Древняя наша летопись не упоминает нигде об училищах в России при детях и внуках великого князя Ярослава, но, вероятно, училища продолжали существовать у нас в том виде, как они заведены равноапостольным Владимиром и сыном его Ярославом. Если нельзя с достоверностию принять, то нельзя и отвергать решительно свидетельства сводной летописи Татищева, что великий князь Всеволод († 1093) давал подаяния на училища, что дочь его, известная Янка, основала училище при Киевском Андреевском монастыре для обучения девиц грамоте, письму, пению и разным рукоделиям и что некто Василий, которого рассказ об ослеплении Василька вошел в состав летописи Несторовой, был в 1096 г. во Владимире Волынском «смотрения ради училищ и поставления учителей». Да и сам преподобный Нестор заметил: «Как случается, что один взорет землю, другой посеет, а третьи пожинают и вкушают нескудную пищу, так и Владимир взорал и умягчил землю Русскую, просветив ее Крещением, Ярослав посеял книжными словесами сердца верных людей, а мы пожинаем, приемля учение книжное». Знак, что к концу XI и в начале XII в., когда писал Нестор, просвещение было у нас обильнее, нежели во дни святого Владимира и Ярослава. Доказательствами этой мысли служат: 1) сочинения русских писателей, живших во 2-й половине XI и в 1-й XII в. и, вероятно, получивших образование в отечественных школах, 2) сочинения некоторых греков, занимавших тогда нашу первосвятительскую кафедру, и 3) многие произведения письменности иноземной, существовавшие тогда у нас в славянских переводах.
Во главе всех тогдашних писателей наших, собственно русских, стоит митрополит Иларион как по времени, так и по внутреннему достоинству своих писаний. Одно его сочинение, составленное им еще в сане пресвитера и представляющее собою образец ораторского красноречия, мы уже видели. Обратимся теперь к другому, представляющему образец догматического изложения веры, которое написал Иларион уже по случаю рукоположения его в сан митрополита. Это изложение так кратко, а вместе так драгоценно, особенно при совершенной скудости у нас подобного рода древних памятников, что по всей справедливости может быть помещено сполна на страницах нашей церковной «Истории». Вот как исповедал веру свою первый из русских, удостоившийся первосвятительства в отечественной Церкви:
«Верую во единого Бога, славимого в Троице, Отца нерожденного, безначального, бесконечного. Сына рожденного, но также безначального и бесконечного. Духа Святого, исходящего от Отца и в Сыне являющегося, но также собезначального и равного Отцу и Сыну; в Троицу единосущную, но Лицами разделяющуюся. Троицу в именованиях, но единого Бога. Не сливаю разделения и не разделяю единства. Соединяются (Лица) без смешения и разделяются нераздельно. (Одно Лицо) именуется Отцом, потому что рождает; (Другое) – Сыном, потому что рождается; (Третье) – Духом Святым, потому что исходит, но не отходит (от Отца). Отец не бывает Сыном, ни Сын – Отцом, ни Дух Святой – Сыном; но у каждого свое без смешения, кроме Божества. Ибо в Троице едино Божество, едино Господство, едино Царство. Общее Трисвятое возглашается херувимами, общее воздается поклонение от ангелов и человеков, едина слава и благодарение – от всего мира. Того единого Бога знаю и Тому верую, в Его имя и крестился я: во имя Отца и Сына и Святого Духа – так я принял от писаний святых отец, так научился.
Также верую и исповедую, что Сын по благоволению Отца, изволением Святого Духа сошел на землю для спасения рода человеческого, но небес и Отца не оставил; осенением Святого Духа вселился в утробу Девы Марии и зачат, как Сам един знает, родился без семени мужеского, сохранив Матерь Девою, как и прилично Богу, и в рождении своем, и прежде рождения, и после рождения, но не отложив сыновства. На небеси Он без матери, а на земле без отца. Воздоен и воспитан Он как человек и был истинным человеком не в привидении, но истинно в нашей плоти; совершенный Бог и совершенный человек, в двух естествах и хотениях воли. Что был, того не отложил, и что не был, то приял. Пострадал за меня плотию как человек, но по Божеству пребыл бесстрастным как Бог. Умер бессмертный, чтобы оживить меня мертвого; сошел во ад, чтобы восставить и обожить праотца моего Адама и связать дьявола. Восстал как Бог; тридневно воскрес из мертвых как победитель Христос Царь мой, и после многократных явлений ученикам Своим восшел на небеса к Отцу, от Которого не отлучался, и сел одесную Его. Ожидаю, что и опять Он придет с небеси, но не тайно, как прежде, а в славе Отчей, с небесными воинствами. Мертвые по гласу архангела взыдут Ему во стретение, и Он будет судить живых и мертвых и воздаст каждому по делам.
Верую в семь Соборов правоверных святых отец; и, кого они отвергли, того и я отвергаю; кого они прокляли, того и я проклинаю, и, что предали они в своих писаниях, то приемлю. Святую Преславную Деву Марию именую Богородицею, чту Ее и с верою поклоняюсь Ей. И на святой иконе Ее зрю Господа Младенцем на лоне Ее и веселюсь. Вижу Его распятого – и радуюсь. Взираю на воскресшего и на небеса восходящего – и воздеваю руки и поклоняюсь Ему. Также, и взирая на святых угодников Его, славлю Спасшего их. Мощи их с любовию и верою целую. Чудеса их проповедую и исцеления от них приемлю. К соборной и апостольской Церкви притекаю, с верою в нее вхожу, с верою молюся, с верою исхожу.
Так верую и не постыжуся, исповедую пред народами и за исповедание готов и душу свою положить. Слава Богу, строящему о мне выше сил моих, за все. Молите о мне, честные учители и владыки Русской земли. Аминь».
В некоторых рукописях усвояется нашему митрополиту Илариону еще «Поучение о пользе душевней ко всем православным христианом». В этом Поучении Иларион прямо, без всякого вступления выражает предмет своей беседы, говоря: «Позаботимся, братия и сестры, о вечной, светлой жизни, которую Господь по Своей милости нам даром дает, а от удовольствий сей жизни, временной и греховной, будем удаляться, как от ядовитых уст змия, и не будем прикасаться к ним». Для возбуждения своих слушателей он указывает им на глас Господа, призывающего нас в свое Небесное Царство, на кратковременность нашей земной жизни, на неизвестность нашей смерти, на вечные муки грешников и нескончаемость блаженства праведников по смерти. Образ речи, подобно содержанию, отличается простотою и безыскусственностию. Проповедник, чтобы глубже оставить впечатление в сердцах слушателей, несколько раз в разных местах своей краткой беседы повторяет: «Подвигнемся, братие, употребим усилия в этом малом и кратком веке!.. Подвигнемся, други мои, к достижению жизни нескончаемой... Потрудимся на этом свете! „ Но мы решительно сомневаемся приписать настоящее „Поучение“ нашему митрополиту Илариону: а) в большей части рукописей оно усвояется вообще святому Илариону или преподобному Илариону, под именем которого (кто бы он ни был) встречаются в наших рукописях и многие другие поучения; б) иногда оно усвояется прямо Илариону Великому, под именем которого также известно немало сочинений по нашим рукописям, и даже стоит наряду с другими его поучениями; в) не только в печатном славянском Прологе, но и в списках его XIII – XIV вв., «Поучение о пользе душевней святаго Илариона“ помещалось и помещается под 21 числом октября – в тот именно день, в который творится память двух Иларионов: Илариона Великого и Илариона Меглинского, и притом помещается вслед за сказаниями о том и о другом, ужели это одна случайность? г) Наконец, и самое важное – Поучение о пользе души и по слогу, и по составу, и по скудости содержания нимало не походит на два другие подлинные сочинения нашего митрополита Илариона, напротив, имеет полное сходство с простыми и безыскусственными поучениями, усвояемыми, по одним рукописям, святому или преподобному Илариону, а по другим – Илариону Великому, которые, следовательно, признаются за одно лицо.
Два уцелевшие подлинные сочинения митрополита Киевского Илариона невольно приводят к мысли, что он писал гораздо больше. Невозможно допустить, чтобы человек, мало упражнявшийся в сочинениях, мог вдруг написать такое художественное Слово, как Слово Илариона в похвалу святого Владимира, и выражаться с такою богословскою точностию, какою отличается его исповедание веры. Может быть, со временем кому-либо посчастливится открыть еще некоторые творения нашего чисто русского знаменитейшего писателя XI в.
Имя другого нашего писателя того времени есть достолюбезное имя преподобного Феодосия, игумена киево-печерского (1057–1074). Сочинения великого подвижника, которые доныне остаются известными большею частик) только по имени и из которых одни сохранились в полном своем составе, а другие в отрывках, можно разделить на четыре класса: к первому принадлежат два поучения его, обращенные вообще к народу русскому; ко второму – десять поучений, сказанных собственно киево-печерским инокам; к третьему – два послания к великому князю Изяславу; к четвертому – две молитвы к Богу. После первоначального обучения, которое, как мы знаем, преподобный Феодосии получил в Курске, в одной из тамошних школ, он впоследствии сам восполнил свое образование, по обычаю тех времен, чрез чтение Священного Писания, чрез чтение церковно-богослужебных книг, житий святых и творений святых отцов. Из отеческих творений, кажется, всего более на него имели влияние писания преподобного Феодора Студита, которого устав он ввел в своей обители: по крайней мере, поучения Феодосия к инокам и по тону, и по оборотам речи, и по всему очень похожи на такие же поучения преподобного Феодора Студита. Замечательно также, что преподобный Феодосии приводит в своих сочинениях тексты из книг Священного Писания, особенно пророческих, не с буквальною точностию, а большею частию в виде распространенном – знак, что святой отец или писал эти тексты прямо из своей памяти, не справляясь всякий раз с Библиею, или пользовался священным текстом вместе с толкованиями на него, которые действительно тогда уже существовали в славянском переводе. Все сочинения Феодосия более или менее кратки и почти все содержания нравственного. Они составлены не по правилам искусства и отличаются совершенною простотою, но проникнуты жизнию и пламенною ревностию о благе ближних. Тон поучений часто обличительный, но вместе глубоко наставительный, и нередко умилительный, и трогательный. Язык – церковнославянский, но имеющий некоторые особенности в словах и оборотах речи и нечуждый влияния языка народного. Чтобы ближе познакомиться с сочинениями великого игумена печерского, мы сделаем полный обзор их, показывая состав и содержание каждого, а где нужно – подлинность и разные обстоятельства сочинения.
Первое поучение Феодосия к народу, сохранившееся в полном составе, называется «Поучение блаженнаго Феодосия, игумена печерскаго, о казнях Божиих». Оно написано, вероятно, по случаю нашествия половцев на землю Русскую в 1068 г., когда три князя наши Изяслав, Святослав и Всеволод потерпели от них поражение на реке Альте, и вслед за тем в Киеве произошел мятеж, потому что под этим самым годом и преподобный летописец, сказав о победе поганых над нашими князьями по допущению Божию, приводит в виде размышления большой отрывок из настоящего Слова Феодосия, хотя и не называет его по имени. В Слове можно различать две главные части.
В первой проповедник говорит вообще, что причиною казней Божиих, каковы: нашествие иноплеменников, бездождие, голод – суть наши грехи, подтверждает это словами Писания, обличает вообще в нечестии своих соотечественников и убеждает их покаяться и жить по-христиански, а не по-язычески. «Бог наводит какую-либо казнь или иноплеменников по гневу Своему за то, что мы не обращаемся к Нему, а междоусобная брань бывает по наущению от дьявола и от злых людей. Бог не хочет зла, но добра; а дьявол радуется всякому злу, совершаемому между людьми: он издревле враг нам, хочет убийства, кровопролития, воздвигая свары, зависть, братоненавидение, клеветы. Потому, если какая-либо страна согрешает, Бог наказывает ее смертию, или голодом, или нашествием иноплеменников, или бездождием и другими различными казнями, чтобы мы, покаявшись, жили так, как Бог велит, вещая нам чрез пророка: Обратитеся ко Мне всем сердцем вашим, в посте и плачи (Иоил. 2. 12). Если бы мы пребывали в заповедях Божиих, то и здесь удостоились бы получить блага земные, и по отшествии из мира – жизнь вечную. Но мы постоянно вращаемся в нечестии, прилагая грехи к грехам, во всем прогневляя Бога, совершая то пред очами Его. И исполнятся на нас слова Его, сказанные чрез пророков... (Ам. 4. 7–9; Притч. 1. 28 и др.) Посему-то Бог затворяет небо, не дает дождя, посылает град, погубляет морозом плоды, томит землю зноем за наши беззакония. А если мы покаемся от злоб наших, то, как чадам. Бог подаст нам вся благая и одождит нам дождь ранний и поздний, и наполнятся гумна наши пшеницы.. . (Иоил. 2. 23–25). Слыша это, подвигнемся на добро: взыщите суд, избавьте обидимого и придите на покаяние, не воздавая злом за зло, ни клеветою за клевету; но обратимся любовию к Господу, постом, и рыданием, и слезами омывая грехи свои, не словом называясь христианами, а живя язычески».
Во второй части Поучения проповедник обличает своих слушателей в некоторых частных заблуждениях и пороках, господствовавших в его время, и преподает частные наставления. Прежде всего, указывает на остатки язычества: «Например, не по-язычески ли мы поступаем? Если кто встретит чернеца, или черницу, или свинью, или лысого коня, то возвращается назад – разве это не по-язычески? Такого суеверия держатся по наущению от дьявола. Иные верят чиханью, которое часто бывает на здравие главе; но этим обольщает дьявол, равно как и другими обычаями и искушениями, удаляющими нас от Бога: волхвованием, чародеянием, блудом, запоем, резоиманием (мздоимством), приклады (ростом, или лихвою?), воровством, лжею, завистию, клеветою, зубами (дракою?), скоморошеством, гуслями, сопелями и другими играми и непотребными делами...» Потом укоряет за непристойное стояние в церкви и учит достойно молиться Богу: «И вот еще, когда стоим в церкви, – как смеем мы смеяться или творить шепот? Припадает окаянный дьявол и внушает нам творить смех, и шепот, и другие непотребства, когда мы стоим в церкви пред Царем Небесным – какой муки мы за это не достойны!.. Молю вас, братие, да стоим на молитве со страхом и любовию друг к другу и, молясь воистину, будем взывать: Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моею. Если руки твои не совершали никакого грабежа, хорошо говоришь: Воздеяние руку моею. Потому осматривай руки твои и испытывай, чисты ли они от грабежа и мздоимства. Если же ты грабил, или брал лихву и корчемный прикуп, или кого приобидел чем-либо, что запретило Святое Писание, то не говори, не воздевай рук твоих, пока не очистишься от всякого зла...» Далее – преподает урок касательно постов и праздников: «Ведайте и то, возлюбленные чада, что святые отцы наши уставили постные дни по научению Господню и по заповеди святых апостол и заповедали праздновать святые праздники не телесно, но духовно, чтобы мы не чреву работали неприличным пьянством, но молились Богу о своих согрешениях, кормили с собою немощных, питая тело земным брашном, а душу – духовным, которое называется хлебом ангельским и снесено с неба в священных книгах, – и все это творили с любовию, без которой никакая добродетель не приносится Богу, живя в мире не только с друзьями, но и со врагами...» Наконец, с особенною силою восстает против пьянства: «О горе, и еще скажу, о горе пребывающим в пьянстве! Пьянством отгоняем от себя ангела-хранителя и привлекаем к себе злого беса; чрез пьянство удаляемся от Святого Духа и приближаемся к аду... Бесы радуются нашему пьянству и, радуясь, приносят дьяволу пьянственную жертву от пьяниц. Дьявол, радуясь, говорит: „Никогда я столько не услаждаюсь жертвами языческими, сколько пьянством христиан, потому что в пьяницах находятся все дела моего хотения...“ И посылает дьявол бесов, говоря: „Идите, научайте христиан пьянству и всем делам моего хотения“. Ангелы же святые, пришедши, поведали святым отцам с великою печалию, чтобы они писанием отучили христиан от пьянства, но не от пития, ибо иное – пьянство злое, а иное – питье в меру, и в закон, и в приличное время, и во славу Божцю...» В заключение всего проповедник убеждает: «Слыша это, братие, подвигнемся работать Господу и творить заповеди Его и поживем в законе Его все дни живота нашего о Христе Иисусе, Ему же слава со Отцом и Святым Духом и ныне и присно».
Другое поучение Феодосия, обращенное к народу, имеет заглавие «Слово, писано святым Феодосием мнихом» и сохранилось не вполне, как можно видеть из начала его и конца. Название Феодосия святым, древность слога и самое содержание поучения, соответственное потребностям новопросвещенных христиан, удостоверяют, что это «Слово» принадлежит не другому Феодосию, как Печерскому. Здесь преподобный преподает своим слушателям самые простые наставления, говоря: «Знайте, братие, что за трапезою уставлено произносить две молитвы: одну в начале, а другую в конце обеда. Уставлено также благословлять кутью в честь и похвалу святым, а не во оставление грехов, потому что никаким приношением не очищаются грехи, кроме приношения Тела и Крови Господней. Еще уставлено благословлять кутью за упокой усопших, но обед или ужин за упокой благословлять не установлено; приставлять к кутье воду или класть на кутью яйца не поведено. В алтарь не должно вносить никакой пищи и пития, кроме просфоры, ладана и свечи, – что относится к службе. Во время пира тропарей за чашами не петь, разве только три: один во славу Христа Бога в начале обеда, другой во славу Пресвятой Девы Марии в конце обеда, третий за здравие государя, а более не позволяем». После этого Феодосии снова вооружается против господствовавшего тогда пьянства и обычая петь тропари за чашами, приводит правила святых отец, запрещающие пьянство, указывает на то унизительное положение, до какого доходит пьяница, отдавая себя на посмеяние всем людям и отгоняя от себя ангела-хранителя и, между прочим, замечает: «Бесный страдает невольно и удостоится жизни вечной, а пьяный страдает по своей воле и подвергается вечной муке. Кбесному придет иерей, сотворит молитву и прогонит беса, а к пьяному, хотя бы сошлися иереи всей земли и сотворили над ним молитву, то не прогнали бы от него беса самовольного пьянства».
Из поучений преподобного Феодосия киево-печерским инокам четыре сохранились только в отрывках и приводятся преподобным Нестором: одно – в его летописи и три – в составленном им житии преподобного Феодосия.
В летописи помещен отрывок, довольно значительный. Слова преподобного Феодосия братии пред началом Великого поста: «Бесы, – говорит преподобный, – всевают черноризцам лукавые похотения, внушая им помыслы и чрез то препятствуют их молитвам. Такие помыслы нужно прогонять крестным знамением, говоря: „Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас, аминь“. Вместе с тем надобно воздерживаться от многой пищи, потому что при многоядении и неумеренном питье возрастают помыслы лукавые, и, когда возрастут помыслы, совершается грех. Посему противьтесь действию бесов и их лукавству, блюдитесь лености и многого сна, будьте бодры к пению церковному, к хранению отеческих преданий и чтению книг. Всего же более нужно черноризцам иметь в устах Псалтирь Давидову и ею прогонять уныние, наводимое бесами. Младшие должны оказывать старшим покорность и послушание, а старшие – иметь к младшим любовь, служить для них примером в воздержании, бдении, смирении, наставлять их, и утешать, и таким образом проводить пост... Сорок дней поста Бог дал нам на очищение души – это десятина, уделяемая Богу из году. Дней в году 365; из них мы приносим Богу десятину, совершая сорокадневный пост, в который душа, очистившись, светло празднует Воскресение Христово, веселясь о Господе, ибо пост очищает ум человека. Пост установлен от начала: еще Адаму заповедано было не вкушать от одного древа. Моисей, постившись сорок дней, сподобился принять закон на горе Синайской и видел славу Божию. Постившиеся ниневитяне избавились гнева Божия. Даниил, постившись, удостоился великого видения. Илия, постившись, взят был как бы на небо. Три отрока, постившись, угасили силу огненную. Постился и Господь 40 дней, показав нам продолжение постного времени. Постом апостолы искоренили бесовское учение. Постом прославились отцы наши, как светила в мире, сияющие и по смерти, показав великие труды и воздержание, именно: Антоний Великий, Евфимий, Савва и прочие отцы, которым и мы поревнуем, братие».
Отрывки из поучений Феодосия, помещенные в житии его, не так обширны, особенно два первые. Из Поучения о смирении сохранены только следующие слова: «Когда идете, имейте руки свои сложенными на персях, и никто да не превосходит вас в смирении вашем, но кланяйтесь друг другу, как прилично инокам. Не ходите из кельи в келью, но каждый в своей келье молитесь Богу» . Из Поучения о нестяжательности – следующие: «Неприлично нам, братие, инокам, отрекшимся всего мирского, вновь собирать имение в своей келье. Как мы можем приносить чистую молитву Богу, держа сокровище в своей келье? Вы слышали, что сказал Господь: И деже сокровище ваше, ту будет и сердце ваше (Мф. 6. 21), и богачу: Безумно, в сию нощь душу твою истяжут от тебе, а яже уготовал ecu, кому будут? (Лк. 12. 20) Посему будем довольны, братие, установленною одеждою и пищею, предлагаемою от келаря на трапезе, а в келье не станем держать ничего такого. Тогда только мы можем с полным усердием и всею мыслию возносить чистую молитву к Богу». Наконец, из Слова о подвигах монашеских вообще в житии Феодосия читаем следующий отрывок: «Молю вас, братие, будем подвизаться в посте и молитвах, попечемся о спасении душ наших и возвратимся от злоб наших и от путей лукавых, каковы: любодеяния, татьбы, клеветы, празднословие, ссоры, пьянство, объедение, братоненавидение. От всего этого уклонимся, братие, всем этим возгнушаемся и не оскверним душ наших, но пойдем путем Господним, ведущим в животе, и взыщем Бога рыданием и слезами, постом и бдением, покорностию и послушанием, да таким образом обрящем милость от Него. Еще же возненавидим мир сей, помня всегда слова Господа: Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин; и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин (Мф. 10. 37), и другие: Обретый душу свою, погубит ю; а иже погубит душу свою Мене ради, обрящетю (Мф. 10. 39). Посему и мы, братие, отвергшись мира, отвергнемся и того, что в нем, возненавидим всякую неправду, совершаемую в мире и не возвратимся к своим первым грехам: Никто же, — сказал Господь, – возложь руку свою на рало и зря вспять, управлен есть в Царствии Божий (Лк. 9. 62). Как избежим мы бесконечной муки, оканчивая время своей жизни в лености и не имея покаяния? Следует нам, братие, нарекшимся иноками, во все дни каяться о грехах своих. Покаяние есть путь, приводящий к Царству; покаяние есть ключ Царствия Небесного; покаяние есть путь, вводящий в живот. Этого пути, братие, да держимся, утвердим на нем стопы свои, к нему не приближается лукавый змий. Шествие по сему пути ныне прискорбно, но конец его радостен. Будем же, братие, подвизаться прежде Судного дня, да получим вечные блага и избегнем всего, что ожидает нерадивых и живущих без покаяния». Впрочем, этот последний отрывок, при всей краткости своей, представляет нечто целое, в нем недостает, может быть, только нескольких заключительных слов, обычных в наших поучениях.
Другие пять поучений преподобного Феодосия, обращенных к киево-печерским инокам, сохранились в полном своем составе и сделались известными недавно по одной рукописи XV в. Подлинность этих поучений не может подлежать сомнению: все они названы Словами святого Феодосия; а другого святого Феодосия проповедника мы не знаем до XV в. ни в Русской, ни в Греческой Церкви, кроме Феодосия Печерского. По слоту и тону своему эти поучения совершенно согласны с теми, какие усвояет Феодосию Печерскому наш древнейший летописец. И в самом содержании этих поучений встречаются такие черты, которые прямо указывают на преподобного Феодосия Печерского. Здесь, например, проповедник, наставляя братию, ссылается на преподобного Феодора Студита и на его устав: «Якоже ны богоносный Феодор учит», или: «Якоже в уставе пишет» – а известно, что преподобный Феодосии первый принял для своей обители устав Студийский и всеми мерами старался утвердить его между братиею. Здесь проповедник внушает инокам, чтобы они не переходили из кельи в келью, при встрече смиренно кланялись друг другу, согласны были уделять часть из монастырского имущества для вспомоществования бедным, и со слезами умоляет своих слушателей – всему этому действительно учил преподобный Феодосии Печерский свою братию, как свидетельствует Нестор, и учил со слезами. Здесь, наконец, проповедник говорит братии, что их созвала в обитель благодать Святого Духа и молитва святой Богородицы и что Бог подаст им все молитвами святой Богородицы – такие слова представляются как нельзя более естественными в устах преподобного Феодосия Печерского, когда мы знаем, что Печерская обитель с самого начала посвящена была Пресвятой Богородице, что и первый храм, находившийся в пещере, и второй, воздвигнутый над пещерою, и третий – более обширный, деревянный, и четвертый – великолепный, каменный – все устроены были в честь Пресвятой Богородицы и что печеряне всегда почитали Ее своею первою и высшею покровительницею и благодетельницею.
В первом из этих пяти поучений преподобный Феодосии возбуждает в своих иноках любовь к Богу и ближним. Для сего прежде всего напоминает им их обет возненавидеть все и последовать Христу: «Что внесли мы, любимицы мои, в мир сей или что можем из него вынести? Не оставили ли мы мира и всего, что в мире, по заповеди Христа: И же не возненавидит всего и не последует Ми, несть Ми ученик (Лк. 14. 25) , и еще: Иже аще Мя любит, слово Мое сохранит (Ин. 14. 23), и: Иже душу свою погубит Мене ради, обрящет ю (Мф. 10. 39)? Но любовь к Богу совершается не на словах, а в действительных делах. Господь сказал: Иже пребудет в заповедях Моих, Аз возлюблю его и явлюся ему Сам (Ин. 14. 21). Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, якоже и Аз возлюбих вы: о сем разумеют ecu, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою...» (Ин. 13. 34, 35) Далее указывает преподобный на ту высочайшую любовь, какую явил нам Господь в деле нашего искупления: «Сколько любви Его излилось на нас, недостойных! Якоже возлюби Мя Отеи, , – сказал Он, – и Аз возлюбих вы: больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя, – вы же друзи Мои есте (Ин. 15. 9, 13, 14). Каковы же должны быть мы, слыша все это? Не горит ли в нас сердце? Не возбуждает ли нас совесть? Что доброго мы сотворили Ему, почему Он избрал и извел нас от маловременного жития сего? Не все ли мы уклонились и не хотели работать Ему?
Не все ли ходили вслед похотей своих? И Он не презрел нас, находившихся в таком нечестии, не возгнушался естества нашего, но, восприяв зрак раба, уподобился нам, чтобы мы спаслися...» В заключение Феодосий говорит: «Так, братия моя, содержа между собою истинную любовь, восприимем чистый закон благого Бога нашего и соблюдем Его святые заповеди, подвизаясь в бдении и молитвах и непрестанно молясь за весь мир, да получим чрез то Царство Небесное о Христе Иисусе Господе нашем... «
Второе поучение преподобного Феодосия показывает, что некоторые из братии роптали на него за то, что он часто удалял из обители слабых и нерадивых, впрочем до получения ими дара иночества, а другие за то, что принимал в обитель странников и бедных на ее содержание. Сказав против первых, что он по долгу своему, несмотря на их ропот, не может молчать и поблажать их слабости, преподобный обращается преимущественно к последним и говорит: «Прилично было бы нам от трудов своих кормить убогих и странников, а не оставаться в праздности, не переходить из кельи в келью. Вы слышали слова Павла: Якоже нигде туне хлеба ядох, но нощь делах, а в дне проповедах, и руи,е мои послужиша мне и инем (2 Сол. 3. 8). А мы ничего такого не совершили. И если бы не постигла нас благодать Божия и не кормила нас чрез боголюбивых людей, что сделали бы мы, смотря на свои труды? Скажем ли, что за наше пение, за наш пост и бдение все то приносят нам? А мы ни за кого из приносящих не помолимся... Неприлично нам, возлюбленные, удерживать только для себя посылаемое нам от Бога чрез боголюбивых людей на пользу душевную и телесную, но должно подавать и иным требующим: Лучше даяти, – сказано, – неже взимати (Деян. 20. 35). Блажен, — сказано также, – разумеваяй на нища и убога: в день лют избавит его Господь (Пс. 40. 2), и еще: Блажени милостивии, яко тии помиловани будут (Мф. 5. 7). Да не уподобимся оным ропотливым, которые чрева ради пали в пустыне...» Изобразив затем, как иудеи, изведенные Богом из земли Египетской, несмотря на все Его благодеяния, роптали на Него, и прилагая этот пример к своим слушателям, Феодосии восклицает: «Как же мне не стенать и не тужить, любимицы мои, когда я слышу то же самое и между вами? Или скажу словами пророка: Кто даст главе моей камение и очесом моим источники слез, да плачуся день и ночь о дщери людей моих (Иер. 9. 1) Мы удалились в пустыню и чаем Бога, спасающего нас, и не извел ли Он нас также из Египта, т. е. от мира, в пустыню сию безводную не рукою Моисеевою, но благодатию Своею? Что же мы вознерадели, братия мои и отцы? Что принесли вы от имений своих в это место? Или что я требовал от вас, принимая вас в обитель сию и в человеколюбие Божие, которое подает нам, бедным, все по молитвам святой Богородицы Молюся вам от всей души моей, любимицы мои, да не пребываем в двоедушии и да не прогневаем благого Владыки, подобно оным непокоривым (иудеям), но воздадим хвалу благому Владыке за то, что Он столько печется о нас и подает нам все в изобилии, не помня немощей наших...»
Третье поучение преподобного Феодосия состоит из двух частей. В первой он указывает на примеры злостраданий и терпения, как-то: на Иова, на самого Христа Спасителя, на пророков, апостолов, мучеников и преподобных отцов. Во второй – призывает к терпению и мужеству в подвигах иноческих свою братию. Особенно трогательны в последней части следующие слова великого игумена: «Молю вас, любимицы мои, отрясем уныние наше, вспомним первый наш вход, каковы были мы, когда пришли к дверям монастырским. Не все ли мы обещались терпеть и поношения, и укорения, и изгнания? Вспомним, что, стоя пред святыми дверьми, мы давали ответ о своем обещании, как бы на Страшном суде, не пред видимыми только свидетелями, но и пред невидимыми, что мы призывали во свидетеля самого Владыку и Бога, говоря: „Се Христос зде невидимо стоит; блюди кому обещаеши; никто же бо тебе на се не нудит“. А ныне мы все те обещания вменили ни во что. Нам надлежит иметь покорность и терпение... и того не имеем. Читаем жития святых и затыкаем свои уши, чтобы не слышать о их мужестве... Когда начнется рать и затрубят трубы воинские, никто из воинов не может спать – воину ли Христову прилично лениться? Те оставляют своих жен, чад, имение, жертвуют самою жизнию из-за славы временной и преходящей; а мы, если стерпим, борясь с супостатами нашими, и одолеем их, мы удостоимся вечной славы и чести неизреченной».
В четвертом своем поучении, после предварительного приглашения иноков вообще к подвижничеству, преподобный Феодосии преподает им некоторые частные наставления касательно хождения в церковь и именно, ссылаясь на богоносного Феодора Студита и его устав, заповедует: а) при первом ударе в било вставать на молитву, а при втором спешить в церковь; б) вошедши в церковь, инок должен благоговейно положить три земных поклона и затем со страхом и в безмолвии стать при стене, не опираясь однако ж на нее или на какой-либо столп церковный; в) подходя к другим инокам, должен со смирением и сложенными руками поклониться им до земли; г) во время каждения кадильного должен особенно быть благоговейным, чтобы удостоиться благодати Святого Духа чрез это каждение; д) при пении псалмов неприлично инокам перегонять друг друга и производить беспорядок, но надобно смотреть на старейшего (доместика) и начинать пение по его указанию; е) точно так же, когда иноки пред началом или окончанием пения раскланиваются между собою, надобно смотреть им на старейшего и следовать его примеру; ж) вообще, иноки должны стоять в церкви с величайшим благоговением, удостоившись вместе с ангелами служить невидимому Богу, который ведает самые сердца наши. В заключение, призывая своих слушателей неленостно посещать все церковные службы, преподобный говорит: «Да не ленимся, любимицы мои, братия, и отцы, и чада духовные, избранные! Со слезами говорю любви вашей сии горькие слова, потому что вам говорю, а сам не исполняю, и ныне на мне сбылось сказанное Богом чрез пророка: Векую ты поведаеши оправдания Моя и восприемлеши завет Мой усты твоими; ты же возненавидел ecu наказание, и отвергл ecu словеса Моя вспять (Пс. 49. 16, 17). Но нужда ми есть глаголати к вашей любви вся та, да не кто умрет в моем молчании лютым грехом, – о Христе Иисусе Господе нашем».
В пятом своем поучении преподобный Феодосии сначала напоминает братии о своем крайне ответственном долге поучать их: «Слышим Господа, говорящего чрез пророка к нашему учительству: Сыне человечь, стража дах тя дому Исраилеву, да слышиши слово от уст Моих и воспретиши им от Мене, внегда глаголати Ми беззаконнику: смертию умреши, и не возвестиши ему, ни соглаголеши, еже остатися беззаконнику, и обратитися от пути своего, еже живу быти ему; беззаконник той в беззаконии своем умрет, крове же его от руки твоея взыщу...» (Иез. 3. 17, 18). Потом обличает иноков в их нерадении и лености: «Как же мне после сего не говорить вам и как не обличать каждого из вас порознь? Созвала нас благодать Святого Духа и молитва святой Богородицы в сию обитель – в единодушие, в единоумие и в едину волю... А мы хотим иметь многие воли. Когда время службы позовет нас в церковь, тогда дьявол омрачает сердца наши леностию, и мы не идем не только в церковь, но и за трапезу. О повечерие нечего и говорить: сколько раз я возглашал о том, и нет ни одного, кто бы послушался! Как же мне молчать и не стенать? Если бы возможно было, я говорил бы каждый день, со слезами умоляя вас и припадая к коленам вашим, чтобы ни один из вас не пропускал молитвенного времени... Сколько лет прошло, и я не вижу ни одного, кто бы пришел ко мне и спросил: «Как мне спастись?..» Наконец, преподобный убеждает иноков исправиться: «Не в укор это я написал вам, но убеждаю вас оставить такое нерадение и умоляю вас, чада мои любимые, и братия, и отцы, воспрянем от сна лености, да не опечалим Святого Духа. Приидите, поклонимся и припадем Ему, восплачем пред Господом, сотворившим нас... Будем плакать здесь, да получим Царство Небесное и в нем обретем себе утешение! Скорби настоящей жизни, и воздыхания, и труды суть ничто сравнительно с будущею славою».
Наконец, сохранилось еще одно краткое поучение Феодосия, сказанное им в своей обители, впрочем, не ко всем инокам, а собственно к келарю по случаю возведения его в этот сан. Вот оно: «Брат! Се от руки Христа и от престола Его приемлешь ты сию службу. Имей страх Божий пред очами твоими и позаботься непорочно совершить порученное тебе дело, да будешь достоин и венца от Христа. Помышляй о том горнем престоле, который видел Исаия, когда послан был к нему один из серафимов с углем, который не опалял пророка, но просвещал – так и ты, брат, приемлешь ключ, как бы огнь, от того престола, на котором ежедневно жрется Христос. Если ты с душевною любовию исправишь службу сию в чине монастырском, тебя ожидает праведный венец и будет тебе этот ключ в просвещение и спасение души твоей. Если же сердце твое уклонится к тому, чтобы похищать что-либо монастырское или приобретать и собирать более себе, нежели монастырю, будет тебе этот ключ в опаление души твоей здесь и в будущем веке. Геенна приимет тебя и суд Анании и Сапфиры постигнет тебя. Они, утаив часть из цены за село свое, умерли внезапною смертию, а ты будешь достоин еще тягчайшей муки, похищая чужое или раздавая своим без чину. Проказа Геезии поразит тебя – не тело твое, но душу. Внимай, брат, себе и своей службе, да спасет тебя Господь от всего молитвами святой Богородицы и всех святых».
Поучая народ и братию, преподобный Феодосии поучал нередко самих князей не только словом, но и чрез писания. Преподобный Нестор свидетельствует о посланиях его к великому князю Святославу, и в особенности об одном весьма великом послании, в котором старец сильно обличал князя за похищение им киевского престола у брата своего Изяслава. К сожалению, все эти послания не дошли до нас. Сохранились только два послания к великому князю Изяславу.
Одно из них начинается словами: «Что възмыслил еси, боголюбивый княже, въпрошати мене, некнижна и худа, о таковей вещи» – и имеет предметом решение двух вопросов. Князь спрашивал: «Можно ли в день воскресный, еже есть неделя, закалать вола, или овна, или птицу, или что другое и есть их мясо?» Феодосии предварительно замечает, что воскресенье не есть собственно неделя, но первый день недели, в который воскрес Христос, точно так как понедельник есть второй день недели, вторник – третий, среда – четвертый, четверг – пятый, пятница – шестой, суббота – седьмой. Затем отвечает князю: «Иудеям, когда Бог извел их из Египта, дан был закон хранить субботу, так чтобы ничего не делать: не возгнетать огня, не закалать ничего в пищу, а все нужное приготовлять в пяток вечером, и это иудеи соблюдают доныне. Но с того времени, как Бог наш снисшел на землю, все иудейское умолкло; мы не чада Авраама, а чада Христа Бога нашего чрез святое крещение, мы свободны от исполнения закона обрядового. Следовательно, тот, кто сказал тебе, будто в воскресенье не должно закалать, ни есть закланного, сказал не от Священного Писания, а от своего сердца. Нам это не возбранено и не грешно. Если мы примем такой обычай, т. е. чтобы закалать еще в субботу, а в воскресенье только есть закланное, тогда мы, очевидно, будем подражать иудеям». Князь спрашивал еще: «Хорошо ли, если кто отречется есть мясо в среду и пяток?» «Весьма хорошо и полезно, – отвечает Феодосии, – и не я это завещаваю, но Божественные апостолы, которые узаконили поститься в среду, когда иудеи сотворили совет на Христа, и в пяток, когда они распяли Господа. Притом, если ты сам по какой-либо причине отрекся вкушать мясо в означенные дни, то и исполни обещание, хотя христианину не должно самому себя связывать, если не будет связан от отца своего духовного. Впрочем, мы имеем и другое предание от святых апостол и святых отцов, чтобы праздники Господские, Богородичны и 12 апостолов праздновать светло: в эти праздники, когда они случатся в среду или пяток, я разрешаю тебе вкушать мясо, если только ты сам себя связал; а если ты связан отцом духовным, то от него прими и разрешение». Характер вопросов, решаемых в этом послании, указывает на самые первые времена нашей Церкви, а надписание послания в обоих его известных списках именем преподобного Феодосия Печерского не позволяет сомневаться, что ему оно и принадлежит.
Другое послание Феодосиево к великому князю Изяславу гораздо важнее и рассуждает о вере варяжской, или латинской. Оно сохранилось в многочисленных списках, которые, впрочем, можно разделить на три фамилии, и везде усвояется преподобному Феодосию Печерскому. Потому, хотя нельзя ручаться, что оно дошло до нас во всей своей первобытной целости, так как между фамилиями есть разности частию в порядке размещения, частию в количестве частей, но нет основания сомневаться в его подлинности. В этом послании преподобный Феодосии исчисляет князю разные отступления латинян от православной веры и их недобрые обычаи и затем учит его, как должно держать себя по отношению к латинской вере и ее последователям. К числу отступлений от веры и недобрых обычаев относятся следующие: а) латиняне в Савелиеву ересь впали (разумеется в том смысле, что сливают Две Божеские Ипостаси – Отца и Сына – в одну, когда говорят, будто Дух Святой исходит от Обоих Их вместе как от одного начала); б) совершают Божественную службу на опресноках, а не на квасном хлебе; в) прощают грехи за дары, т. е. употребляют индульгенции; г) не помазывают крещаемых маслом и миром, как мы, но кладут им соль в уста; д) называют их не именами святых, а как захотят родители; е) постятся в субботу; ж) едят мяса до вторника первой седмицы Великого поста; з) употребляют в пищу диких коней, удавленину, медвежину, бобровину и под.; и) кладут мертвецов ногами на запад, а головою на восток; к) женятся на сестрах, священники их и епископы не вступают в законный брак, а живут в незаконных связях; л) епископы носят перстни, ходят на войну и проч., и проч. Надобно заметить, что между обвинениями на латинян, излагаемыми в послании, находятся и такие, которые могли относиться к частным лицам, а отнюдь не ко всей Римской Церкви, или даже представляются не совсем верными. Это могло произойти от двух причин: оттого, что преподобный Феодосии судил о заблуждениях латинян только по слухам, и оттого, что такие именно обвинения и многие другие подобные взводили тогда на латинян в Греции и вообще на Востоке А может быть, некоторые из этих обвинений внесены в послание Феодосия уже впоследствии стороннею рукою, так как, встречаясь в списках одной фамилии, не встречаются в списках другой. Излагая наставления, как держать себя по отношению к вере латинской и ее последователям, преподобный Феодосии заповедует: а) надобно всеми мерами блюстися ее, особенно тем, которые живут посреди латинян, потому что только в православной вере можно спастись, а в вере латинской или сарацинской (магометанской) – нельзя; б) не должно хвалить чужой веры, потому что кто хвалит чужую веру, тот хулит свою, и есть двоеверец, и близок к ереси; в) если бы кому пришлось и умереть за православную веру, должен утереть, не отрицаясь от того по примеру святых; г) с последователями варяжской веры не должно иметь общения ни по делам брачным, ни в причастии Христовых Тайн, ни в пище; впрочем, когда они попросят пищи, накормить их только в их собственных сосудах, а не в своих, в случае же крайности – и в своих, которые потом вымыть и освятить молитвою. Кроме этих общих наставлений, преподобный Феодосии, обращаясь собственно к князю, говорит: «Ты, чадо, непрестанно хвали свою веру и подвизайся в ней добрыми делами. Будь милостив не только к своим христианам, но и к чужим; если увидишь кого-либо нагим, или голодным, или подвергшимся бедствию, будет ли то еретик или латынянин, – всякого помилуй и избавь от беды, как можешь, и ты не погрешишь пред Богом, который питает и православных христиан, и неправославных, и даже язычников и о всех печется... Когда ты встретишь, что иноверные состязаются с верными и хотят лестию увлечь их от правой веры, помоги своими познаниями правоверным против кривоверных, и ты избавишь овча из уст Львовых... Если кто скажет тебе: „Ту и другую веру дал Бог“, ты отвечай: „Разве Бог двоеверен?“ Не слышишь ли, что сказано: Един Бог, едина вера, едино крещение И не сказал ли апостол Павел: Аще и ангел благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет.. (Гал. 1. 8). Мы несколько смягчили резкий тон послания, который показался бы не совсем приличным в наше время, но был весьма приличен и естествен во дни преподобного Феодосия, когда латиняне только что отделились от православной Церкви Восточной и по своим проискам к отвращению православных крайней испорченности нравов были нестерпимы как для греков, так, вслед за ними, и для русских.
Молитвы преподобного Феодосия известны нам двоякого рода: устные, которые сохранил в житии его преподобный Нестор и которые, как не написанные самим Феодосием, не могут иметь места в нашем обозрении, а во-вторых, письменные. К последним принадлежат молитва преподобного Феодосия за всех христиан и молитва его, написанная по просьбе варяжского князя Шимона, или Симона.
Первая молитва сохранилась в харатейной Псалтири 1296 г. под заглавием: «Молитва святаго Феодосия Печерскаго за вся христианы». Если еще в XIII в. она усвоялась святому Феодосию, то сомневаться в подлинности ее было бы с нашей стороны крайнею недоверчивостию. Правда, в молитве упоминается вслед за другими святыми и преподобным Антонием Печерским Феодосии, но, кто знает, как нерассудительно иногда наши древние переписчики делали подобного рода вставки, тот не соблазнится и этою вставкою. Молитва состоит в следующем: «Владыко, Господи, человеколюбче! Верных, Господи, утверди, да будут еще более верны; неразумных, Владыко, вразуми; язычников. Господи, обрати ко Христу, да будут нашими братиями; находящихся в темницах, или в оковах, или в нужде избави. Господи, от всякой печали; пребывающим в затворах, и на столпах, и в пещерах, и в пустыне братиям нашим подаждь, Господи, крепость к подвигу. Помилуй, Господи, князя нашего, и град сей, и всех, живущих в нем. Помилуй милостию Твоею и мене, раба Твоего грешного, если я и многогрешен, но по правой вере я раб Твой. Спаси, Господи, и помилуй епископа нашего и весь монашеский чин с иереями, и диаконами, и всеми православными христианами. Помилуй, Господи, находящихся в бедности и озлобленным нищетою подаждь богатую милость ради молитв Пресвятой Богородицы (здесь поименованы и преподобные Антоний и Феодосий)... Упокой, Господи, души рабов Твоих, правоверных князей наших, и епископов, и всех сродников наших по плоти. И упокой, Господи, души рабов Твоих, всех правоверных христиан, умерших во градах, и в селах, и в пустынях, и на пути, и в море, – упокой их в месте светле, в лике святых, в ограде благого рая и жизни бесконечной, в неизглаголанном и немерцаемом свете лица Твоего, ибо Ты еси покой и воскресение усопших рабов Твоих, Христе Боже наш, и Тебя славим с Отцом и Святым Духом и ныне и присно». Молитва, очевидно, вполне достойная великого игумена киево-печерского.
Что касается до молитвы, составленной им по просьбе Симона Варяга, то святой Симон, епископ Владимирский, рассказывает самый случай к ее написанию. Однажды Симон Варяг, любимый Феодосием и много жертвовавший на его обитель, пришел к нему и после обычной беседы сказал: «Прошу у тебя, отче, одного дара». «О чадо, – сказал Феодосий, – чего просит твое величество от нашего смирения?» «Я прошу у тебя, – продолжал Симон, – дара великого и превышающего мои силы». Феодосий отвечал: «Тебе известно, чадо, наше убожество; часто и хлеба у нас недостает для дневной пищи, а имею ли что другое, не знаю». «Если ты захочешь, – сказал Симон, – то можешь дать мне по благодати, данной тебе от Бога!.. Я прошу у тебя, дай мне слово, что благословит меня душа твоя как в жизни, так и по смерти... Помолись о мне, о сыне моем Георгии и о всем моем роде, как молишься ты о своих черноризцах». Феодосий обещался и присовокупил: «Я молюсь не о черноризцах только, но и о всех любящих место сие святое». Тогда Симон, поклонившись преподобному до земли, неотступно просил подтвердить свое обещание писанием; Феодосий написал разрешительную молитву, которая начиналась словами: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа», и доныне, замечает святой Симон Владимирский (т. е. в XIII в.), влагается в руки всякому умирающему. В этой молитве – неизвестно, была ли она та самая, которая доныне употребляется в нашей Церкви, или другая – преподобный поместил и следующие слова: «Помяни меня, Господи, когда приидешь Ты в Царствии Твоем, чтобы воздать каждому по делам его. Тогда, Владыко, сподоби и рабов Твоих Симона и Георгия стать одесную Тебя во славе Твоей и слышать благий Твой глас: Приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира» (Мф. 25. 34).
Из сделанного нами обзора сочинений преподобного Феодосия оказывается, что они, кроме внутреннего своего достоинства, имеют еще значение историческое. Поучения Феодосия к народу указывают на некоторые недостатки и пороки, господствовавшие в народе. Поучения к братии обнаруживают и слабые стороны иноческой жизни в Киево-Печерской обители, неизвестные из писаний преподобного Нестора, который желал выставить преимущественно светлую сторону родной обители в назидание потомству. Наконец, послания к великому князю Изяславу ясно обнаруживают те религиозные вопросы, какие занимали тогда самих наших князей. Вообще, видно, что сочинения преподобного Феодосия написаны не на какие-либо отвлеченные и произвольно придуманные темы, а соответственно современным потребностям, и потому, отображая в себе ум и сердце самого писателя, немало обрисовывают и его время.
Вслед за митрополитом Иларионом и преподобным Феодосием Печерским, которые были учителями веры и благочестия, явились в нашей Церкви два другие писателя с направлением преимущественно историческим: это были черноризец Иаков и преподобный Нестор.
Черноризцу Иакову, сколько доселе известно, ясно усвояются два сочинения: Похвала великому князю Владимиру и послание к великому князю Димитрию, в том и другом сочинении Иаков сам называет себя по имени. Но в начале Похвалы он свидетельствует, что еще прежде написал два другие сочинения: краткое житие святого Владимира с того времени, как он возжелал святого крещения, и Сказание о святых страстотерпцах Борисе и Глебе. Рассматривая Похвалу великому князю Владимиру, видим, что она составлена не на основании летописи Несторовой, а только по слухам или устным преданиям, что она даже несогласна с летописью в хронологии и некоторых подробностях – знак, что Иаков написал эту Похвалу, когда летопись, которою он мог бы поверить слышанное им от других, еще не существовала, и жил, по крайней мере, во второй половине XI в. Если так, то составленные им еще прежде Похвалы Сказания о святом Владимире и святых мучениках Борисе и Глебе должны быть весьма древни. Перебирая разные жития святого Владимира, встречаем между ними одно, которое начинается словами: «Сице убо бысть малым прежде сих лет сущу самодержцю всея Русскыя земля Володимиру...» Равным образом и между сказаниями о святых мучениках Борисе и Глебе находится одно, которое на первых строках повторяет те же многозначительные слова. Эти-то два Сказания о святом Владимире и святых мучениках Борисе и Глебе, как древнейшие из всех, доныне известных, и написанные спустя немного лет по смерти Владимира, всего естественнее могут быть приписаны черноризцу Иакову, тем более что в некоторых рукописях они следуют непосредственно за Похвалою и составляют с нею как бы одно целое, тем более скажем еще, что в Сказании о святых мучениках Борисе и Глебе автор обещается написать и о святом Владимире, в Похвале же замечает, что уже написал, «како просвети благодать Божия сердце князю русскому Володимеру и вжада святаго крещения», а житие Владимира начинается именно с того времени, как Владимир отправил послов для испытания вер и возжелал святого крещения. Правда, оба эти Сказания содержат в себе весьма много сходного с летописью Нестора, но, по всем соображениям, не Сказания заимствованы из летописи, а летопись воспользовалась ими. Правда и то, что по некоторым спискам в Сказаниях встречаются места, заставляющие относить их почти к половине XII в.; но эти места можно считать позднейшими вставками и искажениями, потому что в других списках они или вовсе не встречаются, или читаются иначе.
Кто же был черноризец Иаков, писавший в XI в., спустя немного лет после святого Владимира? Из отечественных иноков, живших в XI столетии, летопись упоминает только об одном Иакове, которого предлагал преподобный Феодосий Печерский в последние минуты своей жизни (в 1074 г.) собравшейся к нему братии вместо себя во игумена и который, следовательно, отличался и высоким благочестием, и достаточным образованием, так как первая обязанность игумена, по Студийскому уставу, была поучать братию. Печеряне не согласились принять Иакова на том единственно основании, что он не между ними был пострижен, а пришел с Альты, т. е., вероятно, из какого-либо переславского монастыря. Этот-то Иаков и мог написать все три рассматриваемые нами исторические сочинения, равно как он же мог быть и тем черноризцем Иаковом, к которому написано известное церковное правило одним из тогдашних наших митрополитов – Иоанном II (1077–1089). Судя по важности этого черноризца Иакова и по тому, что он был современником великому князю Изяславу, который назывался Димитрием, можно согласиться, что не другому Иакову принадлежит и послание «некоего отца к духовному сыну» – великому князю Димитрию, отличающееся глубокою древностию слога.
Из трех исторических сочинений черноризца Иакова прежде другю написано Сказание о святых мучениках Борисе и Глебе, потом житие святого Владимира и, наконец, Похвала ему, потому что в Сказании автор только дает обещание написать житие святого Владимира, а в Похвале упоминает уже о Сказании и житии как им уже написанных. Прежде или после исторических сочинений написано Иаковом послание к великому князю Димитрию – неизвестно, но надобно допустить, что оно явилось отнюдь не позже 1060 г., когда Изяславу (род. 1024) было 35 лет, потому что в послании есть намек, что великий князь был еще юношею и не достиг мужества.
Сказание о святых мучениках Борисе и Глебе служило одним из любимейших чтений для наших предков, как свидетельствуют многочисленные его списки, доселе сохранившиеся. Но эти же списки показывают, что оно, подобно многим другим наиболее употреблявшимся памятникам нашей древней письменности, подверглось от переписчиков немалым изменениям и искажениям. Списки Сказания, сколько они нам известны, можно разделить на три фамилии: в одних содержится собственно сказание о мученической кончине святых братьев, заключающееся известием о погребении святого Глеба вместе с Борисом в Вышгороде и общею им похвалою; в других непосредственно за таким же сказанием следует еще рассказ о первых трех чудесах святых мучеников, повествующий вместе об открытии их мощей, об установлении в честь их праздника 24 июля при великом князе Ярославе и оканчивающийся известием о смерти Ярослава; в третьих этот рассказ о чудесах, следующий за сказанием, продолжается далее и повествует о перенесении мощей святых мучеников в 1072 г. и о последующих затем чудесах или даже о втором перенесении святых мощей, бывшем в 1115 г. при великом князе Владимире Мономахе. Между списками самого Сказания, если рассматривать его в отдельности от рассказа о чудесах, кроме многих неважных разностей, встречается разность замечательная – в одних есть вставка, видимо заимствованная из летописи, о том, как Ярослав пред походом против Святополка избил новгородцев и помирился с ними и как потом Святополк с Болеславом Польским одержал победу над Ярославом, хотя ни то, ни другое не согласно со связью речи; в других списках этой вставки нет, и повествование идет самым естественным порядком. Из всех трех фамилий Сказания о святых мучениках Борисе и Глебе нам кажется вторая наиболее близкою к подлиннику: а) в списках этой фамилии нет помянутой вставки из временника Нестора, хотя, впрочем, она не встречается и в некоторых списках первой и даже третьей фамилии; б) невероятным представляется, чтобы первый жизнеописатель святых мучеников, живший во второй половине XI в., заключил свое сказание об них известием только о погребении их и общею им похвалою, не упомянув об открытии мощей их, о причтении их к лику святых, об установлении в честь им праздника, бывшем около 1020 г.; в) рассказ о первых трех чудесах святых мучеников, где повествуется об открытии мощей их и установлении им праздника, существовал в письмени еще прежде Нестора, и Нестор, как справедливо догадываются, им пользовался в своем сочинении о тех же мучениках; г) напротив, рассказ о последующих чудесах с 1072 г., содержащийся в списках третьей фамилии, не только не существовал в письмени до Нестора, но у самого Нестора и заимствован, ибо Нестор о первом чуде, именно об исцелении немого и хромого, совершившемся после 1072 г., говорит как современник и, вероятно, очевидец; о втором – об исцелении некоей жены из Дорогобужа слышал непосредственно от этой самой жены; о третьем – об исцелении слепого слышал от другого своего современника ; следовательно, в рассказ не Несторов известия об этих чудесах, которые первый записал Нестор, вероятно, внесены из его сочинения.
Сказание о святых мучениках Борисе и Глебе состоит из пяти частей: а) из краткого приступа, где после общего изречения пророка: Род правых благословится, и семя их во благословении будет (Пс. 3. 3), сочинитель замечает: «Так случилось и за немного лет прежде нас во дни Владимира, просветившего землю Русскую святым Крещением» – и говорит о двенадцати сынах равноапостольного князя, о разделении между ними уделов и о том, что при этом Святополка посадил отец в Пинске, Бориса в Ростове, а Глеба в Муроме; б) из повести об убиении Святополком святого Бориса, почти совершенно сходной с летописью; в) из повести об убиении Святополком Глеба, также сходной с летописью; г) из повести об отыскании тела Глебова и погребении его вместе с Борисом в Вышгороде по приказанию великого князя Ярослава уже после того, как он, двукратно победив Святополка на берегах Днепра и на Альте, занял престол киевский; д) наконец, из похвалы святым страстотерпцам, составляющей заключение Сказания. В рассказе о первых чудесах мучеников можно различать три части: а) общее вступление, довольно продолжительное, где говорится, что мы не в состоянии ни постигнуть, ни поведать всех чудес, какие совершают мученики силою Божиею, и тех благодеяний, какие они являют нам своим предстательством пред Богом; б) самую повесть о чудесах Бориса и Глеба и обстоятельствах, предшествовавших и сопутствовавших открытию мощей их и установлению в честь им праздника при митрополите Иоанне и великом князе Ярославе; в) краткое заключение, упоминающее о кончине великого князя Ярослава. Вообще, и сказание о святых мучениках, и рассказ о чудесах их составлены довольно искусною рукою, изложены довольно ясно, последовательно и занимательно, проникнуты любовию к святым мученикам и по местам одушевлением, особенно там, где автор или представляет мучеников говорящими, или изливает пред ними свои чувства.
Вот, например, как сетовал святой Борис, получив весть о смерти отца своего и о замыслах Святополка: «Увы мне, свет очей моих, сияние зари лица моего, бразда юности моей, наставление неразумия моего! Увы мне, отче мой, господине мой! И к кому прибегну, на кого воззрю, или где насыщуся такого благого учения, как прежде от разума твоего? Увы мне, увы мне! Как зашел ты, свете мой, когда я не был там, чтобы, по крайней мере, мог я погребсти честное тело твое и предать его гробу своими руками? Но я не сподобился нести мужественного тела твоего, не сподобился целовать добролепных седин твоих. О блаженниче мой, помяни мя в покое твоем! Сердце мое горит, и душа смущается, и не знаю, к кому обратиться и пред кем излить горькую печаль мою. К брату ли Святополку, которого я имел вместо отца? Но думаю, что он печется о мирском и суетном и помышляет о убийстве моем... Что ж скажу или что сотворю? Пойду к брату моему и скажу ему: „Ты будь мне отцом, ты мне брат старейший, что повелишь мне, господине мой?“ Или вот слова святого Глеба пред тем, как убийцы устремились на него, и когда он прощался с жизнию: „Спасися, милый отче мой и господине Василие! Спасися, мати и госпожа моя! Спасися, брате Борисе, старейшине юности моея! Спасися брате, споспешителю Ярославе! Спасися и ты, брате мой и враже Святополче! Спаситесь и вы, братия моя и дружина, спаситесь все! Уже я не увижу вас в житии сем, потому что меня разлучают с вами насильно... Василие, Василие, отче мой! Приклони ухо твое и услышь глас мой; призри и виждь, что приключилось чаду твоему, как без вины закалают меня. Увы мне, увы мне! Слыши, небо, и внуши, земле! И ты, брате мой Борисе, услышь глас мой! Отца моего Василия позвал я – и он не послушал меня; ужели и ты не захочешь меня послушать? Взгляни на скорбь сердца моего и язву души моея; посмотри на потоки слез моих и как никто не внемлет мне, помяни же хоть ты меня и помолись о мне общему Владыке, имея дерзновение и предстоя у престола Его...“ Или вот отрывки из похвалы святым мученикам, заключающей Сказание: „Как похвалить вас, не знаю, и что сказать, недоумеваю. Назову ли вас ангелами, потому что вы быстро являетесь вблизи скорбящих? Но вы пожили на земле во плоти, как люди. Наименую ли вас царями и князьями? Но вы были просты и смиренны более всякого и смирением стяжали небесные жилища. Поистине вы цари царям и князи князьям нашим! Ибо вашим пособием и защищенном они державно побеждают врагов своих и вашею помощию хвалятся. Вы – им и нам оружие, вы – земли Российской забрало, и утверждение, и меч обоюду острый, которым побеждаем языческую дерзость и попираем дьявола. Поистине могу сказать: вы небесные человеки и земные ангелы, столпы и утверждение земли нашей... О блаженные гробы, приявшие честные тела ваши, как сокровище многоценное! О блаженная церковь, в которой поставлены святые раки ваши, угодники Христовы! Блажен поистине и высок более всех городов русских Вышгород, имеющий у себя такое сокровище, которое дороже всего мира! Справедливо он назван Вышгородом как высший всех городов, имея в себе врачевство безмездное, которое даровано Богом не одному нашему языку, но и всей земле, потому что от всех стран приходят туда и туне приемлют там исцеление... О блаженные страстотерпцы Христовы! Не забывайте отечества своего, в котором пожили вы по плоти, посещайте его и в молитвах всегда молитеся о нас – вам дана благодать молиться за нас... Глад и озлобление отгоните от нас, от всякого бранного меча и междоусобия брани избавьте нас и заступите нас от всякого грехопадения, уповающих на вас...“.
Житие святого Владимира и Похвала ему черноризца Иакова, встречающиеся по рукописям большею частию вместе, хотя сохранились в меньшем количестве списков, нежели Сказание о святых мучениках Борисе и Глебе, но также не во всей первобытной целости, а со вставками, сокращениями и изменениями. Жития мы знаем два вида, из которых один отличается от другого началом, заключением и вставкою, где Киев называется вторым Иерусалимом, а Владимир вторым Моисеем и неточно говорится о 33 летах жизни Владимира после крещения. Похвалы известно три вида: обширный, средний, в котором недостает значительного отрывка о крещении святой Ольги и ее кончине, об открытии мощей ее , и краткий, в котором недостает целой первой половины и в остальной сделаны пропуски. Трудно решить, какой из этих видов жития и Похвалы ближе к подлиннику, пока не сделаются известными более списков того и другой. Оба сочинения невелики, особенно первое.
Житие святого Владимира начинается словами: «Так было за немного лет прежде нас во дни самодержца Русской земли Владимира, внука Ольгина, правнука Рюрикова; ходили послы его к болгарам, и к немцам, и в Царьград...» и проч. Затем в порядке и почти совершенно сходно с летописью повествуется о совещаниях Владимира касательно перемены веры, о походе его на Корсунь, о крещении киевлян, о сооружении им Десятинной церкви, упоминается о его добрых делах и о кончине. Далее делается замечание, что Владимир был вторым Константином для земли Русской, что, хотя он в язычестве предавался разным грехам, но по крещении очистил их покаянием и милостынями, что он сотворил величайшее добро для земли Русской, крестив ее, и что потому мы должны молиться Богу о прославлении его. Все это заключается молитвою самого писателя: «О святые цари Константине и Владимире! Помогайте на сопротивных сродникам вашим, избавляйте от всякой беды людей греческих и русских и о мне грешном молитесь Богу как имеющие дерзновение пред Ним, да спасусь вашими молитвами. Молюсь и преклоняю вас на милость писанием сей малой грамоты, которую, похваляя вас, написал я недостойным умом и худым, и невежественным моим смыслом. Вы же, святые, молясь о нас, о людях своих, приимите в сомолитвенники к Богу чад ваших Бориса и Глеба, да все вместе возможете умолить Господа с помощию силы Честного Креста, и с молитвами Пресвятой Богородицы, Госпожи нашей, и со всеми святыми...» Эта молитва, очевидно, принадлежит не переписчику, а сочинителю, который выражается, что он написал грамоту своим недостойным умом и худым смыслом, и указывает на свое писание как бы на некую умилостивительную жертву. А призывая здесь в сомолитвенники Владимиру за себя святых Бориса и Глеба, не руководствовался ли автор тою мыслию, что он и в честь их составил подобное же писание?
Похвала святому Владимиру и вместе святой Ольге черноризца Иакова не имеет того единства в составе своем и той последовательности, каким отличаются два другие сочинения, усвояемые тому же писателю. Здесь события излагаются без хронологического порядка, часто повторяются, и там, где, по-видимому, надлежало бы ожидать окончания речи, она начинается снова. Это зависело или от самого свойства Похвалы, в которой автор не имел нужды держаться исторического порядка, какому следовал в житии святого Владимира, а только предавался свободному влиянию мыслей и чувств, или, быть может, от того, что Похвала подверглась большему искажению от переписчиков, нежели другие сочинения Иакова. Состав Похвалы в ее обширном виде следующий: за приступом, в котором автор говорит, что он, по примеру других писавших жития и мучения святых, написал о святом Владимире, крестившем землю Русскую, и о детях его – святых мучениках Борисе и Глебе, следует похвала святому Владимиру собственно за подвиг его Крещения и просвещения земли Русской; потом похвала святой Ольге за такой же подвиг; далее новая похвала Владимиру, или изображение его разных добрых дел, побед и смерти; наконец, некоторые краткие заметки о частных случаях его жизни и кончины. Может быть, к Похвале, если судить по заглавию ее в рукописях («Память и похвала князю русскому Володимеру, как крестися Володимер и дети своя крести и всю землю Русскую от конца и до конца, и како крестися баба Володимерова Ольга прежде Володимера»), принадлежали первоначально только две первые части, следующие за приступом, а две последние прибавлены после кем-либо из переписчиков, тем более что они, особенно последняя, не имеют характера похвалы и в некоторых рукописях встречаются в виде отдельного жития святого Владимира. Но утверждать это с решительностию не можем. Чтобы несколько ознакомиться с сочинением, представим отрывки собственно из двух первых частей. В Похвале святому Владимиру Иаков, между прочим, говорит: «О блаженный и треблаженный княже Владимире, благоверне, и христолюбиво, и страннолюбче! Мзда твоя весьма многа на небесах... Сам Господь сказал: И же сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии Небесном (Мф. 5. 19). А ты, о блаженный княже, был апостол из князей, приведши к Богу всю землю Русскую святым Крещением и научив людей своих кланяться Богу, славить и петь Отца и Сына и Святого Духа. И все люди земли Русской тобою познали Бога, Божественный княже Володимире! Возрадовались тогда ангельские чины, а ныне радуются вернии, и воспевают, и восхваляют. Как отроки еврейские, встретив с ветвями Христа, вопияли: «Осанна Христу Богу, победителю смерти» – так и новоизбранные люди Русской земли вновь восхвалили Владыку Христа со Отцом и Святым Духом, приблизившись к Богу святым Крещением, отвергшись дьявола и служения ему... и поют во все дни живота и на всякий час песнь чудную, хвалу архангельскую: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение...» Обращаясь затем к святой Ольге, сочинитель восклицает: «О, как похвалю блаженную княгиню Ольгу, братие, – не знаю. Телом будучи жена, имея мудрость мужескую, просвещенная Духом Святым, уразумев Бога истинного. Творца неба и земли, пошла она в землю Греческую, в Царьград, где цари – христиане и христианство утвердилось, и, пришедши, просила себе крещения, а прияв святое крещение, возвратилась в землю Русскую, в дом свой, к людям своим с радостию великою, освященная Духом Святым, неся с собою знамение Честного Креста. И потом требища бесовские сокрушила и начала жить о Христе Иисусе, возлюбив Бога всем сердцем и всею душою, пошла вослед Господа Бога, освятившись всеми добрыми делами, украсившись милостынею, нагих одевая, жаждущих напояя, странников упокоевая, нищих, вдовиц и сирот – всех милуя, всем подавая потребное с тихостию и любовию сердца и моля Бога день и ночь о спасении своем. И так поживши и достойно прославив Бога в Троице, Отца и Сына и Святого Духа, почила в благой вере, скончала житие свое с миром о Христе Иисусе Господе нашем...»
Послание черноризца Иакова к великому князю Димитрию (Изяславу) все содержания нравственного. Сначала Иаков как духовный отец извещает князя, что получил его послание весьма смиренное, похваляет его раскаяние, говоря, что все ангелы радуются на небеси о покаянии одного человека, сам Господь хочет обращения, а не смерти грешника, что Он и на землю сходил не для праведников, а для грешников, что жертва Богу дух сокрушен, и разрешает своего духовного сына от всех его грехов, заповедуя ему молиться Богу от сердца. Не довольствуясь преподанием одного разрешения от грехов, Иаков преподает князю наставления, чтобы исправить его на будущее время: «Что же, ужели мы сделаемся слабее, когда прежнее миновало (прощено)? Нет, но будь всегда бодрым стражем телу твоему. Блюдись запойства, потому что оно удаляет от нас Святого Духа, гордости, потому что гордым Бог противится, беззаконного смешения, потому что всяк грех, егоже аще сотворит человек, кроме тела есть, а блудяй во свое тело согрешает...» (1 Кор. 6. 18) Против последнего порока писатель вооружается с особенною силою, говорит о том вреде, какой могут причинять человеку жены-любодеицы, указывает на примеры падения от них мужей достойных – на Сампсона, Давида, Соломона и других и убеждает юного князя бороться с плотскою похотию, побеждать ее страхом Божиим, довольствоваться своею законною женою и жить в чистоте, как бы в святой Церкви. После этого следуют другие наставления: Иаков заповедует князю быть благоразумным, чтобы от одного греха не происходило многих, не мстить врагам, быть терпеливым и великодушным по примеру Господа, столько потерпевшего за нас, любить ближних, потому что не какими-либо чудесами, а только взаимною любовию друг к другу, как сказал Господь, мы можем доказать, что мы Его ученики. «Впрочем, – продолжает Иаков, – если ты хочешь и чудеса творить по примеру апостолов, и это возможно. Они врачевали хромых, исцеляли сухоруких, а ты храмлющих в вере научи и ноги текущих на игрища обрати к церкви, руки, иссохшие от скупости, сделай простертыми на подаяние нищим. Можешь, если хочешь, быть подражателем и святых. Ныне нет уже таких гонений, но время для стяжания таких же венцов не прошло, потому что не прекратилась брань дьявола. Не преследуют нас люди, но преследуют бесы; нет мучителей, но есть дьявол». Преподав еще несколько уроков, упомянув о скоротечности жизни и неизвестности последнего часа, о Страшном суде, об огне геенском, черноризец, наконец, заключает: «Все это, не лаская тебе, написал я и не по желанию показать, что я знаю или что я сам творю доброе, но Бог свидетель, написал от любви и от печали о душе твоей, чтобы ты преуспевал в добре. А ума моего слабость сам знаешь; разум мой несовершен и исполнен всякого неведения, этого скрыть нельзя. Святой Павел сказал коринфянам: Аще изумехомся, то Богови, аще ли умудрихомся, то вам (2 Кор. 5. 13). Не уничижаю силы Божией всемощной, не отметаю дара, туне мне данного. От скверных дел и непотребного сердца, от нечистой души, грубого ума и нестройной мысли, от бесстудного языка и нищих уст – вот слово богатое и умноженное силою и разумом Святой Троицы: ни на небеси горе, ни на земли долу нет ничего важнее, как знать Господа, повиноваться деснице Его, творить волю Его, соблюдать заповеди Его. Одно имя великое не введет в Царство Небесное, и слово, не сопутствуемое делами, не в пользу слышащим, а сопутствуемое делами становится достойным веры».
Преподобный Нестор был современником черноризцу Иакову и самому преподобному Феодосию Печерскому, только гораздо моложе их, если уже признаем Иакова за того самого, которого Феодосии хотел оставить после себя игуменом печерской братии, потому что Нестор, как сам говорит, поступил в Печерскую обитель еще при Феодосии, незадолго пред его кончиною (1074), будучи 17 лет от роду. По смерти Феодосия он был пострижен игуменом Стефаном и возведен в дьяконский сан. Затем Нестор упоминает о себе в 1091 г., когда он открывал мощи святого Феодосия; в 1096 г., когда половцы сделали опустошение в Печерской обители; в 1106 г., по случаю кончины старца Яна, от которого слышал многое, что записал в своей летописи. Кончина Нестора последовала около 1114 г. Мощи его доселе почивают в Киево-Печерской лавре. Нестор был человек дарований необыкновенных и обладал разнообразными сведениями, богословскими и историческими, которые приобрел чрез чтение книг и собеседование с людьми бывалыми и опытными. Подобно Иакову черноризцу, первый письменный труд свой он посвятил изображению жития и чудес святых мучеников Бориса и Глеба, новоявленных чудотворцев, которых так чтила тогда вся Россия. Потом начертал житие другого, не менее близкого его сердцу и чтимого в России чудотворца – преподобного Феодосия Печерского. Наконец, положил твердое начало русской летописи.
Сочинение Нестора о святых мучениках Борисе и Глебе состоит из двух отдельных сочинений: из повести собственно о житии и убиении святых страстотерпцев и из рассказа о их чудесах. Повесть начинается обширным приступом, в котором автор прежде всего молил Бога даровать ему разум к исповеданию жития и чудес святых мучеников Бориса и Глеба, потом говорит о сотворении человека, о его падении и распространении на земле идолопоклонства, об искуплении человека Сыном Божиим и распространении между людьми Евангелия, наконец, о распространении Евангелия в земле Русской чрез великого князя Владимира, имевшего у себя многих сынов и в числе их Бориса и Глеба. За приступом следует сказание о житии святых мучеников Бориса и Глеба, о их свойствах и взаимной любви, о любви к ним отца Владимира и ненависти брата Святополка; далее – о убиении Святополком Бориса и погребении его в Вышгороде и затем – о убиении Глеба и погребении его вместе с Борисом. В заключение Нестор говорит: «Се же списах аз грешный о житии и о погублении святую блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба; но аще Богу велящу, то и чудес ю мало нечто исповемы на славу и честь великому Богу и Спасу нашему Иисусу Христу...», и таким образом дает обещание написать со временем и другое сочинение о святых мучениках, именно о чудесах их. Если сравнить повесть Нестора о житии и убиении святых мучеников с такою же повестию черноризца Иакова, то надобно сознаться, что Нестор едва ли пользовался последнею: есть только немногие едва заметные черты сходства между обеими повестями при изображении кончины святого Бориса и святого Глеба. В этой повести, написанной, вероятно, в молодых летах, когда Нестор еще недовольно был богат историческими сведениями, он сообщает известия, не только не согласные со Сказанием Иакова, но и со своею летописью, составленною впоследствии: например, будто великий князь Владимир принял крещение в 982 г., будто он дал Борису в удел область Владимирскую, а не Ростов, будто Глеб, не имевший у себя никакого удела, во время смерти отца находился в Киеве и бежал из него от Святополка в полуночные страны и проч. По внутренней своей обработке повесть Нестора о святых мучениках, может быть как первый его опыт, ниже последующих его сочинений и уступает даже Сказанию черноризца Иакова – не здесь ли причина, почему сочинение последнего было более распространено между нашими предками, нежели сочинение первого?
Обращаясь к рассказу Нестора о чудесах святых мучеников Бориса и Глеба, мы должны согласиться, что здесь заметно самое ощутительное влияние сочинений черноризца Иакова. В этом рассказе преподобный летописец сначала благодарит Бога за то, что Он извел нас из тьмы в свет и даровал нам мощи святых страстотерпцев Бориса и Глеба, совершающих многоразличные чудеса для всех притекающих; потом повествует о первых чудесах их, предшествовавших и сопутствовавших открытию мощей их во дни великого князя Ярослава; далее – о перенесении мощей их в 1072 г. при великом князе Изяславе и о трех последовавших затем чудесах; наконец, преподает наставление о повиновении старшим по примеру святых страстотерпцев, излагая похвалу им, и просит всех своих читателей молиться за него Богу. В повествовании о первых чудесах святых мучеников Нестор, видимо, пользовался рассказом Иакова о тех же чудесах, потому что передает все почти теми же словами и оборотами речи с самыми незначительными изменениями, а в одном месте выразился, что новооткрытые мощи святых мучеников первоначально поставлены были в прежереченную клетку, тогда как прежде об этой клетке ничего не сказал. Не прямо ли это указывает на источник – на рассказ Иакова, где точно стоит такой оборот о клетке, но где о ней и прежде упомянуто? В своей похвале страстотерпцам Нестор пользовался такою же похвалою Иакова, заключающею его Сказание, потому что очевидно сходство и в мыслях, и в выражениях. Надобно прибавить, что и сам Нестор, кажется, не отрицает что он пользовался письменными источниками при составлении своих повестей о святых мучениках, когда говорит в конце: «Се аэ, Нестор грешный, о житии, и о погублении, и о чудесех святую блаженную страстотерпцю сею опасне ведущих исписая, другая сам сведы, от многих мало вписах». Возможно еще одно предположение, что Нестор и черноризец Иаков при составлении своих повестей имели одни и те же письменные источники, до нас не дошедшие.
К лучшим местам в сочинении преподобного Нестора о святых мучениках Борисе и Глебе можно отнести следующие – о начале христианства в России и о характере святых братьев: «Между тем как повсюду умножались христиане и требища идольские были упраздняемы, страна Русская оставалась в прежней прелести идольской, потому что она не слышала ни от кого слова о Господе нашем Иисусе Христе; не приходили к ним (русским) апостолы, и никто не проповедал им слова Божия... Но когда соблаговолил небесный Владыка, то в последние дни помиловал их и не дал им до конца погибнуть в прелести идольской. Был в то время обладателем всей земли Русской князь Владимир, муж правдивый, милостивый к нищим, сиротам и вдовицам, но по вере язычник... Этому Владимиру было явление от Бога, что он будет христианином, что и исполнилось. И наречено было ему имя Василий. Потом он повелел всем вельможам своим и всем людям креститься во имя Отца и Сына и Святого Духа. Послушайте о чуде, исполненном благодати, – как вчера он (Владимир) заповедал приносить требы идолам, а ныне повелевает креститься во имя Отца и Сына и Святого Духа; вчера не ведал, кто есть Иисус Христос, а ныне проповедником Его явился; вчера назывался язычник Владимир, а ныне зовется христианин Василий! Он явился на Руси вторым Константином. Но вот еще что чудно: когда дана была заповедь креститься, все пошли к крещению и ни один не сопротивлялся, как будто издавна были научены, и с радостию текли на крещение. Радовался и князь Владимир, видя их теплую веру в Господа нашего Иисуса Христа... Много было сынов у Владимира, но между ними, как две светлые звезды посреди ночи, сияли Борис и Глеб. Благоверный князь отпустил всех своих сынов – каждого в его удел, но святых Бориса и Глеба удержал при себе, потому что они были еще юны, особенно Глеб. Блаженный Борис, будучи уже в разуме и исполненный благодати Божией, брал книги и читал, он был научен грамоте. Читал жития и мучения святых и, молясь со слезами, говорил: „Владыко мой, Иисусе Христе! Сподоби меня, как одного из сих святых, и даруй мне по стопам их ходить; Господи Боже мой, да не вознесется мысль моя суетою мира сего; но просвети сердце мое на уразумение Твоих заповедей и даруй мне дар, какой даровал Ты от века угодникам Твоим...“ Когда он молился таким образом непрестанно, святой Глеб слушал его, сидя, и не отлучался от блаженного Бориса, но с ним пребывал день и ночь, слушая его. Был же Глеб, как я прежде сказал, юн телом, но стар умом, много подавал милостыни нищим, вдовицам и сиротам... И любил их отец, видя на них благодать Божию».
Житие преподобного Феодосия, написанное Нестором, далеко превосходит первое его сочинение и по своему объему, и, главное, по внутреннему достоинству. Все показывает, что он писал это житие с особенною любовию к угоднику Божию, как сам сознается в начале и конце сочинения, что он был одушевлен избранным предметом, старался собрать о нем подробные и достоверные сведения, изложить их в порядке и с поучительною занимательностию и что слово писателя лилось прямо из сердца и от полноты убеждения.
Прекрасно самое начало жизнеописания: «Благодарю Тебя, Господи Владыко мой, Иисусе Христе, – говорит Нестор, – за то, что Ты сподобил меня, недостойного, быть провозвестником святых Твоих угодников. Ибо, после того как сперва написал я о житии, убиении и чудесах святых и блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба, вот я понудил себя и на другое исповедание, превышающее мои силы, которого я, грубый и неразумный, не был достоин, тем более что я не научен никакой мудрости. Но вспомнил я, Господи, слово Твое: Аще имате веру, яко зерно горушно, речете горе сей, прейди отсюду тамо, и прейдет; и ничтоже невозможно будет вам (Мф. 17. 20). Вспомнил я это, грешный Нестор, в уме своем и, оградив себя верою и упованием, что все от Тебя возможно, положил начало слову жития преподобного отца нашего Феодосия, бывшего игумена монастыря Печерского». Затем Нестор обращается к братии, объясняет им побуждения к написанию сего жития и просит их внимания и вместе снисхождения к его слову: «Когда я вспоминал, братие, о житии преподобного и видел, что оно не описано никем, печаль одержала меня всякий день, и я молился Богу, да сподобит меня написать по порядку о житии угодника своего, отца нашего Феодосия, чтобы и имеющие быть после нас черноризцы, читая жизнеописание его и видя такого доблестного мужа, восхвалили Бога, прославили угодника Его и укреплялись на дальнейшие подвиги, тем более что такой муж, такой угодник Божий явился в земле нашей... Послушайте, братие, со всяким прилежанием, потому что слово исполнено пользы для всех слушающих. Но молю вас, возлюбленные, не зазрите моей грубости: только одержимый любовию к преподобному, я осмелился написать о нем, а с другой стороны, опасаясь, чтобы не сказано было мне: Лукавый рабе и ленивый... подобаше тебе вдати сребро мое торжникам: и пришел аз взял бых свое с лихвою (Мф. 25. 27). Потому и ныне, братие, не должно таить чудес Божиих, особенно же когда Господь сказал ученикам своим: Еже глаголю вам во тьме, рцыте во свете: и еже во уши слышите, проповедите на кровех (Мф. 10. 27). Я хочу написать на успех и в назидание слушающим, да, прославляя за сие Бога, приимете от Него мздовоздаяние». Наконец, приступая к жизнеописанию, Нестор взывает к Богу: «Владыко мой, Господи Вседержителю, благих Податель, Отче Господа нашего Иисуса Христа! Прииди на помощь мне и просвети сердце мое на уразумение заповедей Твоих и отверзи уста моя на исповедание чудес Твоих и на похваление угодника Твоего, да прославится имя Твое святое, яко Ты еси помощник всех, уповающих на Тя, во веки, аминь».
В самом жизнеописании преподобный Нестор следит с величайшим вниманием за ходом жизни великого угодника: говорит о его родителях и рождении, о его крещении, воспитании и первых проявлениях, первых опытах его благочестия еще в дому родительском; затем повествует, как он прибыл в Киев и принят был преподобным Антонием, как подвизался в пещере и превосходил всех иноческими добродетелями еще до своего игуменства; далее с особенною подробностию изображает его труды, подвиги и чудеса во время игуменства; наконец, описывает трогательную кончину старца и некоторые чудеса, совершенные им по смерти. Вместе с тем жизнеописатель сообщает самые разнообразные сведения о многих других лицах, бывших в соприкосновении с преподобным Феодосием и подвизавшихся в Киево-Печерской обители, излагает первоначальную историю этой обители, говорит даже о двух преемниках Феодосия на игуменстве – Стефане и Никоне (1078–1088) и заключает свое повествование следующими словами: «Таким образом, все, что слышал я с испытанием о блаженном и великом отце нашем Феодосии от старейших меня отцов, бывших в его время, все то и написал я, грешный Нестор, меньший из всех в монастыре преподобного отца нашего Феодосия... Многократно слыша, братие, о добром и чистом житии богоносного отца нашего, я весьма радовался и благодарил его, что он столько потрудился и так пожил в наши последние дни. Но видя, что оно никем не было описано, глубоко я скорбел душою, а будучи одержим любовию к святому и великому отцу нашему Феодосию, я покусился от грубости сердца моего написать о нем что слышал, хотя немногое из многого, на славу и честь великому Богу и Спасу нашему Иисусу Христу...» Должно заметить, что это сочинение Нестора, драгоценное для Церкви, потому что в продолжение веков служило и служит весьма назидательным чтением не только для иноков, но и для всех православных христиан, драгоценно и для науки как один из древнейших и достовернейших источников нашей истории.
Третье и самое важное сочинение преподобного Нестора, навсегда обессмертившее его имя, есть его русская летопись, доведенная им до 1110 г. Но эта летопись изображает преимущественно гражданские события нашего отечества, а не церковные, которых касается по местам и как бы мимоходом, кроме трех или четырех главнейших, потому и не должна быть нарочито рассматриваема в церковной истории . Скажем только, что, описывая и гражданские события, наш первый летописец смотрит на них как сын православной Церкви, во всем видит следы Промысла Божия, управляющего миром, по местам позволяет себе благочестивые размышления, делает назидательные замечания, преподает уроки своим читателям. Отчего летопись его, столько любимая нашими предками, была одним из благодетельнейших средств к нравственному воспитанию народа.
Драгоценны были для сердца русского и глубоко назидательны писания черноризца Иакова и преподобного Нестора, изображавшие события отечества и отечественной Церкви. Но не менее назидательное и драгоценное для русских сочинение оставил игумен Даниил, описавший в начале XII в. свое путешествие по святым местам Палестины. Книга его под заглавием Паломник или Странник, сохранившаяся в бесчисленном множестве списков, была, очевидно, одним из любимейших чтений русского народа. Кто был игумен Даниил, с подробностию неизвестно. Несомненно только, что он был русский, потому что сам называет себя игуменом Русской земли, упоминает о многих русских, новгородцах и киевлянах, прилучившихся вместе с ним в Иерусалиме, и свидетельствует, что он молился там о земле Русской, о русских князьях и иерархах. Не без основания догадка, что Даниил или родился, или имел обитель свою в окрестностях Чернигова, потому что, описывая Иордан, сравнивает его с рекою Сновою, протекающею неподалеку от Чернигова. Когда Даниил совершил свое благочестивое странствование? Надобно допустить, что он отправился из России не после 1113 г. и находился в Палестине не после 1115 г., так как, по его собственным словам, он путешествовал в княжение великого князя киевского Святополка Изяславича, уже скончавшегося в 1113 г., а в Иерусалиме был при короле латинском Балдуине, когда последний предпринимал поход свой против Дамаска, случившийся в 1114 и 1115 гг.
Свое путешествие в Иерусалим, равно как описание этого путешествия, игумен Даниил совершил единственно по чувству благочестия и из желания нравственной пользы себе и другим. «Я, – говорит он в самом начале своего сочинения, – недостойный игумен Русской земли Даниил, худший из всех иноков, смиренный по множеству грехов, не совершивший никакого доброго дела, будучи нудим мыслию своею, с нетерпением желал видеть святой град Иерусалим и землю обетованную. И, благодатию Божиею, достигал я святых мест с миром и своими очами видел святые места, обходил всю обетованную землю, по которой походил ногами своими Христос Бог наш и где совершил Он многие чудеса. Все то видел я своими грешными очами, и все показал мне Господь видеть в продолжение многих дней, что желал я видеть. Братие, и отцы, и господа мнихи! Простите мне и не зазрите худоумию моему, за то что я, по грубости моей, написал о святом граде Иерусалиме, и о Святой земле той, и о своем путешествии... Я описал путь мой и святые места, не возносясь и не величаясь, будто бы я сотворил что доброе на пути сем, да не будет: я не сотворил на пути никакого добра. Но из любви к святым местам я описал все, что видел моими грешными очами, чтобы не забыть того, что показал мне Господь, недостойному, видеть... Написал я это также и для верных людей, чтобы иной, услышав о святых местах, поревновал о них душою и мыслию, и чрез то удостоился получить мзду, равную с ходившими к святым местам. Ибо многие добрые люди, и сидя дома, своими милостынями и добрыми делами достигают святых мест и большую мзду приимут от Бога. А многие, доходив до святых мест и увидев святой град Иерусалим, вознесшиеся умом, как будто нечто доброе сотворили, погубляют мзду труда своего, каков первый я. Многие же, достигнув Иерусалима, спешат назад, не видев многого, тогда как путь сей нельзя совершить скоро и нужно не торопиться, чтобы видеть все святые места». К этому присовокупляет Даниил, что сам он пребыл в Иерусалиме 16 месяцев, имея местопребывание в метохии святого Саввы (ныне Архангельский монастырь), и нашел там себе вожатая, старца святого и весьма книжного, который хорошо показал ему все святые места в Иерусалиме и во всей земле той и поводил до моря Тивериадского, и до Фавора, и до Назарета, и до Хеврона, и до Иордана.
Переходя затем к описанию своего путешествия, Даниил сначала изображает путь от Царьграда до Иерусалима, перечисляя встречающиеся на пути острова, города, церкви и другие достопримечательности; потом описывает самый Иерусалим и все святые места в нем; далее говорит о своих путешествиях из Иерусалима к Иордану,
Иерихону, в Вифлеем, в Галилею, к горе Фаворской и проч.; наконец, повествует о схождении святого света с небеси к Гробу Господню в Великую Субботу и о том, как он, Даниил, поставил на Гробе Господнем кандило, или лампаду, от всей Русской земли. Все сказания благочестивого игумена кратки и безыскусственны, показывают душу простую, верующую, проникнутую смирением и любовию к Богу и Его святым. Для примера приведем два-три отрывка. Вот как описывает Даниил приближение путников к Иерусалиму и вход в него: «Святой град Иерусалим находится в долине; вокруг него высокие каменные горы, так что нужно приблизиться к городу, чтобы его увидеть. Прежде всего виден дом Давидов, потом чрез несколько шагов вперед можно видеть Елеонскую гору и церковь Святая Святых, наконец, открывается и весь город. Есть там близ пути ровная гора на расстоянии одной версты от Иерусалима, и на той горе путники слезают с своих коней и издали поклоняются храму святого Воскресения. Тогда великая бывает радость всякому христианину, узревшему святой град. Никто не может не прослезиться, увидев землю желанную и святые места, где Христос Бог походил ради нашего спасения. И идут пешие к святому граду Иерусалиму с радостию великою. Есть тут церковь святого первомученика Стефана близ пути на левой стороне, где побиен был камнями святой Стефан и где находится гроб его. Тут же – плоская каменная гора, рассевшаяся во время Распятия Христова и называемая ад. Потом все люди с великою радостию входят в Иерусалим воротами, находящимися близ дома Давидова, ворота те зовутся Вениаминовыми. По вступлении в Иерусалим открывается путь чрез весь город, направо к Святая Святых, а налево к святому Воскресению, где находится Гроб Господень». Описывая Иордан, наш путешественник замечает: «Сподобил меня Бог трижды быть на Иордане. Был я там и в самый праздник Водокрещения со всею дружиною моею и видел благодать Божию, сходившую на воды Иорданские. Тогда приходит к реке бесчисленное множество народа со свечами, и всю ночь бывает пение изрядное при горении бесчисленного множества свеч. В полночь совершается освящение воды – тогда Дух Святой сходит на воды Иорданские. Люди достойные ясно видят это схождение Святого Духа, а все не видят, но только всяк тогда ощущает в сердце радость и веселие. Когда погрузят честный крест и запоют: Во Иордане крещающуся Ти, Господи, тогда все присутствующие бросаются в воды Иордана». Или послушаем, как повествует Даниил о постановлении им лампады на Гробе Господнем от лица Русской земли: «В Великую Пятницу, в первом часу дня пошел я, худой и недостойный, к князю Балдуину и поклонился ему до земли. Увидев меня, он подозвал меня к себе с любовию и сказал: „Чего хочешь, игумене русский?“ Он знал меня хорошо и очень любил, потому что он был человек добрый и смиренный и нимало не гордился. Я отвечал ему: „Княже мой и господине! Молю тебя ради Бога и ради князей русских, я хотел бы поставить лампаду свою на святом Гробе Господнем от всей Русской земли, и за всех князей наших, и за всех христиан Русской земли“. Князь с радостию повелел мне поставить лампаду и послал со мною своего лучшего слугу к иконому храма святого Воскресения и к ключарю Гроба Господня. Оба они велели мне принести кандило мое с маслом. Поклонившись им, я пошел на торжище с великою радостию, купил большую стеклянную лампаду, налил в нее чистого деревянного масла без примеси воды и уже вечером принес к Гробу Господню, где застал одного только ключаря. Он отпер мне двери к Гробу Господню, велел разуться и босого ввел меня одного ко Гробу Господню. Здесь велел мне поставить лампаду мою моими грешными руками в ногах, а в головах стояла лампада греческая, а на персях Гроба стояла от всех монастырей, а на средине поставил я, грешный, русскую лампаду. Благодатию же Божиею все те три лампады зажглись сами собою, а фряжские лампады, висевшие вверху, не возгорелись ни одна. Поставив лампаду мою на святом Гробе Господа нашего Иисуса Христа, я поклонился честному Гробу тому и, облобызав с любовию и со слезами святое место, где лежало пречистое Тело Господа Иисуса, вышел из Гроба с великою радостию...»
Нельзя, наконец, не остановиться на послесловии, которым оканчивает Даниил свою книгу, так оно простосердечно и трогательно: «Я ходил туда (в Иерусалим), – говорит он, – в княжение русского великого князя Святополка Изяславича, внука Ярослава Владимировича киевского. Бог свидетель и святой Гроб Господень, что во всех тех святых местах я не забыл князей русских, и княгинь их, и детей их, не забыл ни епископов, ни игуменов, ни бояр, ни детей моих духовных, ни всех христиан, но везде поминал их. Благодарю благого Бога за то, что Он сподобилменя, худого, записать имена князей русских в лавре святого Саввы, где они и ныне поминаются на ектений. Эти имена: Михаил – Святополк, Василий – Владимир, Давид Всеславич, Михаил – Олег, Панкратий – Ярослав Святославич, Андрей – Мстислав Всеволодович, Борис Всеславич, Глеб Минский. Только я припомнил имен и все то вписал у Гроба Господня, кроме вообще князей и бояр русских. Во всех святых местах я отслужил 90 литургий за князей, и за бояр, и за детей моих духовных, и за всех христиан, живых и мертвых. Да будет же всякому, кто прочтет это писание мое с верою и любовию, благословение от Бога, и от святого Гроба, и от всех святых мест и да приимет таковой мзду от Бога наравне с ходившими до святого града Иерусалима и видевшими святые места сии: блаженны не видевшие и веровавшие; верою вошел Авраам в землю обетованную – поистине вера равна добрым делам. Но Бога ради братие, и отцы, и господие мои, не зазрите моему худоумию и моей грубости, и да не будет в похулении писание сие не ради меня, грубого, но ради святых мест. Читайте его с любовию, да приимете мзду от Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и Бог мира да будет со всеми вами».
После игумена Даниила остается упомянуть еще об одном русском писателе первой половины XII в., иеродиаконе и доместике Антониева Новгородского монастыря Кирике, который в 1137 г., будучи 26 лет, составил небольшое сочинение касательно хронологии и пасхалии, сохранившееся до настоящего времени.
Кроме сочинений, принадлежащих известным нашим писателям рассматриваемого нами периода, встречаются или только упоминаются в рукописях еще некоторые сочинения русских писателей того времени, неизвестных по имени. Таково описание жизни и чудес святого Николая, Мирликийского чудотворца, начинающееся словами: «Во дни прежняя благоволи Бог взыскати писанья от пророк», и разделенное на 40 глав. В главе 33-й автор описывает одно чудо святого Николая, совершившееся в Царьграде при патриархе Михаиле Керулларии (1043–1059), когда сам автор находился в Царьграде; в главе 34-й рассказывает о другом чуде того же угодника, бывшем при императоре Константине – или Мономахе (1042–1055), или Дуке (1059–1067); наконец, в 40-й главе повествует о событии киевском – о спасении святым Николаем младенца, упавшего в Днепр, которое случилось к концу XI в. Таково же Слово на перенесение честных мощей святого Николая из Мир Ликийских в город Бар, начинающееся словами: «Присно убо должны есмы, братие, праздникы Божия, творяще, дръжати!» Здесь сочинитель прямо говорит, что это чудесное перенесение последовало «в нынешняя времена, в нашу память, наши дни-лета, в тысящное лето и 95 от воплощениа самаго Бога, при цари гречестем и самодръжци Констянтина града Алексеи Комнине и патриарсе его Николе, а в лето рускых наших князей, христолюбиваго и великаго князя нашего Всеволода в Киеве и благороднаго сына его Володимера в Чернигове». Потом излагает самую историю перенесения мощей святого Николая, подробно исчисляет совершенные им при перенесении чудеса, повествует о новой церкви, в честь его устроенной, куда поставлены были его святые мощи, и о новом в честь его празднестве. Это русское сочинение несомненно относится к концу XI или к самому началу XII столетия. Таково, наконец, житие преподобного Антония Киево-Печерского, составленное неизвестным в XI в. и существовавшее еще в XIII столетии, но, к сожалению, до нас не дошедшее; в нем заключались, кроме драгоценных сказаний о самом Антонии, и «вся жития» других печерских подвижников, «аще и вкратце речена». Потеря для нашей церковной истории невознаградимая!
II
Между тем как русские, едва ознакомившиеся со святою верою и просвещением из Греции, испытывали себя почти во всех родах духовной словесности, бывшие у нас в то время первосвятители-греки составляли писания преимущественно в двух родах – полемическом и каноническом. Первый род сочинений был тогда господствующим на всем Востоке по обстоятельствам времени: блюстители православия чувствовали нужду обличать заблуждения латынян, окончательно отторгшихся в половине XI в. от Вселенской Церкви и употреблявших все средства к совращению православных. Последний род сочинений казался необходимым собственно по обстоятельствам юной Русской Церкви, в которой еще многое надлежало благоустроить и, вообще, открывалось много новых случаев к частнейшему применению общих законов церковных. К писателям того и другого рода принадлежали наши тогдашние митрополиты: Георгий (ок. 1062–1077), Иоанн II (ок. 1077–1088) и Никифор (1104–1121).
Митрополит Георгий оставил после себя какое-то писание каноническое, которое еще существовало в XII в. , но это писание до нас не дошло. Другое сочинение его против латынян до настоящего времени скрывалось в неизвестности, но недавно найдено нами в рукописном сборнике конца XV или начала XVI в. под заглавием «Георгия, митрополита Киевскаго, стязанье с латаною, вин числом 70» . Георгием у нас назывался один только митрополит – современник преподобного Феодосия Печерского. И в самом содержании означенного сочинения не только нет ничего противного тому времени, напротив, что весьма замечательно, некоторые обвинения против латынян выражены почти теми же самыми словами, какими и в подобном сочинении преподобного Феодосия. Не упоминаем уже о древности языка. Предположить, чтобы кто-либо у нас в XV или в XVI в. вздумал сделать подлог этого сочинения и приписать его митрополиту Георгию, нет никакого основания, если и появлялись у нас тогда подложные сочинения, то обыкновенно под именами знаменитейших отцов и учителей Церкви: Григория Богослова, Иоанна Златоуста и под., а не таких безвестных архипастырей, каков Георгий, ничем не отмеченный в летописи. Не надписано ли над сочинением по ошибке имя Георгия митрополита вместо имени митрополита Никифора, так как это сочинение имеет большое сходство с известным посланием последнего к великому князю Владимиру Мономаху? Но, с другой стороны, сочинение, усвояемое Георгию, имеет и отличия от послания Никифора: в первом делаются обращения прямо к латинам, в последнем – к великому князю Владимиру Мономаху; в первом изложено 27 обвинений против латинян, в последнем – только 20; в первом эти обвинения расположены совсем в другом порядке, нежели в последнем. Естественно могло быть, что митрополит Никифор, когда великий князь спросил его о вере латинской, воспользовался в своем ответе сочинением своего предшественника, выбрав оттуда то, что казалось более важным и справедливым, и присовокупив в начале и конце приличные обращения к князю. Особенным поводом к написанию сочинения против латинян мог послужить для митрополита Георгия известный в нашей истории случай, когда папа Григорий VII покушался обратить к своему исповеданию нашего великого князя Изяслава и даже послал к нему (в 1075 г.) свое послание.
«Стязанье с латиною» митрополита Георгия начинается словами: «Когда Великий Константин принял от Христа царство, и вера христианская с того времени начала более расти и распространяться всюду, и царство ветхого Рима преложилось в Константин град, тогда последовали седмь святых Вселенских Соборов. На эти седмь Соборов папы старого Рима или приходили сами, или присылали своих епископов, и святые Церкви имели между собою единство и общение, то же мыслили, то же проповедовали. Потом старым Римом и всею тою землею овладели немцы и спустя немного времени старые мужи правоверные, которые хранили закон Христов и правила святых апостолов и святых отцов, скончались. По смерти их люди молодые и неутвержденные увлеклись прелестию немецкою и впали в вины различные и многие, запрещенные и осужденные Божественным законом, и когда, несмотря на советы многих других Церквей, не захотели оставить творимого ими зла, то и отвержены были от нас. Евангелие их, как доброе и поклоняемое, почитается в великой Церкви, но почитается на обличение им и на суд, потому что не живут, как оно велит». Вслед за этим исчисляются самые заблуждения латинские, между которыми, как мы уже заметили о таком же сочинении преподобного Феодосия Печерского и должны заметить о некоторых других подобных сочинениях того времени, есть заблуждения важные и неважные, есть такие, которые действительно принадлежали всей Церкви Римской, и такие, которые могли относиться только к частным лицам или были разглашаемы против латинян не совсем верно. Остановимся на некоторых обвинениях более важных. «Латиняне, – говорит наш архипастырь, – служат на опресноках и едят их – это по-жидовски; Христос же не предал того и совершил Святые Тайны не на опресноках, а на хлебе совершенном и кислом... На святой литургии не совершают ни великого, ни малого выхода и службу творят не в алтаре, а во всей церкви три, четыре и пять раз в один день в той же церкви. В святом правиле: „Верую во единаго Бога...“ сделали злое и неразумное приложение. Святые отцы написали: „И в Духа Святаго, Господа Животворящаго, иже от Отца исходящаго“, а они (латыняне) от себя приложили: «Иже от Отца и от Сына». Это есть великое зловерие и ведет к Савелиевой ереси. Чрез такое приложение они низвращают веру святых отцов Первого и Второго Вселенских Соборов и слова Спасителя, Который сказал: Егда приидет Дух истины, Иже от Отца исходит. Той свидетельствует о Мне (Ин. 15. 26). Не сказал Христос: «Иже от нас исходит», значит, это приложение есть зловерие и великая ересь. Изменили слова святого апостола Павла: Мал квас все смешение квасит (1 Кор. 5. 6), а они говорят: «Мал квас все смешение тлит...» Возбраняют жениться дьякам, которые желают ставиться в попы и не поставляют в попы женатых вопреки правилам святых Соборов... Позволяют одному мужу жениться на двух родных сестрах, так как по смерти первой жены он может поять ее родную сестру. Позволяют епископам носить на руке перстень, епископам и попам ходить на войну и обагрять руки свои кровию, держать наложниц... Постятся в субботы... Едят удавленину и мертвечину... Чернецам епископы позволяют есть свиное сало и иные мяса... Не принимают святых и великих отцов наших и учителей (это обвинение могло относиться разве только к некоторым латинянам), как-то: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста – и учения их не имеют по высоте и строгости добродетельного жития их. В святом крещении крестят в едино погружение, говоря: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (и это обвинение могло касаться только частных лиц)... Крещаемым сыплют соль в уста и называют их не по имени святого или святой, но как назовет мать. Не хотят поклоняться святым мощам, а некоторые из них не чтут и святых икон... Изображают иконы на мраморе и на помостах церковных не за тем, чтобы чтить их, а попирают их ногами не только простые люди, но и священники, и чернецы...» В заключение митрополит Георгий сильно вооружается против несправедливого упрека, какой делали латиняне нашим инокам за то, что они едят яйца и молоко, и показывает, что вкушение той и другой пищи не противно обетам иночества, между тем как римские монахи едят свиное сало вопреки правилам древней Церкви и чрез то утучняют свое тело и возбуждают в себе страсти.
От митрополита Иоанна II, которого современный летописец называет, с одной стороны, «добрым и кротким», а с другой, – «хитрым в книгах и ученьи», дошли до нас два послания: одно к папе Римскому, другое к черноризцу Иакову.
Первое послание, сохранившееся не только во многих славянских списках, но и в греческих и даже в латинском переводе несомненно принадлежит Иоанну II, потому что в греческих списках оно надписывается «От Иоанна, митрополита Русского, к Клименту, папе Римскому». А из всех наших митрополитов, носивших имя Иоанна, только двое – Иоанн II (1080–1088) и Иоанн III (1089) имели себе современником папу, или, точнее, антипапу Климента, который по настоянию немецкого короля Генриха IV, противодействовавшего Григорию VII Гильдебранду, избран был в папы на сейме в Бриксене (25 июля 1080 г.) из архиепископов Равеннских под именем Климента III и умер в 1110 г. после многолетнего сопротивления законным папам. Но митрополит Иоанн III, который, по летописи, был «некнижен, и умом прост, и просторек», не мог писать к папе Клименту III. Следовательно, остается приписать послание ученому и кроткому митрополиту Иоанну II. Случай к написанию послания подал сам Климент III: противоборствуя законным папам, не признаваемый в Риме, он хотел сблизиться с восточными иерархами, хвалил православную веру, желал соединения Церквей и прислал с такими известиями к нашему митрополиту своего епископа. Отсюда объясняется, почему наш первосвятитель вопреки духу того времени обращается в послании к Римскому первосвященнику с отверстою любовию, говорит с кротостию, называет его законным пастырем, нимало, однако ж, не колеблясь обличать самые заблуждения латынян. Достойно также замечания, что при изложении этих заблуждений Иоанн II не раз выражается: «Якоже слышахом», или: «Аще тако суть, аще воистину творимая вами, якоже слышахом», и тем показывает, что у нас тогда, как и на всем Востоке, судили о заблуждениях латинских преимущественно по слухам и потому могли говорить о них не всегда верно.
Обстоятельства всего дела довольно объясняются в начале послания. «Я узнал, – пишет наш первосвятитель к Римскому, – твою любовь о Господе, воистину человек Божий и достойный кафолического седалища и призвания, потому что, и находясь далеко от нашей худости и смирения, ты досягаешь даже до нас крилами своей любви, и приветствуешь нас законно и любезно, и молишься о нас в духе, и догматы нашей непорочной и православной веры приемлешь и почитаешь, как возвестил и подлинно изъяснил нам всечестной и добродетельный епископ твоего священства. Если же это так и такой дан нам от Бога архиерей, а не подобный тем, которые немного прежде сего архиерействовали противно истине и низвратили благочестие (разумеются, вероятно, предшественники Климента III, папы Лев IX и Григорий VII), то и я, худший из всех, приветствую твою священную главу, и мысленно лобызаю ее, и всегда желаю, да хранит тебя всегда свыше всесильная десница и да дарует всеблагий и милосердый Господь совершиться воссоединению между нами и вами. Не знаю, как возникли соблазны и преграды на Божественном пути, и крайне удивляюсь, как и почему даже доныне не последовало исправления. Не знаю, какой лукавый демон, какой завистливый враг истины и противник благочестия произвел все это и расторг нашу братскую любовь и единодушие всего христианского общества. Не вообще я это говорю, ибо мы знаем вас благодатию Божиею и во многом совершенно принимаем как христиан; но знаем также, что вы не во всем с нами согласны и в некоторых вещах от нас отделились. Вот смотрите, я покажу вам...» В следующем затем рассуждении нашего митрополита об отступлениях латинян различаются три части: в первой он говорит, что всеми христианами признаются седмь Вселенских Соборов как основания православной веры, и раскрывает, что на каждом из этих Соборов присутствовали и Римские первосвященники или сами лично, или чрез своих послов. Во второй исчисляет шесть более известных заблуждений латинян, именно: касательно поста в субботу, несоблюдения поста в первую неделю Великого поста, запрещения священникам жениться, запрещения священникам совершать таинство миропомазания, употребления опресноков в таинстве Евхаристии и прибавления к Символу: «И от Сына». В третьей, наконец, части по порядку показывает, что каждое из означенных шести заблуждений латинских несогласно с правилами Вселенских Соборов. Все доказательства митрополита основательны и справедливы. Заключение послания не менее достопримечательно, как и вступление. «Итак, прошу тебя, – говорит Иоанн II, – и умоляю, и припадаю к священным стопам твоим, чтобы вы отстали от всех этих заблуждений, особенно же от употребления опресноков и приложения к Символу, потому что первое опасно по отношению к таинству святого причащения, а последнее – по отношению к православной вере. Хотел я написать к тебе еще об удавленных и нечистых животных и о монахах, вкушающих мяса, но даст Бог, что все это и многое тому подобное вы исправите впоследствии. Ты же прости мне ради Господа, написавшему сие от великой любви. И если истинно, как мы слышали, совершаемое вами, то испытайте писания и вы увидите, что все такие вещи требуют исправления. Еще молю любовь твою о Господе прежде всего, если пожелаешь, написать к святейшему нашему патриарху Константинополя и к находящимся там святым митрополитам, которые имеют слово жизни, сияя в мире, как светила, и могут благодатию Божиею все таковое исследовать вместе с тобою и исправить; а потом, если будет тебе благоугодно, написать и худшему из всех – мне. Приветствую любовь твою о Господе я, Иоанн, недостойный митрополит Русский, и весь подвластный тебе клир и народ. Приветствуют вас также вместе с нами и все наши святые и боголюбезнейшие епископы, и игумены, а с ними и весь священный клир, и народ».
Другое послание Иоанна II известно только по рукописям славянским под заглавием «Иоанна, митрополита Русскаго, нареченнаго пророком Христа, написавшаго правило церковное от святых книг вкратце Иакову черноризцу» . Но так как это послание содержания канонического, то мы и рассмотрим его в ином месте, в отделе о церковном управлении.
Митрополиту Никифору усвояются по рукописям три послания против латинян: одно к великому князю Владимиру Мономаху, другое – к неизвестному князю, третье – к князю муромскому Ярославу Святославичу (1096–1129) – и два сочинения о посте церковном: изложенное в виде послания к тому же великому князю Мономаху и написанное в форме поучения ко всему духовенству и народу. Послание к великому князю Владимиру Мономаху о латинах написано по запросу князя. «Ты спрашивал нас, благородный княже, – пишет митрополит, – за что отлучены латиняне от святой, соборной и православной Церкви, и вот я, как обещался благородству твоему, поведаю тебе вины их». Затем святитель повторяет то самое, что мы читали в начале послания митрополита Георгия против латинян, и излагает вины, или заблуждения, латинян (числом 20), воспользовавшись, по всей вероятности, как нами уже замечено, сочинением этого своего предшественника, потому что говорит почти везде теми же словами, только по местам короче и в другом порядке. По исчислении вин Никифор снова обращается к великому князю, чего нет в послании Георгия: «Ты же, княже мой, прочитай послание сие не однажды, не дважды, а многократно, прочитай ты, пусть читают и сыны твои. Князьям, от Бога избранным и призванным к православной вере Его, должно хорошо знать учение Христово и твердое основание церковное, да послужат сами подпорами для святой Церкви в назидание и наставление порученным им от Бога людям. Один Бог царствует на небесах, а вам с помощию Его определено царствовать здесь – на земли в роды и роды. И так как вы избраны от Бога и возлюблены Им и сами возлюбили Его, то разумейте и испытывайте слова Его, чтобы и по отшествии из сего тленного мира соцарствовать вам с Ним на небесах, как веруем и надеемся, молитвами святой Богородицы и всех святых».
Другое послание митрополита Никифора о латинах к неизвестному князю начинается словами: «Так как в судах у тебя (т. е. в твоем владении), чадо блаженное и сын света, есть земля Лядская (Польская) и живущие на ней служат на оплатках и приняли латинское учение, то я извещаю тебя, по какой причине отступили они от святой, соборной, апостольской Церкви». Из этих слов можно догадываться, что послание написано, вероятно, к князю волынскому, потому что у него только во владении была земля Лядская, находились Червенские города, взятые некогда у Польши, и были живущие, которые служили на оплатках, – многие поляки, выведенные великим князем Ярославом из Польши и расселенные по реке Роси. Видно также, что митрополит подвигся написать это послание единственно по сознанию своего пастырского долга, заботясь предохранить своих духовных чад от влияний латинства. Настоящее послание Никифора совершенно отлично от подобного послания его к Владимиру Мономаху, потому что, хотя излагает некоторые и те же предметы, но вместе излагает некоторые другие и раскрывает первые в ином виде, в ином порядке. В составе послания после небольшого вступления, из которого мы привели только начало, можно различать две главные части.
В первой кратко исчисляются одно за другим разные отступления латинян, каковы: прибавление к Символу и от Сына, совершение Евхаристии на опресноках, обычай епископов ходить на войну, пост в субботу, безженство священников и под. В числе этих отступлений упоминаются некоторые новые, какие не упоминались в прежних наших подобного рода сочинениях. Например, говорится: «А вот иное зло: если случится в субботу, или в среду, или в пятницу Рождество Христово, или Богоявление, или другой Господский праздник, они (латиняне) поста не разрешают, но как будто бы сетуют, когда с ними находится Жених». Или: «Они говорят, что не должно иным языком хвалить Бога, а только тремя – еврейским, еллинским и римским. В этом они заблуждают: Христос умер за всех, и пророки научают всех. Давид говорит: Вей языцы восплещите руками (Пс. 46. 2); ecu языцы приидут и поклонятся пред Тобою, Господи (Пс. 85. 9); всякое дыхание да хвалит Господа (Пс. 108. 6). Значит, всяким языком должно хвалить Господа, ни одного народа Господь не отстраняет от прославления Его и от пения Ему». Первая часть оканчивается следующим замечанием: «Вот почему не приемлет их (латинян) святая соборная Церковь в единение и общение, но, как член гнилой и неисцельный, отрезала от себя и отвергла. Нам же, православным христианам, не должно с ними ни есть, ни пить, ни приветствовать их. А если случится по нужде православным есть с ними: надобно поставить им трапезу особо и подавать пищу в их сосудах. Они, хотя исповедуют Христа, но нехорошо поступают. А Христос сказал: Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в Царствие Небесное, но творяй волю Отца Моего, Иже есть на небесех...» (Мф. 7. 21).
Всю вторую часть митрополит исключительно посвящает одному предмету – учению об Евхаристии и раскрывает, что латиняне уклонились от истины, совершая это таинство на опресноках и на одном вине без примеси воды. Неправость первого нововведения он доказывает тем, что а) употребление опресноков заповедано было в Ветхом Завете во дни пасхи, а не заповедано в Новом Законе – евангельском; б) Христос, по свидетельству евангелистов, при установлении таинства Евхаристии благословил, преломил и преподал ученика своим хлеб – артод, говоря: Приимите, ядите, cue есть Тело Мое (Лк. 14. 22), следовательно, хлеб квасной, а не опреснок; в) все мы, по выражению святого Павла, едино тело есмы мнози, яко от единого хлеба причащаемся (1 Кор. 10. 17), – от хлеба – артоса, т. е. квасного, а не от опресноков; г) Господь преподает в Евхаристии, без сомнения, живое Тело Свое: Аз семь, — сказал Он, – хлеб животный (Ин. 6. 35), – таким и представляется хлеб квасной, поднявшийся, созревший, как бы оживленный, а опреснок есть что-то мертвое, бездушное, сухое; д) Господь установил таинство Евхаристии в 13-й день марта, когда иудеи еще не могли употреблять опресноков, ибо по закону пасха иудейская начиналась с вечера 14 марта, а праздник опресночный, когда надлежало употреблять опресноки, начинался уже с 15 марта, следовательно, Господь установил таинство Евхаристии на хлебе квасном, а не на опресноках; е) три тысячи христиан, обратившиеся после первой проповеди апостола Петра, бяху, по свидетельству евангелиста Луки, терпяще во учении апостол, и во общении, и преломлении хлеба (Деян. 2. 42) – хлеба, или артоса, следовательно, квасного, а не опресночного... и проч. Против обычая латинян совершать Евхаристию на одном вине без воды наш митрополит замечает: а) из ребра Спасителя на кресте истекла вместе Кровь и вода, «службу тайную нам являя»; б) Иаков, брат Господень, потом святые Василий Великий и Иоанн Златоуст, передавшие нам Божественную службу в письмени, заповедали совершать ее на вине, смешанном с водою; в) Собор Карфагенский постановил: «В святилище да не приносится ничего, кроме Тела и Крови Господни, якоже и сам Господь предал, т. е. кроме хлеба и вина, водою растворенного» (правило 46). Надобно сказать, что первая часть рассмотренного нами сочинения имеет большое сходство с другим сочинением неизвестного, издревле встречающимся в наших Кормчих под заглавием «О фрязех и о прочих латинах», одно из них, очевидно, составлено на основании другого, хотя какое именно, сказать не можем.
Послание митрополита Никифора к Ярославу Святославичу, князю муромскому, почти буквально сходно с посланием того же автора к неизвестному князю, только что нами разобранным, за исключением весьма немногих и небольших разностей. Первая разность встречается в приступе, в котором странно соединены два приступа: один – из послания митрополита Никифора к великому князю Владимиру Мономаху, другой – из послания его же к неизвестному князю. Представим сполна этот сложный приступ с обозначением, что откуда заимствовано: «Вопрошал еси был нас, градный княже, како отвержени быша латына от святыя, сборныа, правоверныа, апостольскыа Церкви, отступиша: и се, якоже обещався благородству твоему, поведаю ти о них» (это из послания к Владимиру Мономаху). «Понеже, чадо блажене и сыну света, земля Ляскаа в суседах у тебе есть, живущий же на ней суть оплатки служащей, латинское приали учение, добре рекох» (это из послания к неизвестному князю, но только не могло иметь прямого приложения к князю муромскому, у которого ни во владениях, ни в соседстве не было никакой Ляшской, т. е. Польской, земли и приявших латинское учение). «Изначала бо преже век ветхый Рим с Костянтином градом единомудрьствовше и пять патриаршеств, иже держаша весь мир в вере» (из того же послания с самою небольшою переменою). «Понеже Великий Костянтин приим царство и крести е и поча рости, и приложися римьское царство ветхаго Рима в Костянтин град» (из послания к Владимиру Мономаху). «На седми святых всея Вселенскыа Соборех вкупе бяху, якоже папа Римский, и патриарх Костянтина града, и патриарх Александрьский, и патриарх Иерусалимьский, и учения и предания святых апостол сохраняху вкупе лета многа» (из послания к неизвестному князю). «Да 7 Сбор бысть; на 7-мь Зборы плнежеве (папежеве) стараго Рима, еже бы то чину, любо сам идяше, любо своа епископы приставляше: и единьство и совокупление имеаху святыа Церкви, то же глаголющи и то же мысляще. Потом же прияша старого Рима немци, и покорени быша римляне, иже латина наричутся, от уандил, иже и нарицаются немци, и устремишася на ины обычаи паче церковных, яже суть се» (из послания к Владимиру Мономаху и несколько слов из послания к неизвестному князю). Потом во всей первой части послания, где кратко исчисляются заблуждения латинян, находится только одна существенная разность. В послании к неизвестному князю говорится: «Ти (латиняне) от среды первой недели (до) Пасхи Евангелиа не чтут», а в послании к князю муромскому Ярославу вместо этого читается: «Ти от среды первой недели до Пасхи аллилуиа не поют». Наконец, во второй части послания к князю муромскому стоят несколько строк, которых нет в послании к неизвестному князю и в которых, собственно, оканчивается обличение латинян за их обычай совершать Евхаристию на опресноках и начинается обличение их обычая совершать то же таинство на одном вине без воды; но эти строки, без всякого сомнения, только пропущены по оплошности писца в известном нам списке послания Никифора к неизвестному князю, в чем легко убедиться из чтения послания. Как же объяснить такое сходство посланий митрополита Никифора к различным князьям, хотя об одном и том же предмете? Оно очень естественно. Написав послание к одному князю о заблуждениях латинян, митрополит мог то же самое послание с некоторыми переменами отправить, когда находил нужным, и к другому, и к третьему, и ко многим князьям русским.
Лучшее сочинение митрополита Никифора и вообще одно из лучших произведений нашей древней словесности есть послание его к великому князю Владимиру Мономаху о посте и воздержании чувств. Тут виден и сам достойный первосвятитель с его умом, образованием, с пастырским дерзновением и ревностию к своему долгу; виден и достойнейший князь с его высокими качествами человека-христианина. Послание написано по случаю Великого поста, когда, замечает митрополит, устав церковный и правило заповедовали говорить нечто полезное и князьям. Почему первое слово в послании, как и естественно было, – слово о посте. «Благословен Бог, – начинает святитель, – и благословенно святое имя славы Его, благословенный и прославленный мой княже! По многой благодати своей и человеколюбию Он сподобил нас достигнуть настоящих пречистых дней святого поста, которые узаконил как строитель нашего спасения, для очищения наших душ, когда постился и Сам в показание своего вочеловечения сорок дней не потому, чтобы имел нужду в посте, но чтобы явить нам образ поста. Если бы первый Адам, праотец наш, постился от древа разумного и сохранил заповедь Владыки, тогда второй Адам, Христос Бог наш, не требовал бы поста. Но вследствие преступления первого Адама, не соблюдшего поста, постился Он, да разрушит преслушание. Принесем же благодарение и поклонение Владыке, постившемуся, и узаконившему для нас пост, и даровавшему нам былие душевного здравия! Двойственно наше бытие: разумное и неразумное, духовное и телесное. Разумное и духовное есть нечто Божественное, и чудное, и подобно бесплотному естеству, а неразумное страстно и сластолюбиво. Оттого в нас постоянная брань: плоть противится духу, и дух плоти. И поистине нужен нам пост: он укрощает телесные страсти, обуздывает противные стремления и покоряет плоть духу... От этого же первого блага происходят в нас все прочие. Видишь ли, княже мой, благоверный и кроткий, как пост есть основание добродетели? Потому-то он, как солнце, сияет во всем мире; все языки совершают пост ради преступления праотца, одни в то время, другие в другое, одни более, другие менее. Но силы поста, как неразумные, не разумевают, и суетен их пост и непотребен. Только люди Христовы, язык святой, царское священие, ведают силу поста и, живя в правоверии, благословляют Бога, вразумившего их, да не смятутся и не будут поглощены от древнего врага, не хотящего нашего спасения. И многое еще имел бы я сказать в похвалу поста, если бы писал к кому-либо другому. А так как слово мое к тебе, доблестная глава наша и всей земли христолюбивой, – к тебе, которого Бог издалече проразумел и предопределил, которого от утробы матерней освятил и помазал, смесив от царской и княжеской крови, которого благочестие воспитало, и пост воздоил, и святая купель Христова измлада очистила, то излишне беседовать к тебе о посте, а еще более о непитии вина или пива во время поста. Кто не знает, что ты соблюдаешь все это? Знают даже крайние невежды и бесчувственные, и все видят и чудятся, вместо же поучения о посте, чтобы исполнить устав церковный, мы изложим твоему благоверию нечто иное и скажем о самом источнике, из которого проистекают в людях всякое добро и всякое зло, смотря потому, как пользуются они источником, правильно или неправильно».
После такого вступления в послание, заимствованного от обстоятельств времени и свойств лица, к которому послание писано, митрополит довольно подробно рассматривает избранный предмет с двух сторон: то излагает общие мысли, откуда и как происходят добро и зло, совершаемые в людях; то прилагает эти общие мысли к великому князю, испытывает его дела и преподает ему приличные наставления.
«Ведай, благоверный княже, – говорит святитель (постараемся представить мысли его с возможною краткостию), – что душа наша создана дуновением Божиим и по образу Божию. В ней три части, или силы: разум (словесное), чувство (яростное) и воля (желанное). Разум выше других: им-то мы отличаемся от животных, им познаем небо и прочие творения, им, при правильном его употреблении, восходим к разумению самого Бога. И вот Авраам, незнакомый с звездословием, познал чрез рассматривание неба Творца и веровал в Него; Енох угодил Богу и преложися; Моисей видел задняя Божия и чрез то возшел к уразумению Зиждителя. Таково правильное употребление разума! Но есть и неправильное: разумен и Денница – ангел, ныне дьявол, но, низвратив свой разум, возмечтав быть равным Богу, пал с чином своим; разумны и еллины, но, не соблюдши разума, дошли до идолопоклонства. Вторая сила – чувство – выражается в ревности по Боге и в неприязни к врагам Божиим; при неправильном же употреблении обнаруживается злобою, завистию и под. И вот, Каин злоупотребил чувством и по зависти убил брата своего Авеля; а Моисей, Финеес и Илия ревновали по Боге, когда первый убил египтянина, второй – иноплеменницу, согрешившую с израильтянином, третий – жрецов Вааловых. Убивают и разбойники, но убивают по злобе и своекорыстию. Третья сила – воля, – при добром употреблении ее, человек постоянно имеет желание к Богу, забывая о всем прочем; ждет просвещения от Него, наслаждается веселием в самых злостраданиях ради Бога, – от сего веселия произрастает семя жизни, бывают чудотворения, пророчества, и человек мало-помалу приближается к Богу и еще на земле становится живым образом и подобием Его.
Ты узнал теперь, человеколюбивый и кроткий князь, три силы души. Узнай же и слуг ее, чрез которых она действует. Душа находится в голове, имея ум, как светлое око, в себе и наполняя своею силою все тело. Как ты, князь, сидя на своем престоле, действуешь чрез воевод и слуг по всей твоей стране, а сам ты господин и князь, так и душа действует по всему телу чрез пять слуг своих, т. е. чрез пять чувств: зрение, слух, обоняние, вкус и осязание. Зрение чувственное верно: что видим мы при здравом уме, то видим верно; но слух иногда передает истину, а иногда ложь. Потому, что сами видим, тому можно верить, а что слышим от других, то надобно принимать с великим испытанием и судом и тогда давать ответ. Об обонянии, которое должно отвращаться благоухания, что сказать такому князю, который больше спит на земле, мало сидит дома, чуждается светлых одежд, и, ходя по лесам, носит убогую одежду, и только по нужде облачается в княжескую ризу во граде – ради власти? Также – о вкусе, услаждающемся пищею и питием. Мы знаем, что для других ты приготовляешь светлые обеды по-княжески, а сам служишь и, когда гости пресыщаются за столом, ты ограничиваешься малым вкушением и малою водою. Что касается до осязания, которое обыкновенно простирается на имения, я знаю, что, с тех пор как утвердился в тебе разум, ты постоянно благотворишь всем, не собираешь сокровищ, ни злата, ни серебра, а раздаешь все обеими руками, и между тем сокровищница твоя, по благодати Божией, не оскудевает и не истощается...
Зачем же я простер слово свое и так долго говорил? Да разумеешь, княже мой, что я болю о тебе. И, как телесные врачи, если любят больного, бодрствуют над ним и стараются найти первую причину недуга, так и я поступил: искал первой причины и, рассмотрев тебя по душевным силам, нашел ее. По разуму я нашел тебя благоверным, благодатию Божиею, и не уклоняющимся от правой веры. По чувству – ревнующим о Боге до сего дня, и молю Бога, да соблюдет тебя таковым навсегда, если не допустишь войти волку в стадо Христово и не дашь насадить терния в винограде Божием (разумеются, вероятно, покушения латинян), но сохранишь древнее предание своих отцов... По воле нельзя счесть за малое то, что уже совершил ты в твоем возрасте. Испытав тебя по пяти чувствам, я обретаю тебя по зрению непреткновенным, также по третьему чувству, обонянию, по четвертому и пятому. О втором же чувстве, т. е. слухе, не знаю, княже мой, что сказать тебе; а кажется мне, что так как сам ты не можешь все видеть своими очами, то служащие тебе орудиями иногда представляют тебе донесения ко вреду души твоей и чрез отверстый слух твой входит в тебя стрела. Подумай об этом со вниманием, княже мой, и помысли об изгнанных тобою и осужденных; вспомни о всех, кто на кого донес и кто кого оклеветал, и сам рассуди о всех и прости, да получишь прощение от Бога... Не огорчись, княже мой, словом моим и не подумай, чтобы пришел ко мне кто-либо, опечаленный тобою, и потому я написал тебе. Нет, я просто написал тебе в напоминание, ибо великие власти имеют нужду и в частом напоминании! Я осмелился написать тебе потому, что устав церковный и правило требуют в настоящее время говорить нечто полезное и князьям. Знаем, что мы сами грешники и немощны, а думаем врачевать других; но слово Божие, сущее в нас, здраво и цело. Оно-то учит, и учимым должно искушать его и принимать от него исцеление...»
Послание оканчивается кратким заключением: «Наконец, скажу тебе еще одно, христолюбивый княже мой, – помни третий псалом первого часа, именно сотый, и со вниманием пой его: Милость и. суд воспою Тебе, Господи, и проч. В нем верное изображение, каков должен быть царь и князь. Если ты будешь испытывать и соблюдать то, о чем говорится в этом псалме, он просветит еще более умные очи твои, отвратит от них всякую суету, освятит твой слух, очистит сердце, исправит стопы, предохранит ноги твои от поползновения и сподобит тебя достигнуть праздника Воскресения Господня в радости телесной, в здравии и веселии духовном. И воссияет тебе свет, сияющий праведникам, и на много лет останешься неосужденным и неповинным. А потом от царства дольнего вознесешься в горнее, где – истинная Пасха и истинный праздник».
«Поучение митрополита русского Никифора в неделю сыропустную в церкви, ко игуменом, и ко всему иерейскому и диаконскому чину, и к мирским людем» прежде всего замечательно по своему началу, которое показывает, что митрополит-грек по незнанию русского языка не произносил сам поучений к народу, а только писал их и, вероятно, в переводе поручал произносить другим. Вот это начало: «Много поучений, о любимицы мои и возлюбленные чада о Христе, мне надлежало бы предлагать вам языком моим, чтобы водою его напоить добрую и плодоносную землю, разумею души ваши. Но не дан мне дар языков, о котором свидетельствует Божественный Павел и посредством которого я мог бы творить порученное мне, оттого я стою посреди вас безгласен и совершенно безмолвен. А так как ныне потребно поучение по случаю наступающих дней святого Великого поста, то я рассудил предложить вам поучение чрез писание». В самом Поучении первосвятитель внушает своим слушателям встретить и провождать наступающие дни поста с духовною радостию и веселием, а печалиться только о грехах, показывает необходимость поста и покаяния для очищения грехов, излагает условия и свойства истинного поста и покаяния и возбуждает всех к подвигам: «Приимем наступающие дни с радостию и вместе с пророком возопием: Приидите, возрадуемся Господеви, воскликнем Богу Спасителю нашему, предварим лице Его во исповедании... (Пс. 94. 1, 2). Никто да не будет лишен доброго пения, никто да не будет дряхл, но все будем тихи и светлы, о грехах только будь печален. Пусть никто не думает без сокрушения очистить свои грехи и без поста омыть свои скверны. Очистил тебя Христос крещением и омыл твои скверны, а ты опять осквернился грехами? Прослезись же, восплачи горько, воздохни; потерпи на земле всякое страдание, бдение, неядение; покажи крепкую молитву и милостыню к нищим; отпусти должникам долги; а если это невозможно, то отпусти, по крайней мере, большой рост, который, подобно змию, снедает убогих. Если же ты постишься и между тем с брата берешь рост, нет тебе никакой пользы. Ты считаешь себя постящимся, а вкушаешь мясо – не мясо овцы или других животных, но плоть брата твоего, закалая его злым ножом лихоимания, неправедной мзды, тяжкого роста. Смирись пред лицом Бога, смирившегося ради тебя даже до зрака рабия. Прости обиды всем, оскорбившим тебя, да простятся и тебе грехи твои и да будет чиста твоя молитва... Потрудимся, да прославимся, да увенчаемся; дела приносят венцы, как и Господь сказал: В терпении вашем стяжите души ваша (Лк. 21. 19). Потерпим и сохраним налагаемые на нас от духовных отцов епитимий... Не устыдимся объявить грехи наши, чтобы не остаться нам неисцеленными, чтобы вместо срама временного не подвергнуться вечному осуждению и посрамлению пред избранными ангелами Божиими и всеми людьми... Умолим Судию прежде, нежели Он осудит нас... Отложим дела тьмы и облечемся во оружие света, отгоняя всякую злобу от душ наших и насаждая в них всякую добродетель...» Вслед за этим проповедник, прерывая общие наставления, обращается к частному пороку, тогда господствовавшему, – к пьянству и продолжает: «Не могу здесь оставить без зазрения некоторых, которые, не внимая Божественному учению христопроповедника апостола, дерзают утверждать, будто не творят никакого зла чрез свое пьянство... Послушайте апостола, называющего пьянство матерью всякой злобы, всякой нечистоты и блуда, а ты говоришь, якобы нимало не согрешаешь, предаваясь пьянству? Пьянство есть вольный бес, пьянство есть дщерь дьявола, пьянство есть смерть уму... Все это сказал я не для того, чтобы посрамить своих, – да не будет! – я их от души люблю; но чтобы отогнать от них на постное время такое зло, каково пьянство». В заключение Слова святитель восклицает: «Се ныне, возлюбленные, время благоприятное! Се ныне день спасения! Пришла весна душ наших! Ныне бесы боятся; ныне князь мира сего, видя нас, гневается и скрежещет зубами; ныне ангельские силы радуются, ныне апостолы и все лики праведников веселятся; скажу более – и сам Бог радуется о нашем покаянии, не хотя нашей смерти, но ожидая обращения. Посему умоляю вас, станем единодушно все на брань против врага, силою Святого Духа, и облечемся во вся оружия Божия, как наставляет Божественный Павел... (Еф. 6. 10–17). Если облечемся в эти оружия и ополчимся против врага, то посечем его мечом духовным и, одержав победу, получим чистый покой, достигнем светлого дня истинной Пасхи, неосужденно причастимся Честного Тела и Крови Господней в настоящей жизни, а в будущей насладимся вечных благ и созерцания Святой и богоначальной Троицы, в трех Лицах воспеваемой и во едином Божестве поклоняемой, Которой подобает всякая слава, честь и поклонение, ныне и присно и во веки веков».
Доселе мы рассматривали сочинения, появившиеся собственно в Русской Церкви, написанные русскими пастырями и другими духовными лицами в продолжение 2-й половины XI и 1-й – XII столетия. Но наибольшая часть словесных произведений, существовавших у нас в то время и служивших богатою пищею как для умственного, так и для нравственного образования народа, были произведения иноземные, переведенные на язык славянский, или отчасти и оригинальные славянские, только принесенные к нам от соплеменников южных. Разумеем книги Священного Писания, Ветхого и Нового Завета, жития святых, творения святых отцов и учителей Церкви и других церковных писателей. Об одних из этих произведений сохранились только краткие свидетельства; другие дошли до нас в живых памятниках письменности того времени; третьи – по крайней мере в позднейших списках.
Преподобный Нестор, рассуждая о пользе чтения книг, между прочим пишет: «Аще поищеши в книгах мудрости прилежно, то обрящеши великую пользу души своей; иже бо книги часто чтет, то беседует с Богом или с святыми мужи; почитая пророческыя беседы, и евангельская учения и апостольская, житья святых отец, восприемлет душа велику пользу». Этим предполагается, что у нас существовали тогда на родном языке как книги Священного Писания, Ветхого и Нового Завета, так и жития святых. И действительно, многочисленные тексты, приводимые почти из всех книг библейских самим Нестором и другими тогдашними нашими писателями: митрополитом Иларионом, преподобным Феодосием, черноризцем Иаковом и игуменом Даниилом – достаточно ручаются за справедливость первого предположения. Припомним также рассказ черноризца Поликарпа о преподобном Никите затворнике, подвизавшемся в Киево-Печерском монастыре прежде 1096 г. и подвергшемся тяжкому искушению: «Не можаше никтоже стязатися с ним книгами Ветхаго Завета; весь бо изуст умеаше: Бытие, Исход, Левгиты, Числа, Судии, Царства и вся Пророчества по чину, и вся книги жидовьскиа сведаше добре; Евангелия же и Апостола, яже в благодати преданныя нам святыя книги на утверждение наше и исправление, сих николиже въсхоте видети, ни слышати, ни почитати». Равным образом о житиях святых ясно упоминает преподобный Феодосии в одном из своих поучений, когда, обличая братию, говорит: «Жития бо святых почитаюше и от тех затыкающе уши своя, яко не слышати мужества их». А преподобный Нестор в Сказании о святых мучениках Борисе и Глебе показывает свое знакомство с житиями Плакиды и Романа Сладкопевца; в житии преподобного Феодосия ссылается на Патерик Скитский и делает намеки на жития великих подвижников древней Церкви: Антония, Феодосия, Саввы и Евфимия; наконец, в летописи приводит слово в слово места из славянского жития святого Мефодия Моравского, которое составлено было одним из ближайших его учеников. Что касается до писаний отеческих, то на существование их у нас в славянском переводе указывает свидетельство Нестора о преподобном Феодосии Печерском, как он, если сам не поучал братии в церкви, повелевал великому Никону или Стефану доместику, «от книг почитающе, поучение творити братии». Эти поучения, записанные в книгах и торжественно читавшиеся в церкви для наставления иноков, были, без сомнения, достоуважаемые поучения древних отцов и учителей Церкви, а не каких-либо писателей малоизвестных и преимущественно аскетические. В числе их, всего вероятнее, находились огласительные поучения к монахам преподобного Феодора Студита, которые, как мы заметили прежде, имели такое осязательное влияние на подобные поучения преподобного Феодосия Печерского. Сам преподобный Нестор ссылается на одно из отеческих творений, усвояемое святому Мефодию, епископу Патарскому, жившему в III в. А черноризец Иаков упоминает о книгах святого Иоанна Да-маскина, рекомых Уверие, т. е. о православной вере, и приводит из них свидетельство, которое действительно в них находится. Известно, что эти книги под именем «Небеса» переведены на славянский язык еще в Х в. Иоанном, экзархом Болгарским.
В числе памятников нашей церковной письменности, сохранившихся от XI и 1-й половины XII в., находятся:
1) Книги Священного Писания. И именно: а) Евангелие Остромирово, писанное в 1056 и 1057 гг. для новгородского посадника Остромира дьяком Григорием; б) еще отрывки из двух Евангелий XI в.; в) Евангелие Мстиславово, писанное Алексею, сыном священника Лазаря, для новгородского князя Мстислава Владимировича, следовательно до 1117 г., когда Мстислав перестал уже княжить в Новгороде; г) Евангелие Юрьевское, писанное для Юрьевского новгородского монастыря при игумене Кириаке (1119–1128), и д) Евангелие, писанное неизвестным в 1144 г. в Галиции. Первые три Евангелия расположены по праздникам и дням недели, последнее – по порядку евангелистов и представляет собою полное Четвероевангелие.
2) Толкования на Священное Писание. Таковы: а) Толковая Псалтирь, сохранившаяся только в отрывках XI в. и б) Толковая Псалтирь, сохранившаяся почти в целости и принадлежащая Чудову монастырю, XI – XII вв.
3) Поучения церковные. Сюда относятся: а) 13 Слов святого Григория Богослова, писанных в XI столетии и, как догадываются, в России, б) сборник Слов: святого Златоуста – числом 18, святого Василия Великого – одно, святого Епифания Кипрского – одно и Фотия, Цареградского патриарха, одно, в списке XI в., в) книга под названием Златоструй, содержащая в себе 136 избранных Слов святого Златоуста с некоторыми прибавлениями, составленная болгарским царем Симеоном (889–927), в списке XII в.; г) четыре Слова святого Климента, епископа Словенского или Величского, († 916) в списках XII в.
4) Сочинения, касающиеся догматов веры и нравственности. Таковы: а) Точное изложение православной веры, или Богословие, святого Иоанна Дамаскина, переведенное Иоанном, экзархом Болгарским, не вполне, в списке XII в., но существовавшее у нас и в XI в., как видно из ссылки на эту книгу мниха Иакова; б) Пандекты Антиоха, игумена обители святого Саввы (нач. VII в.), или собрание размышлений и наставлений о разных предметах, преимущественно нравственного богословия, расположенных в 130 отделениях, в списке XI в.; в) Лествица святого Иоанна Лествичника – сочинение нравственно-аскетическое, в списке XII в.
5) Сборники. Разумеем: а) Сборник, переведенный с греческого для болгарского царя Симеона (889–927) и потом переписанный в России дьяком Иоанном для великого князя Святослава в 1073 г. и известный под именем Святославова; в нем содержатся многочисленные статьи преимущественно догматического, отчасти нравственного, исторического, даже философического и риторического содержания, заимствованные из писаний святых отцов Василия Великого, Афанасия Великого, Григория Нисского, Иустина Философа, Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Кирилла Александрийского, Феодорита, Максима Исповедника, Августина, Иоанна Дамаскина и других учителей Церкви; б) Сборник, написанный для того же великого князя Святослава в 1076 г. каким-то Иоанном, может быть тем же дьяком Иоанном, отличный от Сборника 1073 г., но также содержащий в себе разные статьи из писаний святых отцов Церкви.
6) Жития святых. В списках XI в. сохранились: а) житие апостола Кодрата – небольшой отрывок; б) житие святой Феклы – тоже отрывок и в) жития святых, которых память чтится с 4 по 31 число марта 1; а в списке XII в. – г) житие святого Мефодия, архиепископа Моравского, написанное одним из его учеников.
Из памятников письменности, какие существовали тогда в России, но до нас дошли в позднейших копиях, укажем для примера: а) на Слово святого Мефодия, епископа Патарского, о последних временах, которым пользовался еще преподобный Нестор в своей летописи под 1096 г.; б) на жития святого Константина, или Кирилла Философа, и брата его Мефодия, написанные их учениками и послужившие источником, откуда заимствовал тот же летописец свои известия об изобретении славянских письмен и переводе священных книг; в) на пять книг Моисеевых, писанных в Новгороде в 1136 г. и сохранившихся в списке XV в., и г) на догматическое послание святого Льва, папы Римского, к Цареградскому патриарху Флавиану против ереси Евтихиевой, переведенное с греческого по поручению известного князя-инока Николы Святоши (1107–1142) незадолго пред его кончиною каким-то черноризцем Феодосием, который прибавил от себя к посланию предисловие и послесловие.
Вообще, надобно заметить, что книжное образование и письменность были у нас тогда довольно распространены, особенно в Киево-Печерской обители. Нестор свидетельствует, что в келье преподобного Феодосия день и ночь писал книги один черноризец по имени Иларион, очень искусный в этом деле, что сам Феодосий часто прял нити, нужные для переплета книг, а великий Никон в то же время занимался переплетом их. Пресвитер Дамиан любил с прилежанием читать книги. Преподобный Григорий чудотворец не имел у себя ничего, кроме книг, и, когда однажды тати, покушавшиеся обокрасть его, подверглись наказанию от судии, святой Григорий отнес несколько книг этому судии, чтобы освободить татей, а другие книги продал и вырученные деньги раздал нищим. Преподобный Никола Святоша имел у себя много книг, которые и пожертвовал в Киево-Печерскую обитель.
<< Назад Вперёд>>
