Преступное сердце Петербурга
Сенная площадь. Литография В. И. Штернберга. 1837
Вообще-то «лаврами» именуются монастыри высокого духовного значения. Население и нравы «Вяземской лавры» менее всего соответствовали идеалу монастырского благочестия. Это была самая известная и одна из самых мрачных петербургских трущоб. Принадлежал дом и участок аристократу-Рюриковичу, прожженному капиталисту и беспринципному дельцу князю Александру Вяземскому. В середине 1860-х годов князь Вяземский прославился скандальными процессами, связанными с мошенничеством при расходовании средств на постройку и ремонт «лавры». Из своего владения он стремился выжать максимальный доход. Отдельные помещения и флигеля князь сдавал мелким арендаторам, которые, в свою очередь, использовали их под дешевые трактиры, гостиницы, питейные заведения, так называемые семейные бани (по сути дела, копеечные бордели) и просто для сдачи внаем комнат и углов нищему, подозрительному и преступному народу. Так вырос полууголовный поселок примерно в 2-3 тысячи жителей, рассадник дешевого разврата и антисанитарии (князь всячески стремился избежать трат на устройство водопровода и канализации). Тут же по соседству (Сенная, 3) располагался «Малинник», грязный, вонючий притон, обиталище мрачных уголовников и дешевых проституток. «Лаврских» жителей современник Н. Свешников именует «не беднотою, но отребьями, отбросами, паразитами общества. Это не беднота Песков или Петербургской стороны, голодная, но нередко приглаженная, благообразная и стыдливая; это люди хотя до безобразия рваные и грязные, частенько полунагие и полуголодные, но все же умеющие достать копейку».
Как «доставали копейку» обитатели этой трущобы, лучше всего было известно в Спасской полицейской части, расположенной неподалеку, на углу Садовой и Большой Подьяческой улиц. Ограбления и пьяные драки с причинением телесных повреждений были в «лавре» обычным явлением; полицейские разводили руками перед потерпевшими: «Ведь ты знал, что это Вяземский дом. Впредь тебе наука, не будешь в другой раз туда шляться». Питейные заведения, бани и углы «Вяземской лавры» служили удовлетворению потребностей петербургской черни, крутившейся вокруг Сенной площади. Тут можно было и украсть, и выпросить, и подцепить клиента... Но нередко и почтенные, и даже вполне обеспеченные петербуржцы забредали сюда, привлеченные дешевизной разврата или жаждой острых ощущений. Социальные контрасты столицы сталкивались и переплетались здесь в зловеще-причудливых сочетаниях.
Некий юноша, сын статского советника, сошелся здесь с пьяницей и проституткой, пятидесятилетней женой отставного бомбардира. Их страстный роман бурлил восемь лет в закоулках «Вяземской лавры». Генеральский сынок спивался, но не уставал ревновать свою немолодую возлюбленную, «солдатскую женку», к ее клиентам. Кончилось дело тем, что однажды вечером он явился к ней пьяный, ночь они провели в объятиях друг друга на грязных простынях в сырой и темной каморке... И в этой же каморке, на этих же простынях утром полиция обнаружила, как сказано в отчете, «мертвое тело женщины с петлею из обрывка тряпки на шее» и ее любовника, крепко спящего рядом...
Сенная площадь. Литография. 1840-е
А вот другая история из жизни обитателей «Вяземской лавры» под названием «Смех сквозь слезы, или Британско-подданный».
В один прекрасный день к городовому, прохаживающемуся по тротуару Сенной площади, подошел бедно одетый, болезненного вида молодой человек. Назвался он Николаем Данковым, сыном надворного советника, и заявил, что повинен в убийстве. Был препровожден в участок и там поведал такую историю (под Москвой дело было): они-де втроем с товарищами подкараулили приказчика какой-то фабрики, убили его (убил он, Данков, ударом гири в висок), а найденные при нем деньги — 8 тысяч рублей — поделили. Назвал Данков и имена подельников: Поклонский и Тупицын. Оба сих господина, вечно пьяные забулдыги, были немедленно сысканы в дебрях «лавры» и допрошены. Оба клялись и божились, что ни в каком убийстве не замешаны, жили «честно-благородно». Полицейские чины стали наводить справки, связались с Москвой. Никаких сведений об убитом или пропавшем приказчике у московской полиции не оказалось. Сквозь «чистосердечное признание» Данкова явственно просматривался самооговор и вымысел. Занялись установлением личности псевдоубийцы, и тут выяснилось, что Данков — вовсе не Данков, а Даниэль. Почему-то британский подданный. И паспорт его был обнаружен в Обуховской больнице для бедных.
Отыскали свидетелей, поднажали на горе-заявителя. Несчастный оказался незаконнорожденным сыном петербургской мещанки Залипанской от неизвестного. Ненужный ни матери, ни родне, он с детства скитался, жил «в людях». Бывал за границей, каким-то образом получил статус подданного королевы Виктории. Места себе не нашел и на Альбионе, вернулся в Петербург. Перебивался случайными грошовыми заработками, обитал вместе с Поклонским в одной из конур грязной и преступной «Вяземской лавры». Голодал, практически не имея средств к существованию, и к тому же хворал. На какое-то время его приютили в Обуховской больнице для бедных, но потом выписали. За лечение ему платить было нечем, и его паспорт остался в больнице в качестве залога. Очутившись без документа, Даниэль лишился надежды найти работу и от отчаяния решил наговорить на себя, дабы попасть в тюрьму: там хоть тепло и кормят. Это ему удалось: суд признал его виновным в преступлении, называемом «введением суда в заблуждение», и приговорил к двум годам тюрьмы. Как жил-был горемыка, выйдя из мест заключения, — неизвестно.
Историй подобного рода могло быть множество в летописях «Вяземской лавры» и «Малинника», если бы кто-нибудь такие летописи вел. Но обитателям этих трущоб было не до того; подвиги их чаще всего фиксировались в бумагах полицейских участков. Впрочем, порой в окрестностях Сенной площади совершались преступления, приобретавшие громкую известность. О некоторых из них мы расскажем во время следующей прогулки.
<< Назад Вперёд>>
