Осенью 1938 г. немецкий народ, несомненно, с удовлетворением встретил мирное разрешение судетской проблемы на совещании в Мюнхене. Чемберлен, проезжавший после окончания совещания по улицам города, видел повсюду ликующих, охваченных восторгом людей. Немецкий народ не хотел войны. У него было только одно пламенное желание – жить в мире со всеми европейскими народами, но в то же время быть сильным и пользоваться уважением. Невидимому, осуществление такого желания, как это вновь подтвердил Мюнхен, обеспечивалось политикой Гитлера. Доверие к нему бесконечно возрастало, потому что он не только без всякого кровопролития устранил последствия Версальского договора, больше всего угнетавшие национальное сознание немецкого народа, но и постоянно укреплял мощь и величие германской империи. Лишь немногие сомневались в честности этой политики, и еще меньше было число тех, кто не дал себя ослепить внешними успехами и социальным подъемом и разгадал демоническую сущность Гитлера. Эта горстка людей в условиях тоталитарного режима была лишена всякой возможности открыто выражать свои мысли и опасения. То, что тогда понимали лишь немногие, сегодня знают все. Мирное объединение всех крупных и мелких групп немецкого населения, живущего по ту сторону государственных границ Германии, в единое «Великое германское государство» не было истинной целью гитлеровской политики. Слова «Великая Германия» для него означали только вывеску, искусное использование той европейской политики начала XX столетия в национальном вопросе, которая проявилась в отторжении от Германии ряда областей после первой мировой войны. Из этой политики Гитлер и черпал свои аргументы, твердо веря в то, что лишь они найдут вполне понятный отклик в сердце немецкого народа. Вместе с тем он хорошо понимал, что даже идейные вдохновители европейского порядка 1919 г. и его исполнители не были рады своему творению и единственное средство для устранения возникшей напряженности видели в незначительных исправлениях границ.
Но если государственные деятели Запада и немецкий народ расценивали решения Мюнхенского совещания как важный шаг, направленный на ослабление этой напряженности и даже ее окончательное устранение, то Гитлер еще до Мюнхена мечтал совершенно о другом. Он предпочел бы этому совещанию войну с Чехословакией, чтобы показать всему миру сокрушительную силу созданного под его руководством нового германского вермахта. По его мнению, пришло время продемонстрировать перед западными державами военную мощь Германии, чтобы заставить их бояться разногласий с Германией, которые в противном случае он считал неизбежными. При сложности характера Гитлера, его хитрости, дьявольском искусстве скрывать свои истинные мысли, внушать себе и другим идеи, в которые он сам, быть может, не верил, не легко отделить в его бесчисленных высказываниях то, в чем он был действительно убежден, от того, что он говорил, преследуя какую-нибудь определенную цель. Действительно ли он верил в неизбежный конфликт с Западом даже в том случае, если Германия будет проводить осторожную внешнюю политику и не станет ущемлять до крайности интересы других держав, или это предположение служило ему только предлогом для того, чтобы оправдать свою политику перед собой и другими? Был ли он глубоко убежден в том, что выполняет свою миссию в интересах немецкого народа или она была для него только риторической фразой, прикрывающей безграничное стремление к власти, которое рано или поздно должно было вызвать сопротивление всего мира?
Несомненно, что Гитлер уже в 1938 г. решил при первой представившейся возможности «испытать военную мощь», и с тех пор это стало целью его политики. В области внутренней политики для достижения такой цели требовалось идеологически обработать немецкий народ и убедить его, что политика Гитлера служит лишь дальнейшему исправлению Версальского договора и объединению всех немцев в единое государство; подобное убеждение необходимо было постоянно усиливать. В области внешней политики Гитлер стремился создать такую политическую обстановку, которая позволила бы ему нанести новый удар, на этот раз военного характера, без риска вызвать ответное выступление превосходящих сил коалиции противника.
Предпринятый в марте 1939 г. захват Чехословакии, конечно, дал пищу антигерманской пропаганде и был крайне опасным с точки зрения внешней политики. Гитлер сам нарушил постоянно выдвигаемый им тезис об объединении всех немцев в одно великое государство. Но с военной точки зрения он считал уничтожение того, что осталось от чехословацкого государства, необходимой предпосылкой для осуществления своих дальнейших планов. Поскольку державы, подписавшие Мюнхенское соглашение, не выступили против этого односторонне предпринятого действия, немецкий народ увидел в нем только новое подтверждение целеустремленной политики Гитлера, которая устранила фактор напряженности в Европе. Самому Гитлеру было ясно, что о повторении этого метода по отношению к его следующему противнику, Польше, не приходилось и думать – это, безусловно, привело бы к войне. Следовательно, Польшу нужно было изолировать, по мере возможности, политически, и во всяком случае в военном отношении. Несмотря на существующий франко-польский союз и на гарантии, которые Англия дала Польше в конце марта под первым впечатлением захвата Чехословакии, Гитлер надеялся, что ему удастся ограничиться военным конфликтом с одной только Польшей. Если бы ему удалось убедить западные державы в том, что всякая военная помощь Польше придет слишком поздно, они, как считал Гитлер по опыту последних лет, могли бы все же уступить в последний момент и допустить политически искусно подготовленный военный конфликт с Польшей. Гитлер полагал, что западные державы не пойдут на развязывание затяжной мировой войны с сомнительным исходом только с целью отменить то, что произойдет в течение нескольких недель, станет уже совершившимся фактом и, по существу, больше не будет встречать их протеста.
Решающее значение для военной изоляции Польши имела позиция Советского Союза в таком конфликте. Поэтому, не сближаясь с Советским Союзом политически, Гитлер постарался переменить тон по отношению к нему. Руководители в Кремле были слишком опытными политиками, чтобы не понять, что напряженная обстановка в Европе крайне обострилась и вполне может привести к вооруженному конфликту. Русские должны были также хорошо понимать решающее значение их позиции для дальнейшего развития событий. Они решили нарушить свою прежнюю сдержанность и первые стали зондировать почву в Берлине, что позволило вскоре сделать вывод об их стремлении к политическому взаимопониманию с Германией. Если Гитлер принял эти попытки очень осторожно, то западные державы в конце марта начали переговоры с Советским Союзом. Они сознавали, что их военные гарантии Польше без военной помощи Советского Союза не имели прочной основы, и стремились поставить Гитлера перед мощной коалицией противников, силы которой превосходили бы силы Германии. В июне они отправили дипломатическую миссию в Москву, которая в лице русских встретила очень упорного участника переговоров. Русские не были склонны ставить себя в зависимость от политики западных держав и дать им втянуть себя в войну. Они понимали, что им, возможно, пришлось бы нести главную тяжесть борьбы против Германии, которую они в военном отношении оценивали очень высоко. С другой стороны, западные державы нашли у Польши, для которой русская помощь все-таки была важной, сильные сомнения в русских гарантиях. Поляки опасались, и вполне справедливо, того, что русские, если они только вступят в их страну как «союзники», никогда уже оттуда не уйдут. В то время как переговоры англо-французских представителей в Москве затягивались, а споры по поводу возникающих противоречий и трудностей их только усложняли, русские успешно вели свои переговоры с Берлином.
Гитлер вначале подозревал, что Советский Союз угрозой русско-германского соглашения хотел только укрепить свои позиции против западных держав. Лишь в конце июля Гитлер дал указание имперскому министру иностранных дел ускорить переговоры, так как это подозрение не подтвердилось и стало ясно, что русских, по-видимому, больше устраивает соглашение с Германией, чем союз с западными державами. Кроме того, у Гитлера оставалось очень мало времени, поскольку он хотел иметь ясную политическую обстановку до начала конфликта с Польшей, срок которого был им твердо установлен. Он должен был предложить русским значительно больше, чем западные державы. Последние нуждались в активной помощи со стороны Советского Союза; для Гитлера было достаточно, если Советский Союз останется нейтральным. Он мог даже предложить Советскому Союзу за такую позицию существенное вознаграждение: предоставить ему часть Польши и не проявлять интереса к граничащим с Советским Союзом мелким восточно-европейским государствам. Поэтому было неудивительно, что переговоры западных держав с Советским Союзом, в ходе которых в августе стали обсуждаться военные вопросы, успеха не имели, и еще до их окончания Германия и Советский Союз 23 августа подписали в Москве пакт о ненападении. Сталин должен был отчетливо понимать значение этого пакта. Он означал – в случае, если Англия, как можно было ожидать, изменит Польше, – войну в Европе, если не мировую войну. Но пока война шла мимо Советского Союза, а он не считал своим долгом становиться ей на пути. Стоя в стороне от войны, он мог, возможно, даже без применения силы разбить цепь ориентирующихся на Запад мелких государств, которую западные державы создали в 1919 г. против Советского Союза, а также мог значительно расширить свое западное предполье. Кроме того, всякий вооруженный конфликт между великими европейскими державами должен был привести к их ослаблению. Положение могло стать опасным только в том случае, если бы одна из воюющих сторон добилась быстрой победы, но этого вряд ли следовало ожидать.
Заключением московского пакта Гитлер надеялся создать предпосылки для военной и политической локализации конфликта с Польшей. Западные державы находились теперь в стесненном положении. Гитлеру удалось, не встречая препятствий со стороны западных держав, которые в 1933 – 1938 гг. еще значительно превосходили Германию, поднять военную и политическую мощь Германии до такой степени, что теперь война стала для них очень большим риском. Они упустили момент, когда еще могли держать германскую политику в приемлемых для себя границах. Несмотря на это, Англия решилась на новый акт насилия, совершенный Гитлером, ответить насилием. Гарантиям, данным Польше в апреле, она придала 25 августа форму военного союза в надежде этим недвусмысленным актом удержать Гитлера от односторонних действий при разрешении вопроса о немецких претензиях к Польше. Когда Муссолини в тот же день сообщил о том, что Италия не в состоянии участвовать в войне, которая, по его мнению, не может ограничиться конфликтом с одной только Польшей, Гитлер отменил наступление, уже назначенное на следующее утро. Отказ Муссолини не был, конечно, главной причиной такого решения Гитлера, хотя он повлек за собой большие неудобства, так как теперь выпало средство политического нажима на западные державы. Гитлер хотел еще раз дать им время продумать свои решения, причем он надеялся, что нежелание французов вести войну окажет решающее влияние на позицию Англии. Дальнейшие переговоры с Англией и Польшей он поручил вести Риббентропу в такой форме и с такой поспешностью, чтобы они неизбежно были обречены на провал, если поляки не сделают совершенно невероятных уступок. 31 августа он констатировал провал переговоров и решил прибегнуть к открытой силе. «Теперь, когда исчерпаны все политические возможности разрешения мирным путём положения на восточной границе, которое стало невыносимым для Германии, я решил добиться этого силой», – гласил 1-й пункт директивы № 1 о ведении войны, на основании которой 1 сентября 1939 г. в 4 часа 45 мин. начались военные действия против Польши.
Несмотря на этот акт, у него по-прежнему была если не уверенность, то надежда на то, что Англия, а следовательно, и Франция, видя безнадежное положение Польши, не станут вступать в войну. Во всяком случае, созыва новой конференции Гитлер не хотел ни при каких обстоятельствах. Со свойственной ему непоколебимой решимостью он стремился к тому, чтобы удержать от вступления в войну своих западных противников. Уже из-за этой позиции Гитлера должна была провалиться попытка, сделанная Италией и положительно встреченная Францией, все же созвать конференцию. Но эта попытка не могла иметь успеха еще и потому, что Англия пресекла всякую возможность переговоров переданным 3 сентября, ультиматумом, в котором она объявила, что с 11 час. будет находиться в состоянии войны с Германией, если до этого момента не получит от нее удовлетворительные заверения в прекращении всех наступательных операций против Польши и отводе немецких войск из этой страны. Очевидцы сообщают, что когда Гитлеру перевели ультиматум английского правительства, он точно окаменел – он понял, что ошибался относительно возможной реакции англичан и действовал слишком неосторожно. Как запоздалое эхо, последовал соответствующий ультиматум французов, срок которого истекал в 17 часов.
Вторая мировая война в Европе началась.
Ни один народ, даже немецкий, не испытывал ничего похожего на то воодушевление, которое в 1914 г. охватило все народы Европы. Всего лишь двадцать лет прошло со времени первой катастрофы в Европе, и еще никто не забыл перенесенных страданий и огромных жертв. Все приняли войну как удар судьбы. Даже объявление войны западными державами не смогло поколебать в немецком народе веру в Гитлера: он был слишком сильно одурманен лживой пропагандой, чтобы быть в состоянии трезво оценивать происходящее. Немецкий солдат независимо от чина чувствовал свой долг перед отечеством и стремился выполнить его во чтобы то ни стало.
Напрашивается вопрос: не мог ли какой-нибудь государственный деятель, используя все свое влияние, предотвратить надвигающуюся катастрофу? То, что Гитлер хотел войны, хотя бы локальной, является документально подтвержденным фактом. Но он бы не добился так легко этой цели, если бы не нашел необходимых союзников и противников в лице Советского Союза» Англии и Польши. Решающее значение имела позиция Советского Союза. Когда Гитлер заручился его согласием, у него появилась уверенность в том, что он выиграет воину против западных держав. Позиция Советского Союза была также убедительнейшим аргументом, который позволил Гитлеру рассеять сомнения своих военных советников. Последние считали, что трудно предвидеть, какой размах примут военные действия, если они выйдут за рамки локального конфликта, и поэтому на такое расширение войны пойти нельзя.
Англии было известно, что в Германии имелись влиятельные силы оппозиции, однако англичане мало сделали, чтобы поддержать их своей политикой. Для этого требовалось бы в первую очередь склонить Польшу к разумному разрешению созданной Версальским договором острой проблемы Данцигского коридора и Данцига, который был отделен от германского государства. Вместо этого своими гарантиями, данными Польше в апреле 1939 г., она фактически предоставила ей карт-бланш. Английский военный историк Лиддел Гарт дал весьма интересное объяснение причин такой опрометчивой политики англичан. В вышедшей в 1944 г. работе «Почему мы не извлекаем уроков из истории?» он говорит, что события в марте 1939 г. в Англии нанесли тяжелый удар тем, кто так радовался мирному разрешению чешской проблемы в Мюнхене, и серьезно повлияли на их политические воззрения. Это особенно относится к Чемберлену. В результате эти люди стали жертвой вспыхнувшего в них возмущения и желания сражаться – «той жажды брани, – говорит Лиддел Гарт, – которая, как можно проследить на различных исторических примерах, спит в нас и становится мощной движущей силой, когда ее разбудят». Именно этим следует прежде всего объяснить политику, проводившуюся англичанами с весны 1939 г. Но как раз полякам, которые «всегда были крайне несговорчивым народом, когда дело шло о разумном урегулировании спорных вопросов путем переговоров», английское правительство, по его мнению, не должно было давать неоценимые военные гарантии, прежде чем не будет обеспечено участие в них русских. Получилось же так, что Польша положилась на Англию, заранее отказалась от всякой русской помощи и отважилась на войну. Черчилль в своих мемуарах пишет примерно то же самое. Он замечает по поводу английских гарантий Польше: «Теперь; наконец, обе западные демократические страны заявили о своей готовности решительно сражаться за сохранение территориальной целостности Польши. Напрасно искать в истории что-либо похожее на это неожиданное и резкое изменение политического курса, когда на протяжении пяти или шести лет стремились к осторожному и миролюбивому разрешению конфликтов, а затем почти за одну ночь решили принять участие в надвигающейся огромной войне при самых неблагоприятных обстоятельствах».
Англичане преждевременно заняли определенную позицию и тем самым лишили себя свободы дипломатических действий. Действуя более обдуманно, они и в польском вопросе заставили бы Гитлера пойти на переговоры или, если бы это не удалось, могли бы своей политикой вызвать рост недовольства позицией Гитлера внутри Германии, что отмечалось уже во время чешского кризиса и позднее. Теперь же англичанам оставалось только осуществить свою угрозу, в которую Гитлер не верил.
Франция и Италия не намного отличались от статистов, идущих за своими более сильными и волевыми партнерами. Французы не хотели войны, можно было бы сказать, что они любой ценой старались ее избежать. Но в результате английской политики Франция оказалась в таком положении, из которого она не видела выхода, не поставив на карту свой престиж великой державы и всякое политическое сотрудничество с Англией в дальнейшем.
На предостережения Муссолини, сделанные в начале лета, не обратили внимания: бывший его ученик Гитлер давно уже перерос своего учителя. Так возникла война, которой никто не хотел, даже Гитлер, в той форме, какую она приняла и в которой могла быть действительно заинтересована только одна держава – Советский Союз.
<< Назад Вперёд>>
