Церковное управление и преимущества русского духовенства мы будем рассматривать, как и прежде рассматривали, с двух сторон: во-первых, как определены они были в правилах и уставах, появившихся у нас в то время, а во-вторых, как обнаружились в самых событиях, замеченных летописцами.
Первым приложением к условиям русской жизни общих церковных канонов, принятых нами с верою из Греции, и вместе первым опытом местного церковного законодательства в России был устав святого князя Владимира, нам уже известный. В настоящий период видим дальнейшее приложение тех же канонов к потребностям русской жизни – в церковном правиле митрополита Иоанна II и частнейшее приложение и изъяснение самого устава Владимирова – в церковных уставах и грамотах наших князей: киевского Ярослава и новгородских Всеволода и Святослава.
Церковное правило митрополита Иоанна к Иакову черноризцу принадлежит к разряду так называемых канонических ответов (αποκρίσεις κανονικαί), какие по временам писались на Востоке предстоятелями Церквей на предложенные им вопросы и которые, хотя не имели силы соборных определений, но представляли руководство по делам церковным на разные случаи. Слог этого правила или послания крайне невразумителен и далеко отстоит от слова современных писателей, собственно русский: Илариона, Феодосия и Нестора. Невразумительность могла зависеть от двух причин: или от того, что Иоанн, недовольно знакомый о славянским языком, написал прямо по-славянски, или от того, если он писал послание по-гречески, что переводчик недостаточно понимал язык греческий или славянский. Содержание послания весьма разнообразно и не отличается порядком: отвечая на письменные вопросы черноризца Иакова, митрополит, очевидно, излагал свои ответы так, как следовали один за другим вопросы. Послание разделено на главы: по одним спискам – на 27, по другим – на 26 и менее, но это разделение совершенно неправильное и, без сомнения, сделано не самим сочинителем, а кем-либо впоследствии: в некоторых главах соединено по нескольку разнородных ответов, например в первой – до шести, в других содержится только часть ответа, т. е. один ответ разделен между двумя главами, например между 7-й и 8-й, 14-й и 15-й, 21-й и 22-й. Всех частных ответов, или правил, если мы разделим их по содержанию, в послании 35, но их можно подвести под четыре более общих отдела. В одних правилах митрополит касается дел веры, священнодействий и церковной святыни, в других – иерархии и вообще духовенства, в третьих – дел брачных, семейных и домашних, в четвертых – отношения православных к латинянам, евреям и язычникам.
1) Правила касательно дел веры, священнодействии и церковной святыни, равно как преступлений против них.
Тех, которые жрут бесам, болотам и кладезям или ни разу в году не причащаются Святых Тайн по собственной вине, сначала наставлять и вразумлять со всею силою, не однажды и не дважды, а многократно, пока не уведают истины; если же по злобе своей останутся непокорными, то считать чуждыми соборной Церкви (правило 15).
Творящих волхвования и чародеяния, будет ли то муж или жена, вразумлять словом, да обратятся от зла; если же не обратятся, подвергать наказаниям, но не убивать до смерти и не уродовать, что было бы противно духу наказания церковного (правило 7).
Если родившийся младенец будет здоров, то крещение его можно отлагать, по мнению некоторых святых отцов, до трехлетнего его возраста и далее; в случае же болезни младенца можно крестить его ранее, а когда болезнь будет опасна, то крестить в осьмой день и еще раньше, вообще в тот день и час, как только станет угрожать близкая кончина (правило 1).
Когда кто-либо, будучи взят в плен иноплеменниками, возвратится из плена и покается, что он отвергся там от правоверия, принимать такового чрез миропомазание; если же он не отвергался от веры – творить над ним только молитву (правило 28).
В церкви во время пения «Воскресни, Господи», «Всякое дыхание», «аллилуйи» и вечерних прокимнов иереи и архиереи могут сидеть, а бельцы или простецы – никак, разве то будет князь или пророк (правило 9).
Когда святая трапеза деревянная, также честные кресты и иконы святых сделаются ветхими, то отнюдь не повергать их, а по возможности исправлять. Если слишком обветшают, то полагать их «со всяким хранением» в местах оградных и честных, где не могли бы касаться их ни человек, ни животное, ни вообще что-либо нечистое и скверное, да не явимся оскорбителями святыни. В случае разрушения церкви место алтаря, где находилась трапеза и приносилась Бескровная Жертва, оградить и хранить неприкосновенным как святое и честное (правило 11).
2) Правила касательно иерархии, и вообще духовенства, белого и монашествующего, их прав, обязанностей и образа жизни.
Епископов, которые не послушаются своего митрополита, будучи призываемы им на Собор, «посварити отеческим наказанием» (правило 32).
Умножить число епископий в Русской земле, особенно там, где много народа и городов, было бы любезно, но не иначе возможно, как если то будет угодно «первопрестольнику русскому» (великому князю) и Собору страны (правило 33).
Иподиаконов, желающих дальнейших степеней (т. е. диаконской и священнической), не прежде поставлять, как если они оженятся. А те, которые женятся после поставления, погубляют чин свой (правило 10).
Иноку, или пресвитеру, или диакону одной епархии святые правила возбраняют служить в епархии другого архиерея без его позволения; если же он позволит, то служить не возбранено (правило 8 и 18).
Монаху, который проводит жизнь вне монастыря, отцы Халкидонского Собора (правило 4, 23) положили в епитимию не причащаться (правило 26).
Священников, которые начнут предаваться пьянству, подвергать отлучению, да, покорившись закону Господню, отучатся от пьянства; если же не перестанут упиваться, то извергать их из сана (правило 35).
Если священнодействующие иереи во время зимы облачаются в теплые исподние одежды из кож животных, употребляемых ли в пищу или не употребляемых, это отнюдь не возбранено ни в Греции, ни в России по причине стужи (правило 14).
Вопреки иереев, облачающихся в одежды различные и шелковые, отцы Шестого Вселенского Собора (в правиле 27) постановили, чтобы ни один клирик, будет ли он находиться во граде или в пути, не одевался в ризы неприличные, а употреблял бы одежды, уже определенные для состоящих в клире, – черные, но отнюдь не белые. Если же кто преступит это, да будет на неделю отлучен от священнослужения (правило 34).
В рассуждении иереев, которые ходят к мирянам на пиры, святые отцы повелели, что священнику благообразно и с благословением можно вкушать предлагаемое, но, когда начнется играние, плясание и гудение, он должен встать, да не осквернятся его чувства видением и слышанием, и вообще, отнюдь не чуждаясь таких пиров, должен уходить, когда будет соблазн (правило 16).
Относительно того, что иногда в пирах участвуют мнихи вместе с бельцами и женами, святые отцы Второго Никейского Собора в 22 правиле положили: мнихам и иереям с некоторыми богобоязненными и благочестивыми мужами и даже с женами можно есть вместе, но только чтобы это вело к назиданию духовному. Равным образом, если им случится быть в пути и они не будут иметь потребного, им не возбраняется войти в гостиницу или чей-либо дом и бельцам, имеющим у себя жен и детей, даже обедать за общим столом (правило 25).
Жены священников, взятые в плен иноплеменниками и там оскверненные, по возвращении из плена должны быть принимаемы своими мужьями, применительно к правилу святого Василия Великого, что девы, оскверненные насильно и против воли, когда никто не мог им подать помощи, должны считаться чистыми и невинными (правило 27).
Что касается до тех людей, которые учреждают в монастырях трапезы, созывая на них мужей и жен вместе, и стараются превзойти такими пирами друг друга, – это ревность не по Возе, а от лукавого, которая под образом милостыни и духовного утешения творит приходящим пагубу. Архиереи должны со всею силою возбранять это и поучать, что пьянство лишает Царства Божия и причиняет много зла для души и для тела. Если закон церковный возбраняет вообще в церквах и святых монастырях бесчинствовать, не тем ли более противятся ему люди, которые, думая сотворить добро нищелюбия и любви к инокам, безмездно учреждают пиршества в обителях и погубляют чернецов и черниц, пьющих вместе с ними (правило 30)?
3) Правила касательно дел брачных, семейных, домашних. Людей простых, которые поймают себе жен тайно и совершают свои свадьбы без благословения Церкви и венчания, считая, что венчание нужно только боярам и князьям, подвергать епитимии как блудников (правило 31).
Тех, которые без стыда и без срама имеют по две жены, вопреки святой вере, или даже без благословения Церкви поймают себе много жен, пущая одних и прилепляясь к другим, сначала всячески вразумлять, а потом, если не исправятся, считать чуждыми православной Церкви (правило 7, 15).
Правнучатые (троюродные) брат и сестра, хотя могут вступать в брак по закону гражданскому, подвергаются епитимии для пользы Церкви и верных, а внучатые (двоюродные) брат и сестра, если вступят в брачный союз, должны разойтись, иначе подлежат совершенному отлучению (правило 23).
Равным образом, по свитку патриарха Сисиния, два брата не могут вступать в брак с двумя двоюродными сестрами; в противном случае подвергаются отлучению (правило 24).
Священник, обвенчавший троеженца, зная то или не зная, да будет извержен (правило 17).
Мужей, которые оставляют своих жен и принимают к себе других, равно и жен, поступающих подобным образом, по 9 и 18 правилам святого Василия Великого, считать за прелюбодеев и прелюбодеиц и не прежде принимать в общение и допускать к святому приобщению, как когда оставят грех свой (правило 21).
Если муж оставит свою жену монашеского ради жития, то жена может вступать в новый брак, а мужу, принявшему монашество, не возбраняется достигать и иерейского сана (правило 12).
Если для больного крещеного младенца нельзя будет найти кормилицы, то он может и прежде сорока дней, пока мать его остается нечистою, питаться молоком ее, чтобы не подвергнуться смерти (правило 2).
Матери крестимых детей, если будут больны и не в состоянии соблюдать поста, передают этот долг отцам, чтобы самим не изнемочь и не погубить живота своего (правило 20).
Животных, которые будут схвачены от пса ли, или от зверя, или от орла и другой какой-либо птицы и умрут, а не будут зарезаны человеком, не должно, по заповеди святых отцов, употреблять в пищу; в этом случае нужно следовать лучше закону, нежели обычаю страны (правило 3).
4) Правила касательно отношения православных к латинянам, евреям и язычникам.
С теми, которые служат на опресноках и в сырную неделю едят мясо, и кровь, и удавленину, не должно сообщаться и служить, но есть с ними в случае нужды ради любви Христовой отнюдь не возбранено. Если же кто хочет избегать и сего под предлогом чистоты и немощи, пусть избегает. Надобно только блюстися, чтобы от этого не произошел соблазн и не родилась великая вражда и злопамятование; надобно вместо большего зла избирать меньшее (правило 4).
Тех, которые не причащаются в Русской земле, а в Великий пост едят мясо и скверное, подобает всячески исправлять и возвращать к правоверию учением и погружением, как бы не христиан, да со страхом отложатся своей злобы и приложатся на веру благоверную. Если же не приложатся – не давать им святого причащения, но как воистину иноплеменников и вере нашей противников предоставлять их своей воле (правило 5).
Не должно и весьма неприлично правоверным (князьям) отдавать дочерей своих замуж в иную страну, где служат на опресноках и не отвергаются скверноядения. И Божественный, и мирской уставы повелевают правоверным поймать жен той же веры (правило 13).
Против тех, которые, купив себе слуг, имеют с ними общение в молитве и пище, а потом продают их к поганым, закон говорит: христианина-человека не должно продавать ни жидовину, ни еретику; кто продаст жидам, тот беззаконник. Купец, который освятил купленных им слуг молитвою и крещением, а потом продал поганым, творит явное похищение у Бога и согрешает вместе с теми, которые гнали нашу веру и многих привели к неверию. Нужно всячески наставлять таких купцов и, если не послушают, иметь их как язычников и мытарей (правило 22).
Кто по неведению ест с погаными и осквернится, того принимать, прочитав только над ним молитву на осквернение (правило 19).
Тех, которые по своей воле ходят к поганым для купли и едят скверное, мы признаем за лихоимцев, мздоимцев и сребролюбцев, но, хотя велик их грех, когда ради имения или скотолюбства они оскверняются с погаными, однако ж, нет правила, которое отлучало бы их от Церкви. Они очищаются от своего греха только молитвами и молением и таким образом принимаются в общение. Нужно непрестанно их поучать и внушать им евангельское слово: О горе вам, яко имя Мое вас ради во языцех хулится! (правило 29).
Как ни кратко рассмотренное нами правило митрополита Иоанна, но оно имеет важное историческое значение. Оно указывает на разные, весьма любопытные случаи, бывшие в нашей Церкви, частию замеченные, а частию не замеченные древнею летописью, по поводу которых черноризец Иаков предложил свои вопросы митрополиту, а митрополит дал ему свои ответы. Оно свидетельствует, что наши архипастыри руководствовались тогда не только собственно древним церковным каноном, как изложен он на седми Вселенских и девяти Поместных Соборах, но и последующими определениями Восточных Соборов и патриархов, например патриарха Сисиния (1001). Оно, наконец, по всей вероятности, имело в нашей Церкви практическое употребление, потому что внесено было в Кормчую книгу.
Великий князь Ярослав I дал Церкви устав уже под конец своей жизни, при митрополите Иларионе, и дал по примеру или, как сам выражается, по данию, по записи своего отца. Церковный устав Ярославов, подобно Владимирову, не дошел до нас в первоначальном виде, а сохранился в поздних многочисленных и разнообразных списках, которые, впрочем, удобно разделяются на три фамилии – краткую, среднюю и обширную – и по своей общей основе могут дать нам довольно близкое понятие о первоначальном содержании устава. Этот устав, если рассматривать его сравнительно с Владимировым, имеет свои особенности. Об одних предметах, какие изложены в последнем, он вовсе не упоминает, именно: о преступлениях против веры и православной Церкви, о десятине, определенной для Церкви, о торговых мерах и весах, о тяжбе за наследство между детьми и братьями умершего. Другие излагает гораздо короче: тогда как в уставе святого Владимира подробно исчислены лица духовного ведомства, здесь упоминаются только поп и попадья, чернец и черница и потом вообще люди домовные (т. е. живущие в домах церковных, странноприимницах и под.), церковные (священно – и церковнослужители) и обитающие в монастырях. Третьи предметы – собственно преступления семейные и противные чистоте нравов: похищения жен, незаконные браки, разводы, любодеяния, кровосмешения, разные оскорбления слабому полу, драки и тому подобные, – исчисляет гораздо подробнее, нежели как они изложены в уставе равноапостольного князя. Наконец, некоторые дела, вовсе не упомянутые в уставе святого Владимира, подчиняет суду церковному вновь, как-то: зажигательство, острижение головы или бороды, некоторые виды воровства, убийство и душегубство. Но всего этого мало. Отличаясь от устава Владимирова частию по предметам, назначаемым для церковного суда, устав Ярославов еще более отличается от того устава по способу раскрытия их. Там исчисляются только люди церковные и преступления, подлежащие суду Церкви, но вовсе не определяются наказания за преступления – здесь большею частию определены самые наказания за преступления, или пени. Там вовсе не показана относительная важность преступлений – здесь степени преступлений и меры наказаний большею частию разделены соответственно а) важности лиц, которых преступления касаются, б) званию и состоянию лиц виновных и в) роду самых преступлений. Там, наконец, сказано вообще, что известные предметы подлежат суду митрополита и епископов и что в те суды не должно вмешиваться ни князю, ни боярам его, – здесь, напротив, разграничено, какие суды принадлежат Церкви и в каких принимает участие и власть светская, и притом те и другие суды разделены на классы.
Собственно церковному суду предоставлены: 1) лица духовные и принадлежащие Церкви. Об них замечено: «Тех судит митрополит или епископ опричь мирян (отдельно от мирян), и во что их осудит волен... а не вступаются княжий волостели в то, Да ведают их митрополичьи волостели»; 2) некоторые преступления мирян семейственные и противные чистоте нравов. За одни из этих преступлений, как-то: за прелюбодеяние мужа и за вступление его в новый брак до развода с первою женою – не положено никаких определенных наказаний, а сказано только: «Митрополиту у вине», т. е. митрополит, вероятно, должен был наказывать по общим церковным законам. За другие определены одни внешние наказания: пени в пользу митрополита или епископа, а иногда и в пользу обиженной девицы или женщины и взятие виновной в дом церковный, пока не выкупят ее оттуда родственники. Сюда отнесены преступления: если муж отпускает от себя жену свою без ее вины; если он имел две жены; если муж и жена развелись самовольно; если родители насильно заставили своего сына или дочь вступить в брак и те потом что-нибудь делали над собой; незаконное рождение дитяти женщиною или девицею и некоторые виды любодеяния. За третьи преступления, именно: за браки в близких степенях родства и разные кровосмешения – положены не только внешние наказания – пени или взятие виновной в дом церковный, но и духовные епитимии.
Из преступлений, подлежавших суду церковному и вместе гражданскому, одни были такие, какие судились собственно духовною властию и за которые пени шли в пользу митрополита или епископа и лиц обиженных, а князь только «казнил»; другие – такие, которые судились равно духовною и светскою властию и за которые пени делились пополам для митрополита или епископа и для князя. К преступлениям первого рода отнесены похищения и насилия девиц разных сословий, побои и другие оскорбления, им причиняемые, также побои и оскорбления, наносимые чужим женам, побои от детей родителям, поджигательство, острижение головы или бороды. К преступлениям последнего рода – некоторые виды воровства, разбои и убийства. Надобно заметить, что в списках средней и обширной фамилии устава Ярославова упоминаются еще некоторые другие преступления, но почти все они однородны с теми, какие мы исчислили, и удобно относятся к тому или другому из упомянутых нами отделов.
Теперь очевидно, что устав Ярославов есть не повторение устава Владимирова, а как бы продолжение его и подробнейшее раскрытие и представляет собою шаг вперед в истории нашего церковно-гражданского законодательства. Святой Владимир определил в своем уставе главные предметы церковного суда в России на основании греческого Номоканона, и если сделал некоторые изменения и дополнения от себя, то согласно с духом того же Номоканона и Моисеевых законов, входивших в состав его. Великий князь Ярослав, кроме того что, опираясь на началах греческого Номоканона, подробнее изложил многие предметы церковного суда, означенные в уставе Владимировом, и присоединил к ним новые, применил еще свой церковный устав к началам гражданского законодательства, действовавшего тогда в России, – разумеем систему выкупов или денежных взысканий за преступления, – и некоторые преступления подчинил суду не только духовной, но и гражданской власти. При таком характере Ярославов устав в приложении мог иметь благотворнейшие действия, нежели устав Владимиров. Преступления семейные и противные чистоте нравов до обращения русских к Христу едва ли и считались за преступления и вообще не преследовались законом, потому для искоренения их в народе, недавно просветившемся святою верою и грубом, когда они подчинены были суду Церкви, недостаточными казались одни меры духовные – епитимии, а необходимы были и наказания внешние; и вот мудрый Ярослав обложил эти преступления денежными пенями. Некоторые преступления, подчиненные суду церковному как нарушавшие правила нравственности христианской и самые уставы Церкви, в то же время были противны и общественному порядку, и благоустройству, и Ярослав для пресечения этих преступлений определил за них сугубые денежные пени в пользу духовенства и в пользу князя, а иногда и казнь гражданскую. Но, с другой стороны, в этом же самом характере устава Ярославова заключалась для него и двоякая невыгода. 1) Будучи применен к системе денежных взысканий, господствовавшей у нас в известное время, он не мог иметь такого обширного, повсеместного и продолжительного употребления в Церкви, как устав Владимиров, не привязанный своим содержанием ни к какому определенному месту и времени: известно, что сама денежная система от дней Ярослава у нас непрерывно изменялась и даже в разных княжествах была различна. 2) Если же оставался по местам в употреблении и после того, как означенная система взысканий вместе с денежною изменилась, то неизбежно должен был подвергаться изменениям и искажениям. Отсюда легко объяснить, почему устав Ярославов встречается гораздо реже в древних Кормчих и других памятниках нашей письменности, нежели устав Владимиров, и почему первый является до того измененным, например в так называемой западной его редакции, что почти невозможно узнать его.
С этой точки зрения довольно удобно разрешаются главные недоумения касательно подлинности Ярославова устава. Он, по-видимому, не имеет ни внутренних, ни внешних признаков подлинности. В содержании его находятся слова, выражения, даже места, которые не мог написать великий князь Ярослав. Но тому и следовало быть, так как устав с течением времени неизбежно подвергался переменам. Впрочем, при всех случайных переменах он мог сохранить в разных списках первоначальную свою основу, которую ныне можно примечать в том, в чем все списки согласны между собою. Внешние свидетельства об Ярославовом уставе довольно редки, даже реже, нежели свидетельства об уставе Владимировом, но и это естественно, так как Ярославов устав не мог находиться в постоянном и повсеместном употреблении. Впрочем, есть свидетельства о существовании его не только в XVI, но и в XV, и даже в XIII в. Странно было бы доказывать целость и неповрежденность известного ныне Ярославова устава, но отвергать его подлинность в самой его основе на основании того, что он дошел до нас измененным, было бы так же несправедливо, как и отвергать подлинность разных греческих узаконении, которые, несомненно, подвергались у нас разным изменениям с практическою целию, как вообще отвергать подлинность всех древнейших произведений нашей словесности, которые чем больше находились в употреблении, тем более потерпели от рук переписчиков.
Церковный устав Ярослава, который мы назвали продолжением и подробнейшим раскрытием устава Владимирова, мог иметь, подобно последнему, общее значение в земле Русской как данный самовластием ее и великим князем. Удельные князья делали частнейшие применения Владимирова устава в своих княжениях по своему усмотрению, по крайней мере, так можно заключать из сохранившихся уставов новгородских князей Всеволода и Святослава.
Соорудив на собственное иждивение каменную церковь во имя святого Иоанна Предтечи на Петрятином дворище, что на Опоках, с приделом во имя пророка Захарии (1127–1132) и предназначив ей быть соборною, княжескою, благочестивый Всеволод хотел обеспечить содержание как самой церкви, так и ее причта на будущее время. С этою целию он применительно к уставу святого Владимира, предоставлявшему духовному ведомству наблюдение за торговыми мерами и весами, дал (ок. 1134–1135 гг.) означенной церкви грамоту и право держать в притворе весы, взвешивать на них воск и, вероятно, некоторые другие товары и за то брать с торговцев весчие пошлины. Мера пошлин была назначена различная: иная – с гостей низовских, другая – с полоцких и смоленских и еще иная – с новоторжцев и новгородцев. Для производства торга отведено было вокруг церкви святого Иоанна Предтечи определенное пространство земли, где места отдаваемы были на откуп и плата за них шла в церковь святого Иоанна. Наконец, за право торговать здесь или, точнее, включиться в постоянное «купечество иванское», желавшие должны были вносить прежним купцам известную сумму, из которой часть отделялась в казну той же церкви. Чтобы смотреть за правильностию весов, собирать разные подати в пользу церкви, хранить и употреблять их соответственно назначению, князь поставил ей трех старост от житых людей, одного тысяцкого от черных и двух старост от купцов и повелел «ни во что иванское» не вмешиваться ни посаднику, ни боярам новгородским. Из доходов церкви положено было ежегодное жалованье: священникам – по осьми гривен серебра, диакону – по четыре гривны серебра, дьячку – три гривны серебра, сторожам – три гривны серебра, с тем чтобы священники отправляли службу в церкви святого Иоанна ежедневно и в приделе святого Захарии на хорах – по воскресеньям, а диакон служил в каждую субботу и каждое воскресенье. Из тех же доходов ежегодно отпускаема была значительная сумма для храмового праздника святого Иоанна Предтечи на свечи и другие издержки, причем узаконено было владыке, который приглашался служить в первый день праздника, выдавать гривну серебра, кроме других подарков; настоятелю Юрьевского монастыря, служившему на второй день, – полгривны серебра; настоятелю Антониева монастыря, служившему на третий день, – также полгривны серебра. Через год шло иэ ивановских доходов пятнадцать гривен серебра и в казну княжескую. Все эти весьма любопытные сведения по самой редкости их, изложенные в грамоте князя Всеволода, которую он дал построенной им церкви на Опоках, дополняются еще одним; сказав почти в начале грамоты: «Даю святому великому Иоанну от своего имения великого на строение церкви во веки вес вощаный», князь продолжает: «А в Торжку даю пуд вощаный, половина – святому Спасу, а половину – святому великому Иоанну на Петрятино дворище». Отсюда можно заключить, что и в других местах, кроме Новгорода, были церкви, например в Торжке – Спасская, которые пользовались жалованьем княжеским. Надобно заметить, что и рассмотренная нами грамота, известная ныне по разным спискам, дошла до нас не в первоначальном виде, а с некоторыми изменениями и даже несообразностями в подробностях.
Кроме грамоты, данной церкви святого Иоанна Предтечи, Всеволод дал Новгороду еще другую (ок. 1135 г.), которою подтвердил вообще церковный устав Владимиров, сделавши в нем небольшие дополнения и перемены. В этой новой грамоте после краткого вступления, где упоминается о крещении святой Ольги и святого Владимира и о десятине, шедшей с самого начала на церковь Десятинную в Киеве и Софийские соборы, киевский и новгородский, можно различать три части. Первая содержит определение касательно торговых мер и весов. Наблюдать за ними в Новгороде обязан владыка, с тем, однако ж, чтобы весчие пошлины были разделяемы на две церкви: Софийскую и святого Иоанна Предтечи. Орудиями владыки в этом деле должны быть соцкие – со стороны Софийского собора и старосты – со стороны церкви святого Иоанна Предтечи. Если кто-либо из них злоупотребит при наблюдении за мерами и весами, виновный подвергается тяжкой казни и имущество его делится натрое: треть идет святой Софии, другая – святому Иоанну, последняя – соцким и Новгороду. А владыка, допустивший такое злоупотребление, даст ответ пред Богом в день судный. Во второй части исчисляются суды церковные и пошлины за все эти суды назначаются для одной святой Софии, т. е. в пользу самого Софийского собора, епископа и всего соборного причта; суды здесь перечислены те же, что и в уставе святого Владимира по обширной редакции, только несколько подробнее указаны случаи тяжбы детей умершего о наследстве. В третьей части поименованы церковные люди, исключительно принадлежащие суду епископа, и поименованы также согласно с уставом святого Владимира, кроме того что вместо «прощеника» здесь стоит «пущеник», а вместо «прикладней» стоят «изгои» и упоминается еще «свещегас». После каждой части Всеволод заповедует, чтобы в суды церковные не вмешивались ни дети его, ни внучата, ни наместники, ни тиуны; а в заключении последней между прочим выражается: «Своим тиунам приказываю суда церковного не обидети, а с суда давати девять частей князю, а десятую – св. Софии за княжу душу». Это показывает, что, кроме других преимуществ, предоставленных в грамоте соборной церкви и епископу, Всеволод давал им еще десятину из своих княжеских доходов, согласно с уставом Владимировым. Излишним считаем замечать, что и эта грамота Всеволода дошла до нас не в первоначальном своем виде.
Лучшим доказательством того, что новгородские князья подтверждали для своей области устав Владимира о десятине и сами платили ее, служит устав новгородского князя Святослава (1137), начинающийся следующими словами: «Устав, бывший прежде нас в Руси от прадед и от дед наших: имати пискупом десятину от даний, и от вир, и продаж, что входит в княж двор всего... А зде в Новегороде, что есть десятина от даний, обретох уряжено прежде мене бывшими князи, толико от вир и продаж десятины зьрел, олико даний в руце княжии в клеть его». Сказав, что было прежде, Святослав продолжает, что он сам для большей удобности и для епископа, и для себя решился заменить десятину определенным жалованьем владыке деньгами и другими вещами. С этою целию назначает ему в год сто гривен кун из собственной княжеской казны и, кроме того, перечисляя разные погосты онежские, обонежские и бежицкие, указывает еще, по сколько с каждого из них должно идти для владыки денег, сколько, в частности, подносить ему при его объездах епархии и по сколько в некоторых местах брать ему пошлины с соляных варниц, так что всего ежегодного доходу на долю владыки приходилось около 250 гривен кун.
Обращаясь от церковных правил и уставов, появившихся у нас в данный период, к самым событиям, замеченным летописью, в которых более или менее выразились как эти, собственно русские, постановления, так и общие церковные законы, у нас действовавшие, находим некоторые новые сведения и о внутреннем управлении нашей Церкви, и о внешних преимуществах ее духовенства.
Главным иерархом Русской Церкви был митрополит, но он не иначе решал важнейшие дела в ней, по древним правилам (апост. 34; Ант. 9), как с соборного согласия своих епископов. Правда, летопись не говорит прямо о таких Соборах, кроме одного, чрезвычайного, который созван был не митрополитом, а великим князем Ярославом для избрания митрополита Илариона, но она представляет несколько случаев, показывающих, что епископы наши были собираемы в Киев и проживали в нем, конечно, не без воли митрополита и не без особенных целей. Так, в 1091 г., когда два печерские инока в 13-й день августа тайно открыли мощи святого Феодосия в пещере, к ним внезапно явился из своего Кловского (киевского) монастыря Стефан, епископ Владимирский, который услышал об этом намерении печерян только за день и, следовательно, не мог бы поспеть к событию из Владимира. А на другой день, т. е. 14 августа, для перенесения открытых мощей из пещеры в церковь собрались епископы Ефрем Переяславский, Стефан Владимирский, Иоанн Черниговский, Марин Юрьевский, которые, значит, все находились в Киеве. 1093 г., апреля 13-го, скончался в Киеве великий князь Всеволод, а в следующий день собрались епископы, игумены и прочее духовенство и погребли его в Софийском соборе. В том же году утонул в реке Стугне сын Всеволода юный князь Ростислав и, когда принесли тело его в Киев, собрались епископы и священники и погребли его в том же соборе. Впрочем, нельзя думать, будто епископы постоянно жили в Киеве и составляли при митрополите как бы постоянный Собор, потому что иногда упоминается о прибытии в Киев епископов для какого-нибудь особенного случая, например для освящения Печерской церкви, иногда представляются в Киеве только митрополит и игумены, а иногда, когда митрополит отсутствовал, только игумены с низшим духовенством. Всего чаще собирались в Киев, как и естественно, епископы ближайших к нему епархий: Юрьевской, Белогородской, Черниговской, Переяславской, но иногда и отдаленных: например, при освящении Печерской церкви находился святой Исаия Ростовский. Из самого Новгорода епископы по временам путешествовали в Киев и двое из них, Стефан и Герман, даже в Киеве скончались.
Из прав собственно митрополичьих, насколько они обнаружились в действиях наших первосвятителей, известны следующие: митрополит а) созывал епископов на Соборы (по правилу Антиох. соб. 19); так, когда в 1089 г. несколько епископов явились внезапно в Киев на освящение Печерской церкви и митрополит Иоанн спросил их, зачем они пришли, не будучи званы, они отвечали: «Нас приглашали посланные от тебя, и мы не смели преслушаться твоего повеления». б) Поставлял наших епископов, разумеется не один, а при участии других епископов (по правилу I Всел. 4; IV Всел. 28; VII Всел. 3 и др.). в) Судил епископов также не один, а с Собором епископов (по правилу апост. 74; Карф. 12 и др.); это показывает пример Новгородского епископа Луки Жидяты, который, будучи оклеветан слугою своим Дудиком, был вызван в Киев митрополитом Ефремом, осужден и три года содержался там, пока не обнаружилась его невинность и он не получил вновь своей епархии, г) Делал общие распоряжения, касавшиеся всей Церкви (по правилу Антиох. 9): например, повелел всем епископам вписать в синодик преподобного Феодосия Печерского, и они вписали.
Еще менее говорится в летописи о правах наших епископов или о применении к ним древних церковных правил. Можно только на основании ее и других свидетельств сделать четыре замечания относительно этого предмета. 1) В сан епископа у нас избираемы были преимущественно игумены разных монастырей и другие благочестивые иноки, одна Печерская обитель дала Церкви более 30 архипастырей. Впрочем, иногда избирались и из вдовых священников, которые, разумеется, должны были при этом принять монашество, как избран был Новгородский епископ Иоанн, оставшийся известным под именем попина.
2) Епископы наши не были перемещаемы из одной епархии в другую, а оставались каждый на своей епархии до самой кончины, по крайней мере, летопись не представляет ни одного случая такого перемещения, напротив, весьма часто упоминается о кончине епископов на тех самых местах, куда они первоначально были поставлены, и о рукоположении на эти епархии новых епископов из числа игуменов и других иноков.
3) Епископы наши не были лишаемы своих кафедр даже в случае тяжкой и весьма продолжительной болезни, если сами того не желали: Черниговский епископ Иоанн 25 лет лежал в болезни и вовсе не мог служить, однако ж оставался на своей кафедре до самой своей смерти. Оттого черниговцы весьма рады были преемнику его Феоктисту, что сильно жаждали видеть архиерейскую службу. 4) Впрочем, по собственному желанию в случае нужды епископы были увольняемы от епархий. Так, Новгородский епископ Иоанн после двадцатилетнего служения Церкви в сане епископа «отвержеся епископии».
В управлении Церкви по примеру благочестивых царей греческих ближайшее участие принимали наши князья, особенно великие. Кроме известного случая, когда а) великий князь Ярослав «постави» митрополитом Илариона, «собрав епископы», князья б) избирали или утверждали избрание епископов: в этом смысле говорится, что удельный князь переяславский Ярополк «постави» епископом в Переяславль игумена Марка, рукоположенного митрополитом Никитою, и потом, сделавшись великим князем, велел митрополиту поставить в Смоленск епископа Мануила; в) утверждали избрание игуменов для обителей: в этом смысле великий князь Святополк «повеле» митрополиту поставить игуменом печерским Прохора, избранного братиею. Только с соизволения князей могли у нас г) открываться новые епархии, как и открыта епархия Смоленская, и д) перемещаться епископские кафедры из одного города в другой, как перенесена была на время по повелению великого князя Святополка кафедра Юрьевская из Юрьева в город Святополч. Не иначе, как с дозволения великого князя, могли совершаться у нас е) перенесение святых мощей из одной церкви в другую, что особенно обнаружилось по поводу вторичного перенесения мощей святых Бориса и Глеба, на которое великий князь Святополк долго не соглашался, а преемник его Владимир Мономах немедленно согласился; ж) даже причтение новоявленных угодников к лику святых: имя преподобного Феодосия вписано в синодик после того, как великий князь Святополк по просьбе печерского игумена Феоктиста повелел митрополиту вписать это имя.
Принимая такое близкое участие в делах Церкви, князья, со своей стороны, предоставляли и духовенству нередко участвовать в делах, касавшихся жизни общественной и государственной. Важнейшим событием и для князей, и для всего государства было вступление их на престол – это вступление освящалось благословением предстоятелей Церкви и молитвою. Обыкновенно нового князя, если он приходил из другого княжения, встречали в Киеве при бесчисленном стечении народа сам митрополит, епископы и прочее духовенство (а в других городах – местное духовенство) в церковных облачениях и с крестами; потом сопровождали его в соборную церковь, где первостоятель со всем освященным Собором совершал приличное случаю молитвословие, благословлял нового князя на княжение и посаждал его на великокняжеский стол; так встречены были и вступили на киевский престол Владимир Мономах (1113), Вячеслав Владимирович (1139), Всеволод Ольгович (1139), Изяслав Мстиславич (1146); так встретили и посадили на столе (1138) псковитяне князя Всеволода – Гавриила, пришедшего к ним из Новгорода. Нельзя при этом умолчать об одном особенном случае, который не повторялся у нас очень долго: предание говорит, что великий князь киевский Владимир Мономах венчан еще был на царство животворящим крестом, царским венцом и диадемою деда своего по матери греческого императора Константина Мономаха и что это священнодействие совершено было над нашим князем в Киево-Софийском соборе греческими святителями – Антиохийским и Ефесским, – которые и принесли к нему из Византии означенные вещи вместе с другими регалиями Константина Мономаха, – предание достоверное в основной мысли, хотя довольно разноречивое в подробностях. Весьма также важны были для отечества договоры наших князей, которые заключали они как для предотвращения внутренних междоусобий, так и для совокупного противодействия внешним врагам; на эти договоры приглашаемы были и представители духовной власти. В 1096 г., когда земля Русская изнемогала от княжеских усобиц и от набегов диких половцев, великий князь киевский Святополк и переяславский Владимир Мономах послали сказать черниговскому князю Олегу: «Пойди к Кыеву, да поряд положим о Руссьтей земли пред епископы, и пред игумены, и пред мужи отец наших, и пред людьми градьскими, да быхом оборонили Русьскую землю от поганых». Если же междоусобия начинались несмотря на все договоры князей, лица духовные принимали на себя долг быть примирителями враждовавших. Так, в 1097 г., когда переяславский князь Владимир Мономах и князья черниговские приближались с войском к Киеву, чтобы наказать великого князя Святополка за коварное ослепление Василька, киевляне, желая отвратить беду, выслали от себя к наступавшим князьям митрополита Николая вместе с вдовствующею супругою Всеволода, отца Владимирова; их предстательство имело успех: добрый Мономах, чтивший мачеху и митрополита, «не преслуша мольбы его». В 1127 г., когда великий князь Мстислав собирался вследствие прежде данного слова отметить черниговскому князю Всеволоду Ольговичу за его жестокий поступок с дядею Ярославом Муромским, игумен Андреевской обители Григорий и с ним весь «Собор иерейский» (митрополита тогда не было в Киеве) убеждали князя примириться с Всеволодом и говорили: «Легче нарушить крестное целование, нежели проливать христианскую кровь; грех твой мы примем на себя». И князь послушался. В 1136 г. митрополит Михаил примирил великого князя Ярополка с Ольговичами черниговскими и тем прекратил брань. В 1139 г. великий князь киевский Вячеслав выслал того же митрополита к Всеволоду Ольговичу, стоявшему с войском близ Киева, и через посредство святителя убедил своего соперника возвратиться с войском в Вышгород. В тех случаях, когда простое слово убеждения казалось недостаточным, архипастыри употребляли иногда для пользы отечества свою духовную власть. В 1135 г. митрополит Михаил по желанию великого князя Ярополка, услышавшего о возмущении новгородцев, писал к ним послание, в котором убеждал их прекратить смятение, а на некоторых налагал клятву. Мера эта подействовала: новгородцы присылали в Киев юрьевского игумена Исаию и других послов, чтобы испросить прощение. Вслед за тем сам митрополит путешествовал в Новгород, был принят жителями с особенною честью, хотя вскоре буйные из них начали снова своевольничать, несмотря на все убеждения архипастыря. Черниговский епископ Онуфрий в 1146 г., желая предохранить удельных князей от нарушения присяги, данной им великому князю киевскому Игорю, сказал своим священникам: «Если кто нарушит это крестное целование, да будет проклят». Такая мера вынуждалась обстоятельствами времени, когда враждовавшие князья то и дело нарушали данные ими клятвы. Оставалось еще за нашим духовенством древнее право Церкви защищать притесняемых, ходатайствовать за несчастных. В 1097 г., когда великий князь Святополк обманул князя Василька и заключил его в темницу, чтобы потом ослепить, игумены, услышав об этом, «начата молитися о Васильке Святополку», хотя вероломный князь и не послушал их мольбы. В 1111 г., когда тот же Святополк схватил на Берестье непокорного Ярослава и скованного привел в Киев, митрополит и игумены ходатайствовали за виновного и умолили Святополка простить его; потом водили его к раке святых мучеников Бориса и Глеба, сняли с него оковы и отпустили. Новгородский епископ, кажется, начинал уже иметь ближайшее участие в делах гражданских своей епархии, которое впоследствии так усилилось; по крайней мере, в 1140 г., когда новгородцы посылали к великому князю Всеволоду просить себе нового князя, главным действователем при этом, главным послом был епископ.
Почитая духовный сан и предоставляя, особенно архипастырям, разные преимущества в обществе, князья заботились доставлять духовенству средства содержания. Из церковных уставов и грамот, данных князьями, мы видели, что такими средствами служили: а) судные пошлины, которые собственно шли в пользу митрополита и епископов; б) весчие пошлины, которыми пользовались иногда, кроме архиерейских кафедр, или соборов, и другие церкви со своим причтом; в) десятина, уделявшаяся из княжеских доходов на содержание кафедральных церквей и самих архиереев; г) иногда взамен десятины определенное жалованье от князя деньгами и другими вещами. Свидетельства летописей об этом предмете крайне скудны. Только мимоходом они говорят, что тот или другой князь весьма любил духовных и подавал им, «яже на потребу»; что владимирский князь Ярополк ежегодно давал десятину от всего своего имения святой Богородице, т. е. на церковь святой Богородицы, вероятно не киевскую, а бывшую во Владимире; что Переяславский епископ Ефрем подарил Киево-Печерской лавре двор в Суздале с церковию святого Димитрия и с «селы»: следовательно, имел во владении какие-то села; что, наконец, митрополит имел свои митрополичьи города: Милитину, Синелицу и другие «с уезды, и с волостьми, и с селы». Последнее известие, хотя оно находится в поздних летописях, весьма вероятно, если припомним, что наши князья начали уже тогда жертвовать духовенству волости и села и что такими волостями и селами, как мы видели, пользовались даже некоторые наши монастыри, например Киево-Печерский и Юрьевский новгородский.
<< Назад Вперёд>>
