Провожали на фронт Филиппа Козьмича поздним утром, когда солнце встало уже в дуб. Было тепло, но не жарко. Мир вокруг нежен и грустен. Фронтовики, пришедшие проводить Миронова, не замечали особой его тоски и требовательно просили подсказать, что делать, чтобы не попасть впросак, как в 1906 году. По-свойски разговаривая, вскоре с удивлением обнаружили, что на семейные проводы Филиппа Козьмича собралась огромная, к тому же взволнованная толпа. После выздоровления выезжает на фронт не рядовой, ничем не примечательный казак, а войсковой старшина, дворянин, талантом и кровью заслуживший ото высокое звание, но оставшийся таким же близким и понятным, каким был всегда. С именем которого станичники связывают решение многих жизненно важных и неотложных вопросов, тем более в такое шаткое время, какое теперь стоит на дворе.
Незаметно возник стихийный митинг. Филиппа Козьмича попросили подняться на подготовленную в далекий путь походную повозку, чтобы всем было слышно. Увлекаясь, он начал говорить громко и горячо, постепенно вытесняя из своего сердца боль расставания: «Я против «победы до победного конца». За три года русский народ понес невозвратимые жертвы — миллионы загубленных жизней солдат и казаков. Реки пролитой крови, слез матерей, осиротевших детей и вдов. Я против войны! Я за победу рабочих и крестьян. За волю и свободу трудящемуся человеку. За справедливый мир с Германией. Но не с Вильгельмом II. Он полетит с трона, как полетел Николай II. Рабочие Германии установят власть Советов. Поверьте и запомните мои слова: социальная революция в России будет продолжена в Германии. Для нас, казаков, донских, кубанских, терских, оренбургских, сибирских и других, должно быть ясным, что если мы пойдем за генералами, то на троне появится снова самодержавный царь. Если мы пойдем за Калединым, а он этого очень хочет, то мы придем сначала к удушению большевиков, потом к удушению демократической республика и подойдем к республике буржуазной, окажемся в лапах господина Пуришкевича, за спиной которого прячется царь. Если мы, казаки, пойдем с большевиками, то каяться нам не придется, ибо их программа ясна. Может быть, много у них утопического, много крайностей, но цель у них одна — социальная революция. Нам, казакам, с большевиками отношения ломать не стоит. С большевиками мы всегда договоримся, и тогда основные завоевания социальной революции останутся за трудящимися... Меня называют большевиком, а это слово для некоторых такое страшное, что им начали пугать даже маленьких казачат. Одни не знают, кто такие большевики, другие хотя и знают, но злобствуют, играя на невежестве огромной массы казаков и всего населения области Войска Донского. Я вам открыто скажу — генералы шельмуют. И буржуи вместе с ними. Я непричастен, не записывался в большевики, но если они проводят социальную революцию, я пойду с ними....»
Кто посмеет теперь упрекнуть Миронова за его чистую веру в идеалы революции?! За его страшную, непоправимую ошибку.
Не успокоил Филипп Козьмич прощальной речью земляков-станичников, наоборот, кажется, еще большее смятение посеял в их кудлатых, чубатых головах. Выпили походную, закусили «рукавом», и когтистые пальцы полезли к затылку, чтобы в глубоком раздумье почесать его.
Миронов поклонился матери и отцу — в ноги. Поклонился станичникам и родимой сторонушке на все четыре стороны, и рванули кони...
Не успела, кажется, еще улечься пыль на дороге, поднятая лошадьми и походной бричкой Миронова, как Усть-Медведицкую снова залихорадила потрясающая весть. Оказывается, явился очередной лидер, готовый во имя народа спасти погибающую Русь-матушку. Опозоренную и растерзанную, охваченную отчаянием и стыдом за свой затурканный, с панически-запутанным и развращенным сознанием народ. Все политические авантюристы и военные деятели, берясь за оружие или слово, выступали за народ и во имя богоносного русского народа, который понятия о них не имел и, конечно же, не просил у них защиты.
Миронов по дороге на фронт узнал о вооруженном мятеже генерала Лавра Георгиевича Корнилова. Относительно неплохо знал его биографию и военные способности, так как они вместе находились в составе Румынского фронта. Корнилов — сын коллежского секретаря. Кадет. Выпускник Петербургского артиллерийского училища, причем по высшему разряду. Это говорило о недюжинных способностях молодого офицера. Все отмечали его вспыльчивый, взрывной характер и неудержимое стремление только вперед — ничто не могло его заставить отступить... В апреле 1915 года Корнилов, кажется, из-за своего — только вперед, только к победе — попал в плен. Через год бежал и явился прямо в Ставку Верховного главнокомандующего.
Корреспондент «Русских ведомостей» пишет: «Когда обед, на котором присутствовали генералы: иностранцы, свитские, заканчивался, распахнулась дверь и вошел человек в оборванных лохмотьях и с «Георгиями» на груди. Четким шагом он подошел к генералу Алексееву и отрапортовал: «Честь имею явиться вашему превосходительству, генерал Корнилов». «Эффект был полный...»
Вскоре Корнилова назначили командиром 25-го корпуса, входившего в состав Особой армии. Потом он становится командующим войсками Петроградского военного округа... Главнокомандующим Юго-Западным фронтом, где стал известным тем, что 11 июля 1917 года потребовал от Временного правительства введения смертной казни на фронте.
19 июля 1917 года генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов постановлением Временного правительства был назначен Верховным главнокомандующим. Такой стремительной карьеры, кажется, еще не знал ни один генерал. Назначен он был вместо Брусилова, которого было по-человечески жаль. Ведь это он при своем назначении Главковерхом говорил: «Я вождь революционной армии, назначенный на мой ответственный пост революционным народом и Временным правительством, по соглашению с Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Я первым перешел на сторону народа, служу ему, буду служить и не отделюсь от него никогда».
Кстати сказать, казаки начали всячески поддерживать Корнилова. Стоило пронестись слуху, что якобы Временное правительство намеревается его сместить с поста Верховного главнокомандующего, как тут же было созвано экстренное собрание Совета Союза Казачьих войск 6 августа и принято что-то вроде декларации: «Генерал Корнилов не может быть смещен, как истинный народный вождь и, по мнению большинства населения, единственный генерал, могущий возродить боевую мощь армии и вывести страну из крайне тяжелого положения. Совет Союза Казачьих войск, как представитель всего Российского казачества, заявляет, что смена генерала Корнилова неизбежно внушит казачеству пагубную мысль о бесполезности дальнейших казачьих жертв, ввиду нежелания власти спасти родину действительными мерами. Совет считает нравственным долгом заявить Временному правительству и народу, что он снимает с себя возложенную на него ответственность за поведение казачьих войск на фронте и в тылу при смене генерала Корнилова. Совет Союза Казачьих войск заявляет громко и твердо о полном и всемерном подчинении своему вождю — герою генералу Лавру Георгиевичу Корнилову».
Такая же примерно резолюция была вынесена Союзом Георгиевских кавалеров, который... «немедленно отдаст боевой клич всем георгиевским кавалерам о выступлении совместно с казачеством».
26 августа 1917 года из Ставки Верховного главнокомандующего член Государственной думы Владимир Николаевич Львов привез Керенскому записку, в которой излагались требования Корнилова: «1. Генерал Корнилов предлагает объявить Петроград на военном положении. 2. Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего. 3. Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временно управлять министерствами товарищам министров впредь до образования Кабинета Верховным главнокомандующим». Это было началом так называемого мятежа Корнилова.
Генерал Крымов во главе 3-го казачьего корпуса и туземной дивизии двинулся на Петроград — обезглавить Временное правительство и установить диктатуру. Керенский вовремя раскрыл тайные замыслы Корнилова, и мятеж был ликвидирован. Генерал Крымов застрелился... Корнилов отстранен от должности... Петроградский военный губернатор Б. Савинков обратился к гражданам города: «В грозный для отечества час, когда противник прорвал наш фронт и пала Рига, генерал Корнилов поднял мятеж против Временного правительства и революции и встал в ряды их врагов».
27 августа 1917 года генерал Корнилов обратился к народу: «Русские люди! Великая Родина наша умирает. Близок час кончины. Вынужденный выступить открыто — я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского генерального штаба, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри. Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога, в храм, молите Господа Бога об объявлении величайшего чуда, спасении родной земли. Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения великой России, и клянусь довести народ — путем победы над врагом, — до — Учредительного собрания, на котором оя сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни. Предать же Россию в руки ее исконного врага — германского племени — и сделать русский народ рабами немцев я не в силах и предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли. Русский народ. В твоих руках жизнь твоей родины! Генерал Корнилов».
1 сентября 1917 года Временным правительством генерал Корнилов был арестован. Вместе с ним в Быховскую тюрьму препроводили Лукомекого, Романовского... Ставка Верховного главнокомандующего была ликвидирована.
Филипп Козьмич Миронов, знакомясь с подробностями мятежа Корнилова, неожиданно для себя обратил внимание и на другую дату — 4 сентября 1917 года. В этот день из тюрьмы был выпущен Троцкий (Лейба Бронштейн). Значит, так, думал Миронов, один несостоявшийся диктатор — «генерал на белом коне» Корнилов арестован, а другой потенциальный диктатор Троцкий освобожден из тюрьмы. Эти два события, не связанные как бы между собою, но парадоксальной, мистической силой сцепливаясь, предопределили весь дальнейший ход истории России. В который уж раз Миронов поражается нелепо закономерным стечениям обстоятельств.
Филипп Козьмич со своим 32-м Донским казачьим полком находился вблизи оперативных действий Юго-Западного фронта, поэтому до него долетали и отголоски ареста главнокомандующего генерала Деникина, следствие по делу которого закончилось 10 сентября 1917 года. Миронов знал, что в это же примерно время, а точу нее 15 сентября, ЦК РСДРП (б) во главе с Лениным обсуждало вопрос о вооруженном восстании и передаче власти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства. Особенно на этом настаивал Ленин. Но ЦК отклонил предложение Ленина... А словоблуд Керенский шумел на всех перекрестках, что никакого выступления большевиков не предвидится и он лично не верит в такую возможность... Может быть, поэтому и торопился побыстрее арестовать генеральскую верхушку, так или иначе связанную с мятежом Корнилова?.. «Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Деникин отчисляется от должности главнокомандующего с преданием суду за мятеж. Министр-председатель А. Керенский. Управляющий военным министерством Б. Савинков».
Когда генералов переводили из Бердичевской тюрьмы в Быхов, Миронов случайно оказался с двумя сотнями разведчиков неподалеку. Врезалась в память одна сцена, которую он мимоходом наблюдал. Толпа сдавливала охрану. Солдаты орали, требуя самосуда над главнокомандующим и его штабом. Хватали из луж грязь и кидали в Деникина, залепили ему лицо, уши, сбили головной убор... В генералов летели камни, булыжники, палки... Горячий и яростный в гневе Миронов судорожно сжимал эфес шашки, удерживая себя от безрассудного поступка. Суд, закон обязаны разобраться, виноваты ли эти люди или нет. Зачем солдатам терять человеческий облик... Стыдно же!.. Ух, плетей бы ввалить этой ревущей, отвратительной толпе — сразу бы обрели себя... Но ему надо было выполнять боевую задачу, и он скомандовал казакам: «За мной, рысью, марш!» Потом, возвращаясь памятью к этой сцене, Филипп Козьмич всегда укорял себя за то, что не кинулся в самую гущу звериного стада людей и не привел их в сознание...
Вспоминал он, как на его глазах покинувший передовые позиции и самовольно ушедший в тыл полк садистски расправился с комиссаром Временного правительства Линде и генералом Гиршфельдтом... Наверное, начинал чувствовать, что должно еще что-то невероятное произойти, чтобы злоба, разгулявшаяся в народе, испарилась или хотя бы притупилась... Этот злодейский приказ №1!.. Сколько он бед натворил!.. Создать невероятно тяжело дисциплину, а разрушить, оказывается, можно за два-три месяца. А может, люди и не виноваты? Им говорят, создавайте комитеты и обсуждайте насущные дела — они и обсуждают... Кому охота идти в атаку?.. Вот и решают не ходить. А кто их зовет в атаку, тех считают злейшими врагами и силой оружия, и силон накопившейся злобы расправляются с ними... И рушится армия. И гибнут люди, ни в чем не провинившиеся. И не понимает обезумевшая от стадного чувства толпа, что ее спасение — в дисциплине! В беспрекословном подчинении воле своих командиров. Парадокс — толпа как раз и считает офицеров злейшими врагами и при удобном и неудобном случае жестоко расправляется с ними... Чушь!.. Всю кашу заварили умники — один-два-десять, не больше их, разумников, воспламеняющих толпу на разложение, дезорганизацию и дезертирство, на погромы и насилия во имя грядущего счастья. Но его на безумстве, жестокости и зверином отношении к миру не построишь, не создашь. Это Филипп Козьмич Миронов точно знает. Немилосердно потворствовать пьянству, мату, картам, животным инстинктам. Немилосердно лишать человека его Бога — добра, чести, совести, стыда. Обворовывать создаваемый веками духовный мир человека, превращая его в прозябающего нищего, с сознанием зоологического предела. Но об этом умники не думают. Они думают исключительно о «счастье» народа. А ведь от их опостылевшего словоблудия погибает Человек! Россия. Родина. Разваливается армия. Солдаты зазря пропадают — только из-за своей недисциплинированности и расхлябанности... На что уж батька Махно, с которым Миронову приходилось сталкиваться, был анархистом до мозга костей, но и тот к концу своей буйной деятельности по внедрению лозунга: «Анархия — мать порядка», стал наводить в своем войске дисциплину и понял, что без нее любое дело погибнет. И пришлось лозунг этот сворачивать...
Миронов ехал впереди двух сотен казаков по раскисшей от дождей дороге и думал, думал... И ему становилось жаль этих, потерявших человеческий облик, озлобленных, голодных, оборванных, грязных, обовшивевших солдат, которые в слепой ненависти к генералам не ведают, что творят. Они думают, что это генералы гонят их в окопы, заставляют отрываться от родимой земли и, разинув рот, захлебываться от осточертевшего «ура!», с расширенными от животного страха глазами бежать навстречу вражеской пуле... А каждого солдата ждут матери и невесты. И каждый из них не убийца, а — дитя-сыночек, ненаглядный, родимый, кровинушка. И — возлюбленный, единственный, чье прекрасное тело и дыхание вызывает восторг и наслаждение... Ну а генералы, которых только что провели по грязной дороге?.. Старых, мудрых, деливших с солдатами двойной страх войны — быть убийцей и быть убитым... Тоже жалко, но не как представителей власти, а как людей. За что их унижать?.. С человеком так поступать нельзя. Есть закон. Правосудие. Виноват — объяви ему об этом. Докажи вину. Закон, традиции, выработанные народом, помогут определить наказание. Но зачем же издеваться над людьми?.. Если они заблуждаются — убеди их в ошибочной оценке события и обстоятельств. Подскажи правильную дорогу из тупика. Личным примером... Сам-то он, Миронов, разве не личным примером всю жизнь указывал эту самую правильную дорогу?.. А каков результат?..
Но это же — чушь! — что произошло с ним. Он уверен, что как только Ленин узнает о таком вероломстве врагов Советской власти — он тут же прервет этот кошмарный сон. Надо немного подождать, только и всего. Терпение... Терпение...
<< Назад
Вперёд>>
