Глава XX
В Китай-городе уцелел древнейший памятник гражданского зодчества – боярская каменная палата, в которой родился царь Михаил Федорович.Родовой дом бояр Романовых. – Прапрадед царя Михаила Федоровича. – Жизнь боярина Никиты Романовича. – Патриарх Филарет. – Знаменский монастырь. – Возобновление каменных палат Романовых. – Заиконоспасский монастырь. – Славяно-греколатинская академия. – Печатный двор. – Монастырь Старого Николы. – Старый дом князя Воротынского. – Древние поединки. – Церковь св. Троицы в Полях. – Боярин М. М. Салтыков. – Судьба старых могил в Москве. – Храм у Красных колоколов. – Царь-колокол. – История его отливки – Другие исторические колокола. – Аристократический центр древней Москвы. – Московские дворяне, бояре и ближние люди. – Грабежи и разбои в Москве. – Замечательные разбойники. – Кабаки и повальное пьянство. – Первый табак и чай. – Жизнь при царе Алексее Михайловиче.
При восшествии на престол царя Михаила Федоровича этот родовой дом бояр Романовых отдан был государем под Знаменский монастырь; он стал тогда называться «старый Государев двор, что на Варварском крестце, или у Варвары-горы». Вопрос о времени основания дома бояр Романовых на Варварской улице связан с вопросом о доме предков их близ Георгиевской церкви на Дмитровке. Несомненно, что дом прапрадеда царя Михаила Федоровича, Юрия Захарьевича, умершего в 1505 году, был при каменной церкви св. Георгия на Дмитровке.
Таким образом, начало старого Государева двора на Варварке не может восходить ранее XVI века. Хотя дочерью Юрия Захарьевича, Феодосиею, основан был при Георгиевской церкви монастырь, но самый дом был его, Романа Юрьевича, давшего фамилию царствующему роду; по свидетельству записок Георгиевского монастыря, в доме своего деда и отца при Георгиевском монастыре воспитывалась Анастасия Романовна и отсюда взята в супруги царю Иоанну Васильевичу; близ Георгиевского монастыря бывшая церковь Анастасии Узорешительницы, разобранная в 1793 году, основана Анастасиею Романовною в память воспитания ее около этого места.
В жизнеописании Геннадия Любимоградского сказано, что этот подвижник был в доме вдовы Романа Захарьевича и благословил детей ее, Даниила и Никиту Романовичей, и, благословляя Анастасию, пророчески сказал: «Ты еси розга прекрасная и ветвь плодоносная, будеши нам государыня царица», что исполнилось 3 февраля 1547 года, когда совершен брак ее с царем Иоанном Васильевичем, и царица впоследствии много благодетельствовала монастырю Геннадия в костромских пределах. Двор на Варварской улице поступил во владение младшему сыну, Никите Романовичу.
В 1541 году, во время нашествия крымского хана Девлет-Гирея, когда вся Москва, кроме Кремля, была предана пламени, по всей вероятности, пострадал много и двор Никиты Романовича.
Спустя десятилетие после этого и сам хозяин дома подвергся опале грозного царя. После брака своего с Мариею Нагою царь Иоанн Васильевич послал на двор Никиты Романовича 200 стрельцов: они расхитили оружие, посуду, лошадей и все пожитки на 40 000 фунтов стерлингов. Никита Романович, кроме того, лишился всех своих поместий, остался в такой бедности, что на другой день после разграбления послал в соседнее с ним Английское подворье, близ церкви Максима Исповедника, просить бумажной ткани на одежду себе и детям.
Со времени заключения Федора Никитича царем Борисом в темницу в 1599 году и пострижения его с именем Филарета в Сийском монастыре Архангельской области дом Романовых, надо полагать, долго оставался без хозяина, и хотя потом Филарет Никитич был в Москве при самозванцах, но не на долгое время и, как монах, не жил в своем доме. По избрании Михаила Федоровича на престол родовой дом был исправлен, и при нем уже тогда, как показывают росписи того времени, был там в Знаменской церкви протопоп Иаков с двумя священниками и другими лицами клира. В те времена степень протоиерейства, предполагавшая большой клир, была редка и показывает особенное внимание царя к старому своему дому.Англичанин Иероним Горсей, бывший в то время в России, рассказывает, что Никита Романович не чуждался сближения с англичанами, и один из них, приказчик торгового дома, давал его сыну, Федору Никитичу, уроки латинского языка; впоследствии этот Федор был патриархом Российским. Умирая, грозный царь возвратил милость свою своему шурину по первой своей жене и назначил Никиту Романовича в числе четырех ближайших советников сыну своему, царю Федору Иоанновичу.
В 1626 году, мая 3-го, пожар, опустошивший Москву, не пощадил и Государева двора; следствием его было расширение Варварской линии; но каменная палата на углу этой улицы и Псковского переулка оставлена на старом месте. Знаменский монастырь из домовой церкви бояр Романовых был основан в 1631 году, в год кончины матери царя Михаила, инокини Марфы Иоанновны.
В этот же год грамотою царя Знаменский монастырь был наделен родовыми царскими населенными имениями и угодьями, бывшими за инокинею Марфою Иоанновною.
В 1668 году, во время Большого пожара, пострадал и Знаменский монастырь; по этому случаю игумен Арсений доносил царю Алексею Михайловичу:
Но скоро нашлись богатые царские родственники Милославские, и их иждивением восстановлены старинные палаты и другие многие здания монастырские и вместо бывшей деревянной ограды возведена новая, каменная. Монастырь обновился, но, по слабости грунта, все – от ограды до собора – было выстроено на дубовых сваях, и притом на косогоре, и потому долговечности не обещало.«Бьют челом богомольцы твои Знаменского монастыря, что на Вашем Государеве старом дворе твое царское богомолие – монастырь выгорел со всеми монастырскими службами и с запасьем, на церквах кровли обгорели., и ваше государское старинное строение – палаты – от ветхости и от огня развалились, а нам., богомольцам твоим убогим, ныне построить нечем; место скудное; погибаем вконец».
В «Выходах Государей» находим, что в XVII веке Знаменская обитель часто принимала величественный вид; государь с боярами и патриарх с властями бывали в монастыре на праздник у малой вечерни, всенощной и у обедни. Перед праздником на Сытном дворе наливалась в монастырь лампада воску. От монастыря в этот день подносились иконы Знамения Богородицы со святою водою в вощанках всем членам царской фамилии, патриарху и именитым боярам.
В царствование императора Петра Знаменский монастырь претерпел многие невзгоды; в это время слабость грунта и косогор оказали свое действие на каменные здания и ограду монастырскую. Крыши тоже разрушились. Вдобавок в 1704 году сюда поместили колодников и арестантов с солдатами, в кельях у задних ворот. Последние криком и прошением милостыни отгоняли богомольцев от монастыря; к довершению бед последовавший в 1720 году указ о каменных мостовых вконец разорил этот монастырь, окруженный со всех четырех сторон улицами; имея еще в городе, за Москвою-рекою, землю, он должен был вымостить более 500 квадр. саж. Троицкий пожар 1737 года, испепеливший большую и лучшую часть Москвы, нанес также немалый вред монастырю.
Императрица Елизавета в 1743 году повелела исправить ветхости в монастыре и возобновить старинное жилище Романовых.
В год Отечественной войны в монастыре помещался французский провиантмейстер, бывший прежде в русской службе, и монастырь уцелел от огня и разрушения; по выходе французов здесь на время жил архиепископ Августин. Архив монастырских дел от основания монастыря до конца XVIII века во время 1812 года был заставлен в ризнице, в углублении каменной стены, неподвижными шкафами и сохранился тоже в целости.В 1776 году профессор Чеботарев еще видел остатки «родительского дома Фамилии Романовых». Позднее, для поддержания монастыря, «Романовская палата» отдавалась внаем разным лицам; здесь жили московский купец Иван Болховитинов, грек-купец Метакса и затем другой нежинский грек Георгий Горголи. Последний кое-как починил палаты.
После 1812 года монастырь кое-как поправили, но делать дальнейшие поправки в нем комиссия не допустила потому, что здание выступало за проектированную линию по Варваринской улице. В 1821 году архимандрит Аристарх входил с прошением к митрополиту Филарету, предполагая сломать палату Романовых и вместо нее построить новую, но разрешения на это не получил.
В 1858 году, по повелению императора Александра Николаевича, августа 31-го, начали возобновлять прародительскую палату бояр Романовых, находящуюся на углу монастыря по Варваринской улице и Псковской горе. На закладке при входе на паперть государя встретил митрополит Филарет с напрестольным крестом в руке – вкладом матери царя Михаила, великой инокини Марфы. При митрополите стоял придворный протодиакон с кадилом патриарха Филарета Никитича. Под сенью хоругвей оба иеромонаха держали в руках храмовой образ Знамения Богородицы, родовой бояр Романовых, царское моленье Михаила Феодоровича.
В приготовленное место для закладки государем и августейшей фамилией были положены новые и древние монеты, поднесенные членами комиссии по постройке. Так, И. Снегиревым были поданы на блюде серебряные и золотые монеты чекана 1856 года, в память коронования государя, – год, в который повелено возобновить Романовскую палату; А. Вельтманом – золотые и серебряные монеты 1858 года, в свидетельство действительного начала работ для обновления этого древнего памятника; г. Кене – золотые и серебряные монеты времен царя Михаила Федоровича, в память того, что в означенном доме родился и возрос этот государь, первый из поколения Романовых; известным нашим археологом, архитектором А. А. Мартыновым – серебряные монеты царствования Иоанна Грозного, как свидетельство, что здание было построено при этом государе.
Возобновление палаты было окончено 22 августа 1859 года, и она освящена в этот же день в присутствии государя императора. Древняя боярская палата была построена в четыре этажа: первый, подвальный этаж, или так называемые в древности погребье с ледником и медушею; второй, нижний этаж, или подклетье, с людскою, кладовою, приспешнею или поварнею; третий, средний этаж, или житье с сенями, девичьею, детскою, крестовою, молельною и боярскою комнатою; четвертый, где находятся вышка, опочивальня и светлица.
Все комнаты внутри были убраны старинными предметами или сделанными по старинным образцам. На восточной стороне палаты в среднем жилье выступает висячее крыльцо, или балкон, глядельня. Над ним в клейме – герб Романовых; под ним в нише – надпись на камне, начертанная уставною вязью, гласящая, при ком и когда начата и окончена постройка.
До 1771 года в Знаменском монастыре существовало кладбище, на котором было погребено значительное число разных лиц, что доказывают часто находимые в земле надгробные памятники при новых постройках.
И. Снегирев говорит, что в 1748 году, по Высочайшему повелению, были деланы запросы: где находится палатка в Знаменском монастыре, где погребен был Карп-юродивый, и не было ли от него чудес, не поют ли над ним панихиды, и прочее?
В числе исторических зданий в Китай-городе находится Заиконоспасский монастырь. Название свое он получил оттого, что стоит за Иконным рядом и главная церковь в нем во имя Нерукотворенного Образа Всемилостивого Спаса. Построен монастырь по повелению царя Алексея Михайловича и по обещанию боярина Федора Волконского в 1660 году. Монастырь этот особенных достопамятностей не имеет; он замечателен тем, что в нем существовала сто тридцать лет Славяно-греко-латинская академия, давшая многих замечательных лиц, приобретших в науке и государственной деятельности известность.
Дом, где помещалась академия, был каменный трехэтажный, с хорами, над воротами была надпись:
поверх надписи висела картина с изображением горящей свечи с надписью: «Non mihi sed aliis».«Славяно-греко-латинская академия»,
Эта вывеска существовала до 1812 года. История возникновения этой академии следующая. Иерусалимский иеромонах Тимофей первый представил царю Федору Алексеевичу о необходимости учебного заведения в Москве.
Известно, что еще царь Борис Годунов думал о заведении в Москве училищ и приглашал немецких ученых в столицу, но в исполнении своего желания встретил сильное противодействие со стороны духовенства. Благодушная старина боялась западной новизны; наше образование тогда ограничивалось немногим более знания Букваря.«Царь94, услыша сие, умилился и, взяв совет от патриарха Иоакима, дозволил Тимофею насадити и умножити учение».
В академию в первое время было принято тридцать человек; в помощь Тимофею были даны еще два учителя, из греков же. Для чтения, письма и языка «греческого мира» – Мануил, и на тот же предмет и для свободных наук – греческий иеромонах Иоаким. Царь и патриарх ежедневно посещали не только училище, но и заведенную при нем типографию. Вскоре потребованы были царем от вселенских патриархов и другие учителя, но их уже государь не дождался; они прибыли после его кончины. Это были братья Лихуды, иеромонахи Иоанникий и Софроний. Первыми учениками типографскому искусству поступило пять человек: Алексей Кириллов, Николай Семенов, Федор Поликарпов, Федор Агеев, Иосиф Афанасьев и монах Чудовского монастыря Иов. В то же время указано синклитским и боярским детям учиться в той же новозаведенной школе. Из наук, на двух языках – греческом и славянском – преподавались: риторика, диалектика, логика и физика; грамматика же и пиитика – только на греческом. Переводчиками необходимых книг были ученики, и ученое дело шло весьма хорошо; но тут явились Сильвестр Медведев и друг его, Федор Шекловитов, и училище едва не было закрыто. Медведев95 и Шекловитов были казнены, но друзья и родственники казненных продолжали питать начатую злобу.
Патриарх Адриан поверил клевете и разослал учителей по монастырям. Место их заняли ученики их, Николай Семенов и Федор Поликарпов; но они учили только на одном эллино-греческом языке. Дальнейших исторических сведений об Академии мы не приводим.
В истории Академии различают три периода. Первый – от Лихудов до Палладия Роговского96, 1685–1700 гг.; в это время преобладает образование греческое, и академия называется эллино-греческою. Второй – от Палладия Роговского до времен митрополита Платона, 1700–75 гг.; характер образования в эту эпоху чисто латинский, и академию зовут латинскою или славяно-латинскою. Третий период – от времен Платона до преобразования академии и перемещения ее в Троицкую Лавру, 1775–1814 гг.; в это время называется она Академия славяно-греко-латинская; с последнего года сюда переводится из монастыря св. Николая на Перерве московская семинария, а там остается низшее духовное училище. Академия управлялась ректором и префектом или инспектором; по уставу академии последние должны быть такими, «которых учение и труды уже известны», а префект должен быть «не вельми свирепый и не меланхолик», и оба должны быть «тщательны в своем деле».
Начальникам Академии давались многие ученые поручения. Так, ректору в 1722 году были даны взятые в лавках на Спасском мосту писаные подозрительные тетради и так называемые «волшебные» тетради; пойманных с такими тетрадями наказывали плетьми и потом отсылали к ректору на увещание. Полиция, находя «волшебные» записи, гадательные книги у простодушных людей, зараженных суеверием и обольщавших колдовством, отсылала их к ректору академии.
Так, в 1726 году были найдены такого рода письма у одного иеродиакона Прилуцкого монастыря, Аверкия, который для вразумления был представлен ректору Гедеону. Любопытный также случай рассказывается в бумагах этого же года. К ректору Гедеону из полицеймейстерской канцелярии был прислан дворовый человек князя Долгорукова, Василий Данилов, который, вступив в сношение с дьяволом, украл по его наущению золотую ризу с иконы Богоматери и попался в руки правосудия, от которых, несмотря на просьбы, не был избавлен дьяволом. Ректор должен был выслушать историю его видений и, по двухдневном увещании, возвратил его в полицию. Присылали для увещевания «записного бородача и раскольника» и иконоборца, который в воскресную литургию зажег смоляными щепами образ Спасителя.
К лицам, требовавшим увещания, относили и таких, которые впадали в задумчивость и в душевное расстройство. В этих случаях предписывалось психическое врачевание больного. В 1744 году к ректору Порфирию был прислан студент Академии Наук, Яков Несмеянов, впавший в «меланхолию». В бумаге предписано:
Ученики в академии были всякого звания. В 1736 году сюда поступило 158 детей дворянских, между которыми были князья Оболенские, Прозоровские, Хилковы, Тюфякины, Хованские, Голицыны, Долгорукие, Мещерские и другие. Среди этого общества находились подьяческие, канцелярские, дьяческие, солдатские и конюховы дети. А также во главе общества учеников почти во время каждого курса находились лица, имевшие уже иерархические степени, священники, дьяконы и монашествующие.«Определя его к кому из учителей, велеть разговаривать и увещевать, и при том усматривать, не имеет ли он в законе Божии какого сумнения».
Часто студента богословия, не окончившего курса, определяли в одну из церквей священником, но он обязан был ходить в Академию до окончания курса. Число учеников простиралось от 200 до 600, годы учения иногда тянулись до двадцати лет, и нередко случалось, что студенты богословия кончали в 35 лет. Не имевших способности к учению, но отличавшихся добрым поведением держали в академии, ожидая, не откроется ли у них со временем дарования, и, если ожидания были тщетны и ученик приходил в зрелые лета, его исключали. В 1736 году таких «непонятливых и злонравных» было исключено сто человек, двух новокрещенных калмыков держали в одном классе девять лет и, наконец, исключили по неспособности к учению.
Вообще начальство не любило карать учеников исключением и выгоняло только тогда, когда «буде покажется детина непобедимой злобы, свирепый, до драки скорый, клеветник, не покорив, и, буде через годовое время ни увещании, ни жестокими наказании одолеть ему невозможно, хотя бы и остроумен был, выслать из академии, чтобы бешеному меча не дать».
Экзамены в академии были торжественные и продолжались три дня в собрании многочисленных посетителей. Диспуты открывались пением учеников, иногда с присоединением оркестра. Диспуты риторические и пиитические состояли в разговорах нескольких учеников о каком-нибудь предмете из области природы, науки или искусства, в чтении стихотворений, в произнесении речей и т. д.
К торжественным действиям, в которых принимали участие ученики, принадлежали встречи царственных особ; так, после Полтавской победы учениками на Никольской улице около академии были говорены разные орации, у академии были устроены триумфальные ворота, украшенные эмблематическими картинами с латинскими и греческими надписями. Когда процессия приблизилась, ученики в белых одеждах, с венками на головах и ветвями в руках вышли навстречу государю, полагали перед ним венки и ветви и пели канты.
Из академии вышло много замечательных лиц прошедшего столетия; здесь получил образование известный сатирик князь Антиох Кантемир; он, еще будучи 11 лет, сочинил на греческом языке похвальное слово Дмитрию Солунскому, которое и говорил с дозволения Петра Великого, в его присутствии в церкви Заиконоспасского монастыря. В этой же академии был первый по успехам Ломоносов и, вступив в класс пиитики, написал свой чуть не первый опыт стихами:
За этот поэтический опыт учитель его, Федор Кветницкий (впоследствии архиепископ Феофилакт), подписал ему: «Pulchre».
Услыхали мухи
Медовые духи,
Прилетевши, сели,
В радости запели;
Едва стали ясти,
Попали в напасти,
Увязли бо ноги.
Ах! плачут, убогии,
Меду полизали,
А сами пропали.
Здесь же получил свое образование сын купца из Гороховца Михаил Ширяев, бывший впоследствии любимцем Петра Великого; он писал стихотворения и жил у царя при дворе, государь называл его князем, великим оратором; Петр любил его за острый ум. В этом же заведении воспитывался известный своими лирическими произведениями Василий Петров, любимец светлейшего князя Тавриды и придворный библиотекарь императрицы Екатерины II.
Также значится учеником академии Иван Магницкий, сочинитель первой «Арифметики», напечатанной в 1703 году. Первый профессор философии Московского университета, Николай Поповский, тоже был один из учеников академии. Поповский считается также первым издателем «Московских Ведомостей». Известный своим описанием Камчатки С. П. Крашенинников тоже получил свое образование в этой Академии.
Первый переводчик гомеровой «Илиады», не менее популярный пиит своего времени, Ермил Иванович Костров, тоже обучался сперва в этой академии и затем уже окончил курс в университете со степенью бакалавра.
Здесь же окончил курс богословских наук другой пиит, Петр Буслаев, служивший дьяконом в Успенском соборе. Он напечатал в 1734 году поэму на смерть Строгановой, про которую Тредиаковский сказал:
Из числа учеников академии можно назвать еще В. Г. Рубана, издававшего три журнала, написавшего историю Малороссии, описание городов Петербурга и Москвы, затем нескольких любопытных календарей и переводившего много книг с греческого и латинского языков, затем Н. Н. Бантыш-Каменского, Антона Барсова – соредактора первого редактора «Московских Ведомостей», и знаменитого архитектора В. И. Баженова, украсившего Москву и Петербург многими капитальными зданиями. В аудитории академии стекались слушатели всех сословий.«Если бы в стихах Буслаева было падение стоп, возвышающихся и понижающихся, что могло б быть и глаже и плавнее Буслаева стихов?»
Из всегдашних посетителей здесь встречались обер-камергер князь А. М. Голицын, граф И. А. Остерман. Из посетителей были и такие, что приводили к кафедре своих детей, повторяя им, чтобы они слушали и помнили здешних проповедников.
Из замечательных зданий Китай-города по Никольской улице находим «дом Синодальной типографии», в древности известный под именем «Печатного двора», построенного в 1553 году по повелению царя Ивана Васильевича. В первое время это большое каменное здание было о двух житьях, или этажах, с подклетями или погребами; оконницы в нем были слюдяные, кровли и другие пристройки – деревянные.
Самый типографский двор был огорожен острым деревянным тыном, а на Никольскую улицу выходили большие деревянные ворота с кровлею. В 1643 году по повелению царя Михаила Федоровича на Печатном дворе, на пространстве в длину 39 сажен, по Никольской улице были сооружены двухэтажные каменные палаты, а два года спустя была окончена постройка каменных ворот с башнею. Надворная башня имела в вышину 13 сажен.
Здание этого двора красивой готической архитектуры, смешанной с арабским и итальянским вкусом; в средине ворот, над створами в большом овале – лепное изображение Всевидящего Ока в лучах. В бельэтаже над воротами находятся вернейшие солнечные часы; последних двое, и помещены они по сторонам в симметрии.
На средине над бельэтажем – английский герб. Последний повел к предположению, что будто дом этот некогда принадлежал английским послам, и что царь Алексей Михайлович, разгневанный на них за то, что они умертвили своего законного короля Карла I, отнял его от них.
Но это предположение вполне опровергается следующею надписью на доме: «Божиею милостию и повелением благоверного и христолюбивого царя и великого князя Михаила и сына его государева, царевича великого князя Алексея Михайловича всея Руссии, сделана бысть сия палата на дворе над воротами книгопечатного тиснения в лето 7155 (1645) месяца иуния в 30 день».
Эта надпись, как видим, относится только к наружному на улицу строению, а не к тому, что находится внутри двора. Последнее, как известно, построено Иоанном Грозным, который первый завел в Москве Печатный двор; думать надо, что фигуры коня и единорога, почитаемые за герб Англии, есть не что иное, как герб самого Грозного царя Московского, который употреблял фигуры этих животных на своей печати.
В царствование Федора Алексеевича на Печатном дворе была совершена следующая еще пристройка в сентябре 1681 года; по царскому указу велено весь Иконный ряд, который находился на Никольской улице, идя от Кремля налево вперед Заиконоспасского монастыря, переместить на Печатный двор, где и выстроено было для иконных торговцев по обеим сторонам двора десять деревянных лавок.
Торговля иконами на большой проезжей улице найдена была в это время неприличною – царь указал по своему именному указу, что в Китай-городе, на Никольском крестце, чтоб промен св. икон и Иконный ряд были в сокровенном месте, а не на большой проезжей улице…
В царствование Михаила Федоровича в Москве уже получались многие печатные немецкие ведомости; при царе Алексее Михайловиче Москва уже получала до двадцати иностранных газет и журналов.
В Посольском приказе тогда было 50 переводчиков и 70 толмачей для греческого, латинского, шведского, немецкого, польского и татарского языков. Для государя и двора они переводили из газет статьи о замечательных явлениях в мире физическом и политическом, о достопамятностях исторических и географических в чужих краях и т. д.
Такие их выписки, известные под именем «Курантов», хранятся в Москве, в архиве Министерства иностранных дел. «Куранты» в форме свитков столбцами и переписаны на нескольких листах склеенной бумаги; переписываемые досужными грамотеями, газетные статьи нередко входили в состав сборников-альманахов того времени: письменные куранты послужили предуготовлением к печатным русским газетам.
Первое путешествие Петра за границу показало ему, какое имеют значение, ход и нравственную силу в народе газеты; это внушило ему мысль заменить письменные куранты печатными русскими газетами, которые бы сообщали народу известия о военных и гражданских делах; 16 декабря 1702 года последовало именное повеление Петра о печатании газет. Первый номер «Ведомостей» появился в Москве 2 января 1703 года. Относительно появления первых «Ведомостей» в печати было высказано много библиографических противоречий и неточностей. Академик Георги говорит, что они восприяли начало в 1708 году, Сопиков высказывает, что они появились в 1728 году, очевидно, смешивая их с петербургскими академическими, которые действительно явились на свет в это время. Теперь доказано, что «Ведомости» появились в начале 1703 года, и с этого времени издание беспрерывно продолжалось до 1728 года. Печатали их в восьмую долю листа церковными буквами, но уже с 1704 года царь стал заботиться о перемене шрифта, придавая ему округленность латинских букв. В следующем году он заказал такой шрифт в Амстердаме. «Ведомости» печатались в количестве тысячи экземпляров; предполагают, что редактором их был граф О. А. Головин. Тип нынешней нашей гражданской печати «Ведомости» имеют только с 1717 года; по преданию, Петр сам держал иногда корректуру. Но как в Москве немного было «охочих грамотеев», то и газеты не имели большого распространения и действия, хотя царь и завел для этого, по образцу иностранному, австерии, т. е. ресторации, куда заманивал читать даровым угощением.
Первыми же заводчиками и художниками типографского дела в Москве были при царе Иоанне Васильевиче дьякон Кремлевской церкви Николая Гостунского Иоанн Федоров и Петр Тимофеев по прозванию «Мстиславец». Напечатанная ими книга была «Апостол»; издана книга была «под надзиранием датчанина Ганса, или Ивана Бодбиндера, копенгагенского уроженца», как гласит предисловие, или, вернее, «послесловие», потому что в старых книгах до Никона титул и предисловие печатались не в начале, а в конце.«Наш народ, – говорил Петр I, – яко дети, не учения ради, но которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены будут, которым сперва досадно кажется, но, когда выучатся, потом благодарят».
Где стоит нынешний Николаевский греческий монастырь, в старину там находился монастырь, основанный в XIV веке, известный под именем Николы Старого и Большая Глава и, «что у крестного целования», как говорит Н. Соловьев97; последнее название обитель носила потому, что в ее церкви были приводимы к присяге подсудимые в сомнительных случаях. Видевший эту обитель в XVII веке Рейтенсфельс рассказывает, что она «малым чем уступала Греческому кварталу в Риме».
На месте, на котором помещается теперь гостиница «Славянский Базар», при царе Алексее Михайловиче стоял дом ближнего его боярина и стольника (чашника) князя Ивана Алексеевича Воротынского, последнего из рода этих князей; женатый на одной из дочерей Спешнева, он приходился свояком царю.Набожные обитатели этой местности, проходя по вечерам мимо часовни, заходили помолиться и брали из нее огонь в сумерки, которым зажигали свечи и ночники в своих домах. Этот обычай существовал до царствования Екатерины II. Иоанн Грозный дал монастырь афонским монахам для временного пребывания; позднее, при царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче, это подворье называлось Афонским, и здесь в первое время помещалась Иверская икона Богородицы. В этой церкви погребены молдавский господарь, князь Дмитрий Кантемир, и несколько грузинских князей.
Князь был любимцем царя: в путешествиях он сидел с ним в одной карете по правую руку; ему в отсутствие государя поручаем был город; он был в числе первых советников царя в государственных делах, и при торжественных заседаниях и церковных обрядах, как старший сановник, нередко заменял самого царя. Воротынскому поручался также прием иностранных послов, которым царь хотел оказать особую почесть. Князь умер в 1680 году и погребен в Кирилло-Белозерском монастыре.
В числе замечательных церквей в Китай-городе находится древний храм во имя Живоначальной Троицы, в полях; слово «в полях» понимается не в прямом его значении, а в смысле «поединка». Татищев говорит в примечании своего «Судебника»: «Поле – разумеем поединок – перед судьями биться палками во делах, неимущих достаточного доказательства; ибо ротою, т. е. клятвою или присягою, утверждать или оправдаться опасались душевредства». Судебным делом решались самые важные запутанные тяжбы – такой суд звали «Судом Божеским». Приступающие к поединку облекались всегда в полные доспехи и вооружались ослопами, т. е. дубинами, но уже с XVI столетия употребляли и другие оружия. Бой происходил на назначенном месте на обширной поляне, со всех сторон огороженной, в присутствии судей.
Кто одолел, тот был прав, а уступивший силе своего противника признавался виновным и платил пошлину чиновнику и служителям, которые должны были присутствовать при бое и наблюдать за порядком. Алексеев, составитель церковного словаря, говорит, что такое поле – «у Троицы в Полях»98, за городскою стеною на берегу речки Неглинной, где были три полянки с нарочною канавой; здесь тягавшиеся дрались до крови, а иногда и друг друга до смерти убивали. Он же описывает и более легкие поединки; например, спорящие становились там один по ту, другой по другую сторону канавки и, наклонив головы, хватали один другого за волосы, и кто кого перетягивал, тот и прав бывал. Побежденный должен был перенести победителя на своих плечах через Неглинную. Перед таким поединком иногда предлагали соперникам и мировую, о чем напоминает нам старая пословица:
В противном случае они хватались за волосы.«Подавайся по рукам! Легче будет волосам».
Церковь Троицы в Полях была построена в 1657 году боярином М. М. Салтыковым, родным племянником матери царя Михаила Федоровича, впоследствии принявшим схиму под именем Мисаила Про этого Салтыкова рассказывает Яблочков99, что он со своим братом Борисом до приезда государева отца, патриарха Филарета, из Польши пользовались мягкосердием и малоопытностью молодого царя, только и делали, что себя и родню свою богатили, земли крали и во всяких делах делали неправду, промышляли тем, чтобы при государевой милости, кроме себя, никого не видеть.
Они из личных выгод расстроили брак государя с девицей Хлоповой, оговорив ее в неизлечимой болезни. По приезде Филарета из Польши патриарх обнаружил преступления Салтыковых, сослав их в ссылку, мать их заключили в монастырь, поместья и вотчины отобрали в казну за то, что они государской радости и женитьбе учинили помешку. Но по смерти Филарета Никитича царь немедленно возвратил Салтыковых с прежними чинами.
До постройки церкви во имя Живоначальной Троицы Салтыковым здесь была прежде церковь во имя св. Георгия Победоносца, построенная, как полагают, каким-нибудь оправданным судом Божиим в знак благодарения.
При земляных работах в близлежащих к этой церкви домах найдена в разное время большая масса костей человеческих, хорошо сохранившихся парчовых лоскутков, башмаков и т. п. вещей, свидетельствующих, что здесь когда-то было большое кладбище.
Так, в 1825 году при рытье рвов на глубине семи аршин были найдены две каменные растреснувшие гробницы из цельных камней, с крышами из белой плиты, без надписей. Обе гробницы были сделаны в меру человека; в таких в древности погребали богатых и знаменитых умерших вместо нынешних склепов или могильных сводов. В одной из них видны были остатки длинных волос и подошвы от башмаков, а костей мало.
Много намогильных плит, камней и монументов было уничтожено повсеместно при церквах в 1722 году, когда в этом году последовал указ, по которому предписывалось «обретающиеся в Москве у приходских церквей, также и у монастырей положенные над гробами погребенных тамо человеческих телес камни, которые лежат неуравнено с землею, окопав, опустить в землю такою умеренностью, дабы оные с положением места лежали ровно, а ежели множество тех камней надлежащему уравнению будет неудобовместно, то излишние камни употребить в церковное строение». С этого времени, полагать надо, многие исторические могилы навсегда уничтожены.
В Китай-городе, в Юшковом переулке имеется церковь св. Николая, названная «У Красных колоколов». Храм этот построен в 1626 году, но стиль строения, как говорит И. Снегирев, гораздо древнее XVII столетия. Храм замечателен тем, что здесь похоронена голова мятежного Соковнина, посягавшего на жизнь Петра Великого; труп его был отвезен в убогий дом, но голову с честью похоронили его родственники при этой церкви. Название церкви «У Красных колоколов», потом «У Красного звона» и даже «У хороших колоколов» показывает, что она славилась еще за два века своими колоколами или звоном. Предание, будто она так названа от колоколов, покрытых красною краской, не имеет основания; звон красный – значит веселый, благозвучный, усладительный.
В Церковном Уставе звон на Святой неделе именуется «красным». Из древнейших колоколов на этой церкви уцелел только один замечательный полиелей; на стенках его отлиты в клеймах три лилии с буквами «Е. Т.» и сбивчивая надпись: «Expoir en tout… de ce cloche es Chenaem st. tas en fraci». Неизвестно, откуда и когда поступил этот древний колокол. Но известно, что во время счастливой войны царя Алексея Михайловича с Польшею во многие города России и даже в Сибирь были посланы вместе с поляками и литовцами и пленные колокола. Колокола на Руси делятся на царские, пленные, ссыльные, золоченые и лыковые.
Первые колокола при церквах на Западе введены в употребление в конце VI века. Изобретение колоколов приписывают Павлину, епископу Польскому, что в Кампанье; думают, что от этого и произошло латинское их название – Campena и Nola; во Франции они введены с 550 года. В XI веке построены в Аугсбурге при главном соборе обе колокольни, и на них повешены два больших колокола. В Париже при церкви Богоматери повешен большой колокол в 1680 году; он имел в окружности 25 футов и весил 310 центнеров. Но вылитый в Вене в 1711 году весил 334 центнера; один язык его в 8 центнеров и в длину 9 футов. Величайшим колоколом в Австрии считается ольмюцкий: вес его 358 центнеров.
Но все эти колокола перед колоколами на Иване Великом, на храме Спасителя и в Троицкой Лавре кажутся пигмеями, не говоря уже о том, который лежит в Кремле и носит название «Царь-колокол». Последнее название имел у нас в старину еще другой колокол, висевший в брусяном срубе между Ивановской колокольней и соборами Успенским и Архангельским Он был весом в тысячу пудов и отлит около половины XVI века. В него ударяли три раза, с большою расстановкою, в редких случаях: как, например, при смерти царя или патриарха. Впоследствии он был перелит с добавлением меди, назван «Праздничным» и повешен на пристройке к Ивану Великому.
Сведения о большом колоколе, лежащем в земле, близ Ивановской колокольни, крайне сбивчивы. Одни полагают, что обломок края у него произошел от неискусного литья; другие, напротив, уверяют, что он был отлит, поднят и висел под шатром на столбах, но от действия огня в случившийся пожар в 1737 году упал в яму, при чем вышиблен ему край ударившимся в него брусом. В записках графа Миниха находим о нем следующее:
Отливка колокола происходила в 1735 году по чертежам и моделям артиллерии колокольных дел мастера Ивана Федоровича Маторина, и вышла очень удачна. Колокол пострадал от пожара, жертвою которого сделалась большая часть Кремля. Пожар произошел во время обедни в день св. Пятидесятницы, от зажженной перед образом копеечной свечки женкою Марьею Михайловою, в доме отставного прапорщика Александра Милославского (с этого времени стала известна на Руси пословица «Москва от копеечной свечи сгорела»). Предположения о перелитии расшибленного уже колокола начались с 1747 года, брался его перелить мастер Слизов, который переливал другие колокола, находящиеся на Ивановской колокольне.«Вскоре потом, когда императрица вознамерилась вместо прежнего разбитого преогромного московского колокола, висевшего на Иване Великом, заказать вылить другой – в девять тысяч пуд, то и препоручено мне отыскать в Париже искусного человека, дабы сделать план колоколу купно со всеми размерениями. По сей причине обратился я к королевскому золотых дел мастеру и члену Академии Наук Жерменю, который по сей части преискуснейшим считается механиком. Сей художник удивился, когда я объявил ему о весе колокола, и сначала думал, что я шутил; но как после его уверил, что имею про то Высочайшее повеление, то он взялся сие исправить. Принесши ко мне план, вручил я его графу Головкину для отсылки; но колокол после отлит не по назначенному плану, а по другому, еще в две тысячи пудов тяжелее вышепоказанного веса. Он вылился весьма красиво и удачно, и стоял уже в готовности, чтобы поднять на колокольню, как, по несчастию, в бывший в 1737 году в Москве большой пожар, от упавшего на него разгоревшегося бревна расшибся».
Потом еще в 1770 году архитектор Форстенберг придумал еще впаять вышибленный край в колокол, уверяя, что от этого нимало не пострадает звук колокола.
Царь-колокол превосходит своею величиною все известные колокола на земном шаре. Он первоначально отлит был с прибавкою меди от разбившегося Годуновского колокола и содержит в себе весу 12 327 пудов и 19 фунтов, вышиною в 19 футов и 3 дюйма, а окружностью в 60 футов и 9 дюймов; стены его толщиною равняются двум футам. С наружной стороны, вверху отлиты грудные изображения царской фамилии, а в средине – лики московских патриархов. Надпись на нем следующая:
Иван Великий служит колокольней для всех больших кремлевских соборов. На нем всех колоколов 34, из которых самых больших четыре. Замечательный из них «Праздничный», или «Успенский»; весу в нем 4 000 пудов. Отлит он Богдановым из старого, разбившегося при взрыве 1812 года. В этот колокол звонят в большие праздники и ударяют три раза по смерти государей. Этот колокол дает начало торжественному звону всех московских церквей в великую ночь перед Пасхой. Второй после него – «Реут», в 2 000 пудов, отлитый в 1689 году мастером Чеховым; в 1812 году он упал, но не разбился. Третий – «Вседневный», в 1 017 пудов, отлитый из старого в 1782 году, и четвертый – «Семисотенный», литый в 1704 году. Колокола эти работы русских мастеров – Богданова, Чехова, Завьялова и Маторина, но между другими есть здесь древнейшие иностранного литья. Торжественный большой колокол на храме Спасителя, весом 1 654 пуда, отлит на заводе Н. Д. Финляндского. По большей части все наши глашатаи общественного богослужения отлиты в Москве, Ярославле, Костроме и Вятке; но немало есть колоколов и иноземных, не только в России, но и в далекой Сибири. Так, один из колоколов Тобольской Богоявленской церкви, как гласит надпись на колоколе, отлил в Амстердаме Иван де Граве: «Ме fecit Jean Albert de Grave Amsterodami Anno Domini, 1719»; в том же Тобольске висит и «ссыльный» углицкий колокол, самый замечательный в историческом отношении. Он называется также «карноухий» – это тот самый, в который били в Угличе в набат по случаю умерщвления царевича Димитрия. Борис Годунов, не терпя изобличителей своего преступления, одушевленных – отправил в Пелым, а неодушевленного, с отсечением уха, сослал в 1593 году в Тобольск. Присланных благочестивыми царями в разные города колоколов насчитывается несколько десятков.«Блаженные и вечно достойные памяти вел. гос. царя и вел. кн. Алексея Михайловича, всея Вел. и Мал. и Бел. Руси Самодержца повелением к первособорной церкви Пресвятыя Успения Богородицы, слит был великий колокол осмь тысяч пуд меди в лето 1654 года; из меди сего благовестить начал в лето 1668 года и благовестил до лета 1700 года, в которое месяца июня 19 дня от великого в Кремле бывшего пожара поврежден… до 1731 г. пребыл безгласен. Благочестивейшие, самодержавнейшие вел… гос. имп. Анны Иоанновны, во славу Бога в Троице славимого в честь Пресвятые Богородицы к первособорной церкви славного Ее Успения отлит колокол из меди прежнего, осмь тысяч пуд колокола, пожаром поврежденного, с прибавлением материй двух тысяч пуд от создания мира в 7… от Рождества же по плоти Бога Слова 1734 года благополучного ее величества царствования в четвертое лето…»
Имеются также еще колокола, как мы выше говорили, «золоченые». Таких небольших в городе Таре штук шесть; вызолочены они одним любителем церковного благолепия. Существуют еще колокола и лыковые: это тоже опальные, сначала разбитые, а потом перевязанные лыком; такой есть в одном из монастырей Костромской губернии.
На колокольне Ивана Великого некогда имелось несколько колоколов с историческим прошлым, но впоследствии они были перелиты; из таких переделанных в екатерининское время известен так называемый «Лебедь», он вылит был в 1532 году, на нем была надпись: «Hikiwas obraker 537» и напротив этих слов – по-русски: «Делал Никола», весу в нем 445 пудов. Другой такой колокол был перелит во времена царицы Анны, ранее он был вылит при царе Иване Васильевиче, в 1556 году, и назывался «Новгородским». Затем известны еще колокола: «Широкий», отлитый в 1679 году, затем «Слободский», вылитый в 1641 году, еще «Ростовский», вылитый в домовый Белогостинный монастырь при царях Петре и Иоанне Алексеевичах; из замечательных там же имеется колокол «Медведь», вылитый в Новом городе в 1501 году, затем два иностранной работы: один – без имени, другой – прозванный «Немчин»; после этих – колокола «Глухой», «Даниловской», «Марьинский», «Кореунский», «Новый» и многие другие.
Китай-город, как ближайший к жилищу царя, исстари был самым аристократическим местом; здесь стояли дома многих знатных сановников, бояр, дворян и именитых людей.
По тогдашним правилам, московские дворяне все были люди служилые, должны были постоянно жить в столице и не могли отлучаться из Москвы без царского отпуска под страхом жестокого наказания без всякой пощады100. Но, чтобы облегчить им службу, царь приказал в 1653 году стольников, стряпчих, московских дворян и жильцов расписать в четыре перемены и до службы указал им быть в Москве, переменяясь по три месяца. Московские дворяне различались по чинам и должностям.
При родовом составе дворянского сословия лица из одного рода были постоянно в одних и тех же чинах. Так, самый первый чин боярина при Алексее Михайловиче получали только немногие представители знатнейших фамилий; члены этих фамилий поступали прямо в бояре, минуя чин окольничего.
Даже любимцев своих, большею частью из худородных, царь с трудом проводил до боярства. Второй чин окольничего возводился из родов менее знатных, окольничие были придворными, распоряжались при придворных церемониях. Третий чин – были думные дворяне; они назначались из добрых и высоких родов, «которые еще в честь не пришли, за причиною и недостижением»; последующие чины были: думные дьяки, спальники, стольники, стряпчие, московские дворяне, дьяки и затем жильцы.
При царском дворе были царевичи касимовские и сибирские, крещенные в христианскую веру. Честью они были выше бояр, но в Думе не сидели, служба их была: когда в праздник царь идет в церковь, они ведут его под руки, и каждый день последние обязаны были быть у царя на поклонении; получали они от царя ежемесячно денежный корм; дети и внуки этих царевичей назывались тоже царевичами.Последний чин был самый многочисленный, их было до 2 000 человек; это были дети дворянские, дьячьи и подьяческие, они сидели на царском дворе для всяких посылок. Из них выслуживались в стряпчие, стольники и думные люди – они назначались начальниками к коннице, пехоте, к рейтарам и солдатам; все чины исполняли должности как придворные, так и другие. Котошихин говорит, что «всем боярских и окольничьих, и думных людей детям первая служба бывает при царском дворе такова же, только по породе своей одни с другими не ровны».
По взятии в плен семейства сибирского царя Кучума все семейство последнего содержалось в Посольском подворье в Китай-городе. Только одни потомки удельных князей назывались князьями. Котошихин говорит: «Царь московский не может никого пожаловать вновь князем потому, что не обычай тому есть и не повелось. Также не бывает и графов и вольных господ».
При пожаловании в дворяне не давали ни грамот на дворянство, ни гербов. Давались только грамоты на поместья и вотчины. Все чины обязаны были ежедневно съезжаться к царскому дворцу. Бояре, окольничие, думные и ближние люди приезжали каждый день рано утром к царю ударить челом. Государь с ними разговаривал, слушал дела, они стояли перед царем, а уставши, выходили сидеть на двор. Приезжали они к царю и после обеда, к вечерне. Они собирались все наверху, в передней палате, и ждали царского выхода из покоя.
Ближние же бояре входили прямо к царю в палату. Стольники, стряпчие, жильцы, московские дворяне, полковники, головы не входили в палату, оставались на крыльце пред палатами непокоевыми; другие же чины не имели права доходить и до этого места, оставались на площади, ожидая приказаний от царя. Так ежедневно толпились перед дворцом все чиновники.
Ко дворцу старики ехали в каретах, зимою в санях, молодые – верхом; не доезжая до царского дворца, вдалеке от крыльца, выходили из карет, слезали с лошадей и уже пешком шли к крыльцу. На царский двор не пускали лошадей, также не смели ходить по нем с оружием, и кто шел с оружием, того пытали и казнили.
Как мы уже сказали, дома бояр и ближних людей находились по большей части в Китай-городе. Котошихин говорит:
О числе людей на боярских дворах можно судить по следующему. В 1653 году в Москве была моровая язва. На боярских дворах у Бор. Морозова умерло 343 человека, осталось 19, у князя А. И. Трубецкого умерло 270, осталось 8, у Н. И. Романова умерло 352 человека, осталось 134 человека и т. д.«Бояре и ближние люди живут в домах своих каменных и в деревянных без всякого устроения и призрения. И живут с женами и с детьми своими покоями, и держат в своих домах мужского и женского полу человек по 100 и по 200, 300, 500, и 1 000, сколько можно, смотря по своей чести и животам. Таким же образом и иных чинов люди держат в домах своих, кому сколько можно прокормить, вечных и кабальных, а некабальных людей в домах своих держать не велено никому».
Содержание значительного количества слуг при боярских домах в Москве, с одной стороны, вызываемо было необходимостью, так как бояре со своими людьми хаживали на войну и по наряду царскому обязаны были высылать более или менее значительное количество даточных конных людей навстречу иностранным послам, часто приезжавшим в Москву, а с другой – основывалось на честолюбии, потому что бояре за честь себе считали при езде по городу иметь человек пятьдесят слуг, предшествующих им пешком.
Жены бояр стыдились даже показываться на улицу без свиты в 20 или 30 слуг, они даже иначе не ходили к обедне в свою приходскую церковь. Историк Соловьев отмечает, что в Москве в XVII веке чем выше и обширнее был дом, тем опаснее он был для прохожего, не потому, чтобы сам владелец дома, боярин или окольничий, напал на прохожего и ограбил его, но у этого знатного боярина или окольничего несколько сот дворни, праздной и дурно содержимой, привыкшей кормиться на счет каждого встречного, будь это проситель к боярину или просто прохожий.
Разбои особенно усилились в XVII и в начале XVIII века. Как в глубине лесов, среди непроходимых болот, в ущельях, оврагах, так и в городах и в столице были шайки и станы разбойников. Шайки не были многочисленны, но всегда отчаянно дерзки в своих нападениях. Разбойники были из беглых холопов, бездомных горожан и обнищавших крестьян, но случалось, что в их страшное общество вступали люди и других сословий, потомки некогда славных родов. Так, известен был разбойник и смертный убийца князь Иван Лихутьев и товарищ его гор. Зарайска, дьячков сын Михаил Афанасьев. Действия их были ужасны, многих подробностей, сохранившихся в преданиях, и передать невозможно, до того они отвратительны и ужасны. Теперь проехать всю Россию из конца в конец – значит сделать прогулку, а было время, когда отправившегося за двадцать верст оплакивали как обреченного на верную гибель.
Путешественника в то время никакие предосторожности не спасали, если не от убийств, то, по крайней мере, от грабежа. С трепетом путник въезжал в пригородный лес, приближался к оврагу; из глубины леса или из оврага раздавался свист или крик, и не было спасения несчастному путнику. Названия многих оврагов – Греховый, Страшный, Бедовый – сохраняют ужасную славу их. Небезопасны были в то время для путешественника и некоторые постоялые дворы. Случалось, что нередко, остановившись в каком-нибудь доме на ночной покой, он успокаиваем был навек.
По Владимирской и Рязанской дорогам еще известны в устных рассказах похождения знаменитых воров и удальцов, как, например: Федотыча, Козьмы Рощина, Перфильича, Краснощекова и Веревкина; кто не слыхал, как Федотыч ходил один на сотню подвод обозных.
Про Веревкина, например, расскажут и покажут место, где он остановил многолюдную свиту богатого рязанского помещика Волынского и взял у него все, оставив ему только по расчету, сколько было нужно на проезд, на молебен и на свечу к чудотворной иконе. На этой дороге укажут место на крутой горе, где он спускал богатых купцов кубарями, и для примера двоих лихоимцев отправил за рыбными процентами на дно Оки.
Про этого Веревкина много рассказывали небылиц: так его, например, неоднократно окружала военная команда, но Веревкин выпивал заветный ковш вина и сам исчезал в том же ковше; в другой раз его совсем было схватили и связали, но вдруг вся изба обнялась дымом и пламенем. Долго и никогда, может быть, Веревкин не попался бы, если бы не изменила ему женщина: одна прелестница, выведав тайные чары Веревкина, выдала его. Это случилось во время Екатерины II. Удалец не стал, однако ж, ждать конца своей судьбы: он отравился. М. Н. Загоскин многие из чудес этого разбойника приписал разбойнику Рощину.
Шайку воров и убийц в Москве в XVII и XVIII веках еще составляли так называемые «кабацкие ярыги»; этот класс пьяниц был из людей хорошего происхождения – дворян и детей боярских, допившихся донага. Они жили во всеобщем презрении, толпились у кабаков, где просили милостыню.
Со введением Борисом Годуновым казенных кабаков, или «царевых», пьянство у русского народа сделалось поголовное. Чтобы положить границы такому неистовому пьянству в кабаках, правительство вместо их завело «кружечные» дворы, где продавали вино мерою не более кружек, но и это не помогало: пьяницы сходились толпами и пили там по целым дням или ходили в тайные корчмы или ропаты.
В этих притонах разврата вместе с вином были игры, продажные женщины и табак; последний в XVII веке был всенародно распространен на Руси. Русские получали его с Востока и отчасти от малороссиян.
Табак в России был строго запрещен, им торговали удалые головы, готовые из-за копейки рисковать всем. При продаже табаку его не называли настоящим именем, а условным названием, например, свекольным листом, яблочным и др. Табак курили не из чубука, а из коровьего рога, посредине которого вливалась вода и вставлялась трубка с табаком большой величины. Дым проходил через воду; курильщики затягивались до того, что в два-три приема оканчивали большую трубку и падали без чувств.
Несколько таких молодцов сходились «попить заповедного зелья-табаку» и передавали друг другу трубку до одуряющего действия.
Что же касается до чая, то последний только при царе Михаиле Федоровиче появился в первый раз в России, как редкость и новость. Он был прислан в дар царю от монгольского государя, и во второй половине XVII столетия знатные лица употребляли его как лекарство, приписывая ему целительную силу.
Иностранные вина, вроде мальвазии, бастр, алкан, венгерского, рейнского, романея, явились в Москве при дворе еще в XVI веке, но в следующем столетии в Москве завелись винные погреба, где не только продавали этих сортов вина, но туда уже сходились пить веселые компании.
В царствование Алексея Михайловича жили в Москве гораздо свободнее, чем прежде; Тишайший царь имел прекрасные качества души и покорял сердца своих подданных добротою и снисходительностью. Он удивлял своею милостью, но не пользовался правом сильного.
Иностранные писатели увековечили его имя хвалами. Рейтенфельс, бывший в Москве в 1670 году, когда царю было тридцать лет, описывает его наружность так: «Росту он среднего, имеет лицо полное, несколько красноватое, тело довольно тучное, волосы цвета среднего между черным и рыжим, глаза голубые, поступь величавая, на лице его выражается строгость вместе с милостью, взглядом внушает каждому надежду и никогда не возбуждает страха.
Нрав его истинно царский: он всегда важен, великодушен, милостив, благочестив, в делах государственных сведущ и весьма точно понимает выгоды и желания иностранцев.
Большую часть дня употребляет он на дела государственные, немало также занимается благочестивыми размышлениями и даже ночью встает славословить Господа песнопениями; на охоте и в лагере бывает редко, посты, установленные церковью, соблюдает строго.
В напитках очень воздержан и имеет такое острое обоняние, что даже не может подойти к тому, кто пил водку. Благотворительность царя простирается до того, что бедные почти каждый день собираются ко дворцу и получают деньги целыми горстями, а в большие праздники преступники освобождаются из темниц и, сверх того, еще получают деньги».
Мейерберг точно так же восхваляет человечный нрав царя. Он присовокупляет: «Истинно достойно удивления то, что, облеченный высшею неограниченною властью над народом, привыкшим безмолвно повиноваться воле своего владетеля и всяким действиям оной, царь сей никогда не позволял себе оскорблять кого-либо из своих подданных как лично, так и в имуществе или чести их. Хотя, подобно всем великим людям с живыми чувствами, он подвержен иногда порывам гнева, но и тогда изъявление оного ограничивается несколькими ударами или толчками».
<< Назад Вперёд>>
