Частное обучение
Наблюдатели самых разных взглядов и разной социальной принадлежности отмечали возрастание у крестьян в течение XIX века тяги к грамотности, к чтению. В 1849 году П. Троицкий писал в Географическое общество о крепостных крестьянах села Липицы и прилежащих к нему пяти деревень (Каширский уезд Тульской губернии): «Число грамотных с точностью определить трудно; впрочем, их довольно, и больше из числа мужчин, чем из числа женщин. Грамоте обучаются большею частью в домах священников, хотя есть и так называемые мастерицы. В домах священников постоянно обучаются до 10 или до 15 мальчиков».
В Рязанской губернии, например, отмечалось быстрое увеличение числа общественных и частных учебных заведений в селах со второго десятилетия XIX века. 32 сельских училища (в них обучалось 913 мальчиков и 187 девочек) находились целиком на попечении духовенства. Кроме того, 28 священников и несколько студентов семинарии преподавали в училищах, основанных на средства общин государственных крестьян. Продолжалось и обучение у священников, помимо училищ. Из школ для крепостных крестьян, устроенных помещиками, лучшими на Рязанщине считались училища в селах Дубровки и Наследничье (Касимовского уезда), Песочное (Сапожковского уезда), Дудиново, Белоомут, Струпна (Зарайского уезда). В последнем обучались только девочки. Всего, по неполным данным, в Рязанской губернии в 1857 году насчитывалось 60 школ в государственных селениях и 32 в имениях. Сверх того действовало множество «домовых школ». (Мы говорим здесь только о русских школах, в губернии в это время было и 9 татарских училищ.)
В описаниях имений помещиков Центральной России, сделанных в 1858 - 1859 годах в связи с подготовкой отмены крепостного права, обычно указывалось, что крестьяне «обучаются грамоте своими средствами» — у церковнослужителей, писарей, солдат, «черничек», но больше всего — у грамотных крестьян.
Серьезное отношение к обучению детей грамоте, выбору учителя видно из воспоминаний крестьянина Николая Чукмалдина. Жили его родители в 40-х годах XIX века в деревне Кулаковой Тюменского округа. Когда сыну исполнилось семь лет, собрали семейный совет и решили вести мальчика к дедушке Артемию Скрыпе учить грамоте. В деревне этой было три «вольных» учителя — все трое из старообрядцев, но учили они и всех желающих из православных: Артемий Лазарев, по прозвищу Скрыла, Якуня и старая дева Аннушка. Чукмалдины выбрали Лазарева, который имел, по словам автора воспоминаний, «громадное нравственное влияние на всех жителей деревни Кулаковой. У богатых он просил пособия для бедных, а бедным помогал деньгами, делом и советом, всегда умным и всегда целесообразным. Нейдет ли у пахаря соха бороздою, обращаются к Артемию Скрыпе, и он ее исправит. Нужен ли совет, когда семья завздорит, идут к его посредничеству, и он (...) выскажет свое решение, которое для спорящих сторон считалось непреложным». Скрыла обладал «прекрасным даром слова» и сочинял полемические послания на религиозно-нравственные темы. Послания переписывались и ходили по рукам. У него была библиотека, и Лазарев нередко читал собравшимся вслух Евангелие, Деяния апостолов, жития.
Из многочисленных талантов Артемия Скрыпы едва ли не самым ярким был педагогический дар. Учеников он встречал приветливо, обращался с ними ласково, объяснения делал четкие, на доступном детям языке. Для каждого нового ученика Лазарев сам писал азбуку и украшал ее, вырезал указку с орнаментом. Если одновременно занималось у него в избе два или больше учеников, он для каждого находил свой подход, давал отдельно объяснения. При этом учитель разъяснял свои поступки новичку, ободряя его. «Ну-ка, Никола,— говорил он семилетнему Чукмалдину,— иди сюда, примемся за дело. Здесь, у стола, учится Ефрем, он постарше и побольше тебя. Тебя же я устрою вот на этой лавке, у оконца. Вот скамейка, мы ее поставим на эту лавку и на нее положим азбуку; вот смотри-ка, какую я тебе указку смастерил: с конями и зарубками. Ну-ко, брат, бери ее, вот так, в руку, и садись перед скамейкою на лавку». Мальчика поразила азбука — новенькая, только что написанная по-славянски, красными и черными чернилами. «Ее заглавная виньетка, нарисованная пером, изображала копну сена и глядела на меня так мило и заманчиво, что я не знал, что и подумать о таком искусстве дедушки Артемия». А учитель уже мягко и уверенно вел очарованного малыша дальше: «Вот на этой первой странице — вся азбука... Надо все буквы выучить наизусть и запомнить их твердо, как они пишутся и называются. Указывай указкой вот эту первую букву и говори: аз, вторую — буки, третью — веди... Смелее, брат, смелее! Ну, говори за мной нараспев: а-з, бу-ки, ве-ди, гла-го-ль. Мало. Пой, как поют ребята, когда играют в пряталки, да посмелее... Вот так, так. Потихоньку да помаленьку все пойдет у нас на лад». Скрыла чередовал мягкие указания с похвалой, а в какой-то момент заметил: «Ну, да ты устал. Оденься и иди во двор побегать. Потом приходи, поешь, и мы еще потвердим азбуку». В три часа занятия были закончены: «Скажи отцу и матери, что грамота тебе дается. А завтра утром приходи опять».
Современный исследователь Н. А. Миненко, открывшая для нас Скрыпу-педагога из забытых воспоминаний Чукмалдина, замечает: «Деревенская школьная методика была, таким образом, несложной. Но она предполагала безоглядное доверие ученика к своему учителю, взаимное расположение и ответственное отношение каждого к своим обязанностям». Педагогический талант Артемия Лазарева проявлялся и в гибкости, с которой он подходил к программе обучения в зависимости от особенностей ученика. Основными учебными книгами считались Часовник и Псалтырь, и Чукмалдины собирались купить эти книги. Но когда мальчик справился с азбукой, Скрыла пригласил мать и сказал ей: «Вот что, голубушка. Никола учится хорошо, и ему не надо проходить Часовника. Он и так его будет читать потом. А теперь купите в городе Псалтырь: по ней Великим постом он избудет продолжать учиться».
Переход от рукописной азбуки к печатной Псалтыри оказался нелегким, и здесь снова сказалась разумная изобретательность Артемия, который образно и толково объяснил особенности печатных букв. Когда Коля Чукмалдин научился хорошо читать, Скрыла посоветовал родителям для обучения письму пригласить заводского учителя. «Я скорописью пишу по-старому, и мой почерк для него не годится»,— объяснял Скрыла.
Артемий Лазарев учил детей бесплатно. И даже плату за выполненную им «азбуку» отказался взять у Чукмалдиных. «Не надо, голубушка. Я знаю, что вы небогаты. Азбуки ведь я не покупал. На эти деньги лучше заведите пареньку валенки». Но большинство деревенских частных учителей брало плату. Вот и Василия Ивановича — молодого заводского учителя пригласили учить Колю письму на определенных условиях: он поселился в доме Чукмалдиных, питался у них же и получал 5 рублей в месяц. При этом он имел право заниматься и с другими учениками. Через три месяца курс был закончен — Коля научился писать. Этот срок — три месяца — называл и Скрыла, советуя пригласить Василия Ивановича. По-видимому, это был срок, выявившийся в деревенской практике начального обучения. Арифметике Николай Чукмалдин выучился у своего дяди.
Официально организованных школ для крестьян и после реформы 1861 года было недостаточно. Современники, отмечая это, обращали особое внимание на сельские школы, создаваемые самими крестьянами на их средства во всех губерниях страны. Специальные исследования народных форм обучения были проведены земскими статистиками Московской, Воронежской, Тверской, Таврической, Самарской, Курской и других губерний. Выяснилось, что повсеместно крестьянские общины и отдельные группы крестьян, дети которых достигли подходящего возраста, нанимали учителей и предоставляли поочередно помещение для занятий либо снимали совместно избу для такой школы. Нередко обучение вели грамотные крестьяне, иногда «бродячие» учителя из образованных слоев населения, переходившие из деревни в деревню.
Рассмотрим, например, итоги такого обследования 80-х годов XIX века по Курской губернии. В Путивльском уезде четвертую часть территории занимала полоса хуторов, она так и называлась — «Хуторянская полоса». В 167 поселениях этой полосы было всего 5180 дворов. Внимание Губернского статистического комитета привлекло странное несоответствие: из 29 официальных школ уезда на хуторянскую полосу приходилось всего 3, а уровень грамотности крестьян здесь был выше, чем в других местах. Тогда и обнаружили, какую роль играло самодеятельное обучение. Грамотные крестьяне были обучены «ходячими» («нахожими», «хожалыми») учителями.
Некоторые статистики познакомились — непосредственно и по рассказам крестьян — с бродячими учителями. Как правило, это были одинокие люди: крестьяне, отставные солдаты, кантонисты, бывшие дворовые, монахи, заштатные церковнослужители и даже священнослужители. «Нередко ходячий грамотей лето проводит в скитаниях по святым местам, а осенью спешит в ту деревню», где прервал свою деятельность прошлой весной. Иные возобновляли преподавание в любом случайном месте.
Помещение учителю заинтересованные родители нанимали у бездетной вдовы или в малочисленной семье. Часто дело обходилось и без найма помещения. Школа обосновывалась в одной из семей учащихся либо переходила поочередно из одной семьи в другую. Здесь учитель преподавал, питался и ночевал. Если по договору провизия вносилась натурой, то в этот дом другие приносили муку, крупу, сало и пр. Доставляли солому для отопления. Плата за обучение составляла здесь 30—60 копеек в месяц за ученика.
На такого учителя в мелких курских хуторах приходилось по 5—6 учеников. В первый же базарный день после начала обучения родители должны были купить каждому по азбуке и по указке. Заниматься начинали после совместной молитвы. Изучали сначала церковнославянскую азбуку. Затем переходили к чтению по Часослову, Святцам, Псалтырю. Только после этого приступали к гражданской азбуке. Приобретались новые учебники. Бегло читать «и по-церковному, и по-граждански» здесь дети выучивались, как правило, за две зимы.
В курских материалах мы снова сталкиваемся с различением крестьянами умения читать и писать, о котором говорили выше применительно к XVIII веку. Статистик, знакомившийся с бродячими учителями, обнаружил, что не все они обучали письму, так как иные и сами не умели писать. Вот таким-то образом и в XIX веке определенная часть крестьянства, читавшая и древнерусскую и современную литературу, попадала при переписях в число неграмотных.
В то же время среди учителей частных крестьянских школ попадались на Курщине и такие, которые писали прошения, читали в церкви, управляли церковным хором. Такой учитель быстро становился авторитетным в деревне. Община ценила оставшегося на всю зиму бродячего грамотея — бывалого человека и за его рассказы, послушать которые долгими зимними вечерами часто собирались односельчане в избу-школу. Если же у «хожалого» обнаруживался порок — пьянство, родители учеников сразу же переставали его кормить и посылать к нему детей.
Народный опыт создания временных школ использовался местной интеллигенцией при открытии передвижных центров обучения в маленьких населенных пунктах. В обширной слободе Томаровке (Белгородского уезда Курской губернии), где жили бывшие крепостные крестьяне, в начале 80-х годов XIX века было три училища: министерское и два начальных (мужское и женское). Но в связи с активным выделением на хутора после реформы остро встал вопрос, в каком из хуторов открыть школу. Законоучитель начальной школы священник Маляревский предложил хуторским крестьянам «на основе опыта бродячих учителей» создать подвижные школы. Осенью 1884 года две такие школы — на 27 и 41 человек — были открыты в хуторах Казачеве и Дубинине. В них учили чтению, письму, элементарному счету и основным молитвам. Избу нанимали и обставляли необходимой мебелью за счет хуторской общины. На средства общины создали и библиотеку для учителя и внеклассного чтения учеников. Учебниками детей обеспечивала каждая семья отдельно. Школа оставалась в одном хуторе до тех пор, пока дети не осваивали намеченный курс, обычно — три-четыре месяца. Затем все перевозили в другой хутор. Учителями в этих передвижных школах были подростки 14—15 лет из местных крестьян, окончившие Томаровское училище и дополнительно подготовленные к преподаванию Маляревским. Он же руководил их преподаванием, приезжая по воскресным дням: проверял пройденное, давал советы на следующую неделю. Учителя оплачивались общиной, питались у родителей учеников поочередно и ночевали в школе. Занятия велись с раннего утра и дотемна, с несколькими перерывами для отдыха и обеда. Длительность ежедневных занятий определялась задачей ускоренного освоения грамоты и счета. Это облегчалось еще и тем, что многим ученикам было уже по 12—13 лет. Да и группы были малочисленными.
В соседнем Новооскольском уезде такие же «подвижные» школы были открыты на средства земства, а не крестьянских общин. Отмечая, что крестьяне очень довольны передвижными школами, земские деятели справедливо подчеркивали, что школьное дело не должно строиться единообразно. Следует учитывать конкретные условия . Этот подход, опирающийся на народный опыт, не потерял значения и в наши дни.
О вольных крестьянских школах Юхновского уезда Смоленской губернии земские исследователи подробно писали в 80-х годах XIX века.
Вид этих школ определяется прежде всего тем, был ли учителем пришлый человек, местный бобыль или же свой крестьянин, ведущий хозяйство. В первых двух случаях школу устраивали в наемном помещении либо же занятия переносили по очереди из избы в избу. Выбор делали заинтересованные лица, то есть родители, хотевшие обучить своих детей и объединявшиеся на время для решения этой задачи. Учитель в этих случаях нередко тоже «кормился по череду» в разных дворах.
Если же учителем был человек более или менее хозяйственный, школа устраивалась в его избе, по дворам он не ходил. Такой крестьянин-учитель мог оговорить себе и продукты в счет оплаты за занятия, но тогда уже в виде «отсыпного» — пуда или полпуда муки, мерки картофеля и обычно по возу дров с каждого ученика. Месячная денежная плата учителю — 50 коп.; если не было доплаты натурой, она подымалась до 75 коп. При оплате занятий за зиму в целом — 1—2 руб. Ученье в крестьянских школах продолжалось здесь от 2 до 5 месяцев, по договору. Самый распространенный срок был 4 месяца. Занятия шли только до Пасхи.
Об Одоевском уезде Тульской губернии земство сообщало, что там есть множество крестьянских школ с учителями из крестьян, отставных солдат, заштатных дьячков и др. Местные деятели откровенно признавались, что школы эти существуют без всякого участия земства «по недавней известности ему о существовании их». Вот так-то образованная часть общества открывала для себя крестьянскую культуру. Здесь кроется и еще одна причина того, что грамотность крестьян не попадала в официальную статистику. Ведь нередко она просчитывалась по числу обучающихся в официально учтенных школах.
Не менее примечательно в этом отношении и заявление Рязанской губернской управы в эти же годы: на Рязанщине «всегда были, существуют и теперь мелкие школки», но их никто не считал. Именно благодаря этим крестьянским «школкам» «северная часть губернии издавна грамотна» (Выделено мной.— М. Г.). Ряжская земская управа Рязанской губернии добавляла от себя, что в их уезде «в тех селениях, где нет нормальных училищ, существуют, без участия земства, школы грамотности с учителями из окончивших курс в нормальных училищах или из отставных солдат, дьячков и других грамотеев».
Известная нам уже по курским хуторам картина самодеятельных школ в «хате» с обеспечением учителя по договору с родителями была обрисована земцами и для Кромского уезда Орловской губернии. А земство Тотемского уезда Вологодской губернии обоснованно утверждало в 1880 году, что домашнее обучение детей при помощи учителей, не имеющих официальных свидетельств, дает населению столько же грамотных, сколько и училища. Тотемское земство жаловалось, что власти преследуют таких учителей, и ходатайствовало о специальном указании по этому поводу. В 1882 году появился такой циркуляр Министерства народного просвещения, согласованный с Министерством внутренних дел и Синодом. Разъяснялось, что лица, занимающиеся домашним обучением грамоте в селах, не обязаны иметь учительское звание. По этому циркуляру отстранять от преподавания следовало только за политическую или нравственную неблагонадежность.
Началось движение земств по оказанию материальной помощи «вольным» учителям в деревнях. За инициативным земством Тотьмы последовали в этом Ирбитское и Шадринское земства Пермской губернии, где тоже, как оказалось, были широко распространены стихийные крестьянские школы. Многие губернии лишь поддержали вольные школы, другие — сами их создавали по тому же типу. В целом земство в 80-х годах XIX века активно приняло опыт крестьянского обучения.
Местами по-прежнему, как и в XVIII веке, наблюдатели видели особое внимание к грамотности старообрядческого крестьянства. Правительственные исследования и пресса описали это, например, по Костромской и Вятской губерниям.
«Почти все,— писали о местных раскольниках «Вятские губернские ведомости» в июне 1883 года — умели читать и писать. На воспитание детей и на их образование обращается несравненно большее внимание, чем в среде православной. (...) Мальчик учится под руководством отца, матери или наставника, какого-нибудь почтенного седовласого старика, который уже бросил землю, сдал ее общине или домашним и посвятил остаток своих сил обучению детей грамоте или закону. Главные предметы обучения: Часослов, Псалтырь и письмо. В последнее время стали учить «цифири», «книгам гражданской печати».
<< Назад Вперёд>>
