История русского народного хозяйства

Торговля Руси с греками нам известна гораздо лучше, чем торговые сношения с арабами и народностями, живущими по Волге, известна, главным образом, благодаря тем дошедшим до нас договорам, которые были заключены в X в. русскими князьями с Византией и которые сообщает начальная летопись.

Шлёцер, занявшись впервые изучением их в начале XIX в., рассматривает их, однако, как позднейшую вставку, указывая на то, что летописные сообщения неправдоподобны, содержание договоров противоречит духу времени, византийские источники о них молчат⁶⁶.

На эту точку зрения стали и другие историки: Соловьев (заявляет, что это позднейшая вставка)⁶⁷, Сергеевич ("в договорах все сомнительно и спорно", "ни один из них не известен византийским историкам")⁶⁸. Напротив, в защиту их выступили Круг⁶⁹, Погодин, указывающие на соответствие между ними, сообщениями византийского императора Константина и засвидетельствованными памятниками обычаями норманнов⁷⁰, а также Самоквасов, обращающий внимание на молчание византийских летописцев о договорах объясняется отсутствием византийских летописей первой половины X в., напротив, в "Истории" же Льва Диакона, которая относится к тому же времени, о договоре Олега с греками упоминается ясно и неоднократно⁷¹, что же касается легендарности похода Олега на Константинополь, то получившаяся "бессмыслица принадлежит Шлецеру, а не русскому летописцу"⁷².

Ввиду этого, Владимирский-Буданов уже в 1888 г. признавал, что важнейшие основания для подозрения договоров с греками в подлинности отвергнуты, и эти договоры "имеют чрезвычайную важность для истории русского права"⁷³. И другие исследователи (Соколовский, Димитриу, Мулю- кин, Мейчик) не возбуждали более сомнений в этом, а Лонгинов утверждает, что они представляют яркую картину древне-русской эпохи, "среди многочисленных, нередко противоречивых и запутанных повестей того времени блестят путеводною звездою"⁷⁴. Даже Сергеевич, 20 лет спустя после того как он совершенно отказался от договоров с Византией в качестве источников русского права, все же вынужден был признать, что в "настоящее время никто не отвергает достоверности договоров Олега, Игоря и Святослава", и они являются весьма существенными в качестве "древнейших памятников наших международных сношений", хотя он и указывает на то, что "история договоров с греками представляет многие неясности"⁷⁵. Но этот упрек можно было бы сделать и большинству других исторических памятников.

Наиболее спорным является вопрос о взаимоотношениях между договорами. Их насчитывается четыре, из которых текст первого — договор Олега 907 г. — не сохранился, а лишь изложен летописцем, тогда как текст остальных трех договоров — Олега 911 г., Игоря 945 г. и Святослава 971 г. — помещен в летописи, хотя и передан, по-видимому, в редакции несколько попорченной и неполной. Сомнения возникали по поводу первого договора 907 г. В то время как Срезневский, Бестужев-Рюмин, Сокольский, Пахман, Мейчик признают его вполне самостоятельным договором, Звере считает его лишь предварительным соглашением⁷⁶. Барац усматривает в нем документ, сочиненный на основании последующего договора 945 г.⁷⁷, а Шахматов полагает, что он взят из состава договора 911 г. и перенесен летописцем в 907 г.⁷⁸ И, по мнению Сергеевича, ограничительные статьи, которые касаются торговли русских с Византией, не могли входить в договор 907 г., когда русские полчища стояли еще у ворот Константинополя — греки думали тогда лишь о том, как бы поскорей убрать Олега с его воинством со своей территории, но не могли вести никаких переговоров об условиях торговли. Но в то же время он не соглашается с тем, чтобы договор 907 г. имел предварительный характер в смысле установления общих начал для последующего окончательного мира, ибо это было бы слишком искусственно для первобытных условий того времени⁷⁹.

Как бы то ни было, вопрос этот при изучении истории торговли имеет лишь второстепенное значение. Для нас важно признание подлинности договоров, заключенных русскими князьями с Византией, того обстоятельства, что содержание их дает нам действительно сведения о жизни X в., а не сочинено впоследствии. Это позволяет рассматривать договоры в качестве источника, характеризующего торговлю Руси с Византией в древнейшую эпоху. Но заимствованы ли отдельные части договора 907 г. из последующих договоров того же X в. и являлся ли договор 907 г. действительно таковым, а не только проектом договора или договором, устанавливающим лишь общие начала, — это мало меняет дело. Во всяком случае, и он сообщает о том, как производилась торговля Руси с греками в рассматриваемую эпоху. Договоры эти, как видно из летописи, являлись результатом предварительных военных походов русских князей на Византию.

Производившие грабительские нападения на страны Запада (Францию. Британские острова и т.д.) норманны, укрепившись на Днепре, стали совершать непрерывные набеги на Византию. Восточная Европа представляла для них выгоду не столько сама по себе, сколько тем, что через нее пролегал путь "из варяг в греки", в Византию, где было чем нож и виться⁸⁰.

Уже спустя 20 лет после того, как в Киеве основалось новое русское государство, оно совершает поход на Царьград. На основании найденной венецианской хроники, двух речей патриарха Фотия по поводу русского нашествия и некоторых других свидетельств выяснилось, что поход был для русских удачен, и, заключив мир под стенами Царьграда, они удалились от города⁸¹, и Олег, овладев Киевом и заставив древлян, северян и радимичей платить ему дань, стал помышлять об исполнении заветной мысли — добыть золото и паволок греческих.

Летописец подробно описывет, как "иде Олег на греки, Игоря оставив Киевечто он там учинял и вытворял."Много убийство сотвори около града Греком, и разбита многы палаты, и пожгоша церкви: а их же имаху пленникы, овех посекахуу другие же мучаху, иныя же растреляху, а другыя в море вметаху, и на многа зла творяху Русь Грекоми. В результате вернулся в Киев с богатой добычей,"неся золото, и паволоки, и овощи, и вина, и всякое узорочье". И на этом основании его прозвали вещим:"бяху болюдие погани и невеголоси — поясняет летописец⁸². При этом Олег заключил в 907 г. Соглашение с греками, касавшееся торговли Руси с Византией, а затем новый договор с 911 г. Эти договоры по своему содержанию в сущности свидетельствовали о том, что русские имели в виду посещать Византию и с мирными намерениями, хотя, надо сказать, из предыдущего (приведенного нами) изложения летописи такого намерения вовсе не видно. Все внимание греков при заключении договоров с Олегом "сосредоточено на том, как бы обуздать воинскую наглость Руси, как бы заставить ее приходить в Грецию с куплей и с миром"⁸³. "Греческое правительство должно было позаботиться об обуздании приезжавшей в Царьград Руси"⁸⁴.

Однако, несмотря на то, что мир с Византией был установлен, как только Олега заменил Игорь, договор потерял всякое значение, и Игорь со своей стороны пошел "на Греки" и стал творить те же неистовства, которые производил до него Олег: "гвозди железный посреди главы въбивахуть им, много же святых и церквей огневи предаша. монастыре и села пожьгоша", и при этом, конечно, иименья немало от обою страну взяша"⁸⁵. Греческий огонь заставил его вскоре возвратиться 44восвояси". Но Игорь не унывал, а "прищед нача совокупляти вое многи" и снова "поиде на Греки, влодьях и на коних, хотя мьстити себе". Греки, узнав об этом, начали просить,"глаголя: не ходи, но возьми дань юже имал Олег придамь и еще к той дани Игорь стал советоваться с дружиной. Последняя решила: неизвестно еще, "кто весть, кто одолеет, мы ли, оне ли"; к чему нам воевать, раз мы можем не бившеся имети злато, и сребро, и паволоки". Игорь послушался дружины, взял у греков злато и паволоки и отправился домой"⁸⁶. Цель ведь была достигнута, дань получена. В следующем 945 г. был заключен новый мирный договор с греками.

То же повторилось при Святославе. Он заявил грекам: ихочю на вы ити и взяти град ваш". Они предложили ему не ходить, а взять дань, но не дали, и Святослав стал "грады разбивать". После этого он получил дань, почти дойдя до Царьграда. "Взя же и дары многи и возвратися в Переяславець с похвалою великою". Но, желая,"иметь мир и совершену любовь со всяким великим царем Гречыжим", и он заключил договор — уже четвертый — с Византией 971 г.⁸⁷

Любопытны и последующие факты, сообщаемые летописью. Когда Владимир св. отказал варягам в выкупе, они потребовали от него, чтобы он, по крайней мере, показал им "путь в Греки", где бы они, очевидно, могли вознаградить себя⁸⁸. Тот же Владимир стал в 988 г. добиваться руки греческий царевны Анны. Она на это ответила 44Луче бы ми зде умрети". Но братья стали ей объяснять необходимость согласиться: "Гречьскую землю избавишь от лютые рати; видиши ли колько зла створиша Русь Греком и ныне аще не идоши, тоже имут сотворити нам"⁸⁹. Греки, видимо, весьма боялись Руси, ожидая от нее всякого зла, а Русь смотрела на Грецию, как на источник легкой наживы.

На первый взгляд основная мысль договоров не имеет ни малейшего отношения к торговле. У Олега "греци почашамира просити", а не торговли; Игорь точно так же обновляет "ветхий мир", наконец, и Святослав говорит: "Хочу имети любовь с царем", а не торговлю. Однако это еще ничего не доказывает. Мир являлся необходимым условием торговли, он обозначает нечто более общее, из чего затем вытекала возможность достижения и более специальных целей, в том числе возможности торговать. Грекам нужно было обезопасить себя от нападений Руси, заменить насилия их мирным обменом. Они готовы были давать Руси то же злато, те же паволоки и другие предметы, но без того, чтобы Русь предварительно жгла и грабила страну, мучила и "в море метала" жителей ("не погубляй града"), и с тем, чтобы князья с своей стороны давали в обмен за получаемые от греков товары свои — невольников, воск и меха. Ради этого они и заключали договоры. В последних мы находим ряд статей, касающихся именно торговли, так что отрицать эту цель нет основания.

Больше всего о торговле говорится именно в первом договоре 907 г., где греки ставят следующие условия русским, приезжающим в Царьград: "Аще придут Русь бес купли, да не взимают месячины; да запретит князь своим приходящим Руси зде, да не творят пакости в селех в стране нашей; приходяще Русь да витают у святаго Мамы и послеть царьство наше и да испишют имена их и тогда возьмуть месячное свое, — первое от города Киева и паки ис Чернигова и ис Переаславля и прочии гради; и да входять в град одними вороты с царевым мужем, без оружья, мужь 50 и да творять куплю, якоже им надобе, не платяче мыта ни в чем же"⁹⁰.

Здесь мы находим, прежде всего, общее правило, чтобы Русь, являясь в Византию, "не творила пакости", не занималась вместо торговли грабежом и насилиями. Мало того, в целях предосторожности приезжающим в Царьград купцам предоставляется жить только в предместьях у монастыря св. Мамы, но отнюдь не в городе; они предварительно переписываются греческими властями ("да испишють имена их"); они могут входить в город только через одни определенные ворота, партиями не более 50 человек, без оружия и в сопровождении царева мужа, т.е. греческих властей. Все это устанавливается "да не творять пакости в стране нашей". "Греки побаивались Руси, — поясняет Ключевский, — даже приходившей с законным видом"⁹¹.

Все эти предосторожности находятся в связи с характером торговли того времени. Такие меры, как обязанность иноземных купцов селиться за городом или по другой стороне реки, протекающей через город, на островке или во всяком случае подальше от прочего населения в предместьях, находим везде и повсюду на Западе в средневековую эпоху⁹². Мы видели это в хазарской столице Итиле, увидим в отношении немецких поселений на Руси. Первоначально новгородцы даже, по-видимому, не впускали немцев в город, а торговля происходила в Гостинополе, которое было, как можно думать, островом на Волхове. В Пскове немецкое торговое подворье находилось в предместье на левом берегу р. Великой и немцам запрещалось переходить на другой берег реки в город⁹³. Точно так же требование приходить в город без оружия, ходить по городу не иначе, как в сопровождении местных властей, устанавливается сплошь и рядом в отношении иностранцев — последнее нередко и в целях защиты от нападений местного населения. Еще ранее по приказу греческого императора франки толпою не смели посещать город, но могли входить по 5 или 6 человек⁹⁴. Самое пребывание русских купцов имело лишь временный характер — они получают месячное содержание, причем в требованиях, предъявляемых Олегом, говорится о том, что эта "месячина" в виде хлеба, вина, мяса, рыбы и овощей должна им выдаваться на 6 месяцев⁹⁵. Очевидно, такой порядок выдачи припасов на полгода установился, он сохранен и в договоре Игоря 945 г. Здесь говорится, что русские не могут "зимовать у святого Мамы", как и "в устье Днепра". Белобе- режи, ни у святого Ельферья; но "егда придет осень, да идуть в домы своя в Русь" (ст. 2. 10)⁹⁶,⁹⁷. И это соответствует рассматриваемой эпохе — речь идет о временных поселениях иностраннных купцов, караваны которых появляются в определенные времена года и по распродаже товаров возвращаются обратно⁹⁸, так что по этому договору 945 г. Руси не дозволяется зимовать не только в Царь- граде, но и в весьма отдаленном от него устье Днепра — они обязательно должны отправляться домой. Так велик был страх греков перед насилиями со стороны руссов, они желали иметь их возможно дальше от Черного моря, где купцы легко превращались в пиратов.

В правах русских, оговариваемых Олегом, прибавлено также, "да творят иммовъ, еликохотятъ". Имеются в виду баня и пользование колодцами в Царьграде. Баня являлась исконным русским обычаем. Ольга "веле древлянам мовъ сотворити". Одинаковое с русскими разрешение пользоваться пресной водой для мытья получили венецианцы и генуэзцы по договорам с греками. По возобновленному договору с Исааком Ангелом 1192 г. генуэзцам разрешалось набирать воду из цистерн для домашнего употребления, но с тем, чтобы они не засоряли и не загрязняли их купаньем скота⁹⁹.

Приведенные выше постановления договора Олега 907 г., устанавливающие условия пребывания русских в Царьграде и предохраняющие греков от насилий, повторяются и в договоре Игоря 945 г. (ст. 2)¹⁰⁰.

Впрочем, отчасти упомянутая 2-я статья договора 945 г. отклоняется от договора 907 г. Исключено упоминание о беспошлинной торговле русских; из фразы "да творят куплю якоже им надобе, не платяче мыта ни в чем же", последние слова "не платяче" и т.д. отпали. Купленные паволоки "да показываешь цареву мужю и то е запечатает и дасть им". Обязанность предъявлять купленные товары цареву мужу наводит на мысль о том, что это делалось не только для накладывания им клейма на товары, но и для взимания сбора с купленных товаров. "Царев муж" фигурировал в качестве своего рода посредника между местным населением и Русью (своего рода маклера) для устранения непосредственных сношений между ними, как это было в рассматриваемую эпоху и в Западной Европе, и на Востоке. Но задачей такого посредника являлось и следить за уплатой иностранцами торговых сборов. Наконец, "царев муж" являлся, по-видимому, и судьей в столкновениях между русскими и греками, который чинит управу при всякой совершенной кривде ("кто от руси или от грек створить криво, да оправляешь mo")¹⁰¹.

В ст. 2-й договора 945 г. установлено еще новое ограничение для русских купцов: они могут "купити паволок лишь по 50 золотник". Такое стеснение в отношении приобретения паволок (не более чем на 50 золотых на каждого) находим в Византии и в отношении купцов других национальностей (например, в договоре с Болгарией 715 г.)¹⁰².

Прибавлена и дальнейшая предосторожность со стороны греков — приходившие в Царьград русские послы и гости обязаны иметь при себе грамоты от князя и бояр с указанием числа отправленных судов, в доказательство того, что "с миром приходят". "Требование греков в договоре с Игорем, чтобы все мореходы российские, — говорит Карамзин по этому поводу, — предъявляли от своего князя письменное свидетельство о мирном их намерении, имело без сомнения важную причину: ту, кажется, что некоторые россияне под видом купечества выезжали грабить на Черное море, а после вместе с другими приходили свободно торговать в Царьград. Надобно было отличить истинных купцов от разбойников"¹⁰³. Такая выдача грамот купцам вообще практиковалась в те времена: по договору греков с дунайскими болгарами 715 г. в обеих странах купцов надлежало снабжать грамотами и печатями, в противном случае товары отбираются; в договоре Владимира св. с волжскими болгарами 1006 г. русским и болгарам предоставлено торговать по Волге и Оке с выдачей и тем и другим печатей. И впоследствии представление таких письменных свидетельств, выданных на родине купца, было обязательно для приезжих иностранцев в качестве удостоверения личности¹⁰⁴.

Корабли посылаются в Византию — согласно этой статье — князем и боярами. Они отправляют послов и гостей, т.е. своих собственных приказчиков и вольных гостей¹⁰⁵. "А великий князь русский и бояре его да посылают в греки к великим царем гречьским корабли, елико хотять, со слы (с послами) и с гостьми якоже им установлено есть" (т.е. как установлено — по толкованию Владимирского-Буданова — в договоре 907 г.). "Дань, которую собирал киевский князь, как правитель, — поясняет В. О. Ключевский, — составляла в то же время и материал его торговых оборотов: став государем, как конинг, он, как варяг, не переставал еще быть вооруженным купцом"¹⁰⁶.

Наконец, ст. 8 договора 911г. упраздняет береговое право. Как указывает Мейчик на основании источников, оно практиковалось в Византии еще в XII в., причем суда, выбрасываемые бурей, подвергались разграблению не только тогда, когда они принадлежали иностранцам, но, по-видимому, и будучи собственностью туземцев. Правительство пыталось бороться с "безумным обычаем", согласно которому прибрежные жители не только не оказывали никакой помощи кораблю, застигнутому бурей, а напротив, хуже всякого урагана разносили и расхищали все, чего не унесло море". В договорах, заключенных Византией с различными государствами, корабельщиками потерпевшим крушение, предоставляется возможность спасать и продавать свой груз, местные же жители должны оказывать им помощь и получают за это вознаграждение¹⁰⁷. И в ст. 8 договора 911 г. говорится о таком случае крушения греческой ладьи, и если при этом случается кто-либо из русских, то он обязан спасать (или охранять) ладью с грузом и провожать ее в землю христианскую (греческую) до безопасного места.

Однако статья эта вызвала много споров. Не ясно, где выброшен корабль и что следует понимать под "чужой" землей ("аще вывершена ладья будет ветром великом на землю чюжю"). Лонгинов полагает, что чужая земля есть для греков земля русская, для русских — земля греческая, так что обе стороны взаимно гарантируют друг другу помощь при кораблекрушении, тогда как он считает невозможным подводить под чужую землю страну третьего народа, ссылаясь при этом на другие договоры — нигде место разбития судна не переносится за пределы дружественной державы¹⁰⁸. В этом смысле понимает эту статью Баран, переводя дальнейшую фразу "аще ли ключится тако же проказа лодьи Руст ей, да проводим ю в Русскую землю" словами: "равным образом такую же помощь должны оказывать и греки, если подобное несчастье случится русскому кораблю близ земли греческой"¹⁰⁹. Напротив, А. С. Мулюкин утверждает, что чужая земля есть именно третья страна, а не греческая и не русская.

Говорится об обязанностях русских, оказавшихся на месте крушения ладьи, отослать ее в Грецию, а также о том, что крушение произошло "близземли Грецькы" — значит, это не греческая земля. Но это и не земля русская, на что указывает случайное нахождение на месте крушения ладьи русских и налагаемая на них обязанность проводить ладью "в Русскую землю"¹¹⁰. Наконец, Мейчик полагает, что статья имеет односторонний характер, устанавливая обязанность только сопровождения русскими греческой ладьи, подвергшейся крушению, но не предоставляя тех же прав русским. Он указывает на то, что хотя в статье и упоминается о русской ладье, но последняя могла означать ладью греческую, отправляющуюся в Русь, подобно тому как впоследствии на Руси называли гречниками русских купцов, торговавших в Греции¹¹¹,¹¹².

Статья эта во всяком случае любопытна в том смысле, что свидетельствует о готовности не только Византии, но и Руси уже в X в. отказаться от берегового права и оказывать при кораблекрушении всякое содействие к спасению товаров и к возвращению их владельцам. Но утверждать, что она не имела действия на Руси, как делает А. С. Мулюкин, после изложенного было бы трудно. Есть основания предполагать, что она именно относилась к грекам, приезжавшим на Русь, и в этом отношении, как справедливо указывает Сергеевич, является единственной, распространяющей действие договора 911 г. за пределы греческой территории. "Статьи частного международного права, — продолжает он, — предназначались для действия только в пределах греческой территории и притом в столкновениях русских с греками. Надо было обеспечить спокойствие Константинополя и его окрестностей и в то же время удовлетворить русских, обычаи которых именно и угрожали спокойствию и безопасности греческих подданных". С одной стороны, греки сохраняли русские обычаи, поскольку они были терпимы и даже ссылались на русский закон, "чтобы северные варвары видели, что в договорах содержится их право", с другой стороны, поскольку русские обычаи угрожали спокойствию и противоречили условиям культурной жизни, "их надо было искусно обойти и заменить началами греческого права". "Русь часто и в значительном числе приезжала в Константинополь, оставалась там подолгу и вела себя не совершенно спокойно... Но если греки и приезжали в Русь, то весьма редко". О пребывании их в Руси по своим делам указаний в источниках не встречается¹¹³.

На этой точке зрения стоят и другие авторы, указывая на то, что заинтересована в договорах "была Византия, а не Русь, для которой в то время даже выгоднее было быть свободной от всяких уз и препятствий в своих стремлениях к добыче"¹¹⁴, что "Русь ездила в Грецию, но не греки в Русь и в договорах нигде нет указаний, чтобы какое-нибудь из их постановлений имело применение в России. В самом деле, какой интерес для греков в смысле торговли могла представлять бедная Русь того времени?" "Сам знаменитый путь из Варяг в Гре- кы... назывался путем в Грецию, а не из Греции"¹¹⁵.

Характер путешествий руссов в Византию можно усмотреть из описаний византийского императора Константина Багрянородного, жившего в X веке. Подвластные руссам славянские племена вырубают зимою в горах лес и строят из него ладьи, а когда растает лед. отводят их в близлежащие озера, сплавляют до Киева и здесь вытаскивают на берег и продают руссам. Руссы покупают одни остовы судов, весла же, уключины п другие снасти берут сами из старых судов.

Снарядив таким образом судна, руссы спускаются по Днепру до Витичева, платящего им дань, и, прожив здесь два-три дня, пока соберутся однодеревки (лодки) из отдаленных местностей, отправляются в путь. Первый днепровский порог Ессупи, к которому они подходят, очень узок и имеет высокие и острые камни, которые издали кажутся островами; руссы не решались плыть прямо через порог, а останавливались на некотором расстоянии от него, выходили на берег, оставив груз на судах, а затем, ощупав дно босыми ногами, с великой осторожностью проводили суда через это узкое место между торчащими камнями и берегом. Таким же образом они проходили второй и третий порог и достигали четвертого, где оставляли часть своей дружины на страже из-за печенегов, вытаскивали из лодок груз и высаживали скованных невольников, которых вели на расстояние 6 тыс. шагов, пока не миновали порога. Прочие же тянули суда волоком или несли их на плечах, а за порогом спускали их опять в воду, снова погружали и плыли далее. Минуя остальные пороги, руссы подходят к карийскому перевозу, куда являются печенеги для нападения на них. Затем подъезжают к острову св. Григория, после чего им не приходится опасаться печенегов уже до самой реки Селины, в четыре дня достигают устья Днепра, где находится остров св. Эферия, здесь отдыхают два-три дня и в это время снабжают суда парусами, мачтами, веслами, которые привозят с собой, а затем продолжают путь к реке Селине, рукаву Дуная. Но тут их снова со всех сторон окружают печенеги, и если, как нередко бывает, вода прибьет однодеревку к берегу, то все выходят из нее, чтобы общими силами вступить в борьбу с печенегами. Переплыв Селину, руссы входят в устье Дуная, из Дуная проходят через Конопу, а затем Констанцию к рекам Варне и Дицине, которые все текут по стране булгарской. Оттуда они направляются в область Месемврийскую и таким путем совершают свое трудное, исполненное опасностей и препятствий путешествие¹¹⁶.

К этому времени император Константин прибавляет, что зимою, с наступлением ноября, князья руссов со всем народом покидают Киев и отправляются в другие города или в земли древлян, дреговичей, кривичей, северян и прочих славян, им подвластных. Здесь проводят они зиму, а когда вскроется Днепр, возвращаются обратно в Киев и, собрав свои суда и надлежащим образом снарядив их, ибо их могут тревожить печенеги, совершают указанный путь в Грецию.

Как бы мы ни относились скептически к торговле руссов с Византией, но нельзя отрицать того, что независимо от приведенных выше статей договоров, трактующих о торговле, и в этом путешествии, описанном Константином, имеется не что иное, как плавание с торговой целью. Тот груз, который руссы у первого порога оставляли на судах и который у четвертого порога нагружали (вещи — res), состоял не из одних только припасов на время пути и снастей, которыми они снаряжали суда на острове Эферия¹¹⁷.

Читая этот рассказ императора, говорит В. О. Ключевский, легко понять, какими товарами грузила Русь свои торговые караваны лодок, сплавлявшихся летом к Царьграду: это была дань натурой, собранная князем и его дружиной во время зимнего обеда, произведения лесных промыслов, меха, мед. воск. К этим товарам присоединялась челядь, добыча завоевательной дружины¹¹⁸.

Киевский князь "делился со своей дружиной, которая служила ему орудием управления, составляла правительственный класс. Этот класс действовал, как главный рычаг, в том числе и в другом обороте, и политическом, и экономическом: зимою он правил, ходил по людям, побирался, а летом торговал тем, что собирал в продолжение зимы... К торговому каравану княжескому и боярскому примыкали лодки и простых купцов, чтобы под прикрытием княжеского конвоя дойти до Царьграда".

Вообще все путешествие, как заметил еще Погодин, было столь же торговым, как и военным, ибо каждый раз приходилось отбиваться от печенегов; неудивительно, что "торговые караваны имели характер военный"¹¹⁹. Но они были военными не только ввиду необходимости отражать нападения, но и потому, что караван и сам производил нападения — переход от обороны к наступлению был весьма прост и легок. Это вполне соответствовало характеру деятельности норманнов.

"Северные викинги занимались торговлей и разбоем одновременно, иногда отправляясь для грабежа, иногда для обмена, и нередко торговые путешествия у них соединялись с военными плаваниями. В таком случае они заключали перемирие с прибрежными жителями тех местностей, куда они приставали, чтобы торговать с ними, обменивая одни товары на другие. Но как только обмен заканчивался, назначенный для него срок приходил к концу, мир снова прекращался и снова возобновлялись военные действия"¹²⁰.

Так поступали, по-видимому, и руссы — те же норманны. И по поводу руссов император Константин говорит, что они приходят в Царьград sive belli sive commercii causa — ради войны или ради торговли¹²¹.

Любопытен не только факт соединения торговли и разбоя в руках одних и тех же лиц, как указывал еще Егунов и как признают современные исследователи¹²², но не менее характерны и объекты торговли — продукты лесных промыслов и рабы. Ольга в бытность свою в Константинополе обещает прислать челядь, воск, меха¹²³; те же продукты (скора, воск, мед и челядь) вывозились, по словам Святослава, из Руси на Дунай¹²⁴. На первом плане стояла, по-видимому, торговля рабами, откуда славяне и получили свое название sclavi (т.е. рабы)¹²⁵. "Обрусевший норман оставался работорговцем¹²⁶. Поскольку производилась торговля, а не грабеж, последний все же предварительно должен был иметь место — надо было добыть живой товар для продажи. Происходило "внеэкономическое" присвоение¹²⁷. При таких условиях едва ли можно преувеличивать значение этой торговли в первобытную эпоху экономической истории России и говорить о существовании больших торговых городов на Руси того времени, как утверждает Ключевский¹²⁸.

С незапамятных времен, читаем у Ключевского, "Днепр был главной хозяйственной артерией, столбовой дорогой для западной полосы равнины". По Днепру шел "путь из Варяг в Греки", "своим низовым течением и левыми притоками Днепр протянул славянских поселенцев к черноморским и каспийским рынкам. Это-то торговое движение вызвало разработку естественных богатств занятой переселенцами страны... с тех пор меха, мед, воск стали главными статьями русского вывоза". "Следствием успехов восточной торговли славян, читаем далее, завязавшейся в VIII в., было возникновение древнейших торговых городов на Руси. Повесть о начале Русской земли не помнит, когда возникли эти города — Киев, Переяславль, Чернигов, Смоленск, Любеч, Новгород, Ростов, Полоцк... Довольно беглого взгляда на географическое размещение этих городов, чтобы видеть, что они были созданы успехами внешней торговли Руси... Возникновение этих больших торговых городов было завершением сложного экономического процесса, завершившегося среди славян на новых местах жительства... Восточные славяне расселялись по Днепру и его притокам одинокими укрепленными дворами. С развитием торговли среди этих однодворок возникли сборные торговые пункты, места промышленного обмена, куда звероловы и бортники сходились для торговли, для гостьбы, как говорили в старину... Мелкие сельские рынки тянули к более крупным, возникавшим на особенно бойких торговых путях. Из этих крупных рынков, служивших посредниками между туземными промышленниками и иностранными рынками, и выросли наши древнейшие торговые города по греко-варяжскому торговому пути"¹²⁹.

Правильнее будет сказать, что эти города великого водного пути времен Олега и Игоря были просто стоянками купцов-разбойников, как их характеризует М. Н. Покровский¹³⁰. О торговых городах нам ничего неизвестно, были только городища, укрепленные места. Сам же Ключевский указывает на то, что имелись лишь пункты, куда бортники и звероловы сходились для торговли. Как мы увидим ниже, и в следующие столетия влияние обмена на хозяйственную жизнь было еще весьма слабое¹³¹.

Мы имеем перед собой в эту эпоху тот строй, который обычно именуется первобытным. Конечно, возникает вопрос, насколько с ним совместимо вообще существование обмена. Однако описания путешественников свидетельствуют о том, что неевропейские народы иногда производят обмен даже на весьма ранней ступени хозяйственной жизни, когда весь остальной экономический строй еще сохраняет примитивный характер¹³². Лишь с дальнейшим ростом обмена и весь характер хозяйственной жизни должен измениться, именно по мере того, как обмен становится существенным фактором в хозяйстве.

---

⁶⁶ Шлёцер. Нестор. Русские летописи. Пер. Языкова. 1816. Т. II. С. 693 сл.
⁶⁷ Соловьев. История России. Т. I. С. 117.
⁶⁸ Сергеевич. Лекции и исследования по истории русского права. С. 99 сл., 113 сл.
⁶⁹ Krug. Kritischer Versuch zur Aufklarung der Bizantinischen Chronologic. 1810. S. 108. Русск. пер. С. 147.
⁷⁰ Погодин. О договорах русских князей Олега, Игоря и Святослава с греками // Русский исторический сборник. Т. I. Кн. 4.1838. С. 98-137 (а также кн. 3, с. 118 сл.). Его же. Исследования, замечания и лекции о русской истории. Т. III. 1846. С. 254, прим. 595.
⁷¹ По тексту греческой истории император Иоанн Цимисхий в переговорах со скифом Святославом ссылался на давний договор скифов с греками и на договор, нарушенный Игорем, отцом Святослава. В условиях Святослава, предложенных Ци-мисхию, по тексту истории Льва Диакона Калойского также упоминается о древнем законе, обязавшем греков признавать друзьями русских купцов в Константинополе, которому соответствует содержание договора 945 г. (Речь проф. Само-квасова на торжественном акте Варшавского Университета 30 августа 1886 г. // Варшавские университетские известия. 1886. № 6. С. 3, 9.) 37
⁷² Баснословным кажется, например, Шлёцеру "победоносное движение Олега к Царьгра-ду на кораблях, поставленных на колеса и снабженных парусами". На самом деле это была подвижная крепость, древне-русский "обозный град" или "гуляй-город", материалом для которого послужили лодки, поставленные на колеса. Или Шле-цер считает невероятным сообщение о парусах, сделанных по приказанию Олега после победоносного похода на Византию, парусах "паволочитых" и "кропинных", которые он толкует в смысле парусов из золотой парчи и крапивы. Но зто были паруса из шелковой ткани, которыми, как известно из истории, победители многократно оснащали свои суда, и паруса из кропины (а не крапивы), т.е. из бумажной или ситцевой материи" (Самоквасов. // Варшавские университетские известия. 1886. № 3. С. 4-7. Его же. Свидетельства современных источников о военных и договорных отношениях славяно-русов к грекам // Там же. 1886.
⁷³ Владимирский-Буданов. Обзор истории русского права. 2-е изд. 1888. С. 88.
⁷⁴ Лонгинов. Мирные договоры русских с греками, заключенные в X в. // Записки Одесского общества истории и древностей. Т. XXV. С. 395.
⁷⁵ Сергеевич. Лекции и исследования по истории русского права. С. 604. 616, 653.
⁷⁶ Звере. Древнейшее русское право. С. 135.
⁷⁷ Барац. Критико-сравнительный анализ договоров Руси с Византией. 1910. С. I сл.
⁷⁸ Шахматов. Несколько замечаний о договорах с греками Олега и Игоря // Записки неофилологического общества. Т. VIII. 1914.
⁷⁹ Сергеевич. Лекции и исследования по истории русского права. С. 617 сл.
⁸⁰ См.: Егунов. Торговля древнейшей Руси // Современник. Кн. X. 1848. С. 94-95.
⁸¹ Лonapee. Старое свидетельство о положении Ризы Богородицы во Влахорнах в новом истолковании применительно к нашествию русских в Византию 860 г. // Византийский Временник. 1895. Ч. II. Выи. 4. С. 581 сл. Шахматов. Древнейшие судьбы русского племени. С. 60. DeBoor. Der Angriff der Rhosauf Byzanz// Bvzantinische Zeitschrifl. 1895. S. 445. Васильевский. Русско-византийские исследования. Т. II. С. CXIX. Иконников. Опыт русской историографии. Т. II. Ч. 1. С. 120 сл.
⁸² Летопись по Лаврентьеве кому списку. 907 г. С. 29 сл.
⁸³ Егунов. Торговля древнейшей Руси. X. 1848. С. 110.
⁸⁴ Сергеевич. Лекции и исследования по истории русского права. С. 629.
⁸⁵ Летопись по Лаврентьсвскому списку. 941 г. С. 43.
⁸⁶ Там же. 944 г. С. 45.
⁸⁷ Там же. 971 г. С. 68-71.
⁸⁸ Там же. 980 г. С. 77.
⁸⁹ Там же. 988 г. С. 107-108.
⁹⁰ Там же.907 г. С. 31.
⁹¹ Ключевский. Курс истории России. I. С. 188.
⁹² См.: Кулишер. Лекции по истории экономического быта Западой Европы. 6-е изд. Ч. I. 1922. С. 194.
⁹³ Buck. Der deutsche Handel in Nowgorod bis zur Mine des XIV. Jahrhunderts. 1895. S. 11. Winckler. Die deutsche Hansa in Russland. S. 11 ff.
⁹⁴ Лонгинов. Мирные договоры русских с греками, заключенные в X в. С. 453.
⁹⁵ Насколько важна была упомянутая льгота (выдачи припасов), видно из того, что в 941 г. русы вынуждены были возвратиться из Греции за недостатком продовольствия (Лонгинов. Мирные договоры русских с греками, заключенные в X в. С. 471).
⁹⁶ Летопись по Лаврентьевскому списку. 945 г. Договор напечатан в: Хрестоматия по истории русского права. Сост. М. Владимирский-Бу данов. Выи. I.
⁹⁷ В рассказе императора Константина о путешествиях Руси в Царьград упоминается указанный здесь остров св. Ефсрия в устье Днепра и река Белая (см.: Погодин. О договорах русских князей Олега, Игоря и Святослава с греками. Т. I. Кн. 4. С. 114). По Лонгипову ("Мирные договоры русских с греками, заключенные в X в." С. 471), Белобсрежьс есть Белоберсжань, нынешний остров Березань.
⁹⁸ Мейчик. Русско-византийские договоры // ЖМНГ1. X. 1915. С. 302.
⁹⁹ Лонгинов. Мирные договоры русских с греками, заключенные в X в. С. 452.
¹⁰⁰ Это и навело некоторых авторов на мысль, что весь договор 907 г. заимствован из этой 2-й статьи договора 945 г. последующим переписчиком летописи и вставлен им иод 907 годом. Напротив. Владимирский-Буданов утверждает, что эта статья есть не что иное, как повторение договора 907 года (Хрестоматия по истории русского права. Сост. М. Владимирский-Бу данов. Вып. I. С. 12). Во всяком случае наличность приведенных постановлений в договоре 945 г. существенна для нас, ибо никаких сомнений в том, что последний договор является подлинным, не может быть.
¹⁰¹ Сергеевич. Лекции и исследования по истории русского права. С. 637.
¹⁰² Лонгинов. Мирные договоры русских с греками, заключенные в X в. С. 472.
¹⁰³ Карамзин. История Государства Российского. I. 245
¹⁰⁴ Звере. Древнейшее русское право. С. 20. Погодин. О договорах русских князей Олега, Игоря и Святослава с греками. Г. I. Кн. 4. Стр. 115-116. Лонгинов. Мирные договоры русских с греками, заключенные в X в. С. 464.
¹⁰⁵ Ключевский. Курс истории России. Т. I. С. 185.
¹⁰⁶ Там же.
¹⁰⁷ Мейчик. Русско-византийские договоры. С. 71 сл.
¹⁰⁸ Лонгинов. Мирные договоры русских с греками, заключенные в X в. С. 545—546.
¹⁰⁹ Барац. Критико-сравнительный анализ договоров Руси с Византией. С. 131
¹¹⁰ Мулюкин. К вопросу о договорах русских с греками // Журнал Министерства юстиции. XII. 1906. С. 101.
¹¹¹ Мейчик. Русско-византийские договоры. С. 64—65.
¹¹² Столь же спорно и окончание статьи. В тексте говорится: "аще ли ключится тако же проказа лодьи Рустей, да проводим ю в Русскую землю и да продают рухло тоя лодья и аще что может продати от лодья, воволочим им мы Русь, да егса ходим с Грекы или с куплю или в солбу к царевы вашему, да пустим я с честью проданное рухло лодья и.г". Соловьев переводит его так: если беда приключится близ земли русской, то корабль проводят в последнюю, груз продастся и вырученное Русь привезет в Царьград, когда приедет туда для торговли или посольством ("История России". Т. I. С. 120), следовательно, речь идет о русских, продающих груз и доставляющих вырученную сумму. Напротив, по Мейчику ("Русско-византийские договоры". С. 68-69), греки да продают груз этой ладьи на Руси, если что может быть продано, а с лодьи стащим его (груз) мы, Русь. Когда же Русь отправится в Грецию с посольством или с товарами, то отпустим греческих купцов с миром и с вырученными ими деньгами. В передаче Соловьева смысл вполне ясен, но переводить слова "пустим я с честью проданное рухло им" словами "вырученное Русь принесет в Царьград" довольно рискованно. Вторая передача точнее, и в указании на право греков продать на Руси свой груз и увезти вырученные деньги нет ничего странного. Необходимо было — как это делалось в других договорах, трактующих об отмене берегового права, — особо подчеркнуть, что спасенный с корабля груз принадлежит его владельцу и последний может распорядиться им но своему усмотрению. Но непонятно, почему греки оставляются на Руси до отправления в Византию русов с посольством или с товарами. Быть может, такое сопровождение греков Русью имело место в целях безопасности путешествия.
¹¹³ Сергеевич. Лекции и исследования по истории русского права. С. 629—633.
¹¹⁴ Димитриу. К вопросу о договорах русских с греками // Византийский Временник. 1895. С. 542.
¹¹⁵ Мулюкин. К вопросу о договорах русских с греками. С. 103-104.
¹¹⁶ Stritter. Memoriae Populorum etc. II. P. 975 ff. § 34 ff.
¹¹⁷ Так это объясняет Егунов ("Торговля древнейшей Руси". С. 90 сл.), но несомненно также из товаров, везомых в Византию. Таким же товаром являлись и упоминаемые Константином закованные невольники. С какой стати их везти в таком виде, если не для продажи? И вообще из всего описания путешествия получается впечатление, что оно производилось с торговой целью; на военный набег оно совершенно не походит. Другое дело, что главным товаром, доставляемым в Византию, являлись, по-видимому, эти невольники, а остальные товары были результатом тех зимних путешествий князей по покоренным землям, которые совершались ради получения дани (полюдия).
¹¹⁸ Ключевский. Курс истории России. Т. I. С. 185.
¹¹⁹ Погодин. Исследования, замечания и лекции о русской истории. Т. III. С. 252—253.
¹²⁰ Стрингольм. Eigilis saga. I. С. 257. Погодин. Исследования, замечания и лекции о русской истории. Т. III. С. 254.
¹²¹ Stritter. Memoriae Populonim etc. II. P. 981. § 34.
¹²² Первый вообще утверждает, что Русь имела в виду не торговый обмен, а добычу, вторые подчеркивают, что она "столько же намеревалась торговать, сколько и грабить" (Мулюкин. К вопросу о договорах русских с греками. С. 104), что она "прибывая в Византию, обнаруживала стремление к добыче" (Димитриу. К вопросу о договорах русских с греками. С. 542), что грекам необходимо было позаботиться об обуздании приезжавшей в Царьград Руси (Сергеевич. Лекции и исследования по истории русского права. С. 629).
¹²³ Летопись по Лаврентьевскому списку. 955 г.
¹²⁴ Там же. 969 г.
¹²⁵ Иконников. Опыт русской историографии. Т. П. Ч. 2. С. 151.
¹²⁶ Покровский. Очерк истории русской культуры. Т. I. С. 56.
¹²⁷ Покровский. Русская история. Т. I. С. 64.
¹²⁸ Ключевский. Курс истории России. Т. I. С. 149, 157.
¹²⁹ Там же. Т. I. С. 144-145. 148-149.
¹³⁰ Покровский. Русская история. Т. I. С. 81.
¹³¹ Плеханов. История русской общественной мысли. Т. I. С. 56 сл. и ниже.
¹³² И все же едва ли можно говорить — как это делает В. В. Святловский — о примитивно-торговом государстве ("Примитивно-торговое государство как форма быта". 1912). ибо торговое государство означает не такое, которое вообще знает торговлю, а такое, где торговля достигла уже значительного развития, играет роль в хозяйственной жизни. Между тем это с примитивным хозяйственным строем не совместимо — рост торговли должен немедленно вести к разложению последнего, так что такая характеристика, как примитивно-торговая организация невозможна; одна исключает другое.

<< Назад   Вперёд>>