Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии

Вольф твердо верил, что крупномасштабные инвестиции британского частного капитала были вернейшим средством обеспечения положения Англии в Персии. Хотя его мечта о Трансперсидской железной дороге не воплотилась в жизнь, другие его попытки были успешными. Река Карун была открыта для торгового судоходства, и Рейтеру позволили учредить Шахиншахский банк. Однако навигация, банковское дело и железные дороги не исчерпывали яркое воображение английского посланника.

Персия была неразвита, и ей недоставало всех «удовольствий» современной западной цивилизации. Едва ли имелось какое-то предприятие, которое не могло быть внедрено в стране британскими капиталистами, готовыми рисковать.

Насреддин-шах оказал благосклонное внимание английскому посланнику, чьи проповеди по достоинству зарубежных инвестиций обеспечивали патриотическую рационализацию природной жадности шаха. Правительство и двор, охваченные лихорадкой прибыли, стремились продать иностранным бизнесменам любую концессию или привилегию, которую те могли бы потребовать. Окружение шаха, как пишет современный иранский историк, «соревновалось в распродаже родины иностранцам, и время от времени каждый из них ради личной выгоды показывал Шаху различные пути измены».

Основным действующим лицом был мирза Малькам-хан Назем ол-Молк, посланник шаха в Лондоне, человек с репутацией острослова, с большим интеллектом и проповедовавший патриотизм и передовые идеи. На сегодняшний день историки упоминают его среди предшественников персидской революции. Газета «Канун», которую он издавал в Лондоне с 1890-го до 1894 г., была названа «литературным предприятием, воздействие которого привело к увеличению недовольства расточительностью шаха и пренебрежением интересами народа, которые начали преобладать в Персии».

Но этот очаровательный, ученый и, по общему признанию, патриотичный джентльмен вовлек свою страну в грязный скандал, который способствовал подрыву репутации Персии в европейских финансовых кругах.

Вскоре после его назначения посланником в Англии Малькам-хан проложил себе путь к финансовому преступному миру Лондона. Он больше шестнадцати лет был тесно связан с Юлиусом Рейтером, заплатившим ему 20 тысяч фунтов стерлингов и обещавшим еще 30 тысяч фунтов стерлингов, если Малькам-хан добудет для Рейтера банковскую привилегию.

Рейтер отказался выполнить свое обещание и выплатить дополнительную сумму после открытия Шахиншахского банка, но инициативный дипломат имел других друзей и партнеров.

Шах предоставил концессию на лотереи некоему Бузье де Кэрдоелу, действовавшему в пользу Малькам-хана и передавшему концессию персидскому посланнику. Очевидно, что ни шах, ни Малькам-хан не имели никаких сомнений относительно уместности ведения крупномасштабной азартной игры в исламской стране^[11].

При поддержке Малькам-хана несколько сомнительных деятелей образовали Персидскую инвестиционную корпорацию, в совет директоров которой вошел В.В. Каджил, директор Новой Восточной банковской корпорации и АнглоАзиатского синдиката, организаций с нелучшей репутацией. Еще одним директором Персидской инвестиционной корпорации был Микаил-хан, «советник персидского Посольства» и брат Малькам-хана. Устав корпорации так определял свои цели: приобретать концессии, права или привилегии, которые предоставлены или будут предоставлены его величеством шахом Персии…

Кроме того, осуществлять все виды финансовых и банковских дел, в том числе заключать соглашения об условиях займов и ссуд; покупать, продавать и вести дела с акциями, облигациями, обязательствами, фондами, счетами, расписками и ценными бумагами всех видов. Даже выполнять все виды коммерческой разведки. Далее перечислялись виды экономической деятельности, которой компания будет заниматься: работы по дренажу, строительство дорог, рынков, освещение городов, ирригация, строительство жилья, магазинов и общественных зданий, прокладывание трамвайных путей.

Когда до Вольфа дошли слухи о том, что Малькам-хан был связан с Англо-Азиатским синдикатом, который стоял за Персидской инвестиционной корпорацией, он встревожился. Синдикат выпустил множество акций по сто фунтов стерлингов, и он видел их оценку в тысячу процентов через несколько месяцев, основанную на мифических надеждах, высказанных анонимными прожектерами. Вольф выяснил, что один из людей, стоявших за этим, был некий господин, или полковник Клоуити, недавно рекомендованный Малькам-ханом на должность персидского генерального консула в Лондоне. Вольф также обнаружил, что реальными инициаторами этого синдиката являются г. Ватсон, которому приписывают недавние сделки в Хайдарабаде, и полковник Клоуити, чье прошлое в Англии и на мысе Доброй Надежды было не самое блестящее.

Будучи не слишком разборчивым в отношении деловой этики своих друзей, Вольф очень осуждал концессию на лотереи. Он выразил свои предчувствия Солсбери, который согласился, что «лотерея отвлечет денежные средства от выгодной торговли к азартной игре и нанесет серьезный урон подданным Шаха».

Русская миссия была также рассержена. И русский поверенный в делах, и английский посланник выразили протест шаху, который проигнорировал их представления.

По требованию Вольфа министерство иностранных дел обратилось с запросом к государственным юристам, чтобы оценить законность целей Персидской инвестиционной корпорации. В министерстве предполагали, что принимавшие участие в данном предприятии лица подлежат судебному преследованию за сговор против общественного нравственного закона и обман публики. В ответ юристы выразили сомнение, что слушания в суде против членов корпорации будут успешными. Но они советовали сообщить компании о том, что правительство ее величества считает предприятие незаконным и в случае продолжения его деятельности директора, и секретарь, и другие лица, занятые в нем, навлекут на себя судебное преследование.

В то время как британское правительство готовило действия против Англо-Азиатского синдиката, Новой Восточной банковской корпорации и Персидской инвестиционной корпорации, шах был вынужден уступить объединенному русскому и британскому давлению и отменил лотерейную концессию, известив об этом факте Малькам-хана 5 декабря 1889 г. телеграммой. Сохраняя аннулирование в тайне, Малькам-хан продал концессию Персидской инвестиционной корпорации. Его брат Микаил-хан получил чек на 20 тысяч фунтов стерлингов, которые он внес на личный счет Малькам-хана в «Burlington Gardens», отделение Банка Англии. Так как его высочеству уже было выплачено 20 тысяч фунтов стерлингов, то общая сумма, полученная им от концессии, которая, как он знал, будет признана недействительной, была 40 тысяч фунтов стерлингов – сумма, эквивалентная по ее покупательной способности миллиону долларов в 1967 г.

10 декабря 1889 г. мирза Аббас-хан Кавам од-Дойлы официально объявил Вольфу, что концессия противоречит благородным законам мусульманской веры и поэтому аннулирована.

Персидское правительство прибегло ко лжи, чтобы спасти свое лицо.

Малькам-хан не хотел отказаться без борьбы. Он телеграфировал Каваму од-Дойлы о том, что концессия уже продана и стала теперь собственностью тысяч европейцев. Владельцы будут предъявлять иски персидскому правительству за убытки.

Компания была представительной, имея в составе своего правления банковских директоров и членов парламента. Чтобы обезопасить положение, Малькам-хан обещал, «что 30 тысяч туманов из будущих взносов будут немедленно положены к ногам Его Величества», и приписал аннулирование концессии интригам «иностранных жуликов».

Предвидя трудности со своими недавними партнерами, которых обманул на большие деньги, Малькам-хан направил свои усилия на запугивание персидского правительства с целью восстановления концессии. При этом он имел безрассудство оказать давление на синдикат для получения остальной части в 120 тысяч фунтов стерлингов. Не скоро члены синдиката узнали, что их концессия была лишь листом бумаги, и выразили протест министерству иностранных дел, требуя, чтобы Малькам-хана вынудили возвратить деньги, которые он уже получил. Снова министерство иностранных дел консультировалось с королевскими юристами, которые сообщили, что британское правительство не имеет права оказывать давление по требованию синдиката за потерю денежных средств.

Все же, поскольку синдикат выплатил 40 тысяч фунтов стерлингов генералу Микаил-хану, брату персидского посланника в Лондоне, и советнику той же миссии, юристы полагали, что правительство ее величества может потребовать от персидского правительства возвращения синдикату указанной суммы.

В то время как английский закон с трудом разбирался в проделках Малькама, шах, растерянный и возмущенный обманом своего посланника, но не желавший удовлетворить требования синдиката или возвращать 30 тысяч туманов, которые получил от своего посланника, уволил его с должности, лишив дипломатического иммунитета. Перед угрозой тяжбы в британском суде Малькам обратился к Амину ос-Солтану за помощью, оказавшись в «сомнительном положении», и одновременно начал издавать газету «Канун», обличая деспотизм и призывая к конституционному режиму в Персии. Британский совет Малькам-хану и шаху, чтобы они сняли свои разногласия «во избежание скандала, который может произойти на судебных слушаниях», был проигнорирован обеими сторонами, ни одна из которых не желала возвращать деньги, которые она получила.

Персидская инвестиционная корпорация выдвинула иск против Малькам-хана, но старый лис уже перевел свои деньги на континент. Кроме того, суд признал, что, хотя во время судебного разбирательства Малькам-хан уже не был защищен дипломатическим иммунитетом, он имел эту защиту, когда надувательство было совершено, и не мог быть наказан за это. Тот факт, что Малкам был только обманщиком, в дальнейшем стал очевиден, когда после смерти Насреддин-шаха он урегулировал свои отношения с персидским правительством и был назначен Амином од-Дойлы, новым премьер-министром, персидским посланником в Риме, на должность, которую занимал до своей смерти через двенадцать лет. Как только его жалованье было возобновлено, он забыл о всех принципах, которые защищал на страницах газеты «Канун», и вновь стал послушным рабом царя царей.

Обман Малкама ослабил позиции Вольфа в Персии. Обстоятельства сделали неудачным последний год его пребывания в Тегеране. Со времени прибытия Бютцова в разгар лета 1890 г. Вольф потерял инициативу. Обида шаха на Малкама до некоторой степени перешла на его отношение к британской миссии. В сентябре Вольф заболел, а Бютцов подталкивал Амина ос-Солтана и шаха к «стерилизующему» соглашению по железным дорогам. Военный атташе британской комиссии Гордон сделал серьезную ошибку, сравнив положение Персии как соседа России с положением Бухары, что глубоко обидело шаха. Сильная позиция Вольфа, созданная им в начале работы в Тегеране, разрушалась у него на глазах. Но самой большой ошибкой Вольфа было его содействие табачной концессии. Это деловое предприятие открыло новую главу в истории англо-русского соперничества – главу, состоящую в основном из перечня британских поражений и русских побед.

Летом 1889 г. Вольф представил шаху своего друга майора Тальбота, просившего о предоставлении монополии на покупку, продажу и производство табака по всей Персидской империи в течение пятидесяти лет. Поддержка Вольфа и щедрые взятки добыли Тальботу желанную концессию.

Контракт, подписанный 8 марта 1890 г., давал императорской казне 15 тысяч фунтов стерлингов ежегодно, независимо от наличия прибыли, и 25 процентов чистой прибыли после выплаты 5 процентов дивидендов акционерам (статьи 1 и 3). За это компании был предоставлен контроль над всеми действиями и торговыми операциями, связанными с табаком. Сюда входили (статья 2): разрешение для продажи махорки, табака, сигар, сигарет, нюхательного порошка; причем никто, кроме владельцев концессии, не имел права выдавать такие разрешения. Гильдии продавцов табака и махорки, которые уже заняты в этой торговле, сохраняют свои права при условии получения разрешений, которые будут выдаваться им концессионерами.

Статья 5 запрещала «транспортировку махорки и табака в провинциях Персии без разрешения владельца концессии», за исключением тех количеств, которыми курильщики пользовались лично. Компания получала право на закупку всей табачной продукции страны «по ценам, согласованным покупателем и производителями».

Разногласия должны решаться обязательным арбитражем (статья 6). Контракт содержал угрозу: «Любой, кто попытается уклоняться от выполнения данных статей, будет строго наказан, как будут наказаны те, кого изобличат во владении табаком для торговли».

Концессия была одной из самых порочных, когда-либо предоставленных Насреддин-шахом. Концессия Тальбота ударила по каждому городу и деревне, где табак выращивался, обрабатывался, продавался, покупался или использовался. Тысячи табачных торговцев и коробейников были, фактически, проданы иностранной компании и внезапно обнаружили свои занятия упраздненными, а себя превращенными в продавцов, работающих на комиссионных условиях для английской фирмы.

Не зная общество, с которым имели дело, Вольф и его деловые друзья не понимали положение торговцев и силу базара в Персии. В отличие от крестьянства городские торговцы не были беззащитны. Как общественный класс они пользовались намного более высоким статусом, чем их коллеги в России или в Западной Европе. Кроме того, они имели тесные связи с духовенством, мощной группой, которую никто не мог игнорировать.

Объединившись и получив некоторую поддержку извне, торговцы и духовенство могли ввергнуть страну в беспорядок.

Многое зависело от отношения России. Когда была предоставлена табачная концессия и учреждено предприятие, русскую миссию возглавлял ее первый секретарь Алексей Николаевич Шпейер, так как князь Долгоруков отбыл, а его преемник Бютцов еще не прибыл в Тегеран.

Вскоре после подписания контракта Тальбота Шпейер спросил Амина ос-Солтана, верны ли слухи о монополии табака, предоставленной англичанину. Великий визирь признал, что это правда. Шпейер прокомментировал, что монополия взвинтит цену табака до невероятной степени и будет постоянно воздействовать на персидское сельское хозяйство. Он добавил, что Поляков и Рафаилович возражают против концессии, так как они первыми предложили проект, который включал и табак.

На последующие пять месяцев монополия выпала из вида. Тальбот продал свои права, вероятно получив огромную прибыль, синдикату, который организовал Императорскую корпорацию табака в Персии. Монополия имела высокие шансы на успех, оценивая чистую ежегодную прибыль в 371 875 фунтов стерлингов, или более чем в 50 процентов от вложенного капитала. (Корпорация была учреждена с капиталом в 650 тысяч фунтов стерлингов.)

В июле 1890 г. новый русский посланник Евгений Карлович Бютцов прибыл в Тегеран. Без театральных представлений раздражительного Долгорукова Бютцов проводил политику ограждения Персии, или, по крайней мере, ее северных провинций, от британской торговли и влияния. Табачная монополия, которая бы действовала в каждом городе и деревне страны, была вредной не только для русских торговцев, но и для Министерства иностранных дел. К сожалению, советское правительство не опубликовало документы, имеющие отношение к действиям Министерства иностранных дел России и его тегеранской миссии в 1890–1892 гг. Однако достаточно свидетельств, показывающих, что в начале сентября 1890 г. Бютцов выразил свой первый протест против этой монополии, утверждая, что она нарушает статью 1 Торгового соглашения (дополнения к мирному Туркманчайскому договору), и потребовал аннулирования концессии.

Через несколько дней русский посланник внес официальный протест против монополии министру иностранных дел против монополии, в котором просил отменить концессию. «Я не думаю, – телеграфировал Вольф в Лондон, – что иранцы уступят, но хотел бы получить совет».

В своем письменном протесте Бютцов заявил, что монополия (так называемая концессия) противоречит условиям уже заключенных соглашений, поэтому русское правительство просит концессию отменить.

Обычно сильного заявления русского посланника, особенно с упоминанием Туркманчайского договора, было достаточно, чтобы запугать персидское правительство.

Однако на сей раз обычные дипломатические средства потерпели неудачу: главной причиной решимости шаха и великого визиря отстоять концессию была жадность. Его величеству обещали (и позже заплатили) 15 тысяч фунтов стерлингов. За спиной своего хозяина Амин ос-Солтан принял меры, чтобы получить такую же сумму, но для него оплата зависела от исполнения, прибавив ему рвения в пользу монополии.

Следует отметить, что Амин ос-Солтан и шах не были единственными, кто получил деньги за монополию. Среди принцев и самых высоких должностных лиц взятки получили Зел ос-Солтан, Наджиб ос-Салтане, Мошир од-Дойлы и Э'темад ос-Салтане.

Поддержанное Вольфом персидское правительство ответило на ноту Бютцова от 14 сентября, возвещая свою приверженность Туркманчайскому договору и утверждая: «Если персидское Правительство внутри своей страны ради выгоды своего сельского хозяйства, науки, казначейства или финансов предоставит концессию иностранцу, то оно имеет право поступать так без запрещения торговли иностранным подданным».

Бютцов упорно настаивал, что монополия противоречит соглашению, предоставив компании исключительные привилегии и нарушая свободную торговлю в Персии русских подданных.

Бютцов отметил: «Одним из условий свободной торговли является возможность без каких-либо ограничений покупать, продавать и транспортировать любой вид товаров, какого бы происхождения он ни был, и если персидское Правительство предоставляет особую привилегию какому-то индивидууму или компании на торговлю коммерческим товаром, то тем самым обязывается не допускать остальных к торговле тем же товаром».

Несколькими днями позже Бютцов доказывал Месбаху ол-Молку, высшему чиновнику министерства иностранных дел, эту точку зрения. Когда Месбах ол-Молк указал, что табак не является обычным товаром, так как все правительства контролируют его производство и продажу, Бютцов парировал, что ему нет дела до других стран; единственное, что его беспокоит, чтобы не нарушалось русско-персидское соглашение. Месбах ол-Молк ответил, что свободная торговля табаком не разрешена даже в России, поэтому персидские подданные вынуждены в России продавать свой табак в установленном порядке. Эти два дипломата нескончаемо спорили по этому и другим вопросам. Наконец Месбах ол-Молк сказал, что точку зрения персидского правительства поддерживает британская миссия, и дал понять, что России не следует ждать уступки в этом вопросе.

У русской миссии были разнообразные средства влияния на персидское правительство. Амин ос-Солтан (его свидетельство не очень надежно, но показательно в отношении дипломатических методов в Тегеране) сказал Наввабу Хасану Али-хану, местному секретарю британской миссии, что Бютцов, зная дружбу великого визиря с британской миссией, «предложил М. Зиновьеву устроить интригу между Амином ос-Солтаном и английской Миссией с целью вызвать у англичан подозрения в отношении Амина». Бютцов хотел, чтобы правительство России играло в «дружбу» с Амином ос-Солтаном, получая при этом три преимущества: во-первых, это возбудило бы подозрения у англичан против Амина, что является главным. Во-вторых, облегчило бы урегулирование текущих дел. В-третьих, Амин будет больше расположен к согласию при рассмотрении предложений, которые русские могут делать в будущем персидскому правительству.

В условиях недоступности русских архивов нельзя установить истинность этого утверждения Амина ос-Солтана. Он также рассказал Хасану Али-хану, что русский посланник, его первый секретарь Шпейер и переводчик Григорович встречались с Яхъя-ханом Моширом од-Дойлы, чтобы организовать заговор против великого визиря. Британский поверенный в делах Р. Кеннеди сообщил, что информация, полученная от Мошира од-Дойлы относительно Амина, подтверждает некоторые сведения о великом визире.

Русская миссия была в состоянии завербовать множество влиятельных врагов Амина ос-Солтана, среди них любимого сына шаха Камран-мирзу Наджиба ос-Салтане, военного министра и правителя Тегерана, и Хадж-мирзу Али-хана Амина од-Дойлы, человека большого влияния и очевидного кандидата на место Амина ос-Солтана во главе правительства.

Хотя участие Амина од-Дойлы в антимонополистических действиях во многом было вызвано его враждебностью к Амину ос-Солтану, это мотивировалось патриотизмом и сочувствием к тяжелому положению табачных торговцев, просивших о помощи. В феврале 1891 г. Амин од-Дойлы передал шаху прошение от торговцев табака, возражающих против монополии. Амин ос-Солтан был разъярен. Он приписывал протест личной вражде. Английская миссия поверила, что это было сделано «при подстрекательстве русских».

Великий визирь остро чувствовал сложность своего положения. Он мог вспоминать события восемнадцатилетней давности, когда объединение принцев, мулл, личных врагов и русской миссии свергло его предшественника, мирзу Хосейн-хана. История, казалось, повторялась.

С целью испытать силу своего положения Амин ос-Солтан предложил свою отставку. Шах слышать не хотел об этом. Он предпочел бы скорее расстаться со всеми своими другими министрами, чем с Амином ос-Солтаном (по его словам). Был созван совет министров, чтобы выслушать, как шах намеревается сохранить монополию. Яхъя-хану Моширу од-Дойлы, министру торговли и одному из самых близких соратников Бютцова, выпало разъяснить реакцию торговцев табаком.

Март был обманчиво тих. Императорская табачная корпорация готовилась начать действия при полной поддержке Амина ос-Солтана, который стал владельцем почти пятисот акций. Русская миссия пряла крепкую сеть интриг по всей Персии и достигла священных городов Ирака в поисках поддержки духовенства. Английская миссия в этот важный момент осталась под руководством первого секретаря, который не имел ни престижа, ни опыта, которые помогли бы ему выйти с честью из любой неприятной ситуации.

В начале апреля Бютцов узнал, что персидское правительство намеревалось отстранить Мохаммада Таги-мир-зу Рокна од-Дойлы от должности губернатора Хорасана. Принц преданно служил русским интересам более десяти лет, и Бютцов хотел сохранить этого чиновника, управляющего важной провинцией, где интересы русских росли год от года. Бютцов пожаловался Амину ос-Солтану на эту «неприятную неожиданность». Русские любили Рокна од-Дойлы, сказал он, и даже вручили ему награду. Он не упомянул о различных дорогих подарках, которые получил правитель-принц.

Бютцов снова предупредил Амина ос-Солтана, что не следует возлагать большие надежды на английскую поддержку и английскую дружбу. Другие народы уже узнали на горьком опыте, что они опирались на «сломанную трость». Так случилось с Турцией, и Персия может подвергнуться такому отношению. Амин ос-Солтан защищал свою политику балансирования между двумя великими державами. Бютцов обвинил Амина ос-Солтана в том, что он хочет искоренить русское политическое и коммерческое влияние, которое в прежние годы преобладало в Персии с английской помощью.

Великий визирь на другой день сообщил о беседе британскому поверенному в делах Р. Кеннеди. Он сделал это таким образом, как будто смело противостоял Бютцову, и сказал ему, что Россия сама виновата в потере своего влияния в Персии; ее высокомерному диктату подчинялись потому, что Персия была слабой державой, а теперь, когда выставлен дружественный английский щит, она способна отстоять свои справедливые права.

Трудно поверить в эту смелую тираду Амина ос-Солтана. Он, вероятно, преувеличивал, чтобы заслужить британскую милость и вынудить Лондон оказывать ему более сильную поддержку для противостояния русскому давлению. Действительно, удовлетворение министерства иностранных дел было выражено в телеграмме Кеннеди: «Передайте Амину эс-Солтану мое восхищение твердым, присущим государственному деятелю тоном его речи к русскому Посланнику».

Такие телеграммы и постоянная поддержка твердой позиции создали в умах шаха и великого визиря впечатление, что они могут бросить вызов России по проблеме табачной монополии.

К концу весны действия монополии ощутило население больших городов. Р. Патон, исполнявший обязанности британского генерального консула, писал, что самые просвещенные иранцы оценили ежегодную прибыль монополии в 780 тысяч фунтов стерлингов, из которых шах получит только 15 тысяч фунтов плюс 20 процентов прибыли. Монополия воспринималась как несправедливость и была оскорбительна.

Казалось, никто не знал подробностей о ее действиях. Незнание увеличивало страхи.

Армянские торговцы табаком, бывшие русскими подданными, расспрашивали в русском консульстве о воздействии, которое монополия окажет на их бизнес. Консул сказал им, что их статус определен в соответствии с Туркманчайским соглашением и что появление монополии их не коснется. Он уверил купцов, что они могут продолжать покупать, продавать и импортировать табак, как и раньше.

Представитель монополии в Тебризе предпочел не ссориться с коммерсантами, защищаемыми Россией.

В Ширазе агитаторы распространяли слухи, что монополия сделает сотни торговцев банкротами и безработными, что цена на табак повысится, а страна будет захвачена иностранцами. Недавно прибывший управляющий монополий Орнштейн телеграфировал управляющему Шираз-ским отделением Бинсу о том, чтобы везде сообщали, «что у нас никогда не было намерения лишить людей их хлеба, но, напротив, нанять их на работу или как-то иначе заинтересовать нашим предприятием». Он доказывал, что монополия создаст капитал для страны, что впервые производитель станет получать наличные деньги за свои зерновые культуры, что люди смогут купить табак по старым ценам, но с определенными весом и качеством, что компания будет использовать торговцев для закупки и продажи на комиссионных условиях, что сотни людей смогут работать служащими и рабочими и что не более тридцати европейцев будут управлять компанией. Орнштейн дал Бинсу указание сообщить муллам, что англичане всюду уважают ислам.

Орнштейн, возможно, сообщал правду. Производитель мог бы извлечь выгоду из монополии, и потребителю можно было бы предложить лучшее изделие, хотя едва ли по старой цене. Но торговцы, конечно, понесли бы убытки, а именно они составляли наиболее красноречивую и мощную прослойку в городском населении Персии. Волнения против монополии продолжали возрастать. Муллы Шираза отказались входить в свои мечети, пока Бинс не будет изгнан из города. 29 мая ага мирза Мохаммад Али, муджтахид, объяснил представителю британского консульства, что либо Бинсу, либо духовенству придется оставить страну.

К разгару лета Тебриз кипел. Антимонопольные действия приобретали организованность и превращались в движение. По ночам в городе появлялись воззвания. Одно из них гласило: «Горе тем улемам, которые не будут сотрудничать с народом! Горе тем, кто не будет жертвовать свои жизни и средства! Любой из улемов, кто не согласится с народом, потеряет свою жизнь. Горе любому, кто продаст хоть щепотку табака европейцам!

Горе европейцам, если они захотят насаждать нравы неверных! Мы сначала убьем европейцев, а затем разграбим их собственность! Горе армянам, ибо они будут убиты и потеряют свою собственность и свои семейства! Горе тому, кто сохранит спокойствие!»

Амин ос-Солтан сказал Кеннеди, что русский генеральный консул в Тебризе подстрекал к публикации воззвания. Бютцов нанес монополии удар и оказал молчаливую поддержку сопротивлению, когда «объявил всем русским подданным, что они могут игнорировать существование табачной монополии и покупать и продавать табак без ее позволения».

То, что русский консул в Тебризе активно работал против монополии и способствовал активизации движения, также доложил Р. Патон. Муджтахиды проповедовали против компании. В течение месяца мохаррама огромные толпы плакальщиков бродили по улицам, принимая участие в поминальных самобичеваниях.

Вид крови, вопли, волнения усиливали напряжение почти до экстаза, когда могла начаться всеобщая резня христиан. Правитель Тебриза был странно спокоен. Патон приписывал это русскому консулу, который, как говорили, обещал защитить мулл. «Мне кажется, – написал Патон, – что сейчас та ситуация, которую ожидали русские». Под давлением персидские служащие уходили из монополии.

«Я боюсь, – продолжал Патон, – эта табачная концессия многое сделала для того, чтобы возбудить враждебное чувство против англичан, которых до недавнего времени рассматривали как друзей Персии. Теперь их подозревают в попытке установить свои обычаи, поэтому мнение об англичанах здесь подвергается полному пересмотру, и каждый низменный эпитет используется в их адрес».

Несмотря на предупреждения, полученные из Шираза и Тебриза, Кеннеди продолжал поддерживать опасный курс шаха. Власти в Тегеране считали, что ситуация в Тебризе была искусно спланирована и организована с тайной помощью правителя Тебриза, который, по признанию шаха и Амина ос-Солтана, «был гибким инструментом в руках русских». Шах хотел сместить его, но не решился на энергичные действия, которые могли стать причиной беспорядков и вмешательства России в персидские дела в провинции Азербайджан.

Тебриз походил на «лес, смоченный нефтью, в котором от крошечной искры вспыхнет пламя». Войска были ненадежны. Поговаривали, что жизнь мирзы Музаффара эд-Дина, наследника трона и правителя Азербайджана, была в опасности. Амин ос-Солтан нарисовал перед Кеннеди мрачную картину, когда они встретились 1 сентября во дворце шаха. Кеннеди сообщал об этой встрече: «Шах был в смежной комнате, и я обратил его внимание через Амина ос-Солтана на то, что нападкам подвергается не табачная концессия, а суверенитет его величества, а другие провинции ожидают известий из Азербайджана, поэтому его уступчивость стала бы сигналом для быстрого распространения духа революции по всей Персии.

В ответ на предложение Шаха, мечтавшего отменить концессию, о том, что он мог бы предоставить другую равноценную концессию, я заявил, что так его величество совершил бы политическое самоубийство; что Персия оказалась бы обречена на распад, поскольку никакой капиталист не станет учреждать предприятия в Персии, а именно к этому стремится Россия. Поэтому не может идти речь ни о какой равноценной замене».

Давление британской миссии удержало шаха от мгновенной отмены концессии, но Кеннеди не мог помочь ему подавить беспорядки, вспыхнувшие во многих областях страны. В отчаянии шах обратился за помощью к тем, у кого была сила, – к русским. Бютцов настаивал, чтобы монополия была отменена прежде, чем она укоренится в стране. Шах доказывал, что не может этого сделать, так как в компенсацию придется предоставить другие концессии, и они могут оказаться даже более неприятными для России. В конце концов Бютцов обещал отдать приказ русскому генеральному консулу в Тебризе использовать свое влияние для предотвращения беспорядков.

Британское правительство не было так непримиримо, как его поверенный в делах в Тегеране, который удерживал шаха от отмены монополии и умиротворения общества. Когда Кеннеди, беспокоясь об одобрении его действий, потребовал руководящих указаний, Солсбери ответил, что невозможно судить из Лондона, что нужно предпринять в интересах шаха. Министерство иностранных дел уклонялось от использования силы в защиту монополии. В Лондоне полагали, что жесткость следует применять, если шах сочтет это необходимым в интересах Персии и для спасения режима власти.

Совет прибыл слишком поздно. Только капитуляция могла теперь спасти шаха от объединенного давления восставшего народа и решительно настроенной русской миссии.

Осенью насилие прорвалось в Тебризе и Ширазе. Ведущие муджтахиды подали шаху прошение против монополии, утверждая, что Коран запретил мусульманам быть под влиянием неверующих. Они «изумлены тем, что Монарх Персии распродает кафарам целое государство мусульман, уподобляя их рабам». В петиции шаха просили воздержаться от нововведений и не подчинять Веру губительным изменениям. Его подданные готовы пожертвовать своими жизнями и имуществом во исполнение его приказов, но не согласятся на подчинение монополии.

Мусульмане предпочтут умереть, чем быть в рабстве у кафаров.

Это была не пустая угроза. На протяжении осени и зимы почти ежедневно возникали мятежи в провинциях и даже в самой столице. Муджтахид Самарра, Хаджи мирза Хасан Ширази, выпустил декрет, запрещающий правоверным курить. Этому запрету повиновались с замечательной дисциплиной по всей стране.

Главный управляющий монополией Орнштейн полагал, что борьба против объединенных сил России, шиитского духовенства и персидских торговцев табаком была бы возможна, если бы Англия решительно выступила на стороне компании. Британская позиция была неясна и не могла проясниться до прибытия в Тегеран нового британского посланника Фрэнка Лэсселза. Монополия планировала использовать французскую компанию «Societe du Tombac» для экспортной торговли табаком. Французского посла в Санкт-Петербурге тогда попросили заинтересовать русское правительство этой французской компанией. Орнштейн надеялся, что так, возможно, будет положен конец активному русскому противостоянию персидской табачной монополии. В записке, подготовленной для русского правительства, он доказывал, что лишь несколько русских подданных торгуют табаком в Персии, поэтому ни на какие важные русские интересы установление монополии не воздействовало. Не вникая в проблемы международного права, Орнштейн отметил, что когда-нибудь Россия может установить монополию на табак у себя дома, и тогда она рискует получить протесты от Персии, которая напомнит о русской оппозиции монополии как ярком прецеденте.

Монополия желала примирения. Если бы Россия оставила свои возражения, она транспортировала бы персидский табак в Европу по Каспийскому морю, обеспечивая себе «постоянный и значительный доход».

Подобно многим западным капиталистам, Орнштейн имел слепую веру в первичность экономического интереса и действовал с этой верой.

Поскольку желая умиротворить Россию и предлагая ей долю от прибыли монополии, он продемонстрировал непонимание русской экспансионистской политики. Ту же ошибку будут повторять десятилетие за десятилетием большинство бизнесменов и многие политические деятели, которые, хотя и подсознательно, рассматривают международные дела сквозь призму экономического детерминизма.

В 1891 г., как в случае с Рейтером в 1873 г., русское правительство не было заинтересовано в получении денег за счет своего доминирующего положения в Северной Персии. Предложение Орнштейна даже не получило ответа.

Среди нарастающей волны выступлений и бунтов новый британский посланник прибыл в Тегеран заменить Вольфа, из-за болезни возвратившегося в Англию. Фрэнк Лэсселз прибыл в Тегеран в ноябре 1891 г., имея дипломатический опыт в должности атташе в Мадриде и секретаря посольства в Берлине, Париже, Копенгагене, Вашингтоне и Афинах. В течение шести лет в Болгарии он приобрел, по крайней мере среди русских, репутацию русофоба. Перед Тегераном Лэсселз был посланником в Румынии. В отличие от Вольфа Лэсселз был профессиональным дипломатом, хорошо знакомым с русской политикой на Балканах.

В 1894 г. Лэсселз был назначен послом в Россию, эту должность он занимал менее года, будучи переведен в Берлин, где оставался до 1908 г.

Прибытие нового британского посланника открыло новую главу в истории монополии.

Политика безоговорочной поддержки Р. Кеннеди была полностью пересмотрена. Когда в декабре Амин ос-Солтан счел дальнейшее сопротивление давлению со стороны России и духовенства невозможным, он обнаружил неожиданного союзника в Лэсселзе. Амин ос-Солтан попросил Орнштейна согласиться на аннулирование монопольной концессии.

Главный управляющий отказался, заявляя, что только сила вынудит его отказаться от концессии. Но когда представители британской миссии сообщили ему, что его настойчивость подвергает опасности все европейские учреждения в Персии и даже жизни иностранцев, Орнштейн уступил.

Солсбери в одиночку противостоял неуместному давлению на персидское правительство с целью поддержания монополии. Если бы британский поверенный в делах Р. Кеннеди был более чутким дипломатом, он отказался бы от дела английских инвесторов и спас бы престиж Британии. В декабре было уже слишком поздно. Официальное объявление об отмене монополии 28 декабря не оказало никакого воздействия на массы. Духовенство не доверяло правительству и передало свое недоверие людям. Наихудшая вспышка произошла в Тегеране через неделю после того, как монополия была отменена.

4 января 1892 г. были закрыты все магазины в Тегеран-базаре.

Толпы устремились к дворцу. Говорили, что будут грабить Амина ос-Солтана. Шах послал своего любимого сына Камран-мирзу Наджиба ос-Салтане, военного министра и правителя города, успокоить людей. Но его появление возымело противоположный результат: ему самому угрожали, его оскорбляли. Он поспешно отступил, а во время отступления упал в грязь. Такое поведение было недостойно военного министра. Личная охрана Наджиба начала стрелять в толпу. Несколько человек были убиты. Полковник Косоговский красочно описал дальнейшие события: «При первом признаке беды Шах послал за полковником Шнейером, командиром Казацкой бригады, но тот, вместо организации защиты дворца, стал выяснять, кто из казаков был за Шаха и Правительство, кто был за духовенство, то есть кто повиновался, а кто нет. Ремизов, напившись, стрелял из своей винтовки в цель во дворе бараков; его друг Николай Засыпкин, московский купец в казацкой униформе, «кабардинский москвич» или «тульский черкес», выкатил бочку красного вина для казаков, бормоча в панике: «Братцы, спасите меня, не погубите православную душу…» Полковник Шнейер, которого никто больше не слушал, пожал плечами и пошел к своей жене. Мегера Медузовна, известная всей Персии, отшлепала рыцаря Святого Георгия за то, что он оставил ее одну в критический момент, захлопнула все двери на засов и не выпускала своего супруга на свободу до конца мятежа».

Плачевное состояние бригады было результатом пренебрежения и плохого руководства, которое притесняло ее начиная с отъезда в 1890 г. полковника Кузмина-Каравае-ва, третьего командира бригады, который получал сильную поддержку от князя Долгорукова, когда тот был посланником в Тегеране. Однако нелепое поведение Шнейера совершенно необъяснимо, если не предположить, что он получил секретное распоряжение от Бютцова не использовать бригаду для подавления антимонопольных бунтов.

Персидская императорская табачная корпорация добивалась компенсации за убытки и потерю потенциальной прибыли. Британское министерство иностранных дел отметило, что персидское правительство признает право корпорации на компенсацию, и предложило свою помощь, чтобы получить ее.

Персидское правительство соглашалось возместить расходы корпорации, но не более того. Р.В. Гросвенер, председатель правления, столкнулся со стремлением персидского правительства к придиркам по каждому пункту, чтобы затянуть переговоры до бесконечности.

Нежелание корпорации ограничить свои требования компенсацией расходов, понесенных учреждениями монополии, было понятно. Законные расходы составили только долю всего, вложенного в Персию, большие суммы были выплачены в виде взяток. В послании к министерству иностранных дел Р.В. Гросвенер указал, что взятки, полученные влиятельными персами, должны быть возвращены.

Без возвращения взяток корпорация потеряла бы значительную сумму денег. Поэтому инвесторам было необходимо получить от персидского правительства по крайней мере часть «ожидаемых прибылей». Гросвенер предложил арбитраж.

Министерство иностранных дел объяснило ему, что персидское правительство искренне желало уладить дело и предложило выплатить корпорации 300 тысяч или 400 тысяч фунтов стерлингов; страна была бедна и не могла позволить себе большее. Из Тегерана Лэсселз предлагал принять это предложение, «так как, даже если арбитр дал бы решение более благоприятное для корпорации, будет очень трудно провести его в жизнь».

Персидское правительство оказалось в трудном положении. Императорская табачная корпорация настаивала на компенсации. В принципе ее требования нельзя было отклонить, тем более что английское правительство более благосклонно отнеслось к монополии, чем девятнадцатью годами ранее к Рейтеру. Страна бурлила, духовенство и массы не удовлетворены объявленным аннулированием концессии. Россия осуществляла сильное давление на шаха и Амина ос-Солтана официально и через своих агентов среди персов.

Отношения Амина ос-Солтана с русскими дошли до открытой враждебности. Бютцов обвинял великого визиря в англофильских симпатиях шаха и в отказе персидского правительства сотрудничать с русской миссией. Во время беседы с ним 10 января 1892 г. Бютцов сказал, что уверенность царя в дружбе шаха поколеблена: «Прежде Его Величество прислушивался к советам России, но в последнее время он только стремится умиротворить Англию».

Амин ос-Солтан заметил на это, что шах, со своей стороны, потерял доверие к России, «и это едва ли удивительно, когда русские агенты открыто объявили, что Россия намерена присоединить нашу страну». Бютцов отрицал наличие у России такого рода намерения, но Россия не могла сохранять безразличие после того, как Персия выдала англичанам разные концессии».

Спустя месяц Бютцов вернулся к «проблеме великого визиря». Он сказал высокому персидскому чиновнику, что лично ему нравится Амин ос-Солтан, «но невозможно вести дела с Его Высочеством, который сразу повторяет все, что ему сказали, английскому Посланнику». Он предоставил британским офицерам разрешение посетить туркменскую границу, отказался удовлетворить требования России по вопросу использования воды из реки Серакс, не хотел уступить ей деревню Фирузе.

Амин ос-Солтан не мог позволить себе враждебность к русским. Правительство нуждалось в деньгах, чтобы заплатить табачной корпорации. Шах опасался революции и прежде всего искал мира.

Премьер-министр начал осторожно изменять свою позицию, сдвигаясь ближе к России.

Изменение политики Амина ос-Солтана не могло не привлечь внимания Англии. Лэсселз был встревожен, что Амин ос-Солтан мог слишком далеко уйти в направлении России, подвергая опасности положение Англии в Персии. Амин ос-Солтан напомнил английскому посланнику о его пожелании персидскому правительству установления дружественных отношений с русской миссией. Хотя Амин ос-Солтан утверждал, что его дружба с Англией не изменилась «из-за лучшего взаимопонимания с русской Миссией», британские дипломаты пришли к выводу, что Амин ос-Солтан скрыл кое-что от них, в том числе и цену, которую он заплатил за русскую дружбу. На протяжении марта 1892 г. табачная корпорация продолжала оказывать нажим, добиваясь быстрой оплаты ее требований, оцененных в 500 тысяч фунтов стерлингов.

Шах предложил 300 тысяч фунтов стерлингов, но Амин ос-Солтан выразил готовность убедить шаха принять условия компании, если 15 тысяч фунтов будут выплачены за шахские акции.

Персидский народ мог быть в проигрыше; но шаха и его великого визиря интересовала только личная прибыль.

Наконец 3 апреля соглашение было достигнуто. Персидское правительство обещало выплатить до конца июля 500 тысяч фунтов стерлингов наличными табачной корпорации в Лондоне за отмену концессии.

Теперь оставалось только найти деньги. Французский врач шаха, доктор Толозан, предложил создать международную компанию, чтобы собрать необходимую сумму. Доктор надеялся вовлечь французских и британских капиталистов в этот проект, но никто не проявил интереса.

Министр финансов Абол Казем-хан Насер ол-Молк, выпускник Оксфорда и друг англичан, посоветовал связаться с Императорским банком Персии, но банк потребовал 8 процентов годовых. Насер ол-Молк сообщил об этом Лэсселзу и попросил о финансовой помощи. Британский посланник напомнил ему, что правительство ее величества не может само выделить деньги; оно должно обратиться в парламент, который наверняка откажется дать разрешение.

Шах был в отчаянии, но даже не подумал использовать собственные средства, чтобы помочь своей стране. Напротив, он был готов обратиться к любым источникам, спасая собственную казну. Полагая возможным получить необычно высокую операционную прибыль, Лазарь Поляков сообщил русскому правительству, что при обеспечении 6 процентов годовых он немедленно обеспечит Персии 500 тысяч фунтов стерлингов.

Бютцов передал предложение Амину ос-Солтану, который сообщил об этом чиновникам Шахиншахского банка Персии и английской миссии.

Лэсселз телеграфировал в Лондон, что управляющий банком считает принятие русского предложения бедствием для банка, которое, «фактически, аннулировало бы всю нашу работу в течение последних четырех лет». Амин ос-Солтан был уверен, что предоставление русского займа нанесет большой ущерб английским интересам, и ждал развития событий. Лэсселз предложил великому визирю сообщить русскому посланнику, что он откладывает окончательный ответ до получения решения банка, с которым он ведет переговоры. Амин ос-Солтан полагал, что «ради британских интересов» британское правительство использует свое влияние, чтобы получить деньги на благоприятных для Персии условиях; в противном случае англичане сильно пожалеют об этом.

Лондон был раздражен. Несомненно, русских интересовал контроль над портовыми таможнями залива, как гарантия ссуды, которую они могли предоставить. «Вы должны заявить, – поучали в министерстве иностранных дел Лэсселза, – что вам придется выразить протест против такого акта». Более того, Лэсселз должен указать персам, что если в будущем у них возникнет задолженность по выплате процентов по русскому займу, то русские могут захватить Хорасан или какую-то другую область империи.

Амин ос-Солтан отдал распоряжение персидскому посланнику в Лондоне сообщить Солсбери, что если Шахиншахский банк Персии откажется предоставить 500 тысяч фунтов стерлингов, то «другая сторона готова сделать это всего за 6 процентов годовых». Амин ос-Солтан не сомневался, что английское правительство имеет средства, чтобы помочь персидскому правительству в его тяжелом положении. Он хотел немедленного ответа.

2 мая Амин ос-Солтан написал Лэсселзу, что Бютцов убеждает персидское правительство принять ссуду от русского банка. Россия хотела получать ежегодные платежи из доходов таможни. Если Шахиншахский банк Персии предложил бы ссуду на таких условиях, шах определенно согласился бы на это. Из Санкт-Петербурга Морье сообщил о слухах о предполагаемом русском наступлении на Персию. Снова говорили о стремлении Полякова к дорожным концессиям в Северной Персии. 7 мая Морье написал Солсбери: «Мое собственное впечатление – что любое намерение со стороны русского казначейства выплатить казначейству Персии любую сумму, будь ли она в миллионах или тысячах, находится за пределами сферы допустимого. То, что г. Вышнеградский [министр финансов России] согласится на такое предложение, невообразимо».

Управление Шахиншахского банка Персии не обладало хладнокровием Морье и не разделяло его оптимизма. Там были уверены, что для британского финансового учреждения, работающего в Персии, русская ссуда была бы бедствием. В Министерстве иностранных дел корпорации уже предлагали получить компенсацию облигациями. Но корпорация не видела причин отказываться от своего соглашения с Персией, по которому все выплаты наличными должны быть сделаны не позднее 31 июля.

Лэсселз сообщил Амину ос-Солтану британские возражения «с политической точки зрения на ссуду, предлагаемую Россией».

Он не разделял подозрения части сотрудников министерства иностранных дел «относительно подлинности русского предложения» и не поверил, что персы «разыграли его».

Ясно наблюдая угрозу положению Англии в Тегеране, британский посланник был готов проигнорировать возражения табачной монополии об оплате облигациями вместо наличных денег. Лорд Солсбери анализировал ситуацию: «Правительство Ее Величества решительно возражает против русской ссуды, и корпорация не хочет, чтобы ей заплатили облигациями. Нам нужно выбрать, и наше влияние должно быть направлено на поддержку наших (подчеркнуто в оригинале) требований, а не их».

В обход табачной корпорации Лэсселз выработал соглашение с персидским правительством, получив подписи шаха, Амина ос-Солтана и Джозефа Рабино, управляющего Шахиншахским банком Персии.

Шахиншахский банк взялся выплатить табачной корпорации 500 тысяч фунтов стерлингов (статья 1). Персидское правительство обязалось возместить эту сумму с 6 процентами годовых в сорок равных ежегодных взносов (статьи 2, 3 и 4). Статья 5 определяла, что «гарантией оплаты будут таможенные сборы в портах Персидского залива».

Спустя три недели Карье, постоянный заместитель министра в министерстве иностранных дел, сообщил директорам табачной корпорации о новой форме расчетов. Возражая от имени корпорации, Р.В. Гросвенер написал, что решение правительства было несправедливым. Но британский посланник в Тегеране вынудил Орнштейна проигнорировать указания совета директоров и согласиться на аннулирование концессии. Корпорация приняла это и даже не настаивала на арбитраже. 3 апреля 1892 г. соглашение было достигнуто, что представляло собой конец жертвоприношений со стороны корпорации. Но никто больше не обращал внимания на несчастных инвесторов закрытой императорской табачной корпорации. Что касается Англии, России и Персии, то дело было закрыто.

Табачная монополия была наиболее известной из концессий, предоставленных ненасытно жадным Насреддин-шахом иностранным капиталистам в заключительные годы своего длительного царствования. Сильное противодействие монополии нанесло вред положению Англии и побудило Амина ос-Солтана искать компромисса с Россией, продемонстрировавшей силу и влияние на внутренние дела Персии в очень убедительной манере. В то время как британское предприятие подверглось атакам и было выдворено из страны, было учреждено несколько русских предприятий.

В своей книге «Персия и персы» русский автор С. Ломницкий указал, что в империи шаха, «как во всех нецивилизованных странах», процентная ставка была вообще очень завышена. Он писал: «Это и отсутствие какого-либо учреждения с малым кредитом породило широкое распространение ростовщичества, которое пустило глубокие корни в жизни населения и процветает в самых ужасных формах без появления малейшего препятствия в законах или общественном мнении страны».

Братья Поляковы увидели возможность получать прибыль, организовав кредитную компанию, которая, в отличие от императорского банка Персии, предоставляла бы малые займы, под обеспечение драгоценностями, коммерческими товарами, мебелью и т. д.

В 1890 г. Яков Поляков, который длительное время был связан с персидской торговлей, вложил в дело два миллиона франков. Половина этой суммы была потрачена «на концессию, то есть на подарки различным персидским чиновникам, которые помогли ее получить».

Условия концессии, полученной Поляковым, были щедрыми. Она была предоставлена на семьдесят пять лет (статья 1).

Иранская ссудная компания, как было названо новое дело, имела право предоставлять ссуду под любое обеспечение, кроме недвижимости (статья 2). Компания должна была передавать казначейству Персии 10 процентов от своей ежегодной прибыли (статья 7) и была освобождена от всех налогов (статья 8). Было определено, что процентная ставка не будет превышать 18 процентов в год (статья 13). Концессия считалась важным предприятием самим шахом, его великим визирем и министром иностранных дел, поэтому контракт был подписан.

Несмотря на проницательность Полякова и его коммерческий опыт, иранская ссудная компания не процветала. Ей пришлось испытать в самом начале удар от внезапного падения цены на серебро. К 1893 г. не оставалось ничего, кроме ломбарда.

В целях финансирования своих коммерческих операций Поляковы создали в Тегеране отделение Международного коммерческого банка Москвы – учреждения, которым они управляли. Представитель банка Гюнтер был в Тегеране летом 1892 г., говоря об исключительно коммерческом характере его дела. Он сказал, что единственной целью банка является получение денег для его акционеров, а этого можно достигнуть увеличением торговли между Персией и Россией, которая зависела от состояния дорог и транспорта.

В начале 1894 г. директор Иранской ссудной компании Шаскольский отправился в Москву, чтобы сообщить своим руководителям, что дела нужно ликвидировать. Поляковы решили проконсультироваться с правительством, и Шаскольский поехал в Санкт-Петербург, чтобы обсудить проблему с новым министром финансов С.Ю. Витте, энергичным и честолюбивым государственным деятелем, который превратил Министерство финансов в соперника Министерства иностранных дел. Витте сказал ему, что русское правительство решило скупить все акции Иранской ссудной компании (известной также как Ссудный банк) и вести все ее дела в Тегеране. Будет назначен новый директор, но Шаскольский может остаться, если пожелает, причем его жалованье будет удвоено. Шаскольский телеграфировал Рабино, управляющему Императорским банком Персии, о развитии событий. На следующий день он имел продолжительную беседу с Витте. Министр финансов держал в своей руке текст телеграммы Шаскольского к Рабино. Она была перехвачена по распоряжению Витте. Англичане в Шахиншахском банке не должны были получать никакой информации.

Информация, однако, была передана Шаскольским Рабино лично после возвращения русского финансиста в Тегеран в августе. Получал ли Шаскольский деньги от Рабино?

Новый директор, назначенный Витте, был не финансист, а политический чиновник. Шаскольский предположил, что реальной причиной реорганизации ссудной компании было опасение русского правительства потери своего престижа, если лопнет русское учреждение в Персии; кроме того, Императорский банк мог бы приобрести за бесценок дело Поляковых в случае ликвидации.

Рабино, получив достаточную информацию от Шаскольского, обеспокоился перспективой соревнования с русским учреждением с фактически неограниченным капиталом. Он понимал, что русские решают политическую задачу создания предприятия, которое именовалось банком, но было, фактически, правительственным учреждением.

Рабино боялся, что русские могут скупить на базаре достаточное количество банкнот Императорского банка, чтобы неожиданно представить их к оплате и подвергнуть банк риску банкротства.

Его страхи не были безосновательными. Наличие политической цели быстро преобразовало терпящий неудачу ломбард в мощный банк, поскольку правительственная защита привлекла частные деньги. Утверждали, что среди акционеров русского Ссудно-учетного банка были императрица Мария Федоровна и министр финансов Витте.

Банк предоставлял ссуду под единственную гарантию, которую юридически не было позволено принимать, – землю – и начал контролировать обширные площади в Северном Иране. Одновременно он потратил огромные суммы на подкуп шаха, его придворных и министров. В одном лишь Тегеране 16 миллионов рублей были истрачены на эти цели.

Спустя десять лет после того, как Витте создал банк, британский автор отметил, что при его помощи русский министр финансов приобрел такое же влияние на Ближнем Востоке, которое получил на Дальнем Востоке с помощью русско-китайского банка. Он также указал: «Оба эти учреждения в действительности являются департаментами Министерства финансов и в Персии, и в Китае. Министр Витте предполагал сделать железные дороги и банки русским орудием завоевания».

Предприятие Поляковых по предоставлению денежных ссуд было лишь одним из многих предприятий, которые они планировали и осуществляли, в то время как Персия была больше всего занята табачной монополией. 26 декабря 1890 г. Марк Яковлевич Марейнес, представитель Полякова, получил монополистическую концессию на страхование и транспорт. Первая статья определяла срок концессии в семьдесят пять лет, причем никто другой не имел права в Персии заниматься страхованием или учреждать транспортную компанию. Новой компании Полякова, названной «Фирма по страхованию и транспорту», разрешалось страховать сельское хозяйство, недвижимое и движимое имущество, коммерческие товары и транспортные средства (статья 5). Центральная компания и ее филиалы, склады, служащие и сделки были освобождены от всех сборов и налогов (статья 9). За все эти привилегии концессионеры должны были платить невероятно маленькую сумму в 300 туманов ежегодно в течение первых десяти лет, по 500 туманов ежегодно в течение следующих десяти лет и по тысяче туманов ежегодно в оставшиеся пятьдесят лет.

Транспортное агентство было бы абсолютно бесполезно в стране без дорог, а в Персии в 1891 г. не было ни одной дороги. Однако Поляковы были готовы исправить ситуацию и построить дорогу, по которой их транспортные средства, застрахованные их страховой компанией, везли бы их товары от Каспия к Тегерану. Правительство России, встревоженное строительством финансируемой Англией дороги от залива к столице, искало средства противодействия английскому движению. В октябре 1891 г. Вышнеградский, бывший тогда министром финансов, написал директору Азиатского департамента Министерства иностранных дел (бывшему посланнику в Тегеране) Зиновьеву о целесообразности строительства шоссе, которое соединило бы Тегеран с русской границей.

Тем временем Лазарь Поляков получил право строить дорогу между Тегераном, Тебризом и Джульфой на русской границе с веткой от Тебриза до Борруджерда и Хамадана. Он также получил право держать два парохода на озере Урмие (статья 1). Дорога должна была быть построена в течение четырех лет со дня подписания соглашения (статья 2), а срок концессии был определен в шестьдесят лет (статья 10). Персидская почта должна была платить половину обычной ставки (статья 7), персидское правительство получило бы 5 процентов от чистой прибыли (статья 9).

Русская миссия одобрила концессию, но не стала поддерживать заявку Полякова на дорогу от Тегерана до Решта и Энзели на Каспийском море. В отсутствие русских архивных материалов невозможно установить причины, по которым было отказано в поддержке. Может быть, русское правительство предпочло бы совместное русско-персидское предприятие. Позже, в 1892 г., Бютцов рассказал Амину ос-Солтану, что «весной будут присланы инженеры для изысканий на дороге Решт – Тегеран с целью строительства шоссе. Замысел также включал работы, необходимые, чтобы сделать Энзели доступным для пароходов при любой погоде». Однако Бютцов настаивал, чтобы и Россия и Персия вложили капитал в строительство. Но Бютцов должен был совершенно ясно представлять, что на таких условиях дорога никогда не будет построена, потому что персидская сторона не предоставит капитал.

Совершенно другая причина была указана представителем Полякова в Тегеране Бостельманом Грину, британскому поверенному в делах: «До настоящего времени русское Правительство препятствовало Полякову в выполнении работы, частично из-за его еврейского происхождения и частично из-за возражений со стороны кавказской и торговой пароходных компаний, которым принадлежали, фактически, все пароходы, совершавшие рейсы с почтой и пассажирами в Каспийском море и долго получавшие большую дотацию правительства. Некоторое время назад эта дотация была сокращена на 10 %, и компании, чтобы возместить себе ущерб, предложили русскому правительству построить дорогу Решт – Казвин для возврата денежной суммы, эквивалентной потере от уменьшения дотации».

Если верить Бостельману, то две группы капиталистов боролись за правительственные субсидии. В такой борьбе могла победить партия с более сильными связями в высоких сферах и большим количеством раздаваемых «даров».

То, что Лазарь Поляков победил в соревновании, стало очевидным 5 июня 1893 г., когда Бостельману, директору персидской страховой и транспортной компании, было предоставлено исключительное право строительства транспортной дороги от Казвина до залива Энзели. Совместная русско-иранская компания должна была выполнить эту работу (статья 1). Персидское правительство не взимало бы никаких налогов в течение действия концессии, определенного в девяносто девять лет (статья 2). Дорогу нужно было закончить за два года (статья 5). Если бы персидское правительство пожелало построить железную дорогу или шоссе от Казвина в Тегеран, персидская страховая и транспортная компания имела бы приоритет на получение такой концессии (статья 10). Прибыли, составляющие более 12 процентов от вложенного капитала, следовало поровну разделить между компанией и правительством Персии (статья 13). Компания получала право на производство работ по углублению дна залива Энзели на условиях, которые будут установлены отдельным соглашением.

Вскоре после этого были подписаны два дополнительных контракта. Один предоставил страховой и транспортной компании право продлить дорогу Энзели – Казвин на Хамадан, другой – на Тегеран. Статья 4 из второго дополнительного контракта определяла, что Амин ос-Солтан получит 750 акций дороги Тегеран – Энзели.

В Санкт-Петербурге Министерство финансов, теперь под активным руководством Витте, обсуждало просьбу Полякова о предоставлении ему правительством финансовой помощи для строительства дороги.

В ноябре Бостельман рассказал Лэсселзу, что дорога, «фактически, национализирована русским правительством, для которого Поляков работал как подрядчик». Особые условия, установленные русским правительством, были таковы, что предприятие могло стать нерентабельным, но Поляков не понесет потерь, потому что правительство или выкупит дорогу, или позволит ему взимать пошлины.

Спустя год разговорчивый Бостельман рассказал Грину, что во время его последнего приезда в Россию он обсудил проект Полякова с Витте, который не хотел, чтобы Россия вступила во владение концессией, так как могли возникнуть трудности с шахом и дипломатические вопросы из-за покровительства иностранного правительства.

Фактическое строительство дороги высоко в горах оказалось намного труднее и дороже, чем ожидалось. Время, отведенное для его завершения, быстро подходило к концу. Русские военные понимали, что не следовало отказываться от концессии. Правительство помогло Полякову, выкупая акции, которые он выпустил, и затем купило все предприятие.

Русский поверенный в делах в Тегеране признался своему английскому коллеге, что его правительство поддерживает свои дороги себе в убыток, чтобы обеспечивать необходимые коммуникации.

При том, что русское правительство оплачивало счета, а Поляков действовал как его представитель, дорога была закончена в октябре 1899 г.

Различные предприятия Полякова продемонстрировали, что иностранное деловое предприятие в Персии имело слабый шанс на успех, если не было энергично поддержано правительством своей страны. Первоначальный замысел Рейтера не получил британской поддержки и потерпел неудачу, а его банковская концессия, которая была поддержана, сохранилась. Поляков потерял деньги и был готов отказаться от всех прав, переданных ему шахом. Своевременное вмешательство русского Министерства финансов превратило неудачу в успех и дало России мощные инструменты влияния: Учетно-ссудный банк и северные дороги. Генерал Лемэйер, который добился концессии на строительство дамбы на реке Карун в Ахвазе, потерпел неудачу из-за британских протестов^[12].

Так называемая корпорация, имеющая права на разработку полезных ископаемых, – дочернее отделение Императорского банка Персии, – боролась в течение многих лет и решила отказаться от действий в Персии из-за враждебного отношения подданных и чиновников шаха. При отсутствии поддержки со стороны британской миссии корпорация не могла даже защитить свой персонал. Когда инженер корпорации Кэмпбелл пошел к правителю Ширьяна (область Керман), чтобы возразить против незаконных поборов, его по приказу правителя Ширья-на схватили, побили, за ноги протащили к темнице, поместили в колодки наряду с местными преступниками и приковали железным обручем на шее; он был освобожден только после вмешательства влиятельного Сейида.

Из менее значительных предпринимателей, кто преуспел при поддержке своего правительства, заслуживают упоминания Кусис и Теофилактос. Два грека, являвшиеся русскими подданными и практичными бизнесменами, получили от шаха за смешную сумму в тысячу туманов в год (статья 8) монополию на все оливковые деревья в Гиляне на двадцать пять лет (статья 1). Никому более не дозволялось покупать, продавать или транспортировать маслины или извлекать масло из маслин (статья 2). Персидское правительство, ожидая возражений со стороны производителей, обещало защищать компанию Кусиса и Теофилактоса против волнений и мятежа. В то же время Мохаммад Вали-хан Наср ос-Салтане, правитель Астарабада и Горгана, который имел концессию шаха на вырубку 200 тысяч самшитовых деревьев в субтропических лесах Каспийского побережья, передал свои права этим двум предпринимателям. Концессия была предоставлена на четыре года, при этом Наср ос-Салтане получал 11 тысяч туманов ежегодно. Несомненно, Амин ос-Солтан и шах также участвовали в получении прибыли, поскольку документ на концессию был подписан Амином ос-Солтаном с разрешения шаха.

Через четыре года концессия была продлена. Кусис и Теофилактос продолжали годами без разбора опустошать леса Мазандарана.

Фиаско табачной монополии способствовало развитию политической и экономической деятельности России в Персии, а возвращение к власти Гладстона в августе 1892 г. могло ослабить британское противодействие.

Учитывая медленное смещение Амина ос-Солтана ближе к России, русское правительство предложило ему упорядочить отношения между двумя государствами. Чтобы избежать подозрений англичан, русский поверенный в делах в Тегеране А.Н. Шпейер обратился к Лэсселзу с предложением обсудить отношения двух держав, чтобы найти взаимопонимание в Азии. Шпейер полагал, что откровенный обмен мнениями между двумя правительствами мог бы привести к положительным результатам. Тогда англичанам не придется по любому поводу посылать военное судно в персидский порт, а русским – направлять войска к границам Хорасана или Азербайджана.

Лэсселз ответил, что он рад узнать об изменении позиции представителя России. Он приписывал некоторые подозрения, существующие в этих двух странах, их агентам за границей. Он привел Болгарию в качестве примера, где действия русских агентов привели к потере русского влияния.

Лэсселз сказал, что один из агентов – генерал Кольбарс – приписал недостаток собственного успеха ему, и он приобрел репутацию врага России. Шпейер признал, что он имел такую репутацию, поэтому русская миссия, узнав о его назначении сюда британским посланником, приготовилась противодействовать «врагу России».

Затем Шпейер сказал, что использование буферных государств было ошибкой; Россия и Англия должны иметь общую границу в Азии. Лэсселз согласился, что буферные государства имеют тенденцию становиться очагами интриг; но если вдруг такие государства исчезли бы (в чем он сомневался), спорные моменты не перестанут существовать.

Например, в Англии уверены, продолжал Лэсселз, в желании России иметь выход к Персидскому заливу, что в случае реализации вызовет сильные возражения со стороны Англии. Шпейер ответил, что такая идея была бы безумием со стороны России, поскольку она никогда не смогла бы защитить такой порт против английских войск.

Хотя этой беседой все и кончилось, Шпейер достиг своей цели. Он установил, что Англия заинтересована в определении взаимных отношений с Россией в Персии. Она не будет противодействовать улучшению отношений между Персией и Россией. Отказ Лэсселза поддержать табачную монополию явился свидетельством того, что Англия не намеревалась вести наступательную политику, по крайней мере в настоящее время. Россия могла поэтому укрепить свое положение в Тегеране, не подвергая себя большому риску.

В начале 1893 г. русское правительство предложило, чтобы соглашение от 1881 г., определявшее северную границу Хорасана, было пересмотрено таким образом, чтобы Россия получила территории в Фирузе (между Ашхабадом и Кучаном), где находились русские войска, в обмен на земельные концессии в Азербайджане. Россия была также готова, сказал Бютцов Амину ос-Солтану, пойти навстречу «пожеланиям Шаха об отмене статьи в Секретном Соглашении 1881 г., который разрешал проход русских войск через Хорасан».

Первоначально английская реакция на предложение нового соглашения была неблагоприятной. Персидский посланник в Лондоне сообщил, что лорд Солсбери подчеркнул особое значение Фирузе и Хейрабада вследствие их близости к русской границе, их стратегического положения и экономического потенциала.

Однако предупреждение было сделано тихо, и его легко проигнорировали. Амин ос-Солтан сказал Лэсселзу, что ни он, ни шах никогда не желали уступать Фирузе, поэтому в ответ на предложения России по обмену территориями шах выдвинул условия, которые, он надеется, Россия не примет. Но Россия приняла их целиком, и у шаха не было другого выбора, кроме как согласиться.

Лэсселз сказал, что у Англии нет возражений.

8 июня соглашение было подписано Евгением Карловичем Бютцовым от имени царя и мирзой Али Асгар-ханом Амином ос-Солтаном от имени шаха. Персия уступила деревню Фирузе (статья 1). В обмен она получила «участок земли на правом берегу реки напротив прежней крепости Аббас-Аббад, которая стала русским владением на основе статьи 4 Туркманчайского соглашения… и деревню Хесар» (статья 2).

Во время подписания соглашения Бютцов вручил Амину ос-Солтану документ, свидетельствующий о том, что он уполномочен своим правительством объявить персам об аннулировании статьи Секретного соглашения 1881 г., разрешавшей русским войскам проходить по персидской территории в Хорасане.

Кроме того, Бютцов дал официальное согласие, чтобы русские подданные, проживавшие в Персии и работавшие там по найму в различных фирмах, облагались налогом персидским правительством наравне с их персидскими сослуживцами.

Наконец, 16 июня Бютцов дал Амину ос-Солтану письменное подтверждение разрешения Персии иметь консула в Ашхабаде.

Бютцов начал свой меморандум с утверждения, что Россия не допускает иностранных агентов в прикаспийские области. Однако, продолжал он, «после того как ваше Высочество передали мне желание Его Величества Шаха назначить чиновника для наблюдения за его подданными в Ашхабаде, я передал это пожелание своему Правительству, которое, учитывая дружбу и миролюбие между нашими Правительствами, согласилось принять там представителя Персии».

Такое предупреждение означало, что персидский консул в Ашхабаде не должен быть осведомителем англичан.

Поворот политики Амина ос-Солтана к более близким отношениям с Россией отражал потерю веры правящей элиты Персии в свою способность противостоять возможному русскому вторжению и в британскую способность (или желание) защитить империю шаха. В конце 1892 г. министр иностранных дел Кавам од-Дойлы признался Лэсселзу, что «состояние дел – хуже быть не может». Министр почт сказал, что сам шах не верит в свою страну.

Другие высокие чиновники разделяли эти чувства. Лэсселз докладывал в Лондон: «Они все очень мрачно представляют ситуацию и обвиняют Шаха, который потерял большую часть своей прежней энергии и стал еще более алчным, чем прежде». Один из братьев шаха, Молк Ара, сравнил Персию с «глыбой сахара в стакане воды, которая постепенно таяла».

В начале 1894 г. Лэсселз был назначен послом в Россию. Немедленно по Тегерану распространились слухи о секретном соглашении между Англией и Россией о разделе Персии. Хорошо осведомленные иранцы говорили о своей родине, что «существующий строй не может больше существовать и должен закончиться разделением страны».

Слухи вдохновлялись (или исходили от него фактически) Зелом ос-Солтаном, старшим сыном шаха, неоднократно заявлявшим, что после смерти Насреддина страна будет разделена, причем мирза Мозаффар эд-Дин, наследный принц, получит север, а Масуд-мирза Зел ос-Солтан – юг.

10 февраля 1894 г. после прощального обеда, устроенного в его честь Амином ос-Солтаном, Лэсселз спросил великого визиря о его взглядах на ситуацию в Персии. Амин ос-Солтан сказал, что он опасается изменений в британской политике. Он не сомневался в том, что если бы не поддержка Англии, Россия давно уже заняла бы Северный Иран. Персия не была способна сопротивляться, но каково Англии? Будет ли она удовлетворена, даже если овладеет югом, обнаружив общую границу с Россией? Хочет ли она отказаться от Персии в целом? Не в состоянии ответить на эти вопросы, Лэсселз спросил, что будет, если Англия попробует получить от русских заверения, что они не вторгнутся на персидскую территорию. Первый персидский министр ответил, что никакие уверения русских не будут иметь ни малейшего значения. Они всегда могли найти предлог для вмешательства. Единственная надежда для Персии была в сильной британской поддержке, в отсутствие которой шах мог склониться к соглашению с русскими.

Спустя месяц в ходе продолжительной беседы с великим визирем Грин, на которого оставили руководство британской миссией после отъезда Лэсселза, спросил, что должна сделать Англия для исправления ситуации в Персии. Амин ос-Солтан ответил, что существует только один путь: «Настойчиво добиваться от Шаха введения реформ и дать ему заверения в том, что если он последует совету Правительства Ее Величества, то Британия защитит его от нападения России или любой другой страны».

Шах, сказал его премьер-министр, «сопротивляется любой попытке улучшить страну и отказывается думать о том, что может произойти после его смерти. Пока властитель получал деньги от продажи государственных учреждений, он хотел сохранить все как было. Основная задача премьер-министра, продолжал Амин ос-Солтан, была в том, чтобы удержать монарха от распродажи почти даром всей Персии. Грин на это заметил: «Если это так, то Шах, вероятно, не будет возражать против предложения продать его королевство целиком за хорошую цену». Амин ос-Солтан ответил со всей серьезностью, что он считает это вполне возможным.

Грин указал, что система продажи государственных должностей и ужасное состояние войска «были двумя позорными пятнами на администрации страны». Амин ос-Солтан согласился. Говоря о зле распродажи правительственных должностей, «он намекнул, что кое-что могло быть сделано в этом направлении, если бы предоставлялась компенсация другим денежным способом».

Так иранский премьер-министр унизился до выяснения, будут ли англичане оплачивать шаху преобразование его системы правления, подкупая его, чтобы он не брал взяток.

Англия не могла принять на себя дополнительные обязательства в Персии. Связь либералов с правительством была шаткой.

Они не были заинтересованы в новой конфронтации с Россией, не желали тратить больше денег на внешнеполитические цели, чем это было необходимо. Когда сообщение Грина о его беседе с Амином ос-Солтаном совершало предназначенный ему круг по столам министерства иностранных дел, один чиновник черкнул на полях общепринятое «одобряю язык», но другой чиновник написал: «Я думаю, что лучше воздержаться от одобрения языка г. Грина… Если одобрить, то один Бог знает, о чем он спросит Великого Визиря в следующий раз». И ниже: «Я согласен. Пока мы не готовы активно вмешиваться в персидские дела, беседа такого рода вводит в заблуждение. К[имберли]. 9 апреля».

«Пока мы не готовы активно вмешиваться в персидские дела». На протяжении более тридцати лет британская политика колебалась между активным вмешательством и пассивным созерцанием. Во время правления либеральной администрации в 1892–1895 гг. ни Розбери, ни Кимберли не были способны определить курс, который следовало проводить в Иране. Было много неприятностей в других местах: беспорядки в Египте и на остальной части Африки; на Дальнем Востоке быстро всходила звезда Японии. Оттоманская империя, казалось, вот-вот распадется. Россия и Франция, традиционные враги Англии, сближались все больше и в январе 1894 г. создали полноценный союз.

К началу лета 1895 г. Солсбери занял должности премьер-министра и министра иностранных дел.

Правительство России не доверяло тори, руководил ли ими блестящий эксцентрик типа Дизраэли или солидный, старого образца государственный деятель типа Солсбери.

Гирс умер, а новый министр иностранных дел князь Алексей Борисович Лобанов-Ростовский не был заинтересован в улучшении отношений с Англией. Возвращение Солсбери к власти в июне 1895 г. было сигналом для переоценки целей британской политики в Персии. Инициатива принадлежала преемнику Лэсселза в Тегеране Мортимеру Дюранду.

Дюранд был англо-индийским чиновником, служившим политическим секретарем Фредерика Робертса во время второй афганской войны, заместителя министра и затем министра в министерстве иностранных дел Индии. Он читал и говорил на фарси и знал намного больше об этой стране, чем большинство его предшественников. По прибытии в Тегеран он вынужден был выслушать жалобы Амина ос-Солтана о том, что Россия хочет превратить Персию в протекторат, а на Англию не всегда можно положиться, ее дружба иногда горяча, а иногда холодна.

Первые впечатления Дюранда от правителей Персии были неблагоприятными: «Шах распродает назначения на должности и женится на новых женах по своему обыкновению. Великий Визирь так же плох, когда затронуты его собственные интересы, как любой другой перс.

Выявляются один за другим факты, которые показывают, как глубоко он погружен во все виды теневых сделок, и моя вера в него серьезно ослабевает.

Страна способна к серьезному развитию… Но прогресс и процветание становятся невозможными из-за всеобщей продажи должностей губернаторов и других должностей лицу, предлагающему самую высокую цену. Правители дают Шаху большие взятки и отправляются на год разграблять полученные области. «Чистый и патриотичный» Великий Визирь получает 50 тысяч фунтов стерлингов в год, сдавая в аренду таможни, наводнив страну медными деньгами, при этом порицает подлость арендатора Монетного двора, с которым, как я выяснил, он находится в партнерских отношениях.

Нет никакой армии. Солдаты зарабатывают на жизнь ростовщичеством. …Я не поверю, что будет сделан хоть один выстрел, если единственная русская бригада пойдет к Тегерану. Шах боится мулл, которые делают что хотят, и действительно нет никакого Правительства. Единственный шанс исправить существующее положение вещей – заключить соглашение между нами и русскими, но это, я боюсь, безнадежно. Шах смотрит на нас как на препятствие для русских, а русские, кажется, опасаются нас. Нигде нет никакого подчинения вообще, но все реальные силы – с Россией».

Дальнейшее изучение подтвердило первые впечатления Дюранда от плачевного состояния старой империи. В августе 1895 г. военный атташе Пико представил посланнику ряд документов по разным министерствам, в том числе военному, юстиции, торговли, связи и иностранных дел. Душераздирающая картина упадка, тления и дезорганизации возникала со страниц этих сухих официальных сообщений. Правительственная система целиком работала ради финансовой выгоды маленькой группы отдельных лиц. Подкуп, взяточничество, воровство достигли невероятных размеров.

Пико предчувствовал, что британская политика в Персии потерпела неудачу. Ничто, за исключением войны, не могло предотвратить распространение русского влияния в Северной Персии. Он писал: «Логика фактов доказывает, Россия приобретет господство на севере». Взгляды Дюранда были изложены в пространной и необычно информативной записке, которую он представил на рассмотрение министерства иностранных дел в декабре 1895 г. и где изливал свое презрение на персов и на их правительство: «Администрация на протяжении поколений совершенно коррумпированна. Первая мысль каждого персидского чиновника – незаконная нажива. Без сомнения, поступки Шаха и других, кто должен подавать пример, увеличивают всеобщую продажность, но не они создали это. Корни лежат глубоко в национальном характере. Из всех азиатов, с кем мне приходилось иметь дело, персы, мне кажется, наиболее бесстыдные лгуны и воры^[13]. И нет никакого патриотизма, который можно развивать. Патриотизм заменен здесь национальным тщеславием, которое заставляет персов смотреть свысока на все другие страны, но которое не заставит их пожертвовать самым маленьким личным интересом ради своего же собственного блага».

Далее шел анализ ситуации в стране. Должности губернаторов и другие высокие чины были проданы шахом в течение короткого времени. Страна разграблена, а управление дезорганизовано. Центральное правительство слабое, и ему бросается вызов не только провинциальными властями, но и духовенством, ставшим сильнее, чем это должно быть. Армия представляет собой толпу. Нет заслуживающих доверия судов, дорог, устойчивой валюты. Жадность шаха – одна из главных причин такого состояния дел. Недостаток твердости и храбрости у шаха привел к увеличению силы духовенства, к которому персы питают мало любви из-за его бесконечных требований денег. Но шах – не единственный, кто виноват. Его наследник – человек слабого характера, и его северная провинция Азербайджан страдает из-за отсутствия управления. Зел ос-Солтан разрешает беспорядкам распространяться на юге, если не вдохновляет их. Третий и любимый сын шаха, Наджиб ос-Салтане, занимающий должность главнокомандующего, обогащается за счет войск, которыми он пренебрегает и которых грабит.

Великий визирь, мирза Али Асгар-хан Амин ос-Солтан, продолжал Дюранд, сконцентрировал всю правительственную власть в собственных руках. Имея все под своим контролем, он вытягивает из различных источников доход, оцениваемый в сумму между 70 и 100 тысячами фунтов стерлингов ежегодно; устранение любого административного злоупотребления почти неизбежно лишит его части этой суммы.

Отсталая, плохо управляемая, беззащитная Персия подвергалась постоянному давлению с севера. Шаха и его правительство постоянно угнетает понимание их близости к России. Не может быть сомнения, что в Тегеране влияние России является преобладающим, и оно является антагонистичным нашему влиянию. Влияние России направляется, чтобы сорвать любое мероприятие по реформированию или во имя прогресса Персии, чтобы предотвратить все, что может способствовать усилению и укреплению страны, остановить ее нисходящий курс.

Однако Дюранд указал с долей гордости, что русское влияние не было исключительным: «Англия несомненно имеет большой вес». Несмотря на свое далекое географическое положение, несмотря на безразличие, которое она время от времени демонстрировала, Англия не допустила, чтобы Персия досталась России. Новый британский посланник отметил: «Хотя русские сильно тоскуют по прохладным горным ветрам и плодородным равнинам Хорасана, им пришлось проводить свое наступление в Азии по песчаной пустыне».

Дюранд был убежден, что у России нет намерений продвигаться вперед в Персии и объявить протекторат или присоединить провинции. У нее были в Азии только небольшие отряды, и она так же опасалась Англии, как Англия опасалась ее. Беседа с генералом Куропаткиным сильно обнадежила его. А.Н. Куропаткин, военный командующий Закаспия с 1890 г., сделал блестящую карьеру. Он принял участие во французской экспедиции в пустыне Сахара в 1868 г.; сражался под командованием Скобелева в Коканде, Ловече, Плевне; руководил Азиатским отделом Генерального штаба; командовал пехотной бригадой в Туркестане и в 1881 г. руководил нападением на Геок-Теппе. Во время посещения Тегерана в феврале 1895 г. он сказал Дюранду, что всегда выступал против наступательной политики в Азии, а в 1885 г., когда его назначили командовать экспедицией против Афганистана, сказал на совете, что война с Англией была бы большой ошибкой, так как даже победа с завоеванием Индии ослабит Россию, а поражение приведет к потере всех ее приобретений в Азии.

Поэтому Дюранд делает следующий вывод: «В будущем, если новая война перетряхнет Европу и Россию, как это сделали Крымская и Турецкая войны, Россия может увеличить внимание востоку, развить там свои недавние успехи и таким образом спровоцировать нас в Азии». В настоящее время у нее, кажется, нет желания так поступать; поэтому нет причин ожидать серьезную попытку с ее стороны нарушить существующее равновесие в Персии в течение ближайшего времени. В таком случае возможно соглашение Англии и России по согласованию их интересов в Персии. Это важно, продолжал он, потому что «персидское Правительство использует Россию и Англию друг против друга с тем, чтобы обе они не достигли большого результата, отчего Персия остается неуправляемой и неразвитой. Как только Англия и Россия договорятся и поделят Азию между собой, мы сможем делать в Персии все, что посчитаем нужным, без всякого труда». Однако взаимодействие с Россией в возрождении дряхлой страны было возможно лишь в мечтах, и британский дипломат понимал это. Он писал: «Наш путь отличается от пути

России, которая, возможно, согласится поделить Персию с нами, но я не верю, что она серьезно станет помогать нам в восстановлении Персии».

Какую политику Англия должна принять? Рекомендации Дюранда оказались весьма туманными. Он отверг идею создания лиги мусульманских государств под руководством Англии с ее шестьюдесятью миллионами индийских мусульман. Он не мог найти принцип, который нужно положить в основу реформирования Персии. Поэтому он предложил, чтобы Англия «твердо придерживалась политической линии, которой мы следуем с большей или меньшей энергией многие годы». Это означало, что британские усилия будут направлены на сохранение целостности Персии, сотрудничество с персидским Правительством и развитие торговли, поддержку Персии в случае русской угрозы. Совершенно ясно, что посланник не видел, как бессмысленны его предложения после его собственного анализа положения в Персии.

Некоторые конкретные предложения Дюранда имели не очень большое значение: предупредить русское правительство, что в случае вторжения в северные провинции Персии Англия займет ее юг; установить прочные связи с курдскими, туркменскими и бахтиярскими племенами; назначить дополнительно консулов в провинциальные города. Он похвалил назначение Сайкса («способного, мужественного молодого чиновника») в Керман. Молодой консул сумел крепко привязать к британским интересам одного из наиболее влиятельных людей в Персии Фарманфарму, что повысило его репутацию.

Дюранд чувствовал, что персы испытывают недостаток уважения к британской миссии. Как бывший высший чиновник в Индии, он, несомненно, был приучен к тому, что «туземцы» к нему относились как к маленькому богу. Иранцы, хотя вежливы и даже церемонны, слишком самоуверенны. Один из его подчиненных, Чарльз Гардинг, понимал, что назначение Дюранда в Тегеран было ошибкой из-за неприязни персов к англо-индийским чиновникам. Гардинг вспоминал о своем начальнике: «Он был очень жесток в своей манере общения с персами, и я вскоре обнаружил, что они ненавидели его из-за его непреклонной манеры, его необычайной скрытности и плохого фарси, на котором он говорил и который они называли «афгани».

Играющий в поло посланник предложил легкое решение проблемы: «Немного полезного страха, соединенного с уверенностью в наших намерениях, будет помогать строить отношения между иранцами и нами гораздо лучше, чем в настоящее время».

Поскольку деньги являлись главной движущей силой персидской политики, Дюранд предложил удерживать расположение шаха, сократив процентную ставку для погашения кредита Персидского банка до 3 или 4 процентов. Он указывал: «Это сэкономило бы Правительству Персии несколько тысяч фунтов стерлингов ежегодно и хорошо выглядело бы в глазах персов; от нас при этом не потребуется ничего, поскольку мы сможем занимать деньги по более низкому курсу; но мы получили бы очень полезный рычаг». Такая мера удержала бы персов от обращения к русским, которые готовы предоставить деньги.

Записка Дюранда вызвала комментарии в правительстве Индии и в министерстве иностранных дел. Лорд Гамильтон, министр по делам Индии, не согласился с предложением, чтобы Англия объявила о возможном занятии Южной Персии в случае русской оккупации севера. Гамильтон утверждал, что Англия не должна преждевременно принимать на себя обязательства, поскольку очень трудно заранее определить, будет ли выгодной оккупация городов на побережье залива. Этот вопрос зависит от временной перспективы политической и военной ситуации.

В министерстве иностранных дел новый заместитель министра Джордж Н. Керзон, бывший уже тогда экспертом в данной области и автором превосходных исследований по Центральной Азии и Персии, прокомментировал оба документа – меморандум Дюранда и возражения лорда Гамильтона. Он поддержал идею о том, чтобы предупредить Россию: агрессия на севере вызовет действия Британии на юге.

«Нет никакой необходимости связывать самих себя захватом портов Залива, оккупацией какой-то территории или принятием любого решительного действия. Я не понимаю, почему намек нужно сформулировать как обязательство нанести удар. С другой стороны, ясно, что Россия только выиграет от присоединения Хорасана или любой из северных провинций Персии, а мы ничего не предпринимаем. Другими словами, зачем иметь политику и Посланника в Персии вообще?»

Будущий вице-король Индии хотел, чтобы русские знали, что если они направят свои войска в Хорасан, то англичане выдвинутся на юге. Русские хотят не только получить Персию, но и выход к Персидскому заливу, но Англия не должна это допустить. Вглядываясь в будущее, Керзон хотел определить долгосрочную политику правительства Индии в Персии.

Он согласился с Дюрандом, что понимание с Россией было «вне вопроса». Там, где конкурирующие интересы откровенно расходились, лучше «для каждой стороны вести собственную игру вместо того, чтобы притворяться, что есть общность интересов». По мнению Керзона, единственный путь к «подлинной выгоде персидской администрации и в то же самое время к укреплению британского влияния и популярности в стране состоял в реформе таможни и финансов. Если Амин ос-Солтан, который заработал очень много денег на таможнях, боится изменения системы, то можно ему доказать, что он станет получать на 5 тысяч фунтов стерлингов в год больше, чем теперь. Жаль упустить реальный шанс персидской реформы только потому, что на этом пути стоит жадность одного министра, а он перс». При этом Керзон не верил в успех персидской реформы и был уверен в грядущем распаде империи шаха.

Если это произойдет, что Англия стала бы делать с Сеистаном, провинцией, расположенной на стратегически уязвимом фланге Индии? «Очевидно, что, когда распадется Персия, – написал он, опуская сослагательное наклонение, – мы не можем позволить ему отойти к России. Если он будет занят Россией, она доберется до Залива. Сеистан – это британский интерес… В соответствии с интересом, который мы демонстрируем к Сеистану теперь, у нас будет возможность спасти его в будущем».

Обсуждение персидской политики не шло дальше обмена записками. Не была установлена линия поведения для британского посланника в Персии, не были согласованы между Уайтхоллом и правительством Индии меры по средствам и методам защиты Персии против русской угрозы. Но стало ясно расхождение мнения Министерства иностранных дел и позиции Керзона, которую он сохранит в течение последующей четверти столетия.

И англичане и русские ожидали, что беспорядки вспыхнут в Персии после смерти Насреддин-шаха, но это неизбежное событие рассматривалось в отдаленном будущем. Хотя приближался пятидесятый год его царствования, Насреддин-шах имел превосходное здоровье, был физически энергичен и моложав, но 1 мая 1896 г. он был убит последователем Джамал эд-Дина Афгани.

Известие, что шах был застрелен, достигло русской и английской миссий в два часа дня, но именно к полковнику В.А. Косоговскому, командующему казачьей бригадой, Амин ос-Солтан обратился за помощью в этот критический момент. В наспех написанной записке великий визирь уполномочил полковника «собрать всех казаков и назначить их для патрулирования города с целью предотвратить беспорядки». Было добавлено примечание, оказавшееся красноречивым, что с шахом все в порядке. Чтобы предотвратить слухи о причинах появления казаков в городе, Косоговский объявил, что турецкий посол Мониф-паша, которого ожидали в Тегеране несколькими днями позже, внезапно прибыл и шах приказал бригаде обеспечить почетный караул. Через несколько минут казаки были уже в пути, и скоро весь город был в руках Косоговского.

Отдав необходимые распоряжения, Косоговский поехал ко двору, где он обнаружил собравшихся высших чиновников, возглавляемых Амином ос-Солтаном, который, казалось, твердо контролировал ситуацию. Внезапно Камран-мирза Наджиб ос-Салтане, любимый сын шаха и военный министр, ворвался в комнату. Бледный, в отчаянии, с дико блуждающими глазами, он воскликнул: «Ужасно, прямо через сердце!..» Косоговский подошел к Амину ос-Солтану и сказал, что с этого момента он будет выполнять приказы только великого визиря. Амин ос-Солтан смутился, видя Наджиба ос-Салтане, и предложил, чтобы Косоговский выполнял также приказы военного министра. Косоговский отказался иметь двух господ и потребовал решения о том, чьи приказы он должен выполнять. Наджиб ос-Салтане, осознавший ситуацию, быстро отступил и сказал Косоговскому, чтобы он обращался за распоряжениями к великому визирю.

Краткое послание Амина ос-Солтана о том, что шах был застрелен, но нет причин для тревоги, не удовлетворило Дюранда. В то время как русская миссия получала информацию от командующего казачьей бригадой, принимавшего активное участие в событиях дня, британский посланник должен был положиться на свои собственные источники по сбору информации. Врач миссии, доктор Скулли, в сопровождении секретаря Навваба Хасана Али-хана добрался к Шахзаде Абдол Азиму. Они вернулись через час и сообщили, что шах был убит. Доктор Скулли обследовал рану. «Пуля, пройдя между пятым и шестым ребрами, попала в сердце. Смерть, должно быть, была мгновенна. С целью предотвращения паники Амин ос-Солтан поместил тело в экипаж, поддерживал его подушками и перевез во дворец, как будто шах еще был жив».

Около четырех часов прибыл генерал Малетта, итальянский адъютант Наджиба ос-Салтане, просить Дюранда посетить принца. Так как Наджиб ос-Салтане и Зел ос-Солтан долгое время были соперниками наследника, Дюранд понимал, что возможность мирной преемственности зависит от поведения русского и британского посланников. Дюранд так описал встречу: «Принц сидел на земле посередине дороги. Как только я приблизился, он встал с земли и обменялся рукопожатием со мной; нас оставили одних. Он выглядел потрясенным, его бледное лицо, синие форменные брюки и заостренные кожаные ботинки покрыты грязью. Я выразил мои искренние соболезнования; хотя он был бесхарактерным человеком, стал любимым сыном шаха, и было очевидно, что смерть отца стала большим ударом для него. Но скоро выяснилось, что печаль из-за потери отца не была самым сильным чувством. Он боялся плохого отношения наследного принца, если тот придет к власти. Я старался разуверить его, убеждая его сразу правильно повести себя с его братом. …Тогда он понял, что он не имеет никаких шансов на престол, и умолял меня защитить его… Наконец он спросил, может ли он стать британским подданным. Он говорил на фарси, но немного знает по-французски; чтобы удостовериться, что я понял его точно, поскольку персидское слово было довольно неопределенным, он сказал: «Можно ли английского подданного сделать английским подданным?»

Спустя несколько часов полковник Косоговский заглянул к несчастному принцу. Он нашел Наджиба ос-Салтане в «прискорбном» состоянии, говорившего на несвязной смеси фарси и французского. Появление Косоговского напугало робкого военного министра, но полковник обнадежил его и показал ему телеграмму от нового шаха, который требовал от своего младшего брата клятвы верности себе и повиновения Амину ос-Солтану, который был утвержден в должности премьер-министра великого визиря. Наджиб ос-Салтане поклялся, что он уже послал телеграмму шаху, затем начал шептать в ухо Косоговскому: «Теперь все кончено для меня… я не знаю, какое ко мне будет отношение… великий визирь, вы не знаете, он непримиримый враг мой… Моя единственная надежда теперь – Россия… Передайте Поверенному в делах (Бютцов был в отпуске), что я ищу покровительства России; с этого времени я отдаю себя полностью в руки русских; пусть они только поручатся за жизнь и безопасность меня самого, моего семейства и моей собственности».

Последние надежды Наджиба ос-Салтане развеялись, когда русский полковник сказал ему, что «не только Шах, но также русские и английские представители признали Амина ос-Солтана как Великого Визиря Персии».

Как говорили древние, «Рим высказался – дело закончено» (Roma locuta, causa finita). Подобно Наджибу ос-Салтане, Косоговский мог представить себе сопротивление новому шаху, но никто в Персии не мог представить себе сопротивление представителям России и Англии. Наджиб ос-Салтане проиграл. Возможный кризис был предотвращен.

В дворце Амин ос-Солтан собрал высших чиновников империи и представителей двух великих держав, от которых потребовал признания нового шаха, Мозаффара эд-Дина, бывшего тогда правителем Азербайджана. В 7 часов пополудни по Гринвичу министерство иностранных дел телеграфировало Дюранду, что он может признать вступление на престол Музаффара эд-Дина после того, как получит специальное сообщение правительства Индии. Британский посланник вспоминал об этом: «Любое проявление колебаний принесло бы много вреда. Это возродило бы надежды других, вдохновило их выдвинуть свои требования, подвергая опасности мир в стране и, возможно, превратив наследника [Мозаффара эд-Дина] в нашего вечного врага. Это также заставило бы Великого Визиря [Амина ос-Солтана] обратиться к русским, которые, как известно, были за наследника.

Фактически, я должен был лить воду на их мельницу».

Поздно вечером во дворце шаха, оставшись только с Амином ос-Солтаном и русским поверенным в делах

А. Щегловым, британский посланник опасался, что оппозиция Мозаффара эд-Дина вызовет вмешательство России. Русские уже заверили наследника в своей готовности «помочь ему в случае необходимости». Нужно было пресечь любую возможность для продвижения русских войск на другую сторону границы, поэтому до наступления полуночи Дюранд послал телеграмму Вуду, британскому консулу в Тебризе, отдав ему распоряжение признать нового шаха и сопровождать его в Тегеран.

Никто не был настолько глуп, чтобы оспаривать пре-столонаследование с Россией и Англией, объединившихся в поддержке Мозаффара эд-Дина. Наджиб ос-Салтане получил обещание защиты со стороны русских, подписав документ с отказом от прежних претензий на трон.

Другой возможный претендент, Масуд-мирза Зел ос-Солтан, не сделал ни шагу, хотя, будучи старшим сыном шаха, он долго лелеял честолюбивое желание носить корону. В качестве правителя Исфахана и всем известного друга англичан, он полагал, что он имеет шанс достичь этого. Он знал, что в правительстве Индии были те, кто желал поделить Персию и сделать его правителем южной половины под протекторатом Британии. За несколько лет до этого, когда Зел ос-Солтан навлек на себя немилость своего отца, именно Дюранд, бывший тогда министром иностранных дел Индии, помог ему избежать несомненного поражения.

Теперь Дюранд был в Тегеране. Мог ли он обратиться к Зелу ос-Солтану, чтобы оспорить преемственность трона? Принц молча ждал сигнала, который так и не был дан. Когда его надежда умерла, он отправил послание о повиновении Мозаффару эд-Дин-шаху. Так впервые в истории каджарской династии новый шах мирно взошел на трон.

<< Назад   Вперёд>>