РАЗГОВОР СМИЛГИ И МИРОНОВА
«... — Я МИРОНОВ.
— С Вами говорит СМИЛГА. Я получил сведения, что вы собираетесь выступить со своими частями на фронт без ведома Южного фронта. Должен вам сообщить, что в связи с прорывом деникинцев на Тамбов, Южный фронт покинул Козлов. Тамбов сегодня нами взят. Я категорически настаиваю, чтобы вы своими несогласованными действиями не затрудняли бы положение наших армий. Доложите мне ваши намерения.
МИРОНОВ: Согласованности не может быть там, где начался саботаж по созданию Конного корпуса, формировать который я назначен и где всякий маленький коммунистик имеет большее значение, чем человек, доказавший верность революции своим поведением в течение почти двух лет.
Вокруг меня такая атмосфера, в которой я задыхаюсь. Фронт определенно нуждается во мне, и это звук не пустой. Никакого осложнения на фронт не принесу, а принесу только моральную поддержку и силу штыков дивизии».
Через два дня Миронов уводит части недосформированного корпуса на фронт.
23 августа 1919 года он пишет в штаб 9-й армии:
«Прошу передать Южному фронту, что я, видя гибель революции и открытый саботаж с формированием корпуса, не могу дальше находиться в бездействии, зная из писем с фронта, что он меня ждет, выступаю с имеющимися силами на жестокую борьбу с Деникиным и буржуазией».
Миронов понимает трагедию казачества и свое собственное отчаянное положение. Пытается исповедальными воззваниями оправдать решение идти на фронт и бить Деникина. Может, это был тоже, что называется, шаг за грань возможного, чтобы выполнить свой последний долг перед Родиной.
Но троцкисты, поднаторевшие в политическом иезуитстве и интриганстве, ловили Миронова на словах и поступках, провоцировали высказывание Миронова о коммунистах-шарлатанах. Донбюро, а также Троцкий, Ходоровский, Френкель истолковывали как выпад против партии вообще. Но такая точка зрения и есть проявление «зазнавшейся партии», как это явление оценивал Ленин. Обвиняя Миронова в измене революции, Троцкий, Смилга, Френкель, Ходоровский, Гиттис тем самым подменяли понятие верности революции другим — верностью своим приказам и распоряжениям, идущим вразрез с интересами народа. А субъективизм и волюнтаризм Троцкого известны...
Чего, например, стоит чудовищный по форме и содержанию, лживый и высокомерно-наглый приказ Троцкого № 150 от 12 сентября 1919 года о задержании Миронова; он не мог не оскорбить казаков, а его злонамеренность — не вызвать противодействия.
Не случайно накопившееся недовольство действиями Троцкого и его окружения породило «военную оппозицию», и «военный вопрос» был включен в повестку дня VIII съезда РКП (б).
I Итак, Миронов увел части недосформированного Донского корпуса на фронт. Казаки верили ему и в едином порыве кричали: «Веди нас громить контрреволюцию!..»
Поразительно складывалась дальнейшая судьба Миронова: злейший враг среди чужих, злейший враг среди своих. Какие только угрозы и проклятия не сыпались на его голову! И все из-за того, что безоглядно любил Родину. Трудно даже представить жизненный путь этого правдолюбца и храбреца с ранимой душой. Небезынтересны приказы генерала Краснова, а также «вождя» Реввоенсовета республики Троцкого.
Наказной атаман Всевеликого Войска Донского генерал Краснов:
«Миронова, если кто его поймает, может повесить без следствия и суда». «За голову изменника Дону и Отечеству Миронова объявляется вознаграждение — 400 тысяч рублей золотом...» «...За еврейские деньги Лейбы Бронштейна (Льва Троцкого. — Е. Л.) Миронов продает казачьи души и гонит казаков на убой. Он лишает казачьих жен и детей пропитания и издевается над горем казачьим. Знайте, казаки, против кого вы воюете и от кого защищаете вы свои земли. Горе малодушным, поверившим в мир и добрые пожелания в отношении с красными! Скорее за винтовку и за шашку, напором спасите стариков-отцов от позора мироновского плена и мобилизации, спасите жен и детей от голодной смерти под владычеством продавшегося евреям тов. Миронова! Тихий Дон не простит изменнику Миронову!»
А вот приказ «главного» еврея, на которого ссылается Краснов.
«Приказ РВС Республики от 12.1Х.1919 года. № 150.
Бывший казачий полковник Миронов одно время сражался в красных войсках против Краснова. Миронов руководствовался личной карьерой, стремясь стать Донским атаманом.
Когда полковнику Миронову стало ясно, что Красная Армия сражается не ради его, Миронова, честолюбия, а во имя крестьянской бедноты, Миронов поднял знамя восстания.
Вступив в сношение с Мамонтовым и Деникиным, Миронов сбил с толку несколько сот казаков и пытается пробраться с ними в ряды дивизии, чтобы внести туда смуту и передать рабочие и крестьянские полки в руки революционных врагов.
Как изменник и предатель Миронов объявлен вне закона. Каждый честный гражданин, которому Миронов попадется на пути, обязан пристрелить его, как бешеную собаку.
Смерть предателю!..
Председатель РВСР Троцкий».
«Вождю» Троцкому мало было приказа по войскам, он еще выступил и в газете РВСР «В пути»: «Миронов, как известно, клятвенно уверяет: Деникин ему не друг, а враг. Но какой глупец станет верить клятвам изменника Миронова? Нет никакого сомнения, что между ними уже натягиваются тайные связи. Что же будет далее? Предсказать нетрудно. Авантюра Миронова лопнет, как мыльный пузырь. В могилу Миронова история вобьет осиновый кол как заслуженный памятник презренному авантюристу и жалкому изменнику».
Вослед Миронову, уведшему Донской корпус на фронт, свою лепту внес еще один троцкист, член РВС республики, член ЦК РКП (б) Смилга, который приказывал живым или мертвым доставить ему Миронова: «Товарищи, казаки! На вас рассчитывает негодяй Миронов, вас хочет обмануть лакей Деникина. Смерть изменнику Миронову!»
И вся злоба трусоватых «вождей» была направлена не только против Миронова, но и против донского казачества в целом, которому было уготовано физическое истребление, а оставшимся — тюрьмы, лагеря, таежные глухие места... И все это в ответ на жертвенную любовь к своему родимому краю. Наверное, нет в истории Отечества трагичнее судьбы, чем у Миронова и донских казаков...
А ведь недопустимой тогда была даже мысль, чтоб Советская власть, революционные силы могли заниматься террором в отношении трудящихся, геноцидом в отношении целых социальных групп русского народа. И однако группа лиц во главе со Свердловым и Троцким и их приближенные сумели чудовищно извратить цели социалистических преобразований.
Но Миронов, продолжая верить в идеалы революции, стремится удержать ее завоевания хотя бы в рамках здравого смысла:
«Пенза. Члену Революционного военного Совета Республики гражданину Смилге.
Копия — всему трудовому русскому народу.
От лица подлинной социальной революции заявляю:
1. Не начинайте со мною и корпусом вооруженной борьбы, ибо платформа наша приемлема: вся власть народу в лице подлинных Советов крестьянских, рабочих и казачьих депутатов, избранных на основе свободной социальной агитации всеми трудящимися.
2. Первый выстрел принадлежит Вам, и следовательно, первую каплю крови прольете Вы.
3. Доказательством того, что мы не хотим крови, служит то, что в Саранске остаются все коммунисты на местах.
4. Мною арестованы две недели назад два коммуниста за организацию покушения на мою жизнь — Букатин и Лисин, — но и в этом случае я их освободил бы, если бы не знал, что на совести этих бывших уголовных элементов лежит много невинно пролитой крови населения Михайловки. С первым выстрелом с Вашей стороны они будут расстреляны как элементы, способствовавшие восстанию на Дону и грязнившие партию коммунистов.
5. Все коммунисты по пути в Пензу будут мною арестованы и уничтожены в том случае, если мы не придем к соглашению, и когда Вы, в силу Вашей доктрины, захотите рассматривать меня и корпус как материал для отдаленного будущего.
6. Тогда я оставляю свободу действий за корпусом и буду рассматривать арестованных как материал для удобрения почвы для счастья современного и ближайшего человечества.
7. Опомнитесь и вспомните слова Михайловского, обращенные к марксистам: «Не сталкивайте лбами двух разрядов людей».
8. Если на этих пунктах соглашения возможны, клянусь, что генерал Деникин будет разбит и социальная революция будет спасена. Если нет — погибла она и погибло преждевременное, уродливое явление — коммуна и его вдохновители — коммунисты.
9. Не забывайте, что Парижскую коммуну зарезал мужик.
10. Донской корпус ждет от Вас политической и государственной мудрости, чтобы общими силами разбить Деникина. Но если он доберется до фронта — он сделает это один.
Командующий Донским корпусом гражданин Усть-Медведицкой станицы Ф. Миронов.
24 августа 1919 года, 6 часов, город Саранск».
14 сентября 1919 года Филипп Козьмич Миронов с остатками корпуса был окружен и арестован воинскими частями под командованием Буденного. Эта «честь» выпала на долю 4-й кавдивизии (начальник дивизии О. И. Городовиков. Впоследствии заместитель командующего 2-й Конной Армии, командармом которой, как известно, был Филипп Козьмич Миронов).
Не могу не привести рассказа живого свидетеля тех событий — ординарца командарма Ивана Львовича Миронова: «О нашем пленении помню... Как нынче это было... Когда нас окружили и приказали сдать оружие и коней, вот тут-то и началось... Как это сдать коня?! Да еще такого, как у меня... Ревел, как последняя баба... Как себя вел Филипп Козьмич? Нормально. Только говорит Городовику, давай, выходи во чисто поле — стукнемся на чем хочешь: на шашках, на пиках или на револьверах... И кто одолеет — того и верх. Городовиков не согласился. Побоялся. Ведь молва про Миронова была, что он «заговоренный»... Миронов сидел в одиночке. После суда Филипп Козьмич попросил стражу побыть со всеми вместе. Перед расстрелом. Сидим, носы повесили... Тюрьма над Хопром. Ночь. «Когда расстреливают?» — «На рассвете...» Вошел Филипп Козьмич: «Чего сробели? Какие же вы казаки? Умирать надо с честью... Давайте песню сыграем». — «Какую?» — «Поехал казак во чужбину на своем добром коне вороном... Ему не вернуться в отеческий дом...» У казака ведь в песне все — и радость, и горе... Миронов завел, кто-то подхватил, а кто-то кричит... Комбриг Булаткин схватил зубами кожу на руке и вырвал кусок. Полночь. Загремели засовы. «Кто Миронов?» — «Я». — «Выходи!» Увели Филиппа Козьмича. Сидим, слушаем, ждем выстрела. Прошло, может быть, пять, десять... Пятнадцать минут... Не дай бог еще пережить такое...»
Иван Львович откашлялся, хотел закурить, но папиросу не зажег и молча уставился взглядом куда-то в гущину старинного сада, и не было никакой возможности вывести его из этого оцепенения. Пока в его памяти прокручиваются события тех далеких лет, обратимся к документам — они бесстрастные и памятливые свидетели всего, что творилось на белом свете.
Прежде одна немаловажная деталь. Буденный, памятуя, что Миронов объявлен вне закона как изменник и предатель и что всякий, кто поймает его, может убить его как «бешеную собаку», принял решение — расстрелять героя Дона, славу и гордость донского казачества. Был издан приказ-приговор и объявлен перед строем. Миронова вывели на расстрел... Но как раз в это время мимо проезжал «вождь» Троцкий, который приказал отправить Филиппа Козьмича Миронова в город Балашов, где его будет судить Ревтрибунал.
Вскоре в Балашове состоялся суд Чрезвычайного военного трибунала, созданного специально по делу Миронова председателем Реввоенсовета республики «вождем» Львом Троцким.
Вокруг процесса над Мироновым троцкисты, верные своей иезуитской манере, вели закулисную игру. Небезынтересно в этом отношении и поведение самого Троцкого. Он будто действовал заодно с наказным атаманом Всевеликого Войска Донского генералом Красновым, объявившим очередную награду за голову «изменника Дона» и 400 тысяч рублей золотом... и разрешал каждому без суда и следствия убить Миронова, а Троцкий из себя выходил, добиваясь, чтобы Миронова непременно приговорить к расстрелу...
По прямому проводу. Шифром.
«Балашов. Смилге.
Отчет о мироновском процессе наводит на мысль, что дело идет к мягкому приговору. Ввиду поведения Миронова полагаю, что такое решение было, пожалуй, целесообразно. Медленность нашего наступления на Дон требует усиленного политического воздействия и на казачество в целях его раскола.
Для этой миссии, может быть, воспользоваться Мироновым, вызвав его в Москву после приговора к расстрелу и помиловав его через ВЦИК — при его обязательстве направиться в тыл и поднять там восстание. Сообщите ваши соображения по этому поводу.
7 октября 1919 года № 408. Предреввоенсовета Троцкий».
Будто по нотам, подло, исподтишка разыграли судьбу Миронова и всего донского казачества. Ведь действительно Миронова и его соратников приговорили к смертной казни, а потом — помиловали... В этих приказах и шифровках речь шла не об объективном выявлении вины или невиновности Филиппа Козьмича, а о выгодном использовании судебного процесса, чтобы показать мнимую контрреволюционность донских казаков и их предводителя Миронова и хоть в какой-то мере обелить собственные злодеяния во время расказачивания — не зря, мол, казаков физически уничтожали, с этим диким племенем иначе и нельзя поступать...
Конечно же, Филипп Козьмич Миронов не знал гб этих закулисных троцкистских играх, в которых ему и донскому казачеству отводилась роль пешек... Но сейчас он хотел бы поподробнее вспомнить, как проходил суд над ним. Заседание Чрезвычайного революционного трибунала началось 5 октября 1919 года в здании Балашовской гимназии. Местная газета «Красный пахарь»: «Большой зал переполнен. Публика пропускается только по билетам. В 11 часов 40 минут входит суд и вводят арестованных. Впереди всех Миронов. Среднего роста, с черной густой бородой и длинными усами. Высокий и умный лоб, живые, выразительные глаза. Несмотря на свои 47 лет, выглядит бодро. Одет в солдатскую шинель, казачьи шаровары, суконную гимнастерку солдатского покроя. На левой стороне значок красного командира. Держит себя спокойно, с достоинством.
«Живые, выразительные глаза...» Может быть. Но со старых фотографий смотрят глаза, в которых столько мук и боли — до крика... И чтобы не сойти с ума от унижения и обиды, пересохшие губы, кажется, шепчут памятные строки знаменитого писателя-земляка Федора Дмитриевича Крюкова:
О чем шумите вы, казачие знамена?
О чем поется в песнях прежних лучших дней?
О ратных подвигах воинственного Дона,
Про славу витязей донских богатырей.
Былые подвиги... Походы... И победы...
Смирялись гордые и сильные враги.
И, помня прадедов старинные заветы,
На подвиг ратный шли донские казаки.
Донские рыцари! Сыны родного Дона!
Ужель теперь, в годину тяжких бед,
Постыдно дрогнем мы, и рухнет оборона,
И не исполним мы священный свой завет?!
Нет, не бывать тому! Вы, вольные станицы,
Вы, хутора и села — бей в набат!
Мы грудью отстоим казачие станицы.
Скорей к оружию! Вперед и стар и млад!
Как кротко смотрит небо голубое,
Вы слышите протяжный чей-то стон
И в шелесте травы и рокоте прибоя?
То стонет наш отец, седой родимый Дон.
Вперед за Тихий Дон, за Родину святую,
Нам сердце воскресит забытые слова
Вперед, станичники, за волю золотую,
За старые исконные права.
Шумят казачие священные знамена,
И сила грозная на страх врагам растет.
Донские рыцари! Сыны родного Дона!
