Миронов

Когда Миронов на лодке подплывал к Старочеркасской, то не мог отделаться от ощущения, что вода в Дону выше того места суши, где располагалась сама станица. Это так его удивило, что он, сделав веслами пару гребков, снова начинал внимательно вглядываться в берега и сравнивать их с волнами, и снова создавалось точно такое же впечатление, что он плывет по возвышенности, а станица находится в низине. Миронов даже подумал, может быть, в глазах от усталости, долгого сидения на веслах миражи какие-то являются?.. Причалив лодку, он прихватил ружье, с которым почти не расставался с тех пор, как вступил в эту опасную должность, и выпрыгнул на берег. Собственна говоря, это не в прямом смысле берег, а искусственно насыпанный земляной вал. Но он не был таким высоким, как в стародавние времена, о чем Миронову пришлось читать в одной брошюрке, — шириной пять метров, с башнями, на которых стояли пушки. Ров с водою опоясывал всю станицу, глубиной четыре метра. Теперь, конечно, ничего такого нет, за исключением невысокого земляного вала.

Все казаки, связанные с рекой и промышлявшие на ней, а их было абсолютное большинство, внимательно следили за перемещениями помощника инспектора рыбнадзора и в совершенстве владели так называемым беспроволочным телеграфом, точно передавая друг другу, где он находится или куда вот-вот должен прибыть. И Миронов не удивился, увидев у причала праздно шатавшихся казаков. Кто-то из них услужливо подхватил брошенную Мироновым цепь, закрепил лодку и уверил, что ее никто не тронет до прихода хозяина.

Миронов взошел на земляной вал и огляделся. В глаза сразу же бросился занимавший полнеба войсковой Воскресенский собор. Во имя Воскресения Иисуса Христа. Девять золотых крестов, ослепительно сияющих на солнце, венчали купола и уходили в синеву, как бы поднимая ввысь все грандиозное сооружение, и Миронову казалось, что весь храм, величественный и голубой, будто оторвавшись от земли, парит в небе. Завороженно глядя на чудо рук человеческих, не отрывая взгляда, ничего не замечая вокруг, он прошел к храму и, чтобы унять волнение, остановился неподалеку. Снял фуражку, за пять шагов, как указывал Донской Синод, перекрестился. Таков обычай донского казачества. Подумал, как же его предки, донские казаки, строили этот храм, если они не знали не только геометрии и правил архитектуры, но даже элементарной грамоты. Ведь первое учебное заведение области Войска Донского открылось только в XVIII веке — Войсковая латинская семинария, да и та прекратила свое существование в 1758 году... Это каким же надо обладать даром, интуицией, талантом!.. Не иначе, Всевышний помогал им в свершении великих дел. Малограмотные казаки сотворили такое чудо. Первый главный храм Войска Донского они построили в 1652 году. Деревянный. Через восемнадцать лет он сгорел. Восстановили. Он снова сгорел через шестнадцать лет. В 1695 году Петр I посетил Черкесск и пожаловал сто рублей на строительство из камня главного храма Войска Донского. При посещении Черкасска в 1709 году Петр I «...лично поощрял народ к скорейшему окончанию оного, причем собственными руками положил на алтарной стене его несколько камней и залил их известкою» — так описывает это событие священник старочеркасского Воскресенского собора Григорий Левицкий. Двадцать один год строили, но храм ждал освящения еще три года. И вот стоит до сей поры в своем неповторимом великолепии.

Миронов, размышляя, как бы чуточку оттягивал время встречи с предметом, который он с детства мечтал увидеть и ради чего и приплыл в станицу Старочеркасскую. Печальный и страшный, он висит в галерее собора, справа у входа в молельный зал. Так, по крайней мере, ему было известно из рассказов бывалых казаков. Филипп Козьмич неторопливо поднимался по крутым ступеням и, кажется, еще не успев осмотреться, сразу же наткнулся взглядом на... цепь. Цепь Стеньки Разина, которой его приковали, когда везли на казнь. Надпись возле нее: «Цепь Разина, на которой в Древнем соборе в 1671 году содержался Стенька Разин». Эту цепь, на которой он последовал к своему последнему шагу на этой земле, потом вернули в Черкасск и почему-то вмуровали в галерею Воскресенского собора. Почему вернули в Черкасск, можно было понять — для устрашения и напоминания о том, что всякого, посягнувшего на самодержавный строй, ожидает жестокая и беспощадная расправа. Но почему для всеобщего и вечного обозрения выбрали именно место священного храма, этого многие не понимали, в том числе и Миронов. Для устрашения или сострадания?.. Но почти все стремились увидеть эту цепь — то ли поклониться, то ли укрепиться в силах, то ли осудить богоотступника?.. Генералы, офицеры, атаманы, старшины, рядовые казаки, казачки, писатели, поэты, политические деятели... Суриков, Пушкин, Раевский... У всех было одно желание — встретиться лицом к лицу с этой цепью, которая как бы символизировала и выражала всю сущность Степана Тимофеевича Разина, бесстрашного и могучего атамана Войска Донского.

Филипп Козьмич подошел совсем близко к цепи Разина. Долго вглядывался в ее черные тяжелые звенья, потом прикоснулся пальцами, на ладони попридержал, как бы пытаясь определить вес ее — ровно два пуда!.. Разин... Миронов... Оба донские казаки. Оба мятежного духа... Смерть не страшна — страшно забвение. И позор... Любимый с детства герой — Стенька Разин. Не смог он сделать всего, что обещал народу, не сумел как следует тряхнуть боярскую знать... Но поклониться всему честному православному люду, и последние прощальные слова обратить к нему, и умереть достойно — это он смог. Когда его, истерзанного и закованного в цепи, передали в руки палачу, поклонился он и с последними словами обратился к людям: «Прости, народ православный...» Перекрестился на храм Покрова и был сбит с ног палачом... Какой же могучей силой должен обладать человек!.. Когда оставалось жить какие-то доли секунды, он не бился в рыданиях и злобе, а мудростью и сдержанностью наполнил свой разум и сердце. Будто какое-то озарение снизошло на него — буйного, жестокого и беспощадного, и он справился со своим страданием и потрясением перед кончиной. В последний миг и то чувствовал кровное родство с народом. Только за одну эту невероятность человеческого духа память о Разине могла бы быть бессмертной и стать предметом не только восхищения, но и воспитания сынов Родины...

Надо знать и хранить в памяти даже сам путь от темницы к месту казни. После четырехсуточных пыток Степана Тимофеевича Разина приковали под специально сооруженной виселицей на повозке за шею, пояс, ноги... Но о самом страшном и невероятном напоминает гамбургская газета «Северный Меркурий»: «Обе руки Разина были биты гвоздями к краям повозки, и из них текло много крови. В середине виселицы была прибита доска, которая поддерживала его голову...» Миронов ясно представлял, как Разин, истекая кровью, кричал с повозки: «Вы думаете, что убили Степана, но настоящего вы не поймали. Есть еще много Разиных, которые отомстят за мою смерть!..»

Снова свидетельства иностранных корреспондентов: «...Он выслушал смертный приговор, решительно не умея измениться к лучшему, еще более держался своей непокорности... Он нимало не озаботился тем, чтобы думой приготовиться к смерти, напротив, его движения выражали гнев и ненависть. Таково было непреодолимое бешенство тирана: раз он не мог прибегнуть к оружию, он решил мстить молчанием. Только людям поклонился: «Прости, народ православный!..» и перекрестился на храм Покрова».

«Отсечена правая рука... Левая нога... Левая рука... Правая нога... Но Степан Тимофеевич Разин продолжал жить. И — молчать. Хотя по заключению врачей в таком состоянии человек становится уже не богом избранным существом, а впадает в небытие. И когда устрашенный зверством палача закричал его младший брат Фрол: «Я знаю слово государево!», Разин, по-видимому, собрал остатки сил и сказал: «Молчи, собака...» Палач взмахнул топором — и голова была отсечена...»

Значит, сознание жило, и мозг перенес всю невероятную боль и все время был под волевым контролем человека. Значит, человек все может!... Все может вынести — и не хныкать! Конечно, если он — человек.

...Миронов, словно услышав хруст костей Разина под топором палача, вскочил с тюремной железной кровати и какое-то время неподвижно стоял... Мысленно он так пережил эту казнь, будто не Разину, а ему... отрубили голову. Миронов как-то неуверенно поднял руку и потрогал шею... Потом запустил пятерню в еще густые, но с проседью волосы на голове... Значит, еще жив... Жив... И думать о казни не хочет. Не думать — запретил он себе. Но помимо воли возвращался к этой мысли, хотя и знал: чтобы забыть, есть только одно средство — досмотреть эти страшные картины до конца...

...Верховые казаки, прапрадеды Филиппа Козьмича, безоговорочно поддержали Разина и влились в его войско. Значит, и в его жилах течет бунтарская кровь сподвижников Разина?.. Выносливые и неистовые люди, эти верховые казаки. Никогда не спрашивают, силен ли враг и сколько его. Единственный вопрос их интересует: где он?

Миронов долго стоял возле цепи Стеньки Разина. Почувствовал, как за спиной тяжело дышит собравшаяся толпа и всхлипывают женщины; он шагнул в сторону и увидел плиту, впаянную в одну из колонн молельного зала. На ней надпись: «Лета 7188 (1680 год) месяца июля в 16 день преставился раб божий войсковой атаман Корнелий Яковлевич на память святого мученика Афиногена и учеников». И как молния озарила — так это же крестный отец Стеньки Разина, который держал на своих когда-то могучих руках крохотное тельце мальчонки, а потом предал его в руки... палача! Возможно ли такое злодейство?! Вот тебе, Миронов, и романтичные донские казаки, влюбленные в свой родимый песенный край...

Нет, подождите, а как же такое могло случиться?.. В уме Миронова страшное сочетание событий пока никак не могло вместиться. Но ведь это правда!.. Было лето 1630 года. Большой праздник — у сподвижника атамана Войска Донского богатого казака Тимофея Разина родился сын. Нужно быть очень состоятельным человеком Черкасска, чтобы пригласить крестным отцом самого войскового атамана Корнелия Яковлева и чтобы тот дал свое высокое согласие. Корнелий Яковлев согласился подержать перед купелью крохотное дитя... Потом были скачки в честь знаменательного события, рубка лозы, вольтижировка... Прямо на улице расставленные столы со всякой снедью, вином, песни, пляски...

Воспитывался Стенька в богатстве и сытости. Как сына казака его в три года от роду посадили на коня и провезли по двору. В пять лет он уже самостоятельно скакал на коне по улицам, участвовал в военных забавах таких же, как и он, донских казачат. В юношеском возрасте настолько преуспел в военном деле, что ему доверяли командовать отрядами в походах и боях. В девятнадцать лет участвовал в почетной «зимовой» станицы... Сила, ловкость, бесстрашие, да еще и мудрость и расчетливость прибавились, и получился надежный воин, которому однажды Казачий Круг поручил даже вести дипломатические переговоры с калмыками. Наверное, тут не обошлось без влияния богача — родного отца и всемогущего атамана Войска Донского — крестного отца. Чего юному Стеньке Разину недоставало?.. Славы, денег, власти? Всего у него, кажется, было в достатке. Хотя ведь человеку всегда всего мало...

Тут, конечно, никто не собирается развенчивать романтический образ легендарного народного вожака, донского казака Стеньки Разина. Но ведь все это было... Донского казака? Разве Стенька Разин — донской казак? Чистокровный? Несомненно!.. А говорят, что он — тума. Тума? Тоже правда — он сын донского казака и восточной женщины. Значит, не чистокровный? Трудноватый это вопрос... Может, поэтому в Разине и отсутствовали мягкость и романтичность характера, которые наряду с грубостью и жестковатостью все-таки являлись отличительными чертами донских казаков. Миронов, наверное, имеет в виду случай с персидской княжной?.. Можно верить, можно не верить, но ведь народ, его память еще никогда не подводила. Однако воспользуемся документами, которые оставили истории голландский корабельный мастер Ян Стрейс и наемник русской армии Людвиг Фабрициус...

Более трехсот лет прошло, а народ продолжает петь песни о Стеньке Разине, и, смею утверждать, чуть ли не все жалеют красавицу княжну.

Да и сам Филька Миронов, хоть и не любил девчонок, особенно в мальчишеском возрасте, а вот персидскую красавицу княжну всегда жалел. И в то же время виновника ее печально-трагической участи никогда не осуждал. Возможно ли такое раздвоение-соединение?..

Итак, послушаем иностранных свидетелей, которые непосредственно сталкивались со Стенькой Разиным. Слово Яну Стрейсу. Дважды он встречался с вожаком донской вольницы: «Разин пребывал на судне с тем, чтобы повеселиться, пил, бражничал и неистовствовал со своими старшинами. При нем была персидская княжна, которую он похитил вместе с ее братом. Он подарил юношу господину Прозоровскому, а княжну принудил стать своей любовницей. Придя в неистовство и запьянев, он совершил следующую необдуманную жестокость и, обратившись к Волге, сказал: «Ты, прекрасная река, от тебя я получил так много золота, серебра и драгоценностей, ты отец и мать моей славы, чести и тьфу за то, что я до сих пор не принес ничего в жертву тебе. Ну хорошо, я не хочу больше быть неблагодарным!» Вслед за тем схватил он несчастную княжну одной рукой за шею, другой за ноги и бросил в реку. На ней были одежды, затканные золотом и серебром, и она была убрана жемчугом, алмазами и драгоценными камнями, как королева. Она была весьма красивой и приветливой девушкой, нравилась ему и во всем пришлась ему по нраву. Она полюбила его из страха перед его жестокостью и чтобы забыть свое горе, а все-таки должна была погибнуть таким ужасным и неслыханным образом от этого бешеного зверя».

Ян Стрейс, находясь в то время на струге Стеньки Разина, был прямым свидетелем разыгравшейся трагедии. А вот Людвиг Фабрициус был косвенным свидетелем, о чем он пишет в книге «Три путешествия»: «Стенька весьма необычным способом принес в жертву красивую и знатную татарскую деву. Год назад он полонил ее и до сего дня делил с ней ложе. И вот перед своим отступлением (из Яицкого городка) он поднялся рано утром, нарядил бедняжку в ее лучшие платья и сказал, что прошлой ночью ему было грозное явление водяного бога Ивана Гориновича, которому подвластна река Яик. Тот укорял его за то, что он, Стенька, уже три года удачлив, столько захватил добра и денег с помощью водяного бога Ивана Гориновича, а обещаний своих не сдержал. Ведь когда он впервые пришел на своих челнах на реку Яик, он обещал богу Ивану Гориновичу: «Буду я с твоей помощью удачлив, то и ты можешь ждать лучшего из того, что я добуду». Тут он схватил несчастную женщину и бросил ее в полном наряде в реку с такими словами: «Прими это, покровитель мой Горинович, у меня нет ничего лучшего, что я мог бы принести тебе в дар или жертву, чем эта красавица».

В этих единственных письменных свидетельствах гибели прекрасной пленницы есть некоторая разноголосица, и потому некоторые исследователи делают вывод, что, мол, не было в действительности на струге Разина никакой женщины-девицы и атаман не мог так жестоко поступить с княжной... А что же было?.. Тогда, выходит, и песню, которую люди с печальной любовью к Стеньке Разину поют вот уже более трех столетий, считать ложной?..

Удивительно еще и то, что все жалеют красавицу княжну, но никто не осуждает Стеньку Разина. Так что и особой нужды нет в защите нравственности атамана. Знакомясь со многими трудами, посвященными Степану Тимофеевичу Разину, Миронов обрадованно обнаружил удивительный интерес А. С. Пушкина к судьбам донских бунтарей — Разина, Булавина, Пугачева, вообще к донскому казачеству. Но особенно к атаману Стеньке Разину: «Стенька Разин был моим первым героем, и я уже мечтал о нем, когда мне не было восьми лет». Кстати, и о красавице княжне неожиданно обнаружилось еще одно свидетельство П. X. Граббе: «Пушкин занят был в то время историей Пугачева и Ст. Разина. Последним, казалось мне, больше. Он принес с собой брошюрку на французском языке, переведенную с английского, изданную в те времена одним капитаном английской службы, который по взятии Разиным Астрахани представлялся ему и потом был очевидцем казни его. Описание поиска, обогащенного грабежом персидских северных областей, любопытно также описание праздника, данного Разиным на Волге, где он, стоя на лодке, произнес к первой из русских рек благодарственное воззвание, приписывая ей главные свои успехи и обвиняя себя, что ничего достойного не принес ей в жертву. При этих словах, к удивлению и ужасу всех присутствующих, он схватил прекрасную пленницу, черкешенку, любовницу свою, и бросил в Волгу. В этом обращении к Волге много дикой поэзии, и, переложенное в пушкинские стихи с описанием происшествия, оно могло бы быть очень занимательно».

А. С. Пушкин за год до гибели перевел на французский язык песню о казни Стеньки Разина:

На заре то было, братцы, на утренней,

На восходе красного солнышка,

На закате светлого месяца,

Не сокол летал по поднебесью,

Ясаул гулял по насадику.

Он гулял, гулял, погуливал,

Добрых молодцев побуживал:

«Вы вставайте, добры молодцы,

Пробуждайтесь, казаки донски!

Нездорово на Дону у нас.

Помутился славный Тихий Дон

С вершины до Черного моря.

Атамана больше нет у нас,

Нет Степана Тимофеевича.

По прозванию Стеньки Разина: Поймали добра молодца,

Завязали руки белые,

Повезли во каменну Москву

И на славной Красной площади

Отрубили буйну голову.

Никто не знает точного рождения Разина. Но доказывая, что он родился в Черкасске, исследователи делают это с помощью все тех же песен:

У нас-то было на батюшке Тихом Дону,

Во славном было во городе у нас во Черкасске.

Жила-была у нас тут благочестивая вдова.

Не имела она, братцы, бескорыстного греха,

А нынче вдова себе сына родила.

Пошла слава по всему нашему Тихому Дону.

Тут съезжались все попы, дьяки, архидьяконы,

Нарекали ему имечко Степанушкою...

Из песни можно сделать вывод, что Стенька Разин действительно родился в Черкасске и что он не только тума, но еще и нахаленок, то есть от кого он, собственно говоря, произошел — неизвестно. Может быть, от того же войскового атамана, который, чтобы быть ближе к сыну, стал, прикрываясь своеобразной ширмой, его крестным отцом?.. На самом деле Корнелий Яковлев — родной отец Стеньки Разина?

И еще песня, которая и отрицает незаконнорожденность, и как бы косвенно утверждает ее:

У нас-то на Дону, в Старочеркасском городу,

Появился собака прирожденная тума... [ 128]

Такую песню можно сочинить, испытывая какие-то недобрые чувства к вдове и к тому, от кого она произвела на белый свет сына. Маловероятно, что над законным сыном богатейшего казака, друга могущественного атамана Войска Донского, который дал согласие крестить младенца, шутили так зло. Вряд ли бы кто посмел. Но вот чего не может понять Миронов: как отец, крестивший сына, сам же и предал его, заковал в цепи и держал как дворовую собаку... Правда, заковал не беспомощного младенца, а закаленного в схватках воина. Но ведь Стенька Разин был в то время тяжело ранен!.. В 1667 году он во главе отряда в 600 человек пошел на Азов. Потерпел неудачу и повернул на Волгу. Богатые казаки даже помогли снабдить отряд оружием и продовольствием, думая, что и им, может быть, перепадет от богатой добычи... Захватил Царицын, Яицкий городок, Дербент... Разгромил персидский флот...

Этот так называемый «Каспийский поход» Стеньки Разина длился более двух лет и являлся традиционным походом казаков «за зипунами». Вернувшись на Дон, вблизи станицы Раздорской построил городок — Кагальник...

В это время на Дон прибыл дьяк Герасим Евдокимов. Привез казакам припасы от царского правительства. И еще было у него тайное задание: разведать, что думает в дальнейшем предпринять Стенька Разин? Войсковой атаман и богатые казаки с почетом собрались проводить дорогого гостя в обратную дорогу. На Круге решали, кого послать в составе легковой станицы: атамана, есаула и десять казаков. Неожиданно объявился в Черкасске Стенька Разин, вошел в Войсковой Круг, приказал царского посла затолкать в мешок и бросить в воду... Хотел было протестовать его крестный отец, могущественный атаман Войска Донского, но силенок у него оказалось маловато... С того события возникла смертельная вражда между крестником и крестным...

Стенька Разин снова собирает отряд и отправляется теперь уже с целью: «...Вывести воевод на Руси и бояр на Москве, вывести также всех мирских кровопивцев и повсюду ввести казацкое управление»... Откровенно говоря, Миронов так и не понял, в чем разница между первым походом «за зипунами» и вторым, который начался весной 1670 года?..

Стенька Разин двинулся на Царицын, Астрахань, где организовал новую форму правления — Казачий Круг. Конфисковал имущество богатых... Но он не представлял себе, какая же власть будет после свержения царского правительства. Недоумение вызывает то обстоятельство, что Разин возил с собою «царевича Симеона» — Ивана Воробьева. Выходит, что, свергнув одного царя, он имел наготове другого?..

Под Симбирском отряды Стеньки Разина были разбиты правительственными войсками.. «Страшно было смотреть на Арзамас, его предместья казались совершенным адом. Повсюду стояли виселицы, и на каждой висело по 40–45 трупов. Там валялись разбросанные головы и дымились свежей кровью. Здесь торчали колья, на которых мучились преступники, и часть была жива по три дня, испытывая неописуемые страдания»... «Только в Арзамасе казнено 11 тысяч человек, а всего уничтожено до ста тысяч». А ведь в войске Разина было всего лишь около двадцати тысяч человек.

Сто тысяч казнено. Дорогая цена «за зипуны» Стеньки Разина!.. Выходит, жертвами стали совершенно невиновные люди, ни сном ни духом не помышлявшие о чужих кафтанах... Вот ведь как получается — грабили города, убивали людей, упивались разудалой силушкой своей одни, а отвечать за их деяния пришлось другим?.. Уж не хочешь ли ты, Филипп Козьмич Миронов, умалить заслуги донского казака, отважного атамана Степана Тимофеевича Разина? Заслуги? Перед чем и кем? В чем они, эти заслуги? Два с лишним года, признают все историки, он ходил «за зипунами», что значило, просто-напросто разбойничал со своими шайками (1667–1669 годы). В 1669–1670 годах жил, буйствуя, в специально для себя и своей дружины выстроенном городке Кагальнике. В 1670 году собирался идти в поход на Москву против царя, при этом держа за пазухой царевича... Но вместо похода на Москву пошел вон куда — на Астрахань. Вроде бы и не по пути. Стало быть, опять «за зипунами», опять соблазнился легкой добычей? А иначе зачем? Если даже предположить, что он хотел пополнить отряд, так там не так уж и много голытьбы, за счет которой и росло войско Разина... Да и чтобы идти на Москву, надо было готовить это самое войско — обучать, вооружать... Но для этого не было, по-видимому, ни желания, ни умения. А с отрядами, вооруженными кольями, дубинами, рогатинами и топорами, можно устраивать набеги только за ясыром, а не сражаться с регулярными правительственными войсками. Иначе такие походы недостойны той роли, которая им отводилась...

Нет, он, Миронов, сделал бы все по-другому. После драки... Не слишком ли он строг, однако? Да нет, просто кое-что прочитал, узнал и теперь размышляет... И все равно не понимает Миронов, как это — держать младенца над купелью, а потом теми же руками приковать его на цепь, как собаку... И это делал крестный отец Стеньки Разина... Да еще и злорадствовал при этом: «Вырос волчонок с матерого волка, вона как тряхнул государевы устои, всю Русь перебаламутил. Говорил куму Тимофею;, пригляд нужен за Стенькой, не усмотрел. Да и я слаб оказался, не смог вовремя укоротить змееныша. Но ничего, теперь конец крестничку!»

14 апреля 1671 года в городке Кагальник тяжело раненного Стеньку Разина заковали в цепи и привезли в Черкасск. Здесь его пытали долго и безуспешно... 2 июня он был доставлен в Москву. Четыре дня пыток, и на рассвете 6 июня 1671 года — казнь...

Когда Стеньку Разина отправляли в Москву, прощаясь с родиной, он сказал казакам: «Пусть видит весь народ крещеный, что за него я голову сложил. Пусть в Москве меня казнят, пусть колесуют, пусть тризну справят падо мною, пусть упьются кровью казацкой под стон народный, но не должно погибнуть сделанное мною. Не мог я дело совершить, другие довершат... Вспомнят тогда казаки меня, донского казака Степана Разина, и клич мой казацкий боевой, когда их подлый дьяк как стадо перепишет и целованием креста на верность приведет».

Ну а мужеству, характеру Разина ты, Миронов, отдаешь дань? Не только отдаю, но готов стать на колени и поклониться. Он встал-таки на колени, перекрестился и коснулся лбом холодных плит храма. Приподнялся. Суровый. Нелюдимый и, кажется, мало что видящий вокруг себя, как в полусне начал продвигаться в глубь храма. Вдруг что-то непонятное произошло с его головой — какое-то ослепление или очищение? Он просто не мог объяснить своего ощущения. В голове будто ни одной мысли, и такая она легкая, чистая стала. Он сделал полшага в сторону — и снова тяжесть обычная вступила в голову. «Что бы это значило?» — подумал и вернулся на эти самые полшага назад и специально встал на то место, где ему почудилось облегчение, похожее на детскую радость. И, о чудо! — снова такое же светлое и легкое озарение. Он опустил голову, как-то весь расслабился, его широкие плечи опустились... Во всем теле чувствовались радость и легкость. Обновление и успокоение.

Потом Миронов узнал, что в самом центре храма есть такая точка, через которую невидимой нитью связываются небо и земля, и если человек найдет ее, то почувствует как бы возрождение всех своих духовных и физических сил... Вот тебе, подумал Филипп Козьмич, и безграмотные предки!.. Это какой же надо сверхъестественной святой силой обладать, талантом, даром, чтобы осуществить невероятный замысел — сосредоточить в одной невидимой нити разлитую в мире божественную энергию! И чтобы эта энергия проникала в человека и воскрешала его.

Будто одновременно прикоснувшись к небу и земле и получив от них концентрированную энергию солнца, воздуха, воды и недр, он по-новому взглянул на иконостас, составленный из ста двадцати пяти икон в золотых рамках от пола до сводов... Такого великолепия ему еще не приходилось встречать, и он непроизвольно перекрестился... Что это с тобою, Филька Миронов? Ведь тебя же считали чуть ли не безбожником! Да и сам ты, помнится, хорохорился, что не веришь в бога. Выходит, глупая молодеческая самонадеянность может явиться где-нибудь в глухом месте, в степи... А вот когда тут постоишь, потрясенный и безмолвный, да поглядишь и подумаешь хорошенько, то не только голова прояснится, но и мысль возникает, что всякое творение не обходится без участия могущественных сил. Ему на память пришли слова его дяди по имени Тит, богатого казака, который всегда говорил, что за любое дело надо браться с именем Бога, помолясь, и дело тогда сладится.

<< Назад   Вперёд>>