Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии

Развитие индустриального капиталистического общества в Европе в XIX в. сделало невозможной для неевропейских народов прежнюю изоляцию. Динамичный, богатый, мощный технологически и в военном отношении Запад не могли отвергнуть даже те, кто стремился не допустить его наступление. Парадокс «открытия дверей или окон» на Запад, чтобы сохранить свою политическую и духовную независимость, испытали в разное время Россия, Турция, Япония, Иран и многие другие общества.

Изоляция Персии начала разрушаться со времен Наполеона. Его офицеры были первыми в длинном ряду военных советников персидской армии. Россия, чье собственное преобразование в современное общество было далеко от завершения, играла роль западного народа на персидской сцене. Сокрушительные поражения, которые она нанесла Персии в двух войнах, доказали превосходство европейского оружия и организации. Аббас-мирза, способный преемник унылого монарха, полностью осознал это, но имел несчастье умереть раньше своего отца.

В 1834 г. трон перешел к сыну Аббас-мирзы, бесталанному, ограниченному и суеверному Мохаммед-шаху, который был не способен справляться с государственными проблемами, которые поручил Хадже мирзе Агхаси, порочному и невежественному деятелю старого толка.

Персия снова осталась закрытой для Запада.

Однако Запад продолжал сохранять свою привлекательность. В 1850-х гг. граф Жобино сообщал, что перс посещал французский военный колледж Святого Кира. Позже он выполнил первый персидский перевод Декарта. Но вовсе не Декарт очаровывал и привлекал Насреддин-шаха и крошечную группу лиц вокруг него, которые управляли и которым принадлежала Персия. Даже такое полезное изобретение, как телеграф, не привлекло ограниченное воображение шаха. Единственное, что он хорошо усвоил, были деньги, которых ему всегда не хватало, а они в изобилии текли в Европе. Англия, Франция, Германия были охвачены денежной лихорадкой.

Фондовая биржа не меньше, чем динамо-машина Генри Адамса, стала символом нового времени. Банки, конторы, фабрики, железные дороги распространяли свое влияние во всем мире, неся горе миллионам и невообразимые богатства горстке людей. Изящные драгоценные камни короны царя царей Персии, напоминая об ограблении Индии, не приносили никакого дохода; но история новой Индии – Индии акций и облигаций, купонов и процентов, концессий и займов – вдохновляла его алчность. Персия не могла долго оставаться не тронутой страстью своего времени – денежной прибыли, ее правители мечтали попасть под золотой дождь.

Дипломатия была призвана служить мошне шаха. В Париже и Лондоне представители Персии сблизились со множеством предпринимателей, рисовали привлекательные картины легкого богатства, стимулировали инвестиции в Иран.

Уже в 1864 г. некий господин Савалан явился в Тегеран с проектом строительства железной дороги и эксплуатации шахт. Хотя он не сумел выиграть концессию, но, заплатив персидским министрам, получил обязательство от правительства шаха до 1874 г. уведомлять его о любой концессии на железные дороги или шахты, чтобы он имел возможность принять любое из этих предложений.

Двумя годами позже Мошен-хан Мойн ол-Молк, персидский посланник в Лондоне, убеждал доктора Строусберга, прусского бизнесмена, занятого железнодорожным бизнесом в Румынии, взяться за концессию по прокладыванию линии от Тегерана до святыни Шахзаде Абд ол-Азим.

В Тегеране инженеры Строусберга, хотя и были поддержаны рекомендациями персидского посланника, нашли, что власти не готовы сотрудничать. Переговоры и взятки устранили некоторые препятствия, но Строусберг скоро решил, что риск слишком велик. Он предпочел выплатить Мошен-хану четыре тысячи фунтов стерлингов за отказ от права на концессию, которая не обещала ничего, кроме безграничных потерь.

Похоже, что деньги были присвоены Мошен-ханом, который, несмотря на отказ Строусберга, утверждал, что пруссак хотел обмануть общество и «предлагал дары» – синоним взяток.

«Несмотря на чрезвычайную нужду, я клянусь Вашей дорогой жизнью, что я не принял их», – написал он мирзе Хосейн-хану Мошир од-Дойлы, великому визирю.

Уже в 1871 г. английский посланник в Тегеране Чарльз Элисон предупреждал, что персы время от времени поддерживают проекты железных дорог, «главным образом как средство обогащения персидских посланников и агентов, ими нанятых». Мнение Элисона состояло в том, что подобные сделки с персидскими представителями за границей «не должны… заключаться без серьезной рекомендации».

Затем Мошен-хан предложил ту же концессию нескольким другим капиталистам, среди них С.В. Сименсу из фирмы «Братья Сименс», но эти практические люди без колебаний отказались поддержать этот проект.

Персидское правительство начинало приобретать репутацию бесчестного игрока в финансовых вопросах. Четыре тысячи фунтов, полученные от Строусберга, подогрели аппетит хана. Не устрашась отказа Сименса, он предложил концессию сэру Э. Уаткинсу, директору Юго-Восточной железной дороги Англии. Уаткинс проконсультировался с министерством иностранных дел и согласился содействовать проекту, если правительство ее величества окажет поддержку. Правительство отказалось поддержать проект, поскольку не верило, что Персия на самом деле желает развития. Без официальной поддержки Уаткинс потерял интерес к замыслам Мошен-хана.

Персидский посланник удвоил свои усилия, утверждая, что его неудачи порождены ревностью и жадностью его коллег из Тегерана, а для него строительство железной дороги в Персии стало делом принципа, которое он осуществит, несмотря на все препятствия. Дипломат понял, что репутация его правительства упала в европейских финансовых кругах. «Только рынок Лондона остался доступным для нас, но и он не остался незапятнанным», – написал он мирзе Хосейн-хану.

Так как известные фирмы не решались вкладывать капитал в Иран, Мошен-хан направил свое внимание на капиталистов более предприимчивого типа и встретил барона Юлиуса де Рейтера. Родившись в Германии, где он достиг значительного успеха, создав коммерческую информационную службу, Рейтер перевел свою фирму в Лондон, финансовое сердце мира. Он стал британским подданным в 1857 г., достиг небывалого процветания и в 1871 г. купил титул барона у кобургского герцога Гота. Его капиталы умножались, а с богатством пришла власть, и в соответствии с королевским декретом от 6 ноября 1891 г. он стал в Англии бароном фон Рейтером.

Однако официальное признание не было принято обществом, и существуют предположения, что Энтони Троллоп был вдохновлен блестящей карьерой барона Юлиуса де Рейтера при создании образа Огастуса Мелмотта в книге «The Way We Live Now».

Именно к Рейтеру Мошен-хан Мойн ол-Молк обратился теперь со своим замыслом. Рейтер быстро увидел открывающиеся возможности. Получив поддержку богатой и влиятельной фирмы «Маттиссен и Жардин», он был настроен довести дело до конца без посторонней помощи.

Чтобы быть уверенным в поддержке со стороны Мошен-хана, Рейтер предложил ему и его брату, Мохаммад-аге, служившему тогда секретарем персидской миссии в Лондоне, долю в будущей компании. Утверждали, что Мошен-хан получил взятку на сумму в двадцать тысяч фунтов стерлингов.

В начале 1872 г. Эдуард Котте, нанятый Рейтером в качестве агента, прибыл в Тегеран, где представил свои предложения великому визирю мирзе Хосейн-хану Мошир од-Дойлы, служившему в течение нескольких лет послом в Константинополе, где он приобрел вкус ко всему новому, особенно к тому, что могло улучшить его благосостояние. Шах, ожидая большую прибыль для себя, стремился, как и его премьер-министр, довести дело до успешного результата. Он опасался, что предложенная концессия может встретить возражения, и убеждал мирзу Хосейн-хана сохранять планы в секрете. «Остерегайтесь устрашить и отпугнуть Котте, – предостерегал его шах и добавил: – Проклятия на отцов предателей».

Шах имел основания опасаться возражений, поскольку замысел Рейтера предусматривал создание монополии, которая будет эксплуатировать все минеральные ресурсы, строить и управлять всеми железными дорогами, трамвайными линиями, ирригационными дамбами и каналами, распоряжаться лесами, управлять банками и т. д. Котте также нуждался в секретности. Он был достаточно осторожен, чтобы не докладывать английской миссии в Тегеране о подлинной природе предложений Рейтера. Только за две недели до предоставления концессии Рональд Томсон, поверенный в делах в Тегеране, передал графу Гренвиллю, министру иностранных дел, краткую схему предложенной концессии, и даже тогда его информация была неполной. Не ранее 16 июля 1872 г., за девять дней до подписания, Томсон все-таки выяснил, что Котте предложил «взять на откуп все таможни на всей персидской территории, по более высокому курсу, чем теперь получает казначейство Шаха», а также он хотел, чтобы персидское правительство согласилось с тем, что «в случае создания банка в Персии все концессии будут в первую очередь предлагаться ему».

Перед подписанием контракта Насреддин-шах приказал своим самым высоким должностным лицам выразить свое мнение об этом жизненно важном деле. Обсуждение длилось недолго. Зная пожелания своего владыки и получив щедрые выплаты от Котте, министры написали шаху, что концессия отвечала наивысшим интересам Персии. Она получит огромные доходы без предоставления чего-либо, кроме некоторых пустующих земель, которые никогда не были и вряд ли будут пригодны для использования в будущем. Министры заключили: «Как только Вы подпишете эту концессию своим благословенным высоким именем, один росчерк Вашего пера дарует стране и людям больше благ и лучшую жизнь, чем дали их все правители Ирана на протяжении тысяч лет».

Концессия была подписана в Тегеране 25 июля 1872 г. Первая статья предоставляла полномочия барону Ю. Рейтеру создать в Лондоне «одно или несколько обществ с целью организации и осуществления по всей Империи работ по коммунальным сооружениям, которые составляют содержание данной Концессии». Сроком на семьдесят лет Рейтеру предоставлялось «исключительное и безусловное право» на строительство и эксплуатацию железнодорожной линии от Каспийского моря до Персидского залива с «такими железнодорожными ветками, которые он сочтет нужными». Его компании было разрешено проложить трамвайные линии по ее усмотрению.

Статья 4 обещала компании «все земли, являющиеся собственностью Короны, которые могут быть необходимы для строительства и эксплуатации путей двойной линии, отводных путей, станций, мастерских, сортировочных станций и депо». Земли, находящиеся в частной собственности, которые могут потребоваться компании, будут получены для нее правительством по текущим ценам или посредством обязательной конфискации, если будет необходимо.

Статья 5 разрешала компании получать бесплатно, из собственности короны, строительные и ремонтные материалы (такие, как камень и гравий). Посуда, съестные припасы и вьючные животные будут предоставляться по текущим ценам.

Статья 6 освобождала от пошлин все материалы, которые компания будет импортировать для строительства железной дороги. От пошлин и налогов освобождались все работы и все сотрудники компании.

Статья 7 предусматривала, что график завершения линии станет предметом отдельного соглашения.

Статья 8, которая впоследствии оказалась наиболее значимой, гласила: залог, на сумму 40 тысяч фунтов стерлингов, должен быть внесен в Банк Англии от имени персидского правительства и «концессионеров» в день подписания контракта. Он будет конфискован в случае, если работы не будут начаты в течение пятнадцати месяцев со дня подписания настоящего контракта, кроме вынужденных обстоятельств или препятствий, которые не подконтрольны компании: таких, как война, кораблекрушения или нарушение коммуникаций с иностранными государствами.

Сумма залога будет возвращена компании в обмен на расписку о получении от губернатора Решта, сообщающую о прибытии в Энзели достаточного количества рельсов, необходимых для прокладывания линии от Решта до Тегерана.

Статья 9 обязывала компанию выплачивать персидскому правительству ежегодно «2 процента чистой прибыли от работы дороги». По истечении семидесяти лет, гласила 10-я статья, если не будут достигнуты новые договоренности, все активы компании в Иране должны будут быть переданы правительству без компенсации или возмещения убытков. В статье 11 правительство предоставило упомянутым «концессионерам», на срок действия их концессии, исключительную и безусловную привилегию разрабатывать по всей империи залежи угля, железа, меди, свинца, нефти и т. д. и любые другие прииски, по своему желанию, за исключением шахт, разработанных частными лицами… Правительство оставляет за собой прииски золота, серебра и драгоценных камней, относительно которых могут быть достигнуты специальные договоренности с компанией.

Персидское правительство должно было получить 15 процентов от чистой прибыли каждого прииска, разработанного компанией (статья 12), чтобы предоставить бесплатно землю и обеспечить другие привилегии, аналогичные тем, что предусмотрены для железной дороги в статье 10.

Далее, компании было предоставлено исключительное право выполнять по всей территории империи необходимые работы для изменения русла рек или водных течений, для создания отмелей, артезианских скважин, каналов, резервуаров, забора и обеспечения пригодной водой каждого пункта на ее усмотрение.

Компания должна получать право разрабатывать и использовать по своей воле все бесплодные земли, мелиорированные водой, которую она подвела к этому месту. Компания должна прийти к дружественному соглашению с правительством относительно стоимости воды, которую она продает. Правительство должно получать 15 процентов ежегодно от прибыли. Управление и прибыль от государственных лесов по всей стране были также переданы компании, и правительство гарантировало ей годовой доход в 5 процентов от инвестиции с дополнительными ежегодными 2 процентами в качестве фонда погашения, который устранил бы риск потерь для инвесторов (статья 17).

По статье 19 правительство было обязано передать концессионерам государственную монополию над таможней сроком на 20 лет начиная с 1 марта 1874 г. Концессионеры обязывались выплатить правительству сумму, выплачиваемую подрядчиками для таможни, и, кроме того, ежегодный страховой взнос в 500 тысяч франков (20 тысяч фунтов стерлингов).

Такие условия устанавливались на первые 5 лет. Затем страховой взнос в 500 тысяч франков заменялся на страховой взнос в 60 процентов от чистых прибылей сверх договорной цены.

Если правительство решит создать банк, компания должна получить приоритет над любым другим претендентом (статья 20). Кроме того, концессионеры должны иметь преимущественное право организации таких предприятий, как газ, мощение дорог и архитектурное убранство столицы, дороги, устройство почты и телеграфа, заводы, мануфактуры и фабрики, для которых привилегии могли потребоваться в будущем (статья 21).

Компании было предоставлено право в любое время передать свои привилегии другим лицам (статья 22).

Таким образом, без какого-либо давления со стороны иностранных держав, без малейшего вмешательства английской миссии, царь царей, «Тень Бога», отдал фактически полностью все ресурсы своего бедного и плохо управляемого народа жадному махинатору от бизнеса сомнительной репутации. За деньги, которых было недостаточно, даже чтобы поддержать императорский двор, Насреддин-шах хотел продать будущее нескольких поколений своих подданных. Фразы о пользе страны при получении Ираном плодов европейского прогресса, притворное беспокойство благосостоянии народа сделали поступок продажного правителя и его продажных министров еще более оскорбительным, покрывая лицемерие и безудержную жадность.

Переговоры между Котте и великим визирем были окутаны непроницаемой тайной, поскольку у всех участников был личный интерес к успешному подписанию контракта. Вскоре после подписания контракта мирза Хосейн-хан докладывал шаху, что русские были недовольны: «Хотя они еще не знают все статьи и условия соглашения, они перечисляют его недостатки и опасности».

На полях доклада визиря шах написал: «Я хорошо осознал преимущества концессии. Пусть русская миссия остается недовольной, если хочет. Какое они имеют право? Конечно, власть этой компании от Каспийского моря до Персидского залива не сулит ничего хорошего для России, но, слава Богу, это хорошо для Ирана».

Рейтер предвидел русское противодействие и понимал необходимость официальной британской поддержки, которую он запросил в сентябре 1872 г. В послании лорду Гренвиллю он утверждал: «В свершении этой гигантской задачи не только моя заветная мечта улучшить социальное положение персов, открыть великие природные ресурсы их страны для мира в целом, но и сделать мою концессию важной для Великобритании».

Указав на то, что комитет палаты общин рекомендовал строительство железной дороги на восток через долину Евфрата, Рейтер писал: «Ваша Светлость несомненно знаете, что русские достигают большого успеха со своими железными дорогами к Каспийскому морю, заканчивая три линии в том направлении…

При данных обстоятельствах мне не нужно указывать Вашей Светлости на значение моей концессии, которую я получил от Шаха сроком на 70 лет.

Я желаю служить этим принявшей меня стране, предоставляя мое предприятие под английское покровительство, я не буду ходатайствовать о субсидии или другой материальной поддержке от Правительства Ее Величества. Я, однако, хочу чувствовать уверенность, что в случае разногласий между персидским Правительством и мной Правительство Ее Величества будет поддерживать мои права как британского подданного, насколько будет в его силах».

Министерству иностранных дел не понравились условия концессии, и оно не увлеклось патриотическим вдохновенным потоком Рейтера. «Этому джентльмену», как в записках министерства иностранных дел иногда его именовали, не верили. Чувствовалось, что, получив полный отказ, он мог бы занять место под русским протекторатом.

После месячного промедления из министерства иностранных дел пришел холодный, официальный ответ: «В ответ на письмо от 12 сентября я должен известить Вас о том, что правительство Ее Величества, с удовлетворением рассматривая усилия Правительства Шаха увеличить посредством железных дорог ресурсы Персии, не может официально отстаивать Ваши интересы при выполнении Ваших обязательств перед персидским Правительством».

Предчувствия Рейтера относительно будущего его концессии полностью оправдались. Котте, его агент в Тегеране, предвидел реакцию, которую она вызовет у персов. Не только реакционеры, боровшиеся с любым нововведением, невзирая на то, вредное оно или полезное, но и те, кто приветствовал прогресс и приветствовал строительство в Иране железных дорог и промышленности, были встревожены и высказывали свою неудовлетворенность.

Русская миссия ободряла оппозицию и защищала полузабытое дело Савалана, чье стремление строить железные дороги не угасло к концу 1872 г. Русская интервенция от имени Савалана была серьезной проблемой. Чтобы избежать неприятностей, персидское правительство не передало Котте подписанный текст соглашения, когда он собирался покинуть Тегеран в сентябре 1872 г., а обещало доставить документы позже в Лондон.

В начале 1873 г. Рейтер и шах, казалось, преодолели все препятствия. Хотя английский посланник в Тегеране, В. Тейлор Томсон, выражал мнение, что завершение железной дороги между Каспийским морем и Тегераном при существующих политических обстоятельствах приведет к потере Персией реальной независимости, обеспечивая России военное и экономическое превосходство в стране, официально Англия хранила молчание.

Не было серьезного давления на персидское правительство со стороны русского представительства. Мирза Хосейн-хан Мошир од-Дойлы, главный сторонник концессии, в возбужденном и оптимистичном настроении написал своему брату Яхъя-хану в Лондон, что инженеры Рейтера произвели топографическую съемку земли и собирались начать строительство железной дороги от побережья Каспия до столицы. Не должно быть никаких возражений, утверждал Хосейн-хан, поскольку «преимущества и выгоды объяснили всему народу». Кроме того, он не позволит никому нарушать железнодорожное соглашение, так как это будет эквивалентно измене. Хосейн-хан убеждал Яхъя-хана приложить все усилия для быстрой отправки на персидскую землю строительных материалов и закончил тем, что шах оставил все государственные дела на него.

Побуждаемый своим прозападным визирем, снабженный достаточными средствами бароном Рейтером, Насреддин-шах решил совершить поездку в Европу. После того как Мошен-хан Мойн ол-Молк был переведен на повышение в посольство в Константинополь, новый посланник шаха в Лондоне мирза Малкам-хан обратился к лорду Гренвиллю 30 марта 1873 г., чтобы сообщить ему, что шах и его премьер-министр настроены развивать дружбу с Англией и привлекать британский капитал. Во имя этой цели и чтобы лично оценить передовое состояние цивилизации, шах хочет посетить Англию.

Гренвилль ответил, что шах встретит сердечный прием и с удовлетворением принято известие о его поддержке английского капитала для развития такой богатой от природы страны, как Персия.

Шах был, несомненно, заинтересован в привлечении британского капитала в Персию, ожидая для себя большой прибыли. Он также с детским любопытством интересовался Европой, которая заменила Индию в сознании персов как земля чудес и богатства. Он также надеялся получить от Англии гарантии территориальной целостности Ирана, которой угрожало недавнее утверждение России в Закаспии. Персия надеялась получить от России при посредничестве Англии формальные уверения в том, что персидская территория не подвергнется вторжению.

В мае 1873 г. шах в сопровождении мирзы Хосейн-хана, великого визиря, множества чиновников и слуг, своей любимой жены Анис од-Дойлы с несколькими служанками, доктора Джозефа Диксона, своего английского врача, приехал в Россию. В Энзели шах был встречен князем Меншиковым, выступавшим как представитель царя. В течение краткой остановки на несколько дней в Москве шах столкнулся с беспорядками в своем походном гареме.

Кто-то говорил, что персидские женщины хотели развлечь себя, ходить в театры и открыть лица. Другие рассказывали, что возникло затруднение с приемом жены шаха при иностранных дворах. Был вызван великий визирь, и он убедил шаха отослать всех женщин назад в Тегеран, под надзором высокого духовного лица и трех-четырех фанатиков, которые ели только то, что взяли с собой.

Анис од-Дойлы никогда не простила этого мирзе Хосейн-хану. Она превратилась в одного из самых ожесточенных и упорных его врагов. Ее дом стал центром политических интриг и пропаганды, направленных против великого визиря и всех его действий. В Санкт-Петербурге шах был встречен царем Александром II, который сопроводил его к Зимнему дворцу, где он был размещен. Царь наградил своего гостя орденом Святого Андрея Первозванного. Благодаря Александра за оказанную честь, Насреддин выразил свою теплую дружбу к императору и свое заветное желание сердечных отношений между двумя странами. Император, после принятия дружественных уверений шаха, обратился к М. Ямасову, русскому переводчику, и выразил через него свое сожаление, что есть в Персии некоторые лица, которые не слишком дружественно расположены к России. Эта речь очень смутила шаха и еще больше великого визиря, который почувствовал, что намек императора более всего относился к нему.

Пребывание шаха в Санкт-Петербурге состояло из двух частей: одна была великолепно организована, приятна и публична, другая неприятна, но носила частный характер. Русское общество, собиравшееся для приемов и обедов в честь шаха, глумилось над ним. После посещения обеда, данного принцем Ольденбургским, военный министр Д.А. Милютин, комментируя манеру поведения Насреддина за столом, написал в своем дневнике: «Кажется, правитель Персии абсолютно незнаком с европейскими манерами; нам приходится начать его образование и даже учить его, как сидеть за европейским столом».

За кулисами были проведены серьезные переговоры между шахом, мирзой Хосейн-ханом и князем А.М. Горчаковым, канцлером России. Горчаков выразил недовольство концессией, заявив, что она нарушит персидскую независимость. Шах ответил Горчакову, что его страна не может остаться без железных дорог, строительство которых требует привлечения иностранных компаний. Он предложил русскому канцлеру помочь в этом деле. Горчаков заверил шаха, что он попробует найти компанию, подходящую для этой цели. Возможность, которая внезапно открылась перед Россией, не была упущена опытным дипломатом. Министерство иностранных дел немедленно представило предпринимателя, желающего вложить капитал в Иран, – отставного русского генерала барона фон Фалькенгагена, который прибыл, снабженный наилучшими рекомендациями. Он был приглашен в Тегеран обсудить условия контракта.

Так всего лишь несколькими словами шах обрек себя на разрыв контракта с Рейтером и передачу по крайней мере части концессии русскому подданному. Горчаков одержал легкую, но внушительную победу.

Путешествуя через Германию и Бельгию, Насреддин-шах достиг Лондона 18 июня. Британское правительство, помня о русской угрозе в Центральной Азии, надеялось установить с Ираном более близкие отношения. Поэтому шах был принят с большой помпой; в основном его принимал принц Уэльский, будущий король Эдуард VII.

Были смотры войск, приемы, вечера в загородных домах и визит в Виндзор, где королева Виктория, «возбужденная и взволнованная великим событием того дня», приветствовала шаха «у подножия парадной лестницы».

Украшенный великолепными рубинами и изумрудами, шах выглядел внушительно, когда его ввели в зал государственных приемов, чтобы наградить орденом Подвязки. Шах наградил королеву орденом Льва и Солнца.

За столом не было никаких неприятных инцидентов, королева отметила только в своем дневнике, что «шах ел фрукты все время завтрака… и выпил много ледяной воды».

Пока шах получал удовольствие от путешествия, мирза Хосейн-хан, обеспокоенный прямолинейностью русских, стремился получить британские гарантии территориальной целостности Персии. Он узнал от Гренвилля, что было только соглашение 1834 г. между Британией и Россией, основанное на искреннем желании двух правительств поддерживать внутреннее спокойствие, независимость и целостность Персии. Но во время визита ни шах, ни его премьер-министр не преуспели в превращении дружеских заверений, которые они слышали в Лондоне, в гарантии поддержки. Британский интерес к Ирану, казалось, вошел в противоречие с готовностью ее правительства защищать свой интерес. Персам пришлось покинуть Англию в крайнем смущении. Будет ли Англия защищать права Рейтера против давления русских?

В этом не могло быть сомнения. Шах был на пути домой, когда 10 июля 1873 г. Гренвилль имел беседу с русским послом Ф.Я. Брунновым, в которой сказал, что концессия Рейтера «была сделана вопросом государственного значения» в Санкт-Петербурге. Гренвилль должен был предполагать, что русские видели в концессии британское стремление нарушить равновесие сил в Персии. Он уверил Бруннова, что это исключительно частное предприятие, что многие британские капиталисты заняты в бизнесе по всему миру «и что политика нашего Правительства состоит не в том, чтобы вмешиваться в их дела». Английское правительство, отметил Гренвилль, указало это и барону Рейтеру, и персидскому посланнику в Лондоне, мирзе Малькам-хану.

Гренвилль, возможно, надеялся произвести впечатление на русское правительство незаинтересованностью британских властей в концессии Рейтера и смягчить опасения России. Россия готовилась к соревнованию с могущественной Англией, уже были приняты решения о Рейтере, Насреддин-шахе и его премьер-министре мирзе Хосейн-хане. Первый должен быть выдворен из Персии, второй – получить урок, третий – свергнут.

На пути своего возвращения на родину шаху пришлось пересечь территорию России еще раз. Его делегация путешествовала от Поти до Тифлиса и оттуда к Баку в сопровождении высших русских властей.

Все отметили, «что Великий Визирь был принят с подчеркнутой холодностью Великим князем Михаилом, Наместником Кавказа».

Некоторые уже знали, что в Тегеране были предприняты усилия, чтобы удалить мирзу Хосейн-хана и отменить концессию Рейтера. Британский врач шаха Джозеф Диксон, который сопровождал его в европейском турне, сообщал: «Будучи в России, из беседы с русскими властями я узнал, что великий визирь (премьер-министр) продержится только до возвращения Шаха в Энзели».

В центре заговора стояла любимая жена шаха, Анис од-Дойлы, которая не испытывала ни малейшего беспокойства по поводу концессий, патриотизма или политики, а пыталась отплатить мирзе Хосейн-хану за оскорбления и разочарования, которым он ее подверг, выслав домой из Москвы. Анис од-Дойлы, жившая в гареме шаха, не имела свободы передвижения, опыта и знаний, необходимых для проведения серьезной политической интриги. Однако к ее услугам был мирза Саид-хан, министр иностранных дел и печально известный русофил. Были вовлечены несколько принцев, важные должностные лица, муллы высокого ранга и персидский консул в Тифлисе, где заговор, возможно, зародился.

Гарем, министр иностранных дел, принцы, духовные лица и, на заднем плане, русская миссия сделали мощную комбинацию, протестуя против концессии, которая была изначально порочна. Было легко убедить публику, что концессия – замысел садр-азама (премьер-министра), который передаст Персию в руки Англии.

В начале сентября восемьдесят высокопоставленных персон, включая Фархад-мирзу Мо'тамеда од-Дойлы, председателя Государственного совета (исполнявшего в отсутствие шаха обязанности регента), подписали прошение о смещении мирзы Хосейн-хана. Английский посланник, узнав о позиции мирзы Саид-хана, министра иностранных дел, сделал попытку убедить его в несвоевременности такого шага, поскольку «падение Великого Визиря… не может не оказать самое неблагоприятное впечатление на Европу после возвращения Его Величества в свои собственные владения по завершении поездки по Европе».

Совет Томсона был проигнорирован, и прошение было телеграфом отправлено в Энзели, где шах получил его во время высадки на берег.

7 сентября из телеграммы он узнал, что многие принцы, представители духовенства и другие сановники нашли неприкосновенное убежище в доме Анис од-Дойлы. На следующий день в Реште выяснилось, что еще несколько принцев нашли неприкосновенное убежище в королевских конюшнях, отказываясь их оставить, пока великий визирь не будет уволен. Насреддин-шах, будучи не в состоянии оценить серьезность ситуации в столице, был испуган. Несмотря на свою привязанность к великому визирю, он не хотел провоцировать конфликт с большой частью правящего класса. Мирза Хосейн-хан вежливо предложил свою отставку, которая была сразу принята.

Двумя днями позже шах изменил свое решение. В краткой вспышке храбрости он восстановил мирзу Хосейн-хана и ругал принцев.

Они испугались, признали свою вину, просили прощения и поклялись, что готовы безоговорочно повиноваться приказам его величества. Шах пожелал, чтобы они пошли и помирились с его садр-азамом (премьер-министром), что они и сделали. Хосейн-хан пригласил их всех на обед и поклялся, что не затаит никакой обиды на них.

Великий визирь понял, что быстрая капитуляция принцев, которые окружали шаха, очень мало значила. Главные члены оппозиции, включая Анис од-Дойлы и министра иностранных дел, мирзу Саид-хана, находились в Тегеране в тесном контакте с русской миссией. Поэтому он обратился к врачу шаха Джозефу Диксону, чтобы тот запросил британского посланника о реальном состоянии дел в столице и указал мирзе Саид-хану на опасность противиться воле царя царей.

Узнав об отставке мирзы Хосейн-хана, не зная о последовавшем его восстановлении, английский посланник немедленно написал шаху: «Я осмелюсь выразить свое искреннее сожаление о том, что Великий Визирь предложил свою отставку в тот момент, когда Ваше Величество завершили турне с таким неподражаемым блеском по большей части Европы, что, хвала Богу, станет одной из самых ярких страниц в истории цивилизованного мира».

Вмешательство Томсона было напрасным. Шах, медленно продвигавшийся в Тегеран, получил тревожные сообщения от ведущих моджахедов и войсковых командиров из Тегерана, повторяющих свои требования изгнать мирзу Хосейн-хана из правительства. Снова шах потерял свою храбрость, уволил мирзу Хосейн-хана и приказал, чтобы он не появлялся в Тегеране.

Мирза Хосейн-хан быстро понял сомнительность своего положения.

Каждая победа оппозиции придавала ей силы. Каждое оскорбление, нанесенное царю царей, увеличивало нужду императора в козле отпущения, роль которого традиционно исполнял свергнутый министр. Он, наверное, хорошо помнил день в марте 1861 г., когда в разгар бедствия голодная толпа собралась перед дворцом, умоляя своего правителя о хлебе. Его величество, как говорили, пребывая в некотором трепете от появления шумной толпы перед Ковчегом (убежищем), призвал немедленно правителя Тегерана к себе и после нескольких слов царского осуждения приговорил передать его в руки палача. Главный судья был также предан смерти на месте, а его тело обнажено, после чего его проволокли по улицам под проклятия толпы и подвесили за пятки на одних из городских ворот.

Милости, оказанные шахом в частном порядке мирзе Хосейн-хану после отставки, не успокаивали его в достаточной мере. Когда Джозеф Диксон говорил с ним 15 сентября в царском стане в Ага-Баба, около Квазвина, свергнутый министр пребывал в унылом состоянии и со слезами на глазах сказал, что он не чувствует спокойствия за свою жизнь. Он полностью доверяет своему господину, который милостив и добр к нему, но опасается вражды духовенства…

«Передайте английскому Посланнику, – сказал Хосейн-хан врачу, – самый сердечный привет; я всегда был другом Англии, за что награжден Ее Величеством Королевой Большим орденом Звезды Индии, поэтому моя персона должна быть защищена против любого насилия или оскорбления. Скажите, что я умоляю Его Превосходительство обратиться вместе с его коллегами к Его Величеству Шаху, ходатайствуя о гарантиях безопасности для моей жизни и уважения для моей личности».

В этот же день Диксон ходатайствовал о низвергнутом министре перед шахом. Без намека на юмор он сравнил атаку, начатую против мирзы Хосейн-хана, с оппозицией знати, духовенства и придворных дам Бисмарку. Но добродетельный император, сказал Диксон, остался непреклонным, и в результате Пруссия осчастливлена хорошим правительством, конституцией, парламентом и одной из самых прекрасных армий в мире. «Я пожелаю Вашему Величеству, – обратился Диксон к шаху, – последовать примеру Великого Императора, и вся Европа будет восхвалять великодушие Вашего Величества». Шах признался, что не имел намерение совсем лишать себя услуг своего Бисмарка и возвратит его во власть, как только он подавит «движение, которое было организовано против него».

После своего возвращения в Тегеран шах аннулировал должность великого визиря и издал новый список министров, в которых имя мирзы Хосейн-хана не было включено.

Отставка Хосейн-хана и сохранение русофила мирзы Саид-хана в качестве министра иностранных дел были сделаны, чтобы умиротворить русских и обезоружить оппозицию. Через несколько дней мирза Хосейн-хан был вызван в Тегеран, любезно принят шахом, но ему не была предоставлена официальная должность. Однако этого было достаточно, чтобы встревожить русского посланника А.Ф. Бегера, который решил узнать у английского посланника, почему бывший премьер-министр прибыл в Тегеран. Бегер унижал мирзу Хосейн-хана и благоприятно отзывался об оппозиции. В. Тейлор Томсон упорно не соглашался. По его мнению, действия оппозиции заложили начало притязаний духовенства и народных волнений, которые могут привести к установлению формы правления, для которой Персия в целом не подготовлена.

Это были действительно пророческие слова. Для того чтобы уничтожить возмутительную концессию, Россия ободрила реакционную камарилью, состоявшую из принцев, мулл и жен шаха. Их мотивы были низменными и носили частный характер, но их сплоченный крик был таков: независимость от иностранного контроля и защита религии. Они посмели перечить воле диктатора и одержали победу. Урок не прошел даром для русских, англичан и иранцев. Тогда была создана модель, которая будет повторяться со все увеличивающейся яростью, вплоть до полного свержения каджарской династии.

Подобные мысли не приходили в голову Тейлору Томсону, когда 15 октября он выразил шаху лично и в меморандуме свое мнение о том, что атака на мирзу Хосейн-хана была заговором против прерогатив его величества, «наполненным злейшими последствиями для будущего».

Он сражался в старомодном политическим поединке со своим русским коллегой, поддерживая дружественного, гибкого перса, делая все зависящее, чтобы поддержать британское влияние и не позволить России одержать верх. В наименьшей степени он интересовался бароном Рейтером и несколькими его инженерами, которые в то самое время двигались по маршруту железной дороги от Решта до Тегерана.

Мирза Хосейн-хан все еще испытывал страх за свою жизнь и просил о защите Тейлора Томсона. Английский посланник пытался развеять его опасения и указывал на фатальные результаты иностранного вмешательства в случае с первым премьер-министром Насреддина мирзой Таги-ханом эмиром Незамом, который был приговорен к смерти после того, как шах узнал, что он получил протекцию русского правительства с помощью князя Д.И. Долгорукова, посланника в Тегеране.

Но опасения мирзы Хосейн-хана были очень сильно преувеличены.

Шах остался лояльным к нему. В последующие две недели тот снова регулярно посещал дворец и занимался проведением деликатных переговоров, имевших целью аннулирование концессии Рейтера.

8 ноября мирза Хосейн-хан попросил Тейлора Томсона зайти к нему по очень важному делу, порученному ему шахом. Когда они встретились в тот же день, мирза Хосейн-хан, который был еще без официальной должности, сказал, что шах оказался в сложной ситуации. Его европейское турне утвердило его в стремлении даровать Персии плоды прогресса и цивилизации, но по возвращении домой он увидел невозможность осуществить курс, который себе наметил, из-за событий, вызванных действиями предателей, занимавших высокие посты в его отсутствие. Хосейн-хан сказал, что его величество оказался в трудном положении перед своими подданными, которые кричат о том, что он передал свою страну и веру в руки европейцев. Оппозиция духовенства так сильна, что против своего собственного желания он посчитал необходимым отменить концессию.

Шах и мирза Хосейн-хан полагали, что могли признать концессию недействительной на основе статей 8 и 23, согласно которым предусматривалось начало работы на железной дороге в течение пятнадцати месяцев с момента подписания контракта. Мирза Хосейн-хан спросил о мнении Томсона по этому вопросу, но посланник, понимая, что иранцы уже приняли решение и теперь занимаются поиском лазеек в тексте контракта, порекомендовал ему проконсультироваться с одной британской юридической конторой в Лондоне. Томсон подчеркнул, что сам он не выступает ни за, ни против контракта.

Докладывая шаху о своей беседе с Томсоном, мирза Хосейн-хан сказал: «Со дня начала переговоров с Рейтером британское Правительство сохраняло полный нейтралитет и не вело никаких переговоров с персидским Правительством по этому вопросу до сего дня. Оно не оказывало никакой поддержки контракту».

Мирза Хосейн-хан правильно оценил отношение Томсона к судьбе концессии Рейтера. 10 ноября «Газета Тегерана» сообщила об ее аннулировании. Русский посланник А.Ф. Бегер немедленно узнал об этом деле, ему посоветовали обратиться за дальнейшей информацией к мирзе Хосейн-хану, назначенному шахом вести переговоры с Генри М. Коллинзом, являвшимся тогда агентом Рейтера в Тегеране. Мирза Хосейн-хан, в свою очередь, получил от шаха поручение встретиться с Бегером и предоставить ему нужную информацию. Не опасаясь более изгнания или смерти, мирза Хосейн-хан посетовал, что Бегер был единственным из всех иностранных представителей, который не обратился к нему после его возвращения в Тегеран. Он написал Бегеру, настаивая на том, чтобы тот прибыл к нему. В ответе Бегер написал, что слишком болен, чтобы покинуть миссию, и пригласил мирзу Хосейн-хана к себе. Хосейн-хан согласился, а через два дня Бегер, полностью оправившись от своей дипломатической болезни, нанес ответный визит.

Беседа между Бегером и мирзой Хосейн-ханом была дружеской.

Русский посланник был доволен таким поворотом событий. Хосейн-хан сообщил ему текст заявления шаха, напоминая Горчакову, что он выполнил свое обещание и отменил концессию Рейтера, а затем выразил надежду: «Вы постараетесь улучшить дружественные отношения между Ираном и Россией, как обещали мне от имени Императора».

Хосейн-хан подчеркнул важность этого момента.

Улучшение отношений между бывшим визирем и русским посланником не прошло мимо наблюдательного В.Т. Томсона: «Очевидно, шах хотел установить хорошие отношения между своим фаворитом и Русской миссией, но пока я не могу понять мотивы этих действий. Целью может быть преодоление политического кризиса или изменение направления политического курса с английского на русский». Так докладывал английский посланник Гренвиллю.

Какие бы подозрения Томсон ни испытывал бы в отношении лояльности Хосейн-хана к Англии, они были сразу же рассеяны уверениями бывшего великого визиря в вечной дружбе.

Хосейн-хан зашел так далеко, что стал просить совет у Томсона: принять ли ему должность министра иностранных дел, которую ему предложил шах в начале декабря. Он подчеркнул, что его отказ сохранит эту должность для мирзы Саид-хана, известного русофила. Томсон не колебался: «Я сразу рекомендовал принять ее и выразил мои поздравления по этому поводу».

Одним из первых действий нового министра иностранных дел стало отправление пространного меморандума персидским представителям за границей, объясняющего в мельчайших деталях концессию Рейтера и разъясняющего официальные причины ее аннулирования. Хотя меморандум был составлен ради оправдания действий шаха, тем не менее он пролил свет на самые темные эпизоды дела Рейтера.

Меморандум начинался с обзора событий с весны 1872 г., когда Рейтер сделал свое первое предложение построить железную дорогу через Иран и прислал представителя в Тегеран для обсуждения проекта. Персидское правительство дало свое согласие, поскольку его величество шах всегда стремился способствовать цивилизации в своем государстве и хорошо осознавая большие преимущества, которые дает железная дорога. Поэтому контракт был быстро составлен и подписан.

Рейтер получил «некоторые концессии на шахты, водные ресурсы и леса» как гарантию денег, которые он был должен потратить на строительство железной дороги от Решта до Бушера. Работа должна была начаться в течение пятнадцати месяцев с момента подписания контракта со штрафными санкциями в 40 тысяч фунтов стерлингов, которые Рейтер депонировал в качестве гарантии в Банке Англии. В статье 23 данной концессии Рейтер обязывался начать строить железную дорогу и заниматься шахтами и лесами одновременно. Персидское правительство было удивлено, что такие серьезные задачи будут выполняться одновременно. Далее в меморандуме говорилось:

«Котте, агент Рейтера, утверждал, что состояние и положение барона Рейтера и его партнеров таково, что не может быть никаких сомнений в полном и своевременном выполнении всех своих обязательств».

Во время визита в Европу вместе с шахом, продолжал мирза Хосейн-хан, он узнал, что у Рейтера нет никаких компаньонов или партнеров, поэтому он не сможет выполнить даже часть того, что обязался сделать; а его целью в получении этой концессии была явная спекуляция на закупке и продаже; из этого следовало, что его обязательства не заслуживают доверия.

Мирза Хосейн-хан проиллюстрировал вероломство Рейтера следующим примером. Рейтер, предвидя собственные финансовые потребности в Иране, предложил предоставить шаху 200 тысяч фунтов, подлежащих выплате в различных европейских столицах во время его путешествия. В течение шести месяцев после каждой выплаты эту сумму следовало передать на счет Рейтера в Тегеране.

После начальной выплаты в 20 тысяч фунтов, утверждал мирза Хосейн-хан, Рейтер отказался выполнять соглашение, «поставив нас в крайне бедственное положение». Персидское правительство уже было убеждено в вероломстве Рейтера, но из уважения к его подписи сохраняло молчание, ожидая окончания времени, установленного контрактом, и представляя ему возможность выполнить свои обязательства.

Инженеры Рейтера подготовили дорогу на расстоянии около одной мили, но другие работы даже не были начаты. В сложившихся условиях правительство Персии официально не ставило в известность барона Рейтера и г. Коллинза, его представителя в Тегеране, что контракт и данная концессия не имеют законной силы и аннулированы – так заканчивался меморандум.

Меморандум Хосейн-хана нельзя, конечно, признать полностью честным. Там не упоминались огромные взятки, полученные мирзой Хосейн-ханом лично, Мошен-ханом Мойн ол-Молком, Малькам-ханом и другими. Конечно, в нем не говорилось о русской интервенции и внутренних трудностях, которые являлись главными причинами аннулирования соглашения правительства с бароном Рейтером. Но последний пункт меморандума был составлен правильно. Рейтер не начал строительство, несмотря на одну милю выровненных дорожных путей. Если бы мирза Хосейн-хан имел доступ к документам английского министерства иностранных дел, он смог бы прочитать письмо своего друга Тейлора Томсона к Гренвиллю о том, что инженеры Рейтера расчищали путь через лес около Решта: «Но это было сделано, вероятно, чтобы показать Шаху по его возвращении из Европы что-то, что заставит Его Величество поверить, что железная дорога, соединяющая порт со столицей, была действительно начата».

Генри М. Коллинз, агент Рейтера в Тегеране, был уведомлен об аннулировании концессии 5 ноября. Прошло несколько недель, прежде чем Рейтер получил соответствующие документы и мог составить ответ.

Он назвал выводы правительства Персии ошибочными и утверждал, что выполнил все свои обязательства. Работы на железной дороге начались 11 сентября 1873 г., в присутствии британского и русского консулов, и у Рейтера было письмо от министра общественных работ, выразившего ему за это благодарность от имени шаха.

В другом заявлении Рейтера, который теперь боролся не только за мечту о будущей прибыли или за покрытие значительных инвестиций, уже вложенных во взятки, отчеты и дорожные расходы его агентов, но и за 40 тысяч фунтов стерлингов страховых средств, внесенных в Банк Англии и затребованных персидским правительством; он сделал более пространное опровержение. Там говорилось, что иранцы медлили по любому поводу со дня подписания концессии в июле 1872 г. Текст соглашения, справедливо утверждал Рейтер, не был доставлен ему в течение очень долгого времени. Его инженеры не могли покинуть Англию до января 1873 г.; наступила весна, прежде чем они смогли начать топографическую съемку. Несмотря на отсутствие сотрудничества с персидскими должностными лицами, густые леса, климат и другие трудности, работа началась 1 сентября, что было засвидетельствовано 11 сентября английским и русским консулами в Реште. Были заказаны рельсы и размещены контракты, обеспечивающие их доставку в Энзели к 20 октября. Таким образом, до 2 октября – даты, когда должна была начаться работа, «имелся не только один километр законченных земляных работ, но были уложены щебень и шпалы на всем отрезке этого пути. Все было готово к установке рельсов на линии». Оправдания Рейтера никого не убедили.

Британское правительство, которое было скептически настроено по отношению к концессии Рейтера с самого начала, молчаливо одобрило ее аннулирование. Лорд Дерби, министр иностранных дел в правительстве, сформированном Дизраэли в результате победы консерваторов на выборах в феврале, именно так выразил позицию правительства.

В Тегеране Генри Коллинз, представитель Рейтера, от имени своего доверителя просил содействия у английской миссии. В.Т. Томсон объяснил ему, что получил инструкции от лорда Дерби, который «рассматривает предприятие барона Рейтера полностью как частное, в которое Правительство Ее Величества не может вмешиваться». Английский посланник может только добиться для Рейтера разбора дела перед персидским правительством, на которые каждый британский подданный, ведущий торговлю в Персии, имел право.

Коллинз, который был более патриотичен, чем его наниматель, с готовностью признал, что строительство железной дороги от Решта было выгодно с коммерческой точки зрения только России.

23 апреля 1874 г. Коллинз сообщил персидскому правительству, что Рейтер представил свое дело на рассмотрение генеральному защитнику ее величества, по мнению которого не было причины для отмены концессии; он также обратился в министерство иностранных дел и получил ответ «благоприятного характера». Мирза Хосейн-хан поинтересовался у В.Т. Томсона, каков был на самом деле ответ. Британский посланник сообщил: «Я получил инструкции добиться представительства агента барона Рейтера перед персидским Правительством для разбора дела, на что имеют право другие британские подданные, вступившие в соглашения с персидским Правительством».

В Лондоне Рейтер проводил кампанию за восстановление своих «прав». Он написал несколько писем лорду Дерби, возражая против шагов персидского правительства и требуя возмещения убытков. 27 марта лорд Дерби ответил, что рассматривает данное предприятие как полностью частное, в которое правительство ее величества не может вмешиваться.

В тот же день Дерби написал Тейлору Томсону по поводу Рейтера: «Я объяснил этому джентльмену, что, хотя готов дать Вам инструкции, чтобы получить для его представителя перед персидским Правительством разбор его дела, который имел соглашение с тем Правительством, но я не могу разрешить Вам использовать дипломатическое влияние для его защиты».

Лорд Дерби признавал, что отмена контракта создала значительные трудности для барона Рейтера. Томсон получил поручение сообщить персидскому правительству, что, хотя английское правительство не поддержит контракт барона, оно «было бы довольно, если бы ему позволили извлечь выгоду от любой его части, которую персидское Правительство могло бы считать свободной от протеста».

Шах и мирза Хосейн-хан рассмотрели дело Рейтера на закрытом заседании, не обратив никакого внимания на умеренное представление английской миссии.

Потерпев неудачу в попытке получить помощь, Рейтер обратился к шантажу. В частном послании к Дерби он объявил, что русская компания предложила ему передать концессию на определенных условиях.

Угрозу, подразумеваемую в послании Рейтера, следовало воспринимать всерьез. Он никогда не вызывал доверия у англичан, частично из-за религиозного и социального предубеждения: Рейтер был иудеем и иностранцем. Кроме того, было известно его зачастую сомнительное поведение. Уже летом 1873 г., после заявления лорда Гренвилля о позиции Британии в отношении его концессии, по Тегерану поползли слухи о том, что Рейтер предложил правительству России принять его под свою защиту.

В октябре 1873 г. В.Т. Томсон отправил телеграмму в министерство иностранных дел о том, что Рейтер получил поддержку ряда великих европейских держав и было решено создать для его концессии международную защиту. Летом 1874 г. Рейтер путешествовал по нескольким европейским столицам, включая Санкт-Петербург. Персидский посланник в Санкт-Петербурге мирза Абд ор-Рахим-хан Саид ол-Молк сообщил, что Рейтер пробыл в России «в течение двух или трех недель». Его главной целью, писал Саид ол-Молк, была продажа его прав русскому правительству, если это не удастся, то пригласить состоятельных людей к участию. Он даже преуспел в смягчении позиции некоторых членов Английского клуба, который он посещал каждый день. Как только власти узнали об этом, они посоветовали этим людям держаться подальше от него.

Почти одновременно В.Т. Томсон сообщил о своих подозрениях из Тегерана. «Я склонен поверить, что по данному вопросу установлено взаимопонимание (непосредственно или косвенно) между бароном Рейтером и русским правительством».

В ответе на угрозу Рейтера продать свои права русским лорд Дерби заявил, что, так как концессия отменена, Рейтеру нечего продавать. Все же в министерстве иностранных дел почувствовали беспокойство, поэтому Дерби предложил в случае отказа Рейтера от своих требований дать инструкции посланнику в Тегеране потребовать компенсацию за «его фактические расходы и труды с учетом, что не может быть оказано дипломатическое давление по этому вопросу»^[5].

Если бы в министерстве иностранных дел были уверены, что русское правительство не купит права Рейтера, то ему не была бы предложена даже эта ограниченная надежда на помощь. Рейтер, концессию которого русские ни в коем случае не хотели сохранить, ответил, что не рассматривает свою концессию как аннулированную, принимал предложенную помощь.

Дело Рейтера, которое на протяжении почти двух лет будоражило три столицы, казалось, подходило к концу. Ничто, за исключением кардинального изменения в политической ситуации в Тегеране, не могло возродить его. Внезапное появление охотника за новой концессией осуществило такой поворот и вдохнуло новую жизнь в умирающую концессию Рейтера.

Неосторожная реплика шаха Горчакову о том, что это дело России – помочь Ирану строить железные дороги, не было забыто в Санкт-Петербурге. Как только концессия Рейтера была аннулирована, пришло время для ответного хода. Безразличие, проявленное англичанами к судьбе концессии, которая предоставляла им полный контроль над обширными владениями шаха, ободрило русских. При сердечной поддержке Горчакова было подготовлено несколько проектов в конце 1873 г. Барон фон Фалькенгаген, отставной генерал, построивший железные дороги в Закаспийской области, был выдвинут правительством и определен под руководство министерства иностранных дел. Он получил инструкции от правительства добиваться концессии для строительства железной дороги от русской границы в Джульфе на Араксе до Тебриза, второго по величине города Персии и столицы провинции Иранский Азербайджан. Кроме того, он должен был гарантировать будущей железнодорожной компании право на угольные шахты в пятидесятимильной зоне вдоль дороги Джульфа – Тебриз, в случае обнаружения там залежей угля.

Хотя русская миссия в Тегеране не должна была принимать явное участие в деловых отношениях Фалькенгагена с персидским правительством, именно миссия несла основное бремя переговоров.

Фалькенгаген прибыл в Тегеран в июне 1874 г. Была предпринята попытка сохранить тайну его миссии, но это способствовало возрастанию любопытства английского представительства. В своем первом сообщении о Фалькенгагене В.Т. Томсон отметил: «В отличие от других русских чиновников, посещающих эту страну, он держался в стороне от местного европейского общества».

Поскольку никакая тайна не сохранялась в Тегеране дольше нескольких дней, Томсон вскоре выяснил, что цель Фалькенгагена состояла в получении концессии для строительства железной дороги от Джульфы до Тебриза.

Очень скоро Томсон выяснил, что Фалькенгаген имел «рекомендательное письмо от русского Министерства иностранных дел русскому Посланнику здесь» и просил персидское правительство гарантировать 6,5 процента оборота с капитала, который он вложит в железную дорогу. Из одного своего источника Томсон узнал также, что Хаджи мирза Джавад, влиятельный первосвященник Тебриза, сердечно советовал шаху предоставить концессию по этой дороге и обещал использовать свое влияние в Азербайджане, чтобы необходимая земля была получена от нескольких владельцев бесплатно.

Вскоре после своего прибытия в Тегеран и дружеской встречи с министром иностранных дел мирзой Хосейн-ханом Фалькенгаген представил персидскому правительству проект концессии по железной дороге. Он обязался построить и управлять за свой собственный счет дорогой между Джульфой и Тебризом. Статья 1 гласила: чтобы соединить эту железную линию с дорогами Европы, правительство Персии будет просить правительство России построить железную дорогу от Тифлиса до персидской границы в Джульфе или в другом месте на Араксе поблизости от Джульфы. Концессия не могла быть передана никому, кроме компании, которую создаст Фалькенгаген и которая соответствовала бы «законам России в отношении железнодорожных компаний» (статья 2).

Строительство дороги Джульфа – Тебриз должно начаться не позже чем через шесть месяцев после начала строительства дороги Тифлис – Джульфа. Сумма, которая будет определена позже, должна быть внесена Фалькенгагеном в Русский банк как гарантия выполнения этого обязательства (статья 3).

Концессия будет действовать срок, указанный в статье 3; и в течение 44 лет после открытия дороги железная дорога будет во владении компании (статья 6).

Статья 8 из проекта Фалькенгагена гласит: правительство Персии гарантирует компании со дня завершения строительства и начала работы железной дороги до истечения срока действия этой концессии ежегодную чистую прибыль в 6,5 процента от капитала компании, то есть 223 600 рублей в год. Прибыль отчислялась от номинального капитала компании и фонда погашения в течение 44 лет.

Если работа Тебризской железной дороги не даст чистого дохода в 223 600 рублей, правительство Персии обязуется покрыть дефицит независимо от величины, выплатив наличными компании за каждый год половину причитающейся суммы за первые шесть месяцев на 1 января и следующую половину на 1 июля по европейскому календарю; и выплачивать эти деньги компании пунктуально в течение всего срока концессии со дня начала работы дороги.

Компания, в свою очередь, примет на себя обязательства выплачивать правительству Персии 50 процентов своей прибыли каждый раз, когда прибыль будет получена, пока не вернет все вложенные деньги и не получит 5 процентов дохода (статья 9). Чтобы гарантировать ежегодную минимальную прибыль в 6,5 процента, персидское правительство передает компании на полный период концессии таможню в Тебризе, которой будет руководить международное таможенное управление в деревне Джульфа или в другом месте границы, что будет установлено отдельным соглашением между правительствами Персии и России.

В статье 10 говорилось, что компания Фалькенгагена будет также получать 10 процентов от прибыли в резервный фонд, который будет использоваться для ремонта, строительства и т. д. Если какие-либо деньги останутся в фонде по истечении срока концессии, они будут распределены между акционерами (статья 11).

По истечении концессии персидское правительство будет владеть железной дорогой со всем подвижным составом, за исключением паровозов и вагонов, которые могли быть куплены дополнительно после начала работы дороги. Все здания, движимое или недвижимое имущество, которое компания купила или установила за свои собственные деньги, независимо от того, предназначалось ли оно для строительства железной дороги, должны рассматриваться как собственность компании (статья 12). Компания должна иметь право устанавливать пассажирскую и другие платы (статья 13); строить телеграфную линию вдоль дороги (статья 14); ей разрешается добывать уголь, если он будет найден, в пределах пятидесятимильной зоны вдоль всей длины железной дороги (статья 17). Компания должна быть освобождена от таможенных сборов и налогов с материалов и инструментов, необходимых для строительства и пуска линии (статья 19), а также от налогов со сделок, земли или дохода (статья 20).

Компания будет назначать совет директоров: «Это представительство и весь обслуживающий персонал компании должны быть под защитой русской миссии и консульств» (статья 21). Все споры, затрагивающие компанию, должны рассматриваться смешанной комиссией, два члена которой будут назначены компанией и два персидским правительством, под председательством русского консула. Решения, которые станут обязательными, будут достигнуты большинством голосов, президенту позволено преодолеть равный счет своим голосом (статья 22). Таковы были главные положения проекта Фалькенгагена.

Хотя предложенная Фалькенгагеном концессия была намного меньше по размаху концессии Рейтера, многие условия были более тяжелыми. Так называемое частное предприятие было попыткой установить контроль правительства России над частью Персии, причем сделать это за счет Персии. В соответствии со статьей 8 персидское правительство было обязано субсидировать железную дорогу, но финансовые ресурсы шаха были, в лучшем случае, сомнительны, поэтому статья 9 утверждала залог таможен Тебриза. Это была первая попытка заставить шаха заложить таможни.

Риск для инвестора является классическим оправданием прибыли с капитала. Фалькенгаген или правительство России не хотели рисковать. Прибыль в размере 6,5 процента, свободная от всех налогов, была бы получена, даже если компания не сделала бы ни единого шага. Персидское правительство не могло приобрести железную дорогу и подвижной состав в течение сорока четырех лет с начала действия концессии. Статья 12 гарантировала, что Персия получит только те паровозы и вагоны, которые эксплуатировались в течение сорока четырех лет, а к тому времени от них ничего бы не осталось.

Персидскому правительству не был предоставлен контроль над железной дорогой, а комиссия для урегулирования споров была организована так, по статье 22, что каждый спор неизбежно выиграла бы Россия. Фактически русские присутствовали бы на суде над собой. Возможно, самым неприятным аспектом предложенной концессии был ее официальный характер, необходимость иметь дело с правительством России, обязательство соблюдать законы России, регулирующие действия русских железных дорог, совместная деятельность азербайджанской таможни, власть русского генерального консула в урегулировании споров.

Шах и его министр иностранных дел поняли значение предложений Фалькенгагена, но у них не хватило патриотичности, чтобы наотрез отвергнуть их. Единственное, что их беспокоило, была возможная потеря денег из-за обязательства гарантировать Фалькенгагену 6,5 процента дохода от вложенного капитала, а также отказ от контроля над тебризской таможней. Шах и его министр были не готовы защищать страну, но ревностно охраняли царскую казну. Мирза Хосейн-хан открыто признал это В.Т. Томсону, которому он сказал, что Фалькенгаген настаивает на статьях по таможне и гарантиях, Персия будет отказываться предоставлять концессию на таких условиях, но может согласиться в случае, если эти положения будут убраны.

Промедление казалось лучшим методом в деле с Фалькенгагеном.

Ему позволили ждать в Тегеране, но он не получил никакого ответа на свои предложения. Если бы он представлял частную фирму, как Котте и Коллинз, этот метод принес бы успех. Однако за Фалькенгагеном стоял А.Ф. Бегер, посланник России. Неоднократно и настойчиво он убеждал шаха подписать контракт. 30 июля 1874 г. на частной аудиенции у шаха в присутствии мирзы Хосейн-хана русский посланник обвинил министра во враждебности к России и настаивал, чтобы шах принял предложения Фалькенгагена. Об этой сцене мирза Хосейн-хан немедленно сообщил В.Т. Томсону.

Через несколько дней Бегер пригласил нескольких персидских министров и, наконец, мирзу Хосейн-хана. Он жаловался на задержку с переговорами и спросил, вызвана ли задержка на переговорах рекомендациями Томсона или это Хосейн-хан сделал самостоятельно. Мирза Хосейн-хан признал, что Томсон был информирован о переговорах, но утверждал, что после нападок Бегера на него в присутствии шаха отказался от этих встреч.

Давление, оказываемое русской миссией, росло так интенсивно, что шах по совету Хосейн-хана послал взволнованную телеграмму персидскому посланнику в Санкт-Петербурге, прося о помощи: «Скажите Горчакову, что русский посланник и генерал Фалькенгаген настаивают на получении немедленного ответа относительно железнодорожной концессии; дело такого рода не может быть закончено через несколько дней и не является предметом для официальных переговоров; нужно предоставить время для изучения данного вопроса; русская миссия вмешивается, как будто этот вопрос является официальным; а в вопросе о концессии Рейтера от начала и до сих пор ни английское правительство, ни его миссия не вмешались ни устно, ни письменно».

Чтобы избежать новых неприятных разговоров, Насреддин-шах предоставил мучительную задачу противостояния Бегеру своим министрам и отбыл из столицы, чтобы предаться удовольствиям охоты.

Просьба шаха не имела никакого эффекта в Санкт-Петербурге. В Тегеране Фалькенгаген потребовал ответ на свои предложения так, чтобы он «мог или удовлетворить персидские представления, или возвратиться без дальнейшей потери времени домой».

17 сентября 1874 г. мирза Хосейн-хан объяснил Фалькенгагену, что шах отказался подписать статьи, имеющие отношение к гарантиям и таможне: «Если эти два условия будут убраны из соглашения, персидские министры будут готовы вести переговоры с Вами, чтобы обсудить другие статьи».

Фалькенгаген ощущал уклончивость в послании Хосейн-хана. Он ответил письмом, в конце которого ясно указал, что предложенная им концессия соответствует устремлениям русского правительства.

На этой стадии деловые отношения частного предпринимателя с мирзой Хосейн-ханом были показаны как столкновение между несчастной Персией и ее могущественным северным соседом.

21 сентября Бегер возобновил свои нападки на уже истрепанные нервы мирзы Хосейн-хана, сообщив ему о телеграмме, только что полученной из Санкт-Петербурга. В ней говорилось, что русский посол в Лондоне узнал об иностранном влиянии, оказанном на шаха, чтобы навредить делу Фалькенгагена. Это иностранное влияние было спровоцировано персидским министром иностранных дел Хосейн-ханом… Бегер далее сказал, что это стало известно императору, который был возмущен его поведением.

Мирза Хосейн-хан исчерпал до конца свои дипломатические возможности. Единственный способ остановить

Россию от принуждения Персии к концессии Фалькенгагена состоял в том, чтобы обратиться за британской поддержкой. В министерстве иностранных дел лорд Тендерден предложил использовать требования Рейтера, чтобы не дать России получить то, что британский подданный потерял.

Министр иностранных дел лорд Дерби колебался. Из Тегерана прибывали сообщения В.Т. Томсона, которые указывали, что генерал Фалькенгаген, который вел тогда переговоры с министром общественных работ Хасаном Али-ханом, по политическим причинам мог подписать концессию без пунктов о гарантиях.

Лорд Дерби все еще колебался. Через несколько дней персидский посланник в Лондоне мирза Малькам-хан встретил лорда Тендердена в министерстве иностранных дел и потребовал от него предпринять все усилия, чтобы предотвратить осуществление концессии Фалькенгагена.

В то время как лорд Дерби колебался, В.Т. Томсон сделал некоторые предварительные шаги для возрождения притязаний Рейтера как оружия против русских требований. 8 октября он сказал мирзе Хосейн-хану, что в случае вмешательства русской миссии в дело по контракту Фалькенгагена английское правительство может отказаться от своего нейтралитета в отношении концессии Рейтера.

Была также написана записка, предназначенная для русских глаз: «Sachant qu'une concession pour la construction d'un chemin de fer entre Djoulfa et Tabriz, a la suite de l'intervention de la Legation de Russie, est en voie de negotiation… permettezmoi de vous observer que comme toute concession de cette nature serait nuisible aux interets du Baron Reuter dont la concession, quoique declaree nulle et vide par le Gouvt. Persan, reste encore une question ouverte, il est de mon devoir de vous prevenir par ce moyen que je reserve a mon Gouvt. Le droit de prendre les mesures qu'il jugerait convenables dans les circonstances cidessus mentionnees))^[6].

Рейтер сразу возобновил свои требования. Генри Коллинз направил мирзе Хосейн-хану протест: «Стало известно, что персидские министры предоставили или собираются предоставить русскому частному лицу, группе лиц, компании или ассоциации концессию для строительства линии железной дороги от русско-персидской границы в Джульфе до Тебриза. Я, являясь агентом барона Рейтера в Тегеране, заявляю, что такая концессия будет нарушением, а именно нарушением прав барона Рейтера. От его имени и в его защиту я возражаю против такого нарушения прав барона Рейтера и возлагаю всю ответственность за это на персидское правительство».

Мирза Хосейн-хан ответил, что персидское правительство неоднократно разъясняло основания, по которым концессия была аннулирована, после чего персидское правительство имело полную свободу действий, и поэтому «так называемый протест» Рейтера незаконен.

Английский посланник, который, наконец, получил поручение Дерби официально вмешаться в защиту Рейтера, поддержал протест Коллинза прямолинейным заявлением, предназначенным больше не для персидского правительства, а для русской миссии. Томсон напомнил, что английское правительство не поддерживало контракт Рейтера, «пока он оставался в силе», но теперь правительство ее величества считает, что барон Рейтер имеет все основания требовать компенсации своих убытков. Поэтому он просит персидское правительство приостановить рассмотрение концессии русской компании, пока дело барона Рейтера не будет закончено.

Русская миссия теперь поняла, что получила нового противника в Тегеране. Было почти невозможно запугиванием заставить персидское правительство подписать контракт Фалькенгагена, когда у него появилась британская поддержка. Чтобы построить железную дорогу до Тебриза, нужно было быстро договориться с шахом. К сожалению, русские документы, имевшие отношение к этому делу, не были изданы, а персидские источники недостаточны, чтобы точно определить, что происходило в конце ноября и в начале декабря 1874 г. Существует свидетельство, что Фалькенгаген, без консультации с Горчаковым, подписал контракт с персидским правительством на основе первоначального проекта концессии, но без пунктов контракта о гарантии.

Чтобы стимулировать шаха подписать контракт, Фалькенгаген дал мирзе Хосейн-хану «на чай» простой вексель на 50 тысяч русских империалов, чтобы оплатить его, когда концессия начнет действовать; этот документ был немедленно передан министром шаху, который положил его в свой сундук, где хранились его личные документы.

Русское правительство было разочаровано. Оно надеялось приобрести важную концессию даром для себя. Контракт был подписан, но его выполнение было связано с двумя неприятными вещами: инвестицией большой суммы без гарантии и обострением отношений с Англией.

Финансы России были в состоянии кризиса. Ее внутренние железные дороги строились с привлечением иностранного, в значительной степени французского, капитала. Министерство финансов настроено против замысла, который обещал потерю денег. Старый канцлер князь Горчаков чувствовал, что выгода от железной дороги в Тебризе будет несоразмерна с ценой, которую придется заплатить за противодействие Англии. Имелись другие, более важные проблемы, по которым две великие империи могли согласиться. Фалькенгаген получил рекомендацию написать мирзе Хосейн-хану, что его «компания» отказывается от железнодорожной концессии, которая была подписана им и персидским правительством, но вести работы, если персидское правительство вставит в текст старые пункты относительно гарантии и таможни.

В Тегеране переводчик русской миссии сказал мирзе Хосейн-хану, что царь был крайне раздосадован «неприемлемыми условиями, на которых была заключена концессия Фалькенгагена».

Персидское правительство, напуганное последствиями, которые могли произойти из-за краха концессии Фалькенгагена, сделало дружественные заявления России, предлагая генералу новые и более благоприятные условия. В письме к нему от 19 января 1875 г. мирза Хосейн-хан написал, что шах «в силу важных причин желает, чтобы это важное предприятие не было отложено», готов гарантировать компании годовой доход в 102 тысячи туманов, компенсируя разницу между данной суммой и доходом, полученным от работы железной дороги Джульфа – Тебриз. Что касается вопроса о таможне, Хосейн-хан предлагал закрепить ее доходы за компанией. «Но контролировать работу таможни должно было персидское правительство, которое выплачивало бы компании этот доход».

Гарантия, теперь предлагаемая Фалькенгагену, составляла 3 процента от русских инвестиций. Если бы страх финансового риска был определяющим фактором в соображениях России, она могла бы принять предложение. Однако уже было решено отказаться от всего проекта.

5 мая 1875 г. Фалькенгаген телеграфировал мирзе Хосейн-хану, требуя, чтобы «железнодорожная концессия, переданная ему, считалась недействительной и не имеющей законной силы».

Что касается двух соперничающих держав, вопрос о концессиях был закрыт. Только Рейтер не сумел понять, что еще раз оказался в проигрыше. Он упорствовал в своей попытке восстановить по меньшей мере часть своей первоначальной концессии или получить компенсацию наличными. День за днем Генри Коллинз бомбардировал мирзу Хосейн-хана жалобами, требованиями и предложениями; но английский посланник, потерявший всякий интерес к делу Рейтера, как только Фалькенгаген покинул сцену, не обеспечил его дипломатической поддержкой. 2 октября Коллинз уехал из Тегерана.

<< Назад   Вперёд>>