Основные направления деятельности нижегородской общей полиции
А в 1907 году вновь возникает проблема с кадрами городовых, которые стремились оставить службу и поступить на более хлебную должность в ярмарочной полиции. Однако исполнявший обязанности полицмейстера С.Н. Балабанов предписал приставам объявить, что уволившиеся «ни в коем случае не будут приняты в кадры ярмарочной полиции»2.
Первая русская революция 1905-1907 годов принесла невиданный для России всплеск негативной энергии в различных слоях общества как в городе, так и деревне. Это выразилось не только в политической активности, но и в развившемся хулиганстве и бандитизме. В распоряжении министерства внутренних дел России от 28 ноября 1910 года: «Послереволюционный период потерял резко очерченную политическую окраску, но вызвал целый ряд новых явлений. Главным образом это были преступления против личности и имущества, выражающиеся в проявлениях бандитизма, перенесения в уезды крайней формы нравственной распущенности в сфере подрастающего населения – хулиганства. Опора здесь должна быть на становых приставов и урядников, которым необходимо приобретать наручные и другие средства»3.
Хулиганство – английское слово, «отражающее наличие главного источника подобного поведения в нищете, пьянстве, голоде. Это рождало ярость у населения, выражающегося в буйстве, порче имущества, нанесении телесных повреждений гражданам», пояснял один из известных дореволюционных специалистов по уголовному праву А. Трайнин4.
Безусловно, хулиганство и бандитизм в России имели историю своего происхождения. Ближайший из периодов русской истории - это подготовка и проведение крупных социальных реформ в середине ХХ века с последующим контрреформами 80 - начала 90-х годов. В этот период в Нижегородской губернии данное явление проявилось очень ярко: происходит серьезное увеличение преступности - краж, ограблений, убийств, поджогов. Как уже отмечалось, губерния занимала лидирующее положение в стране по важнейшим показателям преступности. По мнению местного исследователя, причины эти заключались в следующем: слабом образовании народа; развивающейся алкоголизации населения; освобождении от крепостной зависимости; неповиновении органам власти и управления5.
Как уже говорилось, в 1894 году была введена монопольная продажа вина, которая к началу века увеличила объемы государственного дохода более чем в три раза. В 1900 году вводится ее новое продолжение, позволившая с каждым годом увеличивать сеть государственных винных лавок, так называемых «монополек». Сеть государственных винных лавок можно было найти на каждой улице. В селах «монополька» обычно украшала главную улицу. О каждом виде казенного вина свидетельствовала зеленая этикетка, чем и объяснялось слово, отмеченное в народе как «зеленый змий».
Казенное вино стало продаваться двух сортов - тщательно ректифицированное в посуде с белой сургучной печатью (дешевые – для простонародья) и в бутылках с красной печатью для «благородного» сословия. Основной мерой емкости казенного вина продолжало быть ведро. Существовали следующие меры емкости: ¼ ведра («четверть»), 1/20 ведра - бутылка, 1/40 ведра («сороковка»), 1/50 ведра («косушка»), 1/100 – сотка («шкалик»), 1/200 ведра – полусотка («мерзавчик»).
В трудный для правительства 1905 год резко увеличивается продаж крепких напитков и, соответственно, доход на 444 млн. руб.6 Потребление водки в Нижнем Новгороде катастрофически росло из месяца в месяц. Интеллигенция города и губернии прибегла к увещеваниям: «Один стакан - должно, два - можно, три - осторожно, далее - безбожно»7. Однако словесные уговоры не действовали. Появляются общества трезвости. Вступившие в него, давали зарок не брать в рот ни капли вина. Врачи - общественники проводили социологические исследования. По одному из опросов 2008 тринадцатилетних подростков выяснилось, что 94% из них употребляли алкоголь, а 24% из них - напивались. Лишь 6% заявили, что вино их пока не занимает8.
В Инструкции городовым нижегородской полиции предписывалось бороться с пьянством, принимая в виду различные основания. Так, п.25 предполагал «пьяные, которые идут шатаясь и падая, но не потеряли еще сознание, отправлять на квартиры, если таковые известны, а производящих порядок и буйство, а также пьяных, находящихся в бесчувственном состоянии, отправлять лично в Управление части». Пункт 26 предполагал наблюдение за питейными лавками и погребами, трактирами и ресторанами и контроль за их работой9. По сути, это являлось одним из основных направлений деятельности не только нижнего состава полиции, но и околоточных надзирателей.
Пьянство особо было развито в Сормово и других рабочих районах города и губернии. Например, 6 мая 1902 года произошло нападение хулиганов на почтово-телеграфную контору10. Исправник Балахнинского уезда просил усилить охрану. Просьба была поддержана распоряжением «Об усилении охраны здания почты в виду выступления сормовских рабочих». В нем говорилось, что в Сормово на 40 тыс. жителей полицейское отделение состоит всего лишь из пятнадцати пеших и четырех конных полицейских. Предлагалось «командировать пятнадцать конных стражников нижегородской ярмарочной полиции и пятнадцать пеших городовых»11.
Не отставала и деревня. Видный исследователь народов Поволжья Н.Н. Оглоблин, проезжая в мае 1906 года из Нижнего Новгорода в Казань, писал в одном из журналов, что «в одной из деревень на сто двадцать дворов Нижегородской губернии крестьяне на Пасху с седьмого по одиннадцатое мая выпили восемьдесят ведер водки на триста двадцать рублей. В уездном городе четыре «монопольки». С марта по май ежедневный доход каждой из них пятьсот – шестьсот рублей. И почти все это потреблялось деревенскими жителями, приезжавшими на базар12.
За 1907 год по Нижегородской губернии отмечено следующее потребление вино-водочных изделий: в городе Нижнем Новгороде – 237 тыс. ведер; Арзамасе – 30,2 тыс., Лукоянове – 19,3 тыс.; Ардатове – 18,5 тыс.; Семенове – 12,9 тыс.; Горбатове – 11,3 тыс.; Княгинине – 8,1 тыс.; Васильсурске – 7,1 тыс.; Балахне – 6,6 тыс.; Сергаче – 5,2 тыс.; Макарьеве – 2,6 тыс. ведер. В уездах: Балахнинском – 141 тыс.; Лукояновском – 128 тыс.; Горбатовском – 107,3 тыс.; Макарьевском – 77,5 тыс.; Нижегородском – 77 тыс.; Арзамасском – 71,3 тыс.; Сергачском – 72,2 тыс.; Васильском – 70 тыс.; Ардатовском – 65,4 тыс.; Княгнинском – 60 тыс.; Семеновском – 47 тыс.13.
За 1910 год было выпито один миллион триста ведер вина, что на тридцать пять тысяч ведер больше, чем в предыдущем. Только в губернском центре было выпито двести двадцать шесть тысяч, а в уездных городах – более ста десяти тысяч ведер. Из уездов более всего прославился пьянством Лукояновский уезд, в котором было выпито около ста сорока тысяч ведер14.
В 1913 году в Нижегородской губернии существовало 326 казенных винных лавок, 520 частных питейных заведений, из них: 157 трактиров, 54 ренских погребов, 309 пивных лавок в 212. Только в селе Павлово продано двадцать шесть тысяч ведер, в селе Ворсма двенадцать тысяч ведер.
Насколько пагубно влияло пьянство на население, свидетельствовал губернский отчет за 1913 год, говорящий, что на почве алкоголизма погибло 266 человек, совершено 137 убийств и проч. Через суды, тюрьмы и полицейские учреждения прошло 25,5 тысяч жителей губернии и приезжих15.
Если в 1910 году судами было вынесено четыре тысячи постановлений о преступлениях и 10,2 тысяч административных проступках, то в 1912 году соответственно - 12,1 тысяч и 17,5 тысяч постановлений16. Отмечался дальнейший рост агрессивности хулиганских проявлений, большинство из которых совершались на почве пьянства.
Сельская молодежь распевала песни, характеризующие пьяную удаль:
«Мы ребята, ежики,
В голенищах ножики
По три гири на весу
Револьвер напоясу
У нас ножики литы
Гири кованные,
Мы ребята забияки
Практикованные»17.
Увлечение горячительными напитками были подвержены и некоторые чины полиции. Примером может служить рапорт пристава I Кремлевской части, сообщающий, что его помощник Степан Прудников «позволяет себе пьянство, по несколько дней не являясь на занятие, манкирует службой и халатно относится к исполнению разных поручений». Полицмейстер просил Губернское правление освободить Прудникова от должности18.
Кроме традиционного хулиганства, выявилось и иного рода правонарушения, связанные с техническим прогрессом. Так, в 1912 году мещанин города Княгинина Иван Андронов жаловался на уездную полицию за воспрещение ездить по городу на мотоцикле. На что тот рапортовал в губернское правление, что его действия правомерны и основываются на распоряжении губернатора от 12 июля 1910 года, запретивший езду на велосипедах и мотоциклах по улицам города. Исправник указывал, что «ближайшие окрестности Княгинина несравненно удобнее и безопаснее для такой езды, но этот хулиган – мальчишка кататься там не хочет, а желает по вечерам показывать себя в городе; давить народ и сильным шумом своего велосипеда пугает скот, который от испуга приходит в полное бешенство и опасность от этого, а особенно от упрямых лошадей происходит огромная». Оказывается, жители Княгинина, в основном крестьяне, обратились к исправнику воспретить «этому безобразнику езду по улице». Жалоба мотоциклиста осталась без последствий19.
Распоряжением нижегородского губернатора «О борьбе с хулиганством» от 17 марта 1913 года полицейские предупреждались, что при борьбе с этим явлением, необходимо четко разграничивать преступления и проступки, не вызывая раздражения населения их квалификацией. О задержании составлять протокол, который должен был подписываться начальником стана или урядником20.
Своеобразной легендой рассматриваемого периода стали дикие выходки бандита Федора Матвеева и его семи сообщников, проявивших себя с лета 1913 по начало 1914 годов. Шайка разбойников совершила пятнадцать вооруженных нападений, в их числе убийства городовых Филиппова, Разживина, Кондрашова, оказывала вооруженные сопротивления полицейским в Балахнинском и Горбатовском уездах, в населенных пунктах Кряжиха, Дарьино, Горбатовка. Разбойниками было совершено краж в 58 населенных пунктах. При задержании в январе 1914 года у села Бор губернской ротой полицейской стражи главарь банды оказал вооруженное сопротивление и был застрелен. Его сообщники Федор Золотов и Сергей Сывороткин были приговорены в высшей мере, пятеро – на срок от пятнадцати и более лет каторжных работ21.
Известный специалист в области уголовного права Е.Н. Тарновский, отмечал, что с 1911 по 1916 годы преступность в стране увеличилась. По Нижегородской губернии это отмечалось следующими цифрами: в 1911 году - 819, 1912 - 865, 1913 - 862, 1914 - 802, 1915 - 550, 1916 - 949 различных преступлений. Ученым подчеркивалось, что после принятия «сухого» закона преступность снизилась и снижалась полтора-два года. Однако с конца 1916 года она возросла, что усматривалось особенно в сельской местности: в 1911 году – 78, а в 1916году было уже зарегистрировано 168 фактов преступлений22.
Во время войны, несмотря на суровые требования к продаже и покупке спиртного, под разными предлогами осуществлялась его подпольная продажа. С этими не могло справиться правительство, и тем более полиция, так как ощущала непонимание своих действий у населения. Например, нижегородские врачи не могли простить полиции проверок «алкогольных» рецептов: приобретения водки, коньячных изделий якобы для лечения. Газета «Волгарь» писала: «В последнее время в полицейское управление опять усилился приток за разрешениями на получение по рецептам врачей разных вин. Вереницу «больных» каждый день можно видеть в приемные часы руководства полицейского управления. За шесть месяцев засвидетельствовано четыре тысячи восемьсот рецептов, причем по каждому из них полицией разрешалось приобрести не более одной бутылки. Более всего доктора приписывали коньяк, иногда по пять бутылок за рецепт», хотя полиция разрешала лишь одну бутылку23. «Ревизией в ренских погребах на центральной улице города Нижнего Новгорода - Большой Покровке обнаружены подложные рецепты на получение коньяка за подписью врача Медовщикова. Любопытно, что на всех рецептах стояла еще и подпись помощника полицмейстера А.Н. Анисова, - отмечал тот же периодический орган24.
Получение спиртного и его распространение приравнивалось к числу преступлений, и рассматривалась как спекуляция предметами особой необходимости в крупных размерах. Так, 27 августа 1916 года нижегородским уголовным сыском на Московском вокзале задержали троих пассажиров с шестьюдесятью бутылками портвейна и двадцати четырьмя коньяка, что было расценено как провоз контрабандного товара25. Однако к началу 1917 года вино и пиво находилось уже в открытой продаже. Так, в магазинах и лавках Макарьевской части вино продавалось в девятнадцати, а пиво в четырех лавках объемом в шестьдесят тысяч ведер26.
В борьбе хулиганскими и иными негативными проявлениями полиция не всегда вела достойным образом, что приводило к возникновению трений между нею и населением. Последние, правда, сами иногда давали повод к неудовольствию населения. Рабочие выксунских металлургических заводов и Сормово постоянно отмечали недовольство конкретными неуставными действиями отдельных полицейских фабрично-заводской полиции. В одной из корреспонденций в местной газете «Труд» писалось: «Наша полиция ведет себя как опричники Ивана Грозного. Не особенно давно на глазах рабочих в ссудосберегательной кассе полицейский избил прикладом двоих рабочих. В последнее время в Дарьинской проходной полицейский (бляха №68) от нечего делать, должно быть, изучает ружейные приемы на спинах рабочих. Целые десятки людей, почесывая спину, проклинают своего крестного»27.
Такие факты не укрепляли авторитет нижегородской полиции. В связи с этими и последующими событиями, в Нижегородской городской думе был поставлен проект переподчинения полиции городскому общественному управлению. Главная мотивационная идеей заключалась в том, что полиция «дошла до забвения своего служебного долга». Предполагался переход полиции в ведение общественного управления, с выплатой от него жалования служащим. А политические дела передать в ведение особых правительственных органов28. Однако вопрос о создании муниципальной полиции в Нижнем Новгороде был снят с повестки дня, в связи с усложнением общественно-политической ситуации.
Большие проблемы вызывали правонарушения в сельской местности, в особенности конокрадство, количество которых в Нижегородской губернии традиционно было одним из самых высоких в Европейской части России. Особенно оно участилось с увеличением продажи конины на Нижегородской ярмарке. Конокрадство – страшное зло на селе, ведь лошадь самая необходимая тягловая рабочая сила для крестьянина: на ней он и пашет и боронует, и сенокос возит на базар, и за дровами ездит, извозом промышляет, писал один из нижегородских авторов по данному вопросу29. Безлошадный крестьянин не хозяин: без лошади, что без рук. Вот почему на кражу лошади крестьяне смотрят как на тяжкое преступление и зачастую расправляются за него грубым самосудом. В законодательстве ответственность за конокрадство устанавливалась соответствующими нормативно-правовыми актами.
Немало случаев конокрадства оставались не раскрытыми. Мы имеем данные за 1907-1909 годы, собранные губернским статистическим комитетом. За этот период зарегистрировано 1100 случаев краж. В среднем за год приходилось 365 воровства или около 500 угнанных лошадей. Из уездов наиболее часто совершались конокрадства в Макарьевском, Васильском, Лукояновском и Арзамасском. В Нижнем Новгороде коней воровали, как правило, на базарах, площадях и около трактиров.
И в начале ХХ века проблема с людьми, просящими милостыню, не была изжита. Не было изжито и профессиональное нищенство. Исследователи того времени свидетельствовали, что такой промысел традиционно процветал в Арзамасском уезде, где почти половина населения занималась сбором подаяния30. Среди них прославилась деревня Пиявочное озеро. Все мужское население этой деревни, бросив земледелие, занималось сбором для построения церквей. Сбор производился следующим образом. Отыскивалась в округе какая-нибудь бедная церковь, и заключался с ней договор. Сделка обходилась в 40-50 руб. Притч, получив эту сумму в свою личную пользу, выдавал необходимые документы. С ними сборщик отправлялся в консисторию и, уплатив там еще 30 руб., получал книгу для сбора пожертвований. Исполнив все эти формальности, крестьянин пускался в путь на целые месяцы, собирая пожертвования не только деньгами, но и хлебом. Вернувшись домой, он передавал причту 100 – 200 руб., а в свой карман клал 400-500 рублей.
Однако Синодом было разъяснено, что сборщиком на известную церковь может быть выбран только крестьянин местного прихода. Тогда жители Пьявочного озера придумали следующий выход: после выбора какого – либо местного крестьянина, на имя которого причт составил все бумаги и паспорт, они покупали у него с согласия общества эти документы и отправлялись с ним за сбором31. Крестьяне соседних поселений эту деревню прозвали Пьяничное озеро, потому что после «промысла» сборщики «поднимали такое пьянство, какого соседи и не видывали»32.
В городах стали часто появляться люди, просящие «на погорелое место». Сбор «на погорелое» являлся очень выгодным промыслом в силу большой вероятности достоверности события. Такой безвыходной ситуацией пользовались псевдопогорельцы. Так, в мае 1900 г. в Павлове были задержаны двое бродяг, собиравшие на погорелое место по подложному удостоверению. Оказались подделанными не только печать сосновского волостного управления, но и печать полицейского управления и подпись горбатовского исправника М.М. Ржевского. При обыске у одного из бродяг было найдено 195 руб., 135 из которых были пожертвованы известным нижегородским купцом Н.А. Бугровым33.
К началу ХХ столетия азартные игры были запрещены во всех странах Европы, за исключением Монте - Карло, где существовал официально игорный дом. Действующий к этому времени российский закон различал игры коммерческие (ломбер, кадрилия, пикет, контра) и азартные (банк, фаро, квинтич): первые дозволялись, вторые по – прежнему были запрещены.
Наблюдение за запрещенными играми вчинялась полиции исполнительной, которая должна их открывать и проводить расследование (род и орудие игры, время, место игры, участников, цель игры и обстоятельства, объясняющие с каким намерением играли). При этом полиция должна была поступать с осторожностью, чтобы не причинить напрасных поклепов, обид и беспокойств.
Нижегородские газеты, в особенности «Нижегородский листок», пестрели краткими сообщениями из глубинки. Так, корреспондент из Пуреха сообщал, что «у нас очень увлекаются картами. Не проходит ни одного вечера, чтобы не было где-нибудь собрания с азартными играми и возлиянием Бахусу. Много денег тратиться на этих собраниях…»34. Корреспондент из с. Борисово Нижегородского уезда писал, что «село наше постигла картежная эпидемия». «Благородная публика» настолько заразилась картами, что готова играть день и ночь. Детям почтенных матрон, у которых не было прислуги, частенько приходилось голодать35. Азартная игра в лото процветала и на Ташином заводе ардатовского уезда. Каждый вечер после работы в помещении здания для семейных вечеров собирались игроки. Среди них около половины были подростки. Нередко бывало, что рабочий получающий за свой труд ж 15-30 коп. в день, проигрывал за один раз до 1 рубля и больше, т.е. почти недельный заработок36.
Легальные азартные игры были разрешены в России лишь в период Первой русской революции 1905 года, когда правительство старалось и таким способом заглушить в народе протестные настроения.
Но подпольные азартные игры продолжали процветать, и не только в столице, но и провинции. Что касается нижегородских властей, то они не могли не реагировать на эту ситуацию. 6 февраля 1906 года Нижегородский губернатор информировал уездных исправников, что до его сведения дошло о допуске в клубах и общественных собраниях различных азартных игр, запрещенных статьей 260 Устава о предупреждения и пресечения преступлений. Ввиду этого он приказал уездным исправникам «иметь строгое наблюдение за недопущением указанных игр», предупредив клубы и собрания, чтобы в случае неисполнения этого «к ним будут приняты самые строгие меры до закрытия включительно». Нижегородскому полицмейстеру также поручалось «иметь наблюдение за исполнением настоящего распоряжения как в означенных клубах, так и в других подобных учреждениях».
Одновременно предупреждались об ответственности правления Нижегородского общественного собрания; Коммерческого собрания, Общества велосипедистов и Торгово-промышленного клуба о недопущении азартных игр. В противном случае им грозило закрытие37.
Через год 14 марта 1907 года губернатор М.Н. Шрамченко вновь информировал полицмейстера и уездных исправников об аналогичной ситуации, и что в клубах и общественных собраниях губернии «допускаются, несмотря на неоднократные распоряжения о прекращении различные азартные игры».
«Признавая необходимым прекратить всякое нарушение» закона, губернатор предлагал начальникам полиции «установить строжайшее наблюдение за недопущением во всех клубах и общественных собраниях таких игр, в которых выигрыш зависит от случая». При этом предупреждалось, что если и после этого им будут получены сведения о существовании азартных игр, то «вся ответственность за это падает на начальников полиции»38.
И в начале нового столетия ярмарочная полиция продолжала не бедствовать, традиционно занимаясь своим «непосильным трудом» - вымогательством. Достоянием общественности в то время стали откровенная ксенофобия губернатора А.Н. Хвостова против евреев, которых стали выдавливать с ярмарки, требуя с них свидетельства о несудимости. Не представивших в течение суток высылали. Этим тотчас же воспользовалась полиция, принявшись за привычное дело по пополнению свого нищенского существования. Происходило это так: торговца - иудея высылают, но он за мзду тотчас же поселяется в другом полицейском участке; вскоре его и оттуда высылают и так до бесконечности, пока у несчастного были деньги39.
В результате, высылка превратилась в фикцию, и считалось, что губернаторские приказания выполнялись. По сложившейся традиции якобы высшее полицейское начальство не знало (да и не хотело знать) о проделках подчиненных, полицмейстер в свою очередь не вмешивался «в личные дела» пристава, тот – своих помощников и так по нисходящей. Всем было удобно и комфортно.
Показателем того, что уездная полиция, несмотря на все нарекания населения, все же действовала слаженно и эффективно, подтверждают документальные материалы. За исполнение служебных обязанностей, прежде всего за борьбу с преступностью и нарушениями общественного порядка, полицейские чины представлялись к высоким государственным наградам. Так, в 1901 году орденом Святого Станислава третьей степени был удостоен пристав II Кремлевской части Богородский, а в 1907 году ордена Святого Владимира четвертой степени - исправник Нижегородского уезда Сомов. В 1902 году по рапорту нижегородского полицмейстера, за успехи в службе Николай II наградил пристава первого стана Лукояновского уезда коллежского асессора Успенского и полицейского урядника четвертого участка Арзамасского уезда унтер-офицера Баландина именными часами. Распоряжением губернатора того же года объявлятся благодарность уряднику третьего участка Горбатовского уезда Домнину "за энергичные действия при розыске денег в сумме одна тысяча четыреста рублей, похищенных из винной лавки на станции Ворсма. Орденом Святого Станислава третьей степени был награжден помощник исправника Сергачского уезда Золотницкий40. За участие в охране порядка более двухсот полицейских чинов Нижегородской губернии получили медаль "За усердие", многие руководители нижегородской полиции награждаются правительством различными орденами.
Но традиционно полицейского аппарата в губернии, способного поддерживать охрану общественного порядка, явно не хватало. В сельской местности многие сотрудники полиции, во время революционных событий, чувствуя серьезность положения, прятались от народа. Губернские власти пытаются нормализовать положение, используя вооруженную силу, военно-полицейскую дружину из монархически преданного населения. На укрепление нижегородской полиции в 1905 году было ассигновано семь тысяч рублей.
1 Протоколы Нижегородской городской думы за 1902 год. Н.Новгород, 1903. Ст. 112
2 Волгарь. 1907. 3 июля (хроника)
3 ЦАНО. Ф.5. Оп.51. Д.20671. Л.1
4 Трайнин А. Преступность города и деревни в России //Русская мысль. 1909. №7. С.3
5 Гациский А.С. Материалы для уголовной статистики Нижегородской губернии за десять лет (1854-1863 гг.). Нижегородский сборник. Т.I. Нижний Новгород, 1869. С. 154
6 Правительственный вестник. 1906. 16 июля
7 Смирнов Д.Н. Очерки жизни и быта нижегородцев в начале двадцатого века. С.110
8 Нижегородский листок. 1911. 2 сентября.
9 Инструкция городовым нижегородской полиции. Нижний Новгород, 1908.
10 ЦАНО. Ф.5. Оп.2. Д.14. Л.21.
11 Там же. Л. 25
12 Оглоблин Н.Н. Из Нижнего Новгорода до Казани //Исторический архив. 1907. №1. С.117
13 Волгарь. 1908. 6 мая
14 Волгарь. 1911. 16 апреля
15 Всеподданнейший отчет по Нижегородской губернии за 1913 год. Нижний Новгород, 1914. С.56
16 Волгарь. 1913. 4 марта
17 Волгарь. 1914. 16 апреля
18 ЦАНО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1084. Л. 1-3
19 ЦАНО. Ф. 5. Оп.1. Д. 1060. Л. 2-2об
20 См.: Вестник Европы. 1913. №2. С.371-374
21 Волгарь. 1914. 4 – 7 декабря
22 Тарновский Е.Н. Война и движение преступности в России в 1911 – 1916 гг. //Пролетарская революция и право. 1918. №1-4. С.100-112
23 Волгарь. 1916. 3 июля
24 Волгарь. 1916. 20 ноября
25 Волгарь. 1916. 28 августа
26 ЦАНО. Ф.342. Оп.1 Д.4421. Л.63
27 Революционное движение в Нижегородской губернии (1903 – 1917 гг.) //Сб. докум. Горький, 1971. С.35
28 Колябин В. Нижегородская полиция на рубеже веков //Курс – 1996 - №№ 43,45/46
29 Звездин А. Конокрадство в Нижегородской губернии //Нижегородская земская газета. 1910. №14. 8 августа
30 Левенстим А. А. Профессиональное нищенство, его причины и формы: Бытовые очерки.СПб., 1900. С.82
31 Материалы, изданные учрежденной при Министерстве Юстиции Комиссии для разработки вопроса о мерах против профессионального нищенства и бродяжничества. СПб, 1899. Т.1.С. 45-46
32 Ковалевский П.Н. Нищие духом. // Трудовая помощь.1901. № 7. С. 207-208
33 Нижегородский листок. 1900. 31 мая. С.3
34 Нижегородский листок. 1900. 17 января
35 Нижегородский листок. 1900.10 марта
36 Нижегородский листок. 1900.21 марта
37 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 6. Д. 2671. Л.12-13
38 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 6. Д. 2691. Л.11
39 Мельников А.П. Указан. соч. С. 289
40 Лушин А.Н. Нижегородские полицмейстеры. Нижний Новгород, 1998. С.9
<< Назад Вперёд>>
