Развитие минного оружия в русском флоте

По приказанию генерал-лейтенанта Веревкина — идти к Сулине и вступить в бой с находящимися там 4 турецкими броненосцами — я с вверенным мне отрядом судов 26 сентября к вечеру подошел к нашему минному заграждению.

Постановку мин у Сулины я поручил командирам миноносных катеров лейтенантам Крускопфу, Лощинскому, Фридрихсу и Скрягину, мичману Радецкому и гардемарину графу Строганову.

Распоряжение по постановке мин поручил лейтенанту Крускопфу как старшему в чине. Гардемарин Строганов назначен был форзейлем⁸⁶ для наблюдения за неприятелем во время постановки мин. Ему же было поручено предупредить меня об окончании устройства заграждения и вообще обо всем, что могло случиться при исполнении этой работы.

В 10 ч. вечера отправился вниз по Сулинскому рукаву лейтенант Крускопф. На буксире миноносного катера пошли две большие лодки с 30 человеками охотников из Дорогобужского полка с целью оттеснить турецкий пост, если бы он случился близ знака 2-й мили, где следовало поставить мины.

Людей этих предполагалось высадить на берег на 3-й миле.

Для той же цели по правому берегу Дуная было послано 60 человек охотников из того же Дорогобужского полка. Эти 60 человек дошли только до 5-й мили, потому что далее не было возможности продвигаться вперед по непроходимости плавней.

Вслед за катером лейтенанта Крускопфа отправились остальные катера с минными плотами на буксирах; каждый из них должен был поставить по две мины.

Предполагалось, что катера окончат работу к часу ночи и что флотилия перейдет на боевую диспозицию к рассвету; поэтому для того, чтобы можно было в темноте отыскать якорные места судов, лейтенантам Крускопфу и Фридрихсу было приказано ожидать флотилию между 3-й и 4-й милями, а лейтенанту Скрягину около 6-й мили, где должно было остановиться санитарное судно.

Ночь на 27 сентября была очень темна, а потому катера потеряли много времени, пока определили место высадки охотников. Не найдя знака 2-й мили, катера подошли слишком близко к Сулине, и их течением нанесло на бон, где они были замечены неприятелем. С большими усилиями отойдя от бона, командиры катеров сбросили дреки и начали постановку мин под картечным и ружейным огнем.

Несмотря на то, что офицеры и нижние чины на катерах были первый раз в огне, мины были поставлены без суеты и хорошо, как и показали последствия. При постановке мин случилось, однако, одно неприятное обстоятельство: у мичмана Радецкого оборвался буксир от минного плота, вследствие чего плот, мины и 1 матрос поплыли вниз по течению. Матрос вплавь достиг берега и подтащил плот к камышу. Он хотел потопить или испортить мины, но не сумел этого сделать.

Нужно предполагать, что плот попал в руки неприятеля, человек же на другой день был взят из плавней на отряд.

Получив уведомление об окончании минного заграждения, и в 6 часов утра 27 сентября пошел с отрядом судов к Сулине.Подходя к 6-й миле, было замечено, что один из броненосцев Хифзи Рахман поднял на стеньгах боевые флаги и готовился сняться с якоря и что навстречу нам вышли из Сулины 2 парохода: Картал и другой — деревянный трехмачтовый. Картал, сидящий не более 3 фут., прошел наше минное заграждение без вреда для себя и, заметив в камышах охотников и катера, бывшие впереди, открыл по ним картечный огонь.

Флотилия подвигалась вперед осторожно, предполагая (основываясь на словах лазутчиков) неприятельские минные заграждения; поэтому впереди судов шел пароход Опыт с приспособлением для отыскания мин. Заметя критическое положение катеров и наших охотников на правом и на левом берегах рукава, которые были совершенно открыты и не имели возможности отступить, так как сзади них находились глубокие плавни, я приказал Опыту возвратиться и пошел на шхуне Ворон полным ходом навстречу турецким судам. Моему движению следовали шхуны Утка и Лебедь.

Картал после первых выстрелов с Ворона поворотил назад, а большой пароход продолжал приближаться. Ворон и Утка завязали уже с ним перестрелку, довольно удачную, так как два снаряда попали в него, как вдруг показался большой столб воды и пароход потонул, взорванный одною из мин, поставленных в предшествовавшую ночь.

После взрыва турецкого парохода Картал скрылся в Сулину, а Хифзи Рахман остался на месте, изменив, повидимому, принятое прежде намерение выйти к нам навстречу.

Избавившись так легко от сравнительно сильного противника, отряд судов в 8 ¼ ч. утра занял позицию между 3-й и 4-й милями устья Сулинского рукава и начал перестрелку с броненосцами Хифзи Рахман и Мукадем Хаир. Я называю броненосцы по именам, основываясь на показаниях лазутчиков.

Снаряды Мукадем Хаира ложились от судов не ближе 250–300 саж., бомбы же носового орудия Хифзи Рахмана разрывались все ближе и ближе. После взрыва одной из них у самого борта Ворона я счел благоразумным несколько отойти, тем более что наши снаряды во многих случаях перелетали.

В 1 ч. пополудни сделался туман, и перестрелка прекратилась.

Снаряды наши ложились хотя и недурно, но броненосцы остались на прежних местах. К вечеру суда флотилии отошли с боевой позиции к 5-й миле.

Ночью заграждение было усилено постановкою новых гальваноударных мин. 28 сентября в 7 ч. утра, как только утренняя мгла рассеялась, отряд судов занял прежнюю диспозицию, но заметив, что броненосцы несколько отодвинулись, я приказал шхунам и мортирной барже приблизиться к Сулине.

В 9 1/2 ч. утра удачный выстрел из кормового орудия Ворона повредил самого опасного для нас из ближайших к нам броненосцев — Хифзи Рахмана. Кажется, один из паровых котлов его был взорван. Немедленно после этого броненосец спустился по течению к выходу в море, остановился там борт о борт с другим броненосцем и прекратил пары.

Повреждение и отступление Хифзи Рахмана, встреченное командою шхуны Ворон громким «ура», которое раздалось затем на всей эскадре, случилось в присутствии генерал-лейтенанта Веревкина, который поздравил с успехом меня, командира шхуны и команду и наградил комендоров деньгами за хорошую стрельбу.

С отступлением Хифзи Рахмана отряд судов мог совершенно без риска подойти к нашему минному заграждению для более успешного действия против оставшегося еще в бою броненосца передовой линии, который, впрочем, ограничился только немногими выстрелами, ложившимися гораздо правее наших судов.

Сперва это обстоятельство казалось мне чрезвычайно странным, тем более что наши снаряды, особенно с Ворона, ложились очень хорошо и один из них даже попал в броненосец, но потом я заметил, что Мукадем Хаир стоит за насыпью, которая совершенно скрывала его блиндированную батарею от нас. Эти кучи мусора⁸⁷, прикрывавшие броненосец от нашего прицельного огня, в то же время мешали и ему стрелять в нас.

Результаты бомбардировки 28 сентября были более удачны, чем можно было надеяться, взвешивая наши и неприятельские средства. Если нам удалось сбить с позиции одного из броненосцев и заставить отступить другого, то это можно приписать моральному действию взрыва одного из неприятельских пароходов, а равно и их неудаче, так что неприятель поставил себя в положение слабейшего противника и даже ничего не делал для того, чтобы отнять у нас возможность пристреляться к нему.

Западная часть города, защищаемая прежде двумя броненосцами, батареею, фугасами, минами и бонами, после бомбардировки 27 и 28 сентября осталась только при одной 8-орудийной батарее и бонах, так как броненосцы отступили, Хифзи Рахман вышел из боя, а другой — Мукадем Хаир - стал за кучами мусора, так что решительно не мог действовать по нашим судам и по левому берегу. С отступлением этого последнего броненосца фугасы, уложенные впереди первого бона, сделались недействительными, потому что гальваническая батарея, по словам лазутчиков, находилась на нем.

По моему мнению окончательное поражение турецкой эскадры, стоявшей в Сулине, могло быть достигнуто только атакою миноносными катерами, давно уже готовившимися к этому решительному действию. Для успешной атаки миноносцев необходимо было взять батарею на правом берегу Сулинского рукава, картечный огонь 8 гладкоствольных орудий которой был опаснее для катеров, нежели огонь больших орудий всех 4 броненосцев. Последние, кроме того, не могли стрелять по нашим катерам, не попадая в своих же или в город. От дальнейшей же бомбардировки без особой счастливой случайности не было основания ожидать решительных результатов, потому что наши суда подошли уже к минному заграждению, поставленному в ночь с 27 на 28 сентября, откуда, однако, нельзя было действовать по броненосцам, стоявшим у Сулинских молов, т. е. в 1 1/2 мили от западной части города и в 2 3/4 мили от боевой позиции наших судов. Продолжая бомбардировку, следовало разобрать наше минное заграждение, выловить турецкие мины, поставленные у бонов, развести первый бон и пройти с флотилиею в самую Сулинскую гавань, откуда можно было бы сбивать батарею на правом берегу и завязать перестрелку с броненосцами. Но эта новая позиция значительно ухудшила бы наше положение, так как на ней мы не имели бы впереди себя преграды, наводящей страх на неприятеля. Турецкий адмирал, имевший флаг сперва на Мукадем Хаире, а затем перенесший его на другой броненосец, понял бы невыгоду нашей новой позиции и на этот раз не позволил бы стрелять по судам своей эскадры безнаказанно.

29-го я получил приказание отойти от Сулины с рассветом следующего дня, что я исполнил, отправив все суда отряда к 12-й миле 29-го вечером, а сам на шхуне Ворон остался на боевой диспозиции до рассвета 30 сентября со всеми паровыми катерами.

Уходя от Сулины, я приказал окончательно взорвать затонувший турецкий пароход, что было успешно сделано лейтенантом Фридрихсом при содействии лейтенанта Скрягина и гардемарина Строганова.

Кормовой флаг с затонувшего парохода снял лейтенант Фридрихс, а стеньговые — капитан-лейтенант Сатин и гардемарин Строганов. Генерал-майор Салацкий, командующий войсками на 6-й миле, уведомил начальника Нижне-Дунайского отряда, что, по сведениям, полученным от лазутчиков, и другой броненосец Мукадем Хаир поврежден.

Я об этом не доносил, потому что с отряда судов не замечено никаких признаков повреждения броненосца, скрывшегося за насыпью.

2 октября вследствие приказания вашего превосходительства возвратиться в Николаев сдал командование отрядом капитан-лейтенанту Юнгу и по пути осмотрел, по приказанию генерал-лейтенанта Верезкина, Килийский рукав Дуная.

«Морской Сборник», 1877 г., № 12, неофиц. отд., стр. 24–29.