Наши гаубицы стояли на взгорке под невысоким бугром справа от хилой рощицы. Кругом болота, и кроме этого места поставить орудия так, чтобы их не видели немцы с земли, было негде. Не нравился нам этот взгорок — как на пупу сидим на нем, пусть и под бугром. Для гаубиц и для себя ночью вырыли неглубокие окопы, насколько позволяли близкие подпочвенные воды. Замаскировали окопы с орудиями масксетками, сверху набросали свежей зелени. Но все равно наблюдателю с неба четыре равноудаленных холмика говорили об искусственности предметов.
Рано утром в небе появилась «рама» — немецкий двухфюзеляжный самолет-разведчик, появилась с утра пораньше, когда в лучах всходящего солнца особенно четко выявляют себя различные цели.
— А вот не засекает она нас, — задрав вверх голову и наблюдая сквозь отверстия масксетки, самодовольно заявил заряжающий Хапов, молодой курносый парень, бывший горьковский колхозник.
— Не каркай, может, и видит, да за мелочь принимает, поважней цели ищет, — солидно возразил ему степенный пожилой замковый Карпов.
— А мы что, не важная цель? Если бы они там, на «раме», знали, сколько пехоты мы перебили, сколько НП и КП уничтожили, да пулеметов не счесть, они бы специально охотились за нами, — подвел итог командир орудия Бобылев, высокий, стройный красавец сержант в хромовых сапогах.
Солнце уже поднялось, когда принесли нам завтрак в термосах. Я был старшим на батарее, то есть офицером, который отвечает за орудия, расчеты, точность стрельбы и является заместителем командира батареи. Сам же командир батареи постоянно находился на НП. Так как пристрелочным является первое орудие и все одиночные выстрелы делает оно, я постоянно находился при нем, поэтому и ел вместе с первым расчетом, да и время в ожидании команд на стрельбу обычно коротал рядом с ним.
Только мы. распелись между станицами орудия, вроде бы как между раскинутых родных ног сидящей на полу любимой мамочки, приспособили на коленях котелки, а некоторые уже и ложки поднесли ко рту, как в вышине раздался страшной силы рев, и из-за рощицы, что слева от нас, на небольшой высоте выскочил желтобрюхий «Юнкере» — он уже сбросил бомбы и, выходя из пике, выворачивал вверх. Свист падающих бомб потонул в адском вое мотора, рев самолета оглушил нас, и не успели опомниться, как в метре от нас, у правого колеса гаубицы, почти под лафетом врезалась в землю бомба. Весь окоп вместе с орудием содрогнулся и будто подпрыгнул от мощного удара, орудие чуть не опрокинулось, из-под нас ушла почва, в ужасе мы раскрыли рты, застыв в ожидании… — каждый успел представить, как летит вверх тормашками гаубица, как разметывает взрывной волной сидящих возле огневиков и в результате остается большущая воронка, из высоких насыпных краев которой торчат лишь станины гаубицы да руки и ноги артиллеристов… Но взрыва не последовало. Упав чуть не на орудие, бомба не взорвалась.
— Быстро в ровики! — раздалась моя команда, была вероятность, что бомба — замедленного действия.
Не успевшие прийти в себя батарейцы сломя голову бросились в ровики-усы, следом прыгнул и я. Прошло две… три минуты… — взрыва все нет. Как это понять? Мне не терпелось заглянуть в дыру, где скрылась бомба. Подползаю к отверстию на дне окопа. Шириной оно с обычное ведро. Заглядываю внутрь, но ничего, кроме темноты, не видно. Тогда вынул из нагрудного кармана зеркальце и направил луч солнца в наклонный след от бомбы. Скользнув по шершавым стенкам скважины, луч упирается в поверхность грязной воды, на полметра не доходящей до краев вмятины. Сама же невзорвавшаяся бомба скрылась в болотном грунте.
— Вы там живы? — кричат нам от второго орудия. — У нас бомба угодила под гаубицу и не взорвалась, потерь нет.
Иду посмотреть, что же случилось с остальными тремя гаубицами. Что они целы, и так видно за полторы сотни метров, а вот куда угодили бомбы, интересно. Обойдя все орудийные окопы, я увидел одно и то же: около колеса каждой гаубицы зияло размерами с ведро отверстие — и ничего более.
— Как точно засекла нас «рама»!
— А по наводке «Юнкерс», как в лунки картошку, бомбы сбросил! — обсуждают батарейцы случившееся.
— Надо же так точно пробомбить! — восхищается сержант Браилко, командир четвертого орудия. — Буквально под каждую гаубицу положил бомбу. Вот это ас!
— Взорвись они — вот такие воронки были бы, — развел руки в стороны наводчик Осецкий, — и батареи как не бывало!
Я тоже поражаюсь: каждая из четырех бомб упала точно под колесо предназначавшейся ей гаубицы. Но эти разговоры во славу немецкого летчика нам ни к чему: обязательно донесут, неприятностей не оберешься.
— Пробомбил-то хорошо, как и положено, но почему ни одна бомба не взорвалась, вот вопрос! — увожу своих солдат от ненужного разговора.
— Может, болотный грунт сработал как амортизатор?
— При чем тут амортизатор, взорваться должны, как только коснулись почвы.
— Все дело во взрывателе, ребята, — поясняю, — если бы были нормальные взрыватели, вся батарея взлетела бы на возлух.
— Может, интернационалисты на немецком или швейцарском заводе при сборке взрывателей какой шарик не положили в нужное место? 1
— Скорее всего так оно и есть, — подтвердил я, — достаточно одному рабочему на конвейере опустить шарик не в ту дырку — и все в порядке, взрыватель не сработает.
— Представляю, как горевал немецкий летчик, когда оглянулся назад. Ищет взрывы, а взрывов нет!
— Повезло нам. За всю войну первый раз вижу, чтобы из четырех бомб ни одна не взорвалась.
Действительно, всем нам повезло, иначе от нас ничего бы не осталось. Но — наше счастье! — у всех бомб оказались испорчены взрыватели.
<< Назад Вперёд>>
