Отходники
Село Суганово Калужского уезда — центральная часть Европейской России, что называется, коренная Русь. Из него уходили на заработки в конце XIX века в Москву, Одессу, Николаев, Екатеринославль и другие города. В отход отправлялась здесь преимущественно мужская молодежь, даже подростки — до солдатской службы. Редкий мужчина этого села не побывал на заработках. Иногда уходили и девушки: няньками, кухарками в рабочих артелях земляков.
Но в других местах женский уход на заработки, как правило, осуждался. Вот информация того же времени из Дорогобужского уезда Смоленщины. На заработки здесь тоже уходят преимущественно молодые парни, но еще и вернувшиеся со службы солдаты. Отходом «почти все» занимались по своей охоте. Это «почти» относится, по-видимому, к тем случаям, когда парня посылала на заработки семья, большак. Ушедший непременно присылает деньги семье. Женщины.же, за редким исключением, никогда не ходят на заработки. Автор информации решительно относит это утверждение и к девушкам, и к женам, и к вдовам.
В Петрозаводском уезде Олонецкой губернии уже в 30-х годах прошлого века выдавалось ежегодно примерно 2 тысячи письменных видов для поездок в Петербург и другие города — вне своей губернии. В это число входили не только отходники, но и торгующие крестьяне.
Многие волости Петрозаводского уезда специализировались на определенных видах ремесел, которыми занимались их крестьяне в отходе, имели соответствующую репутацию и за пределами Олонецкой губернии. Кижские — столяры и конфетчики (их можно было встретить за этим занятием в Петербурге); рыборецкие — отличные, по замечанию современника, каменотесы; остречинские — стекольщики, толвуйские — плотники. А волости, прилежащие к Онеге, «отличаются искусными и бесстрашными судоходцами».
Если хозяйство крестьянской семьи было небольшим и рабочих рук в семье было больше, чем нужно, то на отхожие заработки уходили «лишние», надолго, иногда даже года на три, покидая семью. Но большинство отходников оставляло семью и хозяйство лишь на ту часть года, когда нет полевых работ. В центральном районе наиболее распространенный срок отходничества был от Филиппова заговенья (14/27 ноября) до Благовещенья (25 марта/7 апреля). Срок отсчитывали по этим вехам, так как они были постоянными (не относились к передвижной части церковного календаря). В некоторых сезонных работах, например, строительных, сроки найма могли быть и другими.
Отхожие промыслы были очень разными — и по видам занятий, и по своей социальной сущности. Крестьянин-отходник мог быть временным наемным рабочим на фабрике или батраком в хозяйстве зажиточного крестьянина, а мог быть и самостоятельным ремесленником, подрядчиком, горговцем. Особенно большого размаха отходничество достигло в Московской, Владимирской, Тверской, Ярославской, Костромской и Калужской губерниях. В них отход для заработков на сторону был массовым уже в последней четверти XVIII века и далее возрастал. Для всего центрального района главным местом притяжения отходников была Москва.
До реформы преобладающую часть отходников в центральном промышленном районе составляли помещичьи крестьяне. Это обстоятельство заслуживает особенного внимания при выяснении возможностей выхода интересов и реальной деятельности крепостного крестьянина за пределы своей волости. Любители порассуждать о пассивности и прикрепленности к одному месту большей части населения дореволюционной России как бы не замечают этого явления.
Владимирская губерния издавна славилась мастерством плотников и каменщиков, каменотесов и штукатуров, кровельщиков и маляров. В 50-х годах XIX века из этой губернии на заработки в Москву ходили 30 тысяч плотников и 15 тысяч каменщиков. Отправлялись в Белокаменную большими артелями. Обычно главой артели (подрядчиком) становился крестьянин «позажиточнее и поизворотливее» других. Он сам подбирал из односельчан или жителей ближайших селений членов артели. Иные артельщики из крестьян брали в Москве крупные подряды, собирали артели по нескольку сот человек. Такие большие артели строителей делились на части, под наблюдением десятников, которые, в свою очередь, со временем выходили в подрядчики
В числе специальностей, которыми славились владимирские крестьяне на отходе, видное место занимало своеобразное занятие офеней. Офени — торговцы мелким товаром вразноску или вразвозку. Они обслуживали преимущественно деревню и малые города. Торговали они главным образом книгами, иконами, бумагой, лубочными картинками в сочетании с шелком, иглами, серьгами, колечками и пр. В среде офеней издавно был в ходу свой «офенский язык», на котором разносчики товара говорили между собой во время торговли.
Особенно распространено было отходничество на офенский промысел в Ковровском и Вязниковском уездах Владимирской губернии. В описании, поступившем в Географическое общество в 1866 году из Вязниковского уезда, сообщалось, что многие крестьяне из больших семей с Успенья (15/28 августа) отправляются офенями. «Отходили» обычно на одну зиму. Иные оставляли «даже молодых жен». Многие из них к 21 ноября (4 декабря) спешили попасть на Введенскую ярмарку в слободе Холуй. Вязниковские офени ходили с товаром в «низовые» губернии (то есть по нижней Волге), Малороссию (Украину) и Сибирь. В конце Великого поста многие из офеней возвращались по домам «с подарками семье и деньгами в оброк». После Пасхи возвращались уже все с офенского промысла и принимали участие в земледельческих работах.
Офени-вязниковцы были известны и за пределами России. В источнике середины XVIII века сообщалось, что они издавна «отходили со святыми иконами в дальние страны» — в Польшу, Грецию, «в Славению, в Сербы, Болгары» и другие места. В 80-х годах XIX века офени Владимирской губернии скупали образа в Мстере и Холуе и обозами отправляли их по ярмаркам «от Восточной Сибири до Турции». При этом в отдаленных местах они принимали заказы для следующего привоза.
О масштабах торговли владимирских офеней иконами в Болгарии в последней четверти XIX века говорит такой любопытный факт. В селе Горячеве (Владимирской губернии), которое специализировалось на изготовлении разного рода экипажей, офени заказали весной 1881 года 120 телег особой конструкции, приспособленных специально для перевозки икон. Телеги предназначались для развоза палехских, холуйских и мстерских икон по Болгарии.
Большую изобретательность в отхожих заработках в Москве проявили ярославские крестьяне. Они стали, в частности, инициаторами разбивки огородов на пустошах большого города. Дело в том, что Ярославская губерния имела богатый опыт в развитии огородничества. Особеннс славилось в этом отношении крестьянство Ростовского уезда. В конце XVIII — начале XIX века ростовские крестьяне имели уже немало огородов на территории Москвы и в ее окрестностях. Только по годовым паспортам из Ярославской губернии в 1853 году для огородничества ушло около 7000 крестьян. 90 процентов из них направилось в Москву и Петербург
Огородники (как и другие отходники) очень различались по характеру и размерам дохода. Одни ростовские крестьяне имели в Москве собственные огороды на купленных или арендованных землях. Другие нанимались в работники к своим односельчанам. Так, в 30—50-х годах XIX века в Сущевской и Басманной частях Москвы, а также в Тверской-Ямской слободе были обширные огороды богатых крестьян из села Поречье Ростовского уезда. Они широко пользовались наймом своих земляков.
Сдача участков в аренду крестьянам-огородникам приносила значительный доход московским владельцам земли. Если это были помещики они сдавали иногда свою московскую землю в аренду под огороды собственным крепостным крестьянам. У С. М. Голицына, например, арендовал большой участок его ярославский крепостной Федор Гусев. Нередко та кой участок арендатор, в свою очередь, сдавал мелкими частями в субаренду односельчанам.
Ярославские крестьяне занимались в Москве не только огородничеством. Нередкими среди них были также профессии разносчика, сидельца в лавке, парикмахера, портного и особенно трактирщика. «Трактирщик не ярославец — явление странное, существо подозрительное»,— писал И. Т. Кокорев о Москве сороковых годов прошлого века.
На специализацию в отхожих промыслах целых районов или отдельных селений заметное влияние оказывало их географическое положение. Так, в Рязанской губернии, в близких от Оки селениях, главным отхожим промыслом служило бурлачество. По рекам Оке и Проне занимались также хлебной торговлей. Более зажиточные крестьяне участвовали в поставке хлеба купцам, а крестьяне победнее в качестве мелких поверенных купцов (шмыреи) скупали небольшие запасы хлеба у мелкопоместны) землевладельцев и крестьян. Другие зарабатывали извозным промыслом связанным с хлебной торговлей: доставляли зерно на пристани. Иные работали на пристанях на набивке кулей, нагрузке и выгрузке судов.
В степной части Рязанской губернии успешно развивался отхожий промысел шерстобитов. Традиции профессионального умения сложились здесь на основе местного овцеводства. Шерстобиты отправлялись на Дон, в Ставрополье, в Ростов, Новочеркасск и другие степные места. Больше всего шерстобитов было в селах Дурном, Семенске, Пронских слободах, Печерниках, Троицком, Федоровском и соседних с ним деревнях. Для битья шерсти и валянья бурок уезжали на юг на подводах. Некоторые шерстобиты оставляли родные места на год, но большинство отходничало в степных местах только после уборки хлеба и до следующей весны.
В лесистых районах той же Рязанщины преобладали промыслы, связанные с деревом. Однако конкретный вид их зависел уже от местной традиции, создавшей свои приемы, свою школу мастерства. Так, ряд сел Спасского уезда специализировался на бондарном ремесле. Крестьяне занимались им и на месте, и отправлялись по паспортам в южные, виноградарские районы России, где их мастерство пользовалось большим спросом. Основным центром бондарного промысла в Спасском уезде было село Ижевское. Ижевцы часть материала для изготовления бочек заготовляли дома. Как только вскрывалась река, грузились с этим материалом на большие лодки целыми партиями и отплывали в Казань. В Казани шла основная подготовка бочарных дощечек, после чего рязанские бондари двигались на юг.
В Егорьевском уезде Рязанской губернии многие селения специализировались на выделке деревянных берд, гребней и веретен. Бердо - принадлежность ткацкого станка, типа гребня. Егорьевцы сбывали берды на сельских рынках Рязанской, Владимирской и Московской губерний. Главный же сбыт их шел в южных районах — Области Войска Донского и на Кавказе, а также на Урале. Туда их доставляли скупщики из егорьевских крестьян, которые из поколения в поколение специализировались на этом виде торговли. В понятиях жителей Дона и Кавказа занятие бердовщика прочно связывалось с происхождением из егорьевцев. Товар у своих соседей скупщики-бердовщики забирали в кредит и отправлялись на подводах в степные края. На одной подводе вывозили примерно две с половиной тысячи берд, веретен и гребней.
В местах вывоза товара, в станицах и других селениях, у егорьевских крестьян были знакомые и даже приятели. Эти отношения нередко передавались по наследству. Южане с нетерпением ждали в определенные сроки далеких гостей — с их товаром, гостинцами и рассказами новостей. Уверенность в приветливом приеме, даровом содержании у знакомых, привольной пастьбе для усталых лошадей — все это подвигало егорьевских крестьян сохранять этот вид отходничества. Возвращались со значительным барышом.
В образе жизни крестьян-отходников в больших городах складывались свои традиции. Этому способствовала определенная спаянность их, связанная с выходом из одних и тех же мест, специализация на данном виде заработков на стороне. Например, некоторые селения Юхновского уезда Смоленской губернии регулярно поставляли в Москву водовозов. В Москве приехавшие на промысел смоленские крестьяне объединялись по 10, а то и 30 человек. Совместно нанимали квартиру и хозяйку (матку), которая готовила им еду и присматривала за порядком в доме в отсутствие водовозов.
Заметим попутно, что обслуживание в прошлом больших городов жителями деревень, приезжавшими туда на время и возвращающимися домой, к своим семьям, напоминает внешне тот самый «челночный» метод работы в сельской местности, о котором помышляют сейчас иные экономисты. Отчасти он и реализуется сейчас не очень-то успешно во временных «откомандированиях» или коллективных выездах горожан в поле. А тогда он шел в обратном направлении.
Большинство населения страны жило в здоровых условиях сельской местности. Часть сельского населения «челночно» обеспечивала рабочей силой промышленность (практически все виды промышленности использовали труд отходников) и, если использовать современный термин - сферу обслуживания: извозчики, водовозы, горничные, няни, приказчики, трактирщики, сапожники, портные и пр. К этому следует добавить, что и из помещиков многие жили и служили в городе временно, затем возвращались в свои имения.
Современники по-разному оценивали значение отходничества в крестьянской жизни. Часто отмечали дух самостоятельности, независимости у поработавших на стороне, особенно в больших городах, подчеркивали осведомленность отходников в самых разнообразных вопросах. Например, фольклорист П. И. Якушкин, немало походивший по деревням, писал в 40-х годах XIX века о Ранненбургском уезде Рязанской губернии: «Народ в уезде более, нежели в других местах, образован, причина чего ясная - многие отсюда ходят на работы в Москву, на Низ (то есть в уезды в низовьях Волги.— М. Г.), набирают уму-разуму».
Но многие — в статьях, частной переписке, ответах с мест на программы Географического общества и Этнографического бюро князя Тенишева — выражали беспокойство по поводу урона нравственности, который наносил отход.
Нет сомнения в том, что поездки в новые места, работа в других условиях нередко и жизнь в иной среде — все это расширяло кругозор крестьянина, обогащало его свежими впечатлениями, разнообразными знаниями. Он получал возможность непосредственно увидеть и понять многое в жизни городов или отдаленных и отличных от его родных мест сельских краев. Известное понаслышке становилось реальностью. Развивались географические и социальные понятия, шло общение с обширным кругом лиц, делившихся своими суждениями. И. С. Аксаков, проезжая в 1844 году через Тамбовскую губернию, писал своим родителям: «На дороге попался нам ямщик, который бывал в Астрахани и ездил там извозом. Он очень хвалил эту губернию, называя ее народною и веселою, потому что там всяких племен много и летом отовсюду нахлынивают мужики на рыбную ловлю. Я удивляюсь, как русский человек отважно отправляется на дальний промысел в места, совершенно чуждые, а потом возвращается на родину, как будто ни в чем не бывало».
Но достаточно очевидна и другая сторона отходничества: оставляемые надолго семьи, холостяцкий образ жизни ушедшего, иногда поверхностное заимствование городской культуры в ущерб традиционным нравственным устоям, привитым воспитанием в деревне. И. С. Аксаков в другом письме из этой же поездки напишет об астраханском отходничестве со слов ямщика соседней губернии: «Кто раз отправился в Астрахань, тот весь переиначивается, забывает все домовое и вступает в артель, состоящую из 50, 100 и более человек. У артели все общее; подступая к городу, она вывешивает свои значки, и купечество спешит отворить им свои ворота; свой язык, свои песни и прибаутки. Семейство для такового исчезает... »
Тем не менее крестьянская «закваска» для многих оказывалась сильнее поверхностных отрицательных влияний. Сохранению добрых традиций способствовало и то, что на отходе крестьяне, как правило, держались своих земляков — за счет артельности в работе и быте, взаимной поддержки в определенных профессиях. Если отходник действовал не в артели, а индивидуально, он все-таки обычно устраивался на жительство у односельчан, перебравшихся совсем в город, но сохранявших тесную связь со своими родственниками в деревне. Общественное мнение крестьянской среды сохраняло здесь в определенной мере свою силу.
Дорогами переселенцев и отходников, богомольцев и ходоков с прошениями, скупщиков и торговцев, ямщиков и солдат исходил и изъездил русский крестьянин великое свое Отечество. С горячим интересом слушал он у себя дома вести о том, что делается на Руси, толковал о них и спорил с односельчанами. Решал на общинном сходе, как лучше применить старый и новый закон к своим крестьянским делам. Многое знал о прошлом России, складывал о нем песни, хранил предания. Память о подвигах предков была для него такой же своей и простой, как наставления отцов о мужестве ратника.
Осознавал крестьянин и свое место в жизни Отечества — долг и роль свою хлебопашца, кормильца.
«Мужик — мешок есть, хлебец у него — все есть»,— говорил историку А. П. Щапову старик крестьянин с заимки Амгинской слободы в Восточной Сибири в 70-х годах прошлого века. «Хлебец его деньги, его чай-сахар. Мужик — работник, работа его капитал, его Божье назначение». Щапов записал и высказывание другого крестьянина из Подпругинского села на эту же тему: «Мужики — не купцы, а крестьяне, работники хлебопахотные: им не капиталы копить, а вырабатывать нужные для дому, для семьи достатки, да за добрые труды быть словутными, почетными в миру, в обществе».
Уважение к своему труду пахаря и осознание себя частью большой общности крестьян вообще, мужиков вообще, для которой это занятие является основным, сопровождалось нередко прямой оценкой роли этой деятельности в жизни государства, Отечества. Это бывало, в частности, во вводной части прошений. Прежде чем приступить к изложению конкретной просьбы, крестьяне писали о значении земледельческого труда в целом.
Так, крестьяне Бирюсинской волости Нижнеудинского округа писали в 1840 году в прошении, адресованном ревизору государственных имуществ: «Крестьяне по природе вселены иметь прямое занятие земледелием, хлебопашество хотя и многих неусыпных трудов и бдительного попечения требует, но самым невинным образом доставляет крестьянину-земледельцу за труды довольную награду плодородием, к сему бдительное начальство неоднократно давало поощрения и понуждения своими наставлениями, каковые и поныне в Высочайшей Воле продолжаются».
В других случаях оценка значения земледельческого труда служила для того, чтобы перейти затем к определению конкретных препятствий, мешавших крестьянину реализовать свое предназначение на пользу государства. Такие повороты были особенно в ходу накануне отмены крепостного права. Кормилец и защитник Отечества, по убеждениям крестьян, должен быть защищен верховной властью от местных несправедливостей.
<< Назад Вперёд>>
