Невольники чести
И то сказать: представления о чести у некоторых вполне приличных господ бывали весьма своеобразны. В 1873 году питерские газеты писали: некий мастеровой Арсеньев, числившийся в крестьянском сословии, выбросил из окна дома № 106 по Невскому проспекту свою возлюбленную Ольгу Астафьеву. Те же газеты глухо намекали, что причиной этого трагифарса были поступки жертвы, которые виновный расценил как несовместимые с ее и своей (крестьянской?) честью. В 1874 году съезд мировых судей Петербурга рассматривал иск о защите чести и достоинства рижской гражданки Калининой к профессору Духовной академии Предтеченскому (в скобках поясним: чаще всего уроженки Прибалтики приезжали в столицу заработать себе на приданое тем, чем легче всего может зарабатывать женщина в большом городе)... Так вот, «рижская гражданка» «раздражила» профессора словесными оскорблениями, после чего он взял и... харкнул ей в лицо. Какого рода было препирательство между джентльменом и прекрасной дамой, видно из сказанного в постановлении мирового съезда: «Мировой судья не указал ни одного оскорбления со стороны Предтеченского, которое бы не было повторено Калининой». Очевидно, плевание в лицо тоже было взаимным. Так что съезд освободил Предтеченского от наказания.
Другой пример не вполне аристократического понимания дел чести — ссора остзейского барона Клейста с чиновником Маховым. Современники называли их Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем. Об их ссоре, причин которой уже тогда никто не помнил, литератор В. О. Михневич пишет в сатирическом словаре «Наши знакомые»: «Поссорившись из-за оскорбленной амбиции и преследуя друг друга бесконечными исками и кляузами, гг. Клейст и Махов приобрели этим громкую известность на всю Россию».
Кстати, сам Михневич, фельетонист, репортер и писатель, довольно известный в литературных кругах Петербурга конца XIX века, сам был замешан в «дела чести». Одно такого рода дело чуть было не закончилось его дуэлью со знаменитым фельетонистом В. П. Бурениным. Михневич работал в газете «Новости» (главный редактор — еврей О. К. Нотович), враждовавшей с «Новым временем» антисемита А. С. Суворина. Буренин, газетный alter ego Суворина, опубликовал в «Новом времени» драматическую сценку под названием «Раскаяние Буренина Грозного», содержавшую обидные намеки на засилье евреев в петербургской журналистике и на их литературную серость, бездарность. Потомственный дворянин Владимир Осипович Михневич тоже упомянут Бурениным как один из
...писцов
Бесцветнейших статей и фельетонов:
Михневича, Модестова и всех
Обрезанных сотрудников газеты
Еврейской, самой честной и большой...
И даже почему-то зачислен в ряды евреев-поэтов вместе с Фругом, Минским, Надсоном и Нотовичем. Украинско-польский дворянин, носящий фамилию и отчество, по которым легко можно заподозрить еврейское происхождение, Михневич страдал комплексом неполноценности на национальной почве. В гневе он послал Буренину вызов (невзирая на то, что обидчик не имел дворянского достоинства), и только посредничество друзей-литераторов смогло предотвратить рискованный поединок.
Несомненно, самый характерный вид преступлений, совершавшихся столетие-полтора назад на почве чести, — это дуэли. Именно преступлений, ибо по российским законам участие в дуэли в любом качестве и независимо от ее исхода считалось уголовным преступлением. При этом дуэли были достаточно распространены: в первую очередь среди офицеров и дворян, но случались и между литераторами, купцами, иностранными гражданами и даже мещанами. Понимая, что дуэль — неизбежное следствие развитых представлений о чести, суды обычно применяли чрезвычайно мягкие наказания к участникам дуэлей, если исход поединка не был трагичен. В качестве иллюстрации — забавный эпизод.
Несчастная жертва смертельного поединка. Карикатура из журнала «Ералаш». 1848
В один прекрасный весенний день (это было 6 апреля) 1873 года по Большой Конюшенной улице прогуливались два светских молодых человека: барон Альберт Шлиппенбах, правовед, незадолго до этого утвержденный кандидатом на судебные должности, и его приятель господин Кубе. Проходя мимо того места, где сейчас возвышается здание ДЛТ, молодые люди обратили внимание на симпатичную молоденькую дамочку, одиноко стоявшую на краю тротуара и кого-то поджидавшую. Впоследствии на суде Кубе утверждал, что он всего-то навсего сказал Шлиппенбаху, кивнув в сторону красотки:
— Смотри, какая хорошенькая!
Представители противоположной стороны заявляли, однако, что оба приятеля «неприлично засматривались» на упомянутую особу. Что означало это «неприличное засматривание», мы объяснить не беремся, но факт: в этот самый момент к приятелям подбежал крепко сбитый молодой человек иностранной наружности, схватил Кубе за ворот и на ломаном русском языке стал кричать что-то вроде: «Как ви смеет!» Защищая друга, Шлиппенбах ударил иностранца тростью, а тот, недолго думая, ответил ему коротким и эффектным ударом в лицо. После такого представления все трое обменялись визитными карточками и разошлись, дабы не привлекать внимания полиции. Иностранец оказался американцем Джоном Шандором, а девушка его сестрой Луизой. В тот же вечер Шлиппенбах прислал секундантов к Шандору. Было назначено место и время поединка: завтра утром на опушке леса, неподалеку от станции Лигово. Условия: стреляться из револьверов, по три выстрела на 15 шагах.
Неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы один из секундантов американца, некто господин Медгурст, не проявил благоразумия и не донес в полицию. Вся компания: Шлиппенбах, Шандор и их секунданты Ропп, Шуленбург, Медгурст и Кастриото-Скандербек — была задержана на платформе в Лигове и предана суду. Приговор не был слишком суров: Шандору дали один день домашнего ареста; Шлиппенбаха и секундантов освободили от наказания.
Куда более трагичными оказались последствия другой дуэли, имевшей место годом раньше. Произошла она между людьми, известными среди столичной интеллигенции: Евгением Утиным, адвокатом либерального толка, и Александром Жоховым, молодым журналистом, сотрудничавшим в газетах умеренного направления.
Дуэль возникла на любовной основе с примесью идейно-политических мотивов. Утин и его друзья не раз поругивали Жохова за конформизм: он поддерживал отношения с А С. Сувориным, которого петербургские либералы дружно ненавидели, да к тому же служил в Сенате. Жохов болезненно реагировал на нападки либералов утинского кружка. Отношения между ними накалялись. Как раз в это время (1872) за распространение прокламаций политического содержания попал под суд некий молодой человек по фамилии Гончаров. Защищать его взялся Утин. У Жохова же как раз в это время развивался бурный роман с женой Гончарова. Возможно, вполне искренне желая помочь Гончарову выпутаться, Жохов темпераментно вмешался в дело. Через свою возлюбленную, жену подсудимого, он пытался склонить последнего к ложным признаниям, которые, по его мнению, сделали бы обвинение абсурдным.
Утин расценил это вмешательство как попытку окончательно погубить Гончарова, ведь в случае его осуждения брак автоматически расторгался и жена осужденного освобождалась от брачных уз. О своей оценке действий Жохова Утин не стесняясь высказывался прилюдно. Среди друзей-литераторов поползли слухи о неблаговидном поведении Жохова с Гончаровой. Взбешенный Жохов вызвал Утина на дуэль. Секунданты (литераторы Э. Ватсон, В. Буренин, Е. Де-Роберти, С. Неклюдов) пытались отговорить врагов от нелепого поединка, но, увы, безуспешно. Дуэль состоялась; тридцатидвухлетний Жохов был смертельно ранен, Утин отдан под суд и приговорен к одному году заключения в крепость.
История эта, и без того печальная, имела трагическое продолжение. Несчастная Гончарова, лишившаяся и мужа, и возлюбленного, сразу же после оглашения приговора в августе 1872 года покончила с собой. Ее сестра, Александра Лаврова, повстречав освободившегося из тюрьмы Евгения Утина, выстрелила в него из револьвера. Оглушенный и неопасно раненный, Утин упал. Подумав, что он убит, Лаврова тут же покончила с собой выстрелом в висок.
<< Назад Вперёд>>
