Семен Букчин рядом со своей «аэрокоброй».
Я родился в мае 1922 года в Молдавии. В 1930 году наша семья переехала в Крым, в Зуйский район. Отец был простым рабочим, человеком религиозным.
Мой старший брат Александр родился в 1912 году. Был секретарем райкома и погиб в партизанском отряде в Крымских горах в 1942 году. Средний брат Михаил был директором школы в райцентре, а в войну — моряком Волжской флотилии.
Рос я, как и большинство моих сверстников, идейным комсомольцем, и, когда в 10-м классе к нам в школу приехал инструктор Качинского летного училища — набирать курсантов, я сразу стал проситься «в летчики». Отобрали четверых, и, не закончив десятилетку, мы уехали в Симферополь, где следующие пять месяцев занимались в аэроклубе. Здесь я совершил свои первые полеты на самолете У-2. После окончания мне дали отпуск домой. Я приехал, а отец ушел молиться. Захожу в синагогу и заявляю отцу и его товарищам: «Нет вашего бога! Сколько раз летал, а его не видел!..» Отец очень страдал от этих слов.
В конце апреля 1941 года нас, в числе 250 человек, в основном крымчан, зачислили курсантами в училище.
Про «Качу», я думаю, тебе рассказывать не надо — училище с дореволюционными традициями. В нем на старших курсах учились Василий Сталин, сыновья Микояна, Тимур Фрунзе, сын Ярославского. Кроме того, первые дважды Герои Советского Союза Смушкевич и Кравченко учились именно в Качинской летной школе.
Мы были страшно горды тем, что являемся курсантами, — в те годы стать пилотом было высшей честью, и все трудности учебы казались мелочами.
Дисциплина в училище была железная. Национальный состав был более или менее однородный, в основном славяне, помню только еще еврея, по фамилии Миронов, и несколько крымских татар. Часто над ними неудачно подшучивали. Ребята придут в столовую, а кто-то из курсантов кричит: «На обед свинина!» Так они отказывались кушать, но в основном отношения между курсантами были дружескими. Да и времени свободного у нас — минут двадцать в день!
Начало войны я помню плохо. Собрали курсантов, объявили о немецком нападении и сразу перевели училище на военное положение. Уже в августе 1941 года нас эвакуировали в Саратовскую область, на территорию бывшей Республики немцев Поволжья, в город Красный Кут. Как мы там жили и голодали, почитайте в воспоминаниях моего одноклассника Григория Кривошеева. Без обмундирования, на скуднейшей тыловой норме питания, замерзая в землянках. Без малейшего представления о нашей дальнейшей судьбе, а тем более об участи наших родных в оккупированном немцами Крыму. Когда вышел приказ № 227, известный как «Ни шагу назад!», мы обнимались и плакали. Вот, думали, наконец-то перестанем отступать, освободим родных и уничтожим проклятых немцев! Там же, в училище, летом 1942 года я вступил в партию.
Что сказать о подготовке?.. Курсантов несколько раз провезли на УТ-2, УТИ-4, и тех, кто неплохо держался в воздухе, выделили в отдельную группу, для ускоренной подготовки на фронт. Нас, таких счастливчиков, было всего пара десятков со всего курса. А остальные… Кто подал рапорт и ушел в пехоту, кому-то удалось уйти на переподготовку на Ил-2, но основная масса закончила учебу уже к концу войны. Почти все рвались на фронт, были искренними патриотами, но судьба распорядилась по-своему.
Бензина на полеты выделяли мизер, самолетов поначалу, кроме У-2, не было. Позже пригнали И-16 и несколько «харрикейнов». За все время обучения не было ни одной учебной стрельбы, даже по конусу. Групповой пилотаж не отрабатывался. Если говорить честно, то готовили просто кандидатов в покойники, по принципу «взлет-посадка». Ко времени выпуска у меня набралось чуть больше 20 часов налета, из них, может быть, 1 час (4 полета) самостоятельно! Как истребитель я к настоящим боям готов не был. Кроме того, ни разу в училище мы не совершили прыжка с парашютом! Многим эта потом аукнулось… Осенью 1942 года нас, 10 человек, выпустили из училища в звании сержантов. Нам выдали черные матросские шинели, на которые мы нашили летные петлицы, и в таком виде поехали навстречу войне.
Я попал в 22-й зап — запасной авиационный полк — в город Иваново. Там к этому времени были собраны несколько сотен летчиков, как желторотых новичков, так и пилотов, уже понюхавших пороху, в основном вернувшихся в строй из госпиталей. Самолетов не было. Дошло до того, что нас, «безлошадных» летчиков, использовали на хозработах. С фронта на переформировку приходили остатки полков, которые набирали пилотов из запа. По мере поступления техники формировали эскадрильи, они проводили 10—20 учебных полетов, и снова отправлялись на фронт. Но из запасного полка отбирали обычно тех, кто побывал в боях, а мы, молодежь, с отчаянием ждали, когда же придет наш счастливый день? За все 7 месяцев, проведенных в запасном полку, мне из-за отсутствия горючего удалось совершить всего несколько полетов на самолете «киттихаук». Рядом тренировалась эскадрилья «Нормандия—Неман», но не к французам же идти просить о зачислении!
В Иванове был расположен один из трех центров подготовки летчиков для полетов на американской и английской технике, поступавшей по ленд-лизу. Уже с весны 1943 года стали приходить «аэрокобры» — самолеты «Белл Р-39», которые здесь же и собирали. Летом на аэродром прибыл на переформировку 27-го иап под командованием подполковника Боброва [Бобров Владимир Иванович, подполковник. Участник Гражданской войны в Испании. Воевал в составе 237-го иап и 521-го иап. С апреля 1943 г. по март 1944 г. — командир 129-го гиап (27-го иап). Далее воевал в составе 104-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 451 боевой вылет, в воздушных боях сбил 23 самолета лично и 11 в группе. Герой Советского Союза (посмертно, награжден в 1990 г.), награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (четырежды), Суворова 3-й ст., Александра Невского, Отечественной войны 1-й ст., Красной Звезды (дважды), медалями]. В 1941 году этот полк участвовал в боях под Москвой, хлебнул лиха под Сталинградом, но особенно прославился в боях под Курском. Полк летал на МиГ-3, Як-1, а с осени 1943 года сражался на «аэрокобрах». Из летчиков 1941 года к тому времени никого уже в живых не осталось, но в составе полка летал старший лейтенант Гулаев [Гулаев Николай Дмитриевич, майор. Воевал в составе 423-го иап, 487-го иап и 129-го гиап (27-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил около 250 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 57 самолетов лично и 5 в группе. Дважды Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (четырежды), Отечественной войны 1-й ст. (дважды), Красной Звезды (дважды), медалями], сбивший к тому времени 16 немецких самолетов, из них два — таранными ударами, за что был представлен к званию Героя. Когда кадровик дал мне направление в эту часть, не было счастливей меня человека на земле.
Встретили меня в полку весьма скверно. Гулаев, когда узнал, что меня назначили его ведомым, разорялся: «Зачем мне жида дали!!!» Да и комполка Бобров мог себе позволить называть меня «Абрам» вместо звания и фамилии. Но оставим антисемитизм на его совести — может, его Смушкевич в Испании к Герою не представил? А с Гулаевым мы стали настоящими друзьями и не раз спасали друг другу жизнь. Кстати, он лично в моем присутствии ни разу не позволил сказать вслух какую-нибудь антисемитскую чушь. Если воюешь как надо, то всем плевать — еврей ты или русский. Но вначале… Ко мне подходили мои друзья и говорили: «Семен, зачем тебе надо это жлобство терпеть? Перейди в другой полк. Всего и делов-то». Но перейти в другой полк означало еще месяцы ожидания отправки на фронт. Короче, я остался, а потом уже злобы ни на кого не держал. Позже к нам в полк попал еще один летчик, еврей, по фамилии Фрид [Фрид Идель Нотович, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 5 самолетов противника], воевал он неплохо, и вскоре даже анекдотов на «нашу» тему не стало слышно. Это уже при Брежневе перестали принимать евреев в летные училища., а в войну в истребительной авиации было немало летчиков-асов евреев: Ривкин, Горхивер, Рейдель, Верников, Хасин, Левитан, Пейсахович, Нихомин…
Полк формировался из 15 летчиков старого состава и 20 новичков. Начали отрабатывать групповой пилотаж, имитацию воздушного боя, воздушную стрельбу, слетанность в паре, ориентацию в воздухе. Сделали по 10—15 тренировочных полетов, и осенью 1943 года полк убыл на 2-й Украинский фронт, в район Кировограда. Тогда же нашему полку было присвоено звание гвардейского, и он стал именоваться 129-м гиап.
Первые вылеты не принесли побед — напротив, 2 раза я садился на вынужденную посадку на изрешеченном пулями самолете. Хорошо хоть на своей территории. Гулаев, мой ведущий, пускал меня в бой вперед и на земле терпеливо объяснял мои ошибки. Вообще к молодым летчикам в полку относились бережно. Гулаев был прекрасный ас, только летчики поймут то, что я сейчас скажу.
Он с расстояния в километр одним залпом сбил на моих глазах немецкий бомбардировщик. А сбивать в одном бою по несколько немцев! Гулаев делал это неоднократно. А четыре тарана за войну! Николай был смелый, бескомпромиссный воздушный боец, и если бы не его школа, вряд ли я бы выжил…
— Расскажите, как вы спасли жизнь Гулаеву?
— Начнем с того, что для меня страшней смерти была мысль, что если Гулаева собьют, то я не смогу оправдаться ни перед собой, ни перед товарищами, что не уберег великого аса. Поэтому в бою моя задача была «прикрывать спину» Гулаева и не мешать его «сольному исполнению».
Тогда, когда это произошло, мы вели бой против 12 немецких бомбардировщиков Ю-87, сопровождаемых шестеркой Ме-109, или, как мы их называли, «худых». Коля завалил двоих, но пара «мессеров» пристроилась ему в хвост и стала расстреливать почти в упор. Я кинулся под пули и прикрыл самолет ведущего, ну а Николай получил несколько драгоценных секунд и, набрав высоту, ушел от преследователей. На мое счастье, я сумел дотянуть на подбитом самолете до аэродрома. С тех пор наша дружба с Гулаевым стала крепкой на долгие годы.
Свой первый самолет я сбил только в декабре 1943 года. Это был самолет-разведчик ФВ-189, ненавистная всем фронтовикам «рама». «Фоккер» летел под прикрытием четверки «мессеров», мы тоже шли звеном. Гулаев врезал по «раме», и немец, резко снижаясь, с дымком, начал уходить к себе в тыл, в это время истребители сопровождения завязали с нами бой. И тут Гулаев по рации командует мне: «Семен, добей эту б…». Короче, «срубил» я его, и это была моя первая групповая победа. Через 2 дня мне вновь улыбнулась удача: сбил в одном бою 2 «Гансов» — Ю-87 и Ме-109. «Худого» сбил в лобовой атаке — он в последнюю секунду отвернул, нервы сдали. Одним словом, повезло. Большинство немцев имели нервы как стальные канаты. Вот так началась моя настоящая война.
— Расскажите о жизни пилотов на войне, с кем вы дружили?
— Дружил с Гуровым [Гуров Иван Иванович, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях сбил 5 самолетов лично и 1 в группе], Гулаевым, Кошельковым [Кошельков Николай Филиппович, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил более 50 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 15 самолетов лично и 3 в группе. Награжден орденом Красной Звезды. Погиб в воздушном бою 18 апреля 1944 г.], с Жорой Ремезом [Ремез Георгий, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 2 самолета противника. Сбит в воздушном бою 17 декабря 1943 г., попал в плен, вернулся в полк в феврале 1944 г.]. Да мы все были как одна семья. Даже не знаю, могу ли я выделить кого-нибудь особо.
О быте и бытии летчиков на фронтовых аэродромах уже столько написано, что стоит ли повторять? Даже суеверия во многих полках были идентичны: не бриться и не фотографироваться в день полетов, не брать вещи погибших летчиков. Я, например, летал с маленькой куколкой в кабине. Моя будущая жена была радисткой в штабе дивизии и подарила мне эту куколку как талисман.
— Были ли случаи приписки сбитых самолетов? Были ли трусы в полку? Случаи уклонения от боя?
— Я могу тебе поведать историю, как летчик, Герой Союза, избил тылового генерала, или кто и когда летал в бой пьяным. Или рассказать о такой «легендарной» личности, как Бобров. Только зачем тебе это нужно? Чтобы кто-нибудь, прочтя этот текст, ехидно похихикал? Вот, мол, «герои»! Воевали люди, а не ангелы. Нас сейчас на земле осталось два человека из летного состава полка. Так что? Ты хочешь, чтобы я травил байки о людях, уже покинувших этот мир? Если кому-то интересна тема о войне в воздухе, так надо о героизме летчиков говорить, о том, как люди, не щадя себя, каждый день на смерть шли. Давайте оставим в стороне разговоры о морали и нравственности летчиков. Никто в нашем полку не стрелял по немцам, выбросившимся на парашютах после сбития. У нас в полку садистов не было. Принято было, если подбитый немец сел на вынужденную на своей территории, добить его самолет, но в пилота никто не стрелял. А вот немцы, особенно в начале войны, наших пилотов расстреливали часто.
По поводу трусов. В полку был летчик, этакий рубаха-парень. Так у него на каждом втором вылете то мотор барахлит, то пулемет заклинит, то живот заболит. Когда эскадрильей взлетали, он мог еще в воздух подняться, но в паре или в четверке сразу — «смертельно болен». Мало того — он своими бреднями про отказ мотора техников под «штрафную» подводил. Комполка его особистам на съедение не отдавал, все надеялся перевоспитать. В конце концов перевели этого летчика в тыловую часть, и там, по слухам, он погиб в какой-то бытовой ситуации. Кроме этого единственного случая, я не припомню подобных инцидентов. Про штрафные эскадрильи тоже ничего не помню. Но, например, пришел к нам из соседней дивизии летчик, разжалованный в сержанты за происшествие, не связанное с полетами, так он за год стал Героем Советского Союза и дошел до звания капитана.
По поводу учета сбитых самолетов противника. Хоть и стояли на «аэрокобрах» фотопулеметы, их заряжали только когда летали на разведку. Поэтому было 2 критерия — подтверждение с земли плюс подтверждение участников воздушной схватки. Если не было доказано, что немец врезался в землю или сгорел в воздухе, — победа не засчитывалась. Вел учет сбитых адъютант эскадрильи, он же передавал данные в штаб полка. Но, например, у Архипенко в 1943 году 10 личных побед вписали в групповые. У меня лично незасчитанных побед нет. А вот у того же Гулаева наберется неучтенных 8—10 самолетов за войну. Победы он другим летчикам не дарил — в нашем полку «химию» не разрешали. Хотя две свои победы, записанные как личные, я бы отнес к групповым, сбитым вместе с Гулаевым. В покрышкинской дивизии это явление было — кого до звания Героя подтянуть, кого до второй Звезды… Но чтобы записывать победы в обмен на унты или новенький реглан — это брехня, как и россказни, как по указке политотдела все сбитые записывали на одного пилота, чтоб был свой Герой в полку.
Могли ли корректировать количество побед в высших штабах? В сторону уменьшения заслуг вряд ли. Особенно в авиации. Мой 129-й гиап во время ВОВ уничтожил 546 немецких самолетов, и я думаю, что эта цифра достоверная. Наш полк по результативности вошел — как сейчас говорят, «по рейтингу» — в первую семерку истребительных полков Красной Армии. Комиссары, особисты, финчасть, прочие штабные соглядатаи у нас строго следили за количеством сбитых немецких самолетов, и приписки были невозможны. При чем здесь финчасть? Так нам платили за сбитые. Если не ошибаюсь, за истребитель давали 1000 рублей, за бомбардировщик 1500 рублей. Эти премии мы переводили в Фонд обороны.
— Правда ли, что летом 1944 года был подписан указ о присвоении Гулаеву звания трижды Героя Советского Союза, аннулированный через два дня после издания якобы за пьяный дебош в московском ресторане?
— Указа такого не было. Я знаю другую версию происшедшего в Москве. Группа летчиков получила в Кремле Звезды дважды Героев СССР. После вручения был банкет, по завершении которого наши асы вернулись в гостиницу. Хоть и крепко поддавшие, но на своих ногах!..
Заходят в свой номер, а там — турки сидят… в фесках… кофе пьют… Наши герои от такой наглости одурели, выкинули турецких товарищей в коридор — и только потом поняли, что нужные номера находятся этажом ниже.
Турки оказались из состава дипломатической миссии, и инцидент замять не удалось. Последовала жалоба в Наркомат иностранных дел, Молотов доложил Сталину, ну, и вождь приказал примерно наказать «отличившихся». Всех участников банкета вызвали к маршалу авиации Новикову, построили по ранжиру, и Новиков начал громогласно обещать сослать всех и в штрафбаты, и в Сибирь… Подходит к Гулаеву: «Сколько сбитых на счету?» — «57 сбитых, товарищ маршал!» Новиков в ответ: «Пока я жив, третью Звезду Героя не получишь!» — ну, что-то в этом духе… Все обошлось, никаких репрессивных мер к ним принято не было, Гулаев вообще в Москве остался — в академии учиться. А других вариантов этой истории я не слышал.
— Какую роль играл особый отдел в вашей части, какое было отношение к особистам?
— Боялись их… Это точно… Если ты сбит над вражеской территорией и вышел к своим, не попав в плен, то трясли в особом отделе недолго, даже обходилось без отправки в фильтрационный лагерь. Если кто попадал в плен, а потом сбегал — тем занимались вплотную. И неважно — успел ты попартизанить или нет. Например, наш летчик Ремез бежал из плена и буквально через месяц был возвращен в строй. Другой летчик, Лебедев, после побега от немцев еще несколько месяцев ждал разрешения на полеты. В конце войны проверки стали более жесткие, если не сказать жестокие.
Летчиков, освобожденных из концлагерей, вообще в армию не возвращали.
Мне рассказывали, что только в дальней авиации по просьбе генерала Голованова Сталин разрешил сбитым над немецкой территорией летчикам и вышедшим к своим — возвращаться в строй без особых проверок. Хотя хватает и примеров, когда летчики, бежавшие из плена, такие, как Лавриненков, Драченко, получили звание Героя.
А так особист гулял по аэродрому, летчиков не «профилактировал», но если кто лишнее болтал, то сразу становился его «клиентом». Перелетов к врагу на моей памяти не было. Но командира нашей дивизии Немцевича, по прозвищу «Батя», сняли после одной истории. Его жена служила начальником связи в нашей дивизии, в звании майора, и на самолете У-2 по ошибке села у немцев. На допросе она выдала все, что знала. Жора Ремез сидел у немцев в соседней камере и был в курсе происходящего. Через несколько недель Жора сбежал, перешел линию фронта и на «фильтре» в особом отделе поделился с чекистами информацией. После этого Немцевича перевели служить в тыловой округ, а что стало с его женой, я достоверно не знаю.
— Приходилось ли вам встречать на земле сбитых вами немецких пилотов?
— Нет, не доводилось. На моем боевом счету есть две победы над румынскими летчиками, но их после пленения к нам на «знакомство» не привезли. Кстати, румыны летали очень прилично и в бою не пасовали, что бы там сейчас о них в мемуарах ни писали. Это я только в кинохронике видел, как летчик Гольдберг сбивает германского аса над аэродромом дивизии Покрышкина и немец просит показать победителя.
Был у нас вот какой случай. Аэродром нашего полка прикрывала зенитная батарея. Все зенитчики были в возрасте примерно 35—40 лет, и мы называли их «деды». Так они умудрились сбить американский бомбардировщик, кажется Б-17, который после бомбардировки румынского порта Констанца шел на посадку на советский аэродром! Союзник шел с подбитым мотором, на малой высоте, ну и наши «деды» по нему успешно «поупражнялись». Потом оправдывались, мол, силуэт незнакомый и так далее… Хорошо, что американский экипаж успел выброситься с парашютами и все благополучно приземлились. Вот этих «товарищей по оружию» привезли к нам на аэродром. Английского в полку никто не знал, но с американским штурманом я немного поговорил на идише. Напоили и накормили союзников, как в «лучших домах», а наутро их увезли. И что примечательно, наших зенитчиков за «теплую встречу» не наказали.
— В вашем полку было принято украшать самолеты лозунгами? Помните ли вы свои позывные, номера самолетов, на которых летали?
— Позывные уже не припомню, обычно называли в воздухе друг друга по номерам самолетов, а в бою — по имени. А вот прозвища некоторые в памяти сохранились: Голованов — «Юрик», Лусто — «Пупок», Бургонов — «Цыган», Никифоров — «Перепуг».
[Голованов Борис, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 3 самолета противника.
Лусто Михаил Васильевич, старший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап (27-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил около 170 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 18 самолетов лично и 1 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (дважды), Красной Звезды (дважды), Славы 3-й ст., медалями.
Бургонов Николай Федорович, лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 99 боевых вылетов, в воздушных боях лично сбил 8 самолетов противника. Сбит в воздушном бою 31 мая 1944 г., попал в плен, вернулся после войны.
Никифоров Петр Павлович, капитан. Воевал в составе 929-го иап, 487-го иап и 129-го гиап (27-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил более 300 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 19 самолетов лично и 4 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (четырежды), Отечественной войны 1-й ст. (дважды), Красной Звезды (дважды), медалями.]
Летал я первое время на «кобре» № 14, потом на № 13 и № 22. Номера наносились серебряной краской, согласно нумерации по эскадрильям. Самолетов с лозунгами было в полку несколько — дарственные от рабочих и колхозников. У Гулаева такой был точно, а что там написано было — уже не помню. Но драконов на бортах или пятнистый камуфляж не рисовали — замполит не разрешал.
Количество сбитых отмечали на фюзеляже звездочками, с левой от пилота стороны рисовали их по трафарету. Сбитые в групповом бою тоже. Одно время была мода красить коки самолетов в красный цвет. Командиры эскадрилий свои самолеты не выделяли нарисованными полосами или эмблемами.
— Расскажите о сильных и слабых сторонах «аэрокобры».
— Об этом уже столько написано! В штопор самолет переходил легко, чуть ручку перетянешь и — «привет». Центровка была нарушена. Многие поначалу боялись использовать в полете фигуры высшего пилотажа из-за опасности свалиться в штопор. Хотя в бою выжимали из машины максимум. Еще одна неприятная вещь — «стрельба» шатунами. Что добавить к уже известным фактам? Покидать самолет с парашютом было непросто. На «кобре» нажатием рычага левая дверь кабины сбрасывалась, и при прыжке летчик часто погибал от удара о стабилизатор. В нашем полку так погиб на моих глазах Сергей Акиншин.
Часто рули заклинивало. Во всех полках было принято переводить оружие на одну гашетку. У нас крыльевые пулеметы не снимали. Боекомплект к пушке М-4 был 30 снарядов, к синхронным пулеметам — по 200 патронов, а к крыльевым — по 1000. Одного точного залпа хватало, чтобы сбить самолет врага. Стреляли, как правило, наверняка, иначе боекомплекта и на 3 минуты боя не хватит.
А вообще самолет очень комфортабельный! Представь, даже писсуар был!
По боевым характеристикам «кобра» ничем не уступала отечественным истребителям. Но это мое личное мнение.
— Расскажите о воздушном бое 30 мая 1944 года под Яссами.
— Вылетели шесть летчиков из нашей 2-й эскадрильи во главе с Гулаевым.
Над линией фронта встретили 30 самолетов Ю-87 под прикрытием восьмерки «мессеров». Завязался бой, потом еще 16 немецких Ме-109 подошло. Гулаев сбил четырех немцев, я — двоих, остальные ребята — еще пять «юнкерсов»; но и нас всех посбивали. Гулаев, раненый, дотянул до аэродрома, Громов1 и Акиншин2 погибли. Алексей Козинов3, Леонтий Задирако4 и я на парашютах выбросились над своей территорией.
[Громов Николай Иванович, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 1 боевой вылет, в воздушном бою лично сбил 1 самолет противника. Погиб в воздушном бою 30 мая 1944 г.
Акиншин Сергей Васильевич, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 70 боевых вылетов, в воздушных боях лично сбил 7 самолетов противника. Погиб в воздушном бою 30 мая 1944 г.
Козинов Алексей Сергеевич, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушном бою лично сбил 1 самолет противника. Попал в плен 6 августа 1944 г., впоследствии вернулся в полк.
Задирако Леонтий Васильевич, лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 138 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 8 самолетов лично и 1 в группе. Награжден орденами Красного Знамени (четырежды), Отечественной войны 1-й ст., Красной Звезды (дважды), медалями.]
Все трое с ранениями. Я покидал самолет на высоте 3 тысячи метров. Моя «кобра» горела, да еще мне кисть правой руки перебило, кровь хлещет. Выпал из самолета, рванул левой рукой кольцо, а парашют не раскрывается. Лечу к земле камнем, а в голове одна мысль — о том, что родители плакать будут, узнав о моей гибели. Меня в воздухе крутануло пару раз, и где-то на высоте 700 метров парашют раскрылся. Как потом выяснилось, семь строп были перебиты пулями. Свои меня подобрали, отправили в госпиталь, а через неделю, с загипсованной рукой, я сбежал обратно в полк. Прилетел По-2, привез раненого летчика из соседнего полка — ну, я и уговорил пилота, выкрал свое обмундирование в кладовой госпиталя и вернулся в 129-й гиап. Больше меня не сбивали, бог хранил…
— Потери в вашем полку были большие?
— На последнем этапе войны, в 1945 году, истребители гибли сравнительно редко. Это у штурмовиков до самого конца войны каждый вылет был как последний. Последняя потеря у нас была 8 мая, за день до Победы. Немецкий реактивный Ме-262 сбил летчика Степанова. А вот, например, в боях на Курской дуге каждый летчик нашего полка делал в среднем по 5—7 вылетов. На каждого сбитого немца тогда приходился один наш сбитый летчик. В середине 1944 года полк терял один самолет на каждые пять немецких, нами сбитых. При этом в 129-м гиап почти не было полетов на «свободную охоту». Было много вылетов на сопровождение штурмовиков, на разведку. Помню, как сами сделали 5 вылетов на штурмовку, прикрывая танковую армию Ротмистрова.
— Сколько вы сбили немецких самолетов за войну, сколько провели воздушных боев и какие награды заслужили?
— На декабрь 1944 года было у меня 144 боевых вылета, проведено 44 воздушных боя, сбито лично 12 самолетов и в группе — 4 самолета. Общий налет — 352 часа. Обеспечил, как ведомый, сбитие 41 самолета противника. Это я вам зачитываю текст из боевой характеристики. За войну имею 2 ордена Боевого Красного Знамени, орден Отечественной войны первой степени и орден Красной Звезды. Войну закончил лейтенантом, командиром звена. Уже после войны я получил ордена Красной Звезды и третий орден Боевого Красного Знамени. Но высшая для меня награда — участие в Параде Победы в 1945 году. Из нашего полка отобрали на парад 3 летчиков: Колю Глотова, Михаила Лусто и меня, простив на отборе мой невысокий рост. Уже в Москве встретились с Гулаевым, который учился в академии. Минуты, когда наш сводный батальон печатал шаг по брусчатке Красной площади, — одни из самых дорогих мгновений в моей жизни.
Список документально подтвержденных побед С.З. Букчина в составе 129-го гиап, на самолете «аэрокобра»:
15.12.43 ФВ-189 Сев. Калиновка в группе
17.12.43 Ю-87 Покровская Рыбчина
17.12.43 Ме-109 Покровская Рыбчина
08.01.44 Ю-87 Сев. Марьевка
01.02.44 ФВ-189 Михайлово в паре
09.02.44 Ю-52 юго-зап. Корсунь-Шевченский в паре
21.03.44 Хе-111 Раковец
12.04.44 ПЗЛ-24 юго-зап. Синешты
18.04.44 Ю-87 юж. Балабанешти
18.04.44 Ме-109 Анени Ноуэ в паре
25.04.44 ФВ-190 Будеш
29.04.44 Ме-109 Вултуру
03.05.44 Ме-109 Костешти
30.05.44 ИАР-80 Вултуру
30.05.44 Ю-87 Скулени
Всего сбитых самолетов — 12 + 4;
боевых вылетов — 144;
воздушных боев — 44.
Источники:
1) ЦАМО РФ, ф. 22 гиад, оп. 1, д. 5 «Оперативные сводки штаба дивизии»;
2) ЦАМО РФ, ф. 22 гиад, оп. 1, д. 12 «Оперативные сводки штаба дивизии»;
3) ЦАМО РФ, ф. 22 гиад, оп. 1, д. 18 «Оперативные сводки штаба дивизии».
Семен Букчин рядом со своей «кингкоброй». Фотография сделана в 1947-1948 гг.
Семен Букчин с фронтовыми друзьями. Сидят(слена направо): Валентин Карлов, Семен Букчин, Николай Гулаев, Петр Никифоров; стоят: инженер Лапкин, Иван Гуров, Леонтий Задирака.
<< Назад Вперёд>>
