Период монгольского владычества над Россиею, казалось, был особенно благоприятным временем для нравственного ее улучшения и возвышения. Никогда еще она не подвергалась такому громадному бедствию, какому подверглась теперь, и никакое бедствие не тяготело над нею так долго. Никто в России не сомневался тогда, что иго монгольское есть наказание Божие за грехи, а пастыри Церкви громогласно повторяли эту мысль и не переставали призывать народ к покаянию и исправлению жизни. Едва протекло первое столетие этого тяжелого ига, как Россию постигла новая кара небесная – страшная язва, известная под именем черной смерти. Явившись в 1352 г. сперва в Пскове, потом в Новгороде и обошедши все русские области, она в продолжение с лишком семидесяти лет (1352–1427) несколько раз повторялась в разных местах, особенно в Новгороде и Пскове, и везде производила ужасные опустошения. Не только домы, а целые города пустели от нее: в Глухове и Белозерске не осталось ни одного жителя, в Смоленске едва осталось пять человек, которые наконец решились удалиться из города, наполненного одними трупами. Никогда в России не свирепствовала такая губительная и такая продолжительная язва. Все видели в ней гнев Божий за грехи и по гласу пастырей Церкви спешили каяться и обращаться к Богу. Мы не говорим уже о многих других общественных бедствиях, какие испытывало тогда наше отечество, но которые известны были ему и прежде, хотя и эти нравственные уроки могли иметь силу и оказывать свое благодетельное влияние. К концу XIV и особенно с начала XV в. в России сделалась господствующею мысль о близкой кончине мира – новое, необычайное побуждение к покаянию и благочестию христианскому. Настало последнее столетие седьмой тысячи лет от сотворения мира, с истечением которой, думали, должно последовать преставление света и должен открыться всеобщий суд. Эту мысль разделяли вполне сами наши архипастыри, даже просвещеннейшие из них, каковы Киприан и Фотий, и пользовались ею, чтобы убеждать своих пасомых к исправлению жизни. Что же, посреди таких обстоятельств в продолжение монгольского периода сделались ли русские действительно лучшими по своей нравственности, нежели какими были прежде? Мы нимало не сомневаемся, что все означенные обстоятельства, грозные и поучительные, не могли не производить сильных, иногда потрясающих действий на массы народа и что тысячи, десятки тысяч людей искренно обращались тогда к Богу и оканчивали жизнь с истинным покаянием, как точно и было, по прямому свидетельству летописей, например, во Владимире при первом нашествии татар и в Пскове – во время моровой язвы. Но надобно сознаться, что все эти действия были только временные и проходившие скоро. А сказать, чтобы в тот период изменился к лучшему самый характер русского народа, чтобы русские более прониклись духом Евангелия, более утвердились и возвысились в началах христианского благочестия, отнюдь не позволяет история. Много светлого и доблестного представляет она тогда у нас, но почти ничего такого, чего бы не представляла и прежде. Зато, с другой стороны, представляет много и мрачного, даже более мрачного, нежели сколько мы видели у себя в предшествовавшее время.
Русские отличались уже и прежде глубокою приверженностию к святой вере Христовой и православной Церкви. Теперь открывались для них случаи засвидетельствовать эту приверженность и любовь своею кровию. В 1246 г., когда Батый позвал к себе черниговского князя Михаила и потребовал от него чрез своих волхвов, чтобы он пред вступлением в палату ханскую прошел по обычаю монголов сквозь огонь и поклонился солнцу и истуканам, благоверный князь отвечал: «Я христианин и не могу поклониться твари и идолам». Когда ему предложили на выбор одно из двух: или поклониться, или умереть, князь не поколебался избрать последнее, несмотря на все убеждения близких людей, приготовился к христианской кончине и вкусил лютую смерть от варваров. Примеру доблестного князя тогда же последовал и любимый боярин его Феодор. В 1270 г. другой князь русский, Роман Ольгович рязанский, был оклеветан в Орде, будто он поносил хана и его веру. Хан отдал князя в руки татар, которые начали принуждать его к своей вере. Но он не только не соглашался на это, но открыто исповедовал, что вера христианская воистину есть святая, а татарская – поганая. Озлобленные язычники отрезали ему язык, заткнули уста и медленно изрезали по составам все члены его тела, так что новый мученик действительно уподобился древнему Иакову Персскому, по замечанию летописей. Защищая себя от нападающих врагов или выступая против них сами, русские были убеждены, что они проливают свою кровь и умирают прежде всего за святую веру и Церковь. «Умрем за святую Богородицу (т. е. за соборную церковь Пресвятой Богородицы) и за правую веру», – говорили жители Владимира, когда он был осажден татарами. «Умрем за святую Софию (т. е. за Софийский собор)», – обыкновенно повторяли новгородцы, собираясь на поле брани. «Прольем кровь свою за дом Пресвятой Троицы и за святые церкви», – восклицали псковитяне во дни Довмонта, отражая нападения Литвы. И Димитрий Донской, отправляясь с войском из Москвы против татар, говорил прочим князьям и воеводам: «Пойдем против безбожного и нечестивого Мамая за правую веру христианскую, и за святые церкви, и за всех младенцев, и старцев, и за всех христиан». Да, русские любили свое отечество, а в нем прежде всего любили свою святую веру и свою святую Церковь. Русские тем более привязывались к святой вере и Церкви, что в них только находили для себя утешение и подкрепление посреди бедствий и скорбей, в особенности от своих поработителей, и в имени, или звании, христиан видели свое главное отличие от поганых агарян, свое превосходство пред ними. Но не скроем свидетельства летописей, что, в то время как одни из сынов России, из благочестивых ее князей, охотно умирали за святую веру, не соглашаясь изменить ей и поклониться монгольским идолам, «многие другие князья с своими боярами проходили (пред палаткою Батыя) сквозь огонь и поклонялись кусту и идолам ради славы света сего, и каждый выпрашивал себе власти». Находились и такие между русскими, которые совершенно отвергались от веры христианской и принимали веру наших поработителей. Припомним Домана северянина, родом из Путивля, отсекшего голову святому Михаилу, князю черниговскому, и несчастного Изосиму, который прежде был иноком самой нетрезвой и вообще позорной жизни, а сделавшись вероотступником, много досаждал христианам в Ярославле и убит ими.
Любя веру и Церковь, предки наши, естественно, были привержены и усердны к храмам Божиим и святым обителям. Были князья, были и архипастыри и другие лица, которые в продолжение своей жизни сооружали не одну или две, а многие церкви и на собственные средства воздвигали по нескольку монастырей или не щадили для содержания и украшения их никаких жертв. Обычай постригаться в монашество, по крайней мере пред смертию, известный у нас и в прежнее время, теперь еще усилился. Редкие из князей, каковы: Владимир Василькович галицкий и Димитрий Донской, не последовали этому обычаю. А большая часть принимала пред своею кончиною не только монашество, но и схиму, Так поступили святой Александр Невский, дети его – Андрей Александрович и Даниил Александрович Московский, затем – Иоанн Данилович Калита, Симеон Иоаннович Гордый, Михаил Александрович Тверской, Александр ростовский и весьма многие другие. Так же поступили и княгини: мать святого Александра Невского – Евфросинья, жена Симеона Гордого – Анастасия, жена брата его Иоанна Иоанновича – Александра, жена Димитрия Донского – Евдокия и другие. Так же поступали почти все посадники новгородские, бояре московские и многие другие лица. Но несмотря на всеобщее, господствовавшее тогда уважение и любовь к святым храмам и обителям иноков, бывали примеры и совершенно противного, по крайней мере во дни брани и других народных бедствий. В 1393 г. новгородцы, овладев Устюгом, зажгли город и разграбили соборную церковь, похитили из нее все золото и серебро, ободрали даже иконы. А чрез несколько лет (1398) не только разграбили вновь ту же самую церковь в Устюге, но сожгли ее и взяли, как они выражались, в плен самую икону Пресвятой Богородицы чудотворную, так что владыка Новгородский справедливо заметил воеводам: «Вы обесчестили церковь Божию в Устюге» – и повелел им воздвигнуть эту церковь и возвратить чудотворную икону со всею утварью. Не лучше действовали иногда новгородцы и у себя дома. В 1299 г., когда во время страшного пожара некоторые торговцы снесли для безопасности свои товары в церкви, злые люди разграбили в церквах все снесенное, а в одной убили даже сторожа, охранявшего товар. В 1340 г. во время еще более сильного пожара также убили в церквах двух сторожей, разграбили весь товар, много сделали пакости в самом Софийском соборе. В 1418 г. во время народного волнения возмутившиеся, кроме разных неистовств в городе, разграбили монастырь святого Николая на Поле и оскорбили игумена и черноризцев, говоря: «Здесь житницы боярские». Великий князь московский Василий Васильевич с своею многочисленною ратью (1434), опустошив страну Галичскую и взяв самый Галич, пожег святые церкви и монастыри.
Любя веру и Церковь, предки наши, естественно, чтили пастырей Церкви и особенно высших представителей ее – иерархов. Излишне было бы приводить на это доказательства. Обыкновенная похвала доброму князю в летописях наших такая: «Бе иереелюбец и мнихолюбец, митрополита же и епископы чтяше и послушаше их, аки Самаго Христа...» и т. п. Но бывали случаи и неуважения к самим епископам и митрополитам. Известно нам, как в 1295 г. ростовский князь Константин Борисович взял своего владыку Тарасия под стражу со всеми бывшими при нем людьми. Известны и действия великого князя Димитрия Донского с митрополитами Киприаном и Пименом. Известно, наконец, сколько огорчений и скорбей потерпел митрополит Фотий от князей и бояр, которые еще до прибытия его из Греции самовольно завладели разными угодьями и доходами митрополитского дома и не хотели их уступить, а потом по злобе и мести распускали про митрополита хулы и клеветы и ссорили его с великим князем. Новгородцы в 1422 г. избрали себе по жребию во владыки игумена Клопского монастыря Феодосия и возвели его на сени, но чрез два лета, прежде нежели он был рукоположен, изгнали его от себя потому только будто бы, что он был, как говорили они, шестник, т. е пришлец, а не природный новгородец.
Милосердие к бедным и несчастным было также одною из господствующих добродетелей того времени. Ею отличались особенно некоторые князья. Например, про Владимира Васильковича галицкого повествуется, что когда он сделался болен, то «раздал все имение свое убогим. Золото, и серебро, и дорогие камни, и пояса отца своего, золотые и серебряные, и что сам приобрел после отца, – все раздал. Большие серебряные блюда и золотые и серебряные кубки сам перед своими глазами побил и перелил в гривны, и большие золотые монисты бабки своей и матери все перелил, и разослал милостыню по всей стране, и стада раздал убогим людям и коней». О князе Довмонте Псковском читаем у летописца: «Бяше милостив паче меры... нищая милуя, сироты и вдовица заступая и обидимыя изимая». Иоанн Данилович Калита оттого и получил такое прозвание, что всегда носил при себе калиту, или мешок, с деньгами для раздачи бедным. Супруга нижегородского князя Андрея Константиновича Василиса вскоре по смерти его раздала все свое богатство и имение: золото, и серебро, и жемчуг, и многоценные одежды, частию нищим, частию на церкви и монастыри, а сама постриглась в монашество под именем Феодоры († 1378). Но несравненно более мы видим тогда примеров немилосердия и несострадательности к ближним, даже жестокости и бесчеловечия. В Новгороде не проходило почти ни одного из пожаров, а они случались там так часто, при описании которого местный летописец не заметил бы: «Окаянные злые люди, Бога не боящиеся и не жалеющие своей братии, пограбили чужие имения, иных же и убили над их товаром и много совершили пакости погоревшим» А чего не терпели мирные жители того или другого города от своих же русских, когда последние овладевали этим городом! В 1372 г., читаем в летописи, «пошел князь Михаил тверской ратию на Торжок, пожег весь город, и была великая пагуба христианам: одни погорели в своих дворах над своим имуществом, другие бежали в церковь Святого Спаса и там или сгорели, или задохлись от пламени, третьи бежали от огня к реке Тверце и потонули. Добрые жены и девицы, иноки и чернецы, которых тверитяне обдирали до последней наготы, чего не делают и поганые, те от срамоты и беды потопились в воде... Бесчисленное множество мужей и жен отведено в плен, святые церкви пожжены, город весь опустел. Трупами людей убитых, огнем сожженных и утопших наполнили пять скудельниц». В 1375 г. новгородские удальцы-разбойники кроме того что совершенно разграбили и сожгли Кострому и потом Нижний Новгород, в обоих городах попленили еще множество народа, жен и девиц и, спустившись вниз по Волге до города Болгар, продали там всех этих жен и девиц бусурманам. Точно так же и тверитяне, вновь разграбивши Торжок (1446), одних жителей избили, а других попродали. Смоленский князь Святослав Иванович, отправившись (1386) с ратью к городу Мстиславу, нещадно мучил всех разными казнями, кто ни попадался на пути, мужей, жен и детей: иных во множестве запирал в домах и сжигал, а младенцев сажал на кол.
Вообще должно сказать, что грубость нравов, жесткость сердца, отсутствие христианской любви к ближним и бесчеловечие составляли самый главный нравственный недостаток того времени. Всего чаще и более этот недостаток обнаруживался при взаимных распрях и междоусобиях наших князей. Движимые своекорыстием, властолюбием, местию и другими недостойными чувствами, они не щадили ни друг друга, ни своих подданных. Умерщвляли своих совместников, когда могли, заключали их в оковы и темницы или даже выкалывали им глаза, как поступил великий князь московский Василий Васильевич с галичским князем Василием Юрьевичем Косым и брат этого последнего Димитрий Шемяка с самим Василием Васильевичем. А вступая с ратию во владения своего соперника, князья обыкновенно разоряли все, что ни встречалось, грабили и жгли села и города, умерщвляли мирных жителей без различия пола и возраста и частию забирали их в плен. Были и такие князья, которые спешили в Орду и там клеветою, подкупом, угодничеством пред ханом достигали погибели и убиения своих совместников, а иногда, выпросив у хана татарское войско, вторгались с этими дикарями в пределы своего отечества и неистово опустошали целые его области. Другим свидетельством того же самого недостатка служат господствовавшие тогда у нас разбои. В княжестве Московском с успехом против них действовал Иоанн Данилович Калита, в Тверском – князь Михаил Александрович тверской; но ничто не могло искоренить их в Новгороде. Там составлялись целые полки охотников и удальцов и отправлялись сухим путем и на судах по Двине и Волге в отдаленные места и везде грабили и жгли деревни и города, умерщвляли жителей и с добычею возвращались домой, а иногда и сами погибали в отважных своих походах. Не менее жестокости и бесчеловечия показывали русские и во время своих внутренних смут, происходивших в том или другом городе. Так, в 1340 г. крамольные брянцы, собравшись на вече, тут же умертвили князя Глеба Святославича в самый праздник святителя Николая, несмотря на все убеждения бывшего тогда у них митрополита Феогноста. Особенно часто подобные смуты и народные волнения случались в Новгороде. Обыкновенно восставали против какого-либо посадника или боярина, спешили на вече, разделялись на партии, начинались драки, грабили и жгли дома своих противников, а их самих или умерщвляли, или бросали в Волхов, причем нередко гибли совершенно невинные жертвы. Доказательством того, до какой степени укоренена была в сердцах русских эта жестокость и как мало обуздывали ее даже чрезвычайные посещения Божии, может служить следующий случай. В 1417 г. целое лето и зиму в Новгороде, как и в других соседних городах, сверепствовал страшный мор, так что живые не успевали хоронить умерших. Тогда новгородцы смирились и обратились к Богу, каялись со слезами, многие раздавали имения свои и постригались в монашество. Но едва окончился мор, как в апреле следующего года в Новгороде произошло безрассудное восстание и кровопролитие. Некто людин по имени Стефан, злобствуя на боярина Даниила Божина, схватил его на улице и закричал: «Господа, помогите мне управиться с этим злодеем». Народ сбежался на крик и несчастного боярина без всякого исследования избили до полусмерти и потом бросили с моста в Волхов. Один рыболов схватил боярина в свой челн, и за то толпа немедленно разграбила дом этого рыболова. Когда боярин посадил своего обидчика в темницу, народ еще более взволновался, ударил в вечевой колокол и толпами бросились на Косьмодамианскую улицу, где разграбили дом боярина и много других дворов, потом в улицы Яневу, Чудинцеву, Лигощеву и везде разграбили множество дворов, преимущественно боярских, говоря: «Это наши супостаты». Возмущение продолжалось несколько дней и все увеличивалось. Целая сторона Софийская поднялась на Торговую: массы народа с оружием в руках спешили на мост с обеих сторон, произошло столкновение, кровопролитие... Ужас охватил всех. И только владыка Симеон, явившись на мосту в полном церковном облачении с крестом в руках, окруженный Собором духовенства, едва мог укротить это страшное народное волнение. Нельзя не сказать здесь и о кулачных боях, господствовавших в Новгороде и часто сопровождавшихся убийствами, а равно и о кровавых поединках на поле, против которых столько восставали наши архипастыри.
Впрочем, не будем думать, будто эта жестокость и грубость нравов явились у нас собственно при монголах. Нет, и в прежние времена мы видели у себя примеры отнюдь не меньшего варварства, кровожадности, бесчеловечия и в князьях, и в самом народе. Теперь только, может быть, представлялось более случаев к проявлению этих дурных качеств или некоторые случаи были более резки. А что не от ига монгольского зависели эта жестокость и грубость, – свидетельствуют собою новгородцы. Они почти вовсе не находились под влиянием монгольского владычества и по-прежнему пользовались гражданскою свободою и вольностию, и они-то более всех русских отличались буйством, свирепостию и бесчеловечием. Надобно также заметить, что не лучше русских в этом отношении были и соседи их – немцы, так часто нападавшие на Псков, литовцы и самые поляки, как можно видеть даже из наших летописей. Нет, не от ига монгольского, а от недостатка просвещения, от крайнего невежества и более всего от того, что учение о христианской любви неглубоко еще проникало в сердца сынов России и не сделалось в них главным началом деятельности, – вот от чего зависели их грубость и жестокость как при монголах, так и прежде монголов и долгое время после.
Кроме этого главного нравственного недостатка наших предков, были у них и другие. Сохранялись еще в народе некоторые суеверия и остатки языческих обычаев. Многие верили в волхвов и волшебниц, в их заклинания, чародеяния, ворожбу, нашептывания, узлы, зелия и подобное. Думали, между прочим, что они наводят голод и мор, и потому во времена этих народных бедствий схватывали тех, кого подозревали в волшебстве, и сжигали, против чего с такою силою восставал епископ Владимирский Серапион (1275). Та же мысль оставалась сильною в народе и в XV в., и, движимые ею, жители Пскова в 1411 г., когда свирепствовала у них черная смерть, сожгли двенадцать вещих женок, или мнимых волшебниц. В то же время митрополит Фотий писал к новгородцам, чтобы они не верили лихим бабам-ворожеям под страхом отлучения от Церкви, прогоняли их от себя, а самих ворожей-обманщиц убеждал покаяться. Во дни Серапиона Владимирского существовало и другое суеверие, против которого он вооружался, именно думали, будто наводнения и другие общественные бедствия происходят оттого, что кто-либо погребал утопленника или удавленника, и потому выгребали их из земли, чтобы избавиться от этих бедствий. В простом народе продолжали держаться старого языческого обычая уводить невест или водить их к воде и жить с ними без церковного венчания, без благословения священнического, против этого направлены правила Собора Владимирского, митрополита Максима и митрополита Фотия. Владимирский Собор упоминает также об обычае, по которому в субботние вечера собирались вместе мужи и жены и совершали в ночь под воскресенье бесстыдные игрища и скверные деяния, подобно тому как некогда греки-язычники праздновали какой-то праздник Дионусов или Дионисов. Давняя, укоренившаяся в русском народе страсть к вину и пьянству господствовала и теперь со всею своею силою, и господствовала не только между мирянами, но и в самом духовенстве, как можно видеть из строгих правил и горьких обличений и убеждений Собора Владимирского, митрополитов Петра, Алексия, Фотия и других проповедников, не упоминаем уже о свидетельствах летописей. В писаниях тех же наших архипастырей находим обличения и против других современных им пороков и недостатков, как-то: против татьбы, лихоимства, грабительства, прелюбодеяния, сквернословия, лжесвидетельства и особенно нарушения клятвы и присяги. До какой степени простирался этот последний порок и как часто повторялся, свидетельствуют кровавые сказания летописей о взаимных отношениях и междоусобиях тогдашних наших князей.
Грустною, непривлекательною представляется нам картина нравственного состояния наших предков во дни монгольского владычества. Но будем помнить, что избранники Божии, люди высокой веры и глубокого благочестия, редки во все времена. И тот период истории нельзя назвать совершенно мрачным и безотрадным в нравственном отношении, хотя бы он обнимал собою более двух столетий, в продолжение которого жили и действовали такие великие святители, каковы: Петр, Алексий или Игнатий Ростовский, Стефан Пермский, Арсений Тверской, и им подобные; такие великие подвижники, каковы: Сергий Радонежский, Кирилл Белоезерский, Дионисий Глушицкий, Димитрий Прилуцкий, Стефан Махрицкий, и еще многие; такие доблестные князья, каковы: Александр Невский, Даниил галицкий, Довмонт Псковский, Даниил Московский, Михаил Тверской и другие.
<< Назад Вперёд>>
