шло сокращение доли сельского населения во всем населении, однако в Германии этот процесс шел в 5 раз быстрее, чем в России. Но, самое главное, в Германии имело место абсолютное сокращение сельского населения: за 25 лет оно сократилось на 8%. В России, наоборот, сельское население возрастало абсолютно и за 50 лет увеличилось почти вдвое (на 87,4%).
Таблица 79. Сельское население Европейской России *
* А.Г. Рашин. Население России за 100 лет (1811—1913 гг.), стр. 98.
Крайне неблагоприятные социально-экономические условия, в которых находилось крестьянское хозяйство в России по сравнению с Германией, чрезвычайно затрудняли развитие сельскохозяйственного производства, все более отстававшего от западноевропейского, в том числе и от германского.
Наличие дешевой, почти даровой рабочей силы, пережитки крепостничества в разных формах были тормозом и для развития помещичьего хозяйства. Поэтому сельское хозяйство России продолжало сохранять экстенсивный характер. Интенсификация его происходила чрезвычайно медленно. Это было также связано с указанной выше возможностью для развития капитализма вширь. В Германии имелись некоторые возможности для колонизации ее восточных областей, но они не могли идти ни в какое сравнение с возможной емкостью внутренних колонизационных районов Российской империи. Это обстоятельство также сыграло большую роль в том, что германское сельское хозяйство быстрее пошло по пути интенсификации производства.
Мировой сельскохозяйственный кризис по-разному повлиял на хозяйство обеих стран. Большинство русских помещиков искало выход в сокращении вложений капитала в землю, в переложении тягот кризиса на крестьянство путем возврата к отработкам, во внедрении испольщины, сдачи земли в аренду. Немецкие бароны, не пренебрегая возможностью усилить гнет крестьян, все же в массе шли по пути ускоренной интенсификации земледелия, перехода к более доходным отраслям хозяйства, в частности, к дальнейшему развитию животноводства.
Наиболее важным экономическим показателем капиталистического земледелия является уровень вложения капитала в средства производства. В этом отношении Германия и другие европейские страны далеко опережали Россию. Накануне первой мировой войны капиталовложения в средства производства составляли (в руб.)17:
Сильно отставала Россия по применению искусственных удобрений. Половина их ввозилась из-за границы, тогда как Германия не только полностью удовлетворяла спрос своего земледелия, но и вывозила удобрения. Например, в 1913 г. она вывезла около 63 млн. пудов искусственных удобрений18, т. е. больше, чем потребляла их вся Россия.
Значительная разница обнаружилась и в области животноводства. Сравним обеспеченность скотом сельского населения России и Германии накануне первой мировой войны19:
Более высокая «плотность» поголовья скота относительно численности сельского населения и сельскохозяйственной территории в Германии имела два важные следствия: большие доходы от самого животноводства и накопление вдвое большего количества органических удобрений.
Сравнительно высокая агротехника, большое количество органических и искусственных удобрений обусловили значительный рост урожайности полей Германии. Сравним урожайность главных хлебов и картофеля за 1911—1914 гг. (в пуд. с дес.)20:
Как видим, урожайность хлебов в России была в 2,5—3 раза ниже, чем в Германии, картофеля — почти в 2 раза.
Главная причина всех этих различий в пользу Германии состояла в более высокой степени капиталистического развития германской деревни.
О глубине проникновения капиталистических отношений в сельское хозяйство надо судить прежде всего по степени распространения наемного труда. Строго сопоставимых данных привести, к сожалению, невозможно, но из материалов переписей все же можно составить некоторое представление об этом.
Всероссийской переписью населения 1897 г. было учтено в России21:
С. Г. Струмилиным были учтены поденщики и чернорабочие как по главному занятию, так и по подсобному промыслу. В переводе на годового работника Струмилин насчитал всего 4540,3 тыс. человек сельскохозяйственных рабочих22. По отношению ко всему сельскохозяйственному населению (97 млн. человек) они составляют 4,7%, ко взрослому населению их доля будет приблизительно равна 9,5%.
В Германии по переписи 1907 г. в сельском хозяйстве насчитывалось рабочих (в тыс. человек) 23:
Как видим, применение наемного труда было значительно более развито в Германии, которая в три с лишним раза превосходила Россию в этом отношении. Из этого сопоставления видно, насколько еще велик и долог был для России путь к перестройке своего сельского хозяйства на капиталистический лад. Тот факт, что помещики пытались направлять развитие по прусскому пути в его худшей русской разновидности, делал этот путь особенно затяжным и мучительным для крестьянства.
Было бы чрезвычайно интересно провести сопоставление данных об имущественном и социальном расслоении русского и немецкого крестьянства. К сожалению, в этом смысле наши возможности еще более ограниченны, так как сопоставимых материалов не имеется. При беглом же, поверхностном взгляде на итоги переписей можно прийти к ошибочным выводам. Так, обычно бросается в глаза огромная доля мельчайших, парцеллярных хозяйств в Германии, что невольно ведет к аналогии с преобладанием хозяйств беднейшего, находящегося на грани разорения и нищеты крестьянства в России. Но и тут дело оказывается значительно сложнее.
По переписи 1907 г. в Германии насчитывалось всего 5736,1 тыс. хозяйств, в том числе хозяйств, имевших до 2 га земли, — 3378,5 тыс., или 58,9%. По определению В. И. Ленина, это пролетарские хозяйства, за немногими исключениями24. Были такие хозяйства и в России. По переписи 1917 г. на Украине из вошедших в подсчет 278 887 крестьянских хозяйств, имевших посевы, насчитывалось с посевом до 2 дес. (возьмем для условного сравнения имеющуюся в источниках посевную группировку) 107 311 хозяйств25. Если наряду с крестьянскими учесть помещичьи хозяйства (0,8%), получим, что парцелльные дворы составляли 38,1% всех сельскохозяйственных «предприятий» (по терминологии немецкой статистики). Процент достаточно высок,, хотя и намного ниже, чем доля 2-гектарных хозяйств Германии.
Но важно отметить другое. «Из „хозяев", имеющих до 2 гектаров земли, большинство — наемные рабочие по главному своему занятию. Земледелие для них подсобный промысел. Из 3 378 509 предприятий этой группы 2 920 119 представляют из себя побочный промысел (Nebenbetriebe). Самостоятельных земледельцев, в том числе которые имеют кроме того побочный промысел в виде неземледельческих занятий, совсем небольшое меньшинство, всего 14%: 475 тыс. из 3,4 миллиона»26.
Обратимся вновь к Украине. Из 107,3 тыс. парцеллярных хозяйств побочные заработки имели 27,5 тыс. хозяйств, или всего лишь 25,7 %. Даже если учесть сокращение занятости работой по найму в связи с войной, все же нельзя не прийти к выводу, что степень пролетаризации деревенских низов, как и возможности для нее, были куда выше в Германии по сравнению с Россией. Разорение хозяина здесь влекло за собой не столько превращение в пролетария, в наемного рабочего, сколько пауперизацию.
Положение трудящегося крестьянства при капитализме всегда и всюду характеризуется более или менее быстрым разорением, хозяйство его существует за счет сокращения потребления ниже физического минимума, за счет тяжелого, изнурительного труда без меры и времени. Немецкое трудовое крестьянство не представляло в этом смысле какого-либо исключения. Однако и в этом отношении имелись весьма существенные различия между двумя странами. Ничего похожего на жизнь русского крестьянина на рубеже XIX и XX столетий нельзя было наблюдать в Германии в это время.
Своеобразные «ножницы», расхождение линий одного и того же прусского пути развития капитализма показывали знаменитые русские голодовки. В то время, когда Западная Европа давным-давно забыла о массовых голодовках крестьян, в России они не только не были изжиты, а наоборот, становились все более грандиозными. Так, после всех «успехов» столыпинской буржуазной перестройки деревни, в 1911 г. в России разразился очередной и самый большой голод, охвативший 20 губерний с населением в 30 млн. человек. Крестьяне за бесценок распродавали наделы, скот и т. п. Продавали даже девушек, как во времена рабства27.
«Почему в России и только в России, — спрашивал Ленин, — сохранились еще эти средневековые голодовки рядом с новейшим прогрессом цивилизации? Потому, что новый вампир — капитал — надвигается на русских крестьян при таких условиях, когда крестьяне связаны по рукам и ногам крепостниками-помещиками, крепостническим, помещичьим, царским самодержавием»28.
«Это, — пояснял Ленин,— голодовка мелких хозяйчиков. Это — картина кризиса все того же старого, кабального, нищего и задавленного крепостническими латифундиями крестьянского хозяйства. Таких голодовок при крупных «крепостнических поместьях, при капиталистических латифундиях в Европе не бывает и быть не может»29.
Приведенные сравнения показывают несомненно большое превосходство германского сельского хозяйства над российским. Однако причины этого превосходства отнюдь не следует видеть в каких-либо достоинствах того пути развития капитализма, по которому шло сельское хозяйство Германии. Наоборот, этот путь был, как и в России, путем медленной эволюции, сопровождавшейся мучительным для крестьян, тянувшимся многие десятилетия изживанием многочисленных и тяжелых пережитков крепостничества. Ленин отмечал, что наличие больших масс крестьянских хозяйств, характерное для многих европейских государств, свойственно не всем капиталистическим странам. В США, например, хозяйства с доходом не менее 500 долларов и с площадью земли до 8 га, считавшиеся там мелкими, составляли 11,8%, тогда как в Германии хозяйства с площадью земли до 5 га составляли 76,4% и даже хозяйств размером более 2—5 га насчитывалось свыше 40% от всех хозяйств размером более 2 га30. «Очевидно,— заключал Ленин, — при отсутствии традиций крепостничества (или при более решительном уничтожении всех следов его), при отсутствии (или ослаблении) гнета поземельной ренты над сельскохозяйственным производством капитализм в земледелии может существовать и даже развиваться с особенной быстротой без создания миллионного кадра батраков и поденщиков с наделом»31.
Все это дает нам право, учитывая соответствующее высказывание Ленина, сделать вывод, что по сравнению с американским путем развитие сельского хозяйства в Германии надо признать медленным. И, наоборот, по сравнению с Россией это развитие надо признать чрезвычайно быстрым. Уже из одного этого факта можно судить, насколько сильнее и глубже были в России пережитки крепостничества, чем в Германии.
Особенности развития аграрного капитализма России и Германии определили и судьбу прусского пути в этих странах. Обратимся к одному из наиболее важных в настоящем случае ленинских документов — известному письму В. И. Ленина И. И. Скворцову-Степанову. Припомним предмет разногласия. И. И. Скворцов-Степанов был убежден в том, что в России уже утвердился буржуазный аграрный строй, а потому крутой переход от капитализма прусского типа к американскому стал невозможен. Скворцов-Степанов считал, что революционное движение в российской деревне — это движение «пролетаризирующегося крестьянства», а следовательно, оно преследует, упрощенно говоря, не буржуазно-демократические цели, а стремление к социалистическому переустройству общества. Не отрицая факты пролетаризации крестьянства, Ленин вместе с тем решительно отвергал соображения Скворцова-Степанова. «Я не отрицаю, — писал он, — возможности „прусского" пути... я признаю, что политика Столыпина делает еще шаг вперед по „прусскому" пути, и что на этом пути на известной ступени может наступить диалектический перелом, снимающий с очереди все надежды и виды на „американский" путь. Но я утверждаю, что сейчас этот перелом, наверное, еще не наступил и что поэтому абсолютно недопустимо для марксиста, абсолютно неверно теоретически отказываться от „классической" постановки вопроса»32.
Для обоснования своей точки зрения Ленин, между прочим, обратился к сопоставлению России и Германии.
Указав, что прусский путь развития окончательно победил в Германии уже к началу 70-х годов XIX в., Ленин писал: «И тогда Либкнехт отказался от бойкота парламента. И тогда умер спор лассальянцев с эйзенахцами. И тогда умер вопрос об общедемократической революции в Германии...»33
Ленин первый указал на то, что в России, в отличие от Германии и других передовых стран Западной Европы, оставались возможными два пути буржуазной перестройки аграрного строя. Кроме прусского пути в России был возможен иной — американский — крестьянская ломка старого землевладения через общедемократическую, крестьянскую революцию. «У нас, — писал Ленин Скворцову-Степанову, — еще идет борьба. Еще не победил один из двух аграрных путей. У нас при всяком кризисе нашей эпохи... выступит, обязательно выступит „обще демократическое" движение „мужичка", и игнорирование этого было бы коренной ошибкой, на деле приводящей к меньшевизму...»34
Суммируя сказанное, Ленин настаивал на признании «принципиальной разницы в постановке вопроса в Германии и в России, принципиальной не в смысле того, чтобы у нас была некапиталистическая, а в смысле того, что совсем иные, принципиально иные эпохи капитализма: эпоха до окончательного утверждения национального пути капитализма и эпоха после такого утверждения»35.
В Германии, таким образом, прусский путь уже стал прусским типом аграрно-капиталистической эволюции; «а в России именно теперь идет революция из-за того, как сложится этот буржуазный строй»36.
Различия в социальной структуре деревни обеих стран нашли свое выражение в позиции крестьянства в буржуазно-демократических революциях, происшедших в них в начале XX в.
В зависимости от уровня развития капитализма и других конкретно-исторических условий революционно-демократическое движение крестьянства может принимать различные формы и выдвигать разные требования. Оно способно вылиться в крестьянскую аграрную революцию с самыми радикальными требованиями вплоть до конфискации помещичьего землевладения и национализации всех земель, или в выступления за раздел конфискуемых земель в частную собственность крестьян, или ограничиться требованиями частичной конфискации, выкупа и т. д Крестьянская революция под лозунгом национализации земли, как указывал В. И. Ленин, соответствует более ранней стадии развития капитализма, чем, например, требование раздела земли в частную собственность37.
К моменту буржуазно-демократической революции 1918 г. капиталистическая аграрная эволюция в Германии продвинулась настолько далеко, что уже не могло быть речи о массовом движении крестьянства за национализацию всей земли. Требования сельского населения сводились в основном к частичной конфискации или выкупу помещичьей земли с разделом ее в частную собственность крестьян.
Напротив, в России, в которой, как писал В. И. Ленин в 1902 г., «буржуазная эволюция сельскохозяйственных отношений находится... только еще в начале»38, массовое демократическое движение в деревне, развернувшееся в начале XX в., вылилось в мощную аграрно-крестьянскую революцию 1905—1907 годов, знаменем которой было всеобщее требование конфискации помещичьих имений и национализации всей земли в стране.
Первая русская революция окончилась поражением, но она показала царизму и помещикам, что при сохранении существующих аграрных порядков мира с крестьянством у них не будет. Перед лицом опасности, грозившей помещикам потерей их власти и доходов, царизм предпринял грандиозный по своим масштабам и целям социальный эксперимент, взяв курс на форсированное развитие буржуазных отношений в деревне путем обогащения деревенских верхов за счет отдаваемых на поток и разграбление общинных земель и разорения низших слоев крестьянства. Предполагалось, что создаваемый при этом слой богатых хуторян и отрубников явится новой социальной опорой царизма в деревне, вступит в блок с помещиками против остального крестьянства. С ростом применения наемного труда в хозяйствах «новых помещиков» и массовым переселением крестьян за Урал связывались надежды на ликвидацию аграрного перенаселения и уменьшение земельной тесноты в центре страны.
Послужив определенным толчком дальнейшему развитию капиталистических форм земледелия, столыпинская аграрная реформа, как известно, окончилась грандиозным крахом. Достаточно многочисленного слоя «крепких хозяев», заинтересованных в сохранении создаваемых реформой земельных порядков, царизму создать не удалось. Аграрное перенаселение в Европейской России не только не уменьшилось, но, наоборот, сильно возросло, а малоземелье крестьян стало еще более острым. Наконец, как показывают приведенные выше данные, помещичьи латифундии в России основой капиталистического хозяйства на земле не стали. Темпы и формы их капиталистической эволюции не обеспечивали буржуазного преобразования аграрного строя страны по прусскому образцу.
Сельское хозяйство страны все более заходило в тупик, выходом из которого могла быть только новая буржуазно-демократическая революция. Опыт, однако, показал, что и эта мера в конкретных условиях России, вступившей в эпоху империализма, оказалась недостаточной. Выше было показано, насколько разнообразными и крепкими были уже связи интересов помещиков и крупной русской буржуазии. Пришедшая к власти в результате Февральской революции буржуазия сделала все, что могла, чтобы сохранить помещичью землю в руках ее владельцев, подавить попытки крестьян захватить эту землю. После известных колебаний и заблуждений трудящееся крестьянство России осознало, что из рук буржуазии оно не получит землю, что только в союзе с рабочим классом, в совместной с ним борьбе против объединенных сил помещиков и буржуазии могут быть осуществлены его вековые чаяния.
1 Г.Ф. Кнапп. Освобождение крестьян и происхождение сельскохозяйственных рабочих в старых провинциях Прусской монархии. СПб., 1900, стр. 91.
2 Там же, стр. 198—199.
3 Там же, стр. 200.
4 Там же, стр. 200.
5 Там же, стр. 201.
6 Там же, стр. 223.
7 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 12, стр. 249—250.
8 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, стр. 405.
9 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 331.
10 Там же, стр. 332.
11 См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 25, стр. 174.
12 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 24, стр. 317.
13 «Материалы высочайше учрежденной 16 ноября 1901 г. Комиссии по исследованию вопроса о движении с 1861 г. по 1900 г. благосостояния сельского населения среднеземледельческих губерний, сравнительно с другими местностями Европейской России», ч. 1. СПб., 1903, стр. 16, 249.
14 «Ежегодник Министерства финансов на 1914 г.». Пг., 1914, стр. 3.
15 «Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств». Пг., 1917, стр. 35.
16 Р. Гербер. Германия. М., 1925, стр. 28.
17 «Труды Первой всесоюзной конференции аграрников-марксистов», т. 1. Изд. 2. М., 1936, стр. 77.
18 «Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств», стр. 428—429.
19 Расчет составлен по данным: «Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств». Пг., 1917, стр. 2, 236, 249; данные о населении: А. Г. Рашин. Население России за 100 лет (1811—1913 гг.), стр. 98; А. Петрушов. Аграрные отношения в Германии. М., 1945, стр. 162; по Германии данные о населении за 1910 г, о численности скота — за 1912 г.; по России данные за 1913 г.
20 «Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств», стр. 117—118.
21 «Общий свод по империи результатов разработки данных первой всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 года», II. СПб., 1905, стр. LI.
22 «Наемный труд в сельском хозяйстве». М., 1926, стр. 8.
23 А. Петрушов. Указ, соч., стр. 101.
24 См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 329, 330.
25 «Пiдсумки вибiркового пiдрахунку сiльсько-господарського перепису 1917року». Харкiв, 1931, стор. 118—123.
26 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 331.
27 См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, стр. 196.
28 Там же, стр. 97.
29 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 19.
30 См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 334.
31 Там же.
32 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 47, стр. 226—227.
33 Там же, стр. 231.
34 Там же.
35 Там же, стр. 231—232.
36 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр, 3.61.
37 См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, стр. 298—302.
38 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, стр. 318.
<< Назад Вперёд>>
