Объяснительная система книжников Смуты в летописных памятниках эпохи
Избрание Романова происходит, по словам келаря, после всеобщего покаяния и молитвы. Описания выборов претендента на престол весьма узнаваемы: «Егда в скорбех наших от всея душя возопихом к Нему, тогда Господь Бог умилосердися над Московским государьством и презре милостию на весь христианский род... и, яко некое дарование духовно, в совет подаст рабом своим» - имя Романова было послано самим Богом. После этого вопрос о государе положительно решился на Земском соборе, а когда посланники пришли объявить об этом на Лобное место, бесчисленный сонм людей, не знавших, ради чего их собрали на площади, «яко от единых уст вси возопишя» о Романове. Михаил оказался избран «Божиим изволением и умолением» Освященного Собора и всего общества (Сказание, 232). Далее следуют описания костромского посольства, долгих умолений Михаила и инокини Марфы послами, несшими чудотворные иконы, долгих отказов и конечного согласия (Сказание, 234-235). Все элементы канона истинного избрания развернуты и обоснованы книжником в уже известной современникам последовательности.
Связь завершения Смуты с избранием Романова подчеркивается и в тех памятниках, где истинное избрание не получает специальных обоснований; с обретением подлинной власти казни прекратились: «Паки солнце правды светлую лучю благодати своея нам возсия, имже видеша вси свет велик, сладостныа тишины свободный день. Отъя бо Господь Бог наш укоризну нашу всю»1 и т. п.
Отметим, что общую модель объяснения Смуты, распространенную в книжности, воспроизводит летописная традиция, в которой обнаруживаются аналогичные и близкие причинно-следственные связи.
Характерную картину представляет официальный Новый летописец. Описания Бориса Годунова содержат здесь несколько коротких, но выразительных характеристик: прежде всего боярин обвиняется в том, что, полный гордыни и лукавства, он на словах отказывался от короны, а в сердце давно вожделел царства. Избрание Годунова описано довольно необычно: люди от всех городов, собравшись в Москве, просили патриарха Иова помочь им в выборе царя, «патриярх же и все власти со всею землею советовав и положиша совет межи собою» избрать Бориса. Объяснение приближается к «всенародному избранию», но в нем не хватает некоторых ключевых элементов; утверждение о «совете межи собою» подменяет здесь слова о Божьей воле, причем причина выбора совершенно рациональна: людям нравится, как Годунов правил при Федоре, и они ожидают дальнейшей выгоды: «Они же чаяху от него и впредь милости»2.
Лжедмитрий, еретик и слуга сатаны, не избирался народом и не короновался, как другие государи: самозванец посадил на патриарший престол грешника, «такова ж окаянново, как и сам», и тот венчал его царским венцом. В безусловном осуждении Отрепьева, «сосуда дьявола», солидарны авторы всех летописей, речи о его легитимности не может даже идти: пришествие самозванца - Божья кара.
Избрание Шуйского также описано по весьма узнаваемой модели: после смерти Лжедмитрия бояре думали, как им собрать людей со всей земли и избрать государя, однако «Богу же не милующу грех ради наших, еще не к унятию крови крестьянские многие люди, умышляя по совету князя Василья Ивановича Шуйсково, не токмо что советова со всею землею, да и на Москве не ведяху многие людие». Далее следует описание неправедной клятвы Шуйского.
В отличие от событий 1598 и 1606 гг. избрание Михаила Романова произошло, лишь когда все люди увидели над собой милость Божию: именно тогда общество впервые всерьез задумалось о том, как избрать праведного государя, «чтоб дан был от Бога, а не от человек»3. Искреннее стремление искупило грехи, и царь Михаил был избран Божьим промыслом: Господь вложил эту мысль всем людям, вплоть до «млеко сосущих» младенцев. То же читается в Мазуринском и Вельском летописцах: здесь никак не комментируют избрание Бориса и Василия («быть приемник Росийскому царству...», «нарекли на Московское государство...»), однако утверждается, что избрание Михаила произошло от Бога, «изволением Отца и споспешеньем Сына и содействием Святаго Духа...»4, что возвратило милость Божию в страну.
В Пискаревском летописце, при сохранении общей объяснительной системы, приводятся весьма необычные описания правителей Смуты. В статье о смерти Ивана Ивановича автор подчеркивает, что его брат Федор был бездетен и поэтому со смертью царевича «за грехи крестьянские начало пременение царьскому роду, а Руской земле на погибель конечную»5. Переходя к рассказу о Борисе, летописец обвиняет его в многочисленных грехах и убийстве царевича Димитрия. Смерти Федора и избранию Годунова предшествовали эсхатологические знамения: солнце померкло и остановилось, луна не дала своего света, звезды спали с неба, как дождь; в тот час, когда Бориса нарекли на царство, у большого колокола, в который били в честь нового государя, выпал язык. Наконец, обратим внимание на характеристику, которую получает избранный царь: «Искони ненавистьник, враг роду християнскому и убийца человеком, злый раб и сластодержитель мира сего Борис Годунов мнитца быть безсмертен и повелевает убити господина своего...»6. Борис оказывается здесь на месте дьявола - к правителю применены все топосы, традиционно обозначавшие сатану.
Пришествие Лжедмитрия представлено как страшное бедствие: «попрася правда, отъиде истинна, разлияся беззаконие и душа многих християн изменися <...>. И дивится убо о сем вся вселенная, и паче ужасаются сущия християня»7. Если Годунов, как и в других летописцах, умер «скорой смертью» грешника, то Лжедмитрия «неведомою силой» убил сам Бог8.
Описывая избрание Шуйского, автор Пискаревского летописца подчеркивает, что только богоизбранный государь способен вернуть милость Всевышнего и спасти страну от губительной Смуты. Воцарение Василия произошло по-иному - люди выбрали себе царя, «а того кабы не ведая: никто же о себе честь приемлет, но званный от Бога. Несть бо власти на земли, кая не о Бога, и паче царьская власть. Царь на земли почтен от Бога образом его...». Только Романов является истинным государем, воцарившимся «Бога промыслом и по духновению Духа Святаго», после многих лет «злого времени» весь народ единодушно избрал правителя, полагаясь на Всевышнего9.
Московский летописец включает краткие описания, подчиненные традиционным объяснениям. После смерти Федора Борис Годунов восхитил трон, «и о того времени благодать Божия и мир нача отступати, а злоба и вражда, и злодействие нача являтися»; дальнейшие бедствия, включая пришествие Лжедмитрия, определялись восшествием на престол греховного правителя: «И сего ради наведе Господь на землю глад, скорбь, усобицу. Потом же не вем откуду воздвижи прелестника, и наречеся сын царя и великого князя Ивана Васильевича». На неверно избранного Шуйского восстал «вор злее прежнего»; Смута длилась до тех пор, пока не «возсия праведнаго солнца Христа, Бога нашего, луча милосердию его милости» и Всевышний не дал стране истинного государя - Михаила Романова10.
Начало и конец Смутного времени относится летописцами к 1598 и 1613 гг., причем ни один правитель, возглавлявший страну в этот период, не признается достойным престола и не осознается как истинный государь - Божьи кары посылались людям за избрание неправедных царей. Объяснения авторов летописных памятников, безусловно, близки к аргументации Тимофеева и иных книжников Смуты, однако если последние создали пространные описания правителей, доказывая их греховность и связывая с ней происходящие бедствия, авторы летописей зачастую указывали на это как на факт, уже не требующий глубоких обоснований11.
Отметим, что 1613 г. является концом бедствий в описаниях книжников, летописцев и создателей иных памятников эпохи. Несмотря на попытки ряда исследователей указать, что подобная концепция является «официальной идеологией», не отражавшей реального положения вещей12, в реальном сознании авторов источников избрание Романова стало очевидным свидетельством возвращения Божьей милости стране: объяснение современников не «отменяет» реконструированную картину социально-экономического кризиса, но и ни в коей мере не подчиняется ей.
1 Хронограф 1617 г. (БЛДР. Т. 14. С. 560).
2 Новый летописец // ПСРЛ. Т. 14. Ч. 1. С. 50.
3 Там же. С. 128-129.
4 Вельский летописец // ПСРЛ. Т. 34. С 239,244,262; Мазуринский летописец // ПСРЛ. Т. 31. С 149, 156.
5 Пискаревский летописец // ПСРЛ. Т. 34. С. 194.
6 Там же. С. 196.
7 Там же. С. 197-201,205.
8 Там же. С 207.
9 Там же. С. 211, 219.
10 Московский летописец // ПСРЛ. Т. 34. С. 221-222.
11 Несмотря на то, что во многих официальных документах, созданных при Михаиле Романове, избрание Годунова и правление Шуйского представлялись как вполне законные акты.
12 В XX в. начало и конец Смуты, как и природу самого феномена, традиционно определяли через социально-политические отношения (ср.: «Хорошо известно, что Смута началась с восстания жителей южных окраин против центральных властей в Москве»: Флоря Б.Н. Русское общество в Смутное время / Исторические записки. Вып. 6. М., 2003. С. 34). Оценка распространялась при этом и на современников событий. По мнению Д. В. Лисейцева, Смута в представлениях людей XVII в. продолжалась до 1619 г.; мысль о прекращении Смуты в 1613 г., утверждавшуюся не только в книжности и летописях, но и, в частности, Посольским приказом, исследователь считает официальной концепцией, «далекой от реального положения вещей». В качестве доказательства выдвигаются следующие факты: 1) кризис в стране продолжался вплоть до 1618 г., 2) многие памятники говорят об этом времени как о «шатком и беспутном», 3) материалы «Слова и дела» фиксируют неуважительное отношение к Михаилу Романову, 4) большинство сказаний о Смуте заканчиваются не 1613, а 1619 г. (Лисейцев Д.В. Еще раз о происхождении... С. 5-7; Он же. Смутное время... С. 322-323). Выводы представляются, однако, весьма спорными: отождествлять Смуту с беспорядками, «шаткостью и беспутством» можно, лишь оценивая это явление; представления современников о природе бедствий связывают Смуту с грехами общества и казнями, не прекращавшимися со времени правления Годунова до избрания Романова, которое возвратило Божью милость людям. Материалы «Слова и дела» отражают совершенно особое восприятие царей новой династии, сложившееся во многом в результате Смуты, но не свидетельствующее о ее продолжении до 1619 г. в сознании современников (в документах «Слова и дела» не обнаруживается никакой привязки к этой дате). Наконец, памятники начала XVII в. могут говорить как о событиях самой Смуты, так и предшествующих и последующих событиях. Предположение Д.В. Лисейцева о том, что символическими началом и концом Смуты становятся явления комет в 1604 и 1619 гг. (первое свидетельствовало о бедах, грядущих на Русь, второе - о бедах, знаменуемых уже не русским, а полякам), также не представляется убедительным (см.: Он же. Еще раз о происхождении... С. 5-7). Рассказы о явлении комет взяты из разных источников, причем в каждом из них не говорится о другом знамении - связь выстроена исследователем, но не авторами XVII в. (явление кометы при Борисе знаменовало грядущие беды, подобно массе иных описанных знамений, а аналогичное явление в 1619 г. в свою очередь знаменовало поражение вторгшихся в страну врагов). Оба сообщения не связаны с хронологическими границами Смуты. Оценки иностранцев и другие данные, внеположные объяснениям русских авторов, тем более не раскрывают их представления о Смуте и времени ее завершения (см.: Он же. Смутное время... С. 324-325). В то же время предположения о «реальных представлениях» людей, не оставивших после себя записей, вынужденно носят гипотетический характер и легко оспариваются.
<< Назад Вперёд>>
